Еще не повидавши белый свет,
Со школы
затвердили изреченье,
Что лучше там,
где нас покамест нет,
Придав словам всемирное значенье.
Всегда готов спасительный ответ,
В подобных фразах есть надежды лучик.
Но замечали ль вы с теченьем лет?
Там, где нас нет, становится все лучше…
Жизнь проходит шатко-валко,
Как с ухаба на ухаб.
Никого уже не жалко,
Кроме русских наших баб,
У кого на что-то запись,
Спешка, очередь и мрак.
Все выходит сикось-накось,
не по классике, не так,
Как Эдитой Пьехой пелось
И самой до двадцати,
Как мечталось и хотелось
В невозвратной юности.
Даже если есть достаток,
Гардероб с иголочки,
Не пройдет в душе осадок
Беспросветной горечи.
Хоть кричи!
Гнетет забота,
И не греет чья-то лесть.
Есть профком, Доска почета,
Даже праздник женский есть —
Счастья нет…
Ну что ж, бывает,
Перестроимся, учтём…
Баба путь не выбирает,
Хоть идет своим путем.
Ведь недавно
был еще берег.
С выражением зверским лица:
«Уберите Ленина с денег!» —
Вознесенский со сцен восклицал.
А теперь это имя полощется,
И стоит над историей чад.
«Уберите Ленина с площади!» —
Исступленно во Львове кричат.
«Уберите! — вторят в Тернополе, —
Хай загинет мрамора слизь!»…
Это мы, по-моему, пробовали
И, сдается, что обожглись.
Мимо леса, мимо поля,
Отражая ивняки,
Протекает речка Вобля —
Небольшой приток Оки.
Да, такая речка — Вобля —
Против пристани Ловцы.
Кто-то вздрогнет поневоле:
Во, назвали, мудрецы!
Древней муромы созвучье
Потеряло перевод,
Но ясней — всегда ли лучше? —
Скажем, речка «Путь вперед»…
Ведь река не виновата!
Не за нас ли иногда
Розовеет в час заката
Непорочная вода?
Речь текла из дальней дали,
За года — не за века —
Все переименовали!
Рек не тронули пока.
Нелегка зато их доля:
Травят — жизнь недорога!
А она сверкает, Вобля,
И лелеет берега…
Был я веселым, крылатым…
К прозе вернуться пора:
С очередным «дипломатом»
Я распрощался вчера.
Перед потерями стоек,
Но сожалею о том.
Магнитофон «Панасоник»,
С надписью Бокова том,
Ну и мои сочиненья
Кто-то прибрал, и привет!
Я у него, вне сомненья,
Самый любимый поэт.
Пол-России исходил я,
В край из края исходил,
Золотую середину
Я нигде не находил.
Находил золотую осень,
Находил золотую рожь,
Слышал столько прямых вопросов,
От которых бросало в дрожь:
Да иль нет? Отвечай, да скоро!
Как ни кинь — выйдет клин.
Нам во всем при таких просторах
Не найти середин.
Развеселым разговором
Перекручена струна.
Переборы, переборы.
Вот какая сторона!
Вот какая досада вышла —
Снова силы не рассчитал:
Тихо спел — ничего не слышно,
Громко — горло надорвал.
Так ведь б нашей стране бывает
С незапамятных пор:
Мало выпил — не согревает,
Много — так перебор.
Переборы не повторы,
Ни за кем не повторяй!
Наши песни — переборы,
Переливы через край.
Через край все печали наши,
Если радость — так наповал.
Если малость приврал — не страшно,
Важно, чтобы не переврал.
Если в этом не прав — покаюсь,
Но ни шагу назад|
В крайнем случае эту крайность
В нашем краю простят!
Что в родном просторе?
Елки,
А еще тамбовский волк,
А еще на речке Смолке
Боброка засадный полк.
И от Тулы до Рязани,
От Карпат и до Тувы
Есть просторы для дерзаний,
Есть глубо-о-кие тылы.
Не познаешь их, товарищ,
Не пройдешь их без галош,
Их ничем не затоваришь,
Даже песней не зальешь.
Пока партнер его примерный
Фотографирует народ,
Кооператор «Петр I»
Красавиц на руки берет.
Улыбки, взвизги и ужимки,
Румянец скромности горит.
Зато потом
какие снимки —
Петродворцовый колорит!
И как-то даже неприятно,
Что остаемся в дураках
Все мы, которые бесплатно
Носили женщин на руках.
На новогоднем представленье
Слегка спасает опьяненье,
А так попробуй заглонуть
В таком объеме эту муть!
Глядишь на страшных, на красивых,
Ворчишь, а выключить не в силах.!
Но вот последняя лахудра
Выходит…
Слава богу, утро!
В оживленье говорливом
(Очередь — пустяк)
Мужики стоят за пивом:
Хорошо-то как!
Чех какой-нибудь у стойки
Не постиг бы нас:
Не знавал он перестройки,
Не встречал Указ.
Он считает: грязь и толпы
Унижают честь. Дорогой товарищ, что ты!
Слава богу — есть!
Эх, да вряд ли в целом свете
Кто-то нас поймет.
Запил пивом мысли эти
И понес в народ…
Скоро в вышине проснется крона.
Мусор жгут, и воздух чуть горчит.
На суку знакомая ворона
«Имярек!» нахраписто кричит.
Серость, ну чего ты разоралась?
Я и сам выдумывать горазд.
Но надежды сладостной хоть малость,
Мне сдается, имярек не даст…
А. Поперечному
Рим
был отравлен черной икрой,
Взятой с собой для продажи, —
Этой советско-туристской игрой —
Стыдно рассказывать даже.
Мелочь — две баночки! — ерунда,
Прибыль для официанта,
Но предложить и продать без стыда —
Нету такого таланта.
Эти две банки сумку прожгли,
Солнечный Рим омрачили.
Добрые люди и здесь помогли,
Душу мою облегчили.
Улица Кандиа. Стол и навес,
Четверо жителей римских.
Мы говорим переводчика без,
Без искажения в мыслях.
Жесты, улыбки, интерразговор —
Яшин, Кутуньо и Карра.
Вспомнили песню. «Кантаре, синьор?»
И появилась гитара.
Римляне ставят вино — за игру,
Дружбу и город великий.
Я им дарю на прощанье икру
И ухожу, ясноликий…
В Тюмени зимней, вдалеке от дома,
Под серым небом бросилось в глаза:
Не тронута рябина у обкома,
Боярышник не склеван — чудеса!
Зимующих пернатых не хватает?
А может быть, уподобляясь нам,
Они тогда к обкому прилетают,
Когда в других местах
конец кормам…
Позабудется едва ли
Трепет памятного дня,
Как поэты обсуждали
Начинавшего меня.
Мы тогда уж не мечтали,
Что шагаем в коммунизм,
И меня не обличали —
Отмечали мой лиризм,
Не гражданственность, не смелость.
И желали наперед,
Чтобы пелось, как хотелось…
Евтушенко вдруг встает:
«Да рвани же ты рубаху!» —
Слышу в голосе металл.
Но, конечно, не со страху
Я рубаху рвать не стал.
Ну, — во-первых, как-то стыдно
Бушевать при людях чтоб,
Да и жили незавидно —
Бедноватый гардероб…
Был порою ворот тесен,
Но, издав немало книг,
Кроме самых личных песен,
Не срывался я на крик.
Уж, казалось, перестройка —
Всюду ор и мордобой,
Но опять пытаюсь стойко
Быть в стихах самим собой,
Лишь порой вздыхаю на ночь:
Громкой славы не знавал.
Эх, Евгений Алексаныч,
Может, правда зря не рвал!
Ну, хотя бы вам тогда.
А?..
Встал народ стеной на пирсе,
Поплавок у поплавка.
Одинаковые мысли:
Как поймать бы судака?
Пусть разнятся их наряды,
Возраст и аккредитив,
До чего же схожи взгляды,
Устремленные в залив!
И попробуй разобраться,
В чем секрет и где ответ —
Может быть, прочнее братства
В мире не было и нет?
Не страшны им ливень с градом,
Ветер, шторм, девятый вал.
Но не дай бог, если рядом
Судака
собрав поймал…
И я летал за тридевять земель
Еще давно, когда по самолетам
Два раза разносили карамель,
Свободно выпивали…
Да чего там!
Не буду ностальгически вздыхать
О том, что не видали наши дети,—
Им жить да жить, и нам еще пахать,
За перестройку пребывать в ответе.
Все к лучшему — надеяться хотим,
Но все-таки замечу без нотаций,
Что если мы в грядущее летим,
То «Взлетная» могла бы и остаться.