Белый танец

Глава 24. Володя

После уроков Раечка с кислой миной сообщила, что литературный вечер решили завершить дискотекой. То есть сначала – торжественные речи и выступления в актовом зале, а после концерта – дискотека в рекреации.

– Эту дискотеку предложила, между прочим, ваша Анна Павловна, – пожаловалась Раечка, расстроенная, что её идею, её детище опошлили какими-то танцами. – Заявила такая, мол, надо молодёжь расшевелить, а то на репетиции ей, видите ли, показалось скучно. Вялые они у вас, так и сказала. Очень не вовремя ты, Володя, заболел.

– Извините, – пожал я плечами.

Когда уходил домой, в вестибюле уже красовалось объявление: в эту субботу состоится литературный вечер, спектакль, чтение стихов… трам-пам-пам… и дискотека.

Интересно, пойдёт ли Ракитина?

***

Дома творился настоящий дурдом. Надя психовала и как всегда – с подвываниями, заламываньем рук и горючими слезами. Вот ей бы правда на сцену, в драме играть – всех бы затмила. Как никто она умеет на пустом месте правдоподобно убиваться.

На этот раз причиной горя стала грядущая дискотека.

Надька тоже видела объявление и теперь вопила, что ей нечего надеть, а в местных магазинах – шаром покати, ну или одно убожество.

– Да у тебя шкаф не закрывается, – встрял я, не выдержав её причитаний.

И это, кстати, сущая правда. Шкаф в Надькиной комнате забит шмотками настолько, что всё так и норовит вывалиться наружу.

– Что ты понимаешь? – фыркнула сестра, потом снова пристала к матери: – Мам! Ну что мне делать? Вы мне уже сто лет ничего нового не покупали.

Мама пыталась Надьку успокоить:

– Надюша, а голубой костюм? Велюровый? Красивый же.

– Ты чего? Я его в прошлом году на Новый год надевала! – возмущённо выкатила глаза Надька.

– Но кто тут про это знает? Здесь же не надевала.

– Я знаю! Я!

– Хорошо. А как же то платье, бордовое, с пуговками, которое папа тебе летом из Чехословакии привёз? Очень милое, по-моему. И совсем новое.

– Мама! Это уродство я ни за что не надену! Можешь вообще его выбросить.

Я ушёл в свою комнату, заперся, включил магнитолу, чтоб не слышать вопли сестры. Эти Надькины концерты по поводу «нечего надеть» повторялись регулярно, хотя одежды у неё столько, что всю школу нарядить хватит и ещё останется. Но ей всё мало.

Уж не знаю, о чём они договорились с матерью, но сестра вскоре успокоилась. Видать, вытребовала то, что хотела.

***

Расчёт Анны Павловны оказался верен. Если раньше про Раечкин литературный вечер с придыханием говорила одна Раечка, а, например, та же наша Надя даже не собиралась на него идти («ещё чего! Буду я субботний вечер тратить на какую-то муть!»), то теперь его ждали, бурно обсуждали, трепетно готовились.

Меня раз десять девочки спросили: останусь ли на дискотеку. Да, останусь, отвечал.

А сам я спросил только у одной…

В пятницу на физкультуре наши, группами по четыре человека, отрабатывали постановку блока в волейболе.

Один я филонил, но имел на то законное право – от физкультуры меня освободили на две недели. В принципе, было чем в окно заняться, та же Анна Павловна нагрузила меня – будь здоров. Но я как дурак сидел на лавочке и пялился на девочек. На девочку…

Она иногда, изредка, оглядывалась. Кривилась ли она, как обычно, когда замечала, что смотрю на неё, или нет – даже не знаю, я моментально отворачивался. Не искушал судьбу. Да и вообще, говорил, себе, что нечего на неё пялиться, даже приказывал, но взгляд как будто магнитом притягивало в её сторону.

Синие спортивные штаны с лампасами Ракитина подвернула до колен – девочки наши косились и фыркали, а я заворожённо таращился на её голые икры и тонкие лодыжки.

Усилием воли отрывал глаза, переводил выше, а там вообще беда: белая футболка так откровенно обтягивала грудь, что от одного взгляда меня кидало в жар.

Знал бы кто, куда я смотрю, а что при этом чувствую и думаю… Хотя я как раз ничего не думал, мыслительный процесс остановился, голова как будто в разы отяжелела.

По свистку физрука их четвёрка снова выпрыгнула над сеткой, взметнув руки вверх, а когда приземлялись, Долгова налетела на Ракитину и сбила её с ног. Нечаянно, конечно, она и сама завалилась.

Только вот Ракитина, упав на колени, даже не сразу смогла встать. Поморщившись, приподнялась и уселась на пол, потирая ногу.

Я подбежал к ней, но физрук был ближе, опередил меня. Ощупал её, что-то пробурчал, потом посмотрел на меня:

– Шевцов, ты всё равно сегодня бездельничаешь, проводи Ракитину в медпункт.

Я застыл на месте, глядя то на неё, то на физрука, при этом неумолимо краснея. К счастью, оцепенение моё длилось всего несколько секунд, потом я сумел худо-бедно взять себя в руки и помог Ракитиной подняться. Приобнял её за талию и повёл на выход.

Она шла, заметно прихрамывая, и опиралась на моё плечо. Мне казалось, что её кожа под футболкой такая горячая, что пальцы жжёт. Грудь тяжело вздымалась, но я, взглянув один раз украдкой, больше не смотрел. У меня и без того перед глазами всё плыло, и сердце так громыхало в ушах, что кроме его стука я ничего не слышал.

В полном молчании мы добрались до медпункта. Она скрылась за дверью, а я привалился к холодной стене спиной и затылком, пытаясь успокоиться.

Ракитина вышла минут через десять с перебинтованной ногой. Увидев меня, удивилась, что я её жду.

– Ну что сказали? – спросил.

– Ушиб, – дёрнула плечом она, потом едва заметно улыбнулась. – Зато домой отпустили.

– Больно?

– Уже не очень.

Мы медленно брели назад, коснуться её я больше не осмелился, но подал руку. Она покачала головой:

– Ничего, сама доковыляю.

Я разочарованно сунул руки в карманы. Мы шли, оба глядя под ноги. И оба молчали. Только у девчачьей раздевалки, на последней секунде этого странного променада я отважился и спросил, пойдёт ли она теперь на вечер. Наверное, нет? Кивнул на перебинтованную ногу, мол, с ушибом-то, видимо, никак.

А она вдруг опять улыбнулась:

– Да пустяки. Так что может и пойду.

От её улыбки в животе разлилось тепло. Мне очень хотелось проводить Ракитину домой, я бы даже на алгебру наплевал, которая у нас следующим, но на этом моя храбрость закончилась.

Я снова кивнул и на деревянных ногах поплёлся в спортзал.

А на следующем уроке еле соображал: сидел, витал в облаках и не услышал вопрос математички – спасибо, Оля Архипова меня растормошила. Но я всё равно дважды ответил невпопад. Получил тройку «карандашом». Впервые, ей-богу.

Наши удивлённо зашептались, а Оля, верный друг, смущённо рдея, промолвила: не расстраивайся, ты всё равно самый умный.

А я и не расстраивался. Мне даже немного смешно стало. А в целом – плевать. Подумаешь, драма. Исправлю в понедельник и все дела. Лишь бы только отец про этот грешок не прознал. У него к моим оценкам особенное отношение.

Домой шёл с Надькой и какой-то её подружкой. У обеих тоже только и разговоров было что о грядущей дискотеке, будто нет ничего важнее. Хотя, чего уж скрывать, я и сам ждал завтрашнюю субботу похлеще, чем дети – Новый год.