Без права на эмоции

Глава 6

Утром следующего дня, когда машина фон Герцена подъезжала к воротам Аушвица с иронично-жестокой надписью: «Труд освобождает», я мысленно молила бога о том, чтобы дал мне силы перенести все увиденное и не выдать себя. Выйдя из машины, я опустила руку в карман и сжала крестик, словно эта маленькая вещица могла помочь мне не впасть в крайность. Окинув взглядом тяжелые кованные ворота этого ада на земле, я взяла под руку Андрея и двинулась с ним в самое логово человеческой жестокости.

Аушвиц встретил нас шуршащим под ногами гравием, невысокими понурыми домами из красного кирпича, устрашающей колючей проволокой, натянутой в два ряда, злым лаем собак и людьми. Людьми, изнуренными бесконечным голодом, антисанитарией и безнадежностью. Людьми, изнуренными вопросами, которые отражались в их потухших глазах. Хотя нет, у многих уже не было никаких вопросов во взоре, обращенном на нас. У таких людей отражалась во взгляде только пустота, подавляющая, беспощадная пустота, которая знаменовала собой победу над душой, над личность, над человечностью. Поскольку находиться в таком пропитанном страданиями и жестокостью месте и сохранить хоть какие-то крохи себя было просто невозможно. Но была еще одна категория людей, находящихся на этом клочке земли. Это были люди с алчным блеском в глазах. Алчным до всего: до чужой боли и страданий, до материальных ценностей, до непонятному никому вожделению, которое дарило это проклятое место. Проходя мимо блока с номером десять, я услышала оттуда наполненный зверской болью женский крик и впилась пальцами в руку Андрея, пытаясь совладать с собой. Далее мы прошли мимо небольшой группки мальчишек в полосатой одежде, которые складывали привезенные кирпичи около стены. Один из мальчишек кинул злой взгляд в нашу сторону, за что был удостоен сильным ударом палкой по спине, от чего пошатнулся и упал на колени.

− Я не могу, − прошептала я Андрею.

− Оля, ради нашего народа, выдержи! – так же тихо ответил мне мужчина.

В этот момент на одной из башен послышался выстрел и пьяный мужской смех. Посмотрев в направление выстрела, я увидела, что на небольшом просторном участке, огороженном проволокой, люди упали на землю, закрыв голову руками, а возле одного из них рыдая сидит парнишка лет двенадцати. Затем послышался еще один выстрел и такой же дикий, сумасшедший смех.

− Господин фон Герцен, − нечеловеческими усилиями сохраняя самообладание позвала я офицера. – Что там происходит?

Немец недовольно поморщился и подойдя ко мне ответил:

− Это начальник охраны так развлекается. Когда он выпьет, то порой не может контролировать себя и стреляет по заключенным.

− То есть вы хотите сказать, что офицер немецкой армии на службе сейчас находится в непотребном виде и порочит честь своего мундира? – строго оборвал речь фон Герцена Андрей, гневно сверкнув на него глазами.

− Господин Штольц,− начал было говорить фон Герцен, но Андрей движением руки заставил его замолчать. − Уберите его с глаз долой с той башни, немедленно. Пусть проспится и приведет себя в порядок! – отчеканил Андрей, и чтобы не возникло вопросов добавил, − а то так по нам еще откроет стрельбу. Вдруг ему в пьяном угаре померещится, что и мы в полосатой одежде. И проконтролируйте, чтобы впредь он выходил на службу так, как подобает офицеру его ранга. Иначе мне придется делать доклад по поводу того, что ваши подчиненные позволяют себе напиваться до поросячьего визга, а вам до этого дела нет! Вам все ясно?

Фон Герцен недовольно кивнул головой и отдал приказ убрать с башни пьяного стрелка.

Следующие несколько метров нашего пути проходили мимо ещё одного кошмара. Дети, маленькие дети лет семи фасовали по мешкам волосы! Человеческие волосы! Ребятишки с потухшим взглядом брали сие свидетельство кощунственного уничтожения народа из огромной кучи, находящейся под навесом и своими маленькими ручонками набивали грязные льняные мешки. Я невольно остановилась подле ограды и прислонила руку к сетке, не в силах оторвать взгляд от ужасающей картины. Одна чумазенькая девчонка с коротко остриженными засаленными волосиками подошла к ограде и своим пальчиком дотронулась к моей руке. В этот же момент надсмотрщица подлетела к ней и замахнулась на малышку, от чего та присела в испуге и обхватила голову руками.

− Не смей! – прошипела я женщине, и та испуганно отошла от малышки.

Присев подле нее, я тихонько спросила:

− Как тебя зовут?

Девочка удивленно вскинула на меня свои большие, испуганные глазенки и едва слышно спросила:

− Ты русская?

Я не ответила и еще раз задала ей вопрос.

− Меня зовут Света, − испуганно озираясь ответила девочка.

В этот момент ко мне подошли фон Герцен, который до этого стоял в стороне и обсуждал с Андреем поведение стрелявшего офицера. Андрей же остался стоять подле нашей делегации, только взглядом давая мне понять, чтобы я ничего не выкинула.

− Что вас так заинтересовало в этом ребенке? – с насмешкой спросил немец.

− Скажите, дорогой Вальтер, а эта девочка русская? – задала я вопрос заглядывая в глаза мужчине.

− Да, они все русские. Есть несколько поляков, правда. Но основная часть – русские. А что?

− Мне всегда хотелось, Вальтер, заиметь себе девочку-служанку. Чтобы она чистила мои драгоценности, волосы по вечерам расчесывала мне, следила за моими животными в моем поместье в Берлине. Как вы думаете, если я очень сильно попрошу, мне могут отдать эту девочку? Она ведь не еврейка, а русскую мне ведь можно забрать себе на работу. Так ведь? − подойдя вплотную к мужчине и проводя рукой по его груди проговорила я.

Мужчине мой жест явно пришелся по душе и он, взяв мою руку в свою поцеловал мои дрожащие от ненависти пальцы.

− Вам так хочется забрать эту грязную девчонку? – тихо спросил он, наклонившись к моему уху.

− Я ее отмою. А так, да. Очень хочется себе именно эту девочку. Привезу себе в Берлин такой подарок от вас, − немного хриплым голосом проговорила я, прикусив кокетливо свою губку. – Только поддержите меня, пожалуйста, а то Вернер, я думаю, будет не в восторге от моей такой затеи.

− Хорошо, я отдам распоряжение и по окончании нашего приема вам отдадут этого ребенка уже вымытым и одетым подобающим образом. Но, у меня есть условие, − прищурив с видом хищника глаза проговорил мужчина.

− Условие? Какое? – тотчас же отстранившись от немца спросила я.

− Мне бы хотелось отобедать с вами. Наедине, − нахально проговорил мужчина.

− А вы наглец! − изо всех сил пытаясь строить из себя кокетку проговорила я.

− Не люблю долгие игры,− с подтекстом проговорил офицер.

− Хорошо, я отобедаю с вами наедине, − окинув его надменным взглядом ответила я. – Но только тогда, когда буду готова. И место для обеда буду выбирать я. Думаю, в этом старинном городе есть романтичное местечко, умеющее навевать нужную атмосферу. Я дама капризная, мне нужно уметь угождать, – проговорила я и увидев подходящего к нам Андрея отстранилась от мужчины.

− Господин Штольц. Я хочу преподнести вашей прекрасной спутнице подарок, − сказал фон Герцен.

− Подарок? – нахмурив брови спросил Андрей, недовольно окидывая меня взглядом.

− Да, вон ту девочку, − немец указал на малышку.

− Хильза! Нам еще только ребенка не хватало! – гневно проговорил Андрей.

− Не хватало, дорогой! Ты знаешь, что я всегда хотела завести себе маленькую служанку. Она будет ухаживать за нашим шпицем Бусей в Берлине. Да и так, у стольких наших знакомых есть русские служанки, а у одной меня нет! – надув губы и сверля взглядом Андрея проговорила я.

− Да, господин Штольц. Чего вам стоит? Пускай дама забирает девчонку. Все равно от них толку здесь мало, их скоро в расход пустят, − проговорил фон Герцен, закуривая сигарету.

Услышав фразу «в расход», я напряглась и едва смогла удержать себя, чтобы не обернуться к детям, дабы не смотреть им в глаза, этим маленьким существам с такой ужасной судьбой. Андрея эта фраза тоже, скорее всего, встряхнула, и он только утвердительно кивнул головой, давая свое разрешение на мою просьбу. Я улыбнулась ослепительной улыбкой и поцеловала его в щеку, подмигнув при этом немцу, который лишь бровью повел и едва уловимой улыбкой дал понять, что в предвкушении нашей встречи. Затем он отдал надсмотрщице распоряжение и девочку увели в здание. Мы же тоже зашли в соседний дом, в котором звучала музыка и слышались женские и мужские голоса.

Окинув взглядом большую комнату на первом этаже, в которой находилось довольно таки большое количество народа, я схватила бокал шампанского у проходившей мимо официантки и нервно залпом выпила его. Пузырьки растворились во мне и алкоголь дал мне немного расслабиться, успокаивая мои нервы. Фон Герцен представил нас находящимся здесь людям и спустя какое-то время они с Андреем и еще кучкой офицеров отошли в сторону обсуждая какие-то дела. Я же подошла к двум модно одетым женщинам, стоящим в стороне.

Одна из них, молодая девушка высокого роста с рыжими пушистыми волосами, уложенными в пышную прическу и искрящимися зелеными глазами, улыбнувшись тихо проговорила мне:

− Я вижу к вам штандартенфюрер фон Герцен клинья подбивает?

− С чего вы взяли? – строго спросила я.

− Да так. Вижу, как он на вас смотрит.

− Ох, Эльза, да он ко всем красивым женщинам клинья подбивает. Зачем ты мисс Миллер смущаешь? – проговорила другая, невысокого роста девушка с пышным бюстом, серыми глазами и темно-русыми волосами, заколотыми в высокий хвост.

− Отводит от себя подозрение, − тихо прошептала мне Эльза.

− Какое подозрение? – заинтересованно взглянув на девушку спросила я.

− Говорят, что он еврейку одну молоденькую вытащил отсюда и поселил где-то. И часто навещает ее, − сказала другая девушка.

− Еврейку? – удивленно спросила я.

− Это только слухи, дорогая Хильза. Но и слухи не всегда беспочвенны, − поглядывая в сторону фон Герцена сказала Эльза.

− А кто же эти слухи распускает? – не унималась я.

− Да так, кто его знает, откуда слух пошел. Мой Генрих как-то сказал, что ему об этом нашептала одна капа, которая спустя несколько дней была найдена мертвой в туалете. Зарезали, − прищурив глаза ответила Эльза.

− Кто такая капа?

− Это смотрящая в лагере женщин. Старшая, так сказать, над всеми.

− А вы что сами думаете об этом? Это может быть правдой? – спросила я.

− Да кто его знает. Может и правда. Фон Герцен мужик падкий на баб, может и приглянулась какая ему из новоприбывших, − пожав плечами ответила Эльза.

− А вы ведь не немки. Вы польки? – спросила я девушек.

− Да, польки, − ответила девушка невысокого роста, которую звали Евой.

− Вы значит любовницы? – кивнув в сторону офицеров спросила я.

− Любовницы, − скривившись ответила Ева. – Выживать же надо как-то. А тут попробуй выживи. И так проходу никому не дают, а если ты еще и на лицо смазливая, так все, не найдешь покровителя, значит конец, можешь готовиться к тому, что со дня на день тебя затянут солдаты куда-то и пиши пером, все пропало. А так хоть с одним постель делишь.

− А ваш который из них? – спросила я Еву.

− А вон тот, пузатик. Оберст-лейтенант Вермахта. Добродушный такой оказался. Так я даже на его неказистую внешность не обращаю внимание за его хорошее отношение ко мне. Часто продукты мне привозит, медикаменты и прочие нужные вещи, а я соседям помогаю, трудно ведь всем сейчас здесь, − грустно проговорила девушка.

− А ваш? – бросив взгляд на Эльзу спросила я.

− Мой тот высокий, который по левую руку от фон Герцена стоит. Штурмбанфюрер СС, Генрих Штутгарт. Сволочь редкостная, хоть и щедрая, − ответила девушка.

− А кто та молодая женщина, которая в стороне стоит с этаким видом королевы? – спросила я, указывая на высокую блондинку, всю увешанную драгоценностями.

− Это Маричка Ждановская, бывшая балерина театра оперы и балета в Варшаве. Ее на выступлении увидел начальник Аушвица и к себе забрал. Теперь в Кракове живет. Стерва еще та. Видите, на ней сколько драгоценностей, это ей любовник дарит. С евреев снимает и на нее, как на елку новогоднюю, вешает. А ей все нипочем. Даже то, что драгоценности эти кровавые. Ишь с каким видом носит их, будто бы купила их. Скотина, − прошептала Эльза.

− А вы сами, Хильза, откуда? – с интересом спросила Ева.

− Я из Берлина, − улыбнувшись ответила я и едва сдержала смех, увидев с каким ужасом на меня посмотрели девушки.

− Вы немка? – спросила Эльза и сделала быстрый глоток из своего бокала.

− Немка. Но вы так не переживайте. Мне абсолютно нет никакого дела до всего того, что вы мне рассказали. Будем считать, что это была просто женская болтовня и не более, − проговорила я и потрепала успокаивающе девушек по плечу.

Девушки сдержанно улыбнулись и поняв, что более они мне ничего интересного не скажут, я направилась к стоящей в стороне балерине, которая с грустным видом слушала музыку, которую играл небольшой оркестр, музыканты которого были все сплошь заключенными.

− Красиво играют, правда? – спросила я, став рядом подле женщины.

− А с чего бы им играть плохо? – окинув меня надменным взглядом сказала женщина. – В составе этого оркестра только лучшие музыканты из оккупированных территорий. А дирижер – вторая скрипка Европы. Таланты за забором Аушвица.

С интересом выслушав женщину, я поняла, что ее хоть и назвали девушки стервой, но эта красивая длинноногая женщина скорее была гордой, а отнюдь не стервой. И грустила она от всей души о том, что искусство было в таком унизительном положении.

− Мне сказали, что вы балерина, − проговорила я.

− Балерина, бывшая. Теперь я шлюха немецкая, − даже не глядя на меня сказала женщина.

− Вы смелая. Не боитесь, что я напою о вас вашему офицеру? – спросила я, приподняв удивленно бровь.

− Пойте, мне-то что? Он сам меня так называет, так что, − с усмешкой ответила Маричка.

− Ну, шлюх так не осыпают подарками, − проговорила я, легонько поддев пальцем дорогущее бриллиантовое колье на шее балерины.

− Это подарки? – скривившись спросила женщина. – Это предметы мародерства и не более. Здесь такого добра у него мешки. Так отчего бы их не повесить на ту, которая перед ним ноги раздвигает? Чтоб ярче блистала.

− Вы так ненавидите его. Почему же пошли на это? – спросила я.

− В Варшаве сын мой маленький остался с моей мамой. Ульрих пригрозил, если я не поеду с ним сюда, то маму и моего малыша он собственноручно упечет за эти ворота. Какая бы мать не пошла на такое ради своего ребенка? – проговорила красавица и на ее глазах едва уловимо заблестели слезы.

− Да, наши мужчины ни на что не обращают внимания, движимые желанием добиться своего, − сказала я неуверенно, поскольку не знала, что могла бы ответить Хильза на такую реплику молодой польки.

− Ваши мужчины, Хильза, скоты, − тихо прошептала Маричка мне на ухо и окинув меня ненавистным взглядом отошла от меня, давая понять, что и я от такого прозвища недалеко ушла.

Я залпом допила свой бокал шампанского и в этот момент мне в голову пришла мысль, что еще немного и я завою среди этой бесчеловечности, царящей вокруг. В этот момент заиграла музыка и мужчины пригласили танцевать своих дам. Ко мне подошел Андрей и притянув меня за бедра к себе ласково обнял за талию, от чего я прямо подскочила, не ожидая от него такого жеста.

− Расслабься, Оля, − целуя меня в плечо тихо проговорил мужчина.

− Да что расслабься! Я так привыкнуть могу к таком обращению, в Москве отвыкать придется, − уже изрядно захмелевшая прошептала я, целуя его в щеку.

− Отвыкать не обязательно,− спустя минуту молчания проговорил Андрей, глядя мне в глаза, и я напряглась от такого ответа.

− Андрей Владимирович, вы ухаживать за мной хотите, что ли? – удивленно спросила я.

− А почему бы и нет? Если ты не против, − сказал мужчина прислонившись своим лбом к моему.

− Я? Не знаю. Мы же с вами. Даже не знаю.

− Чего на «вы» перешла сразу? – с усмешкой спросил Андрей.

− Не знаю, − неуверенно сказала я.

− Оль, ты нравишься мне очень. Я тебе больше скажу, ты зацепила меня еще тогда, в университете. Как сейчас помню первый день, когда я только переступил порог моей новой работы. Я впервые увидел тебя на ступеньках в холле. Ты спускалась под руку со своей подружкой. На тебе было белое шелковое платье, прическа каре, ты хохотала и была такой легкой и беспечной. Я тогда еще не знал, кто ты такая. А потом переступил порог аудитории, увидел тебя и понял, что ты будешь моей студенткой. Если бы ты была с другого потока я бы, наверное, еще тогда ухаживать за тобой начал. А так… Потом узнал, что ты встречаешься с курсантом ну и сама понимаешь, не в моих правилах было влезать в чужое счастье. Поэтому ты, как сказала моя мама, и сыграла свою роль в том, что я смог отвлечься от мыслей о Жанне. Ты мне очень понравилась еще тогда, − проговорил Андрей и нежно погладил мою щеку.

− Я не знала. Даже не предполагала, − изумленно ответила я.

− Ну так как, Ольга Александровна, позволите мне ухаживать за вами? – едва улыбаясь спросил Андрей.

Окинув взглядом мужчину я в этот самый момент поняла, что совсем не против того, о чем он говорил. Даже наоборот. После Димки лучшего кандидата на мою руку и сердце я не нашла бы нигде. Я чувствовала, что именно рядом с Андреем я начну потихоньку возрождаться как женщина. Но было одно но − страх. Я до дрожи в коленках боялась начинать серьезные отношения в это дикое время. Я знала, что потеряй я еще и его, то вряд ли восстановлюсь после этого и тогда уж точно никакой жизни у меня не будет. А вероятность того, что это случится, была очень и очень велика. Да и не только я могла его потерять, а и он меня тоже. Находясь в самом центре осиного гнезда было ох как не время начинать новые отношения.

− Давай поговорим об этом, когда вернемся в Москву, − легонько поцеловав в губы мужчину сказала я.

− Ты не сказала нет, а это уже обнадеживает, − улыбнулся мужчина и приподняв меня закружил вокруг себя.

Музыка закончилась и к нам подошел Генрих под руку с Эльзой.

− Вы сколько лет вместе, господи Штольц? – спросил немец.

− Мы? Довольно-таки много, − уклончиво ответил Андрей.

− Надо же. Столько вместе, а ведете себя как молодожены. Уважаю людей, которые могут сохранять такие отношения на долгие годы, − проговорил Генрих целуя мне руку.

− Это заслуга Вернера, − слащаво улыбаясь немцу ответила я. – Не все мужчины могут так относиться к своим женщинам, как он. А что отдаешь, то и взамен получаешь, так ведь, дорогой Генрих? Вы ведь любите свою жену? Жену, которая ждет вас в Германии.

Немец, услышав такой вопрос прищурил глаза и мельком взглянув на Эльзу решил перевести тему в другое русло:

− Как вам детище нашего господина Гиммлера? – спросил он, имея ввиду Аушвиц, поскольку именно Генриху Гиммлеру сие творение ада было обязано своим существованием.

− Впечатляет, − уклончиво ответил Андрей. – По приезду обязательно напишу статью об увиденном.

− Обязательно. И укажите, пожалуйста, что все здесь работает на благо Третьего Рейха. Даже пеплом мы удобряем польские нивы, на которых выращивают овощи, которые потом вывозят в Германию, − гордо проговорил немец.

− Пеплом? – переспросила я, сперва не поняв, что немец имел ввиду.

− Да, пеплом, прахом…из крематориев, − ответил Генрих.

− Я покину вас на пару минут, − едва сдерживая подступающую к горлу тошноту проговорила я и вышла на крыльцо, жадно хватая ртом воздух.

Пеплом удобряли землю. Пеплом! Который остался от сжигания русских, евреев, поляков! Они удобряли землю! Бог мой! Где я находилась! Это что должно было быть в головах этих…людьми их не назвать…животными тоже…Я даже слова правильного подобрать не могла. Это были не люди в моих глазах, это были другие сущности, черти из преисподней. Дети, женщины, мужчины – были в их глазах всего лишь ресурсом и материалом для опытов, для черных работ, для обогащения. Едва переведя дух, я увидела, как из-за угла здания ко мне быстро направляется худая женщина лет тридцати. Испуганно озираясь она остановилась подле меня и спросила:

− Вы дочь мою забираете?

− Да, − опешила я.

− Вы же ее сбережете? – со слезами на глазах спросила женщина, теребя в руках какую-то бумажонку.

− Сберегу. Обещаю, − ответила я.

− Тогда вот. Здесь ее полное имя и дата рождения, а также адрес откуда она и наши с мужем имена. Если можно, мне хотелось бы, чтобы она знала, кто она, − проговорила женщина, вытирая слезы, бегущие градом у нее по щекам и протягивая мне клочок бумаги.

Взяв из ее рук бумажку и прочитав неровные строки, наспех набросанные карандашом, я сказала:

− Надежда. С вашей дочкой все будет хорошо. Я обещаю. Верьте мне.

− Спаси вас господь, − тихо прошептала женщина и увидев, что из-за угла ей уже подают знак о том, что ей надо возвращаться, быстро прильнула к моей руке губами и ушла прочь, оставив меня в оцепенении смотреть ей вслед.

Отойдя от двери, я устало села на ступеньки и возвела глаза к небу, моля ту силу, которая была всему этому свидетелем о том, чтобы она поскорее закончила тот ужас, которым, как паутиной была опутана наша земля.

− Вам нехорошо? – услышала я позади себя голос фон Герцена.

− Да, перебрала немного,− уклончиво ответила я и встала со ступеней.

− А мне кажется, вы просто не в восторге от всего увиденного, − прищурив глаза сказал мужчина, вплотную подходя ко мне.

− В восторге? – наигранно усмехнулась я. – Посмотрите на меня, дорогой Вальтер. Я красивая, молодая женщина, любящая комфорт, драгоценности и дорогие духи, разъезжающая исключительно на дорогих автомобилях и спать ложащаяся на постельное белье из французского шелка. Могу я быть в восторге от увиденного? Если вы так думаете, то вряд ли вы видите во мне прекрасное нежное создание, − скривив презрительно губы сказала я.

− Но я думал, − пожав плечами проговорил немец.

− Что вы думали? Что Хильза Миллер будет в восторге танцевать на костях? Так вы обо мне думали?

− Не совсем, но что-то похожее. Такие о вас слухи ходят.

− Я люблю войну, − начала на ходу придумывать я, дабы отвести от себя подозрение и максимально приблизить свой ответ к той персоне, которую играла. − Я восхищаюсь сражениями. Прихожу в восторг от вида наших доблестных солдат. А Аушвиц? Ну да, как идея Гиммлера он потрясает меня. Но это не значит, что мне приятно здесь стоять и дышать вонью, которая исходит от труб крематория, − скривив нос закончила я.

− Извините, − ответил с расстроенным видом немец, поняв, что его реплика была бестактной по отношению к женщине.

− Ничего. Я не в восторге от того, что вы сказали, но меня позабавило то, что меня считают такой кровожадной, − проговорила я, направляясь внутрь здания.

Подойдя к Андрею, я взяла его под руку и обратилась к фон Герцену:

− Вы не против, если мы покинем Аушвиц. До Кракова еще ехать около часа, я очень устала.

− Да, конечно, − поцеловав мне руку ответил офицер. – Я распоряжусь насчет машины и вашего подарка, − улыбнулся фон Герцен и проводил нас с Андреем на улицу.

Выйдя на улицу я откровенно говоря вцепилась в руку Андрея и всю дорогу шла, не поднимая глаз, пристально наблюдая за носками своих туфель, дабы еще раз не стать свидетельницей того, что мне довелось увидеть утром. Возле ворот нас уже ждала машина, а подле нее стояла маленькая девочка, которую мне удалось вытащить благодаря моей хитрости. Девчушка была выкупана и одета в красивое синее платье в белый горошек, в руках она держала маленького медвежонка и небольшую упакованную в красивую бумагу коробку, и с испугом смотрела на меня своими огромными синими глазами, обрамленными длинными ресницами. Распрощавшись с фон Герценом, я взяла малышку за руку и усадив ее между собой и Андреем, мы втроем вернулись в город.

Зайдя в дом, я отдала указание накрыть стол и приготовить комнату для девочки. Пока служанка исполняла приказ мы с Андреем и девочкой устроились подле камина. Малышка подала мне коробку и сказала:

− Это просил передать вам господин фон Герцен, − проговорила она.

− Что это? – пробурчала я себе под нос разрывая упаковочную бумагу.

Открыв крышку моему взору предстал набор драгоценностей из чистого золота, украшенного изумрудами. Колье, серьги и огромное кольцо, вот что было наполнением этой коробки. Посмотрев брезгливо на эти цацки, я закрыла коробку и швырнула ее на стол. Девочка испуганно посмотрела на меня и я, взяв себя в руки, улыбнулась ей. Малышка же нахмурив брови спросила у меня:

− А что с моей мамой?

Я испуганно посмотрела на Андрея, совершенно не представляя, что мне ответить на такой вопрос этой малышки.

− Когда война закончится, мы будем надеяться, что твоя мама выживет и тогда найдет тебя. А пока мы будем заботиться о тебе, − ответил Андрей.

− А вы думаете, что она выживет там? – опять задала девочка вопрос совсем не детским тоном.

− Мы надеемся, Света, что она выживет, − опять ответил Андрей и закурил сигарету, отойдя к камину.

В этот момент вернулась служанка и взяв девочку за руку повела ее в комнату. Уже находясь на лестнице девочка повернулась и проговорила:

− Там никто не выживет, − затем шмыгнула носом и понурив свои худенькие плечики скрылась на втором этаже.

Я подошла к стоящей на столе бутылке вина и налив до краев бокал хотела было выпить его, но Андрей перехватил мою руку и строго произнес:

− Тебе хватит на сегодня того, что ты выпила на приеме.

− Не хватит мне. Не хватит мне, не хватит! − не переставая повторять эту фразу попыталась выхватить я бокал, но мужчина был непреклонен.

Меня начала бить дрожь. До меня будто бы только начало доходить все то, чему я была свидетельницей в Аушвице. Слез не было, была только какая-то немая истерика. Я беспомощно смотрела на мужчину, давая ему понять, что нервы мои на пределе после сегодняшнего дня. Андрей с силой притянул меня к себе и поцеловал в лоб. Затем поднял на руки и унес в нашу комнату, где сел на стоящее подле разожженного камина кресло, усадил меня к себе на колени, укачивая, словно маленькую. Под действием его крепких объятий и тепла, исходившего от камина, я начала успокаиваться. Посмотрев на Андрея, я провела пальцами по его губам и поцеловала. Мужчина легко отстранился и сказал:

− Оля, не надо. Ты потом будешь жалеть. Ты не в том сейчас состоянии, чтобы трезво мыслить. Ты сама сказала, что эту тему мы поднимем тогда, когда вернемся в Москву.

− Я передумала. Я поняла, что завтра может и не наступить, − прошептала я начиная расстегивать рубашку мужчины. – И я не пожалею. Не переживай насчет этого. Я отдаю сейчас себе отчет в том, чего я хочу сейчас. Сотри с меня сегодняшний день.

Встав с коленей Андрея, я медленно стянула со своих плеч платье, заставив его упасть к моим ногам, оставшись стоять в одном белье и чулках. Мужчина ласково провел рукой по моему обнаженному животу и притянув за бедра к себе провел дорожку по нему своим языком, вызвав на коже череду мурашек. Затем он встал и подняв меня на руки уложил в постель. Нежно лаская мое тело, он медленно стянул с меня белье и тихо спросил:

− Можно чулки я оставлю на тебе?

− Вам можно все, товарищ майор, − прошептала я, обхватывая его ногами.

Следующие пару часов мы провели в сладком забвении наслаждаясь друг другом. Раз за разом доводя меня до пика наслаждения Андрей словно упивался этими минутами, жадно ловя каждый мой стон. Я же и сама испытывала в тот момент такую страсть, что просто не могла оторваться от этого мужчины. Правда, чем была навеяно такое влечение, то ли чрезмерным количеством выпитого шампанского, то ли я и действительно попала в пьянящие сети вожделения, которое испытывала к Андрею. Как бы там ни было, но проведенная с ним ночь дала начало новому отрезку моей жизни, и я была благодарна в тот момент судьбе, что она во второй раз свела меня с этим человеком.

Рано утром, когда Андрей еще спал, обхватив крепко подушку руками, я легонько погладила его по щеке, едва ощутимо колючей от легкой небритости. Затем, закутавшись в одеяло, вышла на балкон и закурила сигарету. Облокотившись на перила, я окинула взглядом тихую улицу, укрытую легким туманом, и посмотрев в небо тихо прошептала:

− Ты прости меня, Димка. Ты прости меня, родной. Но мне нужно жить дальше. Я знаю, что ты видишь меня оттуда и надеюсь понимаешь, − по моим щекам потекли слезы и быстро смахнув их я загасила сигарету. В этот момент ко мне сзади подошел Андрей и развернул к себе.

Увидев мои заплаканные глаза нахмурившись сказал:

− Я же говорил тебе, что ты будешь жалеть о том, что случилось.

− Нет-нет, что ты! Я нисколько не жалею, − проговорила я, легонько целуя в губы мужчину. – Более того, именно рядом с тобой я поняла, что хочу жить дальше. Слезы…не принимай их на свой счет. А ночь была просто потрясающей, − игриво проговорила я, прильнув всем телом к мужчине.

− Ты понимаешь, Соколова, что ты теперь должна будешь выйти за меня замуж? – строго проговорил Андрей, приподняв пальцами мой подбородок.

− Это предложение такое? Командным тоном? – усмехнувшись спросила я.

− Это ультиматум, я бы так сказал, − наигранно грозно ответил Андрей.

− Ну, я подумаю, − прищурив глаза ответила я.

− Ты не на экзамене, Соколова, здесь думать не о чем, − усмехнувшись проговорил Андрей и подхватив на руки унес в постель, где снова заставил забыться в сладком исступлении.

Спустя какое-то время, когда я уже приняла ванную и сидела, расчесывая волосы Андрей сказал:

− Сегодня в штаб нужно наведаться к фон Герцену и сделать вид, что проверяем его окружение.

− Почему сделать вид? Очень даже по-настоящему будем проверять. Я интересные слухи о нем услышала в Аушвице от двух полек, любовниц офицеров. Говорят, что он еврейку молодую скрывает где-то. Надо бы найти ее и если это правда, то нужно понять, какой она в его жизни вес имеет, и какое у нее отношение к нему. А там может как-то использовать это, − пожав плечами проговорила я.

− Да. Такую сторону его жизни надо бы проверить. Но еще нужно подумать, как его выманить в нужный нам дом в том квадрате, где будет самолет.

− Я уже и это обдумала. Он пригласил меня на приватный ужин. Я сказала, что сама буду выбирать место, куда захочу отправиться с ним. Можно указать тот дом и в нужное нам время птичка будет в клетке.

− Не все так просто, Оля. Ты видела с каким эскортом охраны он везде появляется? Он важна птица, одно дело заманить его в клетку, а совсем другое, чтобы вытащить его оттуда, не привлекая внимания. Поскольку, если поднимем шум, то вылететь мы не сможем, фрицев набежит столько, что и пикнуть не успеем, все будем повязаны. И после штаба нужно выйти на связь с Тузом и Ниной, чтобы они к нашему радисту в лес наведались по-тихому.

− А Гордеев как там?

− Температура поднялась. Пару дней еще проваляется я думаю. За ним горничная ухаживает. Он ей сказал, что простудился, так она его чаями отпаивает вовсю.

− Главное, чтобы до нашего отбытия в себя пришел.

− Теперь еще нужно думать о том плюсом ко всему, как девочку вывезти с нами, − строго проговорил Андрей.

− Ты недоволен тем, что я забрала ее оттуда? – тихо спросила я.

− Не то чтобы недоволен. Я не уверен, что мы сможем ее вывезти с нами в Москву. По хорошему ее бы надо переправить сейчас к партизанам, а они бы уже ее к самолету вывели. Но загвоздка в фон Герцене, он будет появляться здесь и, если девочки не окажется в доме, у него возникнут вопросы. Просто, Оля, и так опасное мероприятие мы затеяли, а тут еще и ребенок под рукой будет. Придется Гордеева напрячь, пускай малышка подле него будет.

− Я не могла иначе, Андрей. Пусть хоть одну жизнь, но я смогла вытащить оттуда.

− Я знаю. Ладно, не будем раньше времени бить тревогу, может все и получится.

− А если это все-таки он? Наш резидент. Если это он? − неуверенно проговорила я.

− Если он, то мы скоро об этом узнаем. Здесь ведь не только он, скорее всего, под вопросом, − задумчиво ответил Андрей.

− Кто-то же из них сдал.

− Сдал. Я попытаюсь изучить дело, когда попрошу фон Герцена предоставить мне документы за последние несколько месяцев, для ознакомления с диверсиями, которые он сумел предупредить. Может что-то всплывет там.

− У меня к тебе просьба, − встав из-за стола и подойдя к Андрею я неуверенно положила руку на грудь мужчины. – Узнай, где похоронен Димка и наши ребята. В делах должна быть запись о месте захоронения. Пожалуйста.

− Узнаю, − ласково ответил мужчина и поцеловал меня в лоб. – А теперь одевайся. Нужно ехать к фон Герцену.

Быстро натянув на себя платье Хильзы и надев на палец подаренное фон Герценом кольцо, дабы польстить ему, я в компании Андрея направилась в штаб, который находился как раз неподалеку от той площади, где мы должны были выти на связь с Тузом и Ниной.

Постучавшись в кабинет фон Герцена, мы вошли в сопровождении одного из охранников.

− Господин штандартенфюрер, к вам журналисты, − отчеканил он и получив разрешение пропустил нас в кабинет.

− Господин Штольц, мисс Миллер, − поприветствовал нас фон Герцен.

Я широко улыбаясь протянула для поцелуя руку, демонстративно выпячивая вперед изумрудное кольцо. Мужчина довольно усмехнулся и легонько приложился губами к моей руке.

− Что сегодня вы хотите посмотреть у нас? – спросил он у Андрея.

− Мне бы хотелось ознакомиться с делами по ликвидации диверсий за последний год и личными делами тех, кто в них участвовал, − ответил Андрей.

− А мне бы хотелось просто посмотреть ваш штат. Особенно женский, − улыбнувшись проговорила я. – Переводчицы, машинистки, радистки, меня интересуют все они.

Фон Герцен вызвал в кабинет свою секретаршу, молодую девушку лет двадцати пяти, с кудрявыми белыми волосами, подстриженными под каре и уложенными по последней моде, в изумительного цвета спелой вишни платье с глубоким декольте, в вырезе которого красовалась пышная грудь. Девушка была обладательницей карих глаз и это натолкнуло меня на мысль, что она была не натуральной блондинкой.

− Кристина, покажите мадмуазель Хильзе женский штат нашего штаба и ознакомьте с работой каждой из них, − попросил офицер девушку, и та кивнула едва уловимо улыбнувшись мне, и жестом попросила следовать за ней.

Идя гулкими коридорами старинного здания, я наблюдала за шедшей впереди меня девушкой. Мягкая, крадущаяся походка, плавные жесты, изящный наклон головы, чарующая улыбка. Она напомнила мне Софью своей манерой поведения.

− Кристина, − прищурив глаза окликнула я девушку и та, удивленно посмотрев на меня, остановилась. – Вы откуда родом?

− Я из Германии, из небольшого городка Трир, − ответила она.

− А как сюда попали?

− Я изучала языки в университете. Когда мне предложили ехать в Польшу, на тот момент это было для меня спасением, поскольку умерла моя мать и я осталась одна. А за работу здесь пообещали хорошую зарплату, и я согласилась. Ну вот, собственно, так и попала сюда, − пожав плечами проговорила девушка томно хлопая своими длинными ресницами.

− И долго вы уже здесь работаете?

− Полгода где-то.

− И вас сразу поставили на должность секретаря при штандартенфюрере фон Герцене?

− Да. А что вас собственно смущает? – удивленно спросила девушка.

− Да нет, ничего, − проговорила задумчиво я.

Кристина нахмурилась и развернувшись провела меня в кабинет к радисткам. Поговорив с каждой из них и задав им стандартные вопросы, я пролистала их дела и не найдя ничего интересного попросила Кристину отвести меня к машинисткам. Выйдя из кабинета девушка на мгновение остановилась и ухватилась за стену, словно боясь упасть.

− Что с вами? Вам нехорошо? – спросила я.

− Нет-нет, сейчас все пройдет. Работы вчера было много, просидела практически до утра, вот и результат, − ответила девушка и вытерев свой лоб шелковым платком пришла в себя и провела меня к машинисткам, потом телефонисткам и переводчицам.

Среди дел переводчиц меня заинтересовало лишь дело одной девушки, которой в штабе не оказалось на тот момент. Это была некая Грета Мария Дюран. Графа образования заполнена не была у нее, как у остальных, которых явно отбирали из ведущих образовательных учреждений Германии. Да и прибыла она в штаб по указанной дате не более полугода назад.

− А где я могу увидеть эту девушку? – спросила я Кристину, протягивая ей папку.

− Грету? – удивленно спросила она.

− Да, ее.

− Она редко появляется в штабе. Поскольку она работает на письменных переводах полученных донесений и прочих документов, доставленных с неподконтрольных территорий и просто от местного населения Польши, то ей господин штандартенфюрер фон Герцен разрешил работать на дому.

− Это всегда так было? И отчего ей разрешено работать на дому? – удивленно спросила я.

− Нет, не всегда. Просто она на сносях, беременная. И чтобы не терять работу, поскольку отца у ребенка нет, она попросила предоставить ей возможность работать таким образом. Беременность протекает не очень легко, поэтому вот так, − нехотя проговорила Кристина, явно пребывавшая не в восторге от того, что вынуждена была мне рассказать это.

− Адрес ее правильно указан в деле?

− Да, − ответила секретарша.

− Хорошо, − улыбнувшись ответила я, переписав адрес в свой блокнот. – А теперь доложите, пожалуйста, господину штандартенфюреру, что я все уже осмотрела и мне нужно было уйти срочно, поэтому я не попрощалась. А моему спутнику передайте, что я пошла смотреть на работы мастеров-художников на площадь подле центрального фонтана.

Девушка кивнула и проводив меня к выходу вернулась к своим обязанностям, я же направилась к месту, где в это время меня должен был ждать Туз. Обойдя вокруг фонтан и бросив в него несколько монеток, загадав при этом желание, я остановилась подле одной из картин, на которой было изображено пламя, охватывающее прекрасный цветок розы. Проведя рукой по полотну в моей голове пронеслась мысль, что лучшей картины нельзя было подобрать, чтобы охарактеризовать то, что творилось в мире. Всепожирающее пламя губило творение природы, своими хищными языками охватывая то, что должно было еще расти и радовать все вокруг. Попросив художника упаковать мне картину, я расплатилась с ним и присев на скамью в тени огромного тополя стала ждать. Где-то через четверть часа ко мне подсел старик и заговорил голосом Туза.

− Ну чего, конфета, картинку прикупила?

Я подскочила от удивления, совсем не ожидая увидеть его в таком обличье. Затем радостно улыбнулась, поскольку действительно соскучилась по этому человеку.

− Да не сияй ты так, а то заподозрят еще чего. Ты хвост за собой-то видела? –проговорил напряженно Туз, доставая из кармана огромный платок и громко сморкаясь в него.

− Какой хвост? – спросила я, смотря на часы и делая вид, что кого-то жду.

− А вон те двое, сели на скамью подле булочной, − ответил Туз и посмотрев туда, куда он мне говорил, я действительно увидела пару молодых людей, которые то и дело поглядывали в мою сторону.

− Фон Герцен скорее всего приставил хвост, − скривившись проговорила я.

− Чего, конфета, зацепила фрица? – спросил Туз.

− Не знаю. Я много чего любопытного о нем услышала. Проверить бы надо девушку одну и последить за ней. Сможешь организовать?

− Отчего же не смогу. Говори.

Назвав адрес девушки, я спросила у Туза:

− А у вас как с Ниной? Ты смог наладить старые контакты здесь?

− Я все могу, конфета. Кореша хорошие остались, правда немного, семь человек. Остальных кого расстреляли за то, что сунули свой нос куда не надо, кого в Аушвиц упекли. Нинка вчера ходила посылку передавала им.

− Как она? Не сгрызли друг друга еще? – с усмешкой проговорила я, развернув картину и делая вид, что показываю ее старику.

− Она пообтерлась уже подле меня. Уже не воротит нос свой как там, в Москве. Хорошая девка, только больно уж гонористая. Вчера один из моих с подарками к ней сунулся, так она его цветами теми отхлестала так, что ему мало не показалось, − смеясь ответил Туз.

− Да, она такая. А что там с картой минирования?

− Несколько точек наши уже отметили на карте. Остальные пока разнюхивают еще.

− Ты не тяни, Игорь. Еще несколько дней и надо будет основную часть задания прорабатывать. Ты к нашим в лес сходить должен да с радистом пообщаться, Нину бери с собой, она Пашку хорошо знает.

− Хорошо. Сегодня же сбегаем. Не переживай. Ты думай, как хвост от себя отцепить. Если они так за тобой бегать будут, это проблемкой для нас станет, − проговорил Туз, сплюнув на землю.

− Отцеплю хвост, не переживай. А теперь давай, завтра в это же время здесь, − проговорила я, вставая со скамьи и беря из его рук картину.

Туз остался сидеть на скамье, а я направилась в штаб. Поднявшись на второй этаж, я изобразила гнев и без стука влетела в кабинет фон Герцена. Благо он был в тот момент один в комнате.

− Что случилось? – спросил немец, нахмурив недовольно брови.

− Что вы себе позволяете? – вздернув подбородок прикрикнула на него я.

− Объясните, мисс Хильза, в чем дело?

− Что это такое? Что за хвост за мной волочится на протяжении всего моего пути? – проговорила я, показывая в окно на мужчин, которые стояли за углом здания, стоящего напротив штаба.

Фон Герцен подошел и выглянув в окно недовольно повел бровью.

− Я не знаю. Я к вам хвост не приставлял. Мне этого не нужно, − ответил он, рассматривая мужчин в окно.

− Если не вы, то кто? – в ужасе проговорила я, поскольку по виду мужчины поняла, что он действительно был не в курсе, откуда этот хвост.

− Не знаю, − строго проговорил фон Герцен.

− Но больше некому! Никто не знает здесь, кто я такая. А к спутнице какого-то там репортера не за чем приставлять хвост.

− Если хотите, то я могу узнать. Но это может быть и не хвост, а простые грабители. То кольцо, которое я вам подарил и которое вам очень и очень идет, не следовало бы надевать в толпу. Возможно, на вас просто положили глаз люди не совсем чистые на руку, − ответил мужчина.

− Вы правы, я об этом не подумала. Вернер с этим разберется. А мне и правда не стоит в такое время ходить и сверкать этими побрякушками, − растерянно улыбнулась я и стянув с пальца кольцо положила его в сумочку[ВБ1] .

− Вам вообще не стоит ходить по городу без сопровождения. Ваш мужчина не внимателен в должной мере к вам, − проговорил фон Герцен.

− Пожалуйста, не говорите таких вещей о Вернере. Многие даже в подметки ему не годятся, если брать во внимание его отношение ко мне, − презрительно ответила я.

− Извините, я не хотел, − нахмурив брови ответил немец, видя, что задел меня.

− Он еще здесь? – решив сменить тему спросила я.

− Да, он в архиве еще, просматривает документы. Если хотите, можете подождать его здесь. Я распоряжусь чтобы секретарша принесла нам кофе.

− С удовольствием, − с улыбкой ответила я, усаживаясь на стул.

Через какое-то время Кристина принесла кофе и конфеты. Я взяла чашку в руки и наслаждаясь напитком изучающе смотрела на фон Герцена, пока он рассказывал о работе его штаба.

− Можно задать вам вопрос? − поставив чашку на стол спросила я.

− Да, спрашивайте, − улыбнулся немец.

− Что вы чувствуете, когда убиваете?

Мужчина удивленно вскинул бровь и пожав плечами ответил:

− Когда убиваю? Такой вопрос неожиданный. Не знаю даже, что и сказать вам. Наверное, ничего.

− То есть вы лишаете жизни, не испытывая никаких абсолютно эмоций? Ни жалости, ни сострадания, ни удовольствия или еще чего-то?

− Нет, абсолютно ничего. Это работа, дорогая Хильза. Я солдат и не более того, − прищурив глаза ответил немец.

− А дети? Когда убиваете детей? Тоже ничего?

− Я не убивал детей собственноручно. Если вы об этом, − спокойно ответил фон Герцен, разворачивая и кладя в рот конфету.

− Но вы ведь отдавали приказы, направленные на то, чтобы в Аушвиц отправляли семьи. А там были дети. Следовательно, вы их убивали собственноручно.

− К чему все эти вопросы? – недовольно спросил мужчина.

− Так, просто. Хочу знать, с кем имею дело, − пожав плечами ответила я.

− Я не знаю, что вам сказать. Подписывая приказ, я исполняю свой долг перед Германией. Я не насилую, не расчленяю, не пытаю. Есть среди наших солдат предостаточно тех, кто делает такую грязную работу. И вот они да, они испытывают от этого удовольствие. Я же просто солдат.

− Вы не просто солдат. Вы штандартенфюрер СС, дорогой Вальтер. А это разные вещи. Не думаете ли вы, что вы руками других творите большее зло, даже не беря в эти самые руки орудие пыток? – не унималась я.

− Вас задел вчерашний визит в Аушвиц я вижу, − пытливо глядя на меня проговорил фон Герцен.

− Признаться да, я была потрясена. Одно дело знать, другое – видеть воочию. А вы в восторге от этого детища Гиммлера?

− Почему у меня такое ощущение, что вы не просто так это все спрашиваете, Хильза? Вы хотите знать, насколько я верен рейху? По праву ли я занимаю такую должность? Или еще что? Мы ведь с вами знаем для чего вы сюда приехали. После этого визита полетят головы, не так ли, мисс Миллер?

− Да, может и полетят, − уклончиво ответила я.

− Что вы еще хотите узнать? Спрашивайте прямо. Коль уж вам так интересно. Лучше я сам отвечу на все ваши вопросы, чем вы будете черпать информацию за моей спиной и в итоге сочтете, что мне здесь не место.

− Ходят слухи о том, что вы укрываете молодую еврейку, которую вытащили из Аушвица, − проговорила я, не сводя глаз с фон Герцена.

− Это всего лишь слухи, − спокойно ответил мужчина, но по тому, с какой злостью сузились его глаза я поняла, что слухами это отнюдь не является.

Закурив сигарету и выпустив густой клубок дыма, я решила ступить на лезвие бритвы и спросила:

− Грета Мария Дюран, это та молодая еврейка? Она работает на дому и носит ребенка, вашего ребенка. Это так?

Мужчина откинулся на спинку стула и пару минут молчал. За эти пару минут его глаза стали практически темными от нахлынувши чувств, хотя по его виду нельзя было сказать, что он волновался, переживал или еще что-либо. Только глаза…в них кипел целый котел эмоций и я, видя это, внутренне ликовала. Я наконец-то нашла то, что было дорого для этого человека. Немец встал и подошел к окну, затем повернулся ко мне и облокотившись на подоконник сказал:

− Как вы догадались?

− Если честно, это была всего лишь догадка. Я не знала наверняка. Просто предположила. Ну, а вы подтвердили ее сами, − усмехнувшись ответила я.

− И что вы теперь будете делать? Доложите наверх? – напряженно спросил офицер.

− Пока я вас не пойму, то ни о чем докладывать не буду. Но девушку вам перевозить на другой адрес запрещено, это раз. Второе – все предосторожности насчет моей жизни и Вернера я предприняла, если с нами что-то случится, то вас из-под земли достанут и повесят на пару с вашей беременной женщиной. Третье – возможно, я вообще забуду об этой стороне вашей биографии, и вы будете и дальше служить и станете отцом. Документы я девушки смотрела, сделаны великолепно, не подкопаешься. А теперь все мне сами расскажите. Не люблю жить догадками и делать выводы сама. Мало ли чего я могу придумать, а вам тогда расхлебывай.

− Вы настоящий сыщик, мисс Миллер. Не зря вы занимаете такую должность, − окинув меня надменным взглядом сказал фон Герцен. – С Гретой я познакомился во Франции в начале войны. Я был там по делам урегулирования отношений между нашими странами. Она была переводчицей. Между нами вспыхнула искра и мы провели с ней пару дней гуляя по Парижу, не более. Затем я вернулся в Германию и был перенаправлен в Польшу. Далее было не до сердечных дел. А несколько месяцев назад, проверяя деятельность Аушвица, я увидел ее там за колючей проволокой. На меня с ужасом смотрели ее карие глаза. Мне этот взгляд, полный отчаяния, боли и разочарования даже сейчас снится. Я не знал, что она наполовину еврейка. Подкупив капу, особу, которая являлась старшей среди женщин, я смог вытащить ее оттуда. В охране служит мой брат, он в нужный момент открыл ворота, а я забрал Грету и спрятал ее. Вот собственно и все.

− То есть вы состоите в связи с еврейской девчонкой, у которой скоро появится ребенок. Вы хоть представляете себе, чем это вам грозит?

− Представляю. Но иначе я не мог. Эта девушка очень дорога мне. Если вы испытывали когда-либо сильные чувства, Хильза, то вы понимаете, о чем я.

− Я более чем понимаю вас, − едва сдерживая боль, томящуюся в сердце, проговорила я. – Значит вы и правда делаете вид отъявленного ловеласа, дабы отвести от себя подозрение?

− Я должен уберечь ее…уберечь их, − сухо ответил мужчина.

− Нда, никогда не понимала мужской логики. Ну да ладно. Такое отношение к своей женщине заслуживает похвалы, будь она еврейка или еще кто.

− Что вы намерены делать? – спросил мужчина.

− Ничего. Если честно, то меня совершенно не волнует ваша личная жизнь. Заводите себе семью с кем хотите. Моя позиция такова – коль уж бог свел двоих, никто не вправе рушить такой союз. А евреи, немцы, русские или еще кто входит в этот союз – это дело десятое. Но у меня будут просьбы, которые вы выполните за то, что я закрою глаза на вашу личную жизнь.

− Какие просьбы? – напряженно спросил фон Герцен.

− Ну, во-первых, наш приватный ужин, на который вы меня приглашали, состоится, − кокетливо стрельнув глазками в сторону Герцена проговорила я.

− Это не обсуждается даже, − усмехнувшись ответил мужчина.

− Во-вторых у меня есть просьба насчет любовницы начальника Аушвица. Ее зовут Маричка Ждановская. Я бы хотела, чтобы он отпустил ее.

− Но я не могу влиять на такого рода сторону жизни моих людей, − осторожно проговорил мужчина.

− А мне не интересно на что вы можете влиять, а на что – нет. Ваша должность и звание позволяют, как по мне, влиять вообще на все стороны жизни ваших людей. И вы это прекрасно знаете. Так вот, пускай Маричка вернется к себе в Варшаву, а ее любовник найдет ей замену и оставит женщину в покое. Как вы это сделаете, мне не интересно. Но до моего отъезда это должно быть выполнено. Мало того, он должен навсегда забыть о ней и ее семье. Иначе он слетит со своего места в два счета, на пару с вами. Если не сдержит слово.

− Интересная вы женщина, Хильза Миллер. О вас такие слухи ходят, а я вижу перед собой нечто противоположное им. Сначала девочка, теперь Маричка. Отчего так? – прищурив глаза спросил мужчина.

Я подошла к мужчине и обвив его шею руками проговорила:

− Я вообще личность незаурядная, господин фон Герцен. Сегодня дарю жизнь, завтра – отнимаю. Мне так нравится. Здесь пока ни у кого отнимать ее не хочется, даже у вас. Я может и беспощадная, по слухам. Но, ох как не люблю истории, в которых мужчины принуждают таким подлым образом ложиться в постель к ним. Это мой такой небольшой пунктик, так сказать. Всегда хочется наказать такого мужчину. Вот поэтому и хочу, чтобы Маричка уехала. Между мужчиной и женщиной должны быть чувства, страсть, влечение. Уж коль хотел ваш подчиненный владеть такой шикарной женщиной, как Ждановская, так пускай бы поднапрягся и завоевал ее. А то что это за мужчина? Угрозы, шантаж. Тьфу, да и только, − скривившись проговорила я. – Другое дело вы, Вальтер. Вы настоящий мужчина. На такое пойти, зная, что любовь может сгубить вас! Это вызывает восхищение у меня! Поэтому и не хочу портить вам жизнь, − проведя пальцами по щеке немца я отстранилась и кокетливо приподняв бровь отошла от него.

− Я благодарен вам за это, − довольно-таки искренне проговорил мужчина.

− Пока еще не за что благодарить меня, − подмигнув ему я вышла в коридор и направилась в архив к Андрею.

Заглянув за тяжелую деревянную дверь, я увидела, что он сидит, склонившись над какой-то папкой и что-то сосредоточенно изучает. Тихонько прошмыгнув внутрь я подошла ближе и мужчина, подняв на меня глаза, закрыл папку и отложил ее в сторону.

− Что там такое интересное? – спросила я, усаживаясь напротив него.

− Да так, ничего пока, столько информации, а того, что нам надо, ничего нет, − уклончиво ответил мужчина.

− А…, − я не закончила фразу только взглядом давая Андрею понять, что меня интересовало.

− Есть, − ответил мужчина и положил передо мной листок бумаги с обозначением места захоронения команды моего мужа.

Взяв дрожащими руками листок, я долго смотрела на то, что на нем было написано, затем сложив его вдвое запрятала в сумочку. Андрей наблюдал за мной и когда я пришла в себя сказал:

− Много неясного здесь, − указал он на папку с надписью: «Диверсия 4».

− Можно взять ее домой посмотреть? – спросила я.

− Давай попробуем. Фон Герцен я думаю не будет против. Только еще штуки три сверх прихватим, дабы не так явно было, что нас интересует.

Андрей взял из стопки папки, и мы с ним направились к фон Герцену в кабинет.

− Вы не против, если мы возьмем некоторые дела просмотрим дома. Я крайне устала уже, а без Вернера не хочу возвращаться, − промурлыкала я немцу.

− Да, конечно. Только покажите, что вы взяли с собой. Может я смогу что-то вам по поводу этих дел сказать, − ответил офицер.

Андрей положил папки перед ним на стол. Немец просмотрел бегло документы, затем положил перед нами два из них, одним из которых было дело моего мужа.

− По этим двум я ничего сказать не могу. Я на тот момент ездил в Познань. Когда приехал, то все уже были казнены.

У меня в тот момент, когда я услышала от него то, что он сказал просто земля начала уходить из-под ног. Фон Герцен заметил это и обеспокоенно сказал:

− Хильза, вам нехорошо? Вы так побледнели.

− Нет, все нормально. Просто не ела с самого утра. Такое со мной бывает, − едва придя в себя ответила я.

− Но здесь ваша подпись стоит, − нахмурив брови проговорил Андрей, указывая на подпись немца внизу расстрельного документа.

− Я подписал это уже постфактум. Приказ отдавал штурмбанфюрер Гюнтер фон Риц, он тогда исполнял мои обязанности. На документе не было подписи, вероятно он забыл подписать его. У меня вопросов не возникало, и я просто расписался и все. Я знаю, что это не по правилам. Если хотите, то я могу вызвать Гюнтера, и он подтвердит мои слова, − пожав плечами сказал фон Герцен.

− А как долго вы были в Познани? – спросил Андрей.

− Две недели.

− И по приезду все диверсионщики были мертвы? – спросила я.

− Да.

− А почему не дождались вас? Зачем надо было так срочно расстреливать?

− Гюнтер порой порет горячку. Да и вытянуть ничего не удалось никакими пытками. Мы обычно долго не держим таких, − проговорил фон Герцен.

− Здесь еще не указано откуда пришла информация насчет диверсии, − проговорил Андрей, указывая на пустую строку.

− Задайте все вопросы Гюнтеру лично. Еще раз повторяю. Я этим делом не занимался. А сейчас, если позволите, я бы хотел заняться своими неотложными делами.

− Да, конечно, − ответил Андрей и мы с ним покинули кабинет фон Герцена и вышли на улицу.

− За мной сегодня следили, − сказала я, окинув взглядом улицу и убедившись, что парочки, которая увязалась за мной, нет поблизости.

− Тебе не стоит ходить одной. Что-то здесь не чисто у них. Здесь много странностей в этих делах, которые я рассмотрел. Наши провалили несколько операций из-за невесть откуда взявшихся доносов. Источник нигде не указан. Все провалы за последний год. Штабелями наших парней прямо уложили. И вел все дела именно Гюнтер. Фон Герцен же курирует Познань, часто туда ездит. Его, я так понял из разговоров, туда перевести должны с повышением, вот последний год, по моему мнению, он и переложил эту часть работы на фон Рица.

− То есть ты думаешь, что фон Герцен и не в курсе, кто доносил на наших ребят? – спросила я сосредоточенно.

− Этого не знаю. Но одно только здесь понятно, группу твоего мужа пас не он и не он подписывал расстрельный. Это был Гюнтер фон Риц. Одного я только не пойму, почему была передана информация с такой точностью, что именно фон Герцен ликвидировал группу. Если его здесь не было вообще, − закуривая сигарету проговорил Андрей.

− А кто передавал информацию? Пашка?

− Нет. Радистка здесь была наша, Катерина Стрижнова, она наблюдала всегда за всеми расстрелами и прочими делами, которые касались провалов наших парней. Она и передала.

− Нужно значит с ней переговорить, − едва сдерживая нетерпение сказала я.

− Нужно, да невозможно. Она как в воду канула после той последней передачи. Больше на связь не выходила. Ладно, надо будет подумать над всем этим.

Я молча кивнула и достав листок с отметкой о захоронении Димки неуверенно посмотрела на Андрея.

− Можно поехать сейчас? – со слезами на глазах попросила я мужчину.

Андрей погладил пальцами мою щеку и сказал:

− Конечно. Ты так долго этого ждала. Поедем. Только водителя отпущу.

Спустя час мы уже были за городом, в том месте, где немцы хоронили расстрелянных и повешенных. Хоронили это было громко сказано. Так, скидывали в одну общую яму и засыпали землей. Благо то место, где был захоронен Димка, немцы уже покинули и перешли на другую площадку в паре километров от этой и здесь уже не появлялись повозки с трупами и не стояли каратели. Выйдя из машины, я подошла к довольно-таки обширной площадке перекопанной земли, которая свидетельствовала, что именно здесь, под ее безмолвной толщей мирно тлели люди, мирно тлел мой Димка. Опустившись на колени, я приложила свои ладони к земле и провела по ней, словно пытаясь понять, в какой же части лежал тот, кто был так дорог мне. Было так странно. Я не плакала в этот момент. Наверное, потому, что все было уже выплакано за те кошмарные месяца, в течение которых я едва выжила. Вынув из кармана крестик, подаренный мне Антониной Петровной, я развернула платок и достав его поцеловала холодный благородный металл, затем положила его на землю и засыпала. В платок же я набрала горсть земли и туго завязав его положила в карман. Встав на ноги, я обратилась к Андрею, который все это время молча стоял подле меня:

− Самое страшное в том, что я так тогда с ним и не попрощалась. А теперь «прощай» могу сказать только сырой земле, которая скрыла собой того, кто принес мне столько радости и счастья, − устало закрыв глаза и подставив лицо под легкие порывы ветра сказала я.

− Все пройдет. Главное, что ты смогла побывать здесь, − сказал Андрей, целуя меня в лоб.

− Спасибо тебе, − улыбнувшись ответила я. – У меня такое ощущение, что тебя послали мне высшие силы в такой ужасный отрезок моей жизни именно для того, чтобы я жила дальше. Если бы не ты, не знаю, что было бы со мной.

− Если бы не я, ты хотя бы была в безопасности, − нахмурившись сказал Андрей.

− Это не безопасность. Я тогда была сама для себя опасней, чем вся та свора немцев, которая сейчас рядом с нами. Ты сам знаешь, что я творила.

− Знаю. Сложно сохранять самообладание пережив такое. Ладно, поедем уже домой. Скоро стемнеет, дорога может быть небезопасной.

− Да, поедем, − проговорила я, печально окинув пустынное поле.