Без маршала Тито (1944+)

Глава 17 Сесть, суд ушел!

— Говорил же, начнут вас коммунисты стрелять, — невесело позлорадствовал брат. — В Аргентину он выведет, как же…

Мы сидели на нижней койке голова к голове и тихо-тихо обсуждали положение. Вот что брату сказать? Это не те коммунисты? Зря никого не сажали? Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка? Хрена там, в прошлый раз в неразберихе винтили, а тут прямо на вокзале встретили.

Оглядел камеру — узкий пенал метра в полтора шириной, две железные койки одна над другой, параша у двери. Встал, в три шага обошел все помещение — вместо окна под потолком дырка в один кирпич, забранная снаружи решеткой. Тусклая лампочка ватт в пять. Стены с облупившейся штукатуркой, въевшийся запашок овощной гнили — наверное, при Милице здесь хранили картошку или другие продукты. Если так, должно быть еще одно отверстие для вентиляции… Точно, на стенках слева-справа от двери даже два, замурованы. Под ними чуть-чуть выступает по кирпичу, на высоте метра два с небольшим. Встал на парашу, потрогал — один сидит крепко, а до второго не дотянутся. Посмотрел на брата — тяжелая работа на свежем воздухе пошла ему на пользу, уже не тот злобный вьюнош, поздоровел, в плечах вроде бы раздался. Не мальчик, но муж.

Сел обратно, спросил, едва шевеля губами:

— Ты мне лучше скажи, как ты сюда попал. Удрал?

— Смеешься? Были на работах, подъехала машина, усадили, увезли.

Значит, Сергея взяли только для приманки, а нужен был я. Поэтому сейчас главное — понять, зачем я потребовался именно советским. Что я им сделал, кроме хорошего? Ну, с англичанами и американцами общался, но это не криминал, во всяком случае, тут можно пришить шпионаж против Югославии, а СССР не при делах. Если кто ко мне претензии имеет, так разве что «старики»… Стоп, а это похоже! Сами они арестовать не могут, Ранкович или Зечевич пошлют их с такими запросами нахрен, что остается? Только советские.

А всякие Жуйовичи-Пияды как раз с советскими посольством и миссиями вась-вась, изо всех сил демонстрируют преданность Москве, их вполне послушают. Наплетут про какой-нибудь «военно-фашистский заговор» во главе с Владо Сабуровым и поминай как звали.

Поминать начали с самого утра, когда меня привели наверх.

С вселением полувоенной организации дом начисто утратил шарм уютного гнездышка красивой женщины. Появились грубые шкафы, с которыми лучше всего сочеталась не исчезнувшая малиновая козетка, а жестяные инвентарные номера, криво прибитые гвоздями. Из всех фарфоровых и хрустальных безделушек остались разве что пепельницы.

Новые хозяева вместо формы носили гражданские костюмы в мелкую полоску, но подбитые ватой, по нынешней моде, плечи, выглядели без погон странно пустыми. Даже охрана носила не фуражки и гимнастерки, а шляпы и галстуки.

Допрос, по моим ощущениям, начался часов в восемь. И пошло-поехало…

С происхождением все понятно — белогвардейская сволочь, которой самое место у Власова или в Русском корпусе. Тем более, что там служил брат. Родственные связи, канал передачи развединформации…

Где был в апреле 1941 года? В Белграде, при занятии его немцами? Кто может подтвердить? Кто может подтвердить ликвидацию немецкой группы? Поджог посольства? Некому? Так и запишем.

От вопросов я понемногу стервенел — выходило, что я никто и звать никак, все придумал и вообще шпионская рожа. Мало того, тогда между Германией и СССР действовал пакт и я де-юре напал на военнослужащих и посольство дружественной страны… А если добавить остальные эпизоды, то светил мне полный букет по той самой 58-й статье, хотя Владимир Сабуров никогда не был гражданином ни СССР, ни Российской империи. Впрочем, кого это волновало?

О моей «вербовке» Петренко даже не вспоминали — в доме Продановичей, который во время войны отжало себе гестапо, теперь устроилась не военная контрразведка, а миссия НКВД. Не вся, наверняка в Белграде это не единственное подобное место, но тут удобно — большой дом, на отшибе. Можно держать человека сколько угодно, никто не спохватится.

Допрашивали «мягко», то есть без рукоприкладства, но долго.

Что делал в Сараево? С кем из усташей контактировал? Кого убил? Кто может подтвердить?

По всему выходило, что настоящих свидетелей у меня — только ребята. Марко, Небош да Глиша. Живку с Альбиной я сразу зарекся в это тащить, да и ребят, по здравом рассуждении, тоже. Если против меня играет серьезная сила, то утопить нас вчетвером ничуть не сложнее, чем одного — представить организованной группой и всех делов.

Расскажите о контактах с четниками. Что делали в Пожеге, Кралево, Ужице. Кто может подтвердить. Точные даты. Время до минуты. Сколько пробыли в комендатуре четников в Пожеге?

Чем дальше, тем больше я убеждался, что меня сдали «старички» — уж очень вопросы шли в русле «фочанского процесса», ровнехонько на те же самые точки давили. Очень вряд ли, что НКВД могло за недолгое время пребывания в Югославии столько выяснить. Им на генералов нужно десятки досье насобирать, где уж с майором заморачиваться. Нет, точно, сдали советским все материалы из Фочи.

Какие связи с Романийской бригадой так называемой «Югославской армии на родине»? Где сейчас поручик Дериконя? Почему часть приведенных четников дезертировала?

Спокойствие, только спокойствие. Все моральные силы уходили на то, чтобы на заорать и не послать следака матом. Ну в самом деле, я им что, папа? Каждого четника должен отслеживать и стеречь и сопельки вытирать, чтобы они, не дай бог, не свалили в сторону? Это при том, что первые два года переходы из партизан и обратно совершались постоянно, а порой и не по одному разу.

С какой целью обстреляли аэродром Райловац? Где была бригада? Где рота? Где противник? Почему действовал без приказа?

Ну да, сейчас, в сорок шестом, хорошо об этом рассуждать. А так-то у нас партизанская война была, не всегда можно было отдать или получить приказ, приходилось действовать по собственному разумению.

Как передавали данные для налетов немцам? Как наводили самолеты?

Если я взбеленюсь, то проиграю, им только того и надо. Занудно и не торопясь объяснял обстановку, свои действия, вспомнил чуть ли не всю штурмовую роту поименно…

Какие у вас были отношения с капитаном Слобо Бобичем? А с Верицей Проданович?

С капитаном враждебные, с Проданович самые близкие. Интимные.

В полдень следователи и стенографисты поменялись, а я нет. Даже поесть не предложили, да что там поесть, попить давали очень изредка, хотя сами чай гоняли только в путь.

Действительно, что с врагом церемонится?

Вторая пара трясла на события после Фочи — что делали в Белграде и далее. «Старики» тут не обладали полной информацией и я немного расслабился, но не тут-то было!

Опишите, как происходила облава в Сеньяке. Как передавали данные в гестапо?

Не сдержался, посоветовал не заниматься фантазиями, а опираться на факты.

— На факты так на факты, — легко согласился следователь и развязал тесемки на толстенькой папке. — Ну, рассказывай, за что тебя выпустили из гестапо?

Вот тут я чуть со стула не свалился:

— Чего???

— Вот запись из архива лагеря в Банице, — он показал мне издалека страницу журнала учета арестованных, — «поступил арестованный Владимир Сабуров» и далее отметка об освобождении.

Некоторое время я ловил ртом воздух, а потом выдохнул:

— Так это ж Марко!

— Какой Марко?

— Участник нашей диверсионной группы, мы внешне похожи, действовали под легендой братьев. Меня разыскивало гестапо, его арестовали по ошибке, но выпустили после опознания, на которое привозили мою мать и моего брата. В архиве Баницы должны быть протоколы.

— Проверим, — бесстрастно закрыл журнал нквдшник.

Ф-фух. Что в моем положении хорошо — ничего придумывать не надо, а правду говорить, как известно, легко и приятно.

Еще гоняли по диверсии в Гойло, по контактам с тамошними немцами, вытрясали, где я провел столько времени в одиночестве (это когда тифом заболел), как организовал прорыв Михайловича на Зеленгоре, как сидел у итальянцев в Мостаре и почему сдался немцам под Ясеновацем…

Вот истинно, любое событие можно вывернуть так, что сам не узнаешь. Так что вопрос «С какой целью приписал себе участие в ликвидации Гиммлера?» воспринял уже как должное. Ну в самом деле, шлялся где-то со своими дружками, а там неизвестные стране герои грохнули рейхсфюрера. Я уже подумывал рассказать про заговор рептилоидов и мировое правительство, но вернулась первая пара следователь/стенографист, и…

Где был в апреле 1941 года? Что делал в Белграде, при занятии его немцами? Кто может подтвердить? Адреса, фамилии? Кто может подтвердить ликвидацию немецкой группы? Как осуществлял поджог посольства?

В камеру вернули около полуночи, так и не покормив. Дико болела голова от обезвоживания, в подвале, наплевав на все тычки конвойных, я присосался к бачку с водой, втянув если не все содержимое, то половину точно.

Малость пришел в себя и понял, что эти расклады, тем более с отчетливой перспективой «шпионаж-суд-Сибирь», мне ни хрена не нравятся. Надо удирать, но куда? Даже если найти Сайкиного дядьку Уроша, то где гарантия, что он не сдаст? Теперь ведь и в Румынии, и в Венгрии, и даже в Австрии советские, а контрабандисты предпочитают с властями не ссориться, а договариваться. Бежать к морю? Объявят розыск, а меня в Отделении защиты народа и в Корпусе народной обороны многие в лицо знают, опять же, афишки с моей физией напечатать не проблема. Кроме того, надо кровь из носу предупредить «младоюгославов» — передать весточку если не Миловану, то хотя бы Арсо, Ранковичу или Рибару. То есть бежать надо как раз к ним, а там пусть судят, но свои.

Выдал расклады брату, он только хмыкнул:

— Мне безразлично, я и так смертник, терять нечего. Мать только жалко. И сестру.

— Ладно, слезу не пускай, выберемся. Ты здесь какой день?

— Четвертый.

— Схема охраны?

— Днем полно народу, — по-военному четко ответил Сергей, — к ночи почти все уезжают в город. Остаются старший, телефонист и шесть человек на три смены. После отъезда проверяют наличие в камере.

— Ага, похоже на то, что я успел увидеть. Ночуют все в этом доме?

— Нет, половина. Телефонист, старший, один караульный внизу, второй наверху. Остальные четверо отдыхают в гостевом, маленьком. Там вроде казармы.

— Еще кто-то есть?

— Приходящая прислуга, утром привозят, в обед увозят.

Ну что же, не все так страшно…

— Ладно, за дверью лестница наверх, во двор. Справа за углом дверь из дома в сад, за ней ванна и комната прислуги. Слева гостевой домик, за ним должен быть сарайчик с инструментом…

— Откуда ты… — обомлел брат.

Не успел ответить, что я тут фундамент под гостевой домик рыл, как за дверью раздались шаги.

Скрипнул глазок и тут же закрылся — сидельцы на месте, один стенку подпирает, руки в карманы, второй сидит.

— Неважно. Значит, ночью смена один внизу, один наверху…

Что караульные из НКВД, понятно, но там очень по-разному служат. Эти, например, точно не тюремщики, максимум войска по охране тыла фронта, стерегли разве что гауптвахту. Гражданская одежда на них сидит колом, видно, что ребятам в ней неудобно, не привыкли еще. Значит, шансы есть.

Приложили уши к стенам — я к одной, Сергей к другой. Наверху сворачивали деятельность, каблуки простучали по крыльцу, хлопнули дверцы машин… Все, уехали.

— Начали.

Сергей подставил руки, я поднялся над дверью и уперся руками в одну стенку, а ногами в другую. Теперь главное, чтобы проверка быстро пришла, долго я так не продержусь, даже несмотря на выступающие кирпичи. Полегче, конечно, чем полчаса в планке стоять, но все равно, к такому меня судьба не готовила.

Скрежетнул глазок и тут же загремели ключи — в камере один арестант!

Караульный ввалился, сжимая в руке пистолет и осматривая камеру безумными глазами, пытаясь понять, куда делся второй. Тут я и свалился ему на голову в самом буквальном смысле.

Бац! Бац!

Мы с Сергеем почти одновременно вломили нквдшнику, он даже не пискнул. Повязали, сдернули ремень, ботинки и пиджак, забрали оружие.

— Погоди, не обувайся, — остановил я Сергея. — В доме еще трое.

На цыпочках выбрались, свернули направо. Я тихонько подергал дверь — заперто. Да, сейчас бы отмычки… Ладно, есть еще вариант.

Прошли чуть дальше, садовая лестница лежала на своем законном месте под окном каморки. Пошуровали вокруг, нашли проволочку, тихо приставили лесенку, я влез, поддел запор… Верно Глиша говорил — на парадной двери замки танком не свернуть, а вот про другие входы-выходы забывают.

Старший нагло дрых на милиной кровати. Ну что же, нам легче — дали по башке и отыграли свое, гори оно огнем. Внизу телефонист тоже давил массу, уронив голову на столик с тремя аппаратами, второй караульный спиной к нам читал газету, но когда я подобрался совсем близко, вдруг резко свернул ее и встал мне навстречу.

Точнехонько под прямой удар в челюсть.

Черт, я так когда-нибудь руку себе сломаю…

Проснувшийся телефонист подскочил, но промолчал — черное дуло кого хочешь заставит закрыть рот, а что Сергей выстрелит, сомнений не возникало, уж больно у брата на лице все проявлялось.

Минут пятнадцать ушло, чтобы оглушить, раздеть и связать охрану, вставить кляпы из подручных материалов, переодеться самим, выдернуть провода и привести телефоны в негодность. Вспомнил про тайник Милицы в спальне, где она пистолет держала, поднялся — пусто. Ну и правильно, не должно все время везти. Еще пять минут — проверить караульного в подвале.

В гостевом домике тихо, только ночной воздух слегка дрожал над трубой — подтапливали, стенки там тонкие. Все, теперь садовую лестницу к забору, в тени большого дома, шляпы на головы и ходу!

— Куда бежим?

— На юг, Серега, на юг. Там глиняные карьеры…

А за ними — кладбище. Все привычным путем: кутузки и кладбища, кладбища и кутузки.

Но они позади, а на воле хорошо! Свежий воздух пах зеленью и весной, на темном небе гуляли редкие тучи, на минуту-другую накрапывал и тут же прекращался дождик…

Два или три километра мы одолели быстрым шагом за полчаса, проскочили Хаджипоповац, где Сергей все время смотрел направо, на улочки, шедшие прямо в Професорску колонию. Но нет, туда нам точно нельзя.

А еще нельзя в МВД, в ОЗН и другие заведения с охраной. Тем более, что во многих имеются советники из СССР и мы мгновенно засветимся.

Но я знал место, куда можно. Далматинская улица, угол Приморской — пятиэтажный дом в четыре окна по фасаду, одна-две квартиры на этаже, все национализированные…

Лука открыл не сразу — да и кто на его месте в два часа ночи кинулся бы открывать? Он сумрачно разглядывал нас сквозь приоткрытую на цепочке дверь и только убедившись, что это я, впустил в квартиру.

— Что стряслось? — спросил член горкома Коммунистической молодежи.

Да, считай, сделал карьеру, двадцать три года Луке, дальше все по плану: секретарь омладинцев, потом в «большой» горком, годам к сорока изберут в Центральный комитет, а там чем черт не шутит… Нет, даже не к сорока, раньше — Лука парень известный, у Милована на хорошем счету.

— Да ничего особенного, мы из тюрьмы сбежали.

Лука фыркнул:

— Вечно ты, Владо, либо чушь несешь, либо в историю вляпаешься. Кофе будете?

— Лучше пожрать дай, сутки без еды.

— Лука, что там? — спросил сонный женский голос из трехкомнатных глубин.

— Спи, риба, срочные дела, — ответил Лука, а потом добавил для нас: — Невеста.

Я только махнул, моральный облик товарищей коммунистов меня вообще никак не волновал, особенно в нынешней ситуации. Ее-то я и поведал Луке, не без удовольствия наблюдая, как вытягивается у него лицо.

— М-да… — резюмировал горкомовец. — В МВД тебе нельзя, там русские. В ОЗНа тоже…

Я угукнул, а Лука вздохнул и принял решение:

— Позвоню дежурному по ОЗН, скажу, что у меня срочное дело к Ранковичу.

Лека объявился утром, когда мы дрыхли на диванах в гостинной (и даже проспали исчезновение неизвестной подруги), выслушал детали эпопеи и минут пятнадцать курил, время от времени названивая по телефону за закрытой дверью.

Наконец, он вышел, попросил Луку увести Сергея и выдал:

— Мы вас арестуем.

— С хрена ли? — не сказать, чтобы я не ожидал такого поворота, но все-таки…

— Сидеть будете во внутренней тюрьме ОЗН, — продолжил Ранкович.

— Слушай, может, мы просто смоемся? Заляжем на дно в Боснии или Черногории, пока все утрясется?

— Если я тебя спрячу, это всплывет, а у нас и без того напряженные отношения с русскими, — отмел мои планы Лека. — «Старики» все время апеллируют к Москве, а там только рады использовать нашу свару для усиления собственных позиций.

Он докурил сигарету и добавил:

— Потом будем судить.

Я только развел руками.

— Пойми, Владо, я не знаю, кто сдал тебя русским. А их надо вытащить на солнце, ты же понимаешь, что сдавая тебя, они копали под Милована и всех нас.

— И чем тут поможет суд?

— Я затребую у русских материалы, и мы подготовим процесс так, чтобы защита заведомо была сильнее. Тогда «старикам» ничего не останется, как влезть самим, с новыми обвинениями.

— То есть ловля на Влада Сабурова? Ну, с точки зрения живца, так себе идейка.

— Другой пока нет. Даже если вдруг тебя осудят…

Я скорчил такую рожу, что Ранкович поперхнулся.

— … даже если вдруг тебя осудят, посидишь годик-другой в Далмации, у пляжа. Изменение режима содержания, помнишь? — Лека подмигнул и закруглился: — Жди, за вами приедет Крцун, а я к Миловану.

Скандал с «бегством» вышел на самый высший уровень — выдать меня миссия НКВД затребовала сперва у Ранковича, а потом и у Джиласа, но получила отказ. Дескать, мы сами с усами, арестуем и осудим своих шпионов без помощи извне. Привыкшая к самостоятельности партия почти вся поддержала свое руководство, даже кое-кто из «стариков», не посвященных в ситуацию до конца, заявлял, что родившийся в Югославии гражданин Югославии, никогда в жизни не бывавший ни в Российской империи, ни в СССР, не может быть подсуден советским властям.

На волне этого возмущения Милован сумел провести ограничение численности нквдшников в стране. Москва с ворчанием, но уступила, поскольку на кону было создание Коминформа и размещение его руководящих органов как раз в Белграде.

Причем в Коминформ вошли не только партии из «советской зоны» от Польши до Австрии, но также итальянцы, французы и греки. Могли еще быть албанцы, но буквально за месяц до того Албания вошла в состав Югославии.

А Джилас и компания воспользовались таким поводом, чтобы поставить в Скупщине вопрос о переносе столицы в Сараево — дескать, было бы неправильным оставлять столицу в Белграде, тем более при сохранении названия «Югославия», а то внезапно выросшему мусульманскому населению обидно будет. А из Белграда, где сейчас госучреждения друг у друга буквально на головах сидят, все съедут и межпартийные органы смогут разместиться с удобством.

В Сараево переезжали не все, Генеральный штаб, к примеру, оставался на месте — ну, просто по соображениям систем связи и логистики. Но «старички» все равно встали в раскоряку — как же так, ЦК в Боснии, Коминформ в Сербии? При таких раскладах трудно каждый день бегать с отчетами к советским кураторам.

Зная злопамятность НКВД, в тюрьму я сел спокойно, не потребовалось даже просить, чтобы меня спрятали в бронированную камеру и приставили вооруженную охрану. Там и досидел в относительном комфорте до начала «процесса английского шпиона Мараша-Сабурова».

Судили меня открыто, с отчетами в газетах и по радио, под ликование «старичков». Вукманович даже статьей разродился, о пролезших в партизанское движение негодяях. При том, что оснований не доверять Ранковичу у меня никаких, ощущения все равно поганые. Даже просто наличие двоих конвоиров за спиной напрягало неимоверно.

ОЗНа подготовило все так, что я только диву давался, даже нашли тех людей, с которыми мы немецкое посольство потрошили. Натуральный пинг-понг получился:

Подсудимый, где вы были в апреле 1941 года? — Вышел дядька Йован и живописал, как Владо Сабуров спасал тонущих девочек из Дуная;

Что делали при занятии Белграда немцами? — свидетель, бывший полицейский, подтвердил, что подсудимый показал место, где была уничтожена немецкая разведгруппа;

Что делал в Сараево и Боснии? — Родня Живки рассказала, как мы выводили беженцев;

Контакты с четниками? — А вот вам лично бывший поручик и командир Романийской бригады, а ныне майор ЮНА Дериконя;

Почему обстреляли аэродром Райловац без приказа? — у друже Кочи Поповича, генерал-полковника и команданта 2-й армии, несколько иное мнение;

Что связывало с осужденной и расстрелянной Верицей Проданович? — товарищ Слободан Пенезич Крцун на закрытом заседании дал показания, что шпионку разоблачил как раз подсудимый;

Гестаповский арест? — Очная ставка Марко и Сабуровых, подтверждающая версию с опознанием.

Через неделю такого цирка, в суд по одному, а потом и группами, заявились Пияде, Жуйович, Хебранг, Гошняк и примкнувший к ним Вукманович, не считая фигур помельче. Тут уж в ход пошли самые нелепые выдумки, например, в присвоении золота Хадсона и Павелича. Но против накладных и актов приемки с полным описанием и указанием веса такие предъявы не работали.

А я все больше убеждался, что надо валить. Не в Аргентину, но как минимум в отставку. Ну его нафиг, эти политические игры, я подписывался фашиков бить, а не в эти жернова лазать.

Венцом стало обвинение меня в смерти друже Тито — дескать, Владо Сабуров самовольно оставил позиции и спасал американцев, вместо того, чтобы грудью закрыть товарища маршала! Тут я отчасти Пунишу Рачича понял — будь у меня пистолет, сильно бы поредела фракция стариков, а так только вскочить хотел и покрыть слоем псовок, да конвоир вовремя руку на плечо положил, удержал.

Ради ответа на эту инсинуацию в суд вызвали Арсо с помощниками, они под присягой показали, что приказ Сабурову вывести американцев отдал лично Тито.

Вот после этого «сторона обвинения» несколько сникла, а я твердо решил подать в отставку. У меня семья, дети и полна грудь орденов. Хватит, буду тренером по стрельбе или спортивным функционером. В конце концов, Югославии нужен Олимпийский комитет.

Не знаю, сумел ли Ранкович выявить всех внутренних недоброжелателей, но по материалам суда можно написать вполне приличную историю народно-освободительной войны, не меньше чем в четырех книгах. А еще ежедневные заседания и говорильня вымотали меня больше, чем месячное отступления с боями. Одно счастье, в зале все время были друзья и знакомые — от оружейника Франьо до проректора Белградского университета и член-корреспондента Академии наук Павле Савича, от главного хирурга ЮНА Исидора Папо до самого молодого генерала Николы Демони, от Бошко Бухи до инженера Попары-Црни.

Когда объявляли приговор, я стоял без единой мысли и слушал звенящую пустоту внутри себя, уставив глаза на лепной карниз под потолком, и очнулся, когда зал взорвался овацией.

Оправдан.

Полностью.

Все, теперь только отставка и домик в Жабляке. Или на море.