Беспокойный характер

ДЕВОЧКИ ИЗ ШЕСТОГО «А»

Вчера на сборе мы основательно поспорили. Председатель совета отряда Наташа сказала, что делать подарки учителям запрещено. Но мы все запротестовали. Как это можно, чтобы наша классная руководительница Ксения Семеновна осталась в «женский день» без подарка? Тем более, что деньги уже собраны и хранятся у старосты класса. Уговорились завтра, в выходной, идти в магазин…

Пересчитав в десятый раз деньги, я встаю с дивана и заглядываю в окно. На дворе уже темно. Метет. Папа и мама ушли в театр слушать «Евгения Онегина». В соседней комнате — зеленый полумрак от настольной лампы, слышится возня. Это Валя укладывается спать. Она точно соблюдает режим дня: встает в семь, ложится в десять. Хотя Валя старше меня всего на один год и учимся мы с ней в одном классе, она явно злоупотребляет своим правом старшинства.

— Лена, ложись спать, — властно требует она, выходя из спальни. — Завтра тебя не добудишься!

Валя щурится, крутит пальцами кончик длинной черной косы и недовольно сдвигает пушистые широкие брови. Они у нее такие густые, что когда она сердится или о чем-нибудь упорно думает, они сходятся над переносицей в одну темную широкую полоску.

— Ну, что же ты молчишь? — в голосе сестры появляются мягкие ласковые нотки. — Ну, прошу тебя! Послушайся хоть разок!

— Так-то лучше! — удовлетворенно отвечаю я, неохотно поднимаясь с дивана и направляясь в спальню вслед за сестрой.

Валя быстро засыпает, а я никак не могу уснуть. В квартире тихо, темно и страшно. На дворе попрежнему гуляет вьюга. За шкафом проснулись мыши и подняли возню. Они любят гулять по ночам. Я тихонько вылезаю из-под одеяла, прихватив подушку, перебираюсь на постель к сестре. Валя дышит спокойно. Я подлезаю к ней под руку, прижимаюсь к ее теплой щеке, успокоенно закрываю глаза.

Мне кажется, что я едва успела заснуть, а Валя уже упорно и настойчиво тормошит меня.

— Вставай же, в конце концов! Время уже восемь. Ты разве забыла, что за нами должны прийти девочки!

Если укрыть голову одеялом, свернуться в клубочек и хорошенько зажмурить глаза, Валя отстанет. Я так и делаю. Но проходит коротенькая секунда, одеяло куда-то исчезает, а по моей спине и ногам ползет неприятный холодок. Я приоткрываю глаза. Валя стоит надо мной. Одеяло у нее в руках.

— Сию же минуту вставай! И довольно притворяться! Тебе еще комнату нужно прибрать.

— Старшая сестра тоже называется! Не может и одного разика убрать комнату! Мама, ну что она пристала? Даже в выходной не даст поспать!

Мама не отвечает — будто не слышит.

— Ладно уж! — сдаюсь я, а про себя думаю: «Подожди, я тебе отплачу».

— Ну, а это еще что такое! — Валя в отчаянии вертит головой, в то время как я внимательно и долго рассматриваю чулок, перекинутый через спинку кровати. — Что ты там нашла? Узоры, что ли, на нем какие?

Я молчу. Осмотрев пятку, беру чулок в руки и медленно начинаю натягивать его на ногу. На узком смуглом лице сестры вспыхивают и гаснут багровые пятнышки, брови сдвинуты. Входит мама. Высокая, спокойная, повязанная голубой косынкой, она останавливается рядом с сестрой. Одного взгляда ее добрых серых глаз достаточно, чтобы мои руки задвигались быстрее, и чулок оказался на ноге.

— Если бы ты, Лена, сейчас посмотрела на себя, то больше бы никогда так не делала, — произносит с упреком мама.

— Почему? — удивляюсь я.

— Потому, что это просто противно! Сидит на развороченной постели здоровая, краснощекая девочка, взлохмаченная, заспанная, лениво зевает. На кого ты похожа?..

Валя уже прибрала спальню. Она даже успела протереть крашеный пол тряпкой, и по нему теперь весело скользят солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь заплетенные тончайшим морозным кружевом оконные стекла.

Моя обязанность убирать столовую. Если сегодня не поливать цветы, уборку можно закончить быстрее. Но Валя сидит на диване и не спускает с меня глаз. И почему так устроено, что младшие всегда должны всем подчиняться? Ну, папа и мама — это понятно; а вот когда старшие сестры суют свой нос и желают командовать — это уж совсем никуда не годится! Вот если бы такое право дали мне… Я забываю, что держу в руках кастрюлю с водой; вода, вместо того, чтобы литься в кадку, стекает мне на ноги.

— О чем ты думаешь? — прерывает мои размышления Валя. — Разве фикус у тебя под ногами?

— …Я бы тогда маму заставила каждый день печь торт, — продолжаю я вслух свои мысли, а папе бы запретила ездить в командировки.

Валя непонимающе смотрит на меня, моргая длинными ресницами…

— …А потом…

— А потом не забудь выбросить окурки из пепельницы и стереть с приемника пыль, — говорит Валя строго…

Я покорно подчиняюсь. Мама гремит на кухне тарелками, скоро будем завтракать. Папа еще не вернулся. Он ушел на городскую станцию за билетом. Опять он уезжает в командировку по очень важному делу…

Уборка благополучно кончена. Я умываюсь и начинаю одеваться. Каждый раз, как я смотрюсь в зеркало, я злюсь. Мне кажется, что у меня все не на месте. Нос почему-то смотрит вверх, передний зуб вырос немного криво, а волосы… С ними настоящее мучение!..

Осенью на сборе мы читали книгу о Зое Космодемьянской. Мне очень захотелось быть похожей на нее. В тот же вечер я завела дневник, а утром, выпросив у мамы денег, побежала в парикмахерскую и остригла косы. Когда я вернулась и сняла капор, мама так испугалась, что выронила из рук стакан с чаем…

— Лена! — только и могла она выговорить.

А папа медленно поднялся из-за стола, прошелся по комнате, подошел ко мне, поднял мое лицо за подбородок и долго-долго смотрел на мою голову.

— А знаешь? — сказал он, не повышая голоса и усмехаясь. — Тебе даже так лучше. Ты стала совсем похожа на «Степку-растрепку».

Он, конечно, не знал, что Зоя была подстрижена, точно так же, как подстригали меня, и я ему это объяснила. Но он постучал пальцем по моему лбу и сказал:

— Нужно, чтобы вот тут было как у Зои.

Валя, выскочив из-за стола, долго и обидно смеялась. В классе меня также подняли на смех, а Ксения Семеновна в тот же вечер провела с нами беседу: какой нужно быть, чтобы походить на Зою. Подстригать волосы и заводить дневник — недостаточно…

Но самое худшее пришло после. Первые дни, пока я смачивала волосы водой, они, плотно прилегая друг к другу, лежали покорно. Но как только мама увидела, что я поливаю голову прямо из-под крана по нескольку раз в день, она категорически это запретила… Вот тогда-то мне с ними не стало никакого сладу! Словно перессорившись между собой, волосы вдруг начали топорщиться в разные стороны, закручиваться в кольца у висков, а на макушке вставать дыбом.

— Не голова, а шалаш соломенный! — сержусь я, разглядывая себя в зеркало.

— Что же ты их так дерешь? — возмущается Валя, подходя ко мне сзади. Она берет из моих рук гребень и очень тихо начинает расчесывать вихры на моем затылке. Под ее ласковыми пальцами волосы послушно ложатся ровными рядами, находят свое место.

— Ну, вот и все, — облегченно вздыхаю я, с благодарностью глядя на сестру.

— Нет, еще не все, — возражает Валя. — Почему ты опять без воротничка? — Оглянувшись, она тянет меня за собой.

В ванной комнате душно и полутемно. Смутно белеет большая, похожая на лодку раковина, гремит таз, попавшийся под ноги.

— Тише! — шепчет Валя, прикрывая за собой дверь. — Давай поговорим по душам.

Я знаю этот разговор «по душам» и с беспокойством смотрю на дверь, за которой слышится веселый голос мамы.

— Ты долго так себя будешь вести? — начинает Валя. В полутьме ее черные глаза блестят, делаются большими, круглыми. Я, опустив голову, уныло молчу.

— Ведь тебе через месяц будет тринадцать лет.

— Ну и что же? Ты мне обязательно что-нибудь подаришь, — хитрю я.

Но Валю не проведешь.

— Ты почему вчера свои мелочи не постирала? Думаешь, мама будет с твоими платочками, воротничками да чулками возиться? У нее и так работы по горло. Ты только поразмысли! Она целый день на работе, потом ходит на рынок, готовит обед, шьет, и ей некогда отдохнуть. А тут еще ты со своими мелочами…

Рассерженная Валя выгребает из корзины мои воротнички, нарукавнички, чулки.

— Я вон вчера даже маме блузку выстирала! И сколько белья перегладила!

Я чувствую всю правоту ее слов и виновато наклоняю голову.

— Сегодня все сделаю. Вчера было некогда.

Лучше бы я молчала! Валя придвигается ко мне вплотную и заглядывает мне прямо в глаза.

— Некогда? Опять какой-нибудь чепухой зачитывалась? И где ты только берешь такие книги! Наверно, у Муськи! — Валя на миг замолкает, а потом опять начинает кипятиться. Теперь, конечно, уже виновата Муська. — Ты что с нее пример берешь? У нее мама не работает, есть бабушка. Муське только и дело что по кино бегать да глупые книги читать.

Я вздыхаю. В душе я завидую Муське. Хорошо ей: можно читать что вздумается и когда вздумается, ходить каждый день в кино, есть сколько угодно мороженого. У нее нет старшей сестры, которая бы следила за каждым ее шагом. А тут — попробуй! Больше одной порции мороженого Валя никогда не разрешает съесть: боится, что я простужусь. Следит за тем, какие я читаю книги. Я невольно улыбаюсь, представляя на своем месте толстенькую смешливую Муську. Имей она такую сестру, наверно, быстро отучилась бы списывать домашние задания и ждать подсказки, стоя у доски. Валя быстро приучила бы ее к порядку!

— Ты думаешь, это хорошо? — продолжает горячиться Валя. — Если будешь так себя вести, даю честное пионерское — всё на сборе расскажу! Я не хочу, чтобы у меня сестра такой выросла!

— Какой — такой? — обижаюсь я.

— Лодырем и эгоисткой, — отрезает Валя.

Наконец, перечислив все мои грехи и взяв с меня обещание исправиться, Валя выпускает меня из ванной комнаты.

— Вы о чем там шептались? — мама подозрительно смотрит на мое вспотевшее лицо.

— Так, — неопределенно отвечаю я, пробуя улыбаться.

Валя примирительно смеется и лукаво подмигивает мне. Потом она достает из коробочки накрахмаленный до хруста воротничок и ласково говорит:

— Пришей мой. И не ходи, пожалуйста, растрепой.

Я уже не сержусь. На душе становится тепло и хорошо. Пожалуй, даже не плохо иметь старшую сестру. Отругает и пожалеет…

В прихожей нетерпеливо захлебывается звонок. Слышится заливистый смех, гремит упавшее с сундучка ведро. Потирая ушибленную коленку и морщась не то от смёха, не то от боли, в комнату вбегает Муська. Она сбрасывает на стул красную вязаную шапочку и расшитые цветными нитками варежки.

— Ой, Ленка, что я тебе расскажу!

Обдав меня приятным холодком и свежестью, Муська начинает что-то быстро шептать мне на ухо. Ее черные жесткие волосы, заплетенные в тонкие косицы, щекочут мою щеку. Я не разбираю ни одного слова, но громко хохочу.

— Нет, ты послушай!

Круглое разгоревшееся лицо подруги дрожит от смеха. Вдруг Муська, что-то вспомнив, приседает и охает:

— Совсем забыла! Девочки велели сказать, чтобы вы обе скорее собирались. Они ждут во дворе.

— Что же ты молчишь? — напускается на нее Валя. — Лена! Собирайся быстрее. Не забудь деньги.

Девочки толпятся у крыльца. Не обращая внимания на мороз, Наташа сняла берет и причесывает гребенкой рыжеватые подстриженные в кружок волосы. Слегка наклонив на бок голову, она спокойно слушает маленькую, приземистую Гету. Гета часто сыплет словами, весело морщит чуть вздернутый, покрытый веснушками нос, размахивает руками. Девочки громко смеются. Наверное, Гетка рассказывает опять что-нибудь смешное! Она на это большая мастерица. Даже ворчунья Нина Васюкова и та весело щурит свои маленькие, обычно серьезные глазки. Ее тонкие едва приметные бровки поднялись вверх и выгнулись подковками.

— Вечно копаются, — ворчит она, засовывая поглубже руки в муфту, висящую у нее на груди на толстом черном шнурке.

— Не ворчи, — останавливает ее Наташа, оборачивая к нам спокойное, серьезное лицо. — Пошли, девочки!

После вчерашней метели на улице большие сугробы. Они повырастали в самых неожиданных местах: на тротуарах, на дороге, под окнами. Издали они блестят и напоминают сахарный песок, ссыпанный в курганчики. Муся идет рядом со мной. Валя, Наташа и остальные девочки деловито обсуждают, что купить в подарок Ксении Семеновне.

Войдя в универмаг, Муська тянет нас за собой. Но Валя и Наташа, не слушая ее, сразу проходят в посудное отделение. Они хотят купить такой подарок, который бы сохранился, надолго, так, чтобы у классной руководительницы осталась память о нас.

В посудном отделе смешной продавец. Высокий, усатый и веселый. На его круглой голове нет ни одного волоска. Когда он улыбается, его усы топорщатся вверх. Мы с Муськой переглядываемся и тихонько смеемся. Валя дергает меня за рукав и делает страшные глаза. Мы примолкаем.

На полках много разных вещей: низенькие пузатые чашечки с голубыми разводами — хрупкие, тонкие, просвечивающие; важные надутые самовары; тарелки со всевозможными рисунками…

Нам с Муськой особенно понравились хрустальные графины с узкими горлышками. Они стоят в сторонке и как будто скучают. Тонконогие рюмки напоминают балерин, застывших в танце на одной ножке…

— Что же мы выберем? — обращается ко всем Наташа.

Продавец, улыбаясь, ставит перед нами стопку тарелок, потом электрический чайник.

— Вы нам покажите самое хорошее и дорогое, — говорит Валя, хозяйственно присматриваясь к чайному сервизу. — Нам для подарка. — Она отставляет в сторонку чайник.

— Нет, это тоже не годится, — вздыхает Наташа, отодвигая большую чашку, которую можно надеть на голову вместо папахи.

— А нет ли у вас красивой вазы для цветов? — просит Наташа.

Усы у продавца огорченно опускаются вниз. Он качает головой.

— Может где-нибудь найдется? — вторит Наташе Гета.

— У нас Ксения Семеновна красивую посуду любит. Она давно о вазе мечтает, — пробую я убеждать продавца.

— Она у нас такая хорошая, молодая, — выпаливает Муська и прячется за мою спину.

Наши слова, кажется, убедили продавца. Его усы весело подпрыгивают вверх. Он быстро скрывается за дверью позади прилавка, а когда возвращается, то держит в руках чудесную вазу для цветов.

— Вот! разыскал на ваше счастье! — говорит он довольным тоном.

— Ой, какая! — вскрикивают девочки.

Из голубого стекла, с резными краями, ваза походит на только что распустившийся огромный цветок.

— Староста, плати деньги! — решительно говорит Наташа, не выпуская вазу из рук.

Я стаскиваю варежку и выкладываю деньги на прилавок. У меня от волнения дрожат руки. Так и есть! Нехватает девяноста копеек.

— Завернуть? — спрашивает продавец и недоуменно смотрит на нас.

— Нехватает, — вздыхаю я и смотрю на Муську. Муська шарит в карманах и густо краснеет.

— Нету. Я сегодня сразу две мороженки съела, когда к тебе шла, — виновато оправдывается она.

Девочки растерянно молчат. Кто-то разыскал у себя еще двадцать копеек и сует мне в руки.

К прилавку протискивается высокая чернявая девочка в короткой меховой шубке. Она сразу же тянется к вазе. Вслед за ней — еще несколько человек. Они тоже пришли покупать подарки.

— Из второй школы, — шепчет Муська.

— Нам тоже вазу, — заявляет чернявая.

Мы с мольбой смотрим на продавца. Наташа крепко сжимает тонкую ножку вазы.

— Ваза уже продана, — сочувственно глядя на нас, отвечает продавец девочкам из второй школы. — Серафима Ивановна, — кричит он кассирше. — Отбейте полную стоимость. Я в перерыв добавлю семьдесят копеек.

Мы переглядываемся.

— Поздравьте и от меня вашу преподавательницу с женским праздником, — неожиданно говорит продавец, заворачивая покупку в серую бумагу.

— Ой, спасибо вам! — выкрикиваем мы наперебой.

Деньги уплачены. Ваза у меня в руках. Я, не вытерпев, оборачиваюсь и показываю язык чернявой. Валя сердито одергивает меня.

— Смотри лучше под ноги. Не урони вазу. Иди посреднике, — предупреждает она, охраняя меня от толчков.

Девочки окружают меня плотным кольцом. Выйдя из магазина, мы сразу сворачиваем в тихий переулок.

— А кто будет вручать подарок? — спрашивает Гета.

— Пускай Лена, — говорит Муся, заглядывая мне в лицо.

— Ну уж нет! — возражает неожиданно Валя. — Хотя Аленка и моя сестренка, но я против. Она в прошлом году поздравляла, а теперь пускай кто-нибудь другой. У нас теперь есть другие отличницы, кроме нее.

— Но ведь я староста! — обрываю я сестру.

— Ну и что же? — Наташа — председатель совета отряда, Гета — звеньевая.

— Не спорьте! — пробует примирить нас Наташа. — Пусть поздравит Ксению Семеновну Мариша. Она заслужила. В этой четверти у нее круглые пятерки.

Тихая беленькая Мариша густо краснеет и благодарно взглядывает на девочек.

— У Лены тоже все пятерки, — не унимается Муся.

Пестрое от веснушек лицо Геты, становится насмешливым и немножечко сердитым. Она поднимает пушистый воротничок пальто, стараясь спрятать в нем подбородок, и дергает плечами.

Поджав губы, Нина Васюкова бурчит что-то неразборчивое и обидное. Ее маленькие глазки становятся колючими и злыми.

Недобрый взгляд Нины почему-то меня особенно рассердил. Я прижала вазу и неожиданно для себя топнула ногой.

— Нет, я сама хочу!

— Лена, как не стыдно! — останавливает меня Валя.

— Мало ли, что ты хочешь! Это уж дело всего класса! Как мы захотим, так и будет. Может быть я вот тоже хочу поздравить Ксению Семеновну, — усмехается в воротник Гета.

— Ты? — удивляюсь я. — Да у тебя троек полно!

Лицо Геты вытянулось, побледнело.

— Ленка, опомнись! — воскликнула Валя.

Но было уже поздно…

— Нате вам подарок! Очень вы мне нужны! Захочу — и куплю сама. Получше вашего! — крикнула я.

Разжав руки, я сердито ткнула вазу в сугроб.

— Да берите же! Чего на меня уставились?

Муська испуганно заморгала и отстранилась от меня. А Мариша даже попятилась назад. Остальные в недоумении молчали.

— Значит, мы тебе не нужны? — Наташа вплотную подошла ко мне и заглянула в лицо. — Значит, класс тебе не нужен?

От обиды у нее задрожали губы, а всегда добрые улыбающиеся глаза стали темными, большими. Я упорно молчала.

— Идемте, девочки, — сказала Наташа печально и тихо, поворачиваясь ко мне спиной. — Пусть останется одна и подумает…

Муська сделала было шаг ко мне, но, раздумав, повернула вслед за остальными.

— Девочки! Подождите! — попробовала остановить их Валя. Голос у нее был испуганный, тоненький. — Она пошутила! Это с ней случается, по глупости!

— Никого мне не нужно! Оставьте меня в покое!

Мне никто не ответил. Когда я подняла голову, девочек уже не было. Одна Валя, присев на корточки, забирала снег руками и зачем-то прикладывала его к щекам. Редкие снежинки, падая, оседали на ее черных косах, на спине, ложились на берет… Одна из них, зацепившись за ресницы, задрожала, растаяла и заблестела крошечной каплей. Мне стало вдруг грустно. Завернутая ваза, неуклюже накренившись на один бок, попрежнему торчала из сугроба. Схватив ее, я, не разбирая дороги, зашагала домой. Дверь открыла мама. Быстро раздевшись, я прошла в комнату. На диване стоял раскрытый чемодан. Папа, согнувшись, укладывал вещи.

— Какая красивая ваза, — сказала мама, развернув пакет. Она поднесла вазу к окну. Голубоватые огоньки, играя, причудливо засверкали в острых гранях. Мама повернулась к Вале и нахмурилась.

— Ты о чем плакала? — спросила она с беспокойством.

— Наверное, не поделили, кому вазу нести, — усмехнулся папа.

— И совсем не в этом дело! — заволновалась Валя.

Мама поставила на стол вазу. Огоньки в гранях исчезли, погасли.

— Лена перессорилась со всеми девочками. И все от нее ушли.

В комнате стало очень тихо. Было слышно, как в кухне из-под неплотно завернутого крана капала в раковину вода. За окном тревожно шумел голыми ветвями высокий тополь.

Захлопнув крышку чемодана, папа сел на диван.

— Елена, поди сюда, — подозвал он меня.

Усадив нас с Валей рядом с собой, он положил руку мне на плечо. Мне хотелось прижаться к его широкой ладони, немножечко всплакнуть и все рассказать. Но, взглянув на Валю, я вдруг снова рассердилась и почувствовала себя незаслуженно обиженной.

— Я слушаю. Зачем прячешь глаза? Смотри прямо, — сказал папа.

— Они все такие… — начала я, заикаясь от волнения.

Я думала, что папа, выслушав, пожалеет меня, и, конечно, согласится со мной, обвинив во всем подруг. Но он молчал, хмурился и смотрел на маму, у которой сразу побледнело лицо, а на лбу появилась узкая глубокая морщинка.

— Как же ты теперь будешь? — спросил папа, когда я кончила свой рассказ.

Взглянув на часы, он забеспокоился. Поезд отходил через час.

— Никак! Я сама. Одна буду. Очень они мне нужны!

— Одна? — удивился папа и поднялся с дивана. — Как же ты будешь одна?

— Так и буду, — упрямо ответила я.

— Хорошо! — Папа едва приметно усмехнулся и, немного подумав, прибавил: — А вдруг заболеешь, пролежишь долго в больнице, отстанешь в занятиях ото всех. И придется тебе тогда, голубушке, оставаться на второй год в шестом классе…

— Почему это? — перебила я. — Гету-то мы ведь вытянули. Наташа сразу соберет сбор…

Валя громко засмеялась, мама улыбнулась.

— А тебе не будут помогать! — отрезал папа. — Скажут тебе: «Если ты такая эгоистка и мы тебе не нужны, так и оставайся одна».

Мне стало как-то не по себе: «Не могут так наши девочки поступить!.. А вдруг папа прав?»

— Запомни, Елена: жить без коллектива, без друзей невозможно. Товарищи всегда помогут тебе в беде, посоветуют. Ты хорошенько подумай, Елена. Ты большую ошибку сделала. Если не сумеешь разобраться сама в своем поступке, то попроси подруг, они тебе помогут.

— Вот еще! — возмутилась я. — Я и сама разберусь!

В эту ночь я долго не могла заснуть. Подушка казалась жесткой, одеяло очень тяжелым. Я сердилась на Валю, которая сладко спала, свернувшись клубочком. Очень хотелось, как обычно, перебраться к ней или я маме, но я не решалась.

— Все равно первая не буду мириться, — думала я, ворочаясь с боку на бок. — Посмотрим ещё! Гетка завтра сама прибежит заниматься со мной по географии.

Уже засыпая, я услышала, как тихо скрипнула половица и надо мной наклонилась мама. Она осторожно поправила одеяло, немного постояла и неслышно ушла.

Я проснулась от сдержанного шопота.

Утро. Спальня залита солнцем. Около Вали сидит мама. Она держит на коленях большую коробку шоколадных конфет, перевязанную синей ленточкой. Солнечные блики скользят по маминому грустному лицу, путаются и играют в ее темных волосах… Валя натянула до подбородка одеяло, что-то тихо рассказывает. Еще раз взглянув на коробку, лежащую на коленях у мамы, я вспоминаю, что сегодня женский праздник. Моментально вскакиваю с постели. За зеркалом спрятан флакон любимых маминых духов «Белая сирень».

— Спасибо, дочка, — говорит мама и, не посмотрев на подарок, откладывает его в сторону.

— Это же твои любимые, мама! — восклицаю я. — Хочешь откупорю?

Но мама притягивает к себе мою голову, гладит спутанные вихры… От серого маминого халата пахнет резиновым клеем, бензином и ещё чем-то таким знакомым, приятным… Мама работает в гараже кладовщиком.

— Мама! — тихо произношу я. — Знаешь, мама, я кажется…

Тут я встречаюсь взглядом с Валей и умолкаю. Так нам с мамой в это утро и не удается поговорить. Уходит она на работу недовольная, опечаленная. «Поговорим вечером», — решаю я и сажусь за уроки.

Наш стол разделен на две половины. Одна — моя, другая — Валина. На стороне сестры книги лежат ровной стопкой. У меня они все время почему-то валятся на сторону, падают на пол, словно им мало места на столе. Внутренне торжествуя, я раскрываю учебник.

— Начнем с географии, — говорю я равнодушно, скашивая глаза на часы. До прихода Геты всего полчаса. — Что нам задано на дом?

Валя не поднимает головы, молчит. Она шевелит губами, решает задачу. Брови ее сдвинуты в одну прямую линию. Мне становится скучно.

— Не идет — и не надо, — как бы в раздумье говорю я. — Что я, за всеми бегать буду, что ли?

Валя поднимает голову и с изумлением смотрит на меня. Как будто перед ней сижу не я, а какая-нибудь голубая ящерица…

— Ты что, Гету ждешь? — круглит, она удивленно глаза.

— Очень мне нужно ее ждать!..

— И правильно делаешь. Не жди! — прерывает меня Валя. — Она не придет.

— Придет! — шепчу я неуверенно. — Прибежит! Куда ей деваться?

— Можешь не беспокоиться за нее. У Геты тоже есть характер.

— Подумаешь…

Однако мне делается неприятно.

— Ну и пусть получает двойки!

— Этого никогда не будет! — категорически заявляет Валя.

Она закрывает тетрадь, начинает торопливо укладывать книги в портфель. Через несколько минут в прихожей громко хлопает дверь. В квартире становится тихо, пустынно, неуютно.

Ксения Семеновца задала нам повторить все про Африку. Уроки географии я очень люблю. Они проходят быстро, интересно. Ксения Семеновна умеет так объяснять, что мы всегда забываем, что сидим в классе за партами. Сегодня она наверняка заставит нас путешествовать по Африке. Может быть, мне достанется плыть по Голубому Нилу или пробираться сквозь лианы в тропических лесах… Ксения Семеновна запрещает зубрить по книге, и мы с Гетой обычно занимаемся так: перед нами лежит карта и мы отыскиваем по ней нужные нам места, задаем друг другу вопросы. Так легче запоминается.

Полчаса уже прошло. Гета не идет. А тут еще на столе стоит ваза, которую нужно нести в школу. Как только я взгляну на нее, так на душе делается нехорошо, тревожно. Напрасно я стараюсь читать и отыскивать по карте города и реки… Ничего не могу запомнить…

С досадой закрываю учебник. Надеюсь, Ксения Семеновна сегодня не спросит меня…

Сделав остальные уроки, я начинаю поджидать Муську. Она всегда заходит за мной в школу. Но на этот раз мои ожидания напрасны, и мне приходится идти одной. Каждый раз, когда мы с Муськой и Валей входим в класс, Гета, улыбаясь всеми своими веснушками, обычно кричит:

— Аленка с сестренками пришла!

И в классе тотчас поднимается шум и смех.

Сегодня мне впервые за шесть лет неприятно идти в школу. Портфель оттягивает мне руку, ваза мешает.

Звонок уже прозвенел, а я все стою у классной двери. За ней слышится чуть насмешливый голос Геты, ворчливый басок Нины Васюковой. Муська чему-то заливисто смеется. Но достаточно мне вступить на порог, как смех смолкает. За партами начинают шептаться. Все смотрят на Наташу. Я ставлю вазу на стол и прохожу на свое место. Вали за нашей партой еще нет.

— Так будет лучше! — говорит Наташа, вставая. Она встряхивает рыжими кудрями и, подойдя к столу, кладет в вазу поздравительную карточку. — Только вы, девочки, не подавайте виду.

— Ясно, зачем ее тревожить в праздник! Лучше завтра расскажем, — вздыхает белокурая худенькая Мариша.

— Пусть Валя смотрит вниз! — советует Гета. — А то Ксения Семеновна сразу по ее глазам догадается…

Я вздрагиваю и невольно оборачиваюсь. Валя сидит рядом с Маришей. Щеки и уши у нее красные, а пальцы положенных на книгу рук дрожат. «Ну и пусть! Одной просторнее», — думаю я, уткнувшись носом в раскрытую тетрадь.

По рядам пробегает настороженный шопот. Открывается дверь. В класс входит Ксения Семеновна. В новом синем платье, с комсомольским значком на левой стороне груди, она кажется очень молоденькой и хорошенькой. Пушистые светлые волосы, заплетенные в толстые косы и уложенные вокруг головы коронкой, делают ее как будто выше ростом. Подойдя к столу, Ксения Семеновна удивленно смотрит на вазу. Потом берет карточку, читает и улыбается.

— Спасибо, девочки!

Голос у классной руководительницы ласковый, мягкий.

— Понравилось… — проносится тихо по рядам.

Все еще улыбаясь, Ксения Семеновна поднимает глаза. И вдруг ямочки на ее щеках пропадают, улыбка гаснет. Она смотрит на пустое место рядом со мной, отодвигает наш подарок в сторону. В классе становится пасмурно.

— Смирнова-младшая, — вызывает Ксения Семеновна, раскрыв классный журнал.

Я смущенно оглядываюсь и выхожу к доске.

— Расскажи о растительности и животном мире Африки. Покажи по карте реки, порты…

Я молчу. Ксения Семеновна с удивлением смотрит на меня, ждет..

— Муха це-це… Саванны… — доносится до меня громкий шопот.

— В реках и озерах Африки водятся… — Я вновь замолкаю. — …Водятся… крокодилы и бегемоты.

По классу проносится приглушенный смех. Я не знаю, куда девать глаза.

— Может быть, ты скажешь точнее о реках и портах Африки? — приходит на помощь Ксения Семеновна.

Но и с реками получается не лучше. Голубой Нил неожиданно куда-то ускользает из-под указки, а Порт-Саид совсем исчез с карты.

— Почему ты не повторила урока? — спрашивает недовольным тоном Ксения Семеновна.

Я молчу: сама не понимаю, как я могла перезабыть все пройденное.

— Почему не, повторила?

Теперь Ксения Семеновна смотрит уже не на меня, а на Валю.

— В следующий раз спрошу! — предупреждает она. — Гета Швецова, помоги Лене.

Мне делается холодно. Но к моему удивлению и даже некоторому неудовольствию, Гета отвечает отлично. Лицо классной руководительницы проясняется. Гета исподтишка взглядывает на меня. В ее раскосых глазах мечутся смешинки. Она торжествует.

— Вот это здорово! — громко восклицает кто-то из девочек. Я поднимаю голову. Все улыбаются. Валя смущенно крутит кончик косы.

После урока Ксения Семеновна позвала Наташу в учительскую. Вазу она не взяла. Наташа пробыла в учительской довольно долго и, когда вернулась, объявила, что сегодня будет сбор.

Я решила не оставаться на сборе. Меня это теперь нисколько не должно было интересовать… Пусть избирают другого старосту, пусть делают что хотят… И едва прозвенел последний звонок, я поспешно собрала книги и вышла из класса.

На улице тихо. Светит луна, и все кажется голубоватым, застывшим, холодным… Липы школьного парка окутаны инеем, словно кружевом. Искрится снег. Раскатанная ледяная дорожка у крыльца будто зеркальная. Под освещенными окнами школы стелются на тротуар широкие светлые полосы. Я забегаю за угол, подхожу к одному из окон своего класса и приникаю лицом к стеклу.

Девочки спорят; у Наташи растрепались волосы, Нина Васюкова сердито размахивает руками. Перед ней стоит Гета, она чуть насмешливо улыбается. Муська и Валя сидят вместе, близко наклонив друг к другу головы. Ксении Семеновны нет. Меня начинает мучить любопытство: хочется знать, о чем говорят. Отхожу от окна, хочу свернуть по дороге домой, но непослушные ноги сами поднимаются на школьное крыльцо… Мои валенки слишком громко стучат в тишине полутемного коридора. «Подслушивать нехорошо», — часто говорит мне папа, когда я, просунув в дверь нос, стараюсь услышать их разговор с мамой. Но сейчас совершенно другое. За этой дверью, конечно, говорят обо мне, да к тому же она неплотно прикрыта. Узкая полоска света падает прямо на мои валенки, облепленные снегом. Я подхожу ближе.

— Что еще тут думать? Что с ней возиться? — громко заявляет Нина.

Я замираю.

— Как это: что думать? — возмущается Муська. — Разве она не наша подруга?

— Что хотите делайте, но только Ленку нельзя оставлять одну! — заступается Валя. — Она сама не понимает, что наделала.

Мне стало жарко. Капор сполз на макушку, портфель казался невыносимо тяжелым.

— Мама беспокоится. Папы нет. Он сказал, что ей нужно обязательно помочь разобраться в ее ошибке, — продолжала Валя. — Нужно сделать так, чтобы она почувствовала, как трудно жить одной, без нас… Папа велел Ленке здорово подумать.

— А она что? — спрашивает Гета.

— Думает. У нее такое делается лицо, когда на нее никто не смотрит. Такое…

Мне хочется ворваться в класс и обнять сестру…

— Я тоже заметила. Все уроки на нее смотрела, — перебивает Муська. — Раньше у нее глаза были веселые, а теперь как будто пустые.

Это уж, конечно, Муська придумала. Глаза как глаза. Я начинаю сердиться.

— Хватит спорить, — останавливает Наташа. — Давайте решать.

Все замолчали, смотрят на Гету.

— Ленка меня троешницей обозвала, — начинает Гета, густо краснея и покусывая тонкие губы.

Я невольно закрываю глаза: сейчас начнется самое страшное.

— Но, знаете, — вдруг говорит Гета и улыбается, — Я почему-то не обиделась. Думается, что она сказала вгорячах. Не верится мне, что она нас не любит! Что хотите делайте, а я не поверю. Я сегодня всю ночь думала.

— У меня в прошлом году книги потерялись, — прерывает Мариша, — Лена мне свои отдала.

— А когда Гета болела, она все к ней в больницу бегала, беспокоилась…

— Конфет носила мне, — в голосе Геты прозвучала теплая нотка. — Ее не пускали в дверь, а она — к окну. Стоит, мерзнет, а не уходит.

В конце коридора послышались быстрые шаги. Это стучат каблучки Ксении Семеновны. Я поспешно прячусь за лестницу. Немного постояв и оправившись от испуга, вновь подхожу к двери.

Девочки толпятся вокруг Ксении Семеновны.

— Самый дорогой подарок для меня это ваша взаимная дружба и помощь друг другу, — говорит Ксения Семеновна. — Вы нашли правильное решение, девочки.

Значит, пока я пряталась у лестницы, они уже что-то решили!

— А как же ваза? — грустно спрашивает Мариша. — Мы вам ее покупали от души.

— За вазу спасибо; мы поместим ее в пионерскую комнату и летом будем в нее ставить цветы.

В классе поднимается галдеж. Стучат крышки парт. Ксения Семеновна встает со стула…

Так я и ушла домой, не узнав, что постановили девочки на сборе. Ничего не сказала мне и Валя. Она, как и вчера, хмурилась, помалкивала. «Не говорят, — и не нужно», — решила я про себя.

Все же любопытство мучило меня, и на другой день я нарочно пошла в школу пораньше. Но как я ни торопилась, девочки, оказывается, уже собрались в классе. Едва я села на свое место, как к учительскому столу вышла Наташа. Я почувствовала неприятный холодок…

— Смирнова, — сказала Наташа, называя меня по фамилии, — за то, что ты вчера не осталась на сборе, мы вынесли тебе выговор. — Наташа замолчала на минуту и посмотрела на девочек. — За такой поступок класс постановил лишить тебя своего доверия и открепить от тебя Швецову. С ней будет заниматься твоя сестра. А потом… — Наташа задумалась, поправила гребенку в волосах. — Мы все советуем тебе подумать о том, как исправиться. Вот и все… Ксения Семеновна от подарка отказалась, передала вазу в пионерскую комнату, — добавила она очень тихо.

Весь урок я нервничала. Только вчера я решила не сдаваться, а вот сейчас даже не могла спокойно слушать учительницу математики Марию Ивановну, которая объясняла новую теорему по геометрии. Почему-то особенно сильно задевало то, что от меня открепили Гету. Как я ни старалась себя успокоить, все же было обидно до слез.

В перемену, — чтобы не заметили моего хмурого вида, — я нарочно пошла в библиотеку поменять прочитанный номер журнала «Пионер». Проходя мимо учительской, я увидела около вывешенного на доске большого объявления толпу девочек. Я протолкалась поближе. Оказывается, на воскресенье намечается кросс, да еще с премиями. Класс, который придет первым, получит «библиотечку».

«Ни за что не пойду», — решила я, открывая дверь в библиотеку. Здесь так же царило оживление. У большой витрины, где были выставлены книги, я увидела Валю, Наташу и Гету. Сестра перелистывала томик Пушкина. Наташа заглядывала ей через плечо.

— Вот бы нам в класс такую библиотечку! — сказала Валя.

— Где уж нам! Далеко не уйдем! У нас в классе одних «пешеходов» трое. Да и Ленка может подвести, — проворчала Гета, насмешливо морща острый носик.

Я тихонько вышла из библиотеки. Ходить на лыжах для меня настоящее мученье. На уроках физкультуры я всегда плетусь в хвосте. Лыжи почему-то разъезжаются, ноги не гнутся, словно палки. Очень часто, намучавшись, я отстегиваю ремешки и тащу лыжи на себе. Девочки прозвали меня в шутку «пешеходом». Наша преподавательница физкультуры Елизавета Николаевна долго со мной мучилась и, наконец, махнула рукой.

«Не могли придумать ничего более интересного, — с досадой подумала я. — Лучше бы устроили шахматный турнир или вечер песни и пляски. Тогда бы уж я показала себя!»

После уроков девочки долго не расходились.

— Если получим премию, выберите меня библиотекарем! — упрашивает Муська.

— Мы тогда шкаф купим. Сложимся все вместе и купим, — говорит Мариша.

Такое предложение всем понравилось. Шкаф решили обязательно купить, даже место для него определили заранее.

— Только смотрите, — предупредила Наташа, — все приходите. Ведь за каждого человека по одному очку будут снижать.

— Кто не придет, подведет всех! — Гета исподлобья метнула на меня чуть насмешливый взгляд.

Я обрадовалась: пусть теперь попробуют, без меня обойтись. Я-то без них проживу!

Чтобы не ходить на кросс, я решила заболеть. В субботу, встав утром, я хотела было пожаловаться маме на головную боль. Но потом раздумала. Мама, конечно, обеспокоится, отпросится с работы, вызовет врача. Потом она уложит меня в постель, сядет рядом и заставит измерять температуру и глотать порошки. Огорчать маму мне не хотелось. Ей и так приходится многое переживать из-за меня!

Пораздумав, я решила «заболеть» после первого урока и уйти домой. С этим решением я пришла в школу. Но после первого урока я подумала, что можно «заболеть» попозже. Зачем зря пропускать занятия, тем более, что в прошлый раз я плохо поняла теорему? Прошел второй, потом третий урок… А я все медлила… Очень не хотелось уходить из класса! Как нарочно, девочки в перемену шумели больше обычного, волновались, говорили о завтрашнем дне, давали друг другу советы.

— Вот увидите, мы победим, — уверяла всех Гета. — Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы мы пришли к финишу первыми! Всю ночь спать не буду, все буду думать!

— Где сядем, там я слезем! — проворчала Нина Васюкова.

— Вечно ты испортишь настроение, — неожиданно вырвалось у меня. — Почему это мы не можем победить? Что мы — хуже других, что ли? — запальчиво продолжала я и тут же спохватилась: я совсем забыла о своем намерении «заболеть»; к тому же, мне теперь все должно было казаться безразличным…

«Ничего, так лучше, не догадаются, — нашла я для себя оправдание. — Пойду после уроков к школьному врачу и заявлю, что у меня болит горло и голова. Добрая и заботливая Раиса Ивановна выпишет мне стрептоцид и, конечно, запретит участвовать завтра в кроссе».

Но когда прозвенел звонок и Ксения Семеновна, закрыв классный журнал, встала из-за стола, я даже не тронулась с места.

— Девочки, сбор завтра у школы, — сказала она. — Не опаздывайте! Если кто-нибудь себя плохо чувствует, то пусть скажет заранее и пойдет к Раисе Ивановне.

— У нас как будто все здоровы, — улыбнулась Наташа. — Если только кому-нибудь не придет фантазия заболеть…

— Только пусть тот, кто вздумает завтра заболеть, вспомнит обо всех нас, — ввернула Гета.

Мне стало не по себе. Ну, как после таких слов пойдешь к врачу? Сразу же догадаются. Я решила «заболеть» утром.

Валя подняла меня чуть свет. Она была уже одета. Красный вязаный свитер и такая же шапочка очень шли к ее смуглому лицу.

— Вставай! — сказала она тихо и ласково, привычным жестом стаскивая с меня одеяло.

Если бы Валя догадывалась о том, что я задумала, она, конечно, дождалась бы меня… Но она спешила: ей нужно было зайти еще зачем-то к Гете. Поэтому, убедившись, что я проснулась и начинаю одеваться, Валя ушла.

Для очищения совести я все же надумала прихватить лыжи и дойти до школы, хотя знала, что опаздываю. У школы я, конечно, никого уже не застала. Деньги на трамвай я взять забыла, ехать «зайцем» побоялась. «Вот и хорошо», — подумала я, отходя от школьного крыльца, и тут вдруг почувствовала, что мне не так уж хорошо, как казалось. Домой возвращаться не хотелось. Напрасно я убеждала себя, что уже поздно, что мне наплевать на все, — ноги мои сами свернули в переулок, и я заспешила в том направлении, куда ушли лыжники.

— Смотрите, как нажимает, — крикнул мне вдогонку мальчуган в огромной шапке, съехавшей ему на самый нос. — Нормы сдает!

— Опоздала! Уже все ваши давно прошли! — поддержал его другой, забегая вперед и заглядывая мне в лицо. — Ух, и запарилась! — мальчишка приложил к, толстым щекам ладони, присвистнул и отскочил в сторону.

На мое счастье, кросс еще не начинался. Девочки поклассно разделились на группы, весело о чем-то, разговаривали, смеялись, примеряли в последний раз лыжи. Увидев своих, я несказанно обрадовалась и остановилась в нерешительности.

— Девочки, не у нас одних есть отстающие! — подбадривала всех Валя. — В шестом «Г» Рита Орлова совсем не ходит на лыжах, а Лиза — едва передвигается.

— Теперь уже все равно, — хмуро отозвалась Гета. — И почему ты ее не дождалась? Одно очко потеряли, — упрекнула она Валю. — Я так и знала, что Ленка нас всех подведет!

Гета случайно обернулась в мою сторону. И вдруг ее худенькое личико просияло.

— Ленка пришла! — выкрикнула она громко и радостно.

— Пришла… — тихо отозвалась я, вытирая вспотевший лоб варежкой.

Девочки о чем-то зашептались, а потом подошли ко мне. Некоторое время они молча разглядывали мой пушистый белый свитер.

— Лена, покажи-ка свои палки, — сказала Валя, протягивая руку.

Я испуганно отступила и сжала палки крепче.

— Не тронь ее, — остановила Наташа. — Пусть она поставит их рядом с собой.

Я повиновалась.

— Ну, так и есть! Чудище ты этакое! Ты бы вон ту сосну еще взяла! — голос Наташи звучал дружелюбно, и я облегченно вздохнула. — Где ты такие раскопала? — Наташа с упреком посмотрела на Валю.

Это папины. Мои сломались, а я думала… — простодушно ответила я.

— Думала! Красней теперь за тебя! Ведь ты вчера весь вечер копалась, могла бы сказать. О чем же ты думала? — загорячилась Валя.

Если бы они только знали, о чем я думала всю эту неделю и еще сегодня утром! Наверняка они отвернулись бы от меня! От этой мысли мне стало жарко и страшно.

— Ну-ка, надень лыжи, застегни ремни, — приказала Валя.

— Так и есть! — в отчаянии выкрикнула Гета. — Болтаются! А ну, подними ногу!

Я попробовала сделать поворот, но нога выскочил из ремня.

— Ну и «пешеход»! — сказал кто-то из девочек, все засмеялись.

— Я не виновата… Я не знала… Я хотела… — чуть не плача, начала было я оправдываться.

Гета посмотрела на свои легонькие палки, вздохнула и вдруг протянула их мне.

— Поменяемся, — коротко сказала она.

Я хотела запротестовать, но камышовые палки, легкие и тонкие, очутились уже в моих руках. Валя быстро подошла к своим лыжам, торчащим носами из сугроба, и, схватив их в охапку, подтащила ко мне.

— Быстро и без разговоров! Примеряй. Я их мазью натерла. Хороши! — Глаза Вали заблестели. Она любовно погладила скользкую поверхность лыж: — Выгиб-то какой! Пальчики оближешь! Так и запружинят!

— Подожди, Валя, — остановила ее Наташа. — Пусть лучше возьмет мои. Ты ведь пойдешь первой, а я замыкающей.

Я ничего не понимала. Зачем Наташе идти последней, когда она ходит на лыжах не хуже, чем Валя?

— Как же последней? Ты ведь лучше всех катаешься! Девочки засмеялись.

— «Катаешься» — необидно передразнила Наташа. — Сказать-то правильно не умеешь, а туда же! Во-первых на лыжах ходят, а не катаются, а во-вторых, дай-ка сюда ногу!..

Она встала на колени и начала прилаживать ремешки по моей ноге.

— Вот и «пешеход» в порядке. Получайте, — пошутила она, стряхивая снег, приставший к ее синим физкультурным шароварам.

В это время прибежала тоненькая Саша Ермакова и сказала, что нас зовут на старт.

Девочки засуетились, заспешили. Я тоже двинулась вслед за остальными. Наташа остановила Валю и, волнуясь, предупредила ее:

— Как уговорились: смотри, вначале не гони, а то слабые не выдержат. Девочки, — обратилась она уже ко всем, — держаться — каждая своего места! Не перегонять друг друга!

От волнения я не заметила, когда был дан сигнал. Я увидела лишь мелькнувший перед моими глазами красный свитер Вали и рванулась вслед за остальными. Легкие упругие лыжи сами вынесли меня на лыжню. «Подождите, я вам сейчас докажу», — мелькнула у меня мысль. Я хотела перегнать Нину, которая не спеша шла впереди меня. Я уже сошла с лыжни, когда услышала позади предупреждающий возглас Наташи:

— Не гони!

Я улыбнулась выкинула далеко вперед себя легкие камышовые палки.

— Не гони! — уже сердито крикнула Наташа.

Я хотела возразить, но вдруг почувствовала, что ноги перестали меня слушаться. Палки отяжелели. Мне сделалось душно. До финиша оставалась добрая половина. Я на миг остановилась, передохнула и осмотрелась. Невдалеке, в сторонке, синел лес. Совсем рядом, у дороги, росла одинокая маленькая елка. Она вся утопала в снегу. Только сизая колючая макушка, припудренная порошей, жадно тянулась к солнцу. Стало очень страшно отстать от всех, остаться одной. Я рванулась вперед…

— Лена, тебе трудно, — раздался обеспокоенный голос Наташи, уже не позади, а где-то сбоку. — Бодрись! Это пройдет. Сейчас всем трудно, — голос подруги был отрывист. Она тяжело дышала. Я хотела ответить, но во рту пересохло, и я едва могла пошевелить пересохшими губами.

— Дыши глубже. Не останавливайся, — хрипло приказала Наташа. — Ну, раз, два! Шагай спокойнее. Не делай рывков.

— Все равно не дойду, — задыхаясь и чуть не плача, ответила я, с отчаянием глядя вперед.

Дорога круто поднималась в гору. Девочки растянулись цветной цепочкой. Первым ярким пятном в этой цепи был красный свитер Вали. А там, под горкой, — финиш, и ждет Ксения Семеновна… Она, наверное, волнуется, посматривает на свои ручные часики и считает секунды.

— Иди вперед, Наташа! — с досадой выкрикнула я. — Не терять же из-за меня минуты!

— Дудки! Не брошу тебя. Подтянись! Легче ведь стало? — Наташин голос звучал бодрее и увереннее.

И в самом деле, я почувствовала себя лучше. Ноги уже не дрожали. Тошнота прошла.

— Нажми, Лена! Финиш! — радостно крикнула Наташа.

Двигаться под гору было куда легче! Внизу виднелись маленькие фигурки лыжников, яркий свитер Вали замелькал быстрее, из-под палок столбиками взвихрялся снег. Потом под ногами мелькнула красная оборванная ленточка. Пробежав еще несколько шагов, я остановилась и, обессилев, плюхнулась в большой сугроб… Я видела, как девочки окружили Ксению Семеновну, о чем-то расспрашивали, радостно и громко смеялись, но подняться была не в силах.

— Устала? — спросила Валя, подходя ко мне вместе с Гетой и Наташей. — Дай-ка, я тебе лицо оботру!

Она присела на корточки и отерла платком мое горевшее лицо. Потом Наташа помогла мне встать и развязала ремешки лыж.

— Молодец! Хорошо шла! — скупо похвалила Гета.

— Только зря я волновалась. Знала бы, быстрее пошла, — сказала Валя. — Иду, а сама все думаю: «Отстанет Ленка. Не выдержит. Подведет».

Я испуганно взглянула на подруг. Оказывается, они еще быстрее могли бежать… Значит, за меня боялись? Мне вдруг захотелось плакать. Я уже было всхлипнула, но, посмотрев на лукавое выражение лица Геты, неожиданно для себя рассмеялась:

— Ох, и дурная же я!

Девочки радостно и торжествующе переглядывались. Через полчаса был объявлен результат кросса. Сияющая Наташа получила библиотечку для нашего класса и тут же стала раздавать всем по книге.

— Одна-то ведь я не донесу! Хитрые какие! Я ведь тоже устала! — приговаривала она, передавая мне однотомник Гоголя.

Солнце выглянуло из-за облачка и затопило своим светом все вокруг. Белое огромное поле все словно ожило, заблистало, заискрилось. Я посмотрела на подруг и облегченно вздохнула. На душе стало по-весеннему радостно и тепло…