Беспримерный подвиг (О героизме советских воинов в битве на Волге)

Последнее наступление армии Паулюса

Подготовку к своему последнему наступлению Паулюс, вероятно, начал еще до 1 ноября, но в пылу горячих схваток мы не смогли заметить этого. Теперь же, когда установилась тишина, когда разведчики стали проникать до вторых эшелонов противника, нам становилось ясно, что сражение за город еще не окончилось.

Что же гнало немцев на волжскую твердыню глубокой осенью 1942 года? Ответ был один: Гитлер боялся потери военного и политического авторитета перед странами оси и поэтому действовал по пословице: «Лучше поздно, чем никогда». Поддержать подорванный престиж фашистской Германии — такова была его цель. Поэтому гитлеровские генералы, как быки, уперлись лбами в развалины у Волги и с идиотским упорством добивались выполнения директивы фюрера. Они не замечали того, что для немецких войск нами уже подготовлена западня.

Гитлеровский генерал Ганс Дерр в своей книге «Поход на Сталинград» так характеризует этот период боев:

Правда, теми силами, которыми 62-я армия располагала после жесточайших боев в заводском районе, сразу невозможно было развернуть наступательные действия в широком масштабе. Однако, перейдя к активным действиям в первых числах ноября, мы стали расширять свою территорию на правом берегу Волги.

Мы были уверены, что наши активные действия, даже последними силами, притянут гитлеровские войска к городу и сделают то, что надо Верховному главнокомандованию.

В ход было пущено все: и опыт, и умение, и дерзость. Наши штурмовые группы не давали захватчикам покоя ни днем ни ночью: они отбивали отдельные дома и целые районы, заставляли противника распылять силы и втягивать в бой резервы. Немцы сидели в захваченных зданиях, как на бочке с порохом, ожидая, что вот-вот они будут атакованы или взлетят на воздух.

Одновременно мы готовились к отражению нового наступления противника. Наша разведка систематически наблюдала подход и скопление сил немцев в районе поселков Баррикады и Красный Октябрь. Наступавшие холода как бы прижимали гитлеровцев к городу, где еще действовала 62-я армия, с которой им хотелось как можно скорее расправиться и спокойно укрыться в теплых подвалах. 4 ноября я записал в своем дневнике: «В ближайшие дни… противник будет продолжать ожесточенные атаки. Он введет в бой свежие силы — до двух пехотных дивизий. Однако видно, что он напрягает последние усилия».

Ведя активные действия мелкими штурмовыми группами, армия накопила к этому времени кое-какие резервы. На левом берегу Волги мы имели два стрелковых полка со штабом дивизии Горишного (они находились там на доукомплектовании) и 92-ю стрелковую бригаду, которая получила на пополнение прибывших с Дальнего Востока моряков.

Общей задачей для каждой дивизии ставилось: путем частных операций расширить обороняемый плацдарм, выдвигая свой передний край вперед (на запад) за каждые сутки не менее чем на 80—100 метров, с тем чтобы к исходу 6 ноября полностью очистить от противника территорию заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь». Каждое, хотя бы незначительное, продвижение вперед немедленно прочно и надежно закреплять.

Накануне праздника авиация противника заметно активизировалась. Разведывательные самолеты целыми днями висели над нашими боевыми порядками и, выследив важные цели — командные пункты, скопления стрелковых подразделений, — вызывали бомбардировщик ков, которые группами по 40–50 штук наносили сильные удары. Был смертельно ранен командир 149-й стрелковой бригады полковник Больвинов, человек железной воли и инициативы, настоящий герой. Его похоронили в районе Красной Слободки. Его имя навсегда останется в памяти и сердцах воинов 62-й. Душой солдат, он жил в окопе, как солдат, и погиб, как герой.

5 ноября прямым попаданием авиационной бомбы был уничтожен штаб 895-го полка во главе с командиром полка Устиновым. В ответ на это мы усилили ночные действия штурмовых групп. Особенно отличились сибиряки из дивизии полковника Батюка. Дождавшись темноты, они смело выдвигались вперед, захватывали блиндажи, дзоты, уничтожали в них гарнизоны и так постепенно, шаг за шагом расширяли территорию.

Наступило резкое похолодание. От местных жителей мы получили информацию о режиме Волги: в ноябре на ней появляется «шуга» — ледяное сало, которое потом переходит в сильный ледоход. Во время ледохода связь через Волгу прекращается, так как плавучие средства не в состоянии преодолеть его.

Возможно, именно этого момента ждал Паулюс для начала нового наступления. Разведчики приносят документы убитых солдат и офицеров 44-й пехотной дивизии, которая ранее находилась в районе Воропоново, в резерве главных сил 6-й полевой армии. Значит, свежие силы для нового наступления были уже на исходных позициях. Нам предстояло бороться на два фронта: и с противником, и со стихией на Волге.

Предвидя возможные осложнения, Военный совет армии заранее дал штабу тыла строгий график обеспечения действующих в городе частей и потребовал в первую очередь подвозить людское пополнение и боеприпасы в большом количестве, ибо без них армия погибнет, во вторую очередь — продовольствие и в третью — теплое обмундирование. Мы сознательно шли на голодовку и согласны были переносить стужу, но, чувствуя готовящийся удар противника, не могли остаться без людей и боеприпасов. Отсутствие боеприпасов в такой обстановке было равносильно смерти.

Так за несколько дней до сплошного ледохода и начала нового наступления противника армия обеспечила себя боеприпасами. Таким же путем мы создали порядочные запасы продовольствия и в октябрьский праздник угощали солдат сибирскими пельменями. Я имел свой тайный склад. Им ведал подполковник Спасов. Там хранился неприкосновенный армейский запас — около двенадцати тонн шоколада. Я рассчитывал в трудную минуту, выдавая по полплитки на человека, прожить одну-две недели, пока замерзнет Волга и наладится регулярное снабжение.

11 ноября в 6 часов 30 минут после авиационной и артиллерийской подготовки противник перешел в наступление. В нем участвовало пять пехотных (389, 305, 79, 100 и 44-я) и две танковые (24-я и 14-я) дивизии, усиленные отдельными частями 294-й пехотной дивизии, переброшенными на самолетах из Россоши, и частями 161-й пехотной дивизии, доставленными также на самолетах из Миллерово.

Фронт наступления шириной около пяти километров шел от Волховстроевской улицы к оврагу Банный. Хотя большинство вышеупомянутых немецких дивизий было неполного состава (их основательно потрепали в недавних боях), все же плотность боевых порядков противника была ошеломляющая.

По-видимому, Паулюс рассчитывал одним ударом смять стрелковые дивизии Людникова, Горишного, Соколова, Гурьева и Батюка и выйти к Волге.

Весь день шла исключительно упорная борьба за каждый метр земли, за каждый кирпич и камень. Бой ручными гранатами и штыками продолжался часами.

На Мамаевом кургане дивизия Батюка вела встречные бои с наступавшим противником.

От авиабомб, от артиллерийских снарядов и мин валились заводские трубы. Было видно, что главный удар противник наносит в стык между стрелковыми дивизиями Людникова и Горишного. 118-й гвардейский стрелковый полк, насчитывавший накануне 250 штыков, к 12 часам дня имел только шесть. Командир полка был тяжело ранен.

В 11 часов 30 минут гитлеровцы ввели в бой резервы, их пехота и танки смяли боевые порядки на правом фланге 241-го стрелкового полка дивизии Горишного и вышли к Волге на фронте 500–600 метров. Армия третий раз оказалась разрубленной, а стрелковая дивизия Людникова была отрезана от главных сил.

Но на остальных участках фронта армия свои позиции не сдала. Паулюс не реализовал свое превосходство в силах и не выполнил намеченного плана. Сбросить 62-ю армию в ледяную Волгу ему не удалось.

Новое наступление врага, как и следовало ожидать, совпало с началом мощного ледохода на Волге. Суда Волжской флотилии ни днем ни ночью не могли пробиться к нам ни из Ахтубы, ни из Тумака. Мы были окончательно и надолго отрезаны от левого берега. Несмотря на столь тяжелое положение, настроение в армии было неплохое. Долгожданный удар противника не застал нас врасплох, и первый день боя не дал Паулюсу решительного результата.

По документам убитых немцев мы видели, что долго так гитлеровцы наступать не смогут, что через два-три дня они будут обескровлены и выдохнутся. Мы чувствовали, что правильно решаем свою задачу: противник не только не уходит из города, но, подтянув свежие силы, снова лезет в петлю, которая, как нам казалось, должна была скоро захлестнуться.

Из разговоров по телефону с командованием фронта я понял, что там удовлетворены нашей стойкостью. Однако 62-й армии предстояло выдержать еще немалые испытания: с утра 12 ноября противник проводил перегруппировку сил, подтягивал резервы, значит, нужно было ждать новых атак. И они возобновились в 12 часов дня. Бой закипел на всем участке фронта армии. Пьяные или обезумевшие фашисты лезли напролом. Матросы с Дальнего Востока, пополнившие стрелковую дивизию Горишного, показали захватчикам, «где раки зимуют» и как дерутся славные краснофлотцы. Бензобаки на Тувинской улице несколько раз переходили из рук в руки. Краснофлотцы в пылу боя сбрасывали с себя шинели и в одних тельняшках и бескозырках, отбив атаки, сами переходили в наступление. Не менее жестокая борьба шла в цехах заводов «Красный Октябрь», «Баррикады» и на Мамаевом кургане. Нам самим уже стало казаться, что наши бойцы превратились в бессмертных богатырей, что их никакая сила не берет.

Наша оценка боя, сил и средств противника подтвердилась полностью. Отчаянное наступление гитлеровцев закончилось вечером 12 ноября. Атаки были отбиты на всех участках обороны армии. Потери гитлеровцев за эти два дня боев были колоссальные, они исчислялись тысячами.

Упоминаемый выше гитлеровский генерал Дерр так описывает бои в ноябре месяце:

После такой оценки обстановки можно дать ответ: вы правы, господа гитлеровцы, и даже больше, как говорят русские, вы, господа фашисты, стали умны, да с запозданием!

К 15 ноября, то есть на четвертый день наступления, против 62-й армии на фронте от поселка Рынок до Купоросного действовало пятнадцать вражеских дивизий: 14, 16 и 24-я танковые, 3, 29 и 60-я моторизованные, 94, 389, 305, 79, 100, 295, 71, 371 и 297-я пехотные. Все они имели основную задачу — захватить город.

Вся эта мощная вражеская группировка при поддержке 4-го воздушного флота с 23 августа почти непрерывно вела бои непосредственно у Волги. И когда И ноября, за восемь дней до начала нашего общего контрнаступления, Паулюс бросил в последнюю атаку все силы, у него на фронте в пять километров (от улицы Волховстроевская до оврага Банный) оказались части только семи пехотных дивизий (389, 305, 79, 100, 44, 294 и 161-й) и двух танковых (14-й и 24-й). Остальные вражеские дивизии были перемолоты войсками 62-й армии. Да и не от хорошей жизни Гитлер и его генеральный штаб стали концентрировать на фронте в пять километров части девяти дивизий, одна из которых (294-я) была переброшена на самолетах из Россоши, а другая (161-я) — из Миллерово.

Наступление Паулюса захлебнулось на второй день и развивать его было нечем — пополнения уже неоткуда было взять. Отбив 11 ноября атаки противника, несмотря на то что армия третий раз была разрезана до самой Волги, мы поняли, что это было последнее наступление врага.

Теперь перед нами встала задача оказать помощь дивизии Людникова, оторванной от главных сил армии. Ее положение стало очень тяжелым: она была зажата противником с севера, с запада и с юга, а с востока отрезана Волгой, по которой шел сплошной лед. Своими контратаками мы не дали возможности противнику уничтожить дивизию Людникова.

В ночь на 16 ноября наши «ночные» самолеты на парашютах сбросили Людникову четыре тюка продовольствия и четыре тюка боеприпасов. А в ночь на 20 ноября четыре бронекатера наконец пробились в протоку Денежная Воложка, затем к берегу, где оборонялась дивизия. Катера доставили боеприпасы, медикаменты и вывезли 150 раненых.

Следует отметить работу экипажей пароходов «Пугачев», «Спартак», «Панфилов» и бронекатеров № 11, 12, 13, 61 и 63. В эти дни и ночи они творили истинно героические дела. Мы наблюдали ночью, как эти суда метр за метром, с разгона пробивая путь среди льдов, шли от пристани Тумак на север по Волге, к берегу, где оборонялась 62-я армия.

Были дни, когда эти суда не могли в темноте вовремя вернуться обратно; а идти днем вдоль берега, занятого немцами, было равносильно гибели. Тогда они оставались у нашего берега, маскировались парашютами, белыми простынями и мешками под цвет снега и льда.

Вспоминая бои на берегу Волги, я не могу не остановиться на одном очень важном вопросе, который, на мой взгляд, еще слабо освещен в военной литературе, порой неоправданно забывается в наших докладах и работах по обобщению опыта Великой Отечественной войны. Я имею в виду вопрос об участии в войне женщин, которые в годы войны сыграли огромную роль не только в тылу, но и на фронте. Наравне с мужчинами они несли все тяготы боевой жизни и вместе с нами, мужчинами, дошли до Берлина.

Можно без всякого преувеличения сказать, что в Великую Отечественную войну женщина всюду стояла рядом с мужчиной.

У нас были целые части — зенитные дивизионы, полки ночных бомбардировщиков ПО-2, в которых большинство боевых расчетов и экипажей состояло из женщин. И нужно сказать, что эти части выполняли боевые задачи не хуже, чем части, в которых было больше мужчин. Для примера возьмем только два вида боевого обеспечения обороны — противовоздушную оборону и связь.

В Сталинградском корпусе противовоздушной обороны в боевых расчетах, будь то у зенитных орудий или у приборов прожекторных установок, большинство составляли женщины. Однако боеспособность таких расчетов и батарей была ничуть не ниже боеспособности тех зенитных подразделений, расчеты которых были укомплектованы преимущественно мужчинами. Женские расчеты зенитных орудий не бросали орудий и продолжали вести огонь даже тогда, когда на них сыпались десятки бомб. Они оставались на узкой полоске берега Волги и вели огонь по самолетам врага до последнего снаряда.

В октябре мне довелось встретиться с орудийным расчетом, в котором было пять еще совсем юных, но уже закаленных боями отважных девушек. Я никогда не забуду грустное лицо белокурой наводчицы, которая, ведя огонь по девятке фашистских пикировщиков, сбила только один самолет, тогда как, по мнению ее подруг, можно было сбить два-три.

Подразделения связи 62-й армии в основном были укомплектованы девушками, которые умели свято выполнять приказ. Если их посылали на промежуточный пункт связи, то можно было быть уверенным, что связь будет обеспечена. Пусть по этому пункту бьют артиллерия и минометы, пусть на него сыплются бомбы с самолетов, пусть этот пункт окружают враги — женщины без приказа не уйдут, даже если им угрожает смерть.

Мне известен случай, когда на промежуточном пункте в районе разъезда Басаргино осталась только одна девушка-связистка — Надя Клименко. Когда все ее подруги были убиты или ранены, Клименко не ушла с поста и до последней минуты докладывала обо всем, что происходит на иоле боя. Вот ее последние доклады на узел связи армии: «Около пункта наших людей нет, я осталась одна, вокруг рвутся снаряды… Вижу, правее меня двигаются танки с крестами на броне, за ними идут пехотинцы… Мне уходить уже нельзя, все равно пристрелят, буду информировать. Слушайте… К моему пункту подходит танк, из него вылезают двое… Эти двое осматриваются кругом — они, кажется, офицеры, — направляются ко мне. Мое сердце замирает от страха, что-то будет…» На этом передача оборвалась. Что было дальше с Надей Клименко, никто не знает.

Спустя много лет после войны я встретил бывшую связистку — бойца 62-й армии товарища Разумееву. Встреча произошла на собрании избирателей накануне выборов в Верховный Совет СССР. Мы долго беседовали. Перед нами вновь и вновь вставали картины боев, которые остались далеко позади, но которые забыть невозможно. Передо мной была скромная, серьезная женщина, которая говорила о своих боевых подругах, а о себе лишь тогда, когда я задавал ей прямые вопросы и просил рассказать подробнее о том, что делала она сама.

— О себе?.. — удивленно пожимала она плечами. — Так ведь я о себе и говорю. Вместе со мной на Мамаевом кургане была Мария Гуляева, маленькая девчушка из Камышина, та самая, с которой мы вместе 12 сентября 1942 года под беспрерывной бомбежкой вырыли блиндаж, правда, выход мы сделали в сторону противника, но не беда, наш узел связи находился там с 1 по 14 сентября. Вместе с ней, а потом с Шурой Шешеньей мы дежурили на коммутаторе. Там же в городе, но в других местах, была Тая Вдовина, Люба Стукалова, Клавдия Штонда, Лена Перетолчина и другие. Особенно запомнилась мне связистка Шура по фамилии Шешенья. Это с ней и с Таей Вдовиной я дежурила у телефонов на Мамаевом кургане 13 сентября. В этот день Шура и Тая были тяжело ранены. Меня засыпало в яме, в которой гасили известь, а Шуру ранило осколком бомбы или снаряда — не знаю. Когда меня вытащили из ямы, Шура была без сознания. Мы перевязали ей ноги и сразу не заметили, что она ранена еще в грудь. Да и где там было заметить! Как ни трудно было, мы донесли Шуру до первого санитарного пункта, думая, что она еще жива. Меня потрясли слова, которые я услышала, когда Шуру положили на землю: «Да ведь она же мертвая!..»

Помню 31 августа 1942 года. Яблоновая балка. Фаня Резник, маленькая, смуглая, с чуть вьющимися каштановыми волосами, со своей подругой сидят в палатке у радиостанции, которая развернута на голом месте, если не считать маленький ровик рядом с палаткой.

Девушки уже слышат гул приближающихся бомбардировщиков, но не уходят: нужно передать срочное сообщение о наступлении немцев, о том, что вражеские танки прорвались в тыл одной из наших частей. И они не ушли. Ни Фаня, которая вела передачу, ни ее подруга, сидевшая рядом с ней. Так уж повелось у девушек-связисток: не бросать подруг, какая бы опасность ни угрожала.

Наблюдая за летящими самолетами и прислушиваясь к вою бомб, девушки определяли, где примерно будут рваться бомбы. Один, второй заход самолетов. А они все передают. Но вот самолеты сделали третий заход, и… на месте палатки зияет воронка.

С тяжелым чувством уходили связисты из Яблоновой балки. Здесь они оставили своих боевых товарищей — Фаню Резник, ее подругу и весельчака санинструктора.

События в те дни развертывались так стремительно, что не удалось даже похоронить наших боевых товарищей. Так они и остались навсегда в Яблоновой балке, незаметные рядовые бойцы Советской Армии, погибшие, но выполнившие боевое задание.

Рассказала мне в тот вечер Разумеева и о своей хорошей подруге Шуре Шешенья.

Любое порученное дело она выполняла с каким-то особенным чувством. Всегда стремилась сделать больше, чем ей поручалось…

13 сентября 1942 года на Мамаевом кургане была установлена связь между командованием укрепленного района и штабом 62-й армии. В этот день здесь не было ни минуты затишья. Все время бушевал огонь артиллерии и минометов. Конечно, удержать бесперебойную связь было трудно, но ее все же удерживали.

К трем часам дня на узле связи не осталось ни одного линейщика: все были на линии.

И когда уже некому было идти на линию, чтобы восстановить прерванную связь, Шура сказала командиру роты связи:

— Разрешите мне пойти, на коммутаторе без меня обойдутся.

— Огонь такой, что вы даже не сможете добраться до места разрыва линии.

— Смогу, товарищ лейтенант, вы только разрешите, — настаивала Шура, держась за левый кармашек гимнастерки, в котором находилась кандидатская карточка.

Командир роты согласился, и Шура, ущипнув девушку, которая осталась на коммутаторе (это в знак прощания), выскользнула из блиндажа.

Шура несколько раз включалась в линию, и те немногие, кто был в тот день на Мамаевом кургане и остался жив, помнят, как в полдень 14 сентября связь снова оборвалась и они больше уже не слышали голоса Шуры.

В памяти связисток Шура осталась и как хороший товарищ, и как самая скромная девушка, и как сильный духом воин.

В дивизии Батюка служила санитарка Тамара Шмакова. Я знал ее лично. Она прославилась тем, что выносила тяжелораненых с передовой линии боя, когда, казалось, нельзя было руку поднять над землей.

Ползком приблизившись к раненому, Тамара, лежа рядом с ним, делала перевязку. Определив степень ранения, она решала, что с ним делать. Если тяжелораненого нельзя было оставить на поле боя, Тамара принимала меры к срочной эвакуации. Чтобы вынести раненого с поля боя, обычно требуется два человека с носилками или без них. Но Тамара чаще всего справлялась с этим одна. Ее приемы эвакуации заключались в следующем: она подлезала под раненого и, собрав все силы, на спине тащила живой груз, часто в полтора — два раза тяжелее ее самой. А когда раненого нельзя было поднять, Тамара расстилала плащ-палатку, накатывала на нее раненого и тоже ползком тянула за собой тяжелую ношу.

Немало жизней спасла Тамара Шмакова. Многие, оставшиеся в живых, должны благодарить ее за спасение. А бывало, что убереженные от смерти бойцы, даже не могли узнать имя этой девушки. Сейчас она работает в Томской области врачом.

И таких героинь, как Тамара, в 62-й армии было немало. В списках награжденных по частям 62-й армии числилось свыше тысячи женщин. Среди них Мария Ульянова, которая с начала и до конца обороны находилась в доме сержанта Павлова, Валя Пахомова, вынесшая с поля боя более ста раненых, Надя Кольцова, награжденная двумя орденами Красного Знамени, врач Мария Вельямидова, перевязавшая под огнем на передовой позиции не одну сотню бойцов и командиров, Люба Нестеренко, которая, оказавшись в осажденном гарнизоне старшего лейтенанта Драгана, сделала перевязки десяткам раненых гвардейцев и, истекая кровью, умерла с бинтом в руках возле раненого товарища.

Я вспоминаю женщин-врачей, работавших в медсанбатах дивизий и на эвакопунктах при переправе через Волгу, каждая из которых в течение ночи перевязывала сто, а то и больше раненых. Известны случаи, когда медперсонал эвакопункта за одну ночь отправлял на левый берег по две-три тысячи раненых.

И все это под непрерывным обстрелом из всех видов оружия и при бомбежке с воздуха.

Во второй половине октября положение в городе настолько осложнилось, расстояние между передовой линией боя и Волгой настолько сократилось, что Военный совет армии вынужден был некоторые части и учреждения перевести на левый берег, чтобы не иметь напрасных потерь. В первую очередь решено было отправить на левый берег женщин. Командирам и начальникам было приказано предложить бойцам-женщинам временно отправиться на левый берег, чтобы там отдохнуть и через несколько дней вернуться к нам.

Это решение Военный совет принял 17 октября, а утром 18-го ко мне явилась делегация от женщин — бойцов связи. Делегацию возглавляла Валя Токарева, уроженка города Камышина. Она поставила вопрос, как говорят, ребром:

— Товарищ командующий, почему вы выпроваживаете нас из города? Зачем вы делаете разницу между женщинами и мужчинами? Разве мы хуже их справляемся с работой? Как хотите, но мы не поедем за Волгу…

Я сказал им, что на новом командном пункте мы сможем развернуть переносные рации и что только это заставляет меня отправить их на левый берег, пока не будут подготовлены рабочие места для тяжелых средств связи.

Делегация женщин согласилась выполнить указание Военного совета, но потребовала, чтобы я дал честное слово, что, как только будут созданы условия, необходимые для работы, мы переправим их обратно на правый берег.

Они переправились за Волгу 18 октября, а начиная с 20 октября связистки не давали нам покоя. «Мы уже отдохнули, — говорили они. — Когда вы снова возьмете нас в город?» Или: «Товарищ командующий, когда вы сдержите свое слово?»

Свое слово мы сдержали. В конце октября их вместе со средствами связи переправили в подготовленные блиндажи, чему они были очень рады.

Вечером 18 ноября у меня в блиндаже собрались товарищи Гуров, Крылов, Пожарский, Вайнруб, Васильев. Мы обсуждали наши возможности для дальнейших активных действий: силы наши были на исходе; наши просьбы о маршевом пополнении армии оставались неудовлетворенными. В этот час позвонили из штаба фронта и предупредили о скором получении приказа. Мы все переглянулись.

«О чем может быть этот приказ?» — подумал каждый из нас.

Вдруг Гуров, хлопнув себя ладонью по лбу, сказал:

— Я знаю: это приказ о большом контрнаступлении!

Перейдя на узел связи, мы с нетерпением ждали, когда затрещит «Бодо» с долгожданными пунктами приказа. Около 12 часов ночи наконец дождались!

Приказ гласил, что войска Юго-Западного и Донского фронтов 19 ноября утром переходят в наступление из района Клетская, Иловлинская в общем направлении на Калач; войска нашего фронта переходят в наступление днем позже — 20 ноября из района Райгород в общем направлении на поселок Советский, далее на Калач. Задача: прорвать фронт противника, окружить и уничтожить его.

И тут мы поняли, какую важную роль сыграли полки и дивизии, около трех месяцев непрерывно сражаясь с превосходящими силами противника на самом берегу Волги.

19 ноября перешли в наступление войска Юго-Западного и Донского фронтов, 20 ноября — войска Сталинградского фронта. С затаенным дыханием следили мы за развитием гигантского сражения. В то же время войска 62-й армии еще энергичнее повели контратаки с целью сковать силы противника в городе, не дав ему возможности свободно маневрировать, снимать свои части и перебрасывать их на другие участки фронта, где наносились главные удары.

План ноябрьской операции трех фронтов был выполнен блестяще. Наше верховное командование, командующие войсками фронтов и армий, командиры всех степеней проявили величайшее умение, зрелость и героизм, в результате чего две армии — двадцать две дивизии, 330 тысяч солдат и офицеров попали в окружение.

Я уверен, что захватчики не ожидали удара сразу трех фронтов, они прозевали сосредоточение наших ударных группировок. Начав 11 ноября последнее наступление против войск 62-й армии, гитлеровцы сами лезли в петлю, которая захлестнулась вечером 23 ноября в районе Калача. 24 ноября северная группа армии под командованием полковника Горохова соединилась с 99-й стрелковой дивизией Донского фронта. Нашей радости не было границ.

— Скоро будем жить на Большой земле, — говорили солдаты и офицеры 62-й армии.

И хотя позади свирепствовала волжская стихия, отрезавшая нас от всего мира, мы все, от солдата до генерала, почувствовали гордость сынов Советской России, гордость непобежденных людей!

«Ни шагу назад!» — означало теперь идти вперед. «За Волгой земли для нас нет!» — значит, надо двигаться на запад!