Без следа

Глава 4

В Нью-Йорк я вернулся тем же путем, что и уезжал. Поездка заняла весь день и часть вечера. Все это время я думал о том, что сказал мне Сэнсом и о чем он умолчал. В жизни ничего не бывает полностью черным или полностью белым. Вы это знаете не хуже меня. Но преступлений никто не совершал. В любом случае никто не смог бы добраться до правды через какого-то клерка-кадровика. Никакого отрицания сомнительных действий. Скорее, наоборот. Но, по словам Сэнсома, за рамки он не выходил. Разумеется, взбреди кому в голову подвергнуть тщательной проверке мою собственную карьеру, и та моментально треснула бы по швам. Вообще я рад, что детали моего прошлого скрыты от посторонних глаз. Свое прошлое я помню. Но что с Сэнсомом? Наверняка есть нечто такое, что может серьезно навредить конгрессмену. И видимо, не только ему, иначе что здесь делает ФБР?

И кто, черт возьми, такая эта Лиля Хоц?

Я задавал себе все эти вопросы и перестал размышлять о них, лишь когда поезд въехал в Балтимор. К этому моменту я думал уже о другом: куда конкретно в Нью-Йорке могла направляться Сьюзан Марк? В город она въехала с юга, планируя бросить машину и добраться до места назначения на метро. В автомобиле она, скорее всего, была без куртки. Слишком жарко. Очевидно, куртка лежала в багажнике вместе с сумкой и револьвером. То есть непосредственно к бою Сьюзан собиралась переодеться в отдалении от места встречи и в относительном уединении.

Но не слишком далеко. Она и так уже серьезно опаздывала. Если бы Сьюзан направлялась куда-нибудь на окраину, то оставила бы автомобиль в центре. Но она бросила его в Сохо. И в поезд она, вероятно, села на «Спринг-стрит», на остановку раньше меня. На «33-й» она еще сидела спокойно. Но затем все пошло не так. Если бы не мое вмешательство, она, скорее всего, вышла бы на «51-й». Или на «59-й». Но не дальше. 68-я — это уже совсем другие районы. Значит, 59-я улица была верхней границей маршрута. По крайней мере на ее месте я поступил бы так же: въехал в город с юга, проскочил под землей и вернулся чуть назад с севера. Надеясь, что оттуда меня не ждут.

Мысленно я нарисовал квадрат: от 42-й до 59-й и от Пятой авеню до Третьей. Шестьдесят восемь нью-йоркских кварталов. Содержащих что?

Около восьми миллионов самых разнообразных вещей.

Я бросил их считать, когда мы проехали Филадельфию. Мое внимание отвлекла девушка, сидевшая через проход. Просто отпад, как сказали бы старшекурсники из Университета Южной Калифорнии. Мысли вновь перенеслись к Питеру Молине и не дававшему мне покоя противоречию: никакой профессионал не стал бы использовать здорового парня-футболиста в роли рычага против бесполезного, по сути, источника информации.

Наш заказчик привез с собой целую команду. Нью-Йорк имеет шесть главных пассажирских ворот: международные аэропорты Ньюарк, Ла-Гуардиа и Кеннеди, плюс железнодорожные вокзалы, Пенсильванский и Грэнд-Сентрал, плюс автобусный терминал Портового управления. Реши кто организовать наблюдение на всех этих точках, ему понадобилось бы не менее сорока человек. А для круглосуточного дежурства — так и все восемьдесят. Но восемьдесят человек — это уже не команда, это целая армия. Так что с поезда я сходил лишь с обычной для себя осмотрительностью.

Которой, к счастью, оказалось достаточно.

Наблюдателя я заметил сразу. Парень стоял, привалившись к колонне в центре вокзального вестибюля. В руке — складной телефон, раскрытый и прижатый к бедру. Парень был высокий, но тощий. На вид не старше тридцати. С бритой головой и рыжей щетиной. На нем была рубаха с цветочным орнаментом и кожаная куртка, казавшаяся оранжевой под светом вокзальных ламп. Давно уставшими глазами парень оглядывал встречный пассажирский поток.

Я двигался вместе с толпой. Наблюдатель находился примерно в тридцати футах впереди и чуть слева. Зафиксировав поле зрения, он пропускал сквозь него людей. Это было все равно как ступить под рамку металлодетектора в аэропорту.

Я пересек точку его фокуса. Он не среагировал. Но уже в следующий момент глаза парня расширились, он поднял телефон и щелкнул по крышке, чтобы подсветить экран. Он взглянул туда. Взглянул на меня. Я был в четырех футах.

А затем он упал в обморок. Я рванулся вперед, успев поймать оседающее тело, и аккуратно опустил на пол. По крайней мере, это то, что видели люди. Прокрути они обратно в своих головах всю последовательность событий, кто-то из них, может, и заметил бы, что мой рывок произошел чуть раньше, чем парень лишился чувств. И хотя моя правая действительно тянулась вперед, чтобы подхватить беднягу, начала она двигаться лишь через секунду после того, как моя левая успела ткнуть парня в солнечное сплетение — резко, сильно и незаметно.

Но, как известно, люди видят лишь то, что им хочется видеть. Всегда так было и всегда будет. Я присел на корточки, склонившись над упавшим в обморок человеком, как поступил бы на моем месте любой добропорядочный гражданин. Рядом присела какая-то женщина. Вокруг собирались люди. Парень в кожаной куртке судорожно дергался, хватая воздух раскрытым ртом. Типичные последствия удара в солнечное сплетение. Но также и сердечного приступа, и еще целого ряда разных медицинских проблем.

— Что с ним? — спросила женщина.

— Не знаю, — искренне ответил я. — Он стал вдруг валиться на пол. И закатывать глаза.

— Надо вызвать «скорую».

— Я где-то уронил телефон.

Женщина начала рыться в сумочке.

— Подождите! — воскликнул я. — А вдруг это припадок? Надо проверить, нет ли у него с собой карточки.

— Припадок?

— Ну, приступ или как там его.

Женщина протянула руки и похлопала парня по карманам куртки снаружи. Ничего. Она отвернула полы и проверила внутри. Внутренние карманы тоже оказались пустыми.

— Посмотрите в брюках, — сказал я. — Быстрее.

Женщина недоуменно посмотрела на меня. На помощь ей пришел местный служащий: он опустился на колени и сунул пальцы в карманы брюк парня. Ничего.

— Лучше вызвать «скорую», — сказал я. — Моего телефона там нигде не видать?

Женщина огляделась по сторонам и подняла с пола «раскладушку». Крышка чуть сдвинулась, включилась подсветка экрана. На нем красовалось мое фото. Женщина посмотрела на экран. Я знаю, люди любят хранить фотографии в своих мобильных. Их супруги, собаки, кошки, дети. Возможно, женщина решила, что я из тех самовлюбленных нарциссов, что обожают собственные портреты. Но телефон все же отдала. К этому времени служащий уже набирал номер «скорой». Поэтому я сказал:

— Я пойду за полицией.

Пробравшись сквозь массу сердобольных зевак, я вновь втиснулся в людской поток и продрейфовал с ним до дверей, на тротуар и дальше на улицу.

Теперь я больше не был «тем самым человеком». Единственным в мире, у кого нет мобильного телефона. Остановившись в знойной тени в трех кварталах от вокзала, на Седьмой авеню, я оглядел свой трофей. Перво-наперво я проверил список набранных номеров. Список был пуст. Я проверил входящие: их оказалось всего три, все в течение последних трех часов и все с одного и того же номера. Скорее всего, наблюдателю было велено регулярно удалять информацию, но тому стало лень. Звонки определенно шли от какого-то диспетчера. А может, и от самого босса.

Номер начинался на 212. Стационарный телефон, в районе Манхэттена.

А стационарные телефоны, как известно, стоят в стационарных местах.

Я нажал зеленую кнопку, на экране высветились цифры номера. Я нажал еще раз, и пошел набор. В трубке зазвучал сигнал вызова. И почти сразу — женский голос:

— «Времена года». Чем могу вам помочь?

— Это отель? — спросил я.

— Да. С кем вас соединить?

— Простите, — сказал я. — Я, похоже, ошибся номером.

И нажал на красную кнопку.

Отель «Времена года». В нем я не был ни разу. Не по моим деньгам. Здание располагалось на 57-й, между Мэдисон и Парк-авеню. Как раз в том самом квадрате из шестидесяти восьми кварталов. В двух шагах для того, кто вышел из поезда метро 6-го маршрута на 59-й улице.

Мгновение я раздумывал, а затем огляделся, развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал к 14-му участку.

Я допускал, что Терезы Ли не окажется на месте. И что мне придется ждать ее, сидя в вестибюле, я тоже предполагал. Но вот чего я никак не мог предвидеть, так это что там уже сидит Джейкоб Марк. Он посмотрел на меня безо всякого удивления и сообщил:

— Питер не явился на тренировку.

Джейк говорил минут пять без остановки. Он рассказал, что тренеры прождали четыре часа, после чего позвонили отцу Питера, который тут же перезвонил Джейку. Для старшекурсника, спортивной звезды университета, да еще на полной стипендии, пропустить тренировку было чем-то невероятным. Плюс Питер собирался в НФЛ, Национальную футбольную лигу, а для игрока-профи репутация — наипервейшее дело. И пропустить тренировку — это все равно что свернуть шею курице, несущей золотые яйца.

Я слушал его вполуха. Прошло почти двое суток с тех пор, как Сьюзан Марк не уложилась в поставленный кем-то срок. Странно, что тело Питера до сих пор никто не нашел.

Но тут появилась Тереза Ли с последними новостями.

Правда, сначала ей пришлось заниматься Джейкобом Марком. Она отвела нас в кабинет на третьем этаже и, выслушав его рассказ, спросила:

— Официально о пропаже Питера кто-нибудь заявлял?

— Именно это я и собираюсь сделать прямо сейчас, — ответил Джейк.

— Не получится, — возразила Ли. — Он пропал в Лос-Анджелесе, не в Нью-Йорке.

— В охране университета таких заявлений не принимают. А в Управлении полиции Лос-Анджелеса никто не воспримет меня всерьез.

— Неудивительно. Питеру двадцать два года. Он далеко уже не ребенок.

— Но он пропал пять дней назад!

— Срок не имеет значения. Он не живет дома. Да и кто сказал, что он пропал? Наверняка это не первый раз, когда ваш племянник отсутствует подолгу, не ставя в известность родных.

— Он пропустил тренировку. Такого еще не бывало.

— Все когда-нибудь бывает впервые.

— Здесь особый случай. Сьюзан угрожали.

— Угрожали? Кто?

Джек взглянул на меня:

— Расскажи ей, Ричер.

— Что-то, связанное с ее работой, — сказал я. — На нее давили. Шантаж сыном — вполне логичный рычаг.

— Хорошо. — Ли огляделась в поисках своего напарника. — Ступайте и опишите все как можно подробнее. Все, что вам известно. Догерти вас проводит.

Джейк благодарно кивнул и направился к Догерти. Я дождался, пока эти двое уйдут.

— Вы что, возобновляете дело? — спросил я.

— Нет. Дело остается закрытым. Причин для беспокойства нет. Но парень — наш коллега, и мы должны проявить любезность. К тому же я не хочу, чтобы он мешал нам, по крайней мере в ближайший час.

— Вы сказали, что причин для беспокойства нет. Почему?

Ли посмотрела на меня:

— Мы узнали, зачем Сьюзан Марк приехала в город.

— Как?

— У нас есть официальное заявление. Похоже, Сьюзан помогала кое-кому с расследованием, и, когда она не вышла на связь, этот человек обратился к нам, чтобы заявить о ее пропаже.

— Что за расследование?

— Меня здесь не было. Ребята из дневной смены сказали, что все выглядело вполне убедительно.

— И Джейкоб Марк не должен об этом знать? Почему?

— Сначала нужно прояснить кое-какие детали. А делать это лучше без него. Он родственник, то есть лицо заинтересованное.

— А что за человек, который принес заявление?

— Иностранное гражданство, в Нью-Йорке проездом, цель — провести расследование с помощью Сьюзан Марк.

— Постойте, — перебил ее я. — В Нью-Йорке проездом? То есть живет в отеле?

— Да, — ответила Ли.

— Отель «Времена года»?

— Да.

— Как его зовут?

— Не его, а ее, — поправила Ли. — Это женщина. Ее зовут Лиля Хоц.

Было уже довольно поздно, но Тереза Ли все равно позвонила, и Лиля Хоц согласилась встретиться с нами во «Временах года». В отель мы подъехали на служебной машине Ли. Гостиничный вестибюль был сплошь бледный песчаник, медь и золотистый мрамор. Ли показала свой значок, и администратор тут же позвонил в номер.

Номер Лили Хоц оказался люксом. Тереза Ли постучала. Правая половина двери открылась, и на пороге возникла женщина. Ей легко можно было дать шестьдесят: маленького роста, полная, грузная. Волосы — даже не седые, а совсем белые — подстрижены просто и грубо. Черные глаза полуприкрыты веками. Лицо женщины было словно вырублено из одного куска — мясистое, холодное, неподвижное. Ничего не выражающий взгляд. Одета она была в какой-то жуткий коричневый домашний халат.

— Госпожа Хоц? — спросила Ли.

Женщина лишь пригнула голову и беспомощно развела руками.

— Она не говорит по-английски, — догадался я.

— Днем еще говорила, — ответила Ли.

Свет за спиной женщины на миг потускнел, и из-за ее плеча возникла вторая фигура. Еще одна женщина. Вернее, девушка. Лет двадцати пяти. И невероятно красивая. Редкой, экзотической красотой. Она улыбнулась, как бы стесняясь.

— Это я говорила с вами по-английски. Я Лиля Хоц. А это моя мама.

Она что-то быстро зашептала на ухо пожилой женщине на иностранном языке. Явно восточноевропейском. Лицо старухи просияло, губы расплылись в улыбке. Мы представились. Лиля Хоц говорила за свою мать. Она сказала, что ее имя Светлана Хоц. Мы обменялись рукопожатиями. Лиля Хоц выглядела сногсшибательно. Высокая, но в меру, тонкая, но не слишком. Кожа у нее была почти шоколадной — идеальный пляжный загар, волосы длинные и темные. Глаза огромные и такой ярчайшей голубизны, какой я никогда раньше не встречал. Двигалась она с какой-то бережливой гибкостью. Простое черное платье для коктейлей стоило, вероятно, дороже автомобиля.

Девушка провела нас в номер, ее мать вошла следом. Люкс представлял собой гостиную в центре и две спальни по бокам. Гостиная включала обеденный стол, на котором присутствовали следы ужина — явно из ресторана гостиницы. В углу стояли пакеты с покупками. Два из «Бергдорф Гудман» и два из «Тиффани». Тереза Ли положила на стол значок, и Лиля Хоц тут же прошла к серванту и вернулась с двумя паспортами. Похоже, она считала, что все официальные визитеры в Нью-Йорке начинают с проверки документов. Ли перелистала страницы.

Затем мы все сели. Светлана Хоц молча смотрела перед собой, исключенная из беседы в силу незнания языка.

— Я очень сожалею о том, что случилось со Сьюзан Марк, — произнесла Лиля Хоц.

По-английски она говорила свободно, но с легким акцентом.

— Мы не знаем, что случилось со Сьюзан Марк, — ответил я. — Помимо официальных фактов, естественно.

Лиля Хоц кивнула, вежливо, тактично.

— Вы хотите понять мою роль в этом деле, — сказала она.

— Да, очень.

— Это долгая история. Но оговорюсь сразу: в ней нет ничего, что могло бы объяснить происшествие в поезде метро.

— Давайте послушаем ваш рассказ, — предложила Тереза Ли.

И мы послушали. Лиле Хоц было двадцать шесть. По национальности — украинка. В восемнадцать она вышла замуж за русского. Этот русский старался отхапать у разваливающегося государства как можно больше: аренду нефтяных скважин, права на добычу угля и урана. Очень скоро он стал миллиардером — олигархом, как это называют в России. Год назад один из конкурентов прострелил ему голову. Овдовевшая Лиля Хоц перебралась в Лондон вместе со своей матерью.

— Мой отец умер еще до моего рождения, — продолжала она. — Мама — это все, что у меня осталось. Поэтому я предлагала ей все, что она только пожелает. Дома, машины, круизы, путешествия. Но она хотела лишь одного — чтобы я помогла ей разыскать одного человека из ее прошлого.

— Какого человека? — спросил я.

— Мужчину. Американского военного по имени Джон. Это все, что мы о нем знали. Но позже выяснилось еще кое-что: когда-то он очень помог моей матери.

— Когда и где?

— В 1983-м. В Берлине. Честно говоря, я была уверена, что найти человека по таким приметам — задача невыполнимая. В какой-то момент я даже испугалась, что у мамы обыкновенный старческий маразм. Но я все равно согласилась помочь ей — пусть даже ради проформы.

Светлана Хоц механически кивнула.

— Как ваша мать оказалась в Берлине? — спросил я.

— Она служила в Советской армии, — ответила дочь.

— И чем она там занималась?

— Мама служила в пехотном полку. Политическим комиссаром. Их еще называют замполитами. В каждой военной части обязательно должен быть замполит.

— И как вы разыскивали этого американца?

— Мама знала точно, что ее друг Джон был военным. Это стало моей отправной точкой. Для начала я позвонила из Лондона в ваше Министерство обороны и спросила, как мне поступить. Меня переадресовали в УЧР, Управление человеческими ресурсами. У них есть отдел по связям с общественностью. Офицера, с которым я говорила, заинтересовала моя история. А может, он просто увидел в ней выгодный для дела аспект. Так или иначе, но он пообещал сделать соответствующий запрос. Я поблагодарила его, хотя в глубине души считала, что все это — напрасная трата времени. Джон — имя слишком распространенное. Плюс, как я понимаю, тысячи американских солдат проходят службу в Германии, и большинство из них рано или поздно посещают Берлин. Прошло несколько недель. Я уже почти забыла о нашем разговоре, но тут раздался телефонный звонок. Звонившая представилась как Сьюзан Марк и сказала, что работает клерком в УЧР. Она пояснила, что некоторые имена, которые звучат как Джон, на самом деле являются сокращенной формой от Джонатан. Ей нужно было узнать, видела ли когда-нибудь моя мама, как пишется имя человека, которого мы разыскиваем. Я еще раз уточнила у мамы и сообщила Сьюзан Марк, что мы абсолютно уверены в том, что Джон — это его полное имя. Разговор со Сьюзан получился очень душевным, и после этого мы не раз звонили друг другу. Можно сказать, мы почти подружились. Она много рассказывала о себе. Мне она показалась очень одиноким человеком.

— И что было потом? — спросила Тереза Ли.

— Как-то раз Сьюзан позвонила и сказала, что пришла к некоторому предварительному заключению. Я предложила встретиться здесь, в Нью-Йорке, — ну, вроде как закрепить нашу дружбу. Поужинать вместе, сходить на какое-нибудь шоу. Мне очень хотелось как-то отблагодарить ее за труды. Но она так и не приехала.

— В какое время вы договорились встретиться? — спросил я.

— Около десяти. Она пообещала выехать сразу после работы.

— Не поздновато для ужина и шоу?

— Она планировала остаться на ночь. Я забронировала ей номер.

— А когда вы сами приехали в Нью-Йорк?

— Три дня назад.

— На чем?

— «Бритиш эруэйз», рейс из Лондона.

— Вы наняли команду из местных, — сказал я.

Лиля Хоц утвердительно кивнула:

— Как раз перед приездом сюда. Это иногда полезно.

— Как вы на них вышли?

— По объявлению. Такие фирмы часто рекламируют свои услуги. В Москве и в русскоязычных газетах в Лондоне. Для них это хороший бизнес, а для нас — что-то вроде подтверждения статуса. Если ты приехал за границу один, без сопровождения, ты выглядишь неубедительно.

— Они сказали, что вы привезли с собой целую команду.

Лиля Хоц искренне удивилась:

— У меня нет никакой команды. С какой стати они так сказали? Я не понимаю.

— Они сказали, что это шайка ужасных типов.

Секунду она выглядела озадаченной. Затем понимание отразилось на ее лице.

— Когда Сьюзан не появилась в условленное время, я отправила их на поиски. Я подумала: раз я все равно им плачу, пусть парни немного потрудятся. Я даже пообещала им премию. Так что, скорее всего, они просто сочинили эту историю специально для вас. Чтобы вы испугались и стали более откровенны. А они получили бы свои деньги.

Я ничего не ответил.

Но тут ее осенило:

— У меня нет никакой «команды», как вы ее назвали. Всего один человек — Леонид. Из бывших людей моего покойного мужа. Он сейчас на Пенсильванском вокзале. Ждет вас. В полиции сказали, что вы уехали в Вашингтон. И я предположила, что вы поедете на поезде и вернетесь тем же путем. Разве нет?

— Да, — ответил я. — Я вернулся на поезде.

— Значит, Леонид с вами разминулся. У него была ваша фотография. Я поручила ему встретить вас и попросить позвонить мне. Наверняка он до сих пор там.

Лиля Хоц решительно направилась к телефону. Передо мной встала временная тактическая проблема. Мобильник Леонида был у меня в кармане.

Она нажала «девятку» и набрала номер.

Я незаметно сунул руку в карман, нащупал защелку и отстегнул аккумулятор.

Подождав, Лиля Хоц повесила трубку.

— Он неисправим.

Я вернулся к теме беседы:

— Ваши местные помощники упоминали имя Джон Сэнсом.

Она вздохнула:

— Когда мы прибыли сюда, я ввела их в курс дела. Рассказала им, что и как. Думаю, мы все чувствовали, что понапрасну тратим время, и даже подшучивали над маминой прихотью. Один из этих парней как раз прочел в газете о Джоне Сэнсоме. «Вот, пожалуйста, — сказал он. — Американец, военный, Джон и как раз подходящего типа. Может, Сэнсом и есть тот, кого мы ищем?» Следующие пару дней мы говорили друг другу: «Давайте просто позвоним Джону Сэнсому». Я воспринимала это как шутку, потому что какие у нас были шансы? Один на миллион? Они вроде тоже поначалу шутили, но потом стали относиться к своей версии довольно серьезно. Возможно, из-за резонанса, который это могло иметь, — ведь он такой известный политик.

— Какого резонанса? Что такого было между вашей матерью и этим парнем по имени Джон?

Светлана Хоц продолжала таращиться в пустоту. Ее дочь продолжала:

— Мама никогда не рассказывала деталей. Безусловно, дело не в шпионаже. Ведь она до сих пор жива. И ее американский друг тоже не был изменником. Связь с иностранцами-предателями — это задача КГБ, а не армии. Скорее всего, речь шла о помощи личного характера, финансовой или политической. Хотя я не исключаю и романтических отношений.

— Но вы ведь не думаете, что Сэнсом действительно как-то связан с этой историей?

— Конечно, нет. То была просто шутка, которая вышла из-под контроля. Разве что это тот самый единственный шанс на миллион. Что было бы невероятно, согласитесь? Шутить о чем-то, а потом вдруг окажется, что все это правда?

Я ничего не ответил.

— Можно задать вам вопрос? — спросила Лиля Хоц. — Сьюзан Марк передавала вам информацию, предназначенную для моей мамы?

— А почему вы решили, что она мне что-то передавала?

— Потому что люди, которых я наняла, доложили, что, по вашим же собственным словам, она передала вам информацию. Компьютерные данные на устройстве USB. Они сообщили мне об этом по телефону, а затем переслали ваше фото и отказались от гонорара. Я даже не знаю почему. Ведь я платила им хорошие деньги.

Я сунул руку в карман. Нащупал флешку из «Радио Шэк». И медленно достал ее, внимательно наблюдая за Лилей Хоц.

Она впилась во флешку взглядом голодной кошки.

Тереза Ли заерзала на стуле и посмотрела на меня.

— Сьюзан Марк была чем-то очень напугана там, в поезде, — сказал я. — Она не выглядела как человек, приехавший в город на дружеский ужин и шоу.

— Я ведь уже говорила вам: я не могу этого объяснить.

Я убрал флешку обратно в карман.

— У Сьюзан не было с собой сумки с ночными принадлежностями.

— Этого я тоже не могу объяснить.

— Но почему-то был заряженный револьвер.

— Я не знаю, что вам ответить. Простите.

— Более того, пропал ее сын. Последний раз его видели выходящим из бара с девушкой приблизительно ваших лет и очень похожей на вас по описанию.

— Из какого бара?

— Где-то в Лос-Анджелесе. В Калифорнии.

— Я не была в Лос-Анджелесе. Все эти три дня я провела здесь, в Нью-Йорке. У меня туристическая виза. Я занимаю три номера в отеле. У меня нет никакой «команды», как вы ее назвали. И я никогда не была в Калифорнии.

Я промолчал.

— Кстати, — добавила она, — я вполне допускаю, что Питер сейчас действительно где-нибудь с девушкой. Да, я знаю его имя. Сьюзан говорила мне. Мы с ней делились всеми проблемами. Она ненавидела сына. Пустой и заносчивый человек. Он отказался от родной матери, променяв ее на отца. А знаете почему? Потому что Сьюзан была приемным ребенком. Сын так и воспринимал ее всегда: как незаконнорожденную. И ненавидел за это.

Я чувствовал, что Терезе Ли пора уходить, да и мне хотелось убраться прежде, чем заявится Леонид. Поэтому я лишь пожал плечами, словно мне нечего больше сказать. Лиля Хоц поинтересовалась, не хочу ли я вернуть ей флешку, которую мне передала Сьюзан Марк. Но я никак не отреагировал. Мы все пожали друг другу руки. Двери за нами закрылись, и мы с Терезой Ли прошествовали по коридору к лифтам. Уже внутри она спросила:

— Ну и как ваше мнение?

— Я думаю, она очень красивая, — ответил я.

— А помимо этого? Вы ей верите?

— А вы?

Ли кивнула:

— Да. Потому что такую историю очень легко проверить. Например, есть ли в армии офицеры по связям с общественностью?

— Сотни.

— Значит, все, что нам нужно сделать, — это найти того, с кем она говорила по телефону. Мы можем отследить все звонки этому человеку из Лондона.

— Звонок в Министерство обороны из-за границы? Готов поспорить, им уже занимаются. Аналитики из той и другой разведок.

— Звонки Сьюзан Марк из Пентагона тоже легко отследить. Если они беседовали так часто, как утверждает Лиля, мы их быстро вычислим.

— Вот и займитесь этим, — сказал я ей.

— Наверное, я так и сделаю, — продолжала Тереза Ли. — Она, конечно же, знает, что я это могу. Ей известно, что «Бритиш эруэйз» и Министерство национальной безопасности предоставят нам всю необходимую информацию о ее въезде и выезде. И что мы легко можем спросить у Джейкоба Марка, действительно ли его сестра была приемным ребенком. Плюс она сама пришла в полицейский участок. Сама написала заявление. И только что сама показала мне свой паспорт. Все это никак не вяжется с подозрительным поведением. Хотя, если ее история столь невинна, почему ею так заинтересовались федералы?

— Если рассказ Лили Хоц — правда, речь идет о связи американского военного с советским политическим комиссаром в годы холодной войны. Федералы просто хотят убедиться, что все действительно безобидно.

Мы вышли из отеля и сели в машину Ли.

— Вы ведь не согласны со мной ни по одному из пунктов, так? — спросила она.

— Если история семьи Хоц безобидна, что ж, пусть так и будет. Но что-то в этом деле далеко не безобидно. И это что-то привело Сьюзан Марк именно в то место и именно в то время. Вы верите в случайные совпадения? Как часто вам доводилось слышать, чтобы один шанс к миллиону вдруг оказался выигрышным?

— Ни разу.

— Вот и я о том же. Но боюсь, здесь как раз все наоборот. Миллион шансов к одному, что Джон Сэнсом ни при чем, и все же я думаю, он замешан.

— Почему?

— Я разговаривал с ним.

— В Вашингтоне?

— Вообще-то мне пришлось ехать за ним в Северную Каролину. Но дело не в этом. Я задал ему вопрос: слышал ли он когда-либо имя Лиля Хоц? Он ответил, что нет. Я следил за его лицом. Он не лгал. Но и не говорил правду.

— Как это?

— Может, он слышал имя Хоц, но не Лиля. Может, он слышал имя Светлана Хоц.

— И что это значит?

— Возможно, больше, чем нам кажется. Зачем Сьюзан Марк лезть из кожи вон, разбираясь с этой историей?

— Хотя бы из сочувствия.

— Потому что она сама была приемным ребенком. И вероятно, часто думала о своих настоящих родителях. Отсюда и сочувствие к тем, кто оказался в подобной же ситуации. Таким, как Лиля Хоц. А что? Некий мужчина очень помог ее матери незадолго до рождения Лили. Такую фразу можно истолковать по-разному.

— Например?

— Например, что Джон Сэнсом — отец Лили Хоц.

Мы вернулись обратно в участок. Джейкоб Марк выглядел намного счастливее.

— Питер звонил своему тренеру, — радостно сообщил Джейк.

— Когда? — спросил я.

— Два часа назад. Тренер перезвонил Молине, а тот — мне.

— Так, и где он?

— Он не сказал. Питер оставил сообщение. Его тренер никогда не отвечает на звонки во время ужина.

— Но с Питером все в порядке?

— Он сказал, чтобы скоро его не ждали.

— А ты уверен, что сообщение было подлинным?

— Тренер знает его голос.

— Кто-нибудь пытался перезвонить Питеру на мобильный?

— Да все мы. Но у него опять выключен телефон.

— Можно задать тебе вопрос совсем на другую тему?

— Валяй.

— Твоя сестра была приемным ребенком?

Джейк помедлил. Кивнул.

— Мы оба были приемными детьми. Сьюзан удочерили первой. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Похоже, что Сьюзан ехала в Нью-Йорк на встречу с подругой, — сказала Ли.

— Какой подругой?

— Украинкой. Молодой женщиной по имени Лиля Хоц.

Джейк бросил на меня недовольный взгляд.

— Я никогда не слышал от Сьюзан такого имени.

— Сколько человек знали, что Сьюзан была приемным ребенком? — продолжала Ли.

— Она этого не афишировала. Но и не скрывала.

— Как бы вы описали отношения между Сьюзан и ее сыном?

Прежде чем ответить, Джейк минуту колебался:

— Думаю, их можно описать как «любовь и ненависть». Сьюзан любила Питера, Питер ненавидел ее.

— Почему?

Снова колебание.

— Питеру хотелось жить в обстановке а-ля Ральф Лорен. Чтобы отец имел поместье в Кеннебанкпорте, а мать родилась бы богатой наследницей. Сьюзан была дочерью несовершеннолетней проститутки-наркоманки из Балтимора и не устраивала из этого тайны. Питер же так и не смог с этим сжиться. И когда дело дошло до развода, сын встал на сторону отца.

— Сьюзан нравился Питер как человек?

Джейк покачал головой:

— Нет. Что только усугубляло ситуацию. Сьюзан никогда не испытывала симпатии ко всякого рода студенческим братствам с греческими буквами на клубных куртках. Все эти «фи-бета-каппа» ее страшно бесили. Но для Питера такие вещи были важнее матери.

— Ты же говорил, что Сьюзан не была несчастным человеком, — вмешался я.

— Я и не отрицаю. Это прозвучит странно, но приемные дети ждут от семейной жизни совсем не того, что все остальные. Поверьте, я знаю. Сьюзан смогла с этим смириться. Для нее это была суровая реальность, с которой нужно считаться.

— Она была одинокой?

— Уверен, что да.

— А у вас есть дети? — спросила Ли.

— Нет, — ответил Джейк. — Я даже не женат.

Ли немного помолчала.

— Спасибо, Джейк, — наконец сказала она. — Простите, что пришлось завести этот неприятный разговор.

Она вышла из кабинета, я последовал за ней.

— Я, конечно, проверю и остальное, — сказала Тереза Ли, — но мне кажется, что с Лилей Хоц все чисто. Два факта из четырех подтвердились: и об удочерении, и о конфликте матери с сыном. Она знает то, что могла знать лишь по-настоящему близкая подруга.

Я согласно кивнул.

— А Сэнсом вас не интересует?

— Ни капельки, — ответила детектив. — А вас?

— Мне все же хочется его предупредить.

— О чем? Об одном шансе из миллиона?

— Можете считать это чувством солидарности к собрату-офицеру. Возможно, я съезжу к нему в Вашингтон еще раз.

— В этом нет нужды. Он сам завтра будет в Нью-Йорке. Сбор средств на избирательную кампанию. Благотворительный обед в «Шератоне». Мы получили уведомление.

Она ушла, а я остался один в опустевшем офисе. Наедине со смутным чувством тревоги. Возможно, Лиля Хоц действительно чиста, как свежевыпавший снег, но я не мог отделаться от ощущения, что Джона Сэнсома вот-вот накроет заброшенная кем-то сеть.

Давно канули в Лету времена, когда в Нью-Йорке можно было с комфортом заночевать всего за пятерку баксов, но это все еще можно сделать за пятьдесят, если знаешь как. Секрет в том, чтобы прийти поздно. Я добрел до отеля, где уже как-то останавливался, вблизи от Мэдисон-сквер-гарден. Отель был большой и некогда шикарный, но сейчас он больше напоминал выцветший многоквартирный дом. После полуночи за все в отеле, включая регистрацию, отвечает ночной портье. Я прошел к стойке и спросил, найдется ли у них свободная комната. Портье для вида побрякал по клавиатуре, уставился в экран компьютера и наконец сказал «да». И тут же озвучил цену: сто восемьдесят пять долларов. Я спросил, можно ли взглянуть на номер, прежде чем дать окончательный ответ. Портье не возражал, и мы вместе поднялись на лифте на нужный этаж.

Номер меня устроил. Я достал из кармана пару двадцаток.

— А что, если мы как-нибудь обойдемся без регистрации?

Портье молчал. Я прибавил к купюрам еще десятку со словами:

— Для горничной, завтра.

Тот взял деньги и со словами: «Вам надо освободить номер завтра к восьми» — закрыл за собой дверь.

Спал я хорошо и проснулся отдохнувший. Без пяти восемь меня уже не было в номере. Я позавтракал в каком-то кафе на 33-й. В батарее мобильника Леонида оставалась еще половина заряда. На пару-тройку звонков вполне должно хватить. Я набрал 600 и уже набирал 82219, когда после второй нажатой кнопки голос женщины-робота сообщил, что номер набран неверно. Я попробовал 1-600 и получил тот же результат. Тогда я попытался выйти на международную линию через 011, а затем набрать 1 — код Северной Америки — и 600. Итог был ничуть не лучше.

Получалось, что 600-82219D не телефонный номер. И в ФБР наверняка об этом знали. То есть маскировали свои настоящие вопросы дымовой завесой.

Что еще они спрашивали у меня?

Они оценили степень моего интереса к делу, в который раз спросили, не передавала ли мне что-нибудь Сьюзан Марк, и удостоверились, что я собираюсь уехать из города. Им нужно было, чтобы я не задавал лишних вопросов и сгинул куда-нибудь.

Но зачем? Ответа у меня не было.

И если 600-82219D не телефонный номер, то что?

Первые три цифры 600 казались смутно знакомыми. Но я не мог вспомнить откуда.

Я допил кофе и направился на север, в сторону «Шератона».

Отель напоминал громадный стеклянный столб. В вестибюле висела плазма со списком мероприятий на день. Главный танцевальный зал был зарезервирован под обед некой группы людей, назвавшейся FT. Благовидная маскировка для кучки жирных котов с Уолл-стрит, желающих щегольнуть своей влиятельностью, а заодно прикупить еще. Мероприятие начиналось в полдень. Я прикинул, что Сэнсом постарается подъехать к одиннадцати. Мне оставалось убить еще два часа.

Я зашел в магазин одежды. Мне хотелось купить новую рубашку. Та, в которой я был сейчас, мне не нравилась. В ней я выглядел неудачником. Я вспомнил слова Элспет Сэнсом. Только переоденьтесь. В этом вас не пропустят. Вот ведь зараза! Вынудила купить вещь, которая мне так и не понадобилась. И если мы встретимся снова, мне не хотелось нести на себе знак моего поражения и ее победы. Я выбрал тонкую поплиновую рубашку цвета хаки за одиннадцать баксов. Дешево и сердито. Без карманов и с рукавами три четверти. Меня она вполне устраивала.

В десять тридцать я уже ждал в вестибюле «Шератона».

К десяти сорока я понял, что означает 600-82219D.