Безумие

Глава 8

Рассказав Лэти об Адаме, я испытала блаженное освобождение. На протяжении воскресенья я чувствую себя так, словно у меня гора с плеч свалилась. Но затем наступает понедельник, и Лэти садится рядом со мной с ужасно нелепой ухмылкой на его глупом лице.

– Чего улыбаешься? – интересуюсь я, уже зная ответ.

– Ничего, – щебечет он.

– Только без глупостей, – прошу я, а он лишь смеется в ответ, не сводя глаз с дверей.

– Серьезно, – предупреждаю. – Не чуди, ладно?

В шутливом тоне он отвечает «хорошо», но так и не отводит взгляд от дверей, и я уже могу сказать, что это занятие будет ужасным.

Когда Адам заходит в аудиторию, взгляд Лэти мечется между мной и ним, а его улыбка становится всё шире и шире, пока не обнажает жемчужно-белые зубы, от чего я закатываю глаза. Бью парня по руке, и он начинает смеяться.

– Я сказала прекрати дурачиться! – ругаюсь я.

– Ничего не могу поделать! Это слишком весело!

О гооосподи. Знаю, что не должна пялиться на Адама, пока его длинные ноги несут его к месту, но действительно не могу удержаться. Он не носит рюкзак или даже блокнот, или ручку. Единственное, что он приносит в класс – пачка сигарет. И как, спрашивается, он делает заметки?

– Почему бы тебе не пойти и не поговорить с ним? – спрашивает Лэти.

На лице Адама появляется убийственно сексуальная улыбка, когда одна из девушек в переднем ряду вскакивает со своего места, целует его в щеку и протягивает кофе. Одетый в потёртые джинсы и ярко-красную футболку, он делает глоток кофе, а затем плавно опускается на стул рядом с ней.

– О чем?

– Хм, мне тебе объяснить?! – когда я не отвечаю, Лэти добавляет: – Потому что я могу, если хочешь. Это не так сложно. Четыре маленьких буквы. С-Е…

Вытаращив глаза, одной рукой дёргаю его за рукав, а другой затыкаю рот.

– Уймись!

Оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не подслушивает наш приглушенный разговор, но все студенты в пределах слышимости заняты либо беседой, либо перепиской по телефону, пока истекают последние драгоценные секунды до начала урока.

Лэти хохочет.

– Да ладно! Я ж просто советую!

– Я слышу тебя! – ещё тише произношу я. – Но это ни за что не произошло бы, даже если бы я поговорила с ним.

– Почему нет? Очевидно же, что он считает тебя сескуашкой, иначе бы не стал целоваться с тобой.

– Потому что я никогда…

Я останавливаю себя. Не могу поверить, я только что почти призналась, что всё еще девственница.

– Ты никогда… – понимание озаряет глаза Лэти, и могу сказать, слишком поздно. – Ты никогда…

Он окидывает меня взглядом, и я киваю.

Лэти изумленно качает головой, и довольная улыбка не сходит с его губ.

– Становится всё интереснее и интереснее.

Вот уж не сказала бы.

Позже на этой неделе Д-р Пуллмен дал нам контрольную работу, чтобы убедиться, что каждый из нас повторил базовый курс (что он поручил нам в качестве домашнего задания), и я получила тройку! Чёртову тройку! И, конечно же, вместо того, чтобы винить себя за то, что так легко отвлеклась, я винила некоего парня с растрепанными каштановыми волосами, пронзительно-серыми глазами и весьма талантливым язычком.

Он приснился мне в ночь перед контрольной. Я проснулась от того, что практически лапала Ди. Кстати о конфузах… Она не проснулась, но я чувствовала себя адски смущенной. За всю свою жизнь у меня никогда не было столь ярких снов. Я проснулась запыхавшейся, все мышцы ныли. В течение нескольких минут я лежала, ненавидя себя за то, что отшила Адама. Интересно, в действительности было бы так же хорошо, как и во сне?

Так что, когда на следующий день Д-р Пуллмен раздал нам контрольные, мои попытки сосредоточиться на вопросах, а не на сидящем в первом ряду боге-секса-из-моих-снов, были практически неосуществимы. Я всю неделю повторяла базовый курс, но мой мозг был слишком переполнен мыслями об Адаме, чтобы помнить об изученном материале.

Я винила тот сон, возникший из-за накопившейся сексуальной неудовлетворенности, вызванной «хорошей» стороной лицемерного сына пастора – моим бывшим.

Он написал мне на следующий день, после того, как мы угнали мою машину, умоляя просто поговорить.

Я сдалась и ответила ему. Написала, что поговорю с ним, когда буду готова.

В самом деле, это было гораздо вежливее, чем он того заслуживал, но я ощущала мучительную необходимость хоть отчасти унять его боль. Даже после того, как он со мной поступил, часть меня всё еще любила Брейди, и было невыносимо видеть его таким огорченным. Его постоянные смски и голосовые сообщения свели на нет мой гнев, и я была не уверена, что чувствовала по этому поводу. Если отпустила гнев, то что осталось, кроме огромной зияющей дыры?

Ко второй неделе занятий Адам стал приходить на уроки французского позже. К четвертой неделе я не имела ни малейшего понятия, покажется он или нет. Обычно он приходил с девушкой или двумя, или тремя, и по большей мере это были девушки, которых я не видела прежде. Практически на каждое занятие (на котором появлялся), он приводил с собой новеньких, и я начала осознавать, что эти симпатяжки, следовавшие за ним по пятам, даже не учились в нашем классе – они просто приходили вместе с ним, ждали его и уходили с ним. Это просто до чертиков раздражало.

Пожалуй, моя светская жизнь могла бы спасти ситуацию. Каждую неделю Ди получала приглашения на вечеринки и пыталась тащить меня с собой, и каждую неделю я находила креативные способы отшить её.

Правда, не понимаю, чего она вообще хотела, чтобы её видели со мной на публике? После того, как страсти по поводу Адама утихли, и стало ясно, что он никогда не обратит на меня внимания, я переключилась в режим отпетого институтского гика. Ходила в кампус в штанах для йоги двухдневной стирки, мешковатых футболках и шлёпанцах, одетых на носок, а мои растрепанные волосы были собраны в небрежный хвостик. В половине случаев я даже не заморачивалась, чтобы надеть линзы и взамен появлялась в своих прямоугольных черных очках. Ди сморщила лоб, когда я вошла в кабинет истории, но я лишь усмехнулась ей. Когда я послала ей воздушный поцелуй, а она яростно отбила его, все, кто заметил произошедшее, наградили нас удивленными взглядами.

Ночи я проводила за учебой, а на выходных выполняла дополнительные задания. После того, как получила ту первую тройку по французскому, я реально поднажала в учебе. Когда Д-р Пуллмен предложил дополнительные баллы тем, кто выявит желание помочь ему в субботу обустроить новый лингафонный кабинет[8], я вызвалась и потащила за собой Лэти. Мы помогли расставить наушники и оборудование, а затем установили программное обеспечение на компьютеры и проверили всё в действии. Доктор Пуллмен купил нам пиццу и даже отпустил пару шуточек, пока мы работали, и я поняла, что в действительности он довольно-таки классный. Упрямый, но классный.

На следующие выходные он предложил ещё дополнительных баллов тому, кто пожелает перевести коротенькую книгу с английского на французский. Очевидно, я оказалась единственной, кто принял его предложение. Перевела детскую книгу, которую написала в восьмом классе, и он дал мне запредельное количество дополнительных баллов, сказав, что моя история о малютке-единороге без рога необыкновенно трогательная на обоих языках. Я едва не визжала от восторга, когда прочитала написанные зелеными чернилами комментарии, торопясь сунуть бумагу Лэти под нос, чтобы он тоже смог их прочесть.

– Ты такая заучка, – произнес он, смеясь.

Когда наступили осенние каникулы, мне было немного тоскливо расставаться с Лэти. Он стал завсегдатаем нашей комнаты, и даже Мейси выглядела более оживленной, когда он приходил. Но и по маме с папой я тоже скучала, так что чмокнула Лэти в щеку, и он попрощался со мной и Ди на парковке Walmart. Домой мы ехали порознь.

В воскресенье, после недельного отдыха с родителями, я оставляю машину у них дома и отправляюсь в общежитие с Ди. На долгом обратном пути в колледж мы останавливаемся на заправке. Пока она заправляет бак, я захожу внутрь, чтобы воспользоваться уборной и запастись жвачкой. По пути к машине я замечаю Ди, сидящую внутри и болтающую по моему телефону. Окна опущены, так что её голос доносится до меня, когда она холодно заканчивает предложение: «Очевидно, потому что она не хочет разговаривать с тобой».

В мгновение ока я преодолеваю последние несколько шагов, и влетаю в машину, как пуля, грубо вырывая телефон из руки Ди. Прикладываю его к уху, чтобы услышать заключительную часть ответа Брейди:

– …не нравлюсь, но это касается только меня и Роуэн.

Следует долгая пауза, и я не имею ни малейшего понятия, что сказать. Может, просто повесить трубку?

– Алло? – произносит Брейди.

– Это я… – окидываю свирепым взглядом Ди и отхожу от её машины, нервно сглатывая. – Прости за это, – говорю, направляясь к багажнику, чтобы опереться.

– Роуэн… – его голос кажется неверящим, словно он не ожидал, что когда-нибудь снова меня услышит. Повисает неловкое молчание, ни один из нас не знает, что сказать. В конце концов, он просто спрашивает:

– Как ты?

– Бывало и получше…

Он мог бы извиниться, что рассердило бы меня. Мог бы сказать «я так же», что рассердило бы меня. Или мог бы оправдываться, что тоже рассердило бы меня. В действительности же он спрашивает:

– Как тебе колледж?

– Вроде неплохо, – когда наступает еще одна неловкая пауза, добавляю. – Мне очень нравится мой профессор английского языка. И профессор французского тоже очень даже ничего.

Странно говорить с ним об этом… Так привычно, но странно.

– Здорово…Ты у Ди остановилась?

Я мельком оглядываюсь на машину, где сидит Ди, развернувшись на сидении, и с возмущенным выражением лица ловит каждое мое слово. Если кто из нас и должен быть сердит, так это я. Оттолкнувшись от машины, шагаю на заправку и обхожу здание для хоть какого-нибудь уединения.

– Да.

На другом конце провода раздается едва слышный вздох Брейди:

– Роуэн… – его слова пропитаны болью. – Ты всегда можешь вернуться домой. Я…

– Я знаю, Брейди, – глубоко вздыхаю. – Знаю.

– Я скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю, – не подумав, произношу я и сразу же жалею об этом. Я очень скучаю по нему, но мне никогда не хотелось, чтобы он знал об этом. Не знаю, зачем сказала ему… Зачем я сказала ему об этом?! Прежде чем он сможет ответить, добавляю. – Слушай, Брейди, мне нужно идти. Ди ждет меня в машине.

Он молчит какое-то время, а потом произносит:

– Мы сможем еще поговорить? Вечером?

Когда я не отвечаю, засмотревшись на облупившуюся белую краску на стене заправки, он добавляет:

– Пожалуйста?

– Не сегодня… – я вздыхаю и устало тру пальцами переносицу. – Но… в ближайшее время, хорошо?

Он отвечает «хорошо» – ибо в действительности мы оба знаем, что ничего другого он сказать не может. Теперь слово за мной, и Брейди это знает. И, несмотря на то, что эта мысль, вероятно, должна придавать мне сил, чувствую себя слабой. Я хочу обнять его, простить и забыть то, что видела той ночью в клубе и всё, что произошло с тех пор.

– Я люблю тебя, Роуэн, – говорит он.

– Увидимся позже, Брейди.

Завершаю вызов и упираюсь лбом в холодную кирпичную стену.

Глаза заволакивают слезы, пока я не смахиваю их ресницами, позволяя упасть на чрезмерно выросшую траву, которая мне по щиколотки. Не думала, что разговор с ним так сильно повлияет на меня…

Смахиваю слезы, глубоко вдыхаю и каким-то образом мне удается взять себя в руки. Я иду обратно к машине Ди и забираюсь внутрь, не глядя ей в глаза.

– Прости, – произносит она, её рука покоится на замке зажигания, но не поворачивает ключ. – Мне не следовало…

– Да, – прерываю я, – тебе не следовало.

Большую часть обратного пути в колледж мы едем в тишине, но спустя где-то час она достает из центральной консоли открытую пачку «Cheetos» и протягивает её мне. Я мгновение смотрю на неё, воспринимая это как «ветвь мира», а затем сую руку внутрь пачки и достаю одну штуку.

– Я сказала ему, что скучаю, – в конце концов признаюсь я.

Ди молчит, и я знаю, что ей приходится прилагать огромные усилия, чтобы держать рот на замке. Даже не знаю, зачем я ей сказала… Хочу ли я, чтобы она что-то ответила? Хочу ли, чтобы она кричала на меня и говорила какая я идиотка?

Поскольку я вполне уверена, что уже знаю это.