Бей своих!..

Жизнь поэта порой прекрасна,

А порой совсем не лафа.

Однострофики — это ясно,

Это значит — одна строфа.

А дистрофики что за нечисть?

Их-то разве сыскать в Москве?

Извините!

Спешу заметить,

Что дистрофики — значит, две.

Как резко все меняется на свете:

Где воспевали радости труда —

«Секс — это все!» — написано в газете,

А раньше уверяли: «Ерунда…»

Английский врач, философ и поэт

Уильям Моррис,

чувствами согрет,

В своих стихах воскликнул простодушно:

«Кроме любви, нам ничего не нужно!»

Но кто-то отозвался кратко: «Нужно».

По-моему, точней рецензий нет.

В литературной полемике рьяной,

Где, как на кухне, нельзя промолчать,

Две Ивановых — Наталья с Татьяной

Заполонили статьями печать…

Это тема романа. Короче,

Тех, кто женится по любви,

Ожидают слепящие ночи

И достаточно тусклые дни.

Славословим, время понукаем,

А чего, как прежде, ни коснись,

Добываем, а не покупаем,

Урываем… Разве это жизнь?

У капиталистов, ясно — хватка.

Как всегда, железная притом,

А у нас железная нехватка

То в одном, то в третьем, то в другом…

Сейчас бы с ухой!..

Любой понимает.

Закон-то сухой,

А дождь — поливает.

Один руководитель брякнул вслух:

«У нас в районе заготовка сена

Идет от черных мух до белых мух —

От знойного июля и до снега…»

От мух до мух — добавлю —

и под мухой.

Прорывы чередуются с разрухой.

Не боюсь бессонниц предрассветных,

Но с годами стало мне ясней:

Даже клей на покупных конвертах

В юности был слаще и вкусней.

Двадцать второго июня

ровно в четыре часа

(Без шуток и не по песне, а точно — в четыре часа)

Я защищал диссертацию на кандидата наук.

Были хорошие отзывы, решающие голоса,

Один только голос против

подал неведомый друг.

Не собираюсь ерничать, имя случайно узнав,

Ведь правда: работа научная — худшее, что накатал.

Может, в одном лишь смысле — по чести! —

коллега не прав,

Ибо, что им написано, вовсе никто не читал.

Порой для научного быта

Используем опыт предтеч:

Платон все труды Демокрита

Собрать предлагал —

чтобы сжечь…

Если б знала бедная жена,

Сколько денег тратил я и трачу,

Сколько было выпито вина…

Цифрами ее не озадачу —

Ни к чему: она надежд полна

Перед гонораром и зарплатой.

Если б знала бедная жена,

Что она могла бы быть богатой…

Лежал я в постели, отвар попивая —

«Фиалка трехцветная и полевая».

Она

помогает теперь от простуды,

Как раньше — глоток не из этой посуды…

Телебашня в Останкино —

Притягательный свет.

Путь локтями расталкивал

К сей вершине поэт.

Шел на лесть и на гадости,

Просочился в эфир,

Чтоб наглядно в бездарности

Убедился весь мир.

Читал, как будто пел он,

А я осоловел,

Ведь все его новеллы

От слова no well[1]!

Было время, когда нам казалось:

Не угаснет к поэзии страсть.

И такая толпа собиралась —

Просто яблоку негде упасть!

А теперь у другого прилавка

Собирает иная напасть,

И такая за «Яблочным» давка —

Просто негде поэту упасть.

В тенденции непонимания

Всей вредности пития —

Инерция отставания

Сознания от бытия.

Нелегко советскому поэту

С обличеньем вздора и грехов:

Раскрываешь по утрам газету —

Факты поразительней стихов.

Не обманешь скорбью показною,

Устаревшею игрой ума.

Что же поражает новизною?

Вечная поэзия сама!