Без следа

Глава 1

Распознать террориста-смертника просто. Они выдают себя сами, массой разных примет. В основном потому, что нервничают. По определению, все они — новички.

Израильская контрразведка выпустила специальную памятку. Там сказано, на что обращать внимание. Они взяли практику наблюдений, добавили психологии и выдали список поведенческих признаков. О списке я узнал от одного капитана израильской армии двадцать лет назад. Для него он был как присяга. И для меня стал тем же: в те дни я находился в трехнедельной командировке, рядом с капитаном: в самом Израиле, в Иерусалиме, на Западном берегу, в Ливане, в Сирии, в Иордании, в автобусах, в магазинах, на запруженных людьми тротуарах. Я не переставал смотреть в оба, мысленно пробегая сверху вниз жирные печатные строчки.

Прошло двадцать лет, а я до сих пор помню тот список. И глаза мои по-прежнему глядят в оба. Дело привычки. У других парней я научился еще одной мантре: «Смотреть, а не видеть; слушать, а не слышать». Чем пристальнее внимание, тем дольше ты остаешься в живых.

В списке двенадцать пунктов. Это если подозреваемый мужского пола. Одиннадцать, если женского. Разница — в свежевыбритости. Перед акцией смертники-мужчины сбривают бороду. Так проще слиться с толпой. Результат — более светлая кожа на нижней части лица.

Но в данный момент бритье меня не интересовало.

Я работал по списку из одиннадцати позиций.

Я ехал в нью-йоркской подземке. Два часа ночи. Линия 6, «Лексингтон-авеню», местный поезд со всеми остановками, в сторону спальных районов. В поезд я сел на станции «Бликер-стрит», с южной части платформы. Вагон был почти пустой — всего пять человек, не считая меня. Я устроился на двухместном сиденье, к северу от последней двери, на той стороне вагона, где двери не открываются. Пятеро остальных пассажиров находились от меня к югу, на длинных скамьях: трое — слева и двое — справа.

Номер вагона был 7622. Как-то я уже ездил 6-м маршрутом, рядом с одним полоумным типом: все восемь остановок он тараторил о вагоне, в котором мы находились, с энтузиазмом, какой большинство мужчин приберегают для женщин и спорта. Поэтому я знал, что вагон номер 7622 — это модель R-142A, новейшая в нью-йоркском метро. Что пробег вагона, построенного «Кавасаки» в Кобе, без капремонта — двести тысяч миль. Что автоматическая система оповещения выдает инструкции мужским голосом, а информацию — женским: по мнению транспортного начальства, такое разделение психологически эффективней. Я знал, что длина R-142A чуть более пятидесяти одного фута, а ширина — восемь с небольшим. И что не оснащенный кабиной машиниста вагон рассчитан на сорок сидячих и сто сорок восемь стоячих мест. Все эти данные мой одержимый сосед выдал без единой запинки.

Я видел, что стеновые панели вагона отлиты из стекловолокна, устойчивого к граффити. В том месте, где панели встречались с крышей, шли сдвоенные полосы рекламы. Маленькие яркие постеры расхваливали всевозможные шоу, языковые курсы и высшее образование без труда.

И полицейский плакат: «Если вы что-то заметили, не молчите».

Ближе всех ко мне была латиноамериканка. Она сидела слева через проход, одна на скамейке для восьмерых. Маленького роста, от тридцати до пятидесяти лет, женщина выглядела усталой и раздраженной. Видавшая виды сумка из супермаркета петлей обхватила кисть. Взгляд — слишком изнуренный, чтобы видеть много, — устремлен в пустое пространство перед собой.

Следующим был мужчина. На той же стороне, футах в четырех от латиноамериканки, один на скамейке для восьмерых. Темные волосы, кожа в сетке морщин. Жилистый, измотанный тяжким трудом на открытом воздухе, мужчина сидел, склонившись вперед, локти на коленях. Не спал, но близко к тому. На вид около пятидесяти. Мешковатые, едва прикрывавшие икры джинсы и просторная футболка не по размеру с надписью NBA и именем баскетболиста, которого я не знал.

Третьей шла негритянка — вероятно, из Западной Африки. Она сидела слева, к югу от центральной двери. Утомленная, вялая; в люминесцентном свете метро ее кожа казалась присыпанной серой пылью. Цветастое платье из батика и тканевая косынка в тон. Глаза женщины были закрыты.

Я неплохо знаю Нью-Йорк. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: любая троица, севшая в движущийся на север ночной поезд метро 6-го маршрута к югу от «Бликер-стрит», либо возвращающиеся домой после вечерней смены уборщики офисов у здания городского совета, либо обслуживающий персонал из ресторанчиков Чайнатауна или «Маленькой Италии».

Пассажиры четыре и пять были совершенно другими.

Номер пять — мужчина. Вероятно, моего возраста, он сидел на двухместной скамье напротив и наискось от меня, в дальнем конце вагона. Одежда на каждый день, но явно не из дешевых. Слаксы и рубашка для гольфа. Его глаза пристально смотрели перед собой. Зрачки то сужались, то расширялись. Взгляд профессионального игрока. Практичный, осторожный, расчетливый.

Но смотрел я не на него. Я смотрел на номер четыре.

Она сидела по правой стороне, одна на скамейке для восьмерых, напротив и примерно посередине между африканкой и парнем в рубашке для гольфа. Белая кожа, возраст слегка за сорок. Неприметная. Темные волосы, аккуратная, но немодная стрижка. Одета она была во все черное. Мужчина в футболке NBA продолжал склоняться вперед, и V-образный зазор между его согнутой спиной и стенкой вагона обеспечивал мне хороший обзор, прерываемый лишь стальными поручнями.

Не идеальный, но достаточный, чтобы все одиннадцать пунктов списка разом раскололи мне голову колокольным звоном. Если верить израильской контрразведке, передо мной была типичная террористка-смертница.

Я тут же отмахнулся от этой мысли. Время было явно неподходящее. Метро Нью-Йорка — лакомая мишень для бомбиста-самоубийцы. 6-й маршрут — один из лучших вариантов. Поезд останавливается под вокзалом Грэнд-Сентрал. Восемь утра, шесть вечера, битком набитый вагон, подождать, пока откроются двери на переполненную народом платформу, нажать на кнопку. Сотня трупов, две сотни раненых, крупный транспортный узел парализован на недели, а то и месяцы. Серьезный успех для тех, чьи мозги здорово сдвинуты набекрень.

Но не в два часа ночи.

Поезд остановился на «Астор-плейс». Двери с шипением открылись. Никто не вошел. Никто не вышел. Поезд двинулся дальше.

Жирные буквы из списка стояли у меня перед глазами.

С первым пунктом все было ясно: одежда не по сезону. В наши дни смастерить начиненный взрывчаткой пояс по силам кому угодно. Взять кусок брезента размером три на два фута, согнуть пополам в длину, и вы получите длинный сплошной карман глубиною в фут. Оберните карман вокруг смертника и сшейте края за спиной. Вложите по кругу частокол динамитных шашек, подсоедините провода, нашпигуйте пустоты рублеными гвоздями, обметайте верх и добавьте лямки покрепче. Эффективно, но довольно громоздко. Единственная практичная маскировка для такого сооружения — просторная одежда, лучше всего — дутая зимняя парка.

На дворе был сентябрь, но жара стояла как летом. Я был в одной футболке. Пассажирка номер четыре сидела в пуховике — черном, пышном, застегнутом на молнию до самого подбородка.

Если вы что-то заметили, не молчите.

Второй пункт списка — походка робота. В случае, когда подозреваемый сидит, — увы, бесполезный. Террористы-смертники ходят как роботы, потому что тащат на себе лишних фунтов сорок плюс находятся под воздействием наркотических средств. Ореол мученика привлекателен, но лишь до определенных пределов. Большинство нынешних бомбистов — зомбированные примитивы с шариком опия-сырца между десной и щекой.

Поезд остановился на «Юнион-сквер». Никто не вошел. Никто не вышел. Поезд двинулся дальше.

Пункты с третьего по шестой: потливость, раздражительность, тик и нервозное поведение. По мне, потливость могут вызвать не только нервы, но и физический перегрев. Равно как и одежда не по сезону, и тот же динамит. Ведь что есть динамит? Пропитанная нитроглицерином древесная пульпа, сформованная в шашки размером с жезл. А пульпа — хороший изолятор тепла. Но раздражительность, тик и нервозное поведение — очень ценные индикаторы. В последние минуты жизни бомбисты испытывают патологический страх. Даже накачанные сильнодействующими наркотиками, все они жутко боятся боли. Одно дело — громкие бравады на тайных сборищах, и совсем другое — реальное действие.

Пассажирка номер четыре выглядела точь-в-точь как человек, решившийся свести счеты с жизнью.

Отсюда пункт семь: дыхание.

Женщина дышала тяжело, но ровно, точно старалась внутренне управлять собой. Так дышат роженицы или же люди, отчаянно пытающиеся подавить рвущийся из горла вопль ужаса.

Пункт восьмой: террористы-смертники всегда смотрят в одну точку прямо перед собой. Видеозаписи и показания свидетелей здесь сходятся на все сто. Никто не знает почему, но все люди-бомбы ведут себя именно так.

Пассажирка номер четыре сидела, вперившись в окно напротив с такой яростной напряженностью, что практически прожгла взглядом дырку в стекле.

Пункты с первого по восьмой — полное совпадение.

Пункты девять, десять, одиннадцать тоже были на месте — самые важные пункты в списке.

Пункт девять: невнятное бормотание. До сих пор все известные террористические атаки вдохновлялись или мотивировались религией, причем почти исключительно мусульманской. Мусульмане же, как известно, имеют обыкновение молиться совершенно открыто. Очевидцы, кому повезло остаться в живых, свидетельствуют о нескончаемых заклинаниях, произносимых едва слышно и более-менее невнятно, но движущимися губами. Губы пассажирки номер четыре явно что-то шептали.

«23-я улица». Двери открылись. Никто не вышел. Никто не вошел. Поезд двинулся дальше.

Пункт десять: большая сумка.

Свежий динамит — взрывчатка довольно стабильная. Чтобы привести «адскую машину» в действие, нужен детонатор. Детонаторы соединяют шнуром с источником электропитания и выключателем. Те большие штуковины с проворачивающимися ручками, что показывают в старых вестернах, — как раз и то и другое. Не слишком-то практичная вещь, когда бомбу нужно переносить. Для переносных устройств нужна батарея, причем большая, прямоугольная, размером с хорошую консервную банку, — из тех, что продают в магазинах электротоваров для очень серьезных фонарей. Чересчур большая и слишком тяжелая, чтобы носить в кармане, — отсюда большая сумка. Батарею пристраивают на дне, а провода от нее идут к выключателю и дальше, сквозь незаметную прорезь в задней части сумки, под край одежды не по сезону.

На коленях пассажирки номер четыре стояла большая черная «почтальонская» сумка, ремень был перекинут через плечо.

Поезд остановился на «28-й». Никто не вошел. Никто не вышел. Поезд двинулся дальше.

Пункт одиннадцать: руки внутри сумки.

Двадцать лет назад этот пункт был только-только добавлен к списку. Незадолго до того спецслужбы Израиля и некоторые смельчаки из обычной публики применили новую тактику. Если что-то вызвало подозрение, не пытайтесь спасаться бегством. Без толку. Шрапнель все равно быстрее. Вместо этого надо резко рвануть вперед и, обхватив подозреваемого как можно крепче, стиснуть его в медвежьих объятиях. Пригвоздить руки террориста к бокам. Не дать дотянуться до выключателя. Так удалось предотвратить несколько терактов. Спасти десятки жизней. Но смертники быстро усвоили урок. Сегодня их учат не снимать большой палец с кнопки, и тактика «медвежьих объятий» потеряла смысл. Кнопка — в сумке, рядом с батареей. Отсюда и руки внутри.

Обе руки пассажирки номер четыре находились в сумке.

Поезд остановился на «33-й». Никто не вышел. В соседний вагон вошел одинокий пассажир. Поезд двинулся дальше.

Я смотрел на пассажирку номер четыре. Представлял себе ее большой палец, тонкий и бледный, на невидимой кнопке. Сплетение проводов. Шнур детонатора, ныряющий из сумки под пуховик и соединяющий от двенадцати до двадцати капсюлей в длинную смертоносную цепь. Динамит — штука невероятно мощная. В замкнутом пространстве, таком, как вагон метро, одна взрывная волна превратит нас всех в кровавое месиво.

Я смотрел на женщину. Между нами было не менее тридцати футов. Ее палец уже на кнопке. Она готова уйти, я — еще нет.

Я смотрел на нее. Чересчур пристально.

Она почувствовала. И повернула голову, медленно и плавно.

Она поняла, что я знаю.

Десять секунд мы смотрели друг другу в глаза. Затем я встал. Тридцать футов. Если раздастся взрыв, мне конец. Так что, подойди я ближе, мертвее я все равно не буду. Я взялся за поручень, шаг, перехватился за следующий, и так далее.

Я остановился в шести футах от нее.

— Мне бы очень хотелось, чтобы это оказалось ошибкой.

Крупный предмет внутри сумки чуть шевельнулся.

— Покажите мне ваши руки.

Она молчала.

— Я полицейский, — солгал я. — Я могу вам помочь.

Она не ответила.

Я отпустил поручень и уронил руки по швам. Так я стал ниже. Меньше рост — меньше угроза. Я старался стоять спокойно, насколько позволял движущийся поезд. Просто стоять — и все. Других вариантов не было. Ей хватило бы доли секунды. Мне — нет. Можно попробовать вырвать у нее сумку. Только я все равно б не успел. Ее палец нажмет кнопку раньше, чем моя рука будет на полпути.

Можно попытаться вырубить террористку. Но боковой удар с шести футов — это, как минимум, полсекунды. Ей же достаточно сдвинуть палец всего на восьмую дюйма. Раунд явно за ней.

— Можно мне сесть? — спросил я. — Рядом с вами?

— Нет, — сказала она. — Не приближайтесь.

Без явного акцента. С близкого расстояния она не выглядела душевнобольной. Простая женщина — смирившаяся, напуганная, усталая. На меня она смотрела с той же напряженностью, что и на окно еще пару минут назад.

— Время ушло, — сказал я. — Лучше подождать до утра.

Она не ответила. Руки в сумке пошевелились.

— Покажите мне одну руку. Совсем незачем держать их там вместе.

Поезд резко затормозил. Меня качнуло назад, и я едва успел схватиться за верхний поручень. Вокзал Грэнд-Сентрал, подумал я и взглянул в окно, надеясь увидеть огни и белые плитки кафеля, но мы стояли в темном туннеле.

Я перевел взгляд обратно.

— Покажите мне одну руку, — повторил я.

Женщина смотрела на мою талию. Из-за поднятых рук футболка чуть задралась, открыв шрам на животе. Выпуклый белый гребень. Грубые стежки. Шрапнель — от начиненного взрывчаткой грузовика, в Бейруте, много лет назад.

— Покажите мне одну руку.

— Зачем?

— Не знаю.

Я говорил, чтобы не молчать. Для меня это нехарактерно. По большей части я человек немногословный.

Руки женщины снова шевельнулись. Я видел, как она что-то перехватывает правой рукой. Левая же медленно показалась из сумки. Маленькая и бледная. Ногти без лака, подстрижены коротко. Без колец.

— Спасибо, — сказал я.

Она положила руку на скамью — рядом с собой, вниз ладонью. Я опустил свои. Край футболки вернулся на прежнее место.

— Теперь покажите, что у вас в сумке.

Она не ответила.

— Обещаю, я не буду пытаться отнять это у вас.

Поезд вновь тронулся. Плавно, неспешно.

— Мне кажется, я, как минимум, имею право это увидеть.

Она скорчила гримасу, будто не поняла.

— Потому что теперь я тоже причастен. Возможно, я смогу проверить, все ли у вас там о'кей. На потом. Не на сейчас. Потому что сейчас этого делать не надо.

— Вы же сказали, что вы полицейский.

— Это не важно. Я могу вам помочь.

Поезд продолжал ползти. Впереди забрезжил свет. Правая рука женщины шевельнулась. Она пыталась вынуть ее из сумки.

Я наблюдал. Рука показалась наружу.

Ни батареи. Ни проводов. Ни кнопки.

Нечто совсем другое.

В правой руке у женщины был пистолет. Нацеленный в какую-то точку между моим пахом и моим пупком. Где так много всего нужного любому из нас. Органы, позвоночник, кишки, артерии, вены. Это был шестизарядный «Ругер Спид-Сикс». Старый револьвер, калибр девять миллиметров.

Но в целом настроение у меня стало намного лучше, чем еще секунду назад. Бомбам не требуется прицел — в отличие от револьверов. С полным барабаном «Спид-Сикс» весит больше двух фунтов. Довольно тяжелая вещь для тоненькой женской руки. К тому же на вылете пуля «магнум» дает обжигающую вспышку газов, сопровождаемую сильной отдачей. За долю секунды до того, как спустить курок, рука женщины напряжется, она зажмурит глаза, а голову отвернет в сторону. Есть неплохой шанс, что она промахнется — даже с шести футов. И если она промахнется, второго выстрела я сделать ей не дам.

— Только спокойно, — сказал я.

Палец на крючке был белее мела, но она им не шевелила. «Спид-Сикс» — самовзводный револьвер с механизмом двойного действия. Нажим на спусковой крючок до половины поворачивает барабан и отводит боек. Нажим до конца освобождает боек, и тот разбивает капсюль патрона, производя выстрел. Я не сводил глаз с ее пальца. Чувствуя на себе взгляд парня в рубашке для гольфа. Обзор для передней части вагона, по-видимому, закрывала моя спина.

— Опустите пистолет, — попросил я. — Давайте поговорим.

Она не ответила.

Я старался сосредоточиться на вибрациях, идущих от колес через пол. Ожидал остановки вагона. Мой попутчик утверждал, что R-142A весит тридцать пять тонн. И что эти поезда развивают скорость шестьдесят две мили в час. Поэтому у них очень мощные тормоза. Они смыкаются, дергают, скрежещут.

Я предполагал, что так произойдет и сейчас — даже при том, что ползли мы с черепашьей скоростью. Револьвер в вытянутой руке — своего рода груз на конце маятника. Длинный, тонкий рычаг и два фунта стали. Когда колодки вгрызутся в тормозной диск, револьвер по инерции продолжит движение вперед. Закон Ньютона. Я был готов справиться со своей собственной инерцией и, оттолкнувшись от поручня, нырнуть вниз и назад, против хода поезда. Если револьвер дернется на пять дюймов к северу, а я — на пять к югу, я буду вне опасности.

— Откуда у вас этот шрам? — неожиданно спросила она.

— Бомба, — ответил я.

Она перевела ствол туда, где под футболкой скрывался белый рубец.

Поезд подъезжал. К станции. Бесконечно медленно. Платформа на «Грэнд-Сентрал» длинная. Головной вагон направлялся к самому ее концу. Я ждал, когда сработают тормоза. Надеясь пусть даже на небольшой крен.

Но доехать мы не успели.

Ствол револьвера вдруг повернулся вверх. На миг я подумал, что пассажирка решила сдаться. Но ствол все продолжал подниматься. Женщина резко задрала подбородок — в гордом и своевольном жесте. Дуло уткнулось в мягкую плоть. Палец сдавил спусковой крючок. Наполовину. Барабан повернулся, курок царапнул нейлон дутой зимней парки.

Затем она нажала курок до конца и разнесла себе голову.