Без маршала Тито (1944+)

Глава 12 Группа пролетарского гнева

Винтовочная граната по сравнению с минометным снарядом — плюнуть и растереть. Но когда в избушку разом попадает штук пять, то получается почти голливудский фильм со спецэффектами.

Взрыв! Взрыв! Взрыв! Языки пламени! Дым, пыль, доски в разные стороны! Крики! Еще взрыв!

И два наших пулемета с правого фланга почти в упор дырявили сложенный из плитняка и крытый ветками неглубокий погреб. От его стенок летела каменная крошка, от стропилец щепки, от крыши листья и труха…

Усташи, кого не убило сразу, щемились в любые укрытия и пытались отползти в сторону, а то и просто закрывали голову руками и прятали лицо. Минута шквального грохота винтовок и автоматов — и почти все сопротивление подавлено, огрызался только самый большой катун с узкими оконцами между крепких бревен. На него постепенно переносили огонь вся наша группа и я опустил «беретту», чтобы оглядеться.

Снаружи три десятка тел, так и не утащенный в катун пулемет, обломки граблей… Краем глаза засек шевеление за вторым погребом — серое сукно почти сливалось с бревнами и камнями. Высунулась и тут же скрылась голова, потом еще раз, уже в другом месте.

Матерый, сука.

Словно звериным нюхом, он почуял самое тонкое место в нашей линии и рванул! Да не один — вперед вытолкнул щуплого парнишку, а сам несся следом, даже не отстреливаясь, а топая сапогами по камням.

Пока я перекатывался, пока вскидывался, они почти добежали до кромки леса, но вслед им стреляли, парнишка вдруг засекся и упал на колени, упираясь рукой в землю. Бежавший сзади даже не остановился, а перескочил через него, бросил раненого!

Вот же сволочь! Я стиснул зубы, прицелился и медленно повел строчку справа налево, навстречу бегущему. Он в нее и вломился… Пули выдрали клочья из бушлата, тело рухнуло за валун, сапоги по инерции нелепо задрались вверх и упали обратно.

Я вскочил и помчался к нему, держа ноги на прицеле, но он не двигался.

Стрельба в катуне затихала, шагах в десяти от лежащего я остановился и на всякий случай пнул небольшой камень прохрустеть по осыпи. Ноль реакции, тело даже не шевельнулось.

Все еще выставив вперед ствол, я обошел валун.

Наповал.

И поделом, не бросай раненых товарищей.

Носки сапог неестественно вывернулись внутрь, на подошве даже шипов нет, кавалерийские, в таких по горам бегать — дурацкое занятие. Я поддел тело ногой и перекатил беглеца на спину — морда ободрана при падении, руки тоже, но это не коренастый. Обернулся вниз — наши обложили большой катун и капитан кричал, высовываясь из-за полуразваленной каменной стеночки погреба.

Побежал вниз, выбирая дорожку в мертвой зоне большого катуна, по дороге проверил парнишку — вокруг все пропиталось кровищей, не жилец, да и глаза уже стеклянные. Совсем молодой, за каким только хреном в крижары подался?

Плюхнулся за погреб где сидел капитан.

— Сдавайтесь! — надрывался он. — Вы окружены! Добровольно сдавшимся народная власть гарантирует жизнь!

В ответ жахнула очередь.

— Ну-ка, капитан, в сторонку, — я отодвинул его и пролез вперед. — Как звать его?

— Кличка «Ранко».

— Прекратить стрельбу! — скомандовал я и заорал в сторону катуна: — Эй, Ранко! Тридцать секунд, потом закидаем гранатами. Выходи без оружия, с поднятыми руками!

В наступившей тишине оттуда послышалось глумливое:

— Кто это там псуется?

Ну, такого шанса я упустить не мог!

— С тобой, свинья, не лается, а говорит майор Сабуров! — и добавил, давясь от смеха: — Слыхал, небось?

А через пять секунд гаркнул так, чтобы услышали наверняка:

— Заряжай!

Ребята дружно лязгнули тромблонами и взяли их на руку.

Еще пять секунд — и на утоптанную площадку перед катуном выбросили автомат, за ним, задрав руки, вылезла первая фигура. Еще автомат, вторая. Еще… Еще… Наконец, выбрался коренастый, с поднятой левой рукой.

— Обе руки вверх!

— Не могу, ранен.

И точно — рукав набухал кровью, капли стекали по кисти и дорожкой падали на землю.

— Вяжи их, ребята!

Мы быстро подошли к сдавшимся, и тут я учуял запах гари.

— За мной! — только и успел крикнуть ближайшему бойцу, практически в прыжке прямо над порогом катуна.

Над головой бахнул выстрел, сзади вскрикнул боец, но я уже выдал очередь веером.

В углу запрокинул голову и хрипло булькал горлом мужик в крестьянской куртке-капоране, с пистолетом в руке, кругом валялось пять или шесть трупов, а в очаге дымилась пачка бумаг.

Обжигаясь, выдернул ее из огня и затоптал. Хорошо, что в суматохе не раздергивали по листочку, а сунули в огонь целиком, наскоро, а то хрен бы чего осталось.

Выбрался наружу — бойца уже перевязывали, живых усташей тоже, крутили им руки и усаживали спина к спине на землю, под охраной автоматчиков.

Коренастый, увидев у меня в руках обугленную по краям пачку аж перекосился и его рожа с широким носом и резкими складками к губам сморщилась в страшную гримасу. Да уж, дал бог морду, с такой хорошо мобилы в подворотнях отжимать, никто не откажет.

Бумаги эмиссара жгли руки не только буквально — в Белграде чрезвычайно возбудились и даже прислали за ними истребитель в Мостар. Сдали все добытые документы курьеру под расписку, всех пленных в местное отделение защиты народа, а вот эмиссара нам предписали доставить в столицу.

И должен сказать, что конвоиром работать нихрена не легко — вагонзаков тут нет, крутись как хочешь. Но работавший еще при королевской власти путеец подсказал, где на складе есть специальные комплекты решеток. Поставили в обычный вагон и получилась эдакая клетка, в ней и довезли за три дня, из которых я спал от силы часов восемь.

Довезли, сдали и только я вознамерился смыться домой, обнять и поцеловать жену, после чего сразу рухнуть в кровать, так хрен — немедленно явиться к Ранковичу!

Явился-то я немедленно, но секретарь усадил меня в приемной ждать. Ну раз так, действуем по-солдатски: можешь присесть — присядь, можешь прилечь — приляг, можешь заснуть — спи. Тем более последнее никаких усилий не потребовало, глаза закрыл и все.

Растолкал меня Слобо Крцун:

— Вставай, четыре часа дрыхнешь, мы больше ждать не можем!

— Дергаете туда-сюда, то Мостар, то Белград…

— Так столица тут, — весело объяснил Крцун.

— Ну и перенесли бы куда поближе, в Сараево, — и пошел я умываться, оставив Слободана недоумевать.

Со слегка посвежевшей мордой сидел и слушал, что еще там стряслось на мою голову. Над горелыми бумагами сейчас колдовали люди Павле Савича, начальника службы шифрования при Верховном, пардон, нынче Генеральном штабе. Но уже с первого взгляда вылезла связь и взаимное подтверждение с «архивом Люде Рукавины», а также с добытым в Салерно и Неаполе. Крцун воодушевленно излагал подробности Ранковичу и Славко, тому хорвату, с которым мы потрошили усташские нычки в Италии. Имена, адреса и подробности лились нескончаемым водопадом и я безобразным образом зевнул, рискуя заклинить челюсть, но следующие слова Ранковича взбодрили не хуже ведра холодной воды на голову:

— Надо бить в центр. Искать Павелича. Готовьтесь.

— А что сразу я? Больше никого нет, что ли?

— Ты, Владо, там уже действовал, — начал выкладывать аргументы Крцун. — Места знаешь, языки, связи кое-какие остались. Опять же, кто Гиммлера завалил? Кто Лера взял? Так что не хнычь, собирай группу. Славко и Ромео с тобой.

По счастью, хоть с прикрытием у нас все нормально: союзники сворачивают базу в Бари, попутно устраивают некое мероприятие с награждением летчиков, техников, и союзников из Службы спасения пилотов. Приглашены русские из Особой авиагруппы, она как раз из Бари оперировала, итальянцы королевские и партизанские, ну и мы до кучи. Объединенные Нации, как на плакатах. Что совсем хорошо — до события неделя, есть время с толком подготовится. Например, отправить оружие морем, а то пассажиры с винтовками и автоматами даже сейчас вызывают подозрения. А вот пистолетов в наградном исполнении можно с собой набрать, пойдут за взятки.

За ту же неделю надо экипироваться в американскую форму. Так-то она у нас была, да мы в ней где только не лазали, и видок получила весьма заслуженный. С такой в строю головорезов стоять — милое дело, а для награждения не очень. Хорошо хоть ее больше сотни комплектов в свое время выдали, подобрали из них наиболее приличные на семь человек. Да, на семь — в списке награжденных и Марко, и Живка, и Ромео, и Небош с Глишей. А Славко так, для компании.

Пока мы собирались да готовились, я выкроил время проверить поднадзорного в Професорской колонии и нашел все лучше, чем ожидаемо. Ольга аж светилась — Кирсанова ее взяла, муттер ворковала вокруг Чудинова, один Сергей мрачноват, но вроде бы отмякает. Особенно под рассказы Николая Алексеевича, как они эвакуировались из Крыма в Галлиполи, из Галлиполи в Сербию и как устраивали жизнь после очевидного разгрома. Но все равно, вбитое в корпусе пока что довлеет.

— Начнут стрелять вас коммунисты, посмотрим, — буркнул брат в тарелку с лапшой, в которой даже плавали волокна курицы.

— Не начнут, — заверил я, — рабочих рук на восстановление не хватает, стреляют только по приговору суда и только тех, кто в крови по локти.

— А если начнут? — с вызовом спросил Сергей.

— Тогда выведу всех. В Аргентину, например. Ты, главное, не выкини какой номер, а то мне так по шапке дадут, что все надежды разом кончатся.

Самым трудным в подготовке оказалось уговорить Глишу. Уперся и ни в какую — я гражданский человек, отвевал, отстаньте от меня все. Не помогало и давление по партийной линии — с подачи Луки Глиша после отставки записался в коммунисты.

Наконец, мы всей оравой приперлись к нему в мастерскую и расселись вокруг. И просто молча укоризненно глядели.

Шестеро на одного.

Он пытался работать, но все валилось из рук, и в конце концов вскричал:

— Да что же мне, всю жизнь по этим горам мотаться⁈

— Не по горам. В Италию летим.

— За каким хреном?

— За медалями.

За день до отправки, когда дел и без того невпроворот, опять дернули к Ранковичу:

— Нашли место, где скрывается Павелич.

— Эмиссар сдал? — догадался я.

— Не только. Еще по каналам доктора Папо, через еврейских беженцев, подтвердили. Плюс еще источник, но тебе о нем знать не надо.

Это хорошо, а то эмиссар мог и липу всучить. А так всего под монастырь подвели — поглавник обретался у францисканцев в Триджано, под Бари.

— То есть наша миссия отменяется, Павелич найден, летим просто за медалями, — удовлетворенно выдохнул я, но тут же обломался.

— Усложняется. Павелича надо выкрасть и доставить в Югославию.

Я аж задохнулся:

— Да… вы… да как…

Потом плюнул, цапнул графин, налил в стакан, выпил, плюнул еще раз и допил прямо из горлышка. Ну как так-то? Одно дело засада в воюющей стране, другое — налет в типа союзной? Да еще если ломиться в монастырь, монахов незнамо сколько положим…

А, нет, знамо — двадцать четыре человека. И шестеро с поглавником.

— Ты же сам говорил, что надо процесс над военными преступниками. Вот, готовим, — иезуитски улыбнулся Лека.

— Обвинители, судьи и адвокаты от союзников будут? — я угрюмо выдернул у Ранковича бумаги и принялся читать.

— Зачем?

— Затем, чтобы потом не голосили, что злые коммунисты устроили судилище. Вам же легче будет, если трибунал международный, никто предъявить не посмеет.

По крайней мере лет пятьдесят, пока два поколения не сменится.

Поупирался я, поупирался, и договорились — с меня подтверждение места, где скрывается Павелич, при возможности похищение. А они готовят международный процесс. А то все я, да я.

Детали ушли обсуждать к Крцуну. Состав — два десятка человек, часть прибудет морем. Деньги на такое дело выделят. Явки местные тоже дадут. Несколько вариантов отхода, тоже морем — вряд ли после акции мы сможем вернуться нормально, на самолете, уж Павелича точно не воздухом везти. К тому же чую, без стрельбы и обострений с итальянцами и союзниками не обойдется.

Обсудили процедуры связи и кучу всего остального. Эх, как хорошо было раньше — поднял винтовку, подрыгал ей вверх-вниз, значит, свой, больше ничего знать не надо.

— Заодно присмотри, что Михайлович делает, он так и сидит в Сан-Джироламо.

— Один?

— Нет, ближайшие соратники и охрана, человек сорок, самые бешеные.

Час от часу не легче…

Напоследок Крцун порадовал:

— Пунишу Радича арестовали. И посадили досиживать срок, который ему королевский суд назначил.

— Что, под домашний арест??? — в такой гуманизм новой власти как-то не верилось.

— Нет, в обычную тюрьму, — оскалил свои лошадиные зубы Крцун и подмигнул: — Изменили ему условия отбывания наказания.

Выходит, в ОЗНа про ситуацию с Сергеем знают.

45-й госпиталь общего профиля сворачивался вместе с авиабазой. Разбирали койки и операционные, сортировали имущество — это в Штаты, это другим госпиталям, это продать, а это выбросить. И над круговоротом предписаний, материальных ценностей, пересортицы и отчетов царил Эндрю Мак-Кэроу, щеголявший пятью новенькими полосками на рукаве.

— Тебя можно поздравить со званием? — потыкал я в шеврон.

— С тремя!

Андрей, как оказалось, после перехода из писарей целый год трудился делопроизводителем госпиталя, на должности сержанта первого класса. А в американской армии разумный принцип — если ты год успешно прослужил на месте, которому по штатке соответствует более высокое звание, то его присваивают автоматически. И полно случаев, как сержанты прыгали в уоррент-офицеры, те — в лейтенанты, даже ходила история, как капитан стал полковником. Вот и Макаров скакнул аж на три ступеньки, а когда я попросил найти американские пилотки, две машины и повязки военной полиции, только спросил:

— Что, выгодное дельце?

— Денег нет, но вы держитесь, — я выкатил сержанту три специально припасенных для него «люгера» с гравировкой и золочением. — А дело опасное, Андрюх. Но если попадутся бабки, ты в доле.

— Я на тех девятистах долларах неплохо поднялся, но если будут еще, не откажусь! — выдал голливудскую улыбку Мак-Кэроу, рассовывая пистолеты по карманам.

Машины, повязки и даже три каски с буквами «МР» нашлись быстро, труднее всего, к общему удивлению, оказалось с пилотками. То есть пилоток-то навалом: синие, серые хаки, хлопковые и шерстяные, даже флотские белые, а вот обычных, подходящих под нашу десантную форму — хрен да ни хрена. А мотаться под носом у четников и усташей в наших «титовках» с красными звездочками несколько неразумно.

Но Андрей обещал достать хоть из-под земли, а пока выдал пару фуражек и несколько кепок, в которых мы раскатывали около интересующих нас адресов. Судя по тому, что нам частенько попадались ни разу не военные итальянцы в новых шмотках армии США, а то и верхом на «виллисе» с гражданскими номерами, дела у Андрея и его коллег шли неплохо.

Четники вокруг Дражиного логова вели себя весьма свободно — оккупировали ближайшую тратторию, откуда было так удобно наблюдать, не скрываясь, торчали у ворот с оружием (пусть и пистолетами, но все-таки) — чувствовали себя вообще как дома. Мы пару раз проехали мимо, не рискуя останавливаться, посверкали улыбками а-ля простые американские парни и постарались запомнить как можно больше этих бородатых.

А вот в Триджано нас ждал облом, францисканскому монастырю не хватало только транспаранта «Добро пожаловать отсюда».

Двухэтажные братские кельи и бытовой корпус соединяла церковь, между ножками получившейся буквы «П» — малюсенькая площадь десять на двадцать метров. Три входа — с улицы ворота на хоздвор, с переулка ворота за кельями или через храм. Зайти помолиться еще можно, на что мы отрядили Ромео и Славко, как урожденных католиков, но все остальное либо наглухо заперто, либо забрано частыми коваными решетками, либо вообще закрыто тяжелыми ставнями. Стены рустованные, лезь-не-хочу, но парапеты крыши густо поблескивают битым стеклом.

Негостеприимное место. И монахи молчаливые, вечно в капюшонах по самые брови или еще ниже. Уткнутся в землю, руки в рукава, сандалями топ-топ-топ, не обращая внимания на мирское, только по росту и отличить можно.

Не по зубам задание — ждать, когда Павелич высунется нет времени, штурмовать в лоб нет сил, лезть внутрь без плана монастыря нет дураков. Военных в городке, слава богу, тоже нет, но карабинеры и полиция — в пятистах метрах по Виа дель Понте.

Славко предложил холмсовский метод из «Скандала в Богемии» — при шухере святые отцы наверняка попытаются эвакуировать наиболее ценное, то бишь Павелича. Нам остается напасть с улицы, на переулке выставить засаду… Только людей не хватает — минимум полсотни нужно, а нас два десятка.

В грустях приперлись на торжественный митинг или как оно называется, посвященный закрытию базы. Народу полно, кругом флаги-ленточки, оркестр дудел, журналисты строчили, фотографы щелкали, хотя чего тут праздновать непонятно. Все разъяснилось чуть позже: командование базы передавало местным властям постройки и часть имущества. Причем местные власти вид имели самый мафиозный, я им не то что город, я им банку пива подержать не доверил бы.

Забавно, что крупные знатоки балканского вопроса в лице американцев, пригласили и четников. Ну, типа, когда-то, где-то, кто-то из них спас какого-то американского пилота и теперь десяток бородачей хмуро таращились на окружающих.

— А что если их на монастырь натравить? — тихо шепнул Славко.

— А самим ловить в переулке? А если они вломятся и убьют, тогда что?

— Чтобы вломится, время нужно, успеет удрать. А коли убьют, невелика беда, — ощерился контрик.

— У тебя есть как закинуть информацию четникам?

— Есть. А еще один канал прямо сейчас организуем.

Мы быстро обсудили порядок действий, Ромео с Небошем скинули куртки и, оставшись в свитерах, как многие из местных, потихоньку перебрались поближе к четникам. И принялись обсуждать новость — оказывается, гадкий диктатор и убийца Павелич прячется тут, совсем рядом! То есть, «обсуждал» в основном Ромео, на итальянском, а Небош ему подыгрывал, выдавая время от времени «Che?», «Come mai?» «Ma dai!» и другие междометия.

Первый круг прошел безрезультатно, но в самом конце, уловив во внезапной паузе слово «Павелич», стоявший ближе всех бородач навострил уши. Ромео рискнул пойти на второй заход и не ошибся — бородач дернул за рукав еще одного, тот — третьего и через минуту человек пять напряженно вслушивались, делая вид, что их совсем не интересует ни улица в Триджано, ни название монастыря, ни численность монахов…

Небош в очередной раз вякнул «Не может быть!» и Ромео завершил выступление:

— Я же вольнонаемный при штабе, видел, как за ним отправляли двух важных чинов из разведки, и слышал, как потом они ругались, что не удалось договориться!

Четники по одному слиняли, затем дошло до награждения — ребятам обломились разные медали, а мне аж «Бронзовая звезда». И десятк пилоток, Эндрю расстарался, как и обещал.

Жабогадюкинг мы наблюдали издалека, из соседних кафетерии и пастицерии. Лавандерию не задействовали, как и похоронное бюро, хотя оно весьма в тему. Пять наблюдателей на улице, еще десять и три джипа растыканы в разных местах переулка, последние пятеро, включая Марко и Живку, остались на базе, изображать наше присутствие.

Четники приехали на трех изношенных разномастных грузовиках, которыми ловко заблокировали входы-выходы с улицы. В церковь они ввалились без проблем, замки ворот подорвали и лихо ломанулись внутрь.

Дальше все пошло не совсем по плану — судя по звуку, мирные монахи осуществляли заповедь «не убий» с помощью многозарядных предметов культа. А уж когда один за одним начали рваться кадила и заговорил скорострельный пастырский посох, крики из монастыря могли разбудить даже мертвого.

Местное население, через которое однажды прокатился фронт, немедля попадало под столики, предоставив нам свободу маневра. Минут пять довольно громкое толкование Евангелия в монастыре то затухало, то разгоралось снова, а потом задние ворота в переулок чуть-чуть приоткрылись, в щель просочились и засеменили от монастыря четверо.

Темно-серые рясы, подпоясанные веревками, капюшоны на глаза…

— Ботинки! — радостно ткнул пальцем Славко. — А должны быть сандали! Вперед!

Не иначе, божьим попущением никто не поломал ноги, когда мы на ходу запрыгивали в джип и не вывернули руки, когда на ходу цепляли повязки военной полиции.

Славко гуднул два раза долгим и три коротким — сигнал начала операции, по которому навстречу нам двинулся Глиша с бойцами, а неизвестный итальянский товарищ заблокировал своим грузовичком Виа дель Понте на полдороге к полицейском участку.

«Монахи» прибавили шагу, но с другого конца переулка подъехал Глиша и ловко поставил машину поперек закоулка метрах в двухстах от монастыря, блокируя проход. Четверо в рясах развернулись было обратно, но там уже затормозил наш джип, подняв тучу пыли и отрезав отступление.

— Fermare! — скомандовал я.

Монахи остановились, двое заозирались, третий сунул руку под рясу.

— What the heck is going on? — рявкнул я, соскакивая на землю.

— Siamo monaci, — забормотал один из монахов, — e siamo attaccati!

— Per favore portaci al sicuro, — добавил второй.

А третий, тот, что шарил под рясой, уставился на нашу пятилепестковую нашивку.

— Papers? — рявкнул я еще раз и добавил, изображая работу мысли: — Identificazione?

Первый монашек заменжевался, а четвертый поднял голову, чтобы разглядеть нас поближе и приоткрыл лицо — лет за пятьдесят, густые брови, квадратная челюсть, эдакий Брежнев балканского издания.

— Это он, — не сдержался Славко.

— Засьеда! — завопил третий и выхватил из-под рясы пистолет. — Спасавайте Поглавника!

Но ребята во втором джипе выхватили быстрее.

Глухо хлопнули два выстрела, третий упал. Славко прыгнул и в полете врезал рукояткой пистолета по башке первому, я достал второго, а Небош от души приложил остолбеневшему четвертому.

— Тела в машины, сваливаем!

— Стой, там наверняка бумаги, — процедил Славко.

Ну где-то он прав, архив поглавника как бы не важнее самого поглавника.

— Забирай тело, мы в монастырь, — на ходу решил я.

Выхватили лежавшие под сиденьями МАВ-38 и рванули к воротам. Едва добрались, как внутри бахнул карабин и шарахнула автоматная очередь.

— Небош и Ромео снаружи, остальные со мной.

Первая двойка крест-накрест зашла в темный провал двери, следом, прикрывая друг друга, остальные. Не знаю, чем должно пахнуть в монастыре — пергаментом? ладаном? — но тут воняло порохом и кровью, смертью и ненавистью.

После четницко-усташской резни живых во всем монастыре сыскалось только восемь человек — семеро раненых разной степени тяжести и один тучный монах на кухне, за плитой. Стоял на коленях спиной к двери и молился, как и подобает истинному монаху. Ну мы его и заперли, чего зря душу губить. Вообще-то францисканцы тут попадались разные, чуть ли не половина валялась с оружием и, судя по гильзам и лежавшим напротив четникам, владели они им неплохо. А два трупа у входа из церкви так вообще в усташских мундирах. Представил, что мог бы учудить внутри Марко, и возблагодарил себя за предусмотрительность.

Парами пробежались по всем помещениям, интересными признали кабинет настоятеля и еще одну комнату на втором этаже, которую украшали распятие, несгораемый ящик и письменный стол.

Пока содержимое стола запихивали в найденные тут же портфели, вызвал снизу Ромео, разобраться с бумагами в келье аббата. Глиша колдовал над ящиком, но развел руками — без инструментов никак.

А ящик тяжелый, сука. Замучаемся тащить…

— Давай-ка его в окно! — скомандовал Глиша.

Мы подняли ящик на руки, как тараном вышибли ставни и решетку. Он вылетел наружу, со всей дури грохнулся на булыжную мостовую, перекосился и треснул. Подскочивший Глиша оглядел пациента, метнулся к грузовику за монтировкой и раскурочил недосейф.

Местные жители осмелели минут через пять после прекращения стрельбы и полезли на улицу. Пришлось наорать на них и даже пальнуть в воздух, чтобы никто не мешался, пока мы занимались погрузкой в трофейные машины.

Уже трясясь по дороге из Триджано, пытался представить, как Славко вывезет не только Павелича, но и все его бумаги. В конце концов плюнул: пусть у контрика голова болит, а я боевик, я свое дело сделал, теперь могу лететь домой, к жене и будущему сыну.

Но в коридорах армейского барака при авиабазе, где нас поселили, меня встретили двое из ларца, добрый и злой:

— Господин Мараш, какая неожиданность! Если мы правильно помним, вы хотели повидаться с полковником Хадсоном?