Белые шнурки

25. Белые шнурки

Одним из вопросов, которые всегда сильно забавляли Виктора, был вопрос «Убивал ли ты людей», иногда звучащий как «Скольких ты убил?». Что отвечать на первый он так и не придумал, так как говорить «нет» не поворачивался язык, а «да» — звучало как-то еще более глупо. А ответа на второй вопрос Виктор не знал сам — кто же вспомнит, сколько их было. Запомнить всех девочек с кем он спал тоже не получалось, но было бы более реальным в силу очевидности результата.

А с убитыми. кто же знает, сколько их было. Десятки акций, вылазок, просто драк, случаев «решения вопроса» — и не всегда ясно, чем там кончалось. Сколько на улице выжили после того, как молодой Виктор с друзьями встречали их на своем пути — проходя серыми тенями, и оставляя на снегу или грязном асфальте смешную темную изломанную фигурку с бурыми пятнами вокруг… Самым честным ответом на второй вопрос для Виктора был ответ «не знаю».

Не помнил Виктор и то, как это произошло впервые. Вероятно, в какой-то из юношеских драк, когда весело били кого-то толпой и прыгали на голове. Зато хорошо запомнилось, как первый раз это случилось осознанно. Это произошло именно так, как поется в известной песенке «Кровостока» — «Убили цыганку. Так вышло.».

Грязный двор пятиэтажки где-то в центре Екатеринбурга неподалеку от крупного университета. Сколько лет ему было? Восемнадцать, кажется. В памяти остались солнце, серый ноздреватый снег, забивающийся в кроссовки, и вороны — серые вороны на крышах и деревьях. Тогда он практически казался себе сверхчеловеком — не были ни смерти, ни страха тюрьмы, ни жалости. Зато было полное осознание того, как на самом деле устроен этот мир — где кусок железной трубы давал гораздо больше власти, чем табличка на кабинете.

Тихий двор, гаражи, пустырь — и срабатывает маячок «дичь!». Впереди — крайне мерзкого вида цыганка. Слои цветастого тряпья, дубленка, гнилые зубы с желтым блеском золотых коронок. Они увидели друг друга одновременно — и ошиблись в намерениях сторон. Цыганка решила, что молодой парень в спортивной куртке хочет купить героин. Участь ее была решена и до этого, но сказанное сильно добавило мотивации к действию. Во времена расцвета героиновой наркомании такая цыганка во дворе могла через какое-то время превратиться в тотальный пиздец, когда нельзя оставить во дворе машину а девочке выйти из дому в золотых сережках без риска встретиться с соискателями дозы. Поэтому решение Виктор принял мгновенно — рванув левой за отворот дубленки, впечатал правый локоть в гнилые зубы, взял клинч и привычно заработал коленями. Непривычно было лишь то, что он делал это один.

Бил ли ты, читатель, цыганок? У человека неподготовленного могут возникнуть совершенно неправильные иллюзии — мол, бить женщину не по-мужски, и, вроде как, и не сильно сложно. Это ересь и ебанина — на самом деле цыганки как нельзя лучше иллюстрируют принцип «враг не имеет пола и возраста». С раннего возраста самки цыгана знают все о пиздюлях, драться умеют, а некоторые и любят. Отбиваются они грамотно и шумно, при том царапаясь и кусаясь. Пострадать от такой можно достаточно сильно — особенно в части разодранной рожи, и хоть победа над цыганкой и не имеет доблести, но требуют правильной техники и тактики. Виктор знал что делал. Цыганка орала; но не могла разогнуться из клинча — а навстречу летели колени. Джинсы быстро пропитались кровью из разбитого ебала, но до результата было еще далеко. То, что толпой делается за считанные секунды, тут растянулось во времени — визг, рывки, удары в ритме дыхания, на выдохе. Исход решил рывок за голову вперед и несколько ударов по затылку. Жертва упала на колени, и воодушевленный Виктор несколько раз прыгнул на голову сзади. На втором прыжке цыганка обмякла — совсем. Так вышло.

Тут к Виктору вернулось восприятие реальности — на картину смотрели окна учебного корпуса, был день, в двух шагах — тьма народу. Времени грабить труп не было, и Виктор рванул оттуда с большой скоростью, привычно скрыв лицо капюшоном. Короткий спринт через двор мимо гаражей, спокойно перейти улицу, еще два двора — и вот он уже в книжном магазине в трех кварталах оттуда. Темное пятно на черных штанах не сильно бросалось в глаза, и приведя дыхание в норму Виктор без проблем отправился в сторону дома — переодеваться.

По дороге он все время чувствовал, что его где-то наебали. Будучи интеллигентным и образованным юношей, он рассчитывал на какие-то переживания, или там просветление после содеянного. Но ничего подобного не произошло — в жизни ничего не изменилось. Вопрос, убить или не убить — оказался чисто техническим, а достоевские страдания — художественным враньем.

А вот ночевать пару дней Виктор решил подальше от тех мест, и правильно — в том дворе трое суток отиралась машина с мрачными усатыми мужчинами, которые явно испытывали горечь. Кого они там ждали было неясно, но поскольку «акция» отличалась спонтанностью, отсутствием подготовки и большой наглостью — у Виктора не было уверенности в том, что никто его не видел и не смог описать, а проверять не хотелось. Однако в очередной раз содеянное сошло ему с рук. Так паскудная цыганка превратилась в пару милых белых веревочек у него над монитором, которых спустя какое-то время образовалась целая связка. Шнурки, как водится, отметили — с соратниками, в известном читателю маргинальном кабачке на втором этаже гастронома на углу Ленина-Толмачова.

Как и все хорошие ремесленники, через некоторое время Виктор перестал радоваться просто очередному событию, но стал искать красоту и эстетику в убийстве. Удачный бросок, удар, колющий ножом — радовали в той мере, в какой они были совершенны. А больше всего Виктор радовался, когда по телевизору практически в каждой программе про скинхедов показывали нарезку из ролика «Формата 18», снятого у гук-общаг — с его личным участием. Так проходила земная слава.

М. своего первого натурально затоптал по пьяни. Никаких эмоций в его душе это не вызывало — у него вообще было с ними туго. В системе ценностей М. чужая смерть вообще не была сколько-нибудь значимым событием — скорее сопутствующим обстоятельством, проходящему по тому же разряду что снег и дождь.

Спустя какое-то время отношение к этому вопросу у него изменилось: убийство разной дряни прочно вошло в его базовую систему ценностей как явление положительное и совершенно необходимое. «Такого-то убили!» — «Правильно! А хули еще с ним делать было?». Несогласным с данной жизненной позицией, как правило, полагались пиздюли. Одним из самых загадочных обстоятельств тех лет для меня всегда было то, каким образом с такой жизненной позицией М. не сел.

Наибольшую радость факт обретения заветных белых веревочек принес для легендарного бригадира А. С юности именно в Движении он видел главное направление для развития своей карьеры, и для самоопределения скинхеда белые шнурки имели достаточно важное значение. Откуда вообще взялась эта традиция — право на символ за убийство? Единой версии не существует, как и единого ритуала их получения. Кто-то полагал, что «шнурки» полагались за личное выступление, кто-то — за личное участие в составе группы, даже в формате пары пинков по упавшему телу. Вопросы были и по критериям жертвы — кто годился для их получения. Путаницы добавляло то, что большая часть «шнурков» добывалась с неясным результатом — когда выжила жертва или нет сказать было нельзя. Все это привело к тому, что тот же А. полагал главным критерием — результат, а именно — смерть. Именно такой подход прижился как наиболее рациональный.

Многие думали о том, что же убийство врага расы и нации ознаменует хорошего — если технический эффект от той же отправки на инвалидность бывает и лучше, в том числе террористический. На самом деле, шнурки были нужны в первую очередь самим участникам наших историй — и как символ перехода некоего рубежа, вроде инициации; и как непременное условие новой логики и новой системы ценностей. От образа мышления нормальных людей эту логику отличало то, что ответ на каноничный вопрос «резать мне или простить ту или иную гниду» лежал не в моральной плоскости, а в плоскости чисто технической. Убийство как способ решения проблем становилось делом техники — не всегда приятным и веселым, но совершенно допустимым и иногда желательным. В те годы никто не понимал, куда это ведет — а между тем со временем личности наших героев приобретали совершенно определенные черты, где неясно — в каком месте пролегает граница между патологией и нормой?

С момента той встречи с цыганкой прошло несколько лет. Виктор за это время прожил, пожалуй, три жизни — нормальную, с рождения и до шестнадцати лет; ту, которая была в Движении, и начал новую — странное существование полукоммерсанта-полубандита. У него все получалось — деньги приходили словно сами собой, девочки давали а жизнь радовала новыми красками. События тех лет, когда все это было — акции, нападения, отходы, пьянки и Дендрарий — словно потеряли яркость, как выцвевшая акварель. Где-то встречались старые знакомые, иной раз щемило сердце у знакомой подворотни. и Виктор бы мог в какой-то момент сказать, что все правда осталось в прошлом.

Когда случилась странная история.

Той осенью с Виктором случилось удивительное дело: он влюбился. Дело это было не новым, но и не слишком часто встречающимся в его жизни. По сложившемуся обыкновению влюбленным частенько полагается страдать от этого — но в жизни Виктора все было иначе. От его любви стабильно страдали окружающие, причем, иногда, достаточно сильно.

Как же это было? Зеленоглазая девочка, натуральная блондинка. Валькирия — именно такими их видели Васильев, и, наверное — Вагнер, только более стройная. Блондинки приносят удачу. и Виктор во всей полноте прочувствовал это на себе. Конечно, она была занята. Разумеется — ее отношения с предполагаемым будущим мужем были хорошими, стабильными и красивыми, а кандидат в мужья — состоятельным и позитивным.

И, как водится — Виктору повезло. Пьянящая ночная трасса, дорогие кабаки, люксы и загородные гостиницы, все почти как всегда. От любви забирало обоих, и забирало сильно. Но — все равно оставался тот, другой. Обычно Виктору было наплевать на чувства и на предполагаемых соперников — наоборот, нет занятия приятнее, чем спать с чужой женщиной, когда от этого срет кирпичами ее мужик. Но тут все было иначе, и где-то это радовало, но во многом и пугало.

Когда Виктор представлял себе свою Валькирию с кандидатом в мужья, его натурально трясло от злости. Безразличие, цинизм и крайнее презрение к окружающим куда-то делись, а в душе остались совершенно позабытые чувства: ревность, перемешанная с черной злобой; и ощущение зовущей куда-то пустоты.

С этой пустотой нельзя просто сидеть дома, и алкоголь от нее не помогает. Это когда тянет на улицу, где манит темнота и спальные районы, где притаилась дичь. Там — адреналин, яркие краски, и ощущение целостности самого себя. Там решает то, кто четче и резче, а также удача, скорость и злость. Нет никакой связи между случайной дичью и твоими проблемами. но от чего-то после акции становится хорошо и спокойно.

От всех своих амурных переживаний помолодел Виктор по ощущениям лет на пять. Давно, очень давно он не испытывал ничего подобного.

Все, как тогда — только с поправкой на современность. Новомодные «эирмаксы», неброские брюки, худи с капюшоном, сверху бомбер. На руки — тонкие перчатки. Только в зеркале — не подросток, а довольно здоровый молодой мужик спортивного телосложения с тяжелым взглядом.

Стояла одна из последних относительно теплых осенних ночей. Виктор сделал несколько шагов — и глубоко вздохнул, словно втягивая аромат свободы. Когда-то привычное, а теперь забытое состояние, одновременно пьянило и окрыляло.

..Мысли не приходили в порядок. Ноги несли Виктора по привычному маршруту: Дендрарий, тот самый мостик у гук-общаг, потом дальше — в сторону набережной, и вдоль реки. Тело помнило больше чем память — он шел рваным зигзагом, привычно проходя вдоль забора, под оградой, по неприметной тропинке. В голове Виктора переплетались видения белокурой девочки и мужика в койке с совершенно другими картинами.

«Убей» — шептала листва. «У-бей» — поскрипывала тропинка у гук-общаги.

А и правда. так просто и так удобно. Идиот жил в самом что ни на есть охотничьем угодье — где Виктору доводилось бывать неоднократно; практически в сердце одного из городских гетто. Все очевидно: бетонный забор, вдоль него дорожка, за ним тропинка, позади помойка, а впереди парковка. Вот еще живой покойник паркует машину, и как обычно идет в сторону дома. Навстречу прохожий в капюшоне. ну и пусть себе идет. Если и был повод напрячься, то человек все равно прошел мимо. и ударил сзади, ножом — рванув на себя, в область почек два раза, и в шею сбоку. Два шага и три удара — единственное, что нужно сделать для решения проблемы. Со своим опытом Виктор был уверен в почти полном отсутствии палева — влипнуть можно было только случайно. «Дорога жизни» от той парковки была разведана еще приснопамятным А. и его бригадой.

«У-БЕЙ! У-БЕЙ» — пульсирует в голове в ритме «скерцо Кольца», слышного из плеера. Обрывки мыслей о том, что может не надо, может не стоит — попросту не слышно, как и многих рациональных доводов.

Тогда-то и пришло понимание. Убить несложно, ибо дурное дело нехитрое. Сложно — этого не делать, когда это так просто. Это для нормальных людей есть много сложностей — когда рядом всегда есть очень короткий и простой путь. Просто взять и зарезать нахуй — причем не от отчаяния, представляя шконку в бараке, а совершенно спокойно и без палева. Опыт так и говорит — а что будет? А ничего не будет. Какая разница между азербайджанским торговцем, гуком из общаги, соперником за девочку, или источником неприятностей в бизнесе? Все они сделаны из мяса и костей, да и город жрет всех одинаково — каждый день травмпункты и морги пополняются новыми телами. Глупая бытовуха, пьяные драки, просто идиотские убийства — в этом вале очень часто бесследно теряются выступления таких, как Виктор.

Жизненный опыт намекал, что делать так не надо — короткий путь не означал решение проблемы. Даже если бы девочка не уловила взаимосвязь между событиями, дальнейший расклад был бы под большим вопросом. Но голос разума это одно, а тогда. Ночь, листья деревьев, огни города — ноги сами несли Виктора по местам боевой славы. Где-то по дороге встрял в два случайных конфликта, результатом которых стало сильно разбитое лицо какого-то дурака с гитарой из шумной компании и отжатая у той же компании бутылка трофейного виски. Сорокоградусная жидкость добавила огня, и привела нашего героя в состояние, которое однажды было поименовано «алкогольным охуизмом». Пострадал от Виктора и неведомый чурбан на средней свежести пятерке БМВ, коей Виктор доставил бутылку в лобовое стекло, оторвал зеркало, достал нож и стал ждать хозяина, который предпочел из машины не выходить и как есть уехать нахуй.

Приближался тот самый подземный переход, в котором когда-то был добыт приезжий при помощи метлы, коей кололи в ебало. И вот тут Виктору реально стало страшно — на том же месте толпа забивала человека, и мелькала какая-то длинная палка. Он смотрел со стороны на события своего прошлого — и натурально видел там и себя, и тени друзей, и своих жертв. Совершенно отчетливо и явно. Виктор зажмурился, посмотрел снова — ночные гости никуда не делись. Он наблюдал со стороны за тем, что однажды уже произошло, несколько лет назад.

От такой картины Виктор охуел так, что совершенно протрезвел. Прогулялся по другим заповедным местам — где к большой своей тоске повстречал все тех же персонажей. У общаг бегали и погибали гуки, трое гуков с большим поленом весело гнали кого-то вверх по улице Карла Маркса, где ехала то ли нормальная, то ли такая же машина ППСМ. А грустный Виктор во плоти втыкал на это безобразие и думал о добрых докторах и вкусных таблеточках.

Закончил тот вечер Виктор в баре — где очень мрачно нажрался, добивая пять лонг-айлендов кальяном. Алкоголь плохо его забирал, от чего изрядно натерпелись поздние посетители бара, а также бармен, вынужденный исполнять заряд про суперклуб и чемпиона олимпийских игр. Охрана с ним связываться как-то постеснялась.

Когда Виктор проспался, все встало на свои места — и больше такая хуйня на местах боевой славы ему не мерещилась. Однако он надолго запомнил тот вечер, когда он очно и очень красочно повстречал сумеречное создание, в сериале «Декстер» удачно поименованное Темным Попутчиком. До устойчивого психоза с раздвоением сознания Виктор, вероятно, не дорос, но оно было совсем рядом.

..Виктор допил коньяк, и затянулся сигарой. Рассказ вышел сбивчивый, и немного смущенный — но иллюстрация к разговору про убийства и изменения в психике вышла отличная. Я не то чтобы удивился услышанному — скорее искал какие-то отклики в собственной душе.

— Ты этого дебила-то зарезал в итоге?

— Неа. Не стал — да оно и само вроде как-то успокоилось. Все хорошо с той девочкой сложилось.

В полумраке бара как-то совсем нехорошо загорелись глаза моего собеседника, когда я вспомнил того неудавшегося соперника, и сильно за него порадовался. Вот живет совершенно обычный и наверняка неплохой парень — и не знает, как смерть буквально просвистела рядом. Причем смерть глупая и совершенно бессмысленная. Даже на белые шнурки бы не сгодился.

— Гыыы. да уж. Повезло ему.

— Спорный вопрос, ему или мне. Ты же знаешь — я очень плохо умею проигрывать. Тут я выиграл, и именно потому, что повезло.

— Значит обоим. Один терпила, но живой, а второй хоть с крышей съехавшей, но пришел к успеху.

— Да какое там крыша съехала. Просто понял, что ничего мы с тобой, братан, не забываем. И похуй сколько лет проходит — все равно вылезет, только волю этому дай. А с дураком тем смешно вышло — мне пару месяцев каждую ночь снилось, как я его режу. С мелкими деталями и подробностями.

— Ну подобное и у меня было. Тоже был один — очень подробно снилось, как мы с ним на реальных ножах деремся. Причем с судьями, и большим количеством зрителей. Во сне же думал, как ролик на Ютуб выложу а потом в блоге опишу.

— Гыгыгыгы… блядь!!!!

Виктор закашлялся от смеха. В баре было людно, но вокруг нас была явно очерчена зона комфорта — почему-то рядом посетители находиться избегали. Рассказ этот я запомнил, и изложил как он есть — до сих пор не понимаю, как к подобному относиться. Читатель-скептик может сказать «пить надо меньше», или вспомнить санитаров. Однако я не раз и не два встречал людей с чем-то подобным в глазах.

Причем что самое забавное — в этом практически невозможно наврать, или как-то сыграть это. Моментально видно — есть это начало в собеседнике или нет. До сих пор понятия не имею, последствия ли это насилия, войны и убийств, отклонения в психике — или просто истинный облик человека? Очень часто, встречаясь с проявлениями жестокость и предельного цинизма, я склоняюсь к тому, что это и есть суть многих — просто до поры скрытая внешней оболочкой цивилизованности. Если этого нет совсем — то истинной сутью человека является печальное бытие терпилы. Сказать по правде, не очень охота разбираться в этом и глубоко в это лезть. Кто знает почему — может быть от того, что неохота лично знакомится с собственным Темным Попутчиком, коль скоро он найдется — как это вышло у Виктора.

Любопытно, о чем думал тот, кто первым предложил белые шнурки как видимый признак известного достижения. Только ли о моде и щенячьем пафосе «а я убил?». По крайней мере, белые шнурки — единственный известный мне пример того, как в современной субкультуре предметом статуса становилось именно убийство.