Беспокойный характер

ОБНОВКА

Уже давно пригнали стадо, ребята разошлись по домам, а Санёк все еще сидел у избы на завалинке и поглядывал в дальний конец деревни — на дорогу. Он ждал отца, уехавшего еще накануне в город по колхозным делам…

Отец приехал поздно, когда в деревне погасли огни, а в темные окна с любопытством заглядывал рогатый месяц.

— Не спишь еще? — спросил отец и лукаво посмотрел на Санька.

— Какое там! Тебя ждал, насилу в избу загнала! — отозвалась мать, торопливо собирая на стол ужин.

Отец крякнул, порылся в привезенных свертках и один из них протянул сыну:

— Держи обновку!

Санёк развернул бумагу. На минуту от радости захватило дыхание.

— Спа… Спасибо! — едва выговорил он и соскочил с постели. Отец привез ему фуражку. Совсем такую, о какой он давно мечтал — с лаковым козырьком и твердым высоким околышем… Черная сатиновая подкладка скользила под пальцами. На самой ее средине серебрилась фабричная марка. Точно в такой же фуражке приезжал из города на каникулы Гриша Новиков, который в прошлом году поступил в ремесленное училище. Такую фуражку носил и тракторист Федя Галочкин.

Санёк подбежал к зеркалу, пригладил торчащие светлые вихры и натянул обновку на голову. — Совсем как Федя Галочкин!.. Санёк от удовольствия даже прищурился и высоко задрал голову. Нехватало только кудрявого чуба, который у тракториста лихо спускался на лоб.

— Балуешь его! — сказала мать и покосилась на Санька. — Зря не таскай; вот осенью начнутся занятия в школе, тогда и обновишь, а то выгорит, — наставительно добавила она, обращаясь к сыну.

Санёк с сожалением снял обновку, погладил лаковый козырек и повесил фуражку на гвоздик у кровати.

В этот вечер Санёк долго ворочался и не мог заснуть, то и дело открывал глаза и посматривал на стену, где в лунном свете поблескивал лаковый козырек. «Достану звездочку и прицеплю, — мечтал он. — А завтра обязательно обновлю». Но утром, как на грех, мать подняла его чуть свет и заставила выгнать на пруд гусей, а когда он вернулся и уселся за стол завтракать, — в окно заглянуло остроносое, загорелое до черноты лицо Пети Уточкина.

— Пошли скорее! — заторопил он. — Новые тракторы пришли. Федя Галочкин уже убежал.

Горка румяных оладий, которые так любил Санёк, осталась нетронутой на тарелке. Обновка также была забыта.

На машинно-тракторной станции царило оживление. В сторонке от остальных выстроились четыре новеньких, поблескивающих на солнце трактора. Около одного из них уже возился Федя Галочкин.

— Вот это машина! Да с такой я десять норм выполню! — восхищался тракторист, сдвигая фуражку на макушку курчавой головы.

«И у меня такая же! — радостно подумал Санёк. — Жаль, что я ее не надел», — мысленно добавил он.

Тракторист поднял сияющее широкоскулое лицо и, увидев присевших на корточки ребят, добродушно усмехнулся.

— Помогать пришли! Только, чур, не баловать! Не лезть куда не нужно, а то…

— Что мы, маленькие, что ли? — обиделся Санёк. — Знаем, В кружке проходили. Всю теорию закончили. А вот только на практике не пробовали.

— Ну, за этим дело не станет, — смягчился Федя. — Бери концы, оботрем его, а потом проверим по всем статьям.

Федя тряхнул светлым чубом, лукаво подмигнул, подошедшему механику.

— Мне сегодня помощников не требуется, Александр Прокопыч! У меня уже бригада в сборе.

— Вот это ладно, — одобрил приземистый пожилой механик.

Когда трактор был осмотрен и проверен, Федя, взглянув на усталые, но довольные лица друзей, похвалил их:

— Молодцы! Хорошо знаете теорию! Трактористы из вас выйдут знатные. Руки только еще слабоваты. Но это не беда. Будем работать в поле — за руль посажу. Приходите помогать.

Дома мать развела руками.

— Батюшки! Да где тебя носило до сих пор? Посмотри-ка на себя. Ну прямо трубочист! Рубаху-то всю извозил!..

Санёк недоверчиво заглянул в зеркало. Частые веснушки скрылись под налетом пыли. По щекам расходились темные полосы. Торчащие ежиком волосы стали пегими, а рубашка была заляпана бурыми масляными пятнами.

— Тракторы новые пришли. Осматривали вместе с Галочкиным. Проверяли! — важно заявил Санек, краешком глаза следя за матерью.

— Работничек… — смягчилась мать. — Наливай в корыто воды, отмывайся.

Немного поворчав, она подошла к сундуку и достала чистую рубашку.

— Запачкай у меня только! Самого заставлю стирать.

— Да не ворчи ты, — заступился отец, подмигивая Саньку серым глазом. — Пора уже привыкать. Тринадцать стукнуло. В шестом классе парень, а ты все его маленьким считаешь. Я уж в его годы за плугом ходил.

После ужина чисто отмытый Санёк не утерпел и снова выбежал на улицу.

У колодца на перевернутой колоде сидел дед Степан. Пастух, устало вытянув ноги, оживленно разговаривал с женщинами. Около длинного, свернутого у его ног кнута вертелись ребятишки.

— …Грибов нынче… — услышал Санёк, подойдя ближе, — боровиков — страсть одна! — Дед замотал головой и прищурил глаза. — И чего вы, ребята, по улице гоняете? Шли бы в лес за грибами… — Дед Степан пододвинул к себе поближе кнут и усмехнулся.

Петя вопросительно посмотрел на друга.

— Может, завтра сходим? Ты как? Или опять Феде помогать пойдем?

— Что же, пожалуй, — подумав, ответил Санёк. — За грибами, так за грибами. А кто еще пойдет?

Идти вызвались многие.

— Ты разбуди меня завтра пораньше, — попросил Санёк мать, вернувшись с улицы.

— Куда это? Опять на тракторную пачкаться?

Мать подозрительно взглянула на сына.

— За грибами. На грибовницу тебе насбираю. А то покос начнется, некогда будет.

— А как заблудишься?

— Да мы все вместе идем. В первый раз, что ли? Боровиков насушишь.

Соблазненная боровиками, мать согласилась.

Санька будить не пришлось. Едва только на улице раздался заливистый звук рожка деда Степана, как он вскочил с постели.

В избе никого не было. Санек поспешно натянул штаны и рубашку, достал в сенях плетеную кошелку, положил в нее ломоть хлеба, густо посыпанного солью, и, вздохнув, посмотрел на стену: «А что, если надеть?» От одной этой мысли его бросило в жар.

Он выглянул в окно и увидел мать. Стоя у калитки, она держала в руке подойник и так увлеклась разговором с соседкой, что не замечала, как тоненькая струйка молока вытекала из узкого носика на землю.

Санёк решительно снял фуражку с гвоздика и сунул ее на дно кошелки, прикрыв газетой.

— Я пошел, мама! — крикнул Санёк, пробегая мимо матери.

У колодца толпились ребята. Петя Уточкин и вихрастый Ленька Ширинкин, низко нагнувшись, тянули мокрую цепь, вытаскивая ведро с водой. Петя был без рубашки. Кожа на его спине и плечах, сожженная солнцем, местами лупилась.

— Сейчас напьемся и пойдем, — сказал он, прикладываясь к ведру.

Машенька Сысоева торопливо спрятала под цветную косынку растрепанные черные косички, которые она не успела заплести. Худенький и черноглазый Костя Плетнев старательно подвязывал веревочкой сандалии. Остальные весело болтали.

— Все в сборе? — спросил Санёк, присаживаясь на колоду. Сняв рубашку, он, по примеру Пети, повязал ее вокруг пояса, словно фартук.

— Все! Тебя ждали. Уж хотели идти будить. — Петя вытер ладонью губы и мокрый от воды подбородок.

— Пошли! — скомандовал он, беря с земли кошелку.

Утро выдалось тихое, безоблачное. За околицей дремали старые дуплистые ветлы. На колхозном пруду как будто выпал снег: неторопливо и важно купались гуси. Они то поднимали шеи, то глубоко погружали их в воду, деловито о чем-то гогоча между собой.

— Прохладно что-то! — Санёк посмотрел на безоблачное небо и поежился.

Петя удивленно повернул к нему загорелое остроносое лицо… Машенька звонко рассмеялась. Санёк приостановился и медленно вытащил из-под газеты фуражку. Он старательно смахнул с нее приставшую травинку, подул на нее, и, стараясь казаться равнодушным, небрежно надел на голову.

— Обновка! — вскрикнул маленький и круглый словно мяч Ванюша Терехов.

— Дай померять! — Петя облизнул пухлые губы и протянул руку. — У нас с тобой головы одинаковые, — говорил он, натягивая фуражку поглубже на черную вихрастую голову. — Где купили?

— В городе. Отец все магазины обошел! — прихвастнул Санёк, счастливо улыбаясь. — Говорит, едва отыскал. Все больше кепки да кепки, а картузов не видно. В палатке нашел.

Отцовский подарок понравился всем. Даже Машенька и та, сняв платок, примерила обновку.

Санёк был счастлив. Его глаза сияли.

— Как у Гриши Новикова, — сказала Машенька, — гладя козырек.

— У Феди Галочкина тоже такая.

Санёк сделал движение головой, словно отбрасывая назад чуб и надел фуражку…

Дорога свернула влево к скотному. Ребята приостановились. Ванюшка с любопытством заглянул в полуоткрытые ворота.

— Лошадей пригнали! — закричал он. — Правда, не вру, честное пионерское. Вон и дядя Устин тут же.

— Скажешь тоже! — недоверчиво проворчал Петя. Нам бы дядя Силантий сказал.

Санёк деловито сдвинул светлые брови.

— А вот взяли да не сказали, — возразил с обидой в голосе Костя Плетнев.

Как обычно, перед покосом лошади отдыхали на дальнем выпасе. Для ребят было большим праздником, когда председатель колхоза, дядя Силантий, пряча улыбку в густые усы, говорил им:

— Завтра лошадей пригоним, пионерия. Вы бы помогли Устину, а то ему одному, пожалуй, не справиться.

На сей раз их почему-то обошли. На лицах многих промелькнуло разочарование и недовольство.

— Зайдем? — тихо сказал Санёк и приоткрыл пошире ворота.

Войдя во двор, ребята с удивлением заметили, что собрались почти все мужчины колхоза. Санёк, увидав отца, сдернул фуражку с головы и снова спрятал ее в кошелку.

Рядом с отцом стоял дядя Силантий и теребил свой ус. Так бывало всегда, когда председатель колхоза сердился. Остальные мужчины были также чем-то взволнованы и угрюмо молчали.

— Как же ты прокараулил? Где теперь искать? — подступал дядя Силантий к бледному и смущенному Устину.

Пастух, низко наклонив голову и избегая взглядов колхозников, растерянно теребил рыжеватую редкую бороденку.

— Эх, опять без коня остались! — проговорил с досадой санькин отец.

— Не виноват! Все время следил. Прошлый вечер еще была, — оправдывался пастух. — А ночью слышу: бежит Пташка, храпит. Я так и обмер. Вижу, нет возле нее жеребенка…

Дядя Устин стряхнул приставшие листья и хвою с порванной рубашки и устало опустился на чурбак.

— Весь лес облазил. Всю ночь гукал. Задрал, видно, серый.

— Задрал?.. Скажи лучше: проспал! — еще больше рассердился дядя Силантий.

— Эх, говорил я, не нужно было в табун ее пускать! — вмешался кто-то из присутствующих.

— Ребята! Ночка пропала! — Санёк рванулся к конюшне.

Лошади были уже разведены по стойлам и отдыхали после дороги. Только Пташка беспокойно возилась у себя за перегородкой. Когда ребятишки подошли к ней, она жалобно заржала и забеспокоилась еще больше.

— Скучает, бедная!

Машенька вытащила из кошелки кусок хлеба и протянула лошади. Пташка посмотрела большими тоскливыми глазами и отвернулась.

Постояв немного, ребята отошли.

Идти за грибами уже не хотелось.

— Может, не пойдем? — спросил Костя Плетнев упавшим голосом.

— Нет, раз решили, нужно идти! — возразил Санёк, направляясь к выходу.

Уже давно колхозники мечтали развести породистых лошадей. Покосы были богатые, кормов много.

— Вырастим хороших лошадей, Советской Армии поможем, — высказался на собрании дядя Силантий.

Пташку водили в коневодческий совхоз. Два месяца тому назад у нее родился жеребенок.

— Вот это настоящая будет лошадь, — радовался дядя Силантий. — Всем вышла. Такая не подведет. Вынесет командира из любого боя!

Малютку назвали Ночкой. Это имя как нельзя более подходило ей: вся вороная, лишь на лбу белая звездочка да на бабках белые чулочки. Ночка сразу стала общей любимицей. За ней ухаживали больше, чем за остальными жеребятами. Чаще купали. Подмешивали в пищу витамины. А чуть, бывало, она закапризничает и начнет плохо есть, — сейчас же бежали за отцом Санька, колхозным ветеринаром. И вот Ночка пропала. Было отчего хмуриться колхозникам и печалиться ребятам.

— В какую сторону пойдем? — хмуро спросил Санёк.

— Все равно! — Петя нехотя повертел в руках кошелку.

Мысли ребят занимала пропавшая Ночка, поэтому никто не стал спорить, когда Санёк свернул в сторону дальнего бора.

За разговорами не заметили, как подошли к лугам. Густая трава уже побурела. Утренняя роса еще не сошла и бисером блестела и переливалась на тонких стеблях. Потянуло мятой. Там, где начиналась лесная опушка, стлался густой туман. Ребята, перебравшись через канаву, присели в холодке под раскидистым вязом.

— Куда пойдем? — спросила Машенька, доедая кусочек булки.

Идти можно было в два места: направо — в бор, налево — в густую березовую рощу. Санёк поднялся и, надевая фуражку, посмотрел в сторону бора. Радость, которую он испытал при выходе из дома, исчезла. Пропажа Ночки омрачила всю прелесть прогулки.

Вокруг было тихо. Издали казалось, что сосны в лесу упирались своими вершинами прямо в небо. Пригретые утренним солнцем, чуть в стороне, на припеке, сладко дремали разлапистые елки. Бор тянулся на много верст. Редкий вначале, дальше он становился все гуще. Дядя Устин говорил, что в чаще его водятся волки и медведи.

Зимой санькин отец часто приносил с охоты дымчатых белок, а один раз притащил даже огромную остроносую лисицу, тонконогую, с пушистым рыжим хвостом.

— Пойдемте в березняк! — предложил Петя. — В бору что за грибы? Одни сыроежки да маслята.

Перелесок встретил ребят птичьим гомоном. Где-то заливалась иволга. По соседству с молодыми березками широколистная рябина подставила солнцу еще зеленые гроздья ягод.

— Чур, далеко не заходить! — Машенька трусливо оглянулась и поежилась.

— На зов откликаться! — предупредил Санёк.

Ребята разбрелись по роще…

Срезав березовый прутик, Санёк присел возле небольшой бурой елочки.

Тянуло сыростью от влажной земли, пахло прошлогодними прелыми листьями… Муравей упорно тащил белый, похожий на рисовое зернышко, шарик. Груз был вдвое больше его, но муравей не хотел отступаться. Санёк улыбнулся и отставил ногу, чтобы не мешала ползти букашке.

Грибов не было видно. Попадались поганки на тонких, длинных ножках да мухоморы с яркими красными зонтиками шляпок. Взяв чуть левее, Санёк принялся шарить в густой траве. Он уже хотел было повернуть на голос Машеньки, но от неожиданности вдруг присел. Под кривой старой березой он увидел гриб. Подберезовик упорно продирался сквозь траву к солнцу. Темнокоричневая его шляпка была влажной и блестящей от росы, к ней пристал прошлогодний оборванный бурый листик.

Обрадовавшись, Санёк осторожно, чтобы не попортить грибницу, срезал гриб под корешок. Не успел он опустить его в корзинку, как увидел второй, а когда положил и этот, то чуть не раздавил целый выводок желтых лисичек. Чем дальше забирался Санёк в чащу, тем больше попадалось ему грибов. Появились и белые, крепкие, толстоногие. Мать их обычно сушила, нанизывая на нитку; зимой пекла пироги. Когда Санёк разламывал горячий душистый пирог, то всегда вспоминался ему лес…

Корзинка наполнилась быстро. Санёк снял картуз, отер лоб и, прищурившись, посмотрел наверх. Солнце стояло над самой головой. Санёк опустил кошелку на землю и окликнул ребят. Никто не отозвался.

— Затерялся! — с досадой проговорил Санёк и, подняв тяжелую кошелку, повернул обратно.

Березовая заросль спускалась по склону в небольшую лощину. Место было незнакомое. Поляна поросла земляничником, порыжевшим от солнца. За ней начиналось болото. Кое-где среди застоявшейся коричневой воды островками выделялись круглые зеленые кочки. Густая изумрудно-зеленая осока местами пригнулась, полегла.

Санёк снова крикнул и прислушался. Его крик вспугнул кукушку, вылетевшую из куста. На минуту прекратил свою работу дятел.

Вдруг за кустами бузины и черемухи послышался шорох.

— Нашел! — обрадовался Санёк. — И чего не откликаетесь? Все равно вижу!

Пробравшись сквозь густые ветки, он в недоумении остановился: за кустарником никого не было. Лишь тихо журчал тоненький ручеек. По его отлогому берегу рос гибкий ивняк да низкий колючий шиповник. Левее вилась едва приметная тропинка. Санёк понял, что заблудился.

— Ау-у-у! — закричал он в отчаянии.

Едва смолкло эхо, как совсем близко раздалось тихое призывное ржание. Санёк обрадованно бросился по тропке. Но она внезапно обрывалась, за кустами шли другие кусты. Санёк остановился. Справа вновь заржала лошадь, послышалась возня. Поставив корзину на траву, Санёк раздвинул ближайшие кусты и обомлел.

— Ночка!.. Ноченька!.. Как ты сюда попала? — спросил он, наклонившись над небольшим овражком. В следующий миг для него все стало понятно. Ночка попала в старую, давно забытую ловушку для зверей. Яма была завалена сухим валежником. Очевидно, Ночка не заметила ее и провалилась.

— Эх ты, глупая, глупая! А тебя там ищут! — Санёк спустился к Ночке и погладил ее короткую черную гривку. — Ну, вставай, пойдем, — потянул он ее, обняв за шею. Понятливая Ночка с трудом поднялась на тонкие дрожащие ножки, но, постояв минутку, снова повалилась с жалобным ржанием. «Видно, ногу покалечила!» — решил мальчик.

Он присел и осторожно ощупал ногу Ночки. Бабка в том месте, где кончался белый нарядный «чулочек», припухла, и как только Санёк дотрагивался до нее, Ночка дергалась и начинала дрожать.

— Что же мне с тобой делать?..

Санёк задумался, посмотрел на солнце, которое уже перекатилось на вторую половину неба и золотило верхушки высоких берез…

— Как бы не заночевать тут с тобой! Волки задерут, — сказал он и погладил уткнувшуюся ему в колени Ночку.

Для него было ясно, что Ночка идти не может. В лесу скоро наступит темнота, страшная, таинственная. И что тогда?.. Тогда… Санёк от страха поежился. Он отстранил руками морду с белой звездочкой на лбу и поднялся.

Гулко и часто застучало сердце.

Вспомнилось огорченное лицо отца, сердитое — дяди Силантия и растерянный взгляд дяди Устина, обирающего с порванной рубахи приставшие листья и хвою… Санёк вновь посмотрел на притихшую Ночку. Она перебирала сухими мягкими губами его штаны, которые он вымочил в ручье, когда пил.

— Пить хочешь? — догадался Санёк. — Сейчас напою! Ночка, видя, что он уходит, попыталась встать.

— Не уйду я, глупая! Ну куда я от тебя денусь? Вот пить тебе принесу. Ведь хочешь?

Но тут возникло неожиданное затруднение. Воды принести было не в чем. В кошелку ведь не нальешь! А напоить Ночку нужно непременно. В раздумье мальчик снял с головы фуражку и погладил лаковый нагретый солнцем козырек. «В нее зачерпнуть? А может, не поить?» — Санёк украдкой оглянулся.

Ночка, вытянув шею, следила за каждым его движением большими влажными глазами.

— Эх, будь что будет! — Санёк сбежал вниз к ручью, решительно зачерпнул новой фуражкой воду и торопливо зашагал обратно.

Под тяжестью воды донышко сразу провисло. Твердый околыш потерял форму. На босые ноги закапали частые капли, просочившись сквозь сукно.

— Наплевать на нее! Обойдусь! В старой прохожу… Подумаешь… — Пей, Ночка! — Санёк попытался улыбнуться, но не мог.

Ночка выпила все. Она довольно фыркнула и опять потянулась к рукам Санька.

— Мало? Больше нельзя. Обопьешься. Вот лучше поешь! — Санёк нарвал сочной травы и пододвинул к морде жеребенка.

Ночка так аппетитно начала хрустеть зеленью, что у проголодавшегося Санька потекли слюнки. Он торопливо достал из кошелки оставшийся ломоть хлеба и жадно откусил. Ночка перестала жевать, раздула ноздри и потянулась к хлебу. Немного подумав, Санёк отдал ей остаток.

— Вот тебе на закуску, я потерплю! Ишь, ослабла как! Ночка подобрала все крошки с его ладоней.

— Теперь, брат, давай выбираться. А то волки еще нападут! — сказал Санёк и озабоченно осмотрелся.

В лесу заметно потемнело. Птицы приумолкли. Кругом стало тихо, тревожно. Тонкие березы отбрасывали от себя длинные тени. Кусты расплылись, почернели. Один лишь ручеек продолжал нарушать тишину своим журчанием. Санёк еще раз попытался поднять Ночку. Ему даже удалось вытащить ее из ямы и из овражка, но дальше Ночка идти не захотела.

— Потуже ногу ей перевязать нужно, — решил мальчик.

Срезав несколько прутиков и расщепив их пополам, как делала мать, когда готовила лучину на растопку, Санёк снял рубашку и оторвал от нее узкий лоскут вдоль полы. Подложив лучинки, он туго перевязал ногу жеребенка.

— Ну вот, по всем правилам ГСО! Вот и пригодились занятия в кружке! Теперь не бойся, вставай!

Но Ночка попрежнему валилась на бок.

— Что же мне с тобой делать? Волки ведь задерут! Понимаешь ты?

Уговоры не помогали. Ночка идти не могла, хотя и пыталась встать. Санёк задумался. Через несколько минут возле его ног уже лежала большая вязанка срезанных гибких прутьев ивняка.

— Попробую сделать волокушку — рассуждал мальчик.

В школе им не раз приходилось плести для колхозного парника плетенки. Сейчас это как нельзя лучше пригодилось. Чтобы концы веток не распускались, их пришлось стянуть длинной полоской, отрезанной от ремня. Наконец, плетенка была готова. Беспокоило одно: выдержит ли она тяжесть Ночки?

— Ну, Ночка, сейчас тронемся! Только уговор, лежать смирно. Не брыкаться, а то брошу, — пригрозил Санёк, подсовывая волокушку под бок Ночки.

— Вот так! Молодец! — похвалил он, видя как Ночка послушно улеглась на плетенке.

Но едва Лишь Санёк потянул плетенку, как Ночка съехала задними ногами на землю.

— Э, так не пойдет!

Пришлось разорвать остаток рубашки и крепко притянуть ноги Ночки к краям волокушки. — Теперь трогаемся! Только вот надо сообразить, в какую сторону.

Санёк наморщил лоб, стараясь что-то вспомнить. Подойдя к ближайшему дереву, он обошел его вокруг и ощупал ствол. Кора с одной стороны была грубее и покрыта едва приметным на ощупь мягким мхом. «Северная», — решил Санёк. Перебирая в уме все приметы, о которых им рассказывал учитель ботаники Петр Степанович во время экскурсий, Санёк вытянул волокушку с жеребенком на тропку и пошел вдоль берега по течению ручья, решив, что он должен обязательно впадать в протекавшую недалеко от лугов речку Чернушку.

— Тронулись, Ночка! — проговорил Санёк, на ходу зацепляя пряжку изрезанного ремня за край плетенки. Чтобы не резало ладонь, он обернул конец ремня размокшей и потерявшей форму фуражкой. С грибами пришлось распроститься…

В лесу совсем стемнело. За несколько минут деревья и кустарники окончательно потеряли очертания, потянуло холодком. Над головой начали робко загораться светлые глазки звезд. Лес наполнился ночными звуками, таинственными, пугающими… Где-то сбоку раздался стон… потом писк. Около ног зашелестела трава и что-то с шумом метнулось в сторону. Вдали послышался протяжный вой. Санёк задрожал. Ночка беспокойно завозилась на плетушке.

Волки!

Тяжелая волокушка цеплялась краями за мелкий кустарник, тащила за собой сухой валежник и ветки. Чтобы подбодрить себя, Санёк начал разговаривать с Ночкой.

— Лежишь? Лежи, лежи. Выберемся. Тропка приведет. Только бы на север не уйти, а то в болото попадем.

Ночка в ответ пофыркивала и шевелилась. Внезапно над головой зашумело, раздалось громкое хлопанье, а вслед за этим лес огласился диким хохотом. Выронив из рук ремень, Санёк бросился ничком на землю. Ночка захрапела и забилась. Хохот продолжался долго; он то переходил в стоны, то сменялся свистом; и вдруг снова раздавался дикий, страшный хохот. Испуганный Санёк лежал неподвижно на тропинке, уткнувшись лицом в холодную, мокрую траву. Наконец, сразу все стихло. Лишь над головой тревожно шелестели ветки потревоженных деревьев да рядом слышалось громкое всхрапывание Ночки. Санёк приподнялся, прислушался.

— У, дьявол! Напугал! — погрозил он в темноту кулаком. — Это же филин! Не спится ему, горластому. Ишь, по ночам шатается. Не бойся! — Санёк погладил Ночку по вздрагивающей спине и, перекинув за плечо ремень, вновь зашагал вперед.

Тропинка стала шире. Плетушка скользила легче и не задевала за кусты.

— Видно, к бору идем, — обрадовался Санёк. — Теперь доберемся до дому! К лугам выйдем, а там уже не страшно!

Санёк не ошибся. Через несколько десятков шагов, над головой тихо зашелестели высокие вершины сосен, а под ногами начали попадаться колючие шишки. Мальчик с нетерпением вглядывался в темноту: — «Скорей бы!» Санёк остановился и поправил ремень.

Слева, впереди что-то блеснуло. Рядом с первым огоньком загорелся другой. По спине мальчика пробежали мурашки, руки выпустили ремень.

«Волк! Сейчас набросится!» — спотыкаясь и падая, Санёк кинулся с тропинки в сторону. «А Ночка?» — В следующий миг он бросился обратно и упал рядом с плетенкой. Он охватил шею жеребенка руками и прижался к теплому боку. К его удивлению, Ночка лежала спокойно.

Волк, очевидно, не торопился. Он чего-то выжидал. «Наверно, ждет, что я испугаюсь и брошу ее?» — Не отдам! Дудки! — закричал Санёк, шаря по земле руками. Пальцы нащупали суковатую палку. — Попробуй, подойди! Ну, попробуй! — возбужденно говорил Санёк, поглядывая на притаившегося волка.

Ждать пришлось долго и Санёк не вытерпел: он стремительно вскочил и ринулся к огонькам.

— Получай! Получай! Не с такими справлялся! Подумаешь!.. Волков ещё бояться! — в ярости кричал он. — Трусишь? А, перепугался, молчишь? — Палка переломилась, а волчьи глаза светились попрежнему, продолжая мерцать спокойным светом. Ударив еще несколько раз, Санёк споткнулся и пребольно ударился коленом о трухлявый старый пень. Светлые искры от гнилушки так и разлетелись в разные стороны.

— Ух, чтоб тебя! Обманулся! — с досадой и вместе с тем радостно крикнул Санёк и вытер ладонью мокрый лоб.

Через несколько минут он снова тащил тяжелую волокушку по тропинке. От пережитого волнения и страха он устал еще больше. Саднила коленка, ушибленная о пень. Натертые ремнем ладони ныли и горели. Хотелось пить. Еще несколько раз филин пытался пугать Санька. Издалека доносился протяжный вой и лай, на повороте что-то больно ударило мальчика по плечу. Саньку даже слышались выстрелы и крики. Но он, стиснув зубы, не оглядываясь, продолжал упорно идти.

Темнота постепенно рассеивалась; сквозь стволы сосен просачивался мутный свет. На востоке робко загорелась светлая полоска. Санек прищурил усталые глаза и остановился. За узкой канавкой начинались луга. Он с трудом перетащил волокушку через канаву и повалился в росистую, пахучую траву.

— Дошли, Ноченька! — счастливо прошептал он, закрывая глаза.

Тело приятно ныло, отдыхая после страшной ночи… Вверху звенело заливистое пение жаворонка, встречавшего раннее утро… Возле Санька, удовлетворенно отфыркиваясь, хрустела зеленью Ночка.

Санёк не в силах был подняться даже тогда, когда рядом раздался радостный крик Пети:

— Сюда! Сюда идите! Дядя Силантий, тетя Поля, здесь он… Он Ночку нашел!.. — Петя наклонился над другом и тормошил его за плечо. — Санёк, да очнись же! Мы тебя до самого вечера искали! Всю опушку облазили, а потом побежали домой и всех подняли на ноги.

— Дядя Силантий и твой тятька из ружья палили, — пропищала рядом Машенька.

Потом Санёк услышал быстрые мелкие шажки; так ходила мать, она всегда торопилась. Вслед за этим он почувствовал, как мать наклонилась над ним. Что-то теплое и приятное капнуло ему на щеку. Он пытался открыть глаза и счастливо улыбался.

— Пострел, всю ночь искали! Вся деревня на ноги поднялась! — ласково проворчал отец. — Ишь удумал! Да ладно, ладно не ворочайся. — Отец умолк. — Гляди-ка, Силантий Прокофьевич, коня ведь разыскал! — в голосе отца Санёк уловил нотку гордости. — Ну спасибо, сынок, удружил!

— Мамка, картуз, рубашка, — прошептал Санёк.

— Экое дело, что вспомнил! — звонко рассмеялся дядя Силантий. — Новый справим. Всем колхозом. За такой подарок… — Дядя Силантий хотел еще что-то добавить, но голос его неожиданно дрогнул. — Одним словом — пионерия… — закончил он.

— Сынушка мой! — шептала мать, гладя расцарапанные плечи мальчика.

Сильные отцовские руки бережно и осторожно подняли его с земли.

Где-то высоко-высоко попрежнему заливался жаворонок…