Бессменная вахта

А. ГОНЧАРОВ, полковник внутренней службы в отставке НАДЕЖНАЯ ОПОРА

Безмятежно мирным казалось воскресное утро 22 июня 1941 года. И вдруг — война!

Нарком генерал-лейтенант С. К. Богданов объявил повышенную боевую готовность личного состава Алма-Атинского гарнизона. Было приказано все силы и средства подчинить поддержанию образцового общественного порядка, борьбе с распространителями провокационных и панических слухов, обеспечению надежной охраны от диверсий всех объектов народного хозяйства.

Сотрудники органов внутренних дел Казахстана обращались в местные военкоматы и к своему командованию с просьбой направить их в действующую армию. В союзный наркомат шли рапорта от оперативно-начальствующего состава. Но последовало указание: главная задача военного времени для работников МВД — обеспечение прочного тыла, каждому работнику оставаться на своем посту, считать себя воином фронта.

Начались боевые будни тыловых гарнизонов — никаких норм рабочего времени и отпусков. Работать было над чем. Вражеская агентура и недобитые остатки внутренней контрреволюции норовили внедрить среди населения пораженческие настроения, призывали к уклонению от призыва в армию и дезертирству из нее, вели антисоветскую агитацию.

На милицейские учреждения была возложена борьба с дезертирством: выявление лиц, уклоняющихся от призыва в армию, содействие военкоматам в мобилизации населения и транспортных средств, очистка городов с оборонными объектами от уголовно-преступного элемента, борьба с мошенничеством, участие в создававшихся на предприятиях группах самозащиты и другие функции по укреплению тыла.

Много зла причинили расхитители государственного имущества и различных ценностей при эвакуации из прифронтовой полосы предприятий, которые иногда транспортировались безучетно.

…Будучи начальником крупного эшелона по сопровождению из прифронтовой зоны продовольствия и других товарно-материальных ценностей, некий Бобровский и его сообщники в пути следования оставляли в тылу на железнодорожных станциях со «своими» людьми продукты и промтовары, которые позднее реализовывали среди местного населения.

…Во время эвакуации аферист Эпштейн и его соучастники выкрали из ювелирного магазина ценности. Начальник линейного отдела милиции станции Пишпек А. Ядрышников, сопровождавший поезд, следовавший в Казахстан, обратил внимание на подозрительное поведение Эпштейна и его спутников, которые при появлении в вагоне работников милиции вдруг забеспокоились. При проверке у них было обнаружено около трех килограммов золотых ювелирных изделий с драгоценными камнями, золотых монет царской чеканки на сумму свыше трех тысяч рублей, золотых портсигаров и часов, серебро и другие ценности.

Крупное жульничество было раскрыто на Джамбулском мясокомбинате, где группа дельцов занималась тщательно маскируемым хищением колбас и других продуктов, изготовлявшихся для нужд фронта. Сбывались ворованные продукты спекулянтам и в нелегально существовавшую «корчму», которую содержал эвакуированный из Западной Украины бывший владелец ресторана пан Рулевский.

…Работники милиции разоблачили также шайку расхитителей продовольственных товаров, действовавшую в Алма-Ате. Группа из шести человек, возглавлявшаяся Скударновой, занималась хищением самого ценного в те времена продукта — хлеба. Они подкупили двух работников контрольно-учетного бюро, которым доверялась проверка продовольственных карточек по талонам. Часть талонов, оформлявшихся «контролерами», не уничтожалась, как полагалось, а сбывалась спекулянтам.

И таких дел было немало. Но надо сказать, как бы ни маскировались преступники и какими бы хитроумными методами не пользовались, все они в конце концов были разоблачены и получили по заслугам.

…На оккупированной советской территории, а также среди оказавшихся в плену гитлеровские разведывательные органы усиленно вербовали агентуру из числа антисоветских элементов, морально неустойчивых и слабовольных людей, которых затем засылали для диверсий, дезорганизации тыла.

Некоторые агенты получали, например, такие задания: совершив какое-либо преступление, наказуемое небольшим сроком лишения свободы, попасть в места заключения, выявить среди «обиженных» советской властью неустойчивых элементов и завербовать их для работы против Родины.

Такое задание получил некий Медведев. Выходец из семьи крупного торговца, он унаследовал от отца большое состояние. Однако продолжать «дело» папаши ему помешала Октябрьская революция. Пришлось перестроиться, но в душе он остался злобствующим антисоветчиком.

В начале войны. Медведев был мобилизован в армию. Попав на фронт, сдался в плен и охотно стал служить фашистам. Пройдя соответствующую подготовку, под чужим именем был заброшен в Казахстан с задачей вербовать предателей из числа заключенных.

Якобы за хулиганство Медведев был осужден на один год лишения свободы. Отбывая срок в Алма-Атинской исправительно-трудовой колонии, он начал подбирать нужных ему людей. Однако их не оказалось даже среди «обиженных». Его разоблачили сами заключенные, для которых Родина была превыше всего.

Гитлеровский расчет на «пятую колонну» в тылу потерпел крах. Преобладающая часть лиц, находившихся в местах заключения, с первых же дней нападения фашистов проявила чувство высокого патриотизма и стремление встать на защиту рабоче-крестьянского государства. Просьбы многих из них о направлении на фронт были удовлетворены, и они мужественно сражались с врагом.

Проявили высокий боевой дух и героизм даже такие люди, в благонадежности которых приходилось сомневаться. Это еще раз подтвердило, что за исключением ничтожного меньшинства весь советский народ в годы Великой Отечественной войны проявил высокий патриотизм и любовь к Родине.

Ветеранам органов внутренних дел Казахстана памятны дни, когда во время Сталинградской битвы фашисты забрасывали лазутчиков-парашютистов на запад республики. А при наступлении на Кавказ они выбрасывали для подрывной деятельности и военных операций в тылу Советской Армии воздушные десанты из числа попавших в плен предателей, формировавшихся в «национальные легионы». С ними дело обстояло сложнее. После изгнания немецких захватчиков с Кавказа часть населения была перемещена в другие районы страны. При этом наибольшее их число оказалось в Казахстане. Среди них и затаились предатели. Понадобилось немало труда, чтобы выявить и разоблачить фашистских пособников. Советские люди проявляли высокую бдительность и патриотизм, оказывали огромную помощь оперативно-чекистским органам.

Особое значение фашистская разведка придавала организации диверсий на таких важных в военном и экономическом отношении магистралях страны, как Транссибирская и Туркестано-Сибирская железные дороги. Поэтому засылка агентуры в эти районы являлась одной из первостепенных задач немецкой разведки.

В Северо-Казахстанскую область, по территории которой проходила Транссибирская магистраль, с диверсионным заданием был заброшен некий Шуберт. В качестве его сообщников фашисты предполагали использовать немцев, перемещенных в начале войны из Поволжья.

Шуберт начал активно выявлять сторонников, имея в виду нацистски настроенных лиц, изучать на трассе места, наиболее уязвимые в диверсионном отношении, через лиц, работавших на рудниках, под различными предлогами приобретал взрывчатку. Однако довести до конца свой коварный замысел ему не удалось. При участии советских патриотов из числа наших немцев он был разоблачен.

Бесславно закончилась попытка фашистской агентуры произвести диверсии и на Туркестано-Сибирской магистрали.

Неувядаемой славой покрыли свои имена защитники Родины из числа сотрудников органов МВД, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной. Пример доблести и героизма показали Порфирий Максимович Бельчиков, Иван Куприянович Скуридин, Денис Васильевич Иванов, Михаил Абрамович Лившиц, Дмитрий Петрович Семов, Иван Иванович Явкин и многие, многие другие.

Погибли в тылу в схватке с преступниками Иван Григорьевич Пономарев, Ефим Иванович Панкратов, Еркен Ахметов, Усен Турганбаев и другие. Имена героев запечатлены на обелисках и в названиях улиц, населенных пунктов республики.

Слава им на вечные времена!

После окончания Великой Отечественной войны Коммунистическая партия и Советское правительство мобилизовали все материальные и людские ресурсы страны на быстрейшее налаживание мирной жизни, восстановление разрушенных войной промышленности и сельского хозяйства.

Важное значение при этом придавалось использованию внешнеторговых источников, для чего требовалось пополнение валютных фондов, прежде всего путем увеличения добычи золота. Здесь тоже был «фронт».

1 мая 1948 года с комбината Майкаинзолото поступило сообщение о пропаже девяти килограммов золота в результате аварии лодки при переправе через речку, превратившуюся во время весеннего половодья в бурный поток. Поиски велись в течение суток, использовались «кошки» и багры, но все безрезультатно. Чемодан с золотом исчез, хотя из-за своей тяжести не мог быть унесен водой. Проведенный мною эксперимент подтвердил это. Загруженный девятью килограммами балласта такой же чемодан, погруженный в речку, утонул и не был снесен течением.

Золото везли кассир рудника и его родственник, работник Золотопродснаба, в сопровождении двух охранников, которые переправлялись на другой лодке.

Зона происшествия была оцеплена. Кассир и его родственник наиболее активно участвовали в поисках, надевали водолазные костюмы, спускались на дно. Они могли умышленно опрокинуть лодку и закопать чемодан в ил, чтобы позднее завладеть золотом. Но улик против них не было.

Мы решили «психически» воздействовать на подозреваемых. Договорились с областным прокурором, который, прибыв к месту происшествия, «порекомендовал» привлечь к ответственности тех, кто наверняка умышленно утопил чемодан и нанес ущерб государству.

Слова прокурора стали известны всем. Кассир с родственником снова полезли в воду, и через несколько минут раздались торжествующие возгласы. На берег вынесли чемодан с золотом. Впоследствии подтвердились наши предположения. Чемодан утопили, чтобы потом после прекращения поисков присвоить золото.

Навсегда сохранились в памяти имена моих сослуживцев. И тех, кто ушел на фронт, кто смотрел смерти в глаза, кто разил на фронтах ненавистного врага. И тех, кто в глубоком тылу, на незримом фронте вел неустанную борьбу со всевозможной нечистью, мешавшей всенародной борьбе за свободу и независимость нашей Родины. Их подвиг был надежной опорой фронту.

А. ШЕПЕЛЕВ, подполковник внутренней службы ИЗ БОЯ В БОЙ

Старшина милиции Омаркул Токсамбаев ушел в отставку в 54 года, когда, казалось бы, вдруг здоровье подвело. Это не было случайностью, заговорили старые, полученные еще в боях двух войн, раны.

В 1918 году четырнадцатилетний Омаркул, не по годам рослый, привыкший к седлу и тяготам кочевой жизни, много повидавший и испытавший, пошел добровольцем в Красную Армию. Нелегкая походная жизнь закалила волю красноармейца, научила умело пользоваться карабином и шашкой.

В Туркестане разгорелась война, развязанная злейшими врагами революции. Вооруженные банды совершали разбойничьи набеги на кишлаки, аулы и города, повсюду сеяли горе и смерть. Жестокий, коварный и беспощадный главарь Джунаид-хан во всеуслышанье объявил, что все непокорное ему население, включая дряхлых стариков и грудных детей, будет вырезано. Страхом, пытками, кровью и самой смертью он надеялся запугать людей, подчинить их своей воле, повернуть их против молодой Советской власти.

Красноармеец-доброволец Омаркул Токсамбаев видел, сожженные кишлаки, изуродованные трупы людей, отсеченные бандитскими шашками головы. Ненависть к врагу росла и крепла. Он прошел с Семиреченским 21-м полком, куда позже был принят бойцом, по дорогам гражданской войны, был участником беспримерных походов и боев в пустыне Каракумы, под Хазараспом, Ильялы, сражался за укрепление Советской власти на бескрайних просторах Талды-Курганской и Семипалатинской областей Казахстана.

Особенно же отличился юноша в бою у колодца Чарашлы в сыпучих каракумских песках. Бандиты отчаянно сопротивлялись красноармейцам, но вот засверкали шашки конников 3-го эскадрона. Военком 4-го кавалерийского полка Я. Штраль вспоминал: «Красноармеец Омаркул Токсамбаев первым врезался в самую гущу банды Джунаид-хана, увлекая за собой весь эскадрон. Кавалеристы не щадили своих жизней и полностью разгромили многосабельную банду». За подвиги в этом памятном бою молодой боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии Омаркул Токсамбаев был награжден боевым орденом Красного Знамени.

Крупные бандитские соединения были разгромлены, но в горных ущельях, в барханах пустынь еще оставались мелкие недобитые группы, укрывавшиеся от народного гнева и справедливой кары. Чувствуя свою обреченность, они особенно лютовали. Готовили обрезы кулаки и лишившиеся своих отар баи.

Боец Токсамбаев сменил красноармейскую гимнастерку на форму милиционера.

Вот какой призыв в те дни был написан на кумачовом полотнище в милицейском красном уголке: «Вперед, милиционер! Крепче винтовку! Выше Красное знамя! Смело в бой за полную победу трудового народа!». И милиционер Токсамбаев с готовностью следовал этому призыву.

29 декабря 1930 года приказом народного комиссара внутренних дел Казахской ССР милиционер кавалерийского подразделения Омаркул Токсамбаев за подвиг, совершенный во время ликвидации одной из бандитских групп в ущелье Ур-Мурал, был награжден именным оружием.

Несколько дней Омаркул с двумя своими товарищами — милиционерами Андреем Гореловым и Булатбеком Досжановым — выслеживал скрывавшихся в горах бандитов. Озверевшие кулацкие прихвостни отобрали у крестьян скот, сожгли в селе школу, убили учителя.

В горах стояла декабрьская стужа, вьюжный ветер валил с ног, коченели ноги. Казалось, в руках не удержать винтовку. Но этим и воспользовались работники Рабоче-Крестьянской милиции. Преодолевая сугробы, хоронясь за метельными вихрями, перебегая от дерева к дереву, они подкрались к занесенной снегом землянке, где укрылись бандиты, понадеявшиеся, что в такой мороз милиция не отважится идти в горы.

Омаркул вышиб дверь, выстрелом сбил с закопченного потолка тусклый фонарь.

— На пол! Лицом вниз! — крикнул он.

Два долгих дня и две бессонные ночи потребовались трем милиционерам, чтобы доставить в район пятерых связанных бандитов.

В грозном 1942 году милиционер Токсамбаев снова встал в ряды Красной Армии. В составе частей 8-й гвардейской Панфиловской дивизии дошел до Берлина. Служил в конной разведке, был пулеметчиком, снайпером. Из противотанкового ружья и орудий разил немецких «пантер» и «тигров».

…Шли тяжелые бои севернее Белгорода. Немцы бросали в атаку все новые и новые силы, много танков, самолетов. Батарея, в которой служил Омаркул, попала в окружение.

Утром того незабываемого дня с запада поползли фашистские танки. Немного позже с наблюдательного пункта сообщили: «Танки с тыла!».

Первым же снарядом был подбит головной танк. Потом задымился второй, третий. Только к вечеру стих бой. А когда стемнело, Омаркул со своими товарищами пробрался к подбитым танкам. В головном находился командир эсэсовской части, он был убит. А во втором бойцы застали живым офицера, который пытался укрыть документы и знамя своей части.

— Добрые трофеи захватили, — сказал командир дивизиона Борис Скворцов. — Отборную часть разбили.

Не раз в боях Омаркул был ранен. Ратный путь его отмечен боевыми наградами.

А после войны командир отделения Омаркул Токсамбаев вернулся в ряды милиции. Служа на Туркестано-Сибирской (ныне Казахской) железной дороге, он бдительно охранял общественный порядок. С глубоким уважением и любовью вспоминают о нем его товарищи. Прослуживший с ним долгие годы полковник милиции С. С. Чернецкий, ныне начальник Западного УВД на транспорте, говорит: «Мы, молодые офицеры милиции послевоенных лет, учились мужеству и верности долгу у таких испытанных ветеранов, каким был старшина Омаркул Токсамбаев».

Большая радость пришла к Омаркулу в 1951 году, когда за заслуги перед Родиной он был удостоен высшей награды Родины — ордена Ленина.

Сейчас Омаркула Токсамбаева уже нет среди нас. Но те, кому довелось служить вместе с ним, бережно хранят память об этом отважном человеке.

Б. КАЛЛИСТРАТОВ, майор милиции в отставке КОНЕЦ ПРЕДАТЕЛЯ

В отделении уголовного розыска раздался телефонный звонок.

— Копылов? Здравствуйте, дружище! — Иван Прокофьевич узнал голос генерала Кравцова — начальника эвакуированной в Уральск Ворошиловградской летной школы.

Генерал прокашлялся:

— Извините за беспокойство, есть важное и неотложное дело. Прислать машину?

— Не надо, сейчас буду.

Школа находилась недалеко от управления внутренних дел на Советской улице. Через полчаса Копылов поднялся на второй этаж. Его встретил адъютант.

— Проходите, генерал ждет вас.

Кравцов вышел из-за стола, подал руку, кивком головы показал на стоящий у стены диван:

— Прошу! — присел рядом сам. — Обратиться к вам заставило чрезвычайное происшествие…

— Слушаю вас, товарищ генерал!

Антон Черных был призван в армию в Каменец-Подольском районе Хмельницкой области. Тридцатилетнему долговязому и всегда чем-то недовольному парню не хотелось идти на фронт. Сын репрессированного кулака, он ненавидел Советскую власть и в душе радовался приходу гитлеровцев.

Когда наши войска оставили столицу Украины, Черных незаметно отстал от своей части и пробрался в Киев.

Добыл штатский костюм из разграбленного мародерами магазина одежды.

Убежденный, что с Советской властью покончено, Черных чувствовал себя в безопасности. В Киеве встретил старого знакомого, которому удалось бежать из мест заключения и по фальшивым документам устроиться дворником. С приходом фашистов стал полицейским, помогал новой власти вылавливать коммунистов, партизан, евреев и расправляться с ними.

— Скажу прямо, Антошка, дело твое неважнецкое, назад пути нет! За дезертирство сразу к стенке поставят. Поступай-ка лучше к нам, в полицию. Проявишь усердие — навар будет, может, золотишком обзаведешься.

Через несколько дней Черных уже с полицейской повязкой на рукаве в паре с Егором, так звали его знакомого, рыскал по городу в поисках коммунистов и подпольщиков. Принимал участие в кровавых расправах над советскими патриотами. Рвение его было замечено, и вскоре шеф полиции Ганс Шефер направил его за преданность в Полтаву в «школу шоферов». Под этой скромной вывеской действовало учреждение, готовившее шпионов. После трехмесячного курса обучения выпускников передали разведке дивизии СС «Мертвая голова».

Антона Черных под видом военнопленного или схваченного партизана засылали в тюрьмы и лагеря для выявления подпольщиков и коммунистов. Предателю часто сопутствовала удача, его престиж перед командованием СС неуклонно рос.

На курсах диверсантов его обучали подрывному делу, работать на рации, пользоваться шифром и кодом, водить автомашину, прыгать с парашютом.

Настал день, когда ему сказали:

— Забудь свою настоящую фамилию. Теперь ты — Иван Цвях, советский солдат…

И в одну из майских ночей 1944 года высоко в темном небе над уснувшим Приуральем появился самолет без опознавательных знаков. Он сбросил десант — новоявленного Цвяха и его напарника Коваленко — в районе Гурьева. Зарыв парашют и вскинув за плечи вещевой мешок, Черных перед рассветом пришел в условленное место, где его ждал напарник.

— Зови меня Василием Кицутой, — предупредил его Коваленко по дороге на железнодорожную станцию.

Путь к измене у него был несколько иным, чем у Черных. Под Харьковом Иван Коваленко попал в плен. В лагере военнопленных переживал голод, унижения, изнурительную каторжную работу. Сурового испытания не выдержал. И когда предложили отправиться учиться в школу диверсантов, согласился. И вот теперь он в роли радиста.

Узнав у дежурного по станции, что в сорока километрах расположен райцентр — поселок Урда, вражеские агенты отправились туда. Сочинили легенду. Цвях уколом ввел в левое предплечье Кицуты керосин, отчего рука распухла и побелела.

В Урдинском райвоенкомате заявили:

— В медпункте станции Сайхин хотели забинтовать руку, да отстали от поезда.

Предъявленные ими солдатские книжки не вызвали подозрений. Обоим вручили предписание отправиться в распоряжение Уральского горвоенкомата.

…По прибытии в Уральск Цвях и Кицута явились в горвоенкомат. Их легенде поверили, направили обоих в команду по охране аэродрома летной школы. Строго придерживаясь полученной инструкции, они поначалу старались исправно нести службу и не отличаться от других солдат. В определенные дни и часы связывались по рации с шефом. Им было приказано подбирать себе помощников из числа лиц с уголовным прошлым.

В один из зимних дней Цвях сказал напарнику:

— Пора приступать к делу.

— С чего начнем?

— На послезавтра назначены учебные полеты. Надо подготовить часть самолетов к отправке на тот свет вместе с летунами.

Ночью Цвях, крадучись, пробрался к стоящему на взлетно-посадочной полосе самолету и, расстегнув полушубок, вытащил из-за пояса небольшую стальную пилку…

Лейтенант Копылов и майор Султанов из управления госбезопасности внимательно слушали генерала.

— Дело вот какое, товарищи, — сказал он. — Вчера вечером механик, готовивший самолеты к учебным полетам, доложил, что на одной из машин надрезаны тросы управления. Места надрезов замазаны стеарином. К чему это могло привести, вы, конечно, понимаете.

Автомобиль доставил их на временный Зачаганский аэродром школы. У караульного помещения к генералу подбежал лейтенант и доложил о состоянии службы и наличии бойцов.

— Двое отсутствуют по болезни, находятся в госпитале, — закончил доклад лейтенант.

— И давно они госпитализированы? — поинтересовался Копылов.

— Рядовой Кривошеев — около месяца, а ефрейтор Попов — больше недели.

— Эти вне подозрения, — решил Копылов.

К приезжим присоединился авиамеханик Кольцов. Подошли к тропинке, ведущей на взлетно-посадочную полосу. Виден один вдавленный след. Отпечаток длинен и широк. Так бывает, когда след в след проходит группа людей.

— Это мы шли, — говорит генерал.

— Прошу всех подождать здесь, — обратился к присутствующим Копылов.

Сам медленно прошел по следу к стоящему на старте самолету, внимательно осматриваясь по сторонам. Рядом с тропой заметил небольшой снежный бугорок. Хворостиной расковырял его. Солдатская перчатка! Почти новенькая — выбросить ее не могли. Значит, кто-то потерял…

Не притрагиваясь к находке, возвратился. Спросил:

— Вчера вечером не видел ли кто-либо из вас перчатку около тропинки?

— Нет, — в один голос заявили генерал, механик и командир взвода охраны.

— А когда пошел снег?

— Во втором часу ночи, — ответил командир взвода.

— Верно! — вспомнил Копылов. Он в это время возвращался с работы домой.

Обследовали два самолета, стоящие в стороне от взлетно-посадочной площадки. У них оказались надрезанными тросы не только управления, но и расчалок — деталей силовой схемы конструкции. На фюзеляже одной из машин обнаружили оттиски четырех пальцев левой руки, их сняли на дактилоскопическую пленку.

Копылов обратился к генералу:

— Разрешите на полчаса вашу машину? Надо послать в управление за розыскной собакой.

Посланная в город машина возвратилась на аэродром с проводником и собакой Рексом.

Копылов попросил начальника школы выстроить всех бойцов охраны.

— Всех, — подчеркнул он.

В считанные минуты солдаты выстроились у самолетов.

— Начинайте! — приказал Копылов.

Проводник поднял перчатку и дал понюхать собаке. Последовала команда «Фас!», и Рекс, рванувшись с места, пошел вдоль строя. На левом фланге остановился, оскалил зубы и с рычанием сбил с ног одного из солдат. Это был Цвях. Проводник с трудом оттащил от него собаку.

Копылов дал команду перемешать строй. Теперь Цвях оказался на правом фланге. Рекс вторично пошел вдоль строя и снова кинулся на Цвяха. Ошибок в розыскной практике ищейки не бывало.

Копылов и Султанов отвели Цвяха в сторону. Он тяжело дышал, на лице выступили крупные капли пота.

— Каким образом ваша перчатка оказалась около поврежденного самолета? — спросил Копылов. — Ведь ваш пост в другом месте. Имейте в виду, кроме перчатки, есть и другая улика — след пальцев на фюзеляже одной из машин.

«Конец», — решил Цвях.

— Виновен, — пробормотал он. — Во всем признаюсь. У меня есть напарник — радист. В строю он стоит третьим справа.

Кицуту немедленно взяли под стражу.

— Где рация? — спросили его.

— Все, все скажу! — заторопился он.

В Зачаганской степи, в безлюдном месте нашли рацию и оружие.

Б. КАЛЛИСТРАТОВ, майор милиции в отставке ПОД ЧУЖОЙ ФАМИЛИЕЙ

Глубокой ночью в здание Рязанского железнодорожного вокзала вошел молодой человек в поношенной солдатской форме. В душном зале где попало, в разных позах расположились военные и штатские. На жестком диване, подложив под голову планшетку, спал старший лейтенант. Из кармана его брюк выглядывал кожаный бумажник. Вошедшего словно магнитом потянуло к спящему. Оглядевшись, едва уловимым движением он вытащил бумажник и спрятал его за пазуху.

В туалете проверил содержимое бумажника. Небольшая пачка тридцаток, удостоверение на имя старшего лейтенанта Василия Ивановича Любавина. Взглянув на фотокарточку, он застыл в изумлении: «До чего похож на меня!». В удостоверение вложено командировочное предписание в Ташкент. Фотография миловидной блондинки с надписью на обороте: «Василию от Раи» и несколько писем. Прочитав одно из них, он понял, что офицер и девушка знакомы заочно. Обратил внимание на приписку: «Вася! Если будешь в Уральске, обязательно зайди. Живу на улице Орджоникидзе, дом 170».

«Какое везение!» — обрадовался он.

Антон Маврин родился в семье главного инженера одного из предприятий Смоленска. Родители баловали единственного сына, прощали ему все, исполняли желания и капризы. В школе учился плохо. Поступил в ФЗУ. Однако через несколько месяцев его отчислили за неуспеваемость и хулиганство. Работа его не интересовала. Целыми днями бездельничал, бродил по городу, заводил дружбу с людьми сомнительного поведения. Нередко являлся домой пьяным.

Потом — первая судимость за ограбление магазина. Отбыв срок, Антон не образумился. Его снова привлекли к уголовной ответственности за карманные кражи. Из тюрьмы вышел — а тут война. Маврина призвали в армию. По пути на фронт он дезертировал.

…Поезд прибыл в Уральск утром. Вот и нужный дом за невысоким дощатым забором. Маврин открыл калитку, подошел к крыльцу, позвонил. В дверях появилась белокурая девушка лет двадцати.

— Раечка?

— Вася?

Рая провела гостя в комнату, где за столом пили чай солдаты, квартировавшие у Чернышовых, и двоюродная сестра Раи Люба. Гость, одетый в ворованную офицерскую форму, выглядел браво. Придуманные на ходу эпизоды из боевой жизни усилили впечатление. Что-что, а рассказывать Маврин умел. Он сразу стал своим в доме. Раечка в нем души не чаяла.

Чернышовы жили богато, имели двух коров, пару свиней, много кур. Мать Раи Евдокия Александровна продавала на городском рынке молоко, яйца, птицу. Возвратясь домой, подсчитывала выручку и прятала ее в подполье. Василий заметил это.

Недели через две гость заявил, что больше не может задерживаться в Уральске, в Ташкенте его ждут важные дела. Прощаясь, обещал заехать на обратном пути.

Но в Ташкент Маврин и не собирался. Около месяца «гастролировал» по городам Западного Казахстана и вернулся в Уральск. Прямо с вокзала он направился к содержателю «малины» Игнатию Борзову. Тот радушно встретил старого знакомого. Усадил, поставил перед ним бутылку самогонки, закуску. Хозяин быстро опьянел, болтал, доверчиво признался, что у него есть пистолет «ТТ».

— У одного бродяги на четверть самогонки выменял.

— Удачно, — заключил Антон, проверив обойму. — Одолжи на денек эту штучку! Завтра должен получить крупный денежный перевод. В залог пару тыщонок оставлю.

Хозяин, немного подумав, сказал:

— Ладно, возьми!..

Днем в управление милиции вбежала встревоженная девушка. Это была Любовь Жданова — двоюродная сестра Раи Чернышовой. Она, заикаясь от волнения, стала рассказывать: пришла с занятий, а дом на замке. Заглянула в окно и обмерла: на полу в крови лежит тетя.

На место происшествия выехала оперативная группа уголовного розыска во главе с лейтенантом Иваном Прокофьевичем Копыловым. Дверь оказалась запертой на висячий замок. Сорвали его, вошли в дом. В передней на полу лежал труп хозяйки, труп Раи обнаружен в кровати. Нашли две гильзы от пистолета «ТТ». Обратили внимание на лежавшую на столе масленку от швейной машины и тряпку, возможно, преступник смазывал пистолет.

В комнатах, однако, все вещи были на месте. Лишь крышка подполья в сенях откинута.

— Тетя там прятала деньги, — подсказала Люба.

Спустились в подвал, все просмотрели — никаких денег.

— У тети постоянно жили квартиранты. Накануне, — сообщила Люба, — тетя пустила выписавшихся из госпиталя солдат. Сегодня, когда я уходила, они еще оставались дома.

— Смогли бы их узнать? — спросил Копылов.

— Да.

В военкомат прибыли как раз в тот момент, когда во дворе на поверку выстраивалась группа солдат.

— Вот они! — воскликнула девушка, указав на двух парней.

С разрешения военкома лейтенант Копылов задержал подозреваемых, привез их в управление. Ни денег, ни оружия у них не было. В ходе допроса Копылов убедился в их непричастности к убийству.

Один из солдат вспомнил:

— Перед тем, как нам уйти, пришел старший лейтенант, видно, знакомый хозяйки. Она обрадовалась его приходу, усадила за стол. А дочь после ночной смены спала. Что было дальше — не знаем…

— Что представляет собой гость?

— Высокий такой, чернявый, молодой. Китель с розовым подворотничком…

Срочно были созданы оперативные поисковые группы. Одну из них возглавлял Копылов. Шли вторые сутки поиска. Ночью, проходя по закрепленному району, Копылов с товарищами остановились у дома, из открытого окна которого доносились то непристойная песня, то отборная брань. Вошли. В первой комнате за столом, заставленным пустыми бутылками, сидели двое — захмелевшие мужчина и женщина.

— Мы из уголовного розыска, — объявили вошедшие, — предъявите документы!

Хозяин дома показал паспорт на имя Борзова Игнатия Власовича. У женщины документов не оказалось.

Копылов и его помощник Суетин в сопровождении хозяина дома направились в следующую комнату, где спал молодой мужчина.

Суетин осторожно, глазами показал на небрежно брошенный на спинку стула китель. На нем был розовый подворотничок…

— Пройди с хозяином в другие комнаты, а я здесь задержусь…

Оставшись один, Копылов внимательно осмотрел спящего. Заметил выпавший из кармана бумажник. Содержимое сразу насторожило. Офицерское удостоверение на имя старшего лейтенанта Любавина Василия Ивановича и солдатская книжка, выданная Антону Фомичу Маврину, женские наручные часы, фотография девушки — да это же Рая! — деньги.

Иван Прокофьевич еще раз пристально взглянул на вклеенную в удостоверение фотографию и перевел взгляд на спящего. Чертовски похож! Но… у того, что на фотоснимке, лицо чуть подлиннее, заметна ямочка на подбородке, у этого ямочки нет. И уши у того крупнее…

Прибыла милицейская машина с дежурным нарядом. Копылов отозвал в сторону Суетина:

— Найди понятых и хорошенько осмотри дом. Вещи, не принадлежащие Борзову, надо заактировать. Доставим их вместе с задержанными в управление. Подойдя к спящему, Копылов громко крикнул:

— Маврин!

Лежащий мгновенно вскочил, забормотал:

— Кто… кто меня зовет?

Иван Прокофьевич наклонился над ним:

— Не узнаете?

Маврин протер глаза, увидел перед собой незнакомое лицо, спохватился:

— И приснится же такое! Любавин я, старший лейтенант…

— А мы из уголовного розыска. Одевайтесь…

Во время обыска в комоде под бельем был обнаружен пистолет «ТТ». Копылов вытащил и осмотрел обойму. В ней недоставало двух патронов.

Утром к Копылову зашла Люба.

— Вчера, — сказала она, — пришло письмо, адресованное сестре. Прочитала я его и удивилась. Старший лейтенант Любавин, с которым она заочно познакомилась, упрекает Раю в том, что она до сих пор не ответила на отправленное ей 15 февраля письмо. А ведь в то время он недели две гостил в Уральске.

Иван Прокофьевич взял письмо, прочитал. Последние строчки представляли особую важность: «Пришлось пережить серьезную неприятность. На станции Рязань у меня похитили бумажник с документами и деньгами…».

Копылов вызвал задержанных солдат и предложил им опознать Маврина-Любавина.

— Приходилось ли вам встречаться с кем-либо из этих людей?

— Да, вот с этим. Он приходил тогда утром к нашей хозяйке в форме старшего лейтенанта.

В середине дня в кабинет зашел Суетин.

— Разрешите доложить, Иван Прокофьевич! Чемоданчик «старшего лейтенанта» с двойным дном оказался. А на дне — 47 тысяч!..

В письменном показании Борзов утверждал, что пистолет, якобы забытый кем-то в его доме, он по просьбе своего постояльца одолжил ему на денек. Вечером он оружие возвратил тщательно смазанным. Исчезновение из обоймы двух патронов он не заметил.

Через два дня на столе Копылова лежало заключение экспертизы: найденные в квартире Чернышовых стреляные гильзы были от изъятого у Маврина пистолета.

На допросе Маврин признался в совершенном преступлении.

К. КРЕМНЕВ, полковник милиции в отставке МОЯ СУДЬБА — МОЯ РАБОТА

В конце 1935 года по окончании службы в Красной Армии я приехал в промышленный поселок Степняк Северо-Казахстанской области и поступил командиром отделения в ведомственный взвод милиции. С тех пор и связал свою судьбу со службой в уголовном розыске.

В 1938 году после окончания двухмесячных курсов меня назначили оперативным уполномоченным уголовного розыска.

Как-то в середине лета вблизи проселочной дороги между поселками Ирмовкой и Первомайкой за Степняком обнаружили труп молодой девушки. Осмотр места происшествия и трупа позволил установить, что девушка погибла от удара тупым предметом по голове.

Накануне вечером Надя была в клубе на танцах. Возвращались домой втроем: с Марией Ивановой и Иваном Тимченко.

— Мы дошли до развилки вместе, а потом разошлись по домам, — утверждал Иван.

То же говорила и Мария.

Выяснилось, что Иван встречался с Надеждой, но и симпатизировал Марии. Отношения между подругами испортились. Против Тимченко были собраны косвенные улики. Однако он отрицал убийство Нади. Но его все же арестовали.

Расследование поручили мне.

— Не убивал я ее, поймите, не убивал, — упорствовал Иван. — Что она, мешала мне, что ли? Наоборот, даже забавно было, что обе — и Надька и Машка — вешаются на шею. Выбирай, кого хочешь… А вот Машка… Она же ревновала меня к ней. Может, она и убила Надю?

Никаких доказательств, изобличающих Марию Иванову в убийстве подруги, не было.

— А вы освободите меня, — предложил Иван, — я пойду к Марии и заставлю ее сказать правду. Мне она не соврет, вот увидите.

На работе Тимченко характеризовался положительно. Родители его были порядочные люди. К тому же надо было до конца отработать вторую версию — о причастности Марии Ивановой к убийству Надежды. И я освободил Тимченко. При этом подробно проинструктировал его.

— При встрече с Ивановой, — сказал я ему, — ты должен сказать, что тебя пока на время освободили, но все равно привлекать будут. И обязательно добавь, что пусть, мол, привлекают, кто-то должен отвечать за гибель человека.

Иван вернулся ко мне расстроенный. Губы его дрожали. Тимченко говорил с Ивановой так, как мы договорились. Она долго молчала, а потом, разрыдавшись, призналась.

— Это я убила Надю. Чтоб ты со мной был…

В 1941 году я работал начальником Сталинского (ныне Алексеевского) райотдела милиции Акмолинской (Целиноградской) области. Однажды на прием ко мне пришел почтальон Рахимжанов и рассказал, что в поселке Макинка по соседству с ним проживает некий Шаймербеков. По состоянию здоровья не работает. Скупает золото и перепродает скупщику, который приезжает к нему из города Ош Киргизской ССР. Фамилию его Рахимжанов точно не знал, но обрисовал приметы. Переписка между скупщиком и Шаймербековым ведется по заранее разработанному коду.

Мы условились, как только Шаймербеков получит телеграмму от скупщика, Рахимжанов немедленно сообщит об этом.

Вместе со старшим оперативным уполномоченным Савельевым мы составили план задержания спекулянтов.

Прошло несколько дней. Рахимжанов приехал из Макинки и привез с собой переписанную телеграмму, полученную Шаймербековым от скупщика: «Готовь квартиру, приезжаю». В ней были указаны время прибытия, номер поезда и вагона.

К приходу поезда на станцию Макинка была направлена оперативная группа во главе со старшим оперуполномоченным Савельевым. Скупщик с сумкой в руке вышел из вагона. Рахимжанов незаметно показал его работникам милиции. Милиционеры последовали за ним к дому Шаймербекова.

В доме оказались еще мужчина и женщина. Работники милиции предъявили свои удостоверения, проверили документы хозяина и всех присутствующих.

Фамилия скупщика была Валиев. У него изъяли сумку. При ее тщательном осмотре оказалось, что сумка была сплетена из лыка. Внутри стенки в ней обложены сторублевыми купюрами. Насчитали девяносто девять тысяч рублей.

При обыске обнаружили много золота. Мужчина и женщина, задержанные в квартире Шаймербекова вместе с хозяином и скупщиком, оказались супругами Шайдуллиными, тоже из города Ош.

— Приехали устраиваться на работу, — заявили они. — Никакой связи с Валиевым не имеем и вообще его не знаем.

Все задержанные были доставлены в оперативный пункт милиции станции Макинка, а затем в Алексеевку, где их водворили в КПЗ. Наутро узнали, что Валиев повесился в одиночной камере.

Начатое дело предстояло довести до конца. Мы разрабатывали одну версию за другой, чтобы как можно быстрее обезвредить преступную группу расхитителей и спекулянтов. Для привлечения к уголовной ответственности Шаймербекова и супругов Шайдуллиных достаточных оснований как будто не было.

Запросили милицию города Ош. Оказалось, Валиев продолжительное время не работал, занимался скупкой и продажей продовольственных и промышленных товаров. Во время обыска в его квартире обнаружено много тканей, обуви, швейных изделий, муки и других продуктов.

Люди в те годы испытывали большие трудности в снабжении продуктами и товарами. На рудниках старателям за добытое золото выплачивали не деньги, а боны. В специальных магазинах на боны они приобретали промтовары и продукты, излишки им разрешалось продавать за деньги. Валиев, скупая по дешевым ценам золото в Оше и других местах, под видом старателя сдавал его в скупочные кассы, получал боны, покупал в магазинах товары и продукты и спекулировал ими.

Шайдуллин и его жена были тесно связаны с Валиевым. Собранные улики и вещественные доказательства вынудили Шаймербекова и Шайдуллиных признаться на следствии в своих преступлениях. Они назвали соучастников.

В поселке Макинка некто Омербеков по заданию Валиева также скупал золото. Изъять его из искусно сделанных тайников было не так-то просто. Искали в доме и во дворе, переложили все дрова, перебросали сено, сложенное возле сарая. И — вот удача! — возле стога сена обнаружили деньги, завернутые в тряпку. Двадцать пять тысяч рублей. Нашли и более килограмма золота. Где и как скупщики приобретали драгоценный металл?

Мы установили, что на одной из шахт рудника Бестюбе бригадир Свиридов, выбирая породу с большим содержанием золота, скрытно выносил ее из шахты, обрабатывал дома и сбывал золото Шаймербекову. На квартире Свиридова во время обыска найден килограмм золотых слитков, изъяты примитивные приспособления для обработки руды.

По делу проходило более двадцати человек. У расхитителей изъято более шести килограммов золота, двести пятьдесят тысяч рублей, пятьсот метров ткани, много муки и сахара.

Шел третий год Великой Отечественной войны. Я был начальником отдела уголовного розыска УНКВД Акмолинской области. Аппарат отдела небольшой, но испытанный, боевой.

Навсегда запомнились события, которые привели меня в те дни в село Благодатное. Мария Сидоренко, оставив малолетнего ребенка у родителей, поехала к мужу в Арык-Балыкский район. Прошло несколько дней, но ее все не было. Муж забеспокоился, написал письмо родителям Марии, просил сообщить, почему она задерживается. Получив такую весть, родители встревожились и сразу же написали в областное управление милиции.

Розыск пропавшей Марии Сидоренко поручили опытному оперативному работнику Волкову. Он выехал в село Благодатное. Для организации розыска выехал с ним и я.

— Мария утром поехала на попутной машине до Акмолинска, — рассказали ее родители. — Там она рассчитывала поездом доехать до Кокчетава, а дальше до Арык-Балыка, опять на попутных.

Мы выяснили, как была одета Мария, ее приметы и другие данные, необходимые для розыска. Оперативник проехал тот путь, который проделала Мария. На заезжем дворе переночевала, утром уехала на станцию Акмолинск и села в поезд в сторону Кокчетава. На этом все нити обрывались.

Волков решил узнать, нет ли в Кокчетавском горотделе милиции заявлений. И вот что он выяснил: в Кокчетавском горотделе было несколько аналогичных заявлений. Ехал человек поездом, сошел на станции, но к месту назначения не прибыл. Возникла версия, что люди либо исчезали из поезда, либо становились жертвами частных извозчиков.

На линии железной дороги в последнее время чрезвычайных происшествий не было. Более вероятной казалась вторая версия.

На одной из улиц люди показали дом, обнесенный высоким глухим забором. Здесь жила старуха Виляева. В начале войны ее сын куда-то исчез, а однажды приехал на лошади, запряженной в сани, забрал семью и уехал. Куда — никто не знает. А недавно стал по ночам приезжать.

Хозяйка дома утверждала:

— Никого у меня нет, одна живу.

Осмотрели сарай. В нем совсем недавно стояла лошадь, были следы от саней.

— Никакой лошади у меня нет и не было, — упорствовала старуха.

— Кто к вам приезжает?

Виляева отрицала все.

С санкции прокурора в доме произвели обыск. Обнаружили много добротной мужской и женской одежды и обуви самых различных размеров.

— Вы говорили, у вас никого нет! А это чье?

— Не хотела говорить, — заюлила старуха, — да уж раз нашли… Есть у меня сын и сноха, в Акмолинске живут. Их это вещи.

Сопоставили вещи с описаниями одежды пропавших людей. Сомнений не было. Родственники пострадавших также опознали их одежду и обувь. Была здесь одежда и Марии Сидоренко.

Предстояло искать Василия, сына Виляевой. В паспортном столе и военкомате Акмолинска он на учете не состоял. Но жена его с детьми была временно прописана. Иногда к ней приезжал муж. Через полгода Виляевы купили где-то дом и уехали. Организовали поиски этого дома, которые вскоре увенчались успехом.

Виляев прятался в погребе, в специально сделанной нише. При обыске и здесь нашли вещи, принадлежавшие пострадавшим. На допросе он признался, что в Кокчетаве поздно вечером встречал поезд и возил пассажиров из города. Того, кто побогаче, приглашал на ночлег в дом матери. Ночью, когда человек засыпал, душил свою жертву, вещи, деньги и другие ценности забирал, трупы вывозил за город и бросал в заброшенные колодцы или закапывал в оврагах.

Суд приговорил Виляева к высшей мере наказания.

После войны меня назначили начальником уголовного розыска Актюбинской области. Много хлопот нам и железнодорожной милиции причиняли воры-«гастролеры», действующие в поездах. Мы организовали оперативные группы на железной дороге. Выставляли посты вблизи вокзалов, на рынках. Наблюдали за подозрительными лицами. Это помогло нам выявить опасную группу преступников во главе с Дмитриевым.

Мы заметили, что квартиру ранее судимого Дмитриева часто посещают подозрительные люди. По некоторым обстоятельствам можно было предположить, что они готовятся к краже. Дмитриев с двумя «гастролерами» наметили себе контору, где должны были выдавать зарплату. Ночью преступники проникли в контору. Вскрывать сейф на месте не решились, с большим трудом перенесли его в квартиру Дмитриева. Тащили этакую тяжесть три километра. Но когда взломали сейф, в нем не оказалось ни гроша. «Гастролеры» избили Дмитриева, а сейф бросили в подпол.

Утром нам сообщили об исчезновении сейфа. Мы прибыли на квартиру Дмитриева и обнаружили его.

В тот год я работал начальником отдела уголовного розыска Алма-Атинской области. Как-то позвонил шофер таксомоторного парка.

— Моя фамилия Федотов, — сказал он, — мне необходимо срочно встретиться с вами. Жду вас на главпочтамте, только чтобы об этом никто не знал.

Шофер рассказал:

— Двое неизвестных вчера вечером сели ко мне в такси. Долго петляли по городу, заехали в безлюдное место, один достал пистолет и пригрозил: «Ты теперь наш. Куда скажем, туда повезешь. Завтра приедешь». Назначили место и время. Как я понял — хотят обокрасть магазин. А где — не знаю. Меня предупредили: «Если сообщишь в милицию, поплатишься жизнью. Номер машины знаем, будем за тобой следить»… Везти преступников «на дело» совесть не позволяет. Решил незаметно сообщить уголовному розыску. Автомашину загнал в гараж, а сам на автобусе поехал на главпочтамт. Оттуда позвонил.

Были созданы две оперативные группы. Одной из них руководил я, другой — начальник республиканского уголовного розыска полковник Васютин. Предполагались два возможных маршрута, которые могли избрать преступники. Одна группа поехала по Ташкентскому тракту на Каскелен, другая — в направлении Талгара.

В тщательно разработанной операции предусмотрели малейшие детали, подробно проинструктировали водителя. По договоренности с начальником таксомоторного парка были выделены четыре автомашины, и сам он принял активное участие в задержании.

В назначенное бандитами время шофер прибыл в условленное место. Через несколько минут подошли преступники, сели в машину и поехали в сторону Каскелена. За ними на небольшом расстоянии шли наши машины. За городом таксист остановился.

— Что-то мотор барахлит, надо посмотреть, — сказал он и вышел на дорогу.

— Товарищ, помоги, — остановил он проходившее мимо такси. Сзади остановилась вторая машина. Преступники почуяли неладное, бросились бежать. Их задержали, изъяли оружие. Оказалось, что ехали они в Каскелен с намерением убить сторожа и ограбить магазин.

Такими были будни уголовного розыска. Сейчас, когда прошли десятилетия, когда мысленно вглядываешься в прошлое, невольно задумываешься, оправданы ли временем те силы, которые затрачены работниками милиции, тот риск, которому они себя подвергали, те жертвы, которые понесли в борьбе с преступностью? И с удовлетворением убеждаешься: оправдано, все оправдано. Много несчастий предотвратили и предотвращают люди, посвятившие и посвящающие себя трудной и опасной работе в уголовном розыске. Многих людей спасли от гибели, вывели из мрачных житейских тупиков. Ради этого стоит жить и работать. И — рисковать…

Б. ИСАЕВ, майор внутренней службы НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ

Давно проснулся старый Кошкарбай, а вставать и выходить из дому, на ветер, не хочется. Ноги ломит, и в степи еще совсем темно, ноябрь уже. Лежит старый на кошме под теплым одеялом, пригрелся и думает свою одинокую стариковскую думу.

Кто сейчас живет в ауле? Джигиты, здоровые, крепкие мужчины ушли на фронт, воюют с фашистами. Землю нашу защищают. Остались такие же, как он, старики да женщины, детишки малые.

У него, у Кошкарбая, внук есть Тилек, сын его сына Ахметжана. Лежит сейчас Тилек в бесике, проснется, заговорит, залопочет. А мать его Айша сегодня на ферме на ночь осталась. Там сейчас одни женщины: и доят, и пасут, и стерегут. Сегодня она сторожит колхозных коров.

Старуха уже два года как умерла, и теперь только ему за внуком присматривать остается, некому больше. Хорошо хоть корова Пестрая пока доится, да четыре барашка есть, одного можно будет к холодам зарезать, нелегко ведь жить на одной кукурузе… Думает Кошкарбай, думает, а вставать все равно надо. Надо скотину покормить, камыш принести, печку истопить. Когда еще келин придет — промерзшая и голодная.

Заползает холод в землянку, скоро зима. Холодная нынче осень стоит даже здесь, в теплых, краях.

Вышел аксакал на улицу, в лицо ударил холодный ветер, скрипит на проволочных петлях калитка в камышовый загон для скота. Почему она открыта? Да и тихо: не слышно, как корова жует, не перхают овцы. Нехорошее подумалось старику, пошел быстрее, побежал, припадая на больную ногу. Заглянул в загон — сердце зашлось: пусто — нет коровы, кормилицы, нет барашков.

— Ой-бай, ой-бояй, — запричитал старик, — горе какое на мою голову…

Вспомнил, как сын Ахметжан говорил, когда уходил в военкомат, чтобы берег скотину.

— Ни ружья у тебя, ни собаки нет, — говорил он тогда, — на отшибе живешь, а недобрые люди не перевелись. Ташкент недалеко, там, в городе, вон народу сколько, мяса много надо…

Кошкарбай отвечал ему, что нечего бояться, кто, мол, позарится на его коровенку и овечек, кто посмеет обидеть старика, у которого жена умерла, сын на фронт ушел с фашистами сражаться, сноха своими слабыми руками мужскую работу выполняет, а в бесике внук малый пузыри пускает и молочка ждет. Кто старика такого обидит — все равно, что фашист, враг.

Посмотрел на сырую глину возле загона и увидел следы. Хорошо кованная лошадь стояла здесь, топталась сытая, спрыгнул с нее человек грузный — глубоко вдавил каблуком в землю камышинку. Добрые у злодея сапоги, тоже с подковками, новые. А рядом широкий след Пестрой…

Пришел, услышав хозяина, Серый — ишак, стал неподалеку, опустил низко, к самой земле голову, будто соображал, что приключилось здесь.

Надо отнести Тилека к соседям, доставать с крыши седло и ехать в район, в милицию. Слышал он, что пропадал скот и у других людей, в соседнем ауле двух коров уже дней десять найти не могут, у одинокой старухи, что за большим арыком живет, корову увели. Плачет старая, а разве слезами поможешь? В милицию ехать надо, пусть ищут.

— Ох, беда пришла, — бормочет старик, — горе какое… Женщины и ребятишки от зари до зари работают, кто что может, то и делает, стараются. В районе, куда он сейчас поедет, а особенно в Ташкенте, людей прибавилось. Тоже в основном женщины, ребятишки, называют их длинным и непонятным словом — «эвакуированные»…

Впереди путь неблизкий, но и не далекий, километров сорок. До вечера доберется до района. Кряхтя, стащил старик с крыши старое ободранное седло, положил его на ослиную спину.

Начальник районного отдела милиции вызвал к себе участкового уполномоченного старшину милиции Абдухакимова, сказал сердито:

— Третья кража скота у тебя на участке, Абдумажит. Ты можешь поручиться, что сегодня ночью четвертая не случится? Ты думаешь о том, что мы, ты да я, здесь на переднем крае остались, что нам с тобой защищать стариков, женщин и детишек? Думаешь, раз подал рапорт, чтоб на фронт отправили, значит здесь тебе делать ничего не нужно?

Обидные были слова. Рапорт Абдумажит действительно подал, но дело свое делал и думал сейчас, что ночей спать не будет, днем покоя не найдет, пока не отыщет и не приведет к старикам того вора, шайтана этакого, ночного грабителя.

— Пойду по следу, — сказал он. — Я думаю, это не один человек делает, не один ворует, несколько их, целая шайка. Одни крадут, другие режут, третьи — торгуют.

— Правильно думаешь, — смягчился начальник. — А что предлагаешь?

— Начну с самого конца, с ташкентского базара. Погляжу, кто там мясом торгует, может быть, и выйду на след.

— А не долгую ли ты историю затеял, Абеке, не завязнешь ли? Может, поближе посмотреть?

— Разрешите начать с базара, — стоял на своем участковый. — Степь большая, сегодня здесь украдет, завтра в другом месте, а продавать все равно на базаре придется. Человек только нужен на помощь… Знаю, людей у нас мало, но для такого дела…

— Для такого дела бери милиционера Есена Ваганова, он бывал в Ташкенте. Мужественный человек, себя не пожалеет. Бери его…

Несколько дней ходили Абдумажит и Есен по необъятному рынку Ташкента, терялись в людской толчее возле мясных прилавков и наконец узнали, что выручка от нескольких торговцев мясом непонятно почему уходила в руки одного человека по фамилии Расулов, который, как оказалось при проверке, был опасным рецидивистом с воровской кличкой Дос.

Но где он скрывается? Этого работникам милиции пока установить не удавалось. Проходили дни, участковый Абдухакимов и милиционер Ваганов все ближе подбирались к преступной группе, они уже неплохо знали некоторых родственников и дружков Доса, располагали некоторыми уликами их причастности к воровской шайке скотокрадов, видели, как эти шакалы сорят деньгами, которые добывались на слезах и горе честных тружеников. Уже можно было кое-кого арестовать, возместить ущерб, нанесенный этими проходимцами. Но главный преступник хитер, увертлив, предельно осторожен. Задержишь сообщников, он уползет, как змея, в расщелину и ищи его потом.

И вот выдался, наконец, долгожданный день. Между торгашами на базаре возникла ссора, она переросла в потасовку. Прибывший наряд милиции задержал нескольких хулиганов и среди них родственника Расулова — Асхата.

Ох, как он выворачивался, как старался выкрутиться в районном отделе милиции! Но ему предъявили неоспоримые свидетельства преступлений. Деваться некуда. И — такова психология преступника: своя шкура дороже, своя рубашка ближе к телу — чтобы выгородить себя, Асхат показал, что Расулов днем хоронится в камышах, там у него логово, а на ночь приходит в надежный дом, где пирует и остается спать. Он вооружен до зубов — у него винтовки, маузер, много патронов.

Это была опасная операция, каждый из работников милиции немногочисленной оперативной группы рисковал жизнью. Но и Абдумажит Абдухакимов и Есен Ваганов знали, что здесь у них свой фронт, свой передний край, Расулова задержали без единого выстрела.

Кражи скота в районе прекратились, старый Кошкарбай сам приходил за сорок километров сказать свой «рахмет» смелым милиционерам… С благодарностью им поклонился аксакал.

А вскоре участковый уполномоченный Абдухакимов получил повестку. Его рапорт был удовлетворен.

З. ИСМАГИЛОВ, полковник внутренней службы ПРОСТОЕ ЗВАНЬЕ — ГВАРДИИ СОЛДАТ

Моя родина — село Зильдярово расположено в одном из живописных мест Башкирии, меж небольших речек Зильдяр и Уязы, несущих, свои воды в Дему, а та — в красавицу Белую, на высоком берегу которой стоит Уфа. Здесь я учился в школе, здесь стал комсомольцем, познал радость и цену труда.

Отсюда 2 февраля 1943 года, в день совершеннолетия, ушел в Красную Армию.

В начале сентября грозного 1943 года нас отправили на фронт. Все испытания, которые мы выдержали, начались с того памятного дня, когда погрузились в вагон-«теплушку» и поехали на запад. Ехали долго, потом выгрузились и пошли пешком. Это была уже территория Украины, только что освобожденная нашими войсками от фашистов. Кругом сожженные, разрушенные города и села.

Пока линия фронта была далеко, шли днем, затем только по ночам. В моей памяти этот марш-бросок остался как тяжелое испытание. Мы были в полном боевом снаряжении: винтовка, подсумок с патронами, противогаз, лопатка, фляга с водой, гранаты, шинель в скатке, надетая через плечо, котелок, теплое белье и т. д., что в общей сложности составляло около 30 килограммов.

Прошли Харьков, освобожденный войсками 2-го Украинского фронта. Отступая, фашисты не жалели взрывчатки. На месте вокзала руины. Тракторного завода тоже нет. Когда-то цветущий прекрасный город лежал в развалинах.

Подошли к Днепру. Через реку был наведен понтонный мост, по которому ночами переправлялись на запад боевая техника и живая сила. Днем переправу постоянно бомбили, обстреливали из пулеметов.

Наконец дошли до назначенного места.

399-й стрелковый полк (командир полка Семенов) 111-й стрелковой дивизии (командир М. А. Бушев), в ряды которой я был зачислен, стремительным марш-броском двигался к линии обороны. Фронт нуждался в срочном пополнении, и мы, догнав его, с ходу должны были вступить в бой.

Осень была дождливая. Нас заливало так, что убежища-окопы напоминали глубокие лужи, мы стояли по колено в воде.

В одну из ночей в темноте на нас неожиданно напали фашисты. Многие погибли в ту ночь.

Через несколько дней нас подняли по тревоге и в спешном порядке мы снова зашагали по раскисшим от осенних проливных дождей дорогам, по полям с неубранными, втоптанными в грязь хлебами. Через двое суток мы заняли рубеж, вырыли окопы. Но только стали устраиваться в них, как последовала команда: «Пополнить запасы боеснабжения! Подготовиться к наступлению!»

Нам предстояло выбить гитлеровцев из села, находившегося в полутора-двух километрах от наших позиций и занять там оборону.

Полусогнувшись, держа на изготовке винтовки, мы высыпали из лесочка. Приказано было держаться друг от друга на расстоянии 10—12 метров, но мы незаметно для самих себя укорачивали эту дистанцию, видимо, близость товарища отгоняла страх, придавала смелость. Если спросить теперь у меня, боялись ли мы идти на врага, то нетрудно ответить: конечно, боялись, хотя внешне никто этого не показывал и никто об этом не говорил.

Когда приблизились к окраине села, враг открыл прицельный огонь, заставивший нас прижаться к мокрой, грязной земле.

По команде мы открыли встречный огонь. Немцев не было видно, они прятались в укрытиях, но стреляли. Мы несли ощутимые потери. Тогда прозвучала команда «Вперед!», и мы бросились на противника. Стрельба усилилась, а мы все бежали и бежали. У первых домов кто-то крикнул «Ура!», все дружно подхватили и, стреляя на ходу, ворвались в село. Это был самый ответственный момент: кто кого? Останавливаться нельзя — это поражение и верная смерть. Поэтому наши командиры, не ослабляя накала атаки, вели нас вперед.

И противник не выдержал. Петляя, немцы бросились врассыпную. Так впервые мы увидели спину убегающего врага.

Но только мы заняли село, на нас обрушилась лавина артиллерийского огня. Грохот рвущихся снарядов, взлетающие в воздух глыбы черной земли, гарь, дым. Слышались крики, стоны. Командир приказал занять оборону, выкатить противотанковые пушки, приготовить гранаты. Начали окапываться на окраине леса. И не успели мы вырыть окопы, как на нас пошли танки. Их было семь. Мы открыли бешеный огонь по ним. Враг не выдержал, и танки повернули назад, оставив три подбитых машины.

Все затихло. Только слышались стоны раненых. Мы оказывали им помощь, перетаскивали в сохранившиеся дома, укладывали прямо на пол. Подобрали погибших. Оставшихся в живых направили на другой участок.

Шли всю ночь. Дорога разбита, вся в ухабах, в ямах, грязь липкая, тяжелая, мы с трудом вытаскивали из нее ставшие пудовыми сапоги.

К утру заняли новые позиции. Как можно глубже окопались и, обессиленные, тотчас же уснули. Но поспать не удалось, вновь начался артиллерийский обстрел наших позиций, вокруг рвались снаряды.

Всего второй день участвовали мы в военных операциях, а казалось, что прошла вечность. Во время артобстрела из головы не выходила навязчивая мысль, что следующий снаряд упадет обязательно на тебя. Трудно описать, что переживаешь в такие моменты…

После артподготовки немцы под прикрытием танков и самолетов перешли в наступление. Наша задача — отбить их любой ценой. Вот они уже настолько близко, что мы хорошо их видим, пошли в ход гранаты. От взрывов гранат, залпов ПТР, треска автоматных очередей вокруг гул, дым, комья грязи и шипение осколков. Временами доходило до рукопашных схваток. Немцы не выдержали и повернули вспять. Нам удалось в этот день продвинуться вперед почти на десять километров, выбить фашистов с очередных позиций и занять оборону в их же окопах.

Надо сказать, что боевого снаряжения и техники в этот период нам частенько недоставало. На редкость дождливая осень 1943 года сделала почти непроходимыми дороги. Мы, пехотинцы, с большим трудом преодолевали грязь бездорожья, а танки и артиллерия нередко отставали от нас. Застревала и часто подводила нас походная кухня.

…Шел конец ноября 1943 года. Ночами начались заморозки. Появились обморожения у многих бойцов, находившихся в окопах, а бои продолжались.

Как-то в очередной раз мы вынудили противника отступить, а сами на ночь окопались. Оправившись от удара, фашисты после сильной артподготовки начали контрнаступление, но оно было приостановлено нашими частями.

Дрались мы отчаянно, но на дополнительную помощь рассчитывать не приходилось. Каждый знал — подкрепления не будет и дрался за троих.

Убедившись в бесполезности атак, фашисты решили добить нас с воздуха. Самолеты повели обстрел наших позиций, с флангов им вторили минометы и орудия. Зенитных орудий у нас не было, с воздуха мы не были прикрыты, мы стреляли из винтовок в пролетавшие над окопами в бреющем полете самолеты.

Ненадолго все стихло. Потом заурчали моторы, показались танки, их было одиннадцать, шли они прямо в лоб. Наши силы были уже на исходе. Многих командиров убило или ранило. Мы собрали все имеющиеся в наличии гранаты, противотанковые ружья и приготовились к бою.

За нашими плечами было уже более полутора месяцев войны, а каждый бой закалял нас.

Решили подпустить немецкие танки на близкое расстояние. Обстреливая нас на ходу, они подошли почти вплотную. Была ли команда, я не слышал, но огонь мы открыли одновременно все. Фашистские танки дали ответные залпы. Все заволокло черным дымом. Стоял непрерывный грохот от взрывов. Стреляли из противотанковых ружей, винтовок по щелям танков, бросали гранаты и бутылки с горючей смесью под гусеницы. Из всех боев, в которых мне довелось участвовать, этот был, пожалуй, самым тяжелым. Мы, вооруженные в основном одними винтовками и гранатами, противостояли врагу, вооруженному до зубов. Бой длился в течение дня. Мы вышли победителями.

Вечером отошли во второй эшелон, а утром, подкрепленные новым пополнением, наши части вновь пошли в наступление. Почти беспрерывные бои шли трое суток.

Наша задача — любой ценой продвинуться вперед, в направлении Александрии, которая была ключом к таким важным пунктам, как Знаменка и Кировоград.

Напряженные, кровопролитные бои шли за каждый населенный пункт, каждую высоту.

…Одна из контратак фашистов была особенно яростной, гитлеровцам удалось подняться на высоту. Наши солдаты били врага штыками, прикладами, даже раненые поднимались с земли и вступали в рукопашную схватку.

Рядовой Радичев в упор расстреливал фашистов, огнем прокладывал дорогу вперед. Будучи раненным в ногу, а затем в руку, он продолжал драться. Пулеметчик Федор Николаевич Попов не прекращал огня до тех пор, пока его пулемет не был раздавлен немецким танком. Сам он, оставшись в живых, продолжал расстреливать гитлеровцев из винтовки. До последнего патрона, до последнего вздоха сражались солдаты Александр Бобров, Алексей Зубков.

Кровь героев была пролита не зря. Они удерживали важный рубеж до подхода наших танков.

…Мне и солдату Струкову командир поручил уничтожить беспокоившую нас огневую точку на левом фланге. Приказ мы выполнили, пулемет замолчал, наши солдаты вырвались вперед и заняли выгодные позиции.

В этом бою я был тяжело ранен в бедро, а Струкову вражеская пуля раздробила кисть руки. Перестрелка продолжалась, и выбраться с передовой не было никакой возможности. Пошел дождь со снегом, невыносимо болела нога, тело окоченело от холода, пальцы ног примерзли к ботинкам. Я потерял сознание.

Очнулся: кругом тихо, ночь. Я крикнул — никакого ответа. Соседи по окопу молчали, зато тут же «откликнулись» фашисты, моментально открыли прицельный огонь и повесили осветительные ракеты. Я подумал: наши, измотав силы, не сумели удержать занятую позицию и, воспользовавшись темнотой, отошли. Это означало или плен, или мучительную смерть.

Я не мог не только двигаться, но даже повернуться. На всякий случай нащупал винтовку и положил рядом. Казалось, надежд на спасение не оставалось.

В этот момент я услышал шаги, которые приближались ко мне от окопов врага. Идут осторожно, никаких разговоров не слышно, все ближе и ближе. Я решил, что это немцы. Вот шаги совсем рядом. Чей-то тяжелый сапог придавил мою раненую ногу. От невыносимой боли я вскрикнул. Опешив, двое неизвестных тотчас залегли. С передней линии врага в ответ на мой крик взлетели ракеты и затрещали пулеметные очереди.

Слышу вопрос: «Кто тут?». Отвечаю: «Свои!». В нескольких словах шепотом сообщил, что ранен, двигаться не могу…

Оказалось, эти двое ходили в разведку к немецкой линии фронта. Все это происходило в нескольких сотнях метров от линии фронта. Немцы вновь повесили осветительные ракеты и открыли огонь. Сколько времени и какое расстояние они меня тащили, не знаю, так как временами от сильной боли терял сознание.

В ночной тьме послышался шум и скрип телеги.

Двое солдат на повозке направлялись в свою часть. Разведчики опустили меня на землю и стали договариваться с обозниками, чтобы те доставили меня в медпункт. И тут, бывает же такое, как раз в это время лошади рванули вперед, и моя раненая нога попала под колесо. Я опять громко вскрикнул. И опять стрельба со стороны немцев. Заработали пулеметы и пушки. Повисли осветительные ракеты. Нельзя было медлить, иначе немцы могли накрыть нас прицельным огнем. Меня мигом подняли, уложили в бричку, и мы помчались в ночную мглу.

Скрылись и разведчики. Тогда я, конечно, не мог ни расспросить, ни узнать фамилий и имен своих спасителей. До сегодняшнего дня не дает мне покоя вопрос: кто же были эти ребята, живы ли они?

А мое «путешествие» на бричке продолжалось. Я лежу в повозке, почти доверху нагруженной винтовками, станковыми пулеметами и ящиками с патронами. Все это хозяйство ходит ходуном. Сопровождающие то бегут, то идут рядом, держась за вожжи. Кромешная тьма, дороги нет, неизвестно, в каком направлении мы движемся. Разговаривать нельзя: где-то рядом линия фронта.

Очнулся в полевом госпитале. Невыносимо болела нога.

Когда стали разматывать бинт, пропитанный кровью, оказалось, что он глубоко врезался в опухшую ногу. Рана начала гноиться, воспаление распространилось, была задета кость, пальцы ног обморожены.

Лежал я на соломе, на полу. Полевой госпиталь был переполнен. Медперсонал просто не в состоянии сразу же обработать всех раненых. Прошло несколько дней. Нас отправили на восток, в глубь страны.

Тишина, забота, чуткое обслуживание — все это было так непривычно после ада дней и ночей на полях сражений.

…Много фронтовых дорог прошел я по территории Польши и Германии, много было боев, походов, испытаний. И вот, наконец, пришел долгожданный, великий день Победы.

9 мая 1945 года нас выстроили на площади у Рейхстага в полном боевом снаряжении.

На трибуну, оборудованную на кузове грузовой автомашины, поднялось командование Первой танковой армии. Командир корпуса И. Ф. Дремов огласил приказ об окончании Великой Отечественной войны и тепло поздравил нас с Победой.

Демобилизовались многие мои командиры и друзья-однополчане. Очень хотелось домой. Все мысли и разговоры были только о том, как сложится жизнь после демобилизации, строили самые разнообразные планы. Всей душой мы были уже дома. Наконец подошла и наша очередь. Не было предела нашей радости от предстоящей встречи с родными, отчим домом. Мы понимали, что, возвратившись домой, должны будем заново строить свою жизнь, на легкое счастье не рассчитывали.

…В 1952 году я окончил юридическую школу, затем юридический факультет КазГУ. По распределению попал в распоряжение Министерства внутренних дел. Направили меня в районное отделение милиции города Алма-Аты оперуполномоченным ОБХСС.

Распорядок дня у нас был тогда такой: с 10 утра до 5 вечера и с 9 вечера — почти до утра. На место происшествия ходили в основном пешком, особенно ночью, когда городской транспорт не работал. Позже в нашем отделении милиции появились мотоцикл с люлькой и грузовая бортовая автомашина «полуторка».

Много лет я проработал в Министерстве внутренних дел республики на оперативной и следственной работе. По душе пришелся темп, постоянное общение с людьми. Я видел, что наш труд приносит ощутимые результаты.

Начиная с 1971 года, будучи начальником отдела инспекции, я часто выезжал в области не только для инспектирования и проведения профилактической работы, но и для расследования. Опыт работы в следствии дал мне возможность ориентироваться в сложных ситуациях, помогать своим сотрудникам.

…Мой жизненный путь начинался со звания гвардии рядового. Так он начинался у многих моих товарищей по службе, сменивших фронтовые шинели на милицейскую форму. Груз пережитых испытаний, отметины, оставленные навсегда вражескими пулями, суровая память войны помогали нам отчетливей видеть намеченные цели, работать без устали, по-фронтовому, воспитывать молодых сотрудников в духе непримиримости ко всему тому, что мешает нашим людям мирно трудиться и спокойно отдыхать.