Безумная парочка

49

Пока я проходила через таможню, аэропорт Рабаса в Аликанте быстро пустел. Самолет, на котором я прилетела из Лондона, был заполнен пассажирами менее чем на половину.

Стояла середина октября. Прошло шесть месяцев после того, как Иэн был приговорен к пожизненному заключению за убийство Сары Маринго, и туристский сезон на Коста Бланка закончился. Я надеялась увидеть лазурное средиземноморское небо, однако Испания встретила меня хмурой, пасмурной погодой.

В первый момент я расстроилась, поняв, что точно то же самое оставила в Англии. Но прежде чем я прошла через стеклянные двери на обрамленную пальмами улицу, я почувствовала отчетливую разницу в атмосфере. Когда-то давно я много путешествовала и поэтому до сих пор считала себя знатоком аэропортов. В конце концов, они были частью моей профессии.

В Хитроу, несмотря на лабиринт из коридоров, отсутствовала таинственность. Повсюду виднелись ясные указатели, голоса звучали тихо, краски были неяркими. Там царили деловитость, бодрость, мужское начало, ощущались запахи сигаретного дыма и личных драм.

После четкой, вежливой, бесстрастной, невозмутимой Англии Испания показалась мне хаотичной, взбудораженной.

Мои опасения не имели никакого отношения к Иэну, который остался позади. Они были связаны с обогнавшим меня Харри. Вскоре после суда над Иэном он отправился в Испанию. Согласно нашему плану мне предстояло выждать шесть месяцев и затем присоединиться к брату. Эта идея принадлежала Харри, и хотя ожидание шло вразрез с моей нетерпеливой натурой, я в конце концов увидела практические достоинства его замысла.

– Если ты покинешь Англию слишком быстро, это будет выглядеть подозрительно, – объяснил он. – Породит разные домыслы. Ты должна казаться безутешной женой. Например, что ты собираешься сказать Джинне и миссис Кук?

– Что мне страшно оставаться в квартире, где произошло убийство. Это вполне естественно.

– Что ты скажешь Иэну? Он будет рассчитывать на свидания с тобой.

– Иэн поймет. Он полагает, что я боюсь Джинны, которая может снова попытаться убить меня. Он поймет мое желание спрятаться в безопасном месте. Именно поэтому он так щедро обеспечил меня деньгами.

– А Джинна? Что она думает?

– Ну, Джинна точно знает, что она не убивала Сару. И уверена, что Иэн тоже её не убивал.

Харри торжествующе посмотрел на меня.

– Значит, остаемся только мы – ты или я.

– Или оба вместе. – Я помнила, каким мстительным было лицо Джинны на протяжении всего суда. – Возможно, ты прав. Джинна – потенциальная возмутительница спокойствия.

– Совершенно верно. Поэтому я хочу, чтобы ты за шесть месяцев охладила атмосферу. Занимайся обычными делами. Встречайся за ленчем с друзьями. Ходи в «Хэрродс». Навещай Иэна в Дартмуре. (Его перевели из Скрабса.) Играй роль тоскующей жены. Постарайся помочь Джинне пережить тяжелый период в её жизни. Иногда позволяй себе выпить лишнее, чтобы утопить в спиртном печаль. Ради Бога, играй убедительно!

Я молча, сердито посмотрела на него. Он говорил разумные вещи. Проблема заключалась в том, что мне не терпелось поскорей расстаться с Англией, Лондоном, Джинной и миссис Кук, вырваться из моей роскошной, но безрадостной жизни, сбросить с себя маску миссис Иэн Филип Николсон.

– Потом, когда все успокоится, – продолжил Харри, – ты сможешь рассказать Джинне и миссис Кук какую-нибудь убедительную историю (которую они не смогут проверить) и улететь в Аликанте. Я сниму там дом и буду ждать тебя. Шесть месяцев – небольшой срок.

– Что насчет Тома?

Харри отвел глаза.

– Нам придется взять его с собой. Он слишком много знает. Это продлится недолго.

– То есть ты собираешься взять его с собой.

Проигнорировав мой намек, Харри сказал:

– Том присоединится ко мне примерно через месяц. Не думаю, что это будет выглядеть подозрительно. Все равно его группа распадается, музыканты всегда колесят по свету. Это нас с тобой поначалу не должны видеть вместе. Ты знаешь, что от нас требуется максимальная осторожность.

– Значит, вы с Томом окажетесь вдвоем.

Харри казался усталым.

– Этого не будет.

– Не будет?

– Нет. Обещаю тебе.

– Я тебе не верю.

– Пожалуйста, Алексис, не будем сейчас ссориться. Когда все закончено и мы получили, что хотели. Только не сейчас.

– Я сомневаюсь.

– В чем?

– Что мы получили, что хотели.

– Теперь мы станем, – Харри одарил меня своей старой очаровательной улыбкой, – летними людьми.

Прошедшие шесть месяцев показались мне шестью годами – так медленно и мучительно они тянулись. И сейчас, когда я наконец попала сюда и вышла через стеклянные двери аэропорта в Аликанте навстречу удивительно теплому испанскому дню, то не увидела Харри.

Перед залом прилета стояла вереница такси. Вдоль черных машин тянулись красные или зеленые полосы. Водители искали заработка. Носильщик, толкавший тележку с моими вещами, с любопытством посмотрел на меня. Я сказала ему, что меня должны встретить. Теперь он хотел знать, увидела ли я моего друга. Я уже собралась сказать «нет», но вдруг услышала знакомый голос.

– Привет, Алексис. Извини за опоздание. Я попал в пробку.

На загорелом, веснушчатом лице горела пара зеленых глаз. На красивом молодом человеке были полинявшие джинсы, расстегнутая у ворота рубашка и пробковые сандалии. Он быстро сказал что-то на испанском носильщику, который понес мои чемоданы к запаркованному неподалеку автомобилю.

– Неужели я не заслуживаю поцелуя после столь долгой разлуки?

Я с изумлением поняла, что смотрю на Тома МакКиллапа.

– Неужели я так сильно изменился? – спросил он, улыбаясь.

Я продолжала разглядывать его.

– Господи, Том, я действительно тебя не узнала. Как ты поживаешь? Ты выглядишь чудесно. Да, ты изменился. Не могу поверить, что это ты.

Мы поцеловали друг друга в щеки.

– Это действительно я, – произнес он с лукавой улыбкой.

Том действительно выглядел превосходно и казался гораздо более зрелым и опытным, несмотря на мальчишескую одежду.

И тут я поняла причину этого.

Он стал более спокойным и уверенным в себе. Его волосы выгорели на солнце и немного отросли. Они уже не были коротко постриженными по моде тинэйджеров, которой следовала вся его группа после возвращения из Швейцарии. Более длинные волосы шли к его худощавому лицу. Я с изумлением поняла, что нахожу Тома чертовски привлекательным.

Под его зелеными глазами виднелись частично скрытые загаром следы беспутного образа жизни. Я разглядела их, когда он повернулся лицом к солнечному свету, но они лишь сообщали ему дополнительную сексапильность. Хотела бы я знать, где и как он проводил ночи после нашей последней встречи в "Старом Бейли", во время суда над Иэном.

Том помог мне сесть в машину, дал чаевые носильщику и сказал что-то по-испански. Я учила испанский на курсах Берлитца в течение последних шести месяцев, однако не понимала Тома. Он говорил слишком торопливо, бегло. Я пожалела о том, что не занималась более усердно. Но мне мешала необходимость скрывать мою учебу от Джинны и миссис Кук.

– Что думает Джинна относительно твоего местонахождения?

– Я сказала ей, что лечу в Париж. Но по части путешествий она, похоже, обскакала меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Она исчезла.

– Исчезла?

– Да. Испарилась. Убежала из дому.

– Но куда? Как? Что случилось?

– Это произошло несколько дней тому назад. Я вернулась домой после моего ежемесячного свидания с Иэном в Дартмуре и не обнаружила её на Маунт-стрит. Это был четверг – миссис Кук, как обычно, ушла после ленча, поэтому никто не видел ухода Джинны. Но мы обнаружили, что Джинна взяла с собой два чемодана с одеждой и не оставила никаких подсказок.

– Даже прощальной записки? Совсем ничего?

– Ничего.

– Это очень странно, – сказал Том. – Загадочное исчезновение. Ты уведомила полицию?

– Нет. Однако дала понять миссис Кук, что сделала это.

– Ты не беспокоишься?

– Еще как беспокоюсь, но не о Джинне. О Харри и о себе.

Том казался удивленным. Кто мог обвинить его в этом?

– Что ты сказала Иэну? – спросил он.

– Он считает, что Джинна по-прежнему посещает колледж, продолжает учебу и проклинает тебя. Мне не хотелось его тревожить. Возможно, она уже вернулась домой.

Том засмеялся и включил радиоприемник.

– Может быть, она перебралась к какому-нибудь другому симпатичному гитаристу.

Я почувствовала новый запах прежде чем увидела Средиземное море. Музыка стала более сочной, громкой. Мне не терпелось поскорее снять городскую одежду и надеть что-то более свободное. Я казалась себе бледной рядом с Томом и другими людьми, мимо которых мы проезжали – она выглядели так, словно летнее солнце навсегда сделало их кожу коричневой. Я торопилась увидеть моего брата и дом, снятый им для нас.

– До дома примерно двадцать минут, – сказал Том, словно прочитав мои мысли. – Харри решил, что лучше поселиться за пределами города. Мы живем возле маленькой деревни под названием Кампелло.

– Знаю. Письма Харри приходили именно оттуда.

– Да, Харри счел, что там мы будем менее заметными, чем в центре Аликанте.

– Он красив? Арендованный нами дом? Описание Харри показалось мне не очень-то ясным.

– Да, очень красив. Там есть теннисный корт, бассейн, все современные удобства. Он даже имеет имя: Лос Амантес. То есть Любовники.

– Я знаю, что это значит. Я начала учить испанский. – Я постаралась не думать о том, какие зловещие намеки таились в этом названии. – Где сейчас Харри?

– Отсыпается после серьезной попойки.

– О…

– В последнее время он много пьет.

– Меня это очень огорчает.

– В последнее время он все больше закладывает за воротник.

– Неужели ты не можешь как-нибудь его остановить?

– Я делаю все, что в моих силах, Алексис. Он меня не слушает. Может быть, тебе повезет больше.

Я попыталась убедить себя в том, что Харри пьет, потому что скучает по мне, несчастен без меня, топит в вине свою печаль. На первый взгляд это объяснение казалось разумным. Но меня все же что-то тревожило. Я приехала сюда не для того, чтобы стать для Харри нянькой. Потом я вспомнила, что Сара была инвалидом, нуждавшимся в опеке. Не вошел ли Харри в старую роль Сары – роль беспомощной жертвы-тирана? Вряд ли, подумала я. Все это глупость, мелодрама. Я слишком долго была одна. И все же эта зловещая возможность заставила меня вздрогнуть.

– Живописная гавань Аликанте приветствует тебя, – сказал Том.

Я посмотрела вдаль. Корабельные мачты уходили во внезапно прояснившееся небо. Солнце только что появилось. И тут я увидела море.

50

В голове у Харри стучала кровь, ему было больно открыть глаза. Он мысленно обругал Тома, который уехал в аэропорт встречать Алексис, не закрыв окна шторами. Том знал, что глаза Харри плохо переносили яркий солнечный свет, и мог хотя бы положить на кровать пару темных очков.

Возможно, Тому на все наплевать, подумал Харри, вспомнив, какой блаженный комфорт давали большие солнцезащитные очки, которые он носил, когда они с Сарой проводили Рождество в Сент-Морице. Конечно, тогда он не страдал так сильно от похмелья. Этому способствовал чистый, освежающий горный воздух. Но дело было не только в воздухе. В Сент-Морице (и Англии) его алкоголизм ещё не достиг той опасной стадии, которая, похоже, возникла в Испании.

Пока Сара была жива, ему приходилось держать себя в руках, чтобы не слышать её бесконечные упреки. Тогда он возмущался её посягательством на его право делать то, что ему хочется, однако по прошествии последних шести месяцев начал видеть, что без её влияния стремительно катится в пропасть. Если бы не Том, он уже оказался бы там.

Возле кровати стояли почти пустая бутылка «перно», полбокала воды и второй бокал с остатками спиртного от вчерашней пирушки. Они собрались отметить скорый приезд Алексис, но коварная пелена из спиртного и противоречивых чувств превратила празднование во враждебный спор.

– Не можешь дождаться её приезда, да? – поддразнил Тома Харри. По-прежнему сохнешь по ней. Это у тебя на лбу написано, так что не пытайся отрицать.

– Это ты не можешь дождаться, – ответил Том. – С момента нашего прибытия ты отмечаешь дни на твоем дурацком календаре со звездами фламенко. Думаешь, я – слепой?

– Может быть, я отмечаю дни с огорчением. Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?

Том потягивал сигарету.

– Почему? Что изменилось?

Это был чертовски правильный вопрос. Проблема заключалась в том, что Харри не знал ответа. Он пытался понять, почему чем дольше он был разлучен с Алексис, тем слабее хотел её. Она значила для него все меньше и меньше, становилась обузой.

Прежде он думал, что будет с нетерпением ждать её приезда. Вместо этого обнаружил, что боится его. Этот страх уже длился не один месяц. Перемена в чувствах была слишком болезненной, чтобы переносить её без оглушающего воздействия алкоголя. Каждый раз, когда Харри думал о сестре и обещании стать летними людьми, которое они дали друг другу, он проглатывал очередную порцию спиртного. Как можно более крепкого.

– Я вздохну с облегчением, когда твой запас «травки» иссякнет, сказал Харри, думая о том, как рискует Том, куря наркотик в присутствии служанки. – Жду не дождусь этого момента.

– Здесь тоже есть торговцы, – небрежно обронил Том.

Харри испуганно посмотрел на него. Торговцы, облавы, полиция. Если Том окажется втянутым в это, власти могут навеки упрятать его за решетку. Такое здесь случалось – употребление наркотиков карается испанскими властями исключительно строго. Конечно, сначала полиция должна получить наводку. Удобный способ, подумал Харри. Стоит запомнить его на тот случай, если Том окажется помехой. Харри поднял бокал с «перно», собираясь произнести тост.

– За наш последний вечер свободы, – сказал он, заметив на загорелом лице Тома хмурую гримасу. – Вижу, тебя это не вдохновляет. В чем дело?

– Ни в чем. Просто я надеюсь, что ты будешь завтра достаточно трезвым, чтобы отправиться в аэропорт.

– Когда прилетает её самолет?

– В три. Комната готова. Думаю, она ей понравится.

– Твой энтузиазм бросается в глаза.

– Зато твой – определенно нет.

Харри не стал утруждать себя ответом, он пытался осмыслить перемену, которая произошла с ним после Англии. Главным было то, что его чувства переключились с Алексис на Тома. Может быть, дело лишь в близости, простоте и удобстве? Том находился под рукой, а Алексис отсутствовала. Однако если причина заключалась в этом, он должен был с удвоенным нетерпением ждать Алексис, чтобы наконец разорвать нездоровую связь с Томом.

Но он не испытывал нетерпения. Потянувшись к бокалу, понял, что боится. Сейчас, после многих лет интриг, когда они наконец обрели возможность быть вместе, Алексис ждала от него очень многого.

– Ты по-прежнему влюблен в нее! – обвинил он Тома.

– А если это правда? – признался Том. – Это более естественно, чем… Алексис – очень красивая женщина.

Харри прищурил глаза.

– Ты – жалкий оппортунист. Ублажал меня, пока Алексис была далеко. А теперь собрался сыграть другую роль и позаботиться о счастье Алексис.

– Я люблю Алексис.

Будто это все объясняло, упрощало, разрешало проблемы. Харри почувствовал, что его охватила неуправляемая ярость. Он понял, что поддаваться ей бессмысленно. Увидев всегда вежливого Харри взбешенным, Том станет ещё более нахальным и самоуверенным.

– Возможно, ты любишь Алексис, – спокойно произнес Харри. – Но ты упускаешь из виду одно обстоятельство.

– Какое?

– Алексис любит меня.

– Возможно.

Харри хотелось задушить более молодого мужчину, но он не повысил тона.

– Алексис всегда любила меня, даже когда мы были детьми. И всегда будет любить меня. Что ты на это скажешь, наглец?

– Я не уверен, что ты прав. В конце концов, если твои чувства изменились, почему с ней не может произойти то же самое?

Невозмутимый ответ Тома заставил Харри растеряться. Такую возможность он не учитывал. Вдруг это окажется правдой? Что, если за шесть последних месяцев Алексис разлюбила его – так же загадочно и необъяснимо, как он разлюбил ее?

– Это абсурд, – выпалил он. – Ты, несомненно, знаешь Алексис хуже, чем думаешь.

– А ты её хорошо знаешь?

– Да, – неуверенно сказал Харри. – Понимаешь, у меня было преимущество во времени. Около сорока трех лет.

Почти сорок четыре года.

Он принял освежающий душ и почти закончил бритье, когда с подъездной дороги донесся шум «сеата». В спешке Харри порезал щеку и торопливо присыпал капельку крови тальком, потом заклеил ранку пластырем. Обрызгал себя диоровской водой "О саваж", прополоскал рот мятным эликсиром и почти почувствовал себя человеком. Сглаженный защитным кремом загар заботливо скрывал последствия пьянства.

Харри снял с бедер полотенце и надел бежево-белый халат с эмблемой «Ланвина» – один из многочисленных подарков Сары. Потом оценивающе посмотрел на свое отражение в длинном овальном зеркале спальни и обрадовался тому, что его глаза стали менее красными и тусклыми, чем несколько минут тому назад. Он решил, что в целом выглядит весьма недурно. Он открыл окно, чтобы избавиться от несвежего воздуха, и услышал, как хлопнула уличная дверь.

– Вот и мы. Наконец-то дома! – радостно произнес Том.

– Какой красивый дом, – ответила Алексис. – Это название ему подходит.

Звучание её голоса, нежность которого оттеняли ноты твердости, заставило Харри вздрогнуть. Он сунул руки в глубокие карманы халата. В прошлом ему никогда не удавалось обмануть Алексис, она всегда видела его насквозь, словно он был стеклянным. Проявит ли она сегодня эту способность? – подумал он.

– Дорогая! – сказал он, выходя в прихожую, где Алексис ждала, когда Том принесет её чемоданы. – Я так рад тебя видеть!

– Как приятно оказаться здесь. – Она медленно, словно во сне, шагнула в его объятия и устроилась в них. – Я наконец чувствую себя в безопасности.

Харри испытывал прямо противоположное чувство. Теперь, когда Алексис прибыла в Лос Амантес, его страхи превратились в осязаемую реальность. Он не мог представить себя занимающимся любовью с этой высокой темноглазой брюнеткой. Он привык к менее рослому Тому МакКиллапу, к его зеленым глазам, веснушчатой коже, светло-русым волосам. Заниматься любовью с Алексис было все равно заниматься любовью с самим собой.

Том отнес вещи Алексис в спальню, которую они с Харри решили предоставить ей. Комната была отделана в золотисто-розовых тонах, там стояла огромная кровать с пологом на четырех стойках. Над туалетным столиком висело красивое зеркало, обрамленное морскими раковинами. В углу стояло бамбуковое кресло, обтянутое ситцем персикового цвета. Возле него находился маленький круглый бамбуковый столик со свежими цветами в вазе. Должно быть, их собрал Том, с досадой подумал Харри.

– Очаровательная комната, – произнесла явно довольная Алексис.

– Мы надеялись, что тебе понравится, – сказал Харри, пока Том расставлял чемоданы.

– Я думаю, что буду здесь счастлива, – произнесла Алексис. – Тут так спокойно.

Когда Харри и Том расположились в просторном белом доме, там было пять спален. Теперь их осталось три. Две другие были превращены в ванные, и таким образом каждый обитатель получил по отдельному «люксу». Прежде подобного уединения Алексис и Харри добились благодаря браку, а Том – своим упорным трудом. Сейчас, как зловеще подчеркнул Том, они получили все это, совершив убийство.

Комнаты Алексис и Харри выходили на море. Том выбрал себе спальню, окна которой смотрели на сад. Он сказал, что шум волн мешает ему спать. Харри с удивлением обнаружил, что Том не умел плавать. Более того, он панически боялся воды. Сверкающим голубым бассейном он пользовался лишь таким образом: заходил в воду по пояс, погружался в неё с зажатым носом и быстро выскакивал на поверхность. За его кошачью нелюбовь к воде Харри дал ему прозвище el gato.[60]

– Ты буквально ожил, – сказал Том, когда они вытянулись в патио на плетеных креслах. – Не представляю, как это тебе удается. Когда я уходил, ты был поход на мертвеца.

– У меня прекрасная конституция. Я пошел в моего отца.

Никогда ещё Харри не ощущал так сильно свою близость к человеку, которого в детстве презирал.

51

Я последовала совету Харри: сняла мою дорожную одежду, приняла душ, надела розовые шорты, фиолетовый свитер из кашемира и золотистые сандалии без каблука со шнуровкой на щиколотках, повязала на шею платок с рисунком.

Снаружи было свежо и красиво. Я подняла деревянные жалюзи и посмотрела на Средиземное море, мерцавшее в холодном лунном свете. На берегу несколько человек ловили рыбу, их удочки были неподвижными. Воздух казался восхитительно вкусным после насыщенного выхлопными газами Лондона, ощущение покоя было ошеломляющим. Вдали звучали гитары и чей-то одинокий голос.

Я разложила лишь часть моих вещей и решила закончить эту работу завтра. Сейчас я была слишком возбуждена, чтобы заниматься такими будничными делами, как наведение порядка. В конце концов, это мой первый вечер в Испании! Мое сердце билось так, словно я никогда не путешествовала прежде… или была девственницей, готовящейся познать мужчину.

– Алексис, что с тобой случилось? – крикнул Харри из патио.

– Я сейчас приду.

Но прежде я хотела сделать что-то. Должна была сделать. Бесшумно шагая по красивому полу, я вышла из моей комнаты и направилась по коридору в поисках спальни Харри. По чистой случайности сразу наткнулась на нее. Включив свет, я заметила календарь со звездами фламенко, о котором ранее упоминал Том.

Он висел над секретером. Все дни, предшествовавшие сегодняшнему, были перечеркнуты красным карандашом. Я помню, как в детстве говорила Харри о том, что всегда представляла Кортеса танцовщиком в стиле фламенко в обтягивающих ноги красных брюках. Но то, что забавляло меня тогда, сейчас вовсе не казалось смешным. Совсем наоборот.

Это была его комната. Даже при открытых окнах здесь ощущался лакричный запах спиртного. Я увидела возле кровати пустую бутылку «перно» и два бокала. Обе подушки были смятыми, использованными. Несомненно, кто-то пил с Харри перед моим приездом. Но кто? Девушка, которую он подцепил в Аликанте? Или Том?

Чувствуя себя детективом-любителем, я поискала на обоих бокалах следы губной помады, но их там не было. Это ни о чем не говорило. После секса на губах женщины обычно не остается косметики. А если прошлой ночью (и, возможно, сегодня утром) в постели Харри была женщина, почему я решила, что он вступил в случайную связь? Что, если мой брат поддерживает с кем-то серьезные отношения в течение шести последних месяцев, пока я храню ему дурацкую верность?

От этой мысли мне стало не по себе. Я потушила свет и вышла на цыпочках из комнаты, сожалея о том, что заглянула туда. Я постаралась заставить себя не беспокоиться, не делать скоропалительных выводов, но отсутствие Харри в аэропорту, смущение, с которым он встретил меня, а теперь и красноречивое состояние его комнаты – все это в совокупности отнюдь не указывало на то, что он обрадовался моему приезду. Я почему-то вспомнила, какие определения нам с Харри дала мать перед своей смертью:

"Сын-развратник и дочь-шлюха."

Даже умирая, она старалась оттолкнуть нас друг от друга. Что бы она подумала, увидев сейчас меня и Харри? Испытала ли бы она горькое разочарование из-за тщетности её усилий? Или поняла бы, что хотя мы наконец были вместе, она все же сумела гротескно отомстить нам?

Я не хотела, чтобы она добилась успеха. Мы с Харри будем счастливы, твердо обещала я себе, отталкивая от себя мысли о том, как привлекателен Том с его выгоревшими на солнце волосами, как тщательно пытался Харри скрыть следы жестокого похмелья, как разрываются мои собственные желания между двумя мужчинами…

– Наконец-то она явилась, – сказал Харри, шутливо зааплодировав, когда я вышла в патио. – Видение в розовом и фиолетовом.

Я поцеловала его в щеку, делая вид, что не замечаю исходившего от него запаха перегара.

– Как тут чудесно!

Патио было освещено гирляндой из цветных фонариков, повсюду зеленели растения. На столе стояло большое блюдо с горячими бутербродами, аккуратно разрезанными на треугольники, обрамленные крупными зелеными оливками и сочным красным перцем. Том принялся открывать запотевшую черную бутылку, и я села между ним и Харри.

– Я не сознавала, как сильно проголодалась, – сказала я, взяв один из поджаренных треугольников. – Я ничего не ела после ленча в самолете.

– Это всего лишь tapas,[61] – объяснил Харри. – Позже мы отправимся в ресторан. В Испании никто не обедает раньше десяти часов.

– Это ещё нескоро, – сказала я. – Надеюсь, что я не засну к тому времени.

– Ты со временем к этому привыкнешь, – вставил Том. – Испанцы ночные люди. Жизнь здесь начинается, когда Франко засыпает.

Перед нами простиралось Средиземное море, освещенное тонким месяцем. Отсюда я видела большую часть берега, нежели из моей комнаты. Среди полной темноты горели огни домов. Я подумала, что в курортный сезон здесь все сверкает, выглядит празднично. Жаль, что мне придется ждать этого зрелища почти год. Пробка наконец вылетела из запотевшей черной бутылки, и Том поймал потекшее шампанское в бокал.

– Мы нашли лучшее местное шипучее вино, – сказал он, наполняя наши бокалы. – "Кордон Нуар." Выпьем за Алексис. За твое здоровье, дорогая.

Мы выпили за мое здоровье, и я попыталась завести беседу, но почувствовала её натянутость. Харри курил, непрерывно пил и ничего не ел. Нам с Томом удалось расправиться с поджаренными tapas, которые, как оказалось, содержали мясо креветок, ветчину и чесночный майонез.

– Как Иэн? – внезапно спросил меня Харри.

– У него все относительно неплохо. В Дартмуре он работает в библиотеке и держит в камере канарейку.

Том засмеялся, и Харри произнес серьезным тоном:

– Это вовсе не смешно!

Мы с Томом переглянулись. Неужели теперь Харри испытывал жалость к человеку, заявкоторого мы подставили? Зловеще улыбнувшись, Харри добавил:

– Это просто уморительно! Что он с ней делает, черт возьми?

– Полагаю, он нуждается в чьем-то обществе. Иэн не привык к одиночеству. Он кормит канарейку, ухаживает за ней.

– А она поет, – насмешливо произнес Харри.

– Насколько мне известно, канарейка – певчая птица.

– Как её зовут?

– Рудольф.

– Почему Рудольф? Кто такой Рудольф, черт возьми?

– Не знаю, – ответила я, начиная сердиться.

Том вмешался, чтобы предотвратить стычку между мной и моим братом.

– У меня есть идея. Почему бы нам не показать Алексис кое-какие места на набережной в Кампелло, прежде чем мы поедем в Аликанте обедать?

– Это лучше, чем говорить о чертовой канарейке по имени Рудольф, согласился Харри. – Подождите минуту, я сниму халат.

Том сообщил, что Кампелло – местная деревня, в которой ещё несколько лет тому назад не было ни одной мощеной улицы.

Когда мы вылезли из «сеата», люди стали оборачиваться, глядя на нас, особенно на меня.

– Они не могут решить, с Харри ты или со мной, – сказал Том. – Прежде они никогда не видели нас с женщиной.

– Они думают, что ты замужем за одним из нас, – добавил Харри. – Или обручена. Но они не знают точно, кто этот счастливец.

– Почему я должна быть замужем или обручена? Почему не могу быть независимой женщиной?

– Испанцы смотрят на это иначе, – сказал Том. – Здесь красивая женщина вроде тебя никогда не бывает одна, если только речь не идет о tortillera.

– Что это значит?

– Лесбиянка.

– Меня этому не учили в Берлитце.

Что значит жить и умереть в этом дремучем уголке Испании, никогда не видя остального мира? – подумала я. Наверно, это сулит покой. Несомненно, простоту. И смертельную скуку.

Однако будучи туристкой, я находила это место очаровательным. Первый cantina,[62] в который мы зашли, оказался весьма оживленным. Там гремела музыка – испанцы любят шум. Вдоль стойки под стеклом лежали разнообразные закуски, и я удивилась, увидев женщин (с малышами), которые пили кока-колу или апельсиновый сок, ели незнакомые мне закуски, а их дети тем временем безмятежно спали, не реагируя на грохот. Казалось, что тут все знакомы. Люди улыбались, смеялись, касались друг друга.

Том и Харри знали владельцев заведения – полную пожилую пару. Меня представили им как жену Харри, и это породило новые улыбки. Жена хозяина спросила меня, есть ли у нас ninos,[63] и я ответила, что пока нет, но мы думаем об этом.

– A los ninos, – предложили они тост. – A los ninos de los Maringos.[64]

Вино показалось мне горьким, когда я осознала содержавшуюся в этом тосте неумышленную насмешку. Я посмотрела на Харри, но его, похоже, не расстроило напоминание о том, что мы, будучи братом и сестрой, не могли пойти на риск и завести ребенка. К тому же я была уже слишком стара для этого, что усилило горечь вина.

– Нам не пора уходить? – спросила я Тома.

– Подожди минуту. Мы ведь не хотим обидеть этих людей.

Мне показалось, что меня ждет очень длинный вечер, и хотя я ощущала усталость, все же решила увидеть все до конца. Однако насколько было бы приятнее, подумала я, если бы Харри провел этот вечер со мной одной, не вынуждая меня общаться с Томом.

Я говорила себе, что было бы невежливым и грубым исключить Тома из нашего празднования, но знала, что корректность тут ни при чем. Том сопровождал нас, потому что Харри не хотел остаться наедине со мной. Все было просто, загадочно и оскорбительно. Как поступит Харри, когда мы вернемся в Лос Амантес и отправимся в наши спальни? Окажусь ли я с Харри или останусь одна? Мне ещё не не приходило в голову, что я могу оказаться с Томом.

– Не хмурься, Алексис, – поддразнил меня Харри. – Это же твой первый вечер в Испании. Улыбайся! Будь счастливой!

Я проглотила ещё один бокал кислого красного вина, ощущая подступившие к моим глазам слезы и стараясь не думать о том, как закончится этот вечер. Впереди ещё немало времени… Мне предстояло увидеть Аликанте, насладиться обедом, выпить другие бокалы вина. Возможно, к моменту нашего возвращения в Лос Амантес Харри начнет обращаться со мной, как с его женой, которую я изображала, а не как с его сестрой, которой я была на самом деле.

52

Когда через несколько часов Том въехал на кольцевую дорогу, окружавшую Лос Амантес, ему оставалось только поблагодарить Бога за то, что испанские правила уличного движения были гораздо более мягкими, чем английские. В противном случае его уже арестовали бы за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Стрелки часов приближались к трем утра. Алексис клевала носом возле Тома, а Харри храпел на заднем сидении. Том выключил зажигание.

– Эй, вы двое, – сказал он. – Мы приехали.

Алексис тотчас выпрямилась и посмотрела по сторонам.

– Я, должно быть, задремала. Ну и вечерок! У меня совершенно нет сил.

– Но ты получила удовольствие, да?

Она засмеялась в прохладную темноту.

– Наверно, да. Сейчас я ничего не помню от усталости. Разберусь во всем утром. – Алексис повернулась. – Просыпайся, Харри! Пора ложиться в постель.

Им вдвоем удалось затащить Харри в дом, раздеть и уложить в кровать. Они оставили его там храпящим с открытым ртом и безвольно раскинутыми руками.

– Завтра он придет в себя, – сказал Том.

– Завтра уже наступило, – хмурясь, ответила Алексис.

Том мог догадаться, что она думает и чувствует, как возмущена тем, что Харри пренебрег ею в первый же день. Том уже несколько часов гадал, как закончится этот вечер, как поведет себя Харри, насколько серьезными были его вчерашние слова:

"Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?"

Нет. Вчера Том не поверил ему. Но судя по тому, как вел себя Харри в последние бурные часы, похоже, он не лгал, говоря, что с огорчением считает оставшиеся до приезда Алексис дни. Потому что сейчас, когда она была здесь, Харри обходился с ней, как с малознакомой женщиной, привязавшейся к ним во время увеселительной поездки с посещением cantinas на набережной Кампелло, живописного уличного кафе, элегантного ресторана и шумного ночного клуба в Аликанте.

Не вспомнив о других обязательствах и ответственности перед Алексис, связанных с завершением празднества, Харри тихо отключился, и его пришлось уложить в постель одного. Да, теперь Том верил ему. Одновременно радовался и огорчался такому повороту событий.

Радовался потому, что мог попытаться снова завоевать любовь Алексис.

Огорчался потому, что, возможно, Харри пожелает продолжить их гомосексуальную связь, которую Том находил постыдной и унизительной.

– Хочешь чашку горячего шоколада? – спросил он Алексис. – Это неплохое средство после такого вечера, оно поможет тебе заснуть.

Почему он сказал это? Меньше всего он думал о сне. После нескольких месяцев гомосексуального общения он умирал от желания позаниматься любовью с женщиной, с Алексис. Хотел убедиться в том, что не разучился это делать. Слава богу, она не была такой напряженной, как он.

– Спасибо, Том. Я не хочу шоколада. Смогу заснуть без него.

Однако Тому показалось, что она вряд ли сможет быстро заснуть, хоть и выглядела усталой. Она явно была напуганной, растерянной. Кто посмел бы обвинить её в этом? В какой-то безумный миг Том едва не придумал некое тактичное оправдание дурных манер Харри и его невнимания к Алексис, но потом он быстро образумился – таким образом он перерезал бы себе горло. Пусть Его Высочество защищается сам.

– Как здесь красиво, – сказала Алексис. – Как тихо. Только волны шумят.

Они вышли в патио и остановились лицом к морю – двое в чужой стране. Однако когда-то они были близки. Однажды в миг блаженной раскованности она прошептала: "Обожаю тебя, Том." Помнила ли она об этом?

– Ну, – Алексис потерла глаза и нечаянно размазала розовато-лиловые тени, – пожалуй, я пойду спать.

Сейчас она казалась ему ребенком, упавшим во время опасной игры и получившим синяк под глазом. Уязвимым, раненым, беззащитным. Так она выглядела. Не имела сейчас ничего общего с той женщиной, которая уверенно вошла в его модный дом в Фулхэме, якобы собираясь защитить честь падчерицы. Как потрясающе она тогда играла! Та стерва из высшего общества превратилась в слабую, растерянную девочку.

Том схватил Алексис за плечи и крепко прижал к себе. Поцеловал так, как уже давно не целовал женщину. Должно быть, его голод бросался в глаза, потому что она не оказала сопротивления, не попыталась остановить Тома. Вместо этого она обмякла, растворилась в его объятиях, словно тоже изголодалась по мужчине (хотя такая возможность не приходила ему в голову). Он ощущал её груди через свитер, они прижимались к его торсу. Он чувствовал сладковатый вкус её губной помады, знакомый запах духов, контакт с мягкой и одновременно упругой кожей. Он начал вспоминать, как приятно заниматься любовью с женщиной. Как он мог забыть это?

Она вдруг усмехнулась.

– В твоей комнате или в моей?

Он засмеялся. Все так просто.

– В моей.

– Хорошо.

Когда она была в сандалиях без каблуков, их головы находились на одном уровне. Он взял её за руку и повел в свою комнату, располагавшуюся в конце длинного темного коридора. Спальни Тома и Харри были отделены друг от друга кухней и столовой. Когда они вошли в комнату, соленый запах моря уступил место нежному аромату последних летних цветов.

Они разделись при свете луны и бросились на кровать, словно дикие звери, спешащие растерзать друг друга. Быстро, быстро, медленно. Они торопились, наслаждаясь каждым мгновением и постоянно помня о том, что утром при ярком солнечном свете им придется объяснять свое смелое поведение. Самим себе. Друг другу. Харри. Они беззвучно молились о том, чтобы утро никогда не настало.

Первым проснулся Том.

Он потер щетину на своей щеке, взглянул на часы и лишь потом вспомнил об обнаженной женщине, которая лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Часы показывали десять минут девятого. Он спал меньше четырех часов, однако чувствовал себя божественно. Он нежно поцеловал Алексис в затылок, стараясь не потревожить её. Она застонала, что-то произнесла, обхватила рукой подушку, потом с пугающей внезапностью села в кровати.

– Господи! Который час? Где я? Я видела очень странные сны. Озера. Я каталась на коньках по замерзшему озеру. – Она тряхнула головой. – Нет. Мы катались. Я и Харри, когда были детьми. Мне снился Пилгрим-Лейк!

Потом к ней вернулись воспоминания о истекшей ночи, и она улыбнулась.

– О, Том, я так рада, что это ты. Я лишь жалею о моей растерянности и чувстве вины.

Он поцеловал её в губы.

– Доброе утро. Ты ещё не настолько проснулась, чтобы чувствовать себя виноватой. К тому же для этого нет оснований.

– Да?

Без косметики, со спутанными волосами, она казалась более беззащитной и похожей на ребенка, чем когда-либо. Том воспрянул духом, поняв, что вчерашнее впечатление не было его хмельной фантазией. Она действительно была вовсе не той Алексис, которую он знал в Лондоне. Утратив атрибуты роскоши, стоявшего за ней влиятельного мужа, маску строгой мачехи, она стала просто красивой, желанной, восхитительной женщиной.

Он захотел снова позаниматься с ней любовью и принять душ. Ему показалось забавным соединить два столь разных желания, удовлетворить их одновременно и таким образом справиться с дилеммой.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Я представил нас занимающимися любовью в душе.

– Что тут смешного?

– Ты слишком высокая, – сказал он. – Вряд ли у нас получится.

– На самом деле я недостаточно высокая. Я всегда могу надеть туфли на шпильках. – Она казалась совершенно серьезной. – Тогда мы сумеем это сделать.

– Этим ты занимаешься с Харри?

Он был готов застрелить себя за то, что сказал это. Алексис нахмурилась, её голос изменился.

– Я уже давно ничем не занимаюсь с Харри. Я должна напомнить тебе об этом?

Он тотчас испытал искреннее чувство вины.

– Алексис, прости меня. Сам не знаю, почему я сморозил такую глупость. Я раскаиваюсь. Прости меня.

– Конечно.

– Нет, я хочу, чтобы ты действительно простила меня.

Она виновато улыбнулась.

– Хорошо. Ты растерян не меньше моего. Нам надо о многом поговорить.

– Знаю.

Все вращалось вокруг Харри.

– Послушай, Том, – она нервно потеребила свои волосы, – я приехала в Испанию, чтобы быть с Харри. В этом заключалась вся идея. Весь план. Он возник очень-очень давно, ещё до Сары, до Полетт. Поэтому я здесь. Что касается вчерашнего вечера, то я не понимаю, что произошло, почему Харри обошелся со мной так холодно, равнодушно. Но это должно иметь логическое объяснение.

Она посмотрела на Тома так, словно ждала, что он предоставит ей это объяснение. Чтобы уйти от такой необходимости, он спросил:

– Кто такая Полетт?

– О, это была первая жена Иэна. Мать Джинны. Не знаю, почему я упомянула её, наверно, дело в похмелье. Я неважно себя чувствую. Но вернемся к главному. К Харри. Наверно, я почувствовала себя уязвленной, когда он пренебрег мною вчера вечером. Уязвленной сильнее, чем мне тогда показалось.

– Ты хочешь сказать, что находишься в этой постели только потому, что Харри не пригласил тебя в свою?

Она покраснела от справедливости его упрека.

– Не представляй все так грубо. Это не так.

Ему хотелось тряхнуть её, ударить по лицу.

– Ведь правда, Алексис? В чем причина? Скажи мне, не стесняйся.

– Ты мне очень нравишься. Этой ночью ты был так нежен. Все было чудесно.

– Это звучит скучно.

– Пожалуйста, Том. – Она положила руку ему на плечо. – Не надо меня ненавидеть. Я лишь стараюсь говорить правду. Не хочу тебе лгать.

– Я бы предпочел услышать ложь.

– Не думаю.

Он отступил.

– Может быть, ты права.

– Я бы тоже предпочла, что ты не лгал, – сказала она. – Если тебе что-то известно о Харри, скажи мне.

У него снова сжалось сердце.

– Мне нечего сказать.

– Зато мне – есть.

– Да? – Он постарался придать голосу небрежное звучание. – И что же?

– В начале вчерашнего вечера я забралась в комнату Харри. Перед тем, как мы отправились обедать. Я увидела пустую бутылку «перно», два бокала, две смятые подушки. Что происходит, Том? У Харри есть подружка?

Том начал делать приседания на кровати.

– Тебе предстоит узнать многое об алкоголиках – вот все, что я могу сказать.

Она, похоже, искренне заинтересовалась.

– Например?

– У них бывают странные привычки, – сказал он в промежутке между вдохами. – Например, они порой пользуются одновременно двумя бокалами. Понимаешь, они забывают, где поставили первый, поэтому идут за вторым. Третьим. Восьмым. Иногда комната Харри выглядит так, словно накануне там кутили двадцать человек. Ты удовлетворена моим ответом?

– Отчасти.

Том замер, не закончив приседание.

– Неужели тебя всерьез занимает тайна двух бокалов? Не может быть, чтобы ты до сих пор думала об этом.

– Они оба были использованными, – неуверенно сказала она.

– У Харри нет подружки. Просто он – человек, который пьет из двух бокалов, спит на двух подушках и, вероятно, проснется сегодня с парой голов. И довольно об этом!

– Тебе ни к чему так сердиться.

Но он сердился. На себя. Сердился, испытывал растерянность, был не в ладах с самим собой. Хотел сказать Алексис, что Харри потерял к ней интерес и боялся её приезда. Что, если называть вещи своими именами, драгоценный братец разлюбил её. В другой ситуации Том не колебался бы и секунды, но тут была одна проблема.

Том боялся, что Харри отомстит ему, сказав Алексис об их гомосексуальной связи, продолжавшейся эти последние одинокие месяцы (такими они теперь казались Тому). Он не хотел, чтобы Алексис знала об этом. Он боялся, что она узнает правду, заранее испытывал стыд. Она сочтет его полным ничтожеством. И тогда он окончательно потеряет её.

Это непременно произойдет, если он не сумеет оправдать свое гомосексуальное поведение и доказать Алексис, что мотивы его действий были чисто корыстными. Что он осуществлял план, способный не только обелить его, но и сделать героем в её глазах. Тогда Харри может говорить ей что угодно, и это не будет иметь значения. Но что это за план? Он должен быть чертовски хорошим. Оригинальным. Блестящим.

– Том, в чем дело? – спросила Алексис. – У тебя такое странное лицо.

– Я думаю.

– О чем?

– О нас с тобой.

– Расскажи.

Он не мог. Куда бы ни сворачивали его мысли, все дороги вели к Харри. Том помнил обрывок их беседы, состоявшейся накануне приезда Алексис. Харри вкрадчиво произнес:

"Мы неплохо проводим время вдвоем, верно?"

Это время было ужасным, понял сейчас Том. Во всяком случае, с его точки зрения. Но, очевидно, Харри так не считал, он хотел продолжать их отношения. Он сам сказал это. Однако признался, что не хочет бросать Алексис. Он словно ощущал себя связанным с нею старой клятвой о том, что они станут летними людьми. Старой детской мечтой. Иначе почему бы Харри утверждал, что Алексис по-прежнему любит его, что он имеет преимущество во времени перед Томом в отношении её чувств?

Почти сорок три года, торжествующе сказал тогда Харри.

Том растерянно покачал головой.

Харри хотел иметь преимущество перед Томом в отношении Алексис. И одновременно преимущество перед Алексис в отношении Тома! Черт возьми, чего он добивается? Это казалось абсурдом. Чем-то нелепым. Тому пришла в голову ужасная мысль.

Харри хотел их обоих.

– Что случилось? – спросила Алексис. – Ты побелел.

– Мне страшно.

Но паника быстро прошла, он почувствовал, что кровь возвращается к его лицу, услышал биение сердца, ощутил искривившую губы улыбку.

– Почему? – спросила Алексис.

Том хотел ответить, но мысли крутились в его голове так быстро, что он не мог говорить связно. Он попытался сначала навести в них порядок. Он скажет Алексис о деньгах, деньгах Харри, и о том, как позволил Харри использовать его физически, потому что разработал план (да, это то, что требуется!). Для осуществления этого плана они оба должны некоторое время потакать причудливым сексуальным желаниям Харри. Потом – Том мысленно усмехнулся – потом никакого Харри не будет.

– Я боюсь, что нам, возможно, придется позволить Харри добиться

Не успев объяснить, что он имеет в виду, Том услышал, как в дверь тихо постучали. Дверь открылась, и в комнату вошел сам Харри. Когда он увидел интимную сценку, его лицо медленно расплылось в улыбке.

– Добиться? – Харри потер покрасневшие глаза. – Пока что я добился только того, что проснулся с жесточайшим похмельем. Если это можно назвать достижением. О чем вы говорите?

– Ни о чем, – сердито ответил Том.

Он был возмущен бесцеремонностью Харри. Подслушать их беседу, а потом ввалиться без приглашения! Каков наглец! Том почувствовал, что дрожит от ярости.

– Знаешь, – обратился Харри к Алексис, – с косой ты очень похожа на индеанку. Muy india, muy bonita.[65] Я уже сто лет не видел, чтобы ты заплетала так волосы. Тебе это очень идет.

Вместо того, чтобы выразить недовольство вторжением брата и прогнать его отсюда, она сказала:

– Мне сегодня приснились мы оба. Мы снова стали детьми и катались на коньках по замерзшему озеру. Помнишь, какими холодными были зимы?

Харри сел на край кровати со стороны Алексис, совершенно не замечая Тома.

– Конечно, помню. Мы обмораживали носы. Да, то были дни невинности.

Тому показалось, что он просто не существует. Они не замечали его. Они ушли в свой собственный мир кровного родства, где нет места посторонним. Брат и сестра, друзья детства, любовники в зрелости, убийцы.

Том хотел убить Харри.

Он только сейчас осознал, как сильно хочет этого. И не только для того, чтобы безраздельно владеть Алексис, хотя этот момент был важным. Но не менее существенными были деньги, которые достанутся ему и Алексис, если Харри умрет. Он и Алексис – единственные наследники. Харри сам сказал ему это вскоре после приезда Тома в Испанию.

Приятная новость раскрылась, когда Харри отдал Тому двадцать пять тысяч фунтов, которые изначально обещал ему за помощь в липовом шантаже. Ввиду происшедшего двадцать пять тысяч казались Тому каплей в море. Особенно когда он думал о том, сколько денег досталось Харри в результате смерти Сары. Похоже, Харри недооценивает важную роль, сыгранную Томом в интриге с убийством.

– Я так не думаю, – сказал Харри.

– Ты позволишь мне указать на несколько важных моментов, которые ты упускаешь из виду?

– Пожалуйста.

– Хорошо, – сказал Том. – Если бы не я, тебе и Алексис не удалось бы совершить убийство безнаказанно. Если бы не я, полиция не арестовала бы Джинну. Если бы не я, Иэн не гнил бы сейчас в тюрьме. Если бы не я, ты не был бы сегодня чертовски богатым человеком. Я занимался любовью с Джинной и Алексис. Я обеспечил мотивы и алиби. Ты бы не смог провернуть это дело без меня. Я сыграл важную роль в его осуществлении. Что ты на это скажешь?

Харри только рассмеялся.

– Я обещал тебе двадцать пять тысяч и не прибавлю ни цента. Это мое последнее слово.

– Ты продолжаешь изумлять меня своей щедростью.

Харри к тому времени уже выпил полбутылки "перно".

– На самом деле я гораздо добрее, чем ты думаешь. Я включил тебя и Алексис в мое завещание. Пятьдесят на пятьдесят.

– Как бы не так.

– Клянусь Богом.

– Я верю насчет Алексис, – сказал Том. – Но меня?

– Не сомневайся. Тебя и мою сестру. Кому ещё я могу оставить деньги?

В конце концов Том поверил ему – не потому, что Харри был пьян. Самоуверенность Харри была так велика, что он считал себя вечным. Словно прочитав мысли Тома, Харри сказал:

– Естественно, я намерен пережить вас обоих.

Сейчас Том ломал голову над тем, знает ли Алексис о завещании брата, известно ли ей, что речь идет о миллионах фунтов (Сара оказалась богаче, чем думал Харри). Придется сказать ей все. Позже. Сейчас она и Харри отдались во власть их особой, личной ностальгии.

– Вчера я думал о Джулиане, – произнес Харри. – Она была славной старушкой, правда?

– Я помню её рассказы о том, как наш дедушка, Фрэнк, в годы сухого закона готовил джин в ванной.

– Эти истории возмущали маму.

– А что её не возмущало?

– Возможность быстро наварить баксы.

Алексис кивнула.

– Хотела бы я знать, жива ли сейчас Джулиана.

Судя по их лицам, они оба были сейчас где-то далеко. Если бы они посмотрели на Тома, то увидели бы на его лице такое же выражение.

Если Харри умрет.

Конечно, ему понадобится помощь Алексис…

53

Джинна в конце концов разыскала Джулиану Маринго.

Старуха, которой перевалило за девяносто, была ещё жива, хотя и почти ослепла. Когда Джинна нанесла ей первый визит, она находилась в сверкающем хромом и стеклом доме для престарелых вПилгрим-Лейке.

Поиски были долгими и порой заводили в тупик. К счастью, Джинна обладала отличной памятью, иначе она никогда бы не вспомнила, как называется место, где родились Алексис и Харри. Без этой информации ей было бы не за что зацепиться. Но удача оказалась на её стороне.

Сейчас девушка стояла в приемной дома престарелых. Она представилась деловитой женщине-администратору. Встреча с Джулианой была назначена на два тридцать, Джинна пришла чуть раньше.

– Вы подождете в гостиной для посетителей? – сказала дежурная. Миссис Маринго сейчас на процедурах. Вы скоро сможете её увидеть.

– Спасибо, – Джинна направилась в гостиную.

– Не забывайте, – крикнула вдогонку дежурная, – она – старая женщина и быстро устает.

– Я не забуду.

Джинна прошла в гостиную и села. Ей казалось, что уже в течение нескольких месяцев, после жестокого и несправедливого осуждения отца, она только и делала, что старалась вспомнить все об Алексис и Харри. Она упорно копалась в своей памяти, вытаскивая оттуда крохи информации, обрывки бесед, прежде казавшихся ничего не значащими, разрозненные факты, которые могли оказаться важными.

Она просеивала поток сведений, сортировала их, оценивала и взвешивала, складывала и вычитала, почти теряя рассудок в попытках отыскать ключ к отношениям этой пары, которые казались ей чем-то большим, нежели случайным знакомством. Чем-то гораздо большим.

Пока что она не добилась успеха, но не сдалась. Ее решимость только окрепла, стала более неистовой. В один прекрасный день, обещала себе Джинна, она им покажет, где раки зимуют.

Она знала, что её отец не убивал Сару. Как и она сама. Поэтому оставались только Алексис и Харри. То, что они были убийцами, ясно, как божий день. Но до подтверждения её подозрений и пересмотра дела ещё далеко.

Джулиана станет ниточкой, пусть даже весьма тонкой. Джинна надеялась, что старая женщина приподнимет завесу тайны, окутывавшую отношения юного Харри с его подругой Алексис (урожденной Стормс). Джинна чудесным образом вспомнила девичью фамилию Алексис. Конечно, она могла спросить Иэна, но не хотела обременять его своими опасениями, волновать проводимым ею расследованием. Ему и так было не по себе.

Джинна поняла причину этого, впервые приехав в Дартмур. Снаружи тюрьма выглядела, как серый лагерь с воротами времен наполеоновских войн и маячившими в тумане мрачными корпусами. Иэн сказал, что никому ещё не удалось совершить успешный побег из этого места, во что было легко поверить. Окрестности представляли из себя одно бескрайнее черное болото, где беглец не смог бы найти временное убежище.

В Дартмуре все было серым, включая одежду заключенных. Серые штаны, серый галстук, серая куртка. Только рубашка Иэна была голубой, как его глаза. Джинна радовалась тому, что отец страдал цветовой слепотой и не мог видеть свое собственное посеревшее лицо. За несколько недель, прошедших с его ареста по обвинению в убийстве Сары Маринго, он постарел лет на десять. Однако старался казаться бодрым, оптимистичным, скрыть от Джинны свою подавленность. Однако изможденное, серое лицо Иэна выдавало его.

– Привезти тебе что-нибудь? – спросила отца Джинна перед уходом. Тебе что-то нужно?

– Да. – Он помолчал и улыбнулся. – Я бы не назвал это предметом первой необходимости, но кое-что мне бы помогло.

– Да, папа? Что это?

– Канарейка.

В первый момент ей показалось, что она ослышалась. Девушка уставилась на отца.

– Ты сказал – канарейка?

Он уже улыбался во весь рот, демонстрируя почти детский энтузиазм.

– Нам разрешено держать в камерах маленьких птиц. Конечно, при условии, что мы будем кормить их и чистить клетки.

Может быть, у него слегка помутился рассудок из-за тягот заключения?

– Понимаю, – сказала Джинна.

– Я знаю, что это звучит странно, но ты не представляешь, как одиноко здесь может быть. Особенно по ночам, когда свет выключен. Живая, дышащая канарейка… это уже общество.

Джинна поцеловала отца в щеку, сдерживая слезы.

– Я привезу тебе её через месяц. Обещаю.

– Пожалуй, я назову её Рудольфом.

– Кто такой Рудольф?

– Знакомый из Цюриха. Он много щебетал, но никогда не говорил ничего путного.

Возвращаясь на поезде в Лондон, Джинна записала в блокнот слово «канарейка», откинула голову на высокую спинку сиденья и предалась размышлениям.

Она вспомнила свою первую встречу с Сарой и Харри Маринго, происшедшую во время рождества в Сент-Морице, когда ясным, холодным днем после катания на лыжах Иэн повел её и Алексис в "Чеза Веглиа". Они заказали горячие напитки, чтобы согреться. Девушка и сейчас ощущала аромат дымящегося citron presse, видела Алексис, потягивавшую подогретый кларет, когда она, Джинна, спросила Харри, где он родился.

Почему этот вопрос так встревожил Алексис?

Джинна вспомнила явную растерянность мачехи и спросила себя, не было ли это связано с признанием Алексис, что она родилась в том же провинциальном городке, что и Харри – Пилгрим-Лейке. Название показалось Джинне романтичным, и она сказала об этом. Но, возможно, Алексис не находила ничего романтичного в том, что она выросла, по словам Харри, в маленьком, захолустном, ничем не примечательном городке на окраине штата Нью-Йорка.

Вряд ли ты найдешь его на карте, сказал тогда Харри.

Стыдилась ли Алексис своего скромного происхождения? – подумала Джинна, приближаясь к Лондону. Однако согласно прозвучавшим в тот день воспоминаниям Харри семья Алексис процветала и пользовалась уважением в Пилгрим-Лейке, её отец был успешным адвокатом и героем войны, а мать красивой женщиной, которая рано умерла, заранее позаботившись об отправке дочери в престижную швейцарскую школу. Черт возьми, чего тут можно стыдиться?

Сойдя с поезда на Паддингтонском вокзале и спустившись в метро, Джинна все ещё размышляла об этом. Во время пересадки на Оксфорд-секес ей пришла в голову одна мысль: что, если по какой-то причине Алексис солгала насчет своего происхождения? Но это казалось маловероятным, неправдоподобным и означало бы, что Харри тоже врет. Зачем? Что им приходится скрывать? Джинна понятия не имела об этом, но загадка интриговала её, и девушка решила отыскать ответы.

С того дня прошло пять месяцев.

Пока что все её старания разыскать родных Алексис оказывались бесплодными. В мэрии Пилгрим-Лейка отсутствовали соответствующие записи и какие-либо упоминания о Стормсах. Возможно, Алексис родилась в другом месте и переехала в Пилгрим-Лейк в раннем детстве, подумала Джинна. В таком случае она должна была оставить следы в одной из местных школ. Снова пустота. Алексис Стормс там не училась. В городских архивах Стормсы не значились.

Это обстоятельство насторожило Джинну, и она переключила свою энергию на поиски семьи Харри Маринго. Здесь ей повезло больше. Да, когда-то существовал "Универсальный магазин Маринго", сообщили девушке в коммерческой палате Пилгрим-Лейка. Но это было очень давно. Теперь на этом месте стоял большой современный супермаркет. Что касается самих Маринго, то в живых осталась только миссис Джулиана, недавно отправившаяся в дом для престарелых.

Попытки Джинны связаться с Джулианой Маринго по почте оказались безуспешными. Медики сообщили девушке, что миссис Маринго сейчас девяносто три года, она страдает артритом и старческим слабоумием, поэтому не может отвечать на письма. В состоянии ли она принимать посетителей? Да, если гость не задержится надолго и не будет чрезмерно волновать пациентку, нуждающуюся в отдыхе.

Именно тогда Джинна поняла, что ей следует сделать. Она купила билет на рейс компании «БОАС» до Нью-Йорка, собрала вещи и в отсутствие Алексис и миссис Кук выскользнула из дома. Она подумала, не оставить ли Алексис записку с указанием ложного места своего нахождения, но потом сочла это слишком милосердным. Пусть Алексис волнуется и ломает голову. Если только она способна волноваться о чем-то или ком-то, кроме своей алчной, эгоистичной, безжалостной персоны.

Джинна впервые оказалась в Америке. Она провела насыщенный уик-энд в Манхэттене, осмотрела все достопримечательности, а потом отправилась на автобусе на окраину штата. Наконец девушка попала в Пилгрим-Лейк, где находился дом для престарелых под названием "Земной рай".

Большие часы на стене показывали половину третьего – точное время свидания с Джулианой Маринго. Джинна встала и прошла по раскрашенному коридору. Ее сердце громко стучало. Глупо волноваться по поводу того, что обещало стать тягостной и, вероятно, бесполезной встречей, но Джинна ничего не могла с собой поделать. Что-то подсказывало ей, что после месяцев пустых раскопок и поисков она наконец пришла в нужное место, к нужному человеку.

Постучав в дверь комнаты, Джинна подумала о том, что даже не знает, кем доводилась старая женщина Харри. Джулиана могла быть дальней свояченицей Харри и почти не помнить его.

– Вы что, весь день там собираетесь стоять? – раздался на удивление громкий голос.

Джинна набрала воздуха в легкие, толкнула дверь и вошла в комнату.

54

Я едва не умерла, когда Харри невозмутимо вошел в спальню Тома и застал меня там обнаженной, растрепанной. Но мое присутствие, похоже, не смутило брата, он воспринял его как нечто должное. Казалось, он знал, что это должно было произойти, и почти радовался этому.

Почему? Потому что он напился и не смог заняться со мной любовью вчера ночью? Однако ни один мужчина не способен на такую душевную щедрость – если ему не наплевать на женщину.

Невозмутимость Харри потрясла меня.

Занервничав, я принялась судорожно рассказывать ему о катании на коньках в Пилгрим-Лейке, о Джулиане, о наших общих ностальгических воспоминаниях. В первый момент мне больше ничего не пришло в голову. Однако через несколько минут нашей беседы я разозлилась на Харри, пришла в ярость.

Почему он не ревнует? Почему не чувствует себя преданным? Неужели ему нет дела до того, что я провела ночь с его лучшим другом?

Казалось, что он, напротив, испытывает облегчение оттого, что другой мужчина ублажил меня. Возможно, переспав с Томом, я невольно освободила Харри от сексуальных обязательств передо мной, которые ему не хотелось выполнять.

Почему? Что изменилось?

В моей голове стучали непроизнесенные вопросы, сердце сжалось от страха. В конце концов эта пытка стала для меня невыносимой, и я попросила Харри дать мне один из халатов Тома, чтобы я могла выбраться из кровати, сохранив некоторое достоинство.

– Мне надо разложить вещи, – сказала я. – Увидимся позже.

Уходя из комнаты, я заметила разочарование на лице Тома и удивление на лице Харри. Я направилась по коридору в мою спальню. Где прислуга? Почему в доме так тихо? Мои ноги дрожали от усталости – ночные радения отняли у меня немало сил. Я снова вспомнила о длительном воздержании, предшествовавшем моему приезду в Испанию.

Я захлопнула дверь моей комнаты и рухнула на кровать, презирая и ненавидя себя. Какой дурой я была, блюдя себя все эти месяца для Харри! Я берегла себя для человека, который обрадовался возможности избавиться от меня. Но могла ли я знать об этом? Короткие письма, которые я получала от Харри, томясь в Лондоне, говорили о том, что он с нетерпением ждет нашей встречи. Он ничем не выдавал того, что охладел ко мне, и я не имела оснований подозревать это.

Сейчас я утешала свое уязвленное самолюбие одним важным фактом: я не могла предвидеть, что после всех этих интриг, тайных замыслов, многолетней разлуки и совершенных нами убийств Харри потеряет ко мне интерес. Теперь, когда мы наконец обладали всем, о чем всегда мечтали, Харри в этом больше не нуждался. Трудно было не заметить иронии создавшейся ситуации, и я наконец рассмеялась. Жизнь крепко подшутила надо мной.

Другим утешением служило то, что у меня по-прежнему был Том. Я думала об этом, доставая и развешивая мою одежду, убирая косметические принадлежности. Однако вопрос заключался в следующем: нужен ли он мне? Я не знала точного ответа. Это подтолкнуло меня к мысли о том, что скорее всего он мне не нужен. Том был удобной заменой, чем-то временным. Однако если Харри и в дальнейшем не проявит интереса (какие гарантии я могла иметь на сей счет?), мне, возможно, придется длительное время довольствоваться Томом. Такая перспектива мгновенно оборвала мой смех.

Я позволила себе всерьез разозлиться на Харри. Не знаю, какими словами описать чистейшую ненависть к брату, охватившую меня в это мгновение (пока я механически закрепляла юбки на вешалках). Она прокатилась по моему телу горячей волной, обожгла меня, пробудила во мне жажду мести.

Я была не из тех людей, кто легко мириться с отказом. Моей первой реакцией всегда становится желание дать сдачи, отомстить за себя, любой ценой восторжествовать над обидчиком. И я не могла понять, почему должна внезапно изменить мою природу. Да и возможно ли это?

Пусть Харри разлюбил меня (сказала я себе), но готов ли он смириться с тем, что я полюблю Тома?

Если я хоть немного знала моего брата, то это беспечное, наплевательское отношение было единственным решением проблемы, единственным способом вернуть Харри. Придумав наступательный маневр, я немного воспрянула духом и вдруг услышала резкий стук в дверь.

– Кто там?

– Большой злой волк, – сказал Харри, входя.

Я продолжала разбирать вещи.

– Что тебе нужно?

Он прислонился к косяку, держа в руке бокал с молочно-белым «перно». Сейчас на Харри были бежевые хлопчатобумажные брюки и красная майка. Ему не помешало бы побриться.

– Мне надо поговорить с тобой, – произнес он суровым тоном.

– О чем?

– О тебе. Обо мне. О нас. О Томе.

– О Томе?

– Я не хочу, чтобы ты спала с ним.

Меня изумил его диктаторский тон.

– Правда? Почему бы и нет? Не говори мне, что ты ревнуешь, Харри.

– Это кажется тебе невероятным?

– После твоего вчерашнего исчезновения – да, кажется.

– Вчера я перебрал. Ничего не мог с собой поделать. Такое, к несчастью, случается.

Я посмотрела на бокал с "перно".

– Полагаю, ты и сейчас ничего не можешь с собой поделать.

– Это совсем другое. Я просто опохмеляюсь, – он проглотил зловещий напиток. – Вчера я слишком разволновался. Я так долго ждал твоего приезда. Начал праздновать его слишком рано. Я не собирался напиваться. Это правда, Алексис.

Я подозревала, что сейчас мой брат не узнал бы правду, даже если бы она появилась перед ним и врезала ему в солнечное сплетение.

– Том говорит, что в последнее время ты злоупотребляешь спиртным.

– Том – чертов лжец. Почему ты ему веришь? Он скажет что угодно, лишь бы опорочить меня.

– Зачем ему это нужно? Я думала, что вы – лучшие друзья.

– Друзья! – Харри усмехнулся. – Я тоже так думал, но твой приезд внес ясность в ситуацию. Похоже, Том все ещё сохнет по тебе. Должно быть, ты произвела на него сильное впечатление в Лондоне. Вчера он так спешил встретить тебя в аэропорте, что выскочил из дома, не дождавшись меня.

– Том сказал нечто другое. Он сказал, что ты отсыпался после пьянки.

Харри понимающе кивнул.

– Ну конечно.

– Я видела твою комнату, – призналась я. – Судя по тому, как она выглядела, Том, похоже, прав. Как долго длится твой запой?

– Какой запой? Нет у меня никакого запоя. Том пытается настроить тебя против меня. Неужели ты это не видишь, Алексис? Этот сопляк влюблен в тебя. Он пытается очернить меня перед тобой.

Мне захотелось сказать ему, что Тому нет нужды это делать, что Харри сам отлично справился с этой задачей.

– Может быть, я тоже влюблена в него, – ответила я.

Ба-бах! Эффект от удара оказался более сильным, чем я предполагала. Харри посмотрел на меня с ненавистью.

– Ты шутишь, Алексис. Ты не можешь говорить серьезно. Не можешь после всего пережитого нами. После стольких лет ожидания. Не можешь увлечься мальчишкой вроде Тома.

– Но это правда, – не сдалась я. – Он мне дорог. Очень дорог.

– Не верю в это. Отказываюсь тебе верить. Это отвратительная ложь! Харри уже перешел на крик, он казался ошалевшим, совершенно пьяным. – Ты принадлежишь мне, Алексис! Так было всегда. Ничто не может это изменить. Ничто. И уж, конечно, не сопливый мальчишка вроде этого МакКиллапа. Ладно, я был пьян, и ты провела с ним ночь, это естественно в такой ситуации. Я прощаю тебя.

– Ты прощаешь меня? – Я пронзительно засмеялась. – Это звучит здорово. Просто потрясающе. Ты не можешь никого прощать. Ты сам нуждаешься в прощении.

– За что? – спросил этот безумец.

Я была так близка к тому, чтобы взорваться, что сама не знаю, как мне удалось справиться с собой.

– За то, что ты не встретил меня в аэропорту. За то, что обошелся со мной, когда я приехала сюда, как со случайной знакомой. За то, что не замечал меня, когда мы гуляли вчера. За то, что напился и заснул в мою первую ночь в Испании. За то, что отдал меня Тому. Вот за что.

– Я думал, ты влюблена в него, – с ядом в голосе сказал Харри.

Я уставилась на него, заставляя себя трезво оценить происшедшую с Харри перемену. Алкоголь подействовал на его голову. Превратил из обаятельного, разумного человека в хитрого, коварного монстра, выворачивавшего мои слова к своей собственной сумасшедшей выгоде. Мне захотелось рассмеяться. Заплакать. Что стало с моим прекрасным братом, которого я всегда любила? Ради этого человека я ждала, молилась и убила? Ради этой карикатуры на мужчину? Ради этого жалкого пьяницы? Было трудно поверить, что Харри так изменился. Однако отрицать это было бы ещё трудней.

Какое-то мгновение мы просто стояли, глядя друг на друга, словно oхваченные взаимной неприязнью боксеры, которых развел в стороны добросовестный рефери. Я почти ожидала сигнала к продолжению схватки, по которому мы снова бросимся в бой, станем обмениваться словесными ударами, говорить колкости, стараться покалечить, ранить, уничтожить противника.

Но мы лишь уничтожали самих себя. Словно осознав бессмысленность нашей битвы, Харри поставил свой бокал с «перно» на бамбуковый столик возле вазы с поникшими цветами и шагнул ко мне.

– Я люблю тебя, Алексис. – Он обнял меня. – Я очень люблю тебя.

От Харри исходил запах «перно», а его тело казалось обессилевшим, чего я раньше никогда не замечала. Мышцы Харри словно превратились в желе. Это был совсем не то тело, которое я когда-то знала и хотела. Это тело принадлежало незнакомцу, казалось мне таким же чужим, как тот пьяница, которому оно принадлежало. Я не знала, что мне следует сделать или сказать. Я чувствовала, что Харри намерен позаниматься со мной любовью, но хотела этого меньше всего на свете. Даже целоваться с ним мне было противно из-за запаха перегара.

– Харри, пожалуйста, не сейчас. – Я отстранилась от него, пытаясь придумать предлог для вежливого отказа. – Я очень устала. Я хочу сначала поспать, принять ванну…

Его глаза стали жесткими.

– Чтобы смыть запах Тома МакКиллапа?

– Пожалуйста, Харри. Не надо.

– Что не надо? Упоминать домашние тайны? – Все следы нежности исчезли, Харри снова стал язвительным. – Напоминать тебе о том, с кем ты трахалась вчера ночью? В чем дело, Алексис? Ты любишь Тома. Тебе не следует стыдиться его, хоть он и годится по возрасту тебе в сыновья. Что такое сегодня маленький инцест? Это сущий пустяк после той практики, которую ты имела со мной.

Я ударила Харри, и у него потекла кровь из носа. Я посмотрела на безвольное, растерянное лицо брата и поняла, что перестала видеть в Харри мужчину вовсе не из-за его пьянства. У меня были старомодные представления относительно мужчин, сформировавшиеся, вероятно, под влиянием фильмов с Кларком Гейблом и Хэмфри Богартом, которые я смотрела тайком в детстве. Я ждала от него благородства, нежности, силы, а не мелочной и глупой мстительности. Но Харри, которого я знала, умер. Передо мной стоял отталкивающий незнакомец, желавший позаниматься любовью.

Я могла отказаться, закричать, оскорбить его, выкинуть отсюда, позвать Тома. Но я не сделала этого. Я безропотно уступила и отдала себя в распоряжение призрака. Это напоминало секс в гробу. Одно из тел было ещё теплым. Его. Мое же было холодным, как февральский лед на озере в Пилгрим-Лейке.

Я снова вспомнила себя и Харри (прежнего Харри), катающихся рука об руку по той гладкой блестящей поверхности. Я увидела длинные белые сапоги со шнурками, которые носила тогда – как Соня Хенье в её шикарных мюзиклах. Я даже подумала о Кларке Гейбле, столь галантно обходившимся со шлюхами из дансингов. Я думала о чем угодно, только не о том, что в мое тело вторгался человек, которого я не знала, который мне не нравился, казался отталкивающим.

– В чем дело? – спросил он.

Как только он остановился, я вскочила с кровати и побежала в соседнюю ванную, зажав рот рукой. Мне впервые вытошнило после секса. Правда, я впервые занималась любовью с трупом.

Остаток дня прошел в нервном напряжении. События развивались довольно интересно. Я отправилась с Харри и Томом на ленч в прибрежный ресторан.

– Что в Лондоне думают относительно твоего местонахождения? – спросил меня Том, беспокойно поглядывая по сторонам. – Что ты сказала Джинне и Иэну?

Я решила, что сейчас он не в состоянии спокойно воспринять известие об исчезновении Джинны. Это стоит обсудить с ним в другой раз, когда он будет менее заведенным.

– Я сказала, что отправляюсь в Париж.

– В Париж. – Голос Харри рассеянно оборвался, потом зазвучал снова. Забавный выбор.

– Когда-то я была там счастлива.

– Лично я никогда не любил Париж. Ужасно тоскливый город.

Том удивленно посмотрел на Харри.

– Я не знал, что ты жил в Париже.

– Ты многого обо мне не знаешь.

Я подумала об "убийстве с желтыми розами" и собралась увести беседу от опасной темы, но тут нам стали подавать еду.

Я знала, что испанцы едят наиболее основательно в середине дня, но все равно размеры каждого блюда потрясали меня. По сравнению со скромными английскими порциями они были гигантскими. С кухни доносилась громкая музыка – в Лондоне это сочли бы немыслимым нарушением спокойствия, однако здесь казалось таким же уместным, как и огромные порции.

Ресторан был заполнен наполовину. Мы были здесь единственными иностранцами, и я заметила, как испанцы откровенно смакуют пищу и вино. Я заподозрила, что они убивают и занимаются любовью столь же самозабвенно. Испанцы – чувственные люди, но в их душах больше темных тайников, чем у добродушных итальянцев, с которыми их часто несправедливо сравнивают. Доказательством этого служит насыщенная насилием и кровью история Испании. Ее прошлое.

Я думала о ритуальной игре матадора со смертью, которую мне ещё предстояло увидеть, и глубокой затаенной печали, характерной для исполнителей фламенко, которых я уже видела в Аликанте. Подсознательно мечтая о следующем убийстве, которое я совершу в этой стране ночной жизни, я поняла, что Том обращается ко мне.

– Что ты хочешь на десерт, Алексис?

– Дыню.

Мой выбор оказался удачным. Дыня была сочной и сладкой.

Мы закончили трапезу в хорошем настроении. Когда мы направились к машине, Харри казался сильно пьяным, но благодушным, его раздражительность пропала, он явно подобрел. В дополнение к утреннему «перно» и изрядному количеству вина, выпитого во время ленча, он также опрокинул на десерт три рюмки крепкого "фундадора".

Я только что начала понимать, что мой брат стал настоящим алкоголиком. В тот момент это принесло мне чувство облегчения. Когда мы доберемся домой, Харри уже превратится в инертную тушу, ему будет не до любви. Однако я беспокоилась напрасно. Харри сразу направился в свою комнату с новой бутылкой «перно». Он сказал нам, что устроит себе маленькую сиесту-фиесту.

– Наедине с моим другом, – добавил он, помахав бутылкой.

Ни я, ни Том не расстроились слишком сильно, когда он удалился – как оказалось, до следующего утра. Я потратила остаток дня на разборку оставшихся вещей, а Том читал в патио "Гералд Трибюн" и испанскую газету. В доме царил покой, но я знала, что это лишь обманчивое затишье, коварный штиль перед неминуемой бурей. Слишком много неразрешенных проблем витало вокруг нас.

К вечеру пошел дождь. Не ласковый, моросящий, убаюкивающий, к которому я привыкла в Лондоне, а проливной, неистовый, хлещущий по окнам. Серая пелена поглотила округу.

– Лучше остаться дома, – сказал Том. – Это надолго. Ехать на машине слишком опасно.

Ранее он обещал отвезти меня в маленький ресторанчик "Дары моря", который, по его мнению, должен был мне понравиться. Вместо этого мы оказались на кухне. Мы ели яичницу с ветчиной (поскольку умели готовить только это блюдо) и пили выдохшееся вчерашнее шампанское.

Приятная атмосфера товарищества сблизила нас. Мы оба явственно ощущали, что в нескольких футах от нас спит полностью отключившийся Харри. Он, вероятно, похрапывал. Ему не было сейчас никакого дела до нашего существования. Я не сочла нужным сообщать Тому о моем утреннем сексуальном контакте с братом и испытанном мною чувстве отвращения. Однако моя решимость впредь не подпускать к себе Харри стала более крепкой, чем когда-либо. Воспоминания о мерзком запахе перегара, вялых мышцах, его изменившейся личности заставляли меня содрогаться от отвращения.

Поев, мы с Томом отправились в гостиную. Он развел огонь в камине, и мы стали танцевать под музыку испанского радио. Как и все музыканты, которых я встречала в разных странах, Том был плохим танцором. Но это не имело значения. Мы танцевали только для того, чтобы держать друг друга в своих объятиях. Я приехала в Аликанте чуть более двадцати четырех часов тому назад, однако за этот короткий промежуток времени произошла масса событий, погибли многие мечты.

Казалось, что сердцу не справиться со столькими разочарованиями.

Двигаясь с Томом по комнате, я ощущала усталость и растерянность. Я думала о том, что сегодня должна была бы танцевать с Харри. Не с пьяным Харри, спавшим без задних ног на кровати, а с другим Харри, который был единственной причиной моего приезда в Испанию. Мне пришлось напомнить себе, что тот Харри больше не существует, что он умер и унес с собой мои радужные надежды.

– О чем ты думаешь? – спросил Том.

– О Харри.

– Он в ужасном состоянии, верно?

– Да.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю.

Внезапно Испания показалась мне тупиком. Что я здесь делаю? Однако куда я могла уехать?

Возвращение к скучной лондонской жизни, к роли терпеливой, верной, несчастной жены, чей муж томится в Дартмуре, было не слишком заманчивой перспективой. Куда ещё я могла податься? И с кем? Я уже не была юной любительницей приключений, готовой в любой миг отправиться на короткий уик-энд в Монте-Карло с предприимчивым незнакомцем. Эта часть моей жизни принадлежала прошлому.

Я хотела чего-то иного, более постоянного, чем случайный роман, однако способного пробудить во мне такое же радостное волнение. Я подумала о независимости, которую способна дать высокооплачиваемая работа. Но что я умею делать? Меня учили быть только куртизанкой, манекенщицей и женой. Для первых двух профессией я была слишком стара, а последняя вызывала у меня отвращение. Этой ролью я уже была сыта по горло. Принимая во внимание все обстоятельства, можно сказать, что я, несомненно, хотела нереального. И, как всегда, с грустью сдалась.

– Все ещё думаешь о Харри? – спросил Том.

– Нет.

– Это хорошо.

– Я думаю о тебе.

– Еще лучше.

Я ощущала близость его загорелого лица, выгоревших на солнце волос, которые белели на фоне темной стены дождя. Том ласкал меня своим упругим, стройным телом. Он изменился не меньше, чем Харри. Но эта перемена была к лучшему. Неуверенный в себе гитарист, которого я знала в Лондоне, исчез. Том превратился в сильного, привлекательного мужчину. И этот мужчина хотел меня.

Прошлой ночью я не могла полностью отдаваться сексу, потому что чувствовала себя виноватой перед Харри. Какая-то часть меня не участвовала в этом процессе. Сейчас, когда Том тихо повторил вчерашний вопрос, меня пронзил импульс возбуждения.

– В твоей комнате или в моей?

– В моей.

Сказав это, я поняла, что теперь ничто не будет удерживать меня.

55

Проведя с Алексис вторую ночь, Том ожидал утренней разборки с Харри и был готов к ней. Однако когда они присоединились к Харри, чтобы выпить в патио кофе, брат Алексис повел себя так, словно не случилось ничего необычного.

Харри лишь бросил на них взгляд – они оба были в свитерах, Том обнимал Алексис за талию, как бы защищая её, – и сказал:

– Похоже, сегодня будет хорошая погода.

Они все посмотрели на висевшее над морем голубовато-белое небо, на пробивающееся сквозь дымку солнце, на плывущую к берегу маленькую красную яхту.

– Надеюсь, воздух прогреется, – вздохнула Алексис. – Безумно хочу искупаться.

– Почему бы тебе не взять с собой el gato? – сказал Харри. – Может быть, он уже справился со своей водобоязнью.

Алексис повернулась к Тому, ожидая объяснения, но он решил проигнорировать старую шутку Харри. Если она – единственное проявление ревности, то он готов заплатить столь маленькую цену и стерпеть насмешку по поводу того, что так и не научился плавать.

– Если воздух не станет значительно теплее, чем сейчас, – обратился Том к Алексис, – ты отморозишь свой зад.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Это мой зад.

– Не только твой.

– С каких это пор?

– Сама знаешь.

– Негодяй.

Харри слышал их беседу, но больше не проявлял интереса к ним и признаков ревности. Он принялся читать газету, не замечая их интимных реплик. В последовавшие недели он продолжал игнорировать происходящее. Не устраивал сцен, не взрывался, не демонстрировал склонности к соперничеству.

Похоже, он с легкостью отказался от Алексис. Не обращал внимания на то, что делали она и Том, словно это не заслуживало и секунды его драгоценного времени. После приезда Алексис Харри стал посвящать все больше времени пьянству. Он часто проводил большую часть дня в своей комнате.

Том спал каждую ночь с Алексис и занимался с ней любовь ненасытно и яростно. Прежде он считал, что знает о сексе все благодаря своей насыщенной любовной жизни, но теперь понял, что по сравнению с Алексис был новичком в этом деле. Их относительно короткая лондонская связь не подготовила Тома к мощным взрывам чувственности, к которым Алексис вела его с раскованностью и эротическим самозабвением.

Он делал такое, о чем раньше и не помышлял. Наслаждался каждой секундой происходящего. Стоило ему испугаться, что они исчерпали все возможности, как она обучала его новому способу, который доводил Тома до ещё большего безумия. В отдельные моменты ему казалось, что его голова вылетит сейчас прямо через крышу Лос Амантес.

Должно быть, дом назвали в их честь, подумал однажды ночью Том, когда Алексис спала рядом с ним. Она казалась такой умиротворенной, невинной, искренней. Она словно доказывала, какой обманчивой может быть внешность. Она обманула его в Лондоне. Раскрыла там только частицу своей эротической натуры, но сейчас, похоже, решила отпустить все тормоза и потрясти его своей изощренностью.

Том не представлял, как он мог обходиться без нее. Его прежняя жизнь казалась ему пустой и бессмысленной. Алексис наполнила её содержанием. Она была не просто самой восхитительной женщиной из всех, которых он знал. Она была сильнейшим наркотиком, отвыкнуть от которого почти невозможно.

Но он и не собирался отказываться от нее. Он нуждался в Алексис и знал, как защитить себя от опасности: следует избавиться от Харри.

План, который Том начал составлять ещё до того, как приобрел зависимость от этой загадочной и притягательной женщины, теперь обрастал в его голове деталями. Прежде всего следовало поделиться им с Алексис.

Возможно, она все ещё любит Харри, подумал Том, лежа в двуспальной кровати Алексис. Ее комната выходила окнами на море. В другой ситуации шум волн тревожил бы Тома из-за его неумения плавать, боязни утонуть. Но сейчас волны казались приятным напоминанием о задуманном им убийстве Харри.

Может ли он рассчитывать на помощь Алексис? – вот в чем заключался главный вопрос. Том не мог осуществить свой план в одиночку, эта операция требовала их совместных усилий. Но Алексис заговаривала сейчас о своем брате так редко, что Том не мог понять, как она относится к Харри на самом деле. Недавно он попытался спросить её об этом.

– Харри? – сказала она, словно плохо помнила это имя. – Он алкоголик. Что к этому добавить?

– Именно это я и имею в виду.

– То есть?

– Постоянно общаться с алкоголиком вроде Харри не слишком весело. Не знаю, как ты себя чувствуешь, но я больше не в силах смотреть на этого жалкого пьяницу.

– Что ты предлагаешь?

– Уехать отсюда. Куда-нибудь подальше. Мир велик. Мы можем отправиться куда угодно.

Она пристально посмотрела на него.

– Например?

– Ты – более опытная путешественница, чем я. Предоставляю тебе выбрать место.

– Мне надо подумать.

Больше Алексис не возвращалась к этой теме. Том не знал, что ему думать, поэтому он стал наблюдать за тем, как она держалась с Харри… безразлично, иногда высокомерно, часто презрительно. Но действительно ли Харри значил для неё так мало? Или в её душе по-прежнему жили воспоминания о былой любви к брату? Том не мог точно ответить на эти вопросы. Алексис была загадкой.

Он сомневался в её чувствах к нему в такой же степени, как и в её чувствах к Харри. Страсть Алексис ещё не доказывала, что она любит его. Возможно, она неспособна на истинную любовь. Он читал о таких женщинах. Но в одном Том не сомневался. Она определенно способна ненавидеть. Должно быть, она крепко ненавидела Джинну, если была готова отправить её в тюрьму за убийство Сары. Она должна была так же сильно ненавидеть Иэна, чтобы позволить ему провести в Дартмуре всю оставшуюся жизнь за преступление, которое он не совершал. Тому оставалось только надеяться, что скрытная Алексис тайно ненавидела Харри.

Внезапно он понял, что она проснулась и смотрит на него.

– У тебя такой сосредоточенный и отсутствующий вид, – сказала она в серебристой ночной темноте. – О чем ты думаешь?

– О Харри.

– О том, что ты предлагал вчера? Об отъезде?

– Нет, у меня есть идея получше.

Она повернулась, оперлась о локоть.

– Какая?

– Может быть, Харри следует исчезнуть.

– Не понимаю. Куда он отправится?

– На тот свет.

Она и глазом не моргнула. Продолжала смотреть на Тома, ожидая продолжения. Абсолютная невозмутимость Алексис подстегнула Тома, помогла ему рассказать остальное. Она внимательно слушала план убийства Харри. Том предлагал утопить его в Средиземном море.

– Это следует сделать поздно ночью, – сказал Том. – После того, как он плотно поест и много выпьет. Тогда мы сможем представить дело так, будто он утонул случайно.

– Я всегда считала, что утопить человека очень трудно, если только не накачать его заранее наркотиками.

– Никаких наркотиков! – с жаром произнес Том. – Это исключено. Я даже выбросил мою «травку». Наркотики ведут к полицейскому расследованию, которого мы хотим избежать. Мой план гораздо более прост. Самое важное заключается в том, чтобы Харри наелся до отвала.

– Почему?

Том восхищался бесстрастностью Алексис.

– Потому что в таком случае когда мы опустим его голову, его горло будет забито пищей. Он втянет в себя морскую воду и захлебнется собственной рвотой.

Похоже, эти зловещие подробности очаровали её.

– Откуда у тебя эти познания?

– Я не умею плавать и в детстве едва не утонул сам. Я только что съел обильный ленч. Мои приятели затеяли со мной игру в общественном бассейне. Они стали в шутку топить меня. Хороша шутка! Я помню это ужасное ощущение мне казалось, что пища пытается выйти через нос. Потом я узнал, что был прав. Именно это происходит, когда человек тонет, основательно наевшись. Все съеденное выходит через нос. Это, конечно, жестокий способ, – он перевел дыхание, – но эффективный. Время года для него идеальное. К ночи на пляже не остается ни единой души.

– Значит, нас никто не увидит.

– Верно.

– Мы сможем выполнить это только вдвоем, – сказала она, словно не желая оставаться сторонним наблюдателем. – Харри достаточно силен, несмотря на его пьянство.

– Да, знаю. Поэтому я и сказал: "когда мы опустим его голову." Конечно, тут потребуются наши совместные усилия. Мы все разделим поровну. Включая деньги.

Он недавно поведал Алексис, какое состояние Харри унаследовал от Сары. Как и ожидал Том, Алексис была потрясена колоссальной суммой.

– Вот это да, – сказала она тогда. – Я и понятия не имела.

– Мы – его единственные наследники.

Похоже, сейчас она это вспомнила. Ее глаза стали ещё более темными, а голос – удивительно спокойным, бесстрастным.

– Если бы не мы, – сказала Алексис, – Харри не достались бы эти деньги, верно?

– Конечно, не достались бы. А что получили мы за все наши старания?

– Ты получил двадцать пять тысяч фунтов, а я – и того меньше, холодным тоном произнесла она.

– Но это – жалкие крохи по сравнению с тем, что мы могли получить.

– По-моему, да.

– Ну? – Он посмотрел на нее. – Что скажешь?

– Твой план хорош.

– Самое замечательное, что мы можем осуществить его на мелководье. Том заговорил с возросшим энтузиазмом. – Когда полицейские возьмут анализ, они обнаружат в крови Харри высокую концентрацию алкоголя. Они решат, что этот человек напился и вздумал искупаться ночью. Что произошло? Он поскользнулся на камнях, отключился в результате сильного опьянения и утонул в полуметровом слое воды. Это надежный способ, уверяю тебя.

– А следы на теле? Следы от наших рук? Полиция обнаружит синяки на его руках или плечах.

Том усмехнулся.

– Я об этом думал. И нашел решение. Мы будем держать его за волосы.

– За волосы? – изумленно сказала она.

– Именно. В нужный момент мы схватим его за волосы. Руки Харри останутся свободными, но не забывай, что нас двое. И мы будем трезвыми. На Харри обнаружат следы только от острых и скользких камней. И больше ничего. Ни единого отпечатка пальца.

Она надолго задумалась. О чем именно? – спросил он себя. О том, смогут ли они добиться успеха с помощью этого плана и избежать разоблачения? Или о том, способна ли она убить Харри без всяких угрызений совести? В любом случае казалось, что Алексис сомневается в чем-то, опасается чего-то.

– Что произойдет потом? – спросила она.

– Когда пыль осядет, мы решим, что хотим сделать. Мы сможем остаться здесь, арендовать другой дом. А ещё лучше – купить. Или мы отправимся куда ты пожелаешь. Как я уже говорил вчера, ты – опытная путешественница. Ты, вероятно, знаешь какое-то место, где хотела бы жить.

– Единственное место, где я всегда хотела жить, это Испания.

– С Харри?

Она отвела взгляд в сторону.

– Да.

– Похоже, все вышло не так, как ты надеялась, – тихо сказал он.

– Да, совсем не так.

Неопределенность мучила Тома. Согласится Алексис или нет?

– Мне кое-что пришло в голову, – внезапно сказала она. – А если Харри не захочет пойти с нами купаться ночью? Полагаю, ты намерен предложить ему это. Вдруг он категорически откажется? Мы не можем силой затащить его в море. Как мы тогда поступим?

Это был хороший вопрос.

– Ты знаешь Харри лучше, чем я. Какой способ, по-твоему, сработает?

– Точно не знаю. Иногда Харри может быть очень упрямым. Ты не думаешь, что ему покажется странным наше желание искупаться в ноябре? Когда здесь холодно и неуютно? Да ещё ночью? Я бы на его месте удивилась бы.

– Да, если только… – Том торопливо думал. – Если только это не будет вызовом. Харри кажется мне человеком, который никогда не проходит мимо вызова, особенно если он пьян и строит из себя отчаянного малого в стиле Джона Уэйна. Мы можем спровоцировать его, сказав, что у него не хватит смелости или что он слишком пьян. Что-то вроде этого.

Алексис замолчала – кажется, на целую вечность. Потом её губы стали медленно растягиваться в улыбке.

– Я знаю лучший способ, – сказала она. – Вместо того, чтобы бросать Харри вызов, я заставлю Харри бросить вызов тебе.

– Мне?

– Конечно. Он воспримет это с энтузиазмом. Он недавно подсмеивался над твоей водобоязнью. Как он тебя назвал?

– El gato, – смущенно сказал Том. – Котом.

– Кот, который боится воды. Прекрасно.

– Я не понимаю.

– Послушай, когда Харри спровоцирует тебя, ему придется пойти с тобой, чтобы убедиться в том, что ты не сдрейфил. А я пожелаю составить вам компанию. Ради забавы. Харри сочтет это отличным развлечением.

– Только оно закончится для него печально, – сказал Том, возбужденный оригинальным предложением. – Он окажется совершенно неподготовленным к такому повороту событий, расслабленным. Утопить расслабленного человека гораздо легче.

– Конечно.

Тома охватило воодушевление. Алексис добавила последний штрих к его работе, и в этом заключалась потрясающая ирония. Чем больше Том думал об их замысле, тем сильнее он ему нравился. Он столько месяцев терпел насмешки Харри по поводу своего неумения плавать, что теперь такая смерть казалась ему самым подходящим наказанием для жестокого мучителя.

– Когда нам следует это сделать? – спросил он с учащенным сердцебиением. Она согласилась! – Я бы хотел закончить все поскорей. Не вижу смысла тянуть время. А ты?

– Есть только один момент.

– Какой?

– Я хочу своими глазами увидеть завещание Харри. Пока что мы знаем, что являемся единственными наследниками, только с его слов. Для меня этого мало. Вдруг он солгал? Вдруг оставил деньги кому-то еще?

– Например?

Алексис усмехнулась.

– Приюту для котов.

Они засмеялись. Снова стали заниматься любовью. Теперь, когда они стали соучастниками, Том любил Алексис ещё сильнее. Они убьют Харри и заживут счастливо, как это бывает в сказках. Все было решено, все было чудесно, будущее казалось заманчивым. Однако Том не мог заснуть.

Он испытывал легкую тревогу, которую не мог объяснить. Предложение Алексис проверить завещание было разумным. По правде говоря, ему самому следовало подумать об этом. Харри – хитрый тип. Глупо убивать его только для того, чтобы потом обнаружить, что они вовсе ничего не получат.

Да, они сначала заглянут в завещание. Алексис сказала, что заставит Харри показать ей документ. Каким образом? – подумал Том. Он не спросил её об этом сразу. В конце концов он же доверяет Алексис, верно? Да, конечно. Тогда что его беспокоит? Он не знал ответа. Том повернулся на бок и пожалел, что выбросил «травку». Три затяжки помогли бы ему оказаться в раю.

Тут что-то было не так.

56

Дни Харри начинались и заканчивались бутылкой «перно», он проводил большую часть времени в полузабытьи, почти не замечая происходившего вокруг него.

Он напивался до беспамятства, чтобы не думать об Алексис и Томе. Он чувствовал себя виноватым, потому что бросил Алексис и потому что по-прежнему хотел Тома. То, что они нашли в друг друге источник сексуального удовлетворения, рассердило Харри так сильно, что иногда он был готов убить Алексис, как убил когда-то Полетт и Роуз. Один стремительный удар, и они с Томом смогут уехать, куда пожелают, словно ничего не произошло, ничего не изменилось.

Но когда Харри оставался трезвым достаточно долго, чтобы вспомнить свои мысли, его охватывали ещё большее чувство вины и угрызения совести. Он снова тянулся к "перно".

Оно было отличным болеутоляющим средством. Харри с благодарностью принимал облегчение, которое оно давало. Однако только через некоторое время понял, каким сильным может оказаться привыкание. Первые два бокала проскальзывали в желудок с обманчивой легкостью (благодаря лакричному вкусу, напоминавшему о детстве), и коварное воздействие спиртного заставало Харри врасплох, отнимало способность двигаться. Сейчас он уже знал, что имеет дело с динамитом, но не мог ничего предпринять. Ему оставалось только ждать, когда эффект пройдет.

Собираясь лечь вечером в кровать, Харри торжественно обещал себе, что завтра завяжет со спиртным. Но это завтра никак не приходило. Он часто просыпался через несколько часов дрожащим и покрытым испариной. Прикладывался к бутылке, которую держал возле кровати именно на такой случай. Крепкий напиток растекался по телу, успокаивал натянутые нервы и позволял ещё на некоторое время погрузиться в спасительный сон.

Иногда он спал почти весь день, иногда бодрствовал на рассвете. В любом случае щедрая добавка «перно» в черный кофе тотчас временно приводила его в порядок, возвращала к жизни, помогала почувствовать себя человеком. Но через час-другой он забывал про кофе и заливал лед смертоносной жидкостью, наблюдал, как она приобретает молочный оттенок (это стало его любимым занятием), чувствовал, что погружается в состояние мечтательной прострации, забывает обо всем, кроме своих туманных, но приятных мыслей.

Периодически он предпринимал слабую попытку сократить свою дозу, но она всегда оказывалась безуспешной. Его страсть к тому, что он называл "моим лекарством", увеличивалась постепенно и неуклонно. Через месяц после приезда Алексис в Испанию он выпивал две бутылки в день.

Когда Харри понял, что уже наступил ноябрь, у него от изумления отвалилась челюсть. Что случилось с октябрем? Куда он делся? Сидя в кровати, Харри ощутил острую боль потери, словно его близкий друг отошел в небытие.

Он узнал о приходе ноября только потому, что вчера в какой-то неясный момент принес в комнату воскресный выпуск "Лондон Таймс". На газете стояла отпечатанная наверху дата: 16 ноября 1975 года. Харри начал листать номер, надеясь, что это поможет ему восстановить четкость зрения. Внезапно кто-то постучал в дверь.

Он не хотел, чтобы его видели в таком состоянии. Недавно в приступе хмельной ярости он велел Алексис и Тому не беспокоить его, когда он «отдыхает», и они выполняли его просьбу. Уже целую неделю никто из них не тревожил Харри. Вероятно, что-то произошло, подумал Харри, нервно поглядев на часы.

Стрелки показывали без десяти минут девять. Утра или вечера? Он попытался понять это, и его охватила паника. Темное небо за окном не могло помочь ему. В это время года при пасмурной погоде оно могло быть таким и утром. Перед встречей с нежданным и нежелательным гостем, так и не разобравшись, утро сейчас или вечер, Харри испытал знакомое и сильное желание. Он схватил бутылку «перно» и быстро отхлебнул спиртное.

– Кто там? – рявкнул Харри.

– Por favor, Senor, – прозвучал робкий женский голос. – Me permite limpiar la habitacion?[66]

О, черт, подумал он. Они наняли служанку.

– Momento,[67] – отозвался Харри. – Momento, Senora.

То, что он был раздет, не смутило Харри. Испанским служанкам часто доводилось видеть обнаженных мужчин. Однако он захотел спрятать бутылку. Крепко завернув крышку, он убрал бутылку и пустой бокал в ящик стола под стопку личных бумаг.

Среди документов находились банковские извещения из Лондона, Нью-Йорка и Аликанте, его паспорт, свидетельства о браке и смерти Сары, отчеты из акционерных обществ и фотокопия завещания (оригинал для большей надежности хранился у адвоката в Гилдфорде).

Что-то связанное с завещанием всколыхнуло затуманенную память Харри. Он вспомнил, что Алексис недавно спрашивала о нем. Когда она заговорила об этом, Харри страдал от сильного похмелья, голова его раскалывалась. Поэтому он запомнил, как Том с ревом уехал в Кампелло чинить глушитель машины.

– С чего ты вдруг так внезапно заинтересовалась моим завещанием? спросил Харри свою сестру, которая красила ногти на ногах рубиновым лаком.

– Это не я им интересуюсь, а Том. Он хочет знать, действительно ли ты сделал его наследником.

– Я сказал ему, что да. В чем дело? Он мне не верит?

– Он опасается, что ты подшутил над ним. Он говорит, что ты – большой любитель розыгрышей.

– Если он сомневается, то почему не придет ко мне?

– Он стесняется задать тебе такой вопрос. Боится, что ты сочтешь его назойливым.

– Поэтому спрашивает мамочка.

Алексис вспыхнула.

– Забудь, что я упомянула этот вопрос. Честно говоря, мне абсолютно наплевать, включил ты его в завещание или нет.

– Конечно. Какая тебе от этого выгода? Будучи моей ближайшей родственницей, ты заинтересована в том, чтобы его там не оказалось, верно?

– Мне плевать, что ты делаешь, Харри. – Красный лак попал не на ноготь, а на палец, и Алексис раздраженно стерла пятно. – По-моему, ты теперь не отдаешь отчета в своих поступках даже самому себе. Посмотри на себя. Ты в таком состоянии, что ничего не соображаешь.

– Возможно, у меня похмелье, но с головой у меня все в порядке, можешь не беспокоиться.

– Это ненадолго, – выпалила она.

Он снова представил себе, как убивает её приемом карате.

– Следи за собой, Алексис. Вы оба можете вылететь из завещания.

– Оба? Что это значит?

– Это значит, что я не солгал Тому. Он получит столько же денег, сколько и ты. Хочешь услышать мой совет, дорогая сестренка? Не будь такой алчной, или я… – Он едва не сказал "убью тебя". Вместо этого Харри пробормотал: – Или я оставлю тебя без единого цента. Ясно?

– Ясно, – сказала Алексис. Пряча улыбку, она покрыла ногти ревлоновским "квик-драй"…

Надежно спрятав «перно», Харри снова лег в кровать и прикрыл простыней нижнюю часть тела. Черт возьми, не стоит демонстрировать свою наготу бедной старой служанке.

– Venga,[68] – сказал он.

В комнату вошла красивая юная блондинка с веником и совком в руках. Она потянула носом воздух и поморщилась.

– Que olor fuerte![69]

Увидев изумленное лицо Харри, она пробормотала слова извинения и спросила, можно ли навести здесь порядок. Он разрешил это сделать, и она начала с того, что широко распахнула окно. В спальню ворвался средиземноморский ветерок. Девушка обрадованно сказала, что это пойдет Харри на пользу.

Ее английский был суховатым, чересчур правильным, словно она учила его по какому-то старинному учебнику. Она сообщила Харри, что её зовут Маргерита и что она приехала из маленького городка с названием Мунера.

– Маргерита из Мунеры, – повторил Харри. – Звучит, как название шлягера.

Она засмеялась и приступила к работе, позволяя ему любоваться её нетронутой красотой. Она была стройной, с тонкой талией, большими карими глазами и волосами, падавшими на плечи мягкими золотистыми волнами. Он не мог представить себе, что Алексис наняла Маргериту (из Мунеры), которая так походила на Салли-Энн (из Пилгрим-Лейка). Возможно, это сделал Том в отсутствие Алексис. Это казалось более правдоподобным.

Человек, нанявший Маргериту, невольно оказался ответственным за внезапную эрекцию Харри. К своему удивлению он ощутил, как разбухает под простыней его член. Это была первая за длительное время эрекция Харри, вызванная присутствием привлекательной женщины. Странное дело – «перно» убил его влечение к женщинам, он никогда не думал о них, привычно мастурбируя.

Вместо этого о мечтал о Томе МакКиллапе… снова пил, чтобы вычеркнуть его из памяти… спрашивал себя, возбудит ли его когда-нибудь представитель противоположного пола… боялся, что это никогда не произойдет…

Юная светловолосая служанка, которой не могло быть больше восемнадцати лет, определенно уничтожила его опасения. Харри с интересом наблюдал за её грациозными движениями. Когда она наклонилась, чтобы взбить подушку на кресле, её короткая синяя юбка поднялась ещё выше, и он увидел в вырезе тонкой блузки качнувшиеся вперед груди.

Его член вздрогнул. Если бы он нашел в себе смелость, то немедленно схватил бы девушку, запер дверь и доставил бы им обоим немалое удовольствие. Он едва удержался от того, чтобы не вскочить с кровати и не броситься к Маргерите.

– Где ты живешь? – услышал Харри свой голос.

– Знаете почту в Кампелло?

– Очень хорошо.

– Мой дом расположен в нескольких метрах от почты.

Она жила в самом центре ближайшей деревни. Десять минут езды на машине, подумал Харри. Как близко.

– Ты замужем?

Она засмеялась.

– Нет. Но у меня есть novio.[70] Мы поженимся в следующем году.

Харри так давно не занимался любовью с девственницей, что эта идея показалась ему невероятно заманчивой. Он забыл, что в этом порочном мире ещё оставались восемнадцатилетние девственницы, к тому же красивые. Но он знал, что в католической Испании мужчины не занимаются сексом со своими возлюбленными. За этим они ходили к проституткам.

Да, Маргерита относилась к вымирающему виду, она пришла бы в ужас, посмей он приблизиться к ней. Сейчас ему недоставало только напуганной и дрожащей девушки. Кто знает, что она выкинет? Однако Харри соблазняла перспектива стать её первым любовником, обучить её всем приемам. Она была такой невинной, чистой, свежей, непохожей на него самого и Алексис.

Он заставил себя подумать о другой, менее привлекательной стороне… кровь, борьба, округлившиеся от страха глаза. Возможно, у неё есть старший брат, который может избить его до полусмерти, если не прикончить. Но все минусы и опасности только разжигали желание Харри. Он ещё никогда не нуждался в спиртном так сильно, как сейчас.

– Ваша жена, – сказала Маргерита, подметая пол, – очень красива, правда?

Харри не сразу понял, что служанка имеет в виду Алексис.

– Да, очень, – согласился Харри. – Где она? Дома?

– Завтракает в столовой. – Маргерита улыбнулась с робкой гордостью. Я приготовила завтрак.

– А наш друг, сеньор МакКиллап? Он тоже завтракает?

– Сеньор МакКиллап? – Маргерита растерялась. – Я его не видела. Я убрала комнату вашей жены, но третья спальня заперта. Возможно, сеньор МакКиллап там?

– Возможно.

Харри знал, что Алексис и Том проводят ночи в одной постели. Может быть, они решили в присутствии новой служанки соблюдать приличия и спать раздельно? Это было на них непохоже, они плевали на условности. Может быть, они поссорились. Это могло объяснить, почему они провели эту ночь в своих комнатах.

– Когда моя жена наняла тебя? – спросил Харри.

– О, сеньора не нанимала меня. На прошлой неделе она наняла мою мать. Но вчера с моей матерью произошло несчастье. Она упала и сломала ногу.

Это объясняло загадку с наймом служанки.

– Доброе утро, дорогой. Ты хорошо спал?

Приветливо улыбающая Алексис стояла в дверном проеме. На ней были бледно-зеленые джинсы, зеленый кашемировый свитер и масса золотых украшений. Когда Алексис поцеловала Харри в щеку, демонстрируя Маргерите образчик супружеской нежности, он узнал знакомый аромат "Ле Флер".

– Как твоя голова? – проворковала Алексис. – Снова похмелье, мой дорогой?

Харри растерянно уставился на нее. Можно соблюдать приличия при слугах, но утруждать себя таким спектаклем – это уже чересчур.

– Да, – сказал он. – У твоего дорогого снова похмелье. Как ты догадалась?

Он протянул к Алексис дрожащую руку.

– Мне надо выпить!

Алексис в отчаянии посмотрела на Маргериту и покачала головой, как бы говоря этим, что не может справиться с пагубной привычкой мужа.

– Где бутылка? – спросила она с покорностью в голосе.

– В нижнем ящике стола.

Она достала из-под бумаг бутылку и бокал, налила Харри щедрую порцию. Неразбавленный «перно» напоминает по цвету джинсы и свитер Алексис, подумал Харри, проглотив спиртное и попросив жестом добавки. Смущенная этой неловкой сценкой Маргерита отвела глаза в сторону.

– Тук-тук. Кто-нибудь дома?

Это был бодрый и радостный Том. Он вошел в комнату, когда Алексис протягивала Харри вторую порцию. Том нахмурился.

– Проблемы? – обратился он к Алексис.

– Как обычно, – ответила она, когда Харри проглотил «перно» и вытер губы тыльной стороной ладони.

– Чего тебе надо? – спросил он Тома.

– Я зашел узнать, как ты себя чувствуешь, amigo.[71]

– Ты это увидел. А теперь можешь проваливать.

Том сочувственно посмотрел на Алексис.

– Не понимаю, как ты это терпишь.

– Я – его жена.

– Жена, нянька и мальчик для битья.

– Ну, все обстоит не так плохо.

– Ты – замечательный товарищ. – Том явно пытался поддержать её. – Я, пожалуй, позавтракаю. Я могу принести тебе чашку кофе, Харри?

– Я уже сказал, что ты можешь сделать.

– Вы должны простить моего друга, – сказал Том, представившись Маргерите. – Он сегодня плохо себя чувствует.

Девушка дипломатично посмотрела на дверь.

– Я огорчен происшедшим с вашей матерью несчастьем, – добавил Том. Передайте ей мои наилучшие пожелания.

– Спасибо, сеньор МакКиллап. – Маргарита застенчиво подняла свои глаза. – Вы очень добры.

– De nada.[72]

– Черт возьми, что здесь происходит? – закричал Харри. – Что это за испанская супервежливость, извинения за мое поведение, приторная театральность?

– Харри, пожалуйста, – прошептала Алексис. – Возьми себя в руки, дорогой.

Его губы презрительно искривились. Вырвав у Алексис бутылку и запрокинув голову, Харри принялся пить спиртное большими жадными глотками. Потом заорал:

– О'кей, пошли все вон! Исчезните! Проваливайте! Adios! Hasta la vista!!![73]

Алексис кивнула Маргерите, которая вышла вслед за нею и Томом из комнаты. Алексис тихо закрыла дверь. По её щеке потекла слеза.

– Пожалуйста, не плачьте, сеньора, – попросила Маргерита.

– Это так ужасно, – Алексис всхлипнула. – Я чувствую себя бессильной.

– В каждой семье свои печали. – Маргерита взяла веник и совок. – Я приберусь в вашей комнате, сеньор. А вечером помолюсь за сеньора Маринго.

Когда она ушла, Том с надеждой повернулся к Алексис.

– Ну? Что скажешь?

– Она будет прекрасной свидетельницей при расследовании.

– Я тоже так думаю.

– Жаль только, что она такая хорошенькая.

Том усмехнулся.

– Ревнуешь?

– Не говори глупости, – выпалила Алексис. – Из-за чего мне ревновать? Харри больше не интересуется женщинами.

– Он явно заинтересовался Маргеритой.

– Не говори глупости, – повторила Алексис.

Ее голос смягчился, но лицо стало ещё более хмурым. Это выражение, в отличие от крокодиловых слез, было искренним, подумал Харри, с ещё большим нетерпением предвкушая смерть Харри.

57

20 ноября, через четыре недели и два дня после отлета Джинны из Лондона в Нью-Йорк, она приехала в аэропорт Кеннеди, чтобы вернуться домой утренним рейсом компании "БОАС".

Она удивлялась тому, как затянулась её поездка. Это казалось невероятным. Она не думала, что путешествие будет таким долгим, но из-за череды непредвиденных обстоятельств ей пришлось провести в Пилгрим-Лейке больше месяца. Ее пребывание здесь окупилось сторицей. Результаты превзошли самые оптимистичные ожидания.

Но сейчас она спешила вернуться в Англию. Ей предстояло многое сделать. Например, выяснить, не покинул ли страну Том МакКиллап. Что-то подсказывало ей, что он уехал из Англии некоторое время тому назад. Что он удрал вместе с Алексис и Харри. Если она права, это может оказаться важным. Исключительно важным.

Чтобы её не беспокоили, она выбрала место у окна, сказала стюардессе, что не хочет ничего есть и пить, накрылась одеялом и надела темные очки. Соседнее кресло пустовало, а у прохода сидел английский бизнесмен, увлеченный чтением. Отлично. Ее оставят в покое.

Как только самолет благополучно поднялся в воздух, Джинна откинула спинку, закрыла глаза и мысленно вернулась к своей первой беседе с Джулианой Маринго в доме для престарелых.

– Значит, юная леди, вы оказались проездом в Пилгрим-Лейке, произнесла Джулиана, опираясь на подушки и пристально глядя на Джинну. – И заглянули сюда, что передать мне привет от Харри. Я правильно вас поняла?

– Да, это верно, миссис Маринго. – Джинна молилась о том, чтобы её сомнительная история прозвучала убедительно. – Харри попросил меня, чтобы я обязательно напомнила вам о нем.

– Правда? Вот мерзавец! Где он сейчас живет? И что с этой блондинистой шлюхой-актрисой, на которой он женился? Похоже, теперь все разводятся. Это просто отвратительно. Безнравственно. Когда я была молода, разводились только гулящие женщины и миллионеры. Сегодня это делают все кому не лень.

Джинна понимала, что ей будет трудно удержать Джулиану от всевозможных отступлений, но разговорить её оказалось нетрудно. Она явно любила поболтать. И то, что она оказалась бабушкой Харри, а не дальней свояченицей (чего боялась Джинна), было невероятным подарком фортуны.

– К сожалению, Сара, жена Харри, недавно умерла, – сказала Джинна. У неё была пневмония с осложнениями.

– О, Господи. Я огорчена этим, хотя никогда не одобряла его выбор. Киноактрисы не созданы для семейной жизни. Однако мне не следует говорить плохо об умершей, да будет земля ей пухом. В последний раз, когда я слышала от Харри, они жили в Англии. Мой внук сейчас там? В Англии?

– Да. – Это была вторая ложь Джинны с начала беседы. – Сара оставила ему дом, и он не стал продавать его. Думаю, ему нравится в Англии.

– Его мать имела английское происхождение. Ее звали Луиза. Может быть, дело в этом. Но отец был наполовину индейцем, наполовину голландцем. У меня в жилах течет голландская кровь. Я – бабушка Харри по отцовской линии.

– Он немного похож на вас.

– Ерунда! – Старая женщина усмехнулась. – Харри – вылитый дед, мой покойный муж, который был наполовину индейцем немси. На свете не найти более благородных людей, хотя Луиза считала иначе. Она, мать Алексис и Харри, была ужасным снобом. Вечно строила из себя Бог знает что только потому, что её предки первыми поселились в Пилгрим-Лейке. Это было ещё в восемнадцатом веке, когда сюда пришли англичане. И все же это не дает оснований для чувства собственного превосходства. Луиза была хорошей женщиной, но не позволяла никому забыть о своем драгоценном английском происхождении. Она тоже рано умерла.

Джинна была уверена, что она ослышалась.

– Вы сказали – мать Харри и Алексис?

– Луиза? Да, конечно. Она была Луизой Смит до брака с моим сыном Марком. Он погиб на войне, его убили японцы.

– Значит, Марк был отцом Харри и Алексис?

– В чем дело? Почему у вас так изумленный вид? Думаете, я лгу? Голос Джулианы стал пронзительным, испуганным. – Я не лгу, я говорю сущую правду! Я не виновата, что Кей умерла во время родов. Не виновата, что Уилфрид бросил её. Что ещё нам оставалось делать? У нас нет было другого выбора. Такое случается в самых лучших семьях. Спросите кого угодно, если не верите мне.

– Миссис Маринго, я не понимаю, о чем вы говорите, – начала Джинна, но медсестра остановила её.

– К сожалению, вам придется уйти, моя дорогая. Вы видите, что пациентка перевозбудилась. Вы её разволновали. – Медсестра понизила голос. – Если вы придете снова, пожалуйста, постарайтесь избежать неприятных тем. У пациентки высокое давление. Ей вредно так волноваться.

– Извините, – сказала Джинна. – Я не знала.

Она попыталась попрощаться с Джулианой, но старая женщина, похоже, забыла про посетительницу. Сжимая венозные руки, она бормотала:

– Я не виновата, не виновата, что в семье было столько смертей…

Джинна покинула дом престарелых в состоянии шока.

Харри и Алексис были братом и сестрой.

Джулиана сказала это ясно и недвусмысленно. Могла ли она ошибаться? Да, могла, пришлось признать Джинне. Память старой женщины вполне могла затуманиться. В конце беседы её речь стала бессвязной.

Однако если это правда… брат и сестра…От одной этой мысли у Джинны голова пошла кругом. Все эти месяцы Алексис и Харри изображали из себя людей, случайно заново познакомившихся в Сент-Морице после долгих лет, прошедших с их детства. А на самом деле они были братом и сестрой.

Они имели одну и ту же мать, одного и того же отца, общую фамилию. Неудивительно, что в архивах Пилгрим-Лейка не было следов семьи Стормсов! Такая семья просто не существовала. Алексис придумала себе новую девичью фамилию. На самом деле она была Алексис Маринго. Алексис и Харри Маринго. Они даже обладали внешним сходством – оба имели темные глаза, прямые темные волосы, отличались высоким ростом.

Но почему?

Возвращаясь в центр города, Джинна все ещё думала об этом. Перед посещением Джулианы она отвезла два своих чемодана в «Виндзор», собираясь провести там несколько дней. По словам таксиста, это был самый старый и престижный отель в Пилгрим-Лейке, где умеют заботиться о гостях. Сейчас Джинне хотелось только принять ванну и лечь в постель. Девушка сомневалась в том, что сможет заснуть с клубком мыслей в голове, но она хотя бы отдохнет перед обедом, попросит принести в номер мартини.

Ее столько лет считали наивной школьницей! Теперь она наслаждалась своим новым светским имиджем. Сегодня к обеду она наденет сексуальное ярко-красное платье – то самое, которое вызвало яростное неодобрение отца, когда она год тому назад появилась в нем в клубе «Принц-регент». Да, прошел почти целый год со дня их случайного знакомства с Сарой и Харри Маринго, происшедшего в Сент-Морице. Теперь Сара мертва, а Иэн осужден на пожизненное заключение в Дартмуре.

Джинна едва не споткнулась на мостовой возле отеля «Виндзор», поняв, что знакомство с четой Маринго было вовсе не случайным. Совсем наоборот. Теперь, когда она знала о том, что Харри и Алексис – брат и сестра, ей показалось очевидным, что эта пара заранее запланировала встречу, представив её как случайность.

Но зачем?

Взяв ключ от номера со стола портье, она пришла лишь к одному разумному ответу: они уже тогда замышляли убийство Сары.

Утро следующего дня было солнечным, холодным, свежим. После легкого завтрака в своей комнате Джинна оделась и спустилась вниз к старшему администратору. Мистер Адамс оказался худощавым седым человеком, уверенные манеры которого подсказали Джинне, что он проработал в «Виндзоре» много лет и знал все о Пилгрим-Лейке и его обитателях.

Она оказалась права. Мистер Адамс не только являлся щедрым источником информации, но и обрадовался появлению гостя, явно интересовавшимся городской историей.

– Большинству наших клиентов ни до чего нет дела, – сказал он. Поэтому я просто направляю их в ближайший кинотеатр для автомобилистов и пиццерию – это все, что им нужно. Вы упомянули универсальный магазин. Да, в этих краях определенно был такой. Он принадлежал семье Маринго. О, это было так давно. Миссис Маринго, скончавшаяся сразу после того, как её мужа убили японцы, оставила магазин своему сыну Харри, а он в конце концов продал его их продавцу, Деннису. Теперь это современный супермаркет со сверкающими витринами, где все упаковано в пластик, так что покупатель не видит, что ему продают.

Мистер Адамс болтал бы бесконечно долго, если бы Джинна не спросила его:

– Как фамилия Денниса?

– Рейли. Деннис Рейли.

– Значит, он теперь владеет супермаркетом?

– Единолично, если я не ошибаюсь. Да, мэм, мистер Деннис Рейли сколотил состояние, но его не в чем упрекнуть, он заработал свои деньги многолетним упорным трудом. Деннис вкалывал всю свою жизнь. Он – порядочный и гордый человек. Даже супермаркет назвал в свою честь. Вы обязательно его заметите. Это – самый большой магазин в торговом центре.

Умирая от волнения, Джинна отправилась искать торговый центр. Пока что все части головоломки складывались в цельную картину. Она молилась о том, чтобы Деннис Рейли оказался разговорчивым. В таком случае он, возможно, сообщит ей ещё больше, чем мистер Адамс. Ведь он работал у Маринго и, вероятно, знал их едва ли не лучше всех прочих обитателей Пилгрим-Лейка.

Супермаркет выглядел именно так, как описал его мистер Адамс. Он был большим, современным и сверкающим. Во всех витринах висели яркие красно-белые вывески:

В понедельник и вторник – специальная распродажа!!!

Яблочный праздник!

Цены снижены вдвое!

Бушели свежайших яблок и

Галлоны восхитительного яблочного сидра

Когда Джинна зашла в магазин, высокий лысый человек лет шестидесяти пяти старательно раскладывал на витрине яблоки. Ему помогал молодой продавец. Они оба были в одинаковых белых пиджаках, рубашках и галстуках. Они казались олицетворением царившей в супермаркете чистоты. Джинна дождалась момента, когда лысый человек, похоже, закончил оформлять витрину, и выяснила, что это и есть Деннис Рейли.

– Почему бы вам не пройти в мой офис? – предложил он. – Мы можем поговорить там.

Она проследовала за ним по длинному коридору в заднюю часть магазина.

– Значит, вы интересуетесь семьей Маринго, – сказал Деннис, когда они уселись в его маленьком, но тщательно убранном кабинете. – Почему?

Прямолинейный вопрос привел Джинну в замешательство. Разговорить мистера Адамса не составило труда, его, похоже, не интересовало, чем вызван её интерес. Но Джинна поняла, что c любопытным Деннисом Рейли могут возникнуть проблемы. Она решила ответить ему с такой же прямотой.

– Алексис Маринго – моя мачеха.

Его светлые брови на мгновение взлетели вверх.

– Правда?

– Да, мой отец женился на ней, когда мне было только три года. Моя мать умерла незадолго до этого. Похоже, я была несправедлива к Алексис. Недолюбливала её много лет за то, что она заняла место моей матери. Только недавно я поняла, как жестоко поступала, и решила, что если я съезжу в её родной город, увижу, где она росла, поговорю со знавшими её людьми, то, возможно, смогу

– относиться к ней с большей симпатией, – закончил Деннис Рейли.

– Да. Примерно так.

– Понимаю. – Его ясные глаза изучали её лицо. – Значит, Алексис вышла замуж за англичанина?

– Мой отец – её второй муж. Первый был швейцарцем.

– Швейцарец и англичанин. Ну, ну, – протянул Деннис. – Вот что происходит, когда двенадцатилетнюю девочку отправляют в модную европейскую школу. Она уезжает и выходит замуж за иностранцев. Я не хочу никого обидеть, мисс Николсон. Я уверен, что ваш отец – достойный человек. Просто когда кто-то тебе нравится, то хочешь, чтобы этот человек вступил в брак с соотечественником. Надеюсь, вы меня понимаете – это вполне естественно.

– Значит, вам действительно нравилась Алексис?

– Могло ли быть иначе? В этой девочке был огонь. Как и в её брате. Надо же, он тоже женился на англичанке. Думаю, миссис Луиза обрадовалась бы этому, потому что в её жилах текла английская кровь.

Странно, что Деннис не упомянул убийство Сары и тот факт, что человеком, осужденным за это преступление, был отец Джинны, подумала девушка. Она не рассчитывала на то, что Джулиана знает такие подробности, но Деннис должен был читать статьи о сенсационном процессе, публиковавшиеся в американских газетах и журналах. С другой стороны, он был немолодым провинциалом, изолированным от всего остального мира. Возможно, он проглядывал лишь "Пилгрим-Лейк Бэнна" – местное еженедельное издание, заполненное всевозможными сплетнями.

– Мы все были потрясены, когда Алексис отправили отсюда, – Деннис посмотрел через окно на солнечное осеннее небо. – Но этого пожелала её мать. Никто не мог пренебречь волей Луизы, выраженной в завещании. Самым печальным было то, что Харри ужасно скучал по сестре. Он здорово переживал, хотя и не жаловался вслух. Но у него все было написано на лице.

– Наверно, они были очень близки, – подсказала Джинна.

– Как близнецы. Их разделял только год. Миссис Луиза поступила жестоко, разлучив их таким образом, но она была довольно странной женщиной. Загадочной. Я работал у неё до того самого дня, когда она скончалась, и никогда не понимал её. Не знаю, как сказалась на Алексис жизнь заграницей, но, по-моему, Харри так и не справился с утратой сестры.

– Понимаю.

– Да, мэм. Харри безумно любил Алексис, – продолжил Деннис, словно Джинны и не было здесь. – И она отвечала на его любовь. Сколько я её помню, она ни разу не посмотрела на другого мальчишку. Можно сказать, её заклинило на брате, и эта их близость тревожила миссис Луизу. Однажды она заявила: "В этом есть нечто нездоровое. Они буквально липнут друг к другу."

– Липнут? Что это значит?

Деннис покраснел.

– Не поймите меня превратно – я вовсе не утверждаю, что Алексис и Харри связывали сексуальные отношения. Речь идет о том, как они держались, находясь вместе. По-настоящему интимно. У них были странные для детей такого возраста фантазии, и миссис Луиза ничего не могла с этим поделать.

– Ей осталось только отправить Алексис в Швейцарию, – вставила Джинна.

– Любопытно, что они оба собирались уехать заграницу, когда станут взрослыми. Именно это я имел в виду, говоря о странных фантазиях – их намерение жить в другой стране. В те дни люди ещё не путешествовали на реактивных самолетах.

– Какую страну они имели в виду?

– Этого я не знаю. Вряд ли они делились с кем-то своими мечтами. Деннис засмеялся. – Думаю, они не доверяли нам, простакам.

Джинна знала, что Харри покинул Англию. Некоторое время тому назад она позвонила ему в Гилфорд. Он продал дом, а новые владельцы не располагали его теперешним адресом. Они думали, что он где-то в Европе.

– Вы мне очень помогли, мистер Рейли. У меня остался только один вопрос. Вы помните таких людей – Кей и Уилфреда? Возможно, они были каким-то образом связаны с семьей Маринго.

Деннис почесал затылок.

– Кей и Уилфред, говорите? У мистера Марка действительно была сестра по имени Кей, но она давным-давно вышла замуж и переехала на Средний Запад. Не помню точно имя её мужа – возможно, его звали Уилфред.

– Сестра Марка. Значит, Кей была дочерью Джулианы.

– Да, конечно. – Кажется, Деннис удивился тому, что Джинна этого не знала.

– Что произошло с Кей?

Деннис пожал плечами.

– Думаю, она по-прежнему живет где-то на Среднем Западе…

Выйдя из супермаркета, она погуляла вокруг озера, пока не пришло время ленча. Потом зашла в итальянский ресторан и проглотила гигантский "сэндвич для героя". В его мозгу постоянно крутились последние слова Денниса.

Думаю, она по-прежнему живет где-то на Среднем Западе…

Но Джулиана сказала, что Кей умерла во время родов. В таком маленьком городке, где сплетни разносятся мгновенно, Деннис, как и многие, должен был знать об этом факте. Неосведомленность Денниса показалась Джинне удивительной. Очень странной. Она убрала таинственное, незакрытое дело Кей Маринго в дальний уголок сознания и подумала о детских отношениях между Алексис и Харри. В них определенно не было ничего загадочного. Алексис и Харри любили друг друга.

Да, все начинало проясняться. Детская любовь Алексис и Харри длилась и расцветала на протяжении многих лет, насильственное разлучение лишь укрепило её, и в конце концов она превратилась в кровосмесительную связь двух взрослых людей. Возможно, сначала они пытались бороться с этим чувством, вступали в браки с другими людьми, а потом поняли, что могут любить только друг друга.

Джинна пришла в недоумение. Почему они не могли просто развестись? Что заставило их решиться на убийство?

Джинна выросла в состоятельной семье, ей никогда не приходилось думать о деньгах. Она не сразу сообразила, что Алексис и Харри не имели собственного состояния. Чтобы быть вместе, им требовалась финансовая обеспеченность, к которой они привыкли. Поэтому они убили Сару и добились того, что Иэна осудили за это преступление. Вероятно, они не видели иного пути к своей цели.

На какое-то мгновение Джинну переполнило чувство жалости к людям, прошедшим через ад. Потом она вспомнила отца, сидящего в мрачном сером Дартмуре наедине с канарейкой.

Девушка вышла из итальянского ресторана, чтобы снова встретиться с Джулианой, уже зная о том, что Кей – её дочь. Но в доме для престарелых Джинне сказали, что сейчас Джулиана не может принимать посетителей. Похоже, старую женщину за одну ночь свалила какая-то вирусная инфекция, ей давали антибиотики. Джинна попросила передать больной цветы и записку с пожеланиями скорейшего выздоровления. Она сказала, что постарается навестить Джулиану, когда ей станет лучше.

Джинна медленно направилась в «Виндзор», спрашивая себя, почему она не возвращается в Нью-Йорк и оттуда – в Лондон, почему все ещё находится в Пилгрим-Лейке. Что ещё она надеется раскопать? Чего ещё хочет? Разве найденной информации недостаточно для того, что Скотланд-Ярд пересмотрел дело об убийстве Сары Маринго? Вероятно, для этого хватило бы и того, что главные свидетели солгали насчет связывавших их отношений, нарушили данную на суде клятву.

И все же Джинну интриговала загадочная судьба Кей Маринго.

Она поднялась к себе в номер и посмотрела на телефон. Почувствовала себя виноватой из-за того, что уехала из Лондона, не сказав никому ни слова о своем местонахождении. Алексис могла сообщить Иэну о её исчезновении. Джинна не хотела, чтобы отец волновался. Не позвонить ли домой? – подумала она. Потом поняла, что Алексис нет в Лондоне. У мачехи были свои дорожные планы. Она собиралась в Париж.

Чтобы попытаться все забыть – так сказала Алексис.

– А как же бедный папа? Он умрет от тоски без ежемесячных визитов верной жены, – сказала Джинна.

– Прибереги твой сарказм для кого-то другого. Твоему отцу не придется тосковать по моим визитам. Из Гавра в Саутгемптон регулярно ходит паром, так что я смогу навещать Иэна каждый месяц. Это очень удобно.

– Ты все продумала, да?

– Да, – с улыбкой согласилась Алексис. – Продумала.

Не отложила ли Алексис свою поездку в Париж? Заявила ли в полицию об исчезновении падчерицы? Вряд ли, подумала Джинна. Но даже если она застанет Алексис в Лондоне, как объяснить мачехе это путешествие в Пилгрим-Лейк? Джинна боялась выдать свой замысел. Конечно, она могла солгать, что находится в Чикаго, Техасе или в каком – то другом столь же невообразимом месте – только чтобы сообщить всем, что она цела и невредима.

Миссис Кук испытает облегчение. Алексис наплевать, что с падчерицей.

Нет. Вероятно, Алексис остановилась в парижском «Ритце» и в данную минуту сидит в баре «Вандом», потягивая аперитив и улыбаясь Харри.

Джинна все ещё смотрела на телефон, решая, куда ей позвонить – миссис Кук в Лондон, Иэну в Дартмур или Алексис в Париж (чтобы помучить ее), когда, к удивлению девушки, аппарат вдруг зазвонил сам. Это был Деннис Рейли.

– Надеюсь, я не причинил вам беспокойство, мисс Николсон. Я вспомнил о человеке, некогда отлично знавшего Алексис и Харри. Это молодой Чарли, он живет неподалеку.

– Молодой Чарли?

– Молодой Чарли Элиг. Сейчас ему, должно быть, лет пятьдесят, но я по-прежнему мысленно называю его молодым Чарли. Алексис и Харри обычно ели ленч в его аптеке после школьных занятий. Это было в то время, когда молодой Чарли держал свою кухню. Сейчас, конечно, он продает только лекарства.

– Не могу выразить, как я благодарна вам за помощь, мистер Рейли.

– С молодым Чарли у вас возникнет только одна проблема, – протянул Деннис.

– Какая?

– Он проводит отпуск в Канаде. Вернется сюда только в начале ноября.

58

На прошлой неделе произошло два события. Умер Франко, и Харри влюбился в Маргериту.

Том утверждает, что Харри на самом деле вовсе не влюблен, что это скорее похоже на увлечение немолодого мужчины юной девушкой. Я с ужасом услышала, как он назвал Харри немолодым, потому что это означало, что я тоже была немолодой. Поверить в это мне было бы так же неприятно, как проснуться утром нищей и безобразной. Поэтому я решила, что Том совершенно не разбирается в возрастах. Он был слишком молод и обладал искаженными представлениями об этом предмете.

Но, возможно, он был прав, когда сказал, что Харри всего лишь увлечен Маргеритой. Я старалась видеть в ситуации именно это… временное помешательство моего брата, короткую потеря рассудка, легкую форму безумия. Но это совсем не помогало. Правда заключалась в том, что Харри хотел Маргериту, вследствие чего я снова захотела Харри.

Или я никогда не прекращала хотеть его?

Естественно, я не сказала Тому ни слова об изменении моего отношения, но начала молиться о том, чтобы Харри поскорее надоела девственная Маргерита. Справедливости ради я должна признать, что она не отвечала на его чувства. Казалось, она не замечает их. К несчастью, это заставляло Харри ещё упорнее завоевывать её. Я и все остальные оказались в печальном и досадном положении.

Я помнила, как он смотрел на нее, когда она пыталась прибраться в его комнате, а я притворялась, будто стараюсь удержать его от выпивки.

Позже он открыто флиртовал с ней, втягивал её в беседу, словно она вовсе не была служанкой, начал совершенствоваться в испанском, поскольку Маргерита почти не знала английского. Самое удивительное заключалось в том, что он перестал пить!

– Если мы уволим её сейчас, – сказал Том, – это покажется подозрительным, когда мы убьем Харри. Полиция подумает, что мы испугались возможной свидетельницы, способной нас выдать.

День выдался солнечный, мы с Томом обследовали замок Санта-Барбара на окраине Аликанте. Расположенный на вершине горы Маунт Бенакантил замок был тем самым, о котором мы с Харри фантазировали в детстве. Я до сих пор помнила, как мы рассматривали яркие, соблазнительные фотографии в той книге об Испании.

Мы поднялись на самую высокую точку руин, полюбовались оттуда восхитительным видом на Средиземное море. Согласно путеводителю, замок Санта-Барбара строился карфагенцами в 230 году до н. э. как крепость. Высота башен составляла от трехсот до шестисот футов.

Все это представлялось мне малопримечательным по сравнению с тем фактом, что вместо того, чтобы находиться здесь с Харри, как мы всегда планировали, я была сейчас с Томом. Это казалось неправильным, несправедливым. ("Кто сказал, что жизнь должна быть справедливой?" вспомнила я слова Иэна, произнесенные им в Дартмуре.)

– Кажется, ты собиралась взглянуть на завещание Харри, – сказал Том. – Чтобы убедиться в том, что я – его наследник. Как твои успехи?

– Никак не могу его найти, – солгала я. – Мне казалось, что Харри должен хранить один экземпляр в своей комнате, но документа там нет. Я перерыла все.

Зеленые глаза Тома недоверчиво посмотрели на заходящее солнце.

– Когда ты этим занималась?

– Вчера утром, когда он был на почте.

– На этой неделе он часто ходит на почту. Почему?

– Откуда мне знать? – раздраженно ответила я. – Наверно, покупает марки.

– Именно они мне и нужны. Марки.

Он помахал пачкой открыток, купленных нами в киоске. Лично для меня открытки, как и буклет с описанием замка, являлись лишь сувенирами, которые будут напоминать о нашем посещении замка – не более того. Как бы мне ни хотелось это сделать, вряд ли я могла послать одну из них миссис Кук или Иэну. Они оба считали, что я нахожусь в парижском отеле "Ритц".

– Ты собираешься послать открытку кому-нибудь? – спросила я.

– Конечно. Почему бы и нет? Я обещал нашему барабанщику, что пришлю ему весточку из какого-нибудь далекого и экзотического места. Пока что я не написал ему ни слова.

– Барабанщику? – удивленно произнесла я.

– Парню из моей группы, который играл на ударных.

– Глупец, я знаю, кто такой барабанщик! Я говорю о разглашении тайны нашего местонахождения. Ты хочешь, чтобы весь Лондон знал, где мы? Что с твоей головой?

– Успокойся, – удивленно произнес Том. – Тебе не следует сердиться. Это делает тебя слишком красивой.

– Плевать я хотела на комплименты. Я не хочу, чтобы ты отправлял эту открытку. Ты меня понял?

Он выбрал ту, на которой замок Санта-Барбара был изображен ночью, с искусственной подсветкой. Картина казалась зловеще эффектной.

– Тут не о чем беспокоиться, Алексис. Во-первых, никто в Лондоне не знает о том, что мы здесь вместе. Никому не придет в голову связать нас друг с другом. Во-вторых, парни из моей группы думают, что я путешествую по свету. Я сказал им, что отправился в странствия по всему миру. В третьих, барабанщик сам покинул Лондон. Он переехал в Лос-Анджелес, чтобы скрыться от налоговой инспекции. В четвертых, я не укажу на этой прелестной открытке обратный адрес. В пятых, я даже не стану подписывать её, чтобы ты не волновалась. Ты наконец успокоилась?

Он улыбнулся, и я внезапно почувствовала себя дурой.

– Извини, Том. Я сегодня немного нервничаю.

– Это понятно, принимая во внимание то, что мы собираемся вскоре сделать.

– В этом-то и заключается проблема. – Я посмотрела на опустевший пляж Постигель, на возвышающиеся вдали горы. – По-моему, нам следует отложить это на некоторое время.

– Отложить? – Он перестал улыбаться. – Почему?

– Я говорила тебе. Я не смогла найти завещание Харри. О, я отыскала его бумаги. Свидетельства о браке и смерти Сары, его паспорт. Но не завещание.

– Где же оно, по-твоему?

Я прислонилась к каменной стене и закурила "бизонт".

– Вероятно, у его адвоката в Англии. Это нам ничем не поможет.

– Точно. – Том нахмурился. – Не нравится мне это, Алексис. Совсем не нравится.

– А мне, думаешь, нравится? Но я – не волшебница. Я не могу достать завещание, если его тут нет.

Он затянулся моей сигаретой. Эта его привычка бесила меня. Если он хочет курить, почему не зажжет собственную сигарету? Я поняла, что в последнее время меня стали раздражать многие привычки Тома. Даже секс с ним становился скучным, мне самой приходилось предлагать нечто новое. Он то ли не обладал воображением, то ли был слишком робким для совершения первого шага. Я не знала, в чем тут дело, и, по правде говоря, не хотела это знать.

Я чувствовала, что повторяется происшедшее в Лондоне – я стремительно теряла интерес к Тому. Удивительно, как способны дублироваться любовные ситуации. Человек, волновавший вас когда-то, снова окажет такое же воздействие после многолетней разлуки. И наоборот – тот, кто нагонял на вас скуку, снова вызовет её.

Неужели все действительно так просто? – спросила я себя.

Возможно, я должна была пресытиться Томом, разлюбить его и в конце концов бросить, потому в глубине души знала, что никогда не смогу убить Харри.

– Una peseta par los pensamientos,[74] – сказал Том.

– Они не стоят песеты. Я думала о том, как заставить Харри сказать мне правду о его проклятом завещании. Но пока что мне ничего не пришло в голову.

– Забавно. Я размышлял о том же самом. Интуиция подсказывает мне, что он говорит правду и на самом деле отписал мне половину.

– Что именно дает тебе такую уверенность?

– Просто я это чувствую, – с вызовом произнес он. – К тому же я устал болтаться здесь в ожидании. Давай все сделаем как можно быстрее. Что бы ни значилось в завещании.

– По-моему, это неважная идея. – Я потушила «бизонт». – Бессмысленно убивать Харри, чтобы потом остаться ни с чем.

– Ни с чем? В любом случае мы будем вместе, верно?

Я с любопытством посмотрела на него. Он не шутил. Он говорил серьезно. Я поежилась, несмотря на мою шубку из шиншиллы и шерстяные штаны.

– Почему бы нам не вернуться домой? – предложила я. – Становится холодно.

– О'кей. Мы можем поговорить в машине.

Как долго мне удастся удерживать Тома? Терпение не относилось к числу его главных достоинств. Судя по его словам, он спешил осуществить наш план, даже не располагая доказательствами того, что является наследником Харри. Очевидно, он стремился заполучить не столько деньги, сколько меня.

Эта перемена в настроении Тома представила ситуацию в новом свете, и я испугалась… того, что если я буду тянуть резину, он постарается утопить Харри без моей помощи.

– Сегодня четверг, – сказал он. – Давай назначим дату. Как насчет понедельника?

Он говорит таким тоном, словно речь шла о посещении кинотеатра.

– Почему именно понедельник?

– Потому что это первое декабря, начало нового месяца и нашей новой жизни. Что скажешь?

Я могла спасти Харри, только притворившись, что согласна с Томом.

– Если понедельник устраивает тебя, дорогой, значит, сделаем все в понедельник.

Мы ехали через сосновый бор. Свежий запах напомнил мне о Пилгрим-Лейке. Когда мы с Харри впервые занимались любовью, я сказала ему, что он пахнет сосной. А сейчас я сидела возле человека, собиравшегося убить Харри. Нет, не просто возле человека. Возле моего любовника и соучастника преступления.

– Значит, решено, – радостно произнес он.

– Да. Конечно.

– Чудесно! – Он обнял меня. – Покончив с этим делом, мы испытаем облегчение. Харри будет мучаться не больше одной-двух минут. Смерть наступит очень быстро.

– Это меня радует.

– Только не забывай, что я сказал тебе. Насчет сигнала. Когда я прошепчу «сейчас», мы схватим его за волосы.

– Не забуду.

– Знаешь, ты – необыкновенная женщина, Алексис. Смелая, красивая, сексуальная, умная

– А ещё покладистая и сговорчивая.

– Я не шучу. – Его голос стал резким, угрожающим. – Ты обладаешь всеми этими качествами. Я обожаю тебя. Ты не представляешь, как много для меня значишь. Вряд ли сможешь это представить. Я никогда ещё не встречал женщины, подобной тебе. Если ты когда-нибудь оставишь меня…

Я посмотрела в сгущающихся сумерках на страстный, неистовый профиль и поняла, что имею дело с маньяком. У меня остался только один выход: рассказать Харри всю мрачную историю.

59

Шампанское лежало в ведерке со льдом возле кровати.

Обнаженный Том лежал в постели в ожидании Алексис и смотрел на темный унылый сад. Она разговаривала с Харри почти двадцать минут, и Том начал терять терпение. Она пыталась узнать правду насчет завещания. Хотя Том понимал, что она обсуждает важные денежные вопросы, он не мог справиться со своим беспокойством и ревностью. Он хотел, чтобы она немедленно пришла к нему!

Том слишком хорошо сознавал, каким собственником он стал по отношению к Алексис, как сильно нуждался в ней и любил её. И как отчаянно хотел провести с ней всю оставшуюся жизнь. Деньги, о которых он волновался вначале, уже не казались столь важными. Они стали чем-то второстепенным.

Поэтому ему уже не было дела до завещания Харри. Если бы Алексис зашла сейчас в комнату и сказала ему, что Харри не включил его в завещание, он бы не расстроился. Но он страстно желал увидеть своего соперника мертвым. Теперь Том смотрел на Харри как на соперника, несмотря на его увлечение Маргеритой. Пока Харри был жив, существовала опасность того, что Харри и Алексис снова сблизятся. Их отношения имели гораздо более длительную историю, чем связь Тома с Алексис.

Он ощутил аромат её духов прежде, чем услышал её шаги.

– Извини, что задержалась. – Она буквально сияла от радости. – Ты включен в завещание, Том! Харри не обманул тебя!

Она была в черном кружевном пеньюаре, доходившем до щиколоток. Длинный вырез спереди позволял видеть её красивые ноги, соблазнительные бедра.

– Иди сюда, – сказал Том.

Она шагнула в его объятия, и они слились в долгом страстном поцелуе. Когда-нибудь она состарится и надоест ему, подумал он, но не поверил в реальность этого. Держать её вот так, ощущать, как она прикасается к нему всем своим телом – это стоило всех волнений, которые она причиняла ему, всех часов отчаяния, когда он в одиночестве ждал утра.

– Как насчет шампанского? – спросил Том.

– Чудесно.

Он наполнил два бокала.

– Видишь? Я же говорил тебе, что я включен в завещание. Я был прав. Теперь ты счастлива?

Она сидела и улыбалась, как маленькая девочка, ждущая Рождества.

– Да. И я тоже включена в завещание.

– В этом ты никогда не сомневалась, верно?

– Я недоверчива от природы, Том. Ты уже должен был это понять.

Поразительно, как быстро она переходит от одной роли к другой, подумал он. Алексис в одно мгновение отбросила облик маленькой девочки и снова превратилась в опытную, уверенную в себе женщину. Их бокалы зазвенели.

– За преступление, – сказала она.

– За преступление, – торжественно повторил он.

– Не пора ли нам обдумать детали нашего плана? – спросила Алексис, словно читая его мысли.

– Я полагал, что сначала мы займемся любовью.

– Нет. – Она энергично тряхнула головой. – Прежде всего – дело.

– Ты на самом деле практичная стерва.

Он вздохнул.

– Наверно, ты права. Давай подумаем. Следует ли нам заранее сказать Харри, что мы собираемся устроить в понедельник небольшую вечеринку с обедом? Или лучше сообщить о ней в последнюю минуту, чтобы не насторожить его?

– Думаю, нам придется сказать ему заранее. Иначе он может уехать на обед в Аликанте. Как вчера вечером.

– Верно.

– Мы можем сказать, что решили отпраздновать возвращение Харри к трезвости, – сказала Алексис. – Но тогда он не будет пить, что погубит наш замысел.

– Ты снова права.

– О, Господи! – Алексис внезапно села в кровати и пролила немного шампанского на простыню. – Как же я могла забыть?

– Что?

– В понедельник у Харри день рождения!

– Ты шутишь.

– Клянусь тебе.

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Но это действительно так! Он родился первого декабря. Он – Стрелец. В понедельник ему исполнится сорок четыре. Я совершенно забыла об этом. Слишком волновалась из-за его завещания.

– Какой подарок ко дню рождения, – протянул Том. – Путешествие на дно моря.

– Давай завтра съездим в Аликанте и купим Харри подарки. – Энтузиазм переполнял Алексис. – Мы попросим завернуть их так, чтобы они выглядели празднично.

– Тебе это не кажется немного зловещим?

– Я так не думаю. Мы сможем вручить их ему перед тем, как он предложит тебе зайти в воду.

– Как мы заставим его сделать это?

Алексис задумалась на мгновение.

– У меня есть идея. Я подарю Харри плавки. Это спровоцирует его посмеяться над твоим неумением плавать…

Том и Алексис провели уик-энд тихо и спокойно.

Они спрятали припасенные для Харри подарки. Алексис казалась особенно довольной их выбором. Она преподнесет ему маленькие, сексуальные плавки цвета морской волны от «Массана», а Том – коробку "Альваро Бревас". Продавец в табачной лавке заверил их, что это – лучшие испанские сигары.

Алексис попросила Маргериту испечь у себя дома пирог со взбитыми сливками и принести его в понедельник в Лос Амантес накрытым, чтобы он стал сюрпризом. На обед Маргерита подаст любимое местное блюдо Харри – паэллу. Том уже купил в Аликанте ящик розового шампанского.

Все было подготовлено.

Том не мог не заметить, что Харри крутился в понедельник утром на кухне, когда Маргерита начала выкладывать компоненты для паэллы. Бедный Харри. Он здорово увлекся хорошенькой блондинкой, подумал Том, невольно сочувствуя своей жертве. Хорошо, что Харри может немного пофлиртовать в свой последний день на земле. Тому казалось, что он наблюдает за осужденным, наслаждающимся перед казнью исполнением своего последнего желания.

Маргерита, как обычно, в шесть часов отправилась домой, сказав Алексис, что ей придется лишь повернуть регулятор плиты, чтобы подогреть паэллу. Салат охлаждался в холодильнике вместе с четырьмя бутылками розового шампанского.

– Я так тебе благодарна, – сказала Алексис девушке. – Ты мне очень помогла.

– Я рада, сеньора. Надеюсь, сеньор получит удовольствие от вечера. Buenos tardes.[75]

– Buenas tardes, – сказала Алексис. – Увидимся завтра.

Когда Маргерита исчезла, Том обеспокоенно посмотрел на Алексис.

– Хотел бы я знать, как она отреагирует завтра на прискорбное известие.

– Удивится. Опечалится.

– Думаю, она сильно удивится. Не покажется ли ей странным, что Харри решил искупаться в декабре? Он не похож на закаленного спортсмена.

– Не забывай, что мы – иностранцы. Испанцы считают всех иностранцев сумасшедшими. Они не судят нас по своим обычным меркам.

– Надеюсь, что Маргерита ничего не подозревает.

– Насчет чего?

– Насчет тебя и меня.

– Мы очень осторожны и бдительны. Я уверена, что она ничего не подозревает. К тому же чудесное избавление Харри от пристрастия к «перно» сделало меня счастливой женой. – Алексис лукаво улыбнулась. – Я только вчера сказала Маргерите, что мы с сеньором скоро уедем отсюда, чтобы устроить себе второй медовый месяц.

Том посмотрел на неё с восхищением и неприязнью.

– Ты думаешь обо всем, да?

– Скажем так – стараюсь. Кстати, ты мне кое о чем напомнил. Харри прилег вздремнуть. Почему бы нам не достать свечи и не воткнуть их в пирог, пока он спит?

– Неужели ты и правда купила свечи? – изумленно произнес он.

– Почему бы и нет?

– Это кощунство, Алексис. Вот почему.

Она с презрением поглядела на него.

– Если ты такой слабонервный, тебе не следовало предлагать мне то, что мы собираемся сделать. Либо у тебя есть для этого мужество, либо нет.

– Меня беспокоит не сама акция, а весь этот твой – он поежился гротескный и зловещий реквизит. Пирог, свечи, подарки, шампанское. Разве мы не можем обойтись без него?

– Конечно, не можем! Он придаст спектаклю убедительность. А теперь займемся свечами.

– Полагаю, ты даже купила одну лишнюю – для удачи.

– Разумеется, милый. – К Алексис вернулось отличное настроение. – Мы же не хотим, чтобы Харри подумал, что он не переживет следующий год, верно?

Через несколько часов Алексис, Том и Харри доедали великолепную паэллу, запивая её большим количеством шампанского.

Розовое шампанское гораздо лучше обычного, думал Том, убирая в холодильник ещё две бутылки. Оно обладало более мягким, фруктовым вкусом, было менее кислым. К своему удивлению, он понял, что выпил вдвоем с Харри почти четыре бутылки. Доля Алексис была такой малой, что её не стоило принимать в расчет. Чуть раньше Харри поддразнил свою сестру по этому поводу.

– Мое сердце разобьется, если ты не будешь праздновать мой день рождения с подобающим энтузиазмом.

– Ты знаешь, что я плохо переношу спиртное. – Она отхлебнула шампанское. – Я стараюсь изо всех сил.

– Ты пошла в нашу мать. А я, к сожалению, унаследовал дурные привычки отца.

– Ты кажешься совершенно трезвым.

– Перестань, Алексис. Я пьян, как сапожник, честное слово.

– Да? – Она казалась такой невинной. – Клянусь, Харри, ты трезв, как стеклышко.

– Признаюсь, я не чувствую себя трезвым. Мне очень здорово. Обед удался на славу.

– Он ещё не закончен. Впереди у нас десерт.

– Ты знаешь, что я не очень-то люблю сладкое.

– Этот десерт тебе понравится. Маргерита приготовила его специально к твоему дню рождения.

Имя служанки породило на лице Харри мечтательное выражение.

– Правда? Что это?

– Сюрприз.

В столовую вернулся Том. Изящный круглый стол был накрыт, как обычно, на троих, но Том невольно представил себе два прибора, которые появятся здесь завтра вечером. Один – для него, другой – для Алексис. Он нервно посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Решающий момент приближался. Его руки покрылись испариной, в пересохшем горле образовался комок. Он надеялся, что Алексис не заметит его страха. Сама она казалась, как всегда, бесстрастной и невозмутимой. Поразительное самообладание, подумал Том.

Он снова подумал о другом обеде, лондонском, на котором не присутствовал в физическом смысле (хотя мысленно находился там), и спросил себя, держалась ли Алексис в тот вечер столь же хладнокровно. Он мог лишь предположить это. Наверно, она сохраняла ещё большее спокойствие, убивая Сару, по сути чужого ей человека, нежели сейчас, готовясь устранить Харри, её родного брата.

В том случае яд жертве дал (хотя и не сознательно) другой человек, а не сама Алексис. Этот метод принципиально отличался от использования грубой силы, которую им предстояло применить. Алексис должна была дрожать от страха. Вместо этого она улыбалась, блистая в своем новом платье рубинового цвета, которое купила в Аликанте в тот же день, когда они выбирали подарки для Харри. На шее у неё висело колье с камнем, показавшимся Тому настоящим рубином. Вероятно, это был подарок Иэна, стоивший целое состояние.

– Я уберу тарелки и принесу десерт, – сказала Алексис, вставая. – Вы оба сидите здесь и наслаждайтесь вином. Я вернусь через минуту.

Том налил шампанское себе и Харри. Слава Богу, Харри пил вино. Какое облегчение! Испытывала ли его Алексис? Она не выдавала своих чувств. Вела себя, как принято на дне рождения. Как ей удавалось говорить, действовать, двигаться, словно сегодня не происходит ничего необычного?

Том нашел только один ответ – возможно, убийство не было для неё чем-то необычным. Возможно, она вошла во вкус. Поскольку речь шла о женщине, которую он любил и с которой надеялся провести всю оставшуюся жизнь, эта очевидная мысль испугала его.

– Какой чудесный пирог! – сказал Харри, когда Алексис вернулась с шедевром Маргериты, украшенным взбитыми сливками. – Потрясающий день рождения. Право, я его не заслуживаю.

– Это верно, – сухо сказала Алексис.

Том достал зажигалку и принялся поджигать сорок пять свечей. Он заставлял себя держаться непринужденно, хотя его руки дрожали.

– Ну, Харри, теперь ты должен загадать желание, – сказала Алексис. Закрой глаза.

Том представил себе, как эти двое неоднократно участвовали в подобной церемонии, когда были детьми. Это лишь усилило его изумление по поводу бездушного, хладнокровного поведения Алексис. Главным мотивом Тома для убийства Харри была такая сильная эмоция, как ревность. Но Алексис совершала это только ради денег. Поразительно, как много они значат для нее. Если только у Алексис нет другого мотива, подумал Том. Какой-то зловещей тайны, о которой он не знает. Поймет ли он когда-нибудь это удивительное, невозмутимое создание?

– А теперь – подарки, – сказала Алексис, когда Харри задул свечи. Ты принесешь их, Том?

– Конечно.

Том обрадовался возможности побыть в одиночестве хотя бы несколько секунд. Он сразу прошел в ванную, вымыл руки, плеснул холодную воду на лицо. Оно горело, но руки были ледяными. Он посмотрел на себя в зеркало. Увидел незнакомца с веснушками и зелеными глазами. Он не мог понять, что так сильно изменило его. Через мгновение нашел ответ. Страх. Весь его облик выражал это чувство. Том зачем-то почистил зубы, прополаскал рот мятным эликсиром, вытер губы полотенцем. Потом пошел за подарками для Харри, которые они с Алексис спрятали в шкафу.

– А вот и я, – Том положил перевязанные ленточками пакеты на круглый обеденный стол.

Харри сначала взял маленький пакет. Это была коробка "Альваро Бревас", которую купил Том.

– О, спасибо, amigo! В последнее время я пристрастился к этим зловонным штучкам. – Харри поднес тонкую сигару к носу. – Fantastico.[76] А теперь посмотрим, что выбрала для меня моя дорогая сестренка.

Том был уверен, что они слышат биение его сердца. Ему казалось, что он сейчас задохнется. Чтобы уменьшить волнение, он выпил ещё один бокал шампанского.

– Ну, ну, – усмехнулся Харри. – Сексуальные плавки. Спасибо, Алексис. Я всегда знал, что ты – предусмотрительная женщина, но не слишком ли сильно ты торопишь теплую погоду? Нам ещё нескоро удастся искупаться.

– Возможно. Но я не знала, насколько ты экипирован для купания. – Она начала резать многоярусный пирог. – Я подумала, что тебе может пригодиться лишняя пара.

– В этих краях весьма переменчивая погода, – добавил Том. – Вчера мне сказали, что на прошлое Рождество было достаточно тепло для купания.

– Ты шутишь, – сказал Харри.

– Это утверждает парень из газетного киоска.

– Ты способна это представить? – Харри посмотрел на Алексис. – El gato не может дождаться тепла, чтобы освежиться в Средиземном море.

– Перестань, Харри, – сказала Алексис, протягивая ему первый кусок пирога.

– Что перестать? Я произнес совершенно безобидную реплику насчет внезапного желания el gato броситься в воду. Что в этом плохого?

– Ты знаешь, что я имела в виду, – сказала она. – Знаешь, что Тому не нравится, когда ты используешь это глупое детское прозвище.

– Какое глупое детское прозвище? Ты имеешь в виду el gato? – Харри усмехнулся. – Том не возражает. Он знает, что это – беззлобная шутка. Верно, Томми?

Раньше Харри называл его так только до приезда Алексис, когда мужчины были любовниками. Воспоминания о тех постыдных часах в сочетании с язвительными подколками по поводу водобоязни заставили Тома ощутить подкатившийся к его лицу жар. Он сказал себе, что все идет именно так, как они с Алексис планировали, что Харри заходит в их ловушку, что его шутки то самое, на что они рассчитывали, в чем нуждаются для успешного осуществления задуманного. И все же безжалостные насмешки Харри задевали Тома.

Они оба жестокие, подумал Том. И Харри, и Алексис. Возможно, это у них в крови. Появится ли кровь, когда голова Харри ударится о скользкие подводные камни? Нет, вряд ли. Даже если она появится, то вода быстро её смоет. Они услышат только один глухой удар и оставят там Харри, чтобы он захлебнулся.

– Я уже привык к поддразниваниям Харри, – Тому удалось скрыть дрожь в голосе. – Они меня не беспокоят.

– Да? – спросил Харри.

– Да.

– Это кажется мне интересным. Я-то думал, что они приводят тебя в ярость. Возможно, ты стал терпимее, влюбившись в мою сестру.

Том спрятал свои дрожащие пальцы за спиной.

– Должно быть.

– Говорят, что любовь раскрывает в людях лучшие черты, – с упорством продолжил Харри. – Сам я никогда не был в этом уверен. Я влюблен в Маргериту, однако не вижу, чтобы я сильно изменился.

– Нет, ты изменился, – сказала Алексис. – Ты перестал пить.

Харри поднял бокал с шампанским.

– Это называется – перестал?

– Я говорю о мерзком "перно".

– Я стараюсь произвести хорошее впечатление на мою возлюбленную, сказал Харри. – Но мне почему-то кажется, что я ничего не добился. Она по-прежнему собирается выйти замуж за клерка, который работает на почте в Кампелло, хоть я и прошу её разорвать помолвку и выйти замуж за меня, а не за того жалкого придурка.

Не поэтому ли Харри в последнее время так часто ездит на почту? подумал Том. Он выясняет, кто такой этот жених Маргериты?

Через секунду Том понял, что его домыслы опирались на глупое допущение о том, что завтра Харри по-прежнему будет здесь. Какая разница, разорвет Маргерита свою помолвку или нет? Что с ним происходит? Он должен думать о главном и не отвлекаться из-за пустяков.

– Как насчет того, чтобы завершить превосходный обед небольшим количеством бренди? – спросил Харри.

– Я принесу "фундадор".

Приятное на вкус бренди согрело руки Тома, помогло приглушить угрызения совести. Он заметил, что раскрытая коробка с плавками и оберточной бумагой все ещё лежала на столе.

Харри коснулся мягкой ткани.

– Должно быть, я – циник, – сказал он. – Что бы ни утверждали люди, я не верю в их способность меняться с такой легкостью. Я по-прежнему сохраняю потенциальное пристрастие к «перно», хоть и не выпил за последние две недели ни одной капли. А Том по-прежнему боится моря, как черт ладана, и не выносит шуток на эту тему. Хоть и делает вид, будто это не так.

Для Тома наступил решающий момент.

– Я вовсе не боюсь его, как черт ладана, Харри. Просто я не понимаю, почему ты продолжаешь мусолить одну и ту же тему.

– Тебе только кажется, что тема не меняется, потому что она неприятна для тебя. На самом деле мы говорили о самых разных вещах. Но ты помнишь только упоминания о твоей водобоязни.

– Я помню не только их! – Том заставил себя повысить голос. – И не такой уж это серьезный порок!

Харри стряхнул пепел с кончика сигары в пепельницу.

– Правда?

– Да, черт возьми? Теперь мы можем сменить тему?

– Отличная идея, – заговорила Алексис, но Харри перебил её.

– Одну секунду. Если я кого-то не выношу, так это лжецов. Я не вижу ничего постыдного в боязни утонуть. Большинство людей боится этого. Я бы не удивился, узнав, что Жак Кусто испытывает подобный страх. Он вполне естественен. Из-за чего весь шум?

– Уверяю тебя, что я вовсе не боюсь утонуть.

Том встал из-за стола и расправил плечи.

– Я сыт по горло твоими оскорблениями и снисходительными насмешками, Харри. Если ты думаешь, что я просто болтаю, я докажу тебе, что это не так.

Харри оживился.

– Правда? И как ты собираешься это сделать?

Через три минуты все трое уже шагали по темному берегу к воде. На небе сиял только месяц, вдали периодически вспыхивали фонари рыбацких лодок. Харри и Том надели поверх купальных костюмов толстые свитера, а Алексис закуталась в теплую испанскую шаль. На ногах у них были белые пластиковые тапочки, продававшиеся в Кампелло на каждом углу. Их носили все, кто осмеливался ходить по скользким прибрежным камням.

– Тут холоднее, чем я предполагала, – сказала Алексис.

– Ерунда, – засмеялся Харри. – Посмотри на el gato. Он не замечает холода. Герои не боятся стихии. Разве это тебе не известно?

– О, заткнись, – ответила она.

Они сняли верхнюю одежду, положили её на землю и придавили камнями, чтобы порывистый ветер ничего не унес.

– Кто из нас, лунатиков, пойдет первым? – спросил Харри.

МакКиллап обрадовался тому, что Харри по-прежнему пребывал в игривом настроении. Он хотя бы умрет счастливым.

– Я, – сказал Том.

Вытянув руки в стороны для равновесия, он зашел в воду. Харри и Алексис последовали за ним. Какая стужа, подумал Том, медленно заходя в Средиземное море и дрожа всем телом. Вскоре Алексис и Харри оказались возле него. Их кожа, как и его, покрылась пупырышками. Том чувствовал себя лучше, сознавая, что уязвим не он один, что даже Харри при всем его бахвальстве подвержен воздействию холода.

– Никогда не думал, что когда-нибудь буду отмечать мой день рождения подобным образом, – сказал Харри.

– Ты можешь винить в этом только самого себя, – отозвалась Алексис.

Возможно, Харри и не предполагал, что будет таким образом отмечать свой день рождения, но он заслуживает этого за стремление до смерти напугать el gato, подумал Том. Какая ирония судьбы! Внезапно Том понял, что находится между братом и сестрой – он планировал с Алексис нечто совсем иное. По их замыслу Харри следовало оказаться в середине, чтобы в нужный момент им не составило труда схватить его за волосы.

Сейчас Алексис находилась слева от Тома, а Харри – справа. Самым разумным для Тома было бы поменяться с Харри местами. К сожалению, осуществить это оказалось непросто. Том попытался отстать на мгновение, дать им уйти вперед, чтобы потом, догнав их, занять нужное положение. Но Харри остановился одновременно с Томом.

– В чем дело? Испугался?

– У меня свело мышцу на ноге.

Возможно, перемещение прошло бы менее заметно, если бы Алексис встала справа от Харри. Том попытался перехватить её взгляд, но она смотрела вниз, боясь поскользнуться на камне. Может быть, она заметила возникшую проблему и сама попытается разрешить её, когда они пройдут немного вперед. Пока что вода доходила только до их икр.

– Ты был прав – здесь мелко, – сказала Алексис.

Харри промолчал. Недоверчивый и насмешливый, он просто шагал вперед справа от Тома. Скоро Харри перестанет существовать. Он, Том, останется с Алексис. Ноги Тома скользили даже в тапочках, ему хотелось, чтобы все закончилось побыстрее, чтобы он прямо сейчас вернулся с Алексис на берег. Хорошо, что он выпил «фундадор». Вероятно, только бренди спасало его сейчас от холода. Он не представлял, что ему может быть так холодно, как сейчас.

Сейчас.

Этим сигналом собирались воспользоваться они с Алексис, чтобы вдвоем утопить Харри. Но их расположение все ещё оставалось неправильным, а вода поднималась. Том взял Алексис за руку и сжал её, надеясь заставить женщину посмотреть на него. Но она, вероятно, подумала, что он проявляет свои чувства или помогает ей сохранить равновесие. Ему никак не удавалось привлечь к себе её внимание, она упорно держала глаза опущенными. Времени у них оставалось в обрез. Они должны были оказаться по разные стороны от Харри. Вода уже доходила им до бедер.

Сейчас!

К изумлению Тома, он внезапно услышал это слово. Его произнесла Алексис. Он повернулся к ней в растерянности и недоумении. В следующий миг Алексис и Харри схватили Тома за волосы, пригнули его голову к воде, собираясь бросить лицом на камни.

– Нет! – закричал он. – Нет!

Он сопротивлялся, но они были сильнее его. Лицо Тома погрузилось в воду. Его наихудшие опасения оправдались. Он тонул. Но ведь утонуть должен был Харри. Произошла какая-то ужасная ошибка. Он попытался освободиться, замахал руками. Ему удалось на один короткий миг вырваться из воды. Потом он снова погрузился в нее. Последним, что он увидел, были их усмехающиеся лица, залитые лунным светом. После этого все исчезло. Совершенно все.

Они оставили его лежащим на камнях. Волны захлестывали неподвижное тело. Они вернулись на берег, вытерлись свитером Тома, взяли второй свитер и шаль. Затем пошли по берегу к Лос Амантес.

– А ведь сегодня даже не твой день рождения, – сказала Алексис.

60

Со дня смерти Тома миновали две недели, и Харри с трудом верил в то, что полицейское расследование прошло так гладко. Он ожидал гораздо более серьезного испытания.

Хотя ему и Алексис пришлось ответить на множество вопросов относительно событий, которые привели к трагическому исходу, никто из представителей властей не заподозрил неладное. Полицейский, занимавшийся этим делом, отнесся по-философски к гибели Тома, вызванной, по его мнению, извечной странностью англичан.

– Англичане – удивительный народ, – сказал он Алексис и Тому. – Они обожают риск, приключения, победы. Не хотят возвращать нам Гибралтар.

– Но сеньор МакКиллап не был англичанином, – заметил Харри. – Он был шотландцем.

– Es la misma cosa.[77]

Именно это Алексис сказала Тому – что испанцы считают всех иностранцев сумасшедшими и не подходят к ним со своими мерками.

Маргериту спрашивали в основном о еде, которую она готовила. С трудом сдерживая слезы, она рассказала полиции о большой cazuela[78] паэллы, пироге со взбитыми сливками и ящике розового шампанского, заказанном по такому случаю. На вопрос о характере Тома она ответила, что сеньор МакКиллап был славным человеком, часто игравшим на гитаре. Нет, она не допускала мысли о самоубийстве. По её мнению, он был для этого слишком жизнерадостным.

Un accidente alcoholico y desafortunado[79] – так прозвучало официальное заключение.

Теперь, когда дело было закрыто, и Алексис с Харри могли расслабиться, они оба погрузились в летаргию. Лос Амантес казался пустынным без Тома и порождавшейся его присутствием напряженности. Втайне они оба скучали по нему, но признание этого было бы равнозначно признанию того, что они совершили ошибку, убив Тома. Поскольку они не могли смириться с этой мыслью, то говорили себе, что Том встал между ними, настроил их друг против друга, разрушил их любовь, и поэтому им пришлось уничтожить его. Без всяких сожалений.

– В конце концов, – подчеркнула Алексис, – это он собирался убить тебя.

После смерти Тома интерес Харри к Маргерите внезапно иссяк. Его влечение к ней просто испарилось за одну ночь, и он не мог понять, что прежде находил в этой блондинке с лицом молочного цвета.

– Вероятно, тебе захотелось влюбиться в кого-то, пока я была с Томом, – сказала Алексис.

– Должно быть, причина заключалась в этом. Я её не очень-то понимаю. Тебе известно, что я бродил вокруг дома Маргериты в Кампелло, надеясь увидеть, как живут она и её семья? Что я часто заходил на почту и пытался понять, почему она собирается выйти замуж за своего жалкого клерка? – Харри растерянно покачал головой. – Должно быть, я потерял разум.

– Ты был болен. Как и я. Ты болел Маргеритой. А я – Томом. Теперь мы выздоровели. Они оба перестали что-либо значить для нас. На самом деле они никогда ничего не значили, просто заполняли пустоту. Важны только наши отношения.

Однако сейчас, когда они оказались наедине друг с другом, о чем всегда мечтали, им не удавалось расслабиться. Они по-прежнему тревожились из-за совершенного ими убийства Тома и своих показаний. По-прежнему искали счастье, которое надеялись обрести, став летними людьми. Они обладали всем, чего когда-то хотели: деньгами, свободой, друг другом. Но ощущение беспокойства преследовало их, мешало обрести удовлетворение.

Даже старое сексуальное влечение, так долго связывавшее их, пропало. Почему? Оно пережило многие годы, препятствия, убийства. Почему оно исчезло сейчас, когда они наконец могли наслаждаться близостью, к которой стремились? – спрашивал себя Харри.

Они попытались заниматься любовью, но потерпели неудачу. У Харри отсутствовала эрекция, Алексис была сухой.

– Пойди в ванную, – сказала она, – и намочи горячей водой полотенце. Пусть оно полностью намокнет. Потом выжми его и принеси сюда.

Охваченный любопытством Харри выполнил её указание. Когда он вернулся, она велела ему положить полотенце на её груди и лобок.

– Где ты этому научилась? – спросил он.

– В Сингапуре.

– Я не знал, что ты была в Сингапуре.

– Да, я была там. Много лет назад, когда Сингапур ещё принадлежал англичанам.

Прикладывая полотенце к различным частям тела Алексис, Харри чувствовал себя доктором.

– Что ты там делала?

– В основном – это. Меня научил правительственный чиновник. Он сказал, что самое лучшее в Сингапуре, не считая меня, – это обильный воскресный ленч с керри в Танглине, после которого можно отправиться домой, лечь на жену и позволить вентилятору обдувать твою задницу. Тогда ещё не было кондиционеров.

Но даже трюк с полотенцем, который должен был возбудить Алексис и сделать её желанной, не помог им. Они смотрели друг на друга в тускло освещенной спальне Харри и не могли скрыть свое разочарование.

– Хотела бы я знать, что случилось, – сказала Алексис.

– Я тоже.

– Может быть, мы испытываем слишком сильное чувство вины из-за Тома, и это мешает нам наслаждаться.

– Может быть, – сказал Харри.

Но он знал, что это не так. Они отдалились друг от друга за все эти годы, хоть и пытались убедить себя в обратном. Время взяло свою неизбежную дань. Они уже не были теми невинными детьми, которыми хотели быть.

Покой и одиночество давили на них тяжелым грузом. Каждый день они упорно возвращались в разговорах к совершенным ими убийствам. Часами перебирали детали преступлений. Что касается домашних дел, то тут их подводила память, и если бы не добросовестная Маргерита, их быт развалился бы окончательно. Но когда речь заходила об убийствах, память у обоих оказывалась безупречной.

Харри по-прежнему помнил название парижского цветочного магазина, где он купил букет желтых роз перед убийством Полетт и Роуз (Ле Флер Мажестюоз); Алексис помнила цвет платья Сары, в котором она умерла (нежно-голубой), блеск рубинового колье на высохшей груди.

– Это колье проделало длинный путь, – заметил Харри. – Иэн купил его своей первой жене. Некоторое время им владела моя жена. А теперь оно перешло ко второй жене Иэна.

– Спасибо за то, что ты отдал его мне. Я всегда хотела иметь эту вещь. Много лет тому назад, когда Полетт ещё была жива, я видела её и Иэна на фотографии во французском журнале «Вог». Они были сняты на каком-то благотворительном балу. На шее Полетт висело это колье. Она была такой элегантной, такой soignee.[80]

– Даже с растрепанными волосами Полетт показалась мне потрясающе красивой. Мне было ужасно неприятно убивать её.

Алексис и Харри решили съесть ленч в Аликанте, в отеле «Карлтон». Они шагали по эспланаде, вымощенной бежевыми, красными и черными кусками мрамора и обрамленной с обеих сторон пальмами.

– Правда, Харри?

– Что правда?

– Что тебе было ужасно неприятно убивать её.

Он задумался.

– Странно, что ты задаешь этот вопрос. Я говорил себе много раз, что совершил мерзкий, непростительный поступок. Пытался убедить себя, что хотя и действовал ради благой цели, все же испытывал отвращение к себе, убивая двух совершенно невинных женщин. Однако…

– На самом деле ты получил удовольствие.

– Как ты догадалась?

– А ты что думаешь? Я тоже получала удовольствие, наблюдая за тем, как Сара подносит к губам чашку с «Хэгом», как синеет её лицо. И все же Сару убил другой человек. Я не была непосредственным исполнителем. Убийство Тома оказалось гораздо более захватывающим. Я испытывала восторг, когда мы держали его лицо под водой.

– Сейчас ты говоришь, как маньяк.

– В том-то и дело. – Алексис остановилась на цветных плитках. – Я не ощущала себя маньяком, когда мы зашли в море. Я испытывала сексуальное возбуждение. Не знаю, как ещё это описать. Но это было потрясающе.

Харри восхитился сестрой. Он была более честной, чем он. Вероятно, Алексис описывала его зловещие тайные эмоции, в которых он стыдился признаться. А она – нет. Но Алексис всегда принимала себя такой, какой она была, не придумывала фальшивые оправдания своему поведению. В течение двух недель, прошедших со дня смерти Тома, они много беседовали. Харри рассказал Алексис о своей связи с Томом, продолжавшейся до её приезда в Испанию. Похоже, она не испытала слишком большого удивления или отвращения.

– Это было очевидно, – Алексис воздержалась от прочих комментариев.

Она рассказала ему о своих позорных путешествиях (эротическое приключение в сингапурском отеле «Раффлз» произошло во время одного из них). Тогда, по её собственному признанию, она фактически была высокооплачиваемой куртизанкой. И все же она не сожалела о той жизни, не стыдилась её.

– В каких только странах я не трахалась. До сих пор могу сказать "Добрый вечер" на четырнадцати языках, включая югославский. На что мне жаловаться? Тогда это доставляло мне удовольствие.

Они вышли из лифта на верхнем этаже отеля «Карлтон» и оказались в красивом ресторане. Метрдотель посадил их за столик, сидя за которым можно было любоваться великолепным видом порта.

Вскоре официант принес бутылку "Маркиза де Рискаля" и налил в бокал немного вина на пробу. Харри одобрительно кивнул. Официант наполнил оба бокала.

– Ты ничего не говоришь о Джинне, – сказал Харри. – Только о Иэне. Все это время, не считая последних двух месяцев, ты жила с ней в одной квартире. Как она отреагировала, когда ты сказала, что уезжаешь в Париж?

– Вряд ли она мне поверила.

– Что? Ты не сообщила мне это!

– Дорогой Харри, я не имела возможности сказать тебе что-либо до смерти Тома. Ты был слишком занят, постоянно следил за личной жизнью Маргериты. А до этого из-за пьянства не мог поддерживать разумную беседу.

– Верно, – признал он. – Но теперь я трезв и больше не интересуюсь Маргеритой. Вернемся к Джинне. Если она не поверила, что ты в Париже, где же ты сейчас находишься, по её мнению?

– Понятия не имею. Я играла весьма убедительно, говоря о своем отъезде в Париж. Может быть, она купилась на это. Я сказала Джинне и миссис Кук, что поживу в «Ритце», пока не найду себе квартиру. Предложила им писать мне на адрес парижского офиса "Америкен Экспресс".

– Ты рисковала, давая им название реального отеля. Они могли позвонить туда.

– Это был вынужденный шаг. Я не могла изображать, будто уезжаю в Париж, не забронировав себе номер в гостинице.

– Что происходит с твоей корреспонденцией?

– Я попросила "Америкен Экспресс" пересылать её на почту в Аликанте.

– Как ты можешь отвечать на письма? На твоих конвертах будет стоять испанский штемпель.

– Я договорилась с Рене – француженкой, которая управляет "Домом Терезы". Я отсылаю письма ей, а она отправляет их в Париж.

– Ты ловко придумала.

Алексис засмеялась.

– Рене всегда обожала интриги. Мы умирали от смеха, когда она рассказывала о своих связях со знатными дамами. Они вечно боялись, что мужья узнают об их интимной жизни. Будто она интересовала мужей.

– Кстати, о мужьях. Ты получила какие-нибудь интересные известия от Иэна?

– Он расстроен, потому что его канарейка перестала петь. Миссис Кук сообщила мне в письме, что Джинна все ещё в бегах. Это было месяц тому назад. Может быть, Джинна уже вернулась домой. Почта из Лондона идет сюда медленно, она задерживается в Париже.

Официант принес блюдо с большими жареными креветками, которые слегка пахли чесноком и оливковым маслом. Он подал их Алексис и Харри, наполнил бокалы.

– Джинна в бегах? – сказал Харри. – Что это означает?

– Я давно хотела поговорить с тобой об этом. Она исчезла из Лондона за несколько дней до моего отъезда в Испанию. – Алексис принялась разламывать креветку. – Думаю, она отправилась в Пилгрим-Лейк.

Харри посмотрел на блюдо с ароматными креветками, на бокал красного вина, на оживленный порт Аликанте, на сестру, сидевшую напротив него с невозмутимым видом. Она была, как всегда, невероятно красивой и элегантной. Но, возможно, несмотря на кажущееся спокойствие Алексис, смерть Тома напугала её сильнее, чем он думал. Возможно, она слегка спятила.

Джинна в Пилгрим-Лейке! Это была самая нелепая, смехотворная идея, которую Харри когда-либо слышал. Что может делать богатая светская девушка вроде Джинны в таком маленьком провинциальном городке, как Пилгрим-Лейк?

– Ты знала, что там есть психушка? – улыбаясь, сказал Харри. – Она называется Санта-Фас. Если ты будешь говорить такие абсурдные вещи, то угодишь в нее.

– Dobra vece.

– Что это значит, черт возьми?

– "Добрый вечер" по-югославски, – ответила Алексис. – Я могу продолжить мой рассказ? Джинна считает, что мы подставили её отца.

61

За исключением того факта, что Харри и Алексис были братом и сестрой, Джинна не нашла ничего такого, что могла бы представить детективу-инспектору Лэнгдейлу. Однако она ломала голову по поводу Кей. Какое отношение имела Кей к Алексис и Харри? На первый взгляд, никакого. И все же мысли Джинны возвращались к загадочной дочери Джулианы.

Джинна была уверена в невиновности своего отца. Он никогда не стал бы покушаться на жизнь Алексис, чтобы она ему ни сделала, какую бы боль ни причинила своей связью с Томом. Иэн был неспособен на умышленное убийство. Есть такие поступки, которые человек не может совершить по своей природе.

Несомненно, Алексис и Харри – убийцы. Другого ответа не существовало. Вопрос стоял таким образом – как доказать это? Пребывание в Пилгрим-Лейке, крупицы информации, полученные от таких людей, как Деннис Рейли, только укрепляли убежденность Джинны в том, что Маринго имели все основания желать смерти Сары. Интуиция ясно подсказывала это. Но Джинне требовались неопровержимые доказательства, и она подозревала, что сумеет получить их только из уст самих убийц. Где бы они ни находились.

Пришла пора яблочного праздника, и жители Пилгрим-Лейка тратили это время на занятия спортом, всевозможные конкурсы и культурный отдых.

Джинна присутствовала на соревнованиях по перепиливанию бревен, поеданию яблочного пирога, дартсу, арм-реслингу и подковыванию лошадей. Она участвовала в конкурсах по перетягивании каната и метанию яблок, выступила в шахматном турнире. Везде потерпела поражение.

Кроме этого, она ловила форель, ходила в кино, посетила индейский музей и парикмахерскую.

К тому времени, когда праздничная круговерть подошла к завершению, из Канады вернулся Чарли Элиг. Как-то под вечер Джинна отправилась в аптеку поговорить с ним.

Чарли Элиг, или молодой Чарли, как называл его Деннис, оказался крепко сбитым пятидесятилетним мужчиной с короткой стрижкой, галстуком-бабочкой и приветливой, радушной улыбкой.

– Конечно, я помню Алексис и Харри Маринго! – заговорил Чарли. – Они ели здесь ленч после школьных занятий. – Обычно заказывали одно и то же: гамбургеры, картофель-фри, шоколадный коктейль. Знаете, сколько я брал за все это тридцать лет тому назад?

Джинна покачала головой.

– Двадцать пять центов! Четверть доллара! Мое фирменное горячее блюдо стоило всего сорок пять центов. И это с овощами двух видов. Времена определенно изменились.

– Алексис и Харри всегда приходили только вдвоем? У них не было друзей?

– О, они держались дружелюбно с другими детьми, но их связывали особые отношения. Как у близнецов. Они были неразлучны.

– Вы случайно не знаете Кей Маринго? Их тетю?

– Кей Маринго? Это не та женщина, что вышла замуж за слесаря из Рочестера и затем переехала с мужем в Детройт?

– Думаю, да.

– Конечно. Это была Кей. Я ни разу не видел её после того, как она перебралась на Средний Запад, но миссис Джулиана утверждала, что дочь регулярно писала ей. Тогда мне показалось странным, что Кей никогда не приезжала в Пилгрим-Лейк даже ненадолго. Потом я забыл о ней на несколько лет – до того дня, когда миссис Луиза и миссис Джулиана пришли сюда на ленч.

– Да?

– Повод был печальным. Понимаете, в тот день мы узнали, что муж миссис Луизы, Марк, погиб на Тихом океане. Миссис Луиза и миссис Джулиана сидели долго, вспоминая семейные дела. Тогда я не только стоял за аптечным прилавком, но и сам подавал ленч, поэтому невольно слышал многое из бесед посетителей. Вы понимаете, я не подслушивал специально.

Джинна кивнула.

– Подойдя к столику, чтобы дать женщинам хлеб и масло, я услышал, как миссис Джулиана сказала, что они обе пережили свою долю семейных трагедий.

Чарли почесал свое короткое заостренное ухо.

– Потом с улицы донесся шум, и я пропустил пару слов. Но я точно помню сказанное миссис Джулианой: Тебе пришлось усыновить Харри. Моя дочь умерла во время родов.

Джинне показалось, что её поразила молния.

– Усыновить Харри?

– Да, мэм. Эти две фразы прозвучали одна за другой, они потрясли меня. Все в Пилгрим-Лейке считали, что Харри был ребенком миссис Луизы, как и её дочь Алексис. То есть сыном миссис Луизы и мистера Марка. Поэтому меня изумило сказанное пожилой женщиной. Естественно, мне пришла на ум самая очевидная мысль.

– Вы подумали, что Харри не был родным сыном миссис Луизы.

– Да, мэм. Что он был ребенком её золовки Кей, умершей во время родов. И что потом миссис Луиза и мистер Марк усыновили его.

– Однако они скрывали, что Харри был усыновлен.

Чарли прочистил горло.

– Возможно, Харри был незаконнорожденным ребенком. Такие вещи в Пилгрим-Лейке не афишируют.

– Значит, возможно, Кей не была замужем.

– Возможно.

Джинне казалось, что её голова вот-вот взорвется от этих неожиданных открытий. Если Алексис и Харри не были братом и сестрой, это многое меняло. Их отношения, казавшиеся кровосмесительными, вовсе не являлись таковыми. Интимная связь между кузеном и кузиной не считалась столь запретной, как между родными братом и сестрой. Это означало, что они могли организовать убийство Сары и осуждение Иэна ради очевидной цели – чтобы убежать вдвоем, быть вместе, пожениться (после развода Алексис). Они никогда не смогли бы сделать это, имея общих родителей.

Внезапно Джинне пришла в голову одна мысль.

Что, если Алексис и Харри не знают, что они – двоюродные брат и сестра, а не родные?

Когда через несколько дней Джинна вернулась в дом престарелых к Джулиане, она знала, что это будет её последняя беседа в Пилгрим-Лейке. Больше говорить было не с кем. Она повидала всех, кто заслуживал внимания, и теперь хотела узнать, прав ли Чарли. Действительно ли Харри был усыновлен? И известно ли ему это? Захочет ли старая женщина раскрыть семейную тайну и сказать правду? – спрашивала себя девушка. У Джулианы не было никаких мотивов для такого признания, и это делало задачу Джинны ещё более интересной.

– Она ещё не оправилась полностью после своей недавней болезни, сказала медсестра, встретившая Джинну. – Пожалуйста, не задерживайтесь.

– Хорошо, – обещала Джинна.

Джулиана была в розовой пижаме и казалась более здоровой, чем во время предыдущего визита Джинны. В слабых глазах старой женщины появился новый блеск, и она пренебрежительно назвала вирусную инфекцию "обыкновенной ангиной".

Джинна собралась подвести разговор к главному вопросу, который привел её сюда, как вдруг Джулиана произнесла:

– Вы узнали, что Харри был усыновлен, да?

Джинна знала, что ей уже следовало привыкнуть к шокирующей прямолинейности обитателей Пилгрим-Лейка, но все равно эта фраза застала её врасплох.

– Да, я действительно это узнала.

– Кто вам сказал?

– Чарли Элиг.

Старушка засмеялась, словно услышала остроумную шутку.

– Молодой Чарли, да? Я всегда замечала, что он любит совать нос в чужие дела, слушать разговоры посетителей во время ленча. Что ж, он хотя бы держал рот на замке все эти годы. Надо отдать ему должное.

Удивленная, но обрадованная столь спокойной реакцией Джинна пошла в наступление.

– Харри знает, что его усыновили?

– О, Господи, нет! – Похоже, такая перспектива привела Джулиану в ужас. – Вы не собираетесь сказать ему это теперь, после стольких лет?

– Нет, конечно, нет. Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Маринго. Я просто пытаюсь разобраться в ситуации. Значит, по-вашему, Алексис и Харри до сих пор считают, что они – родные брат и сестра. Верно?

– Совершенно верно! – Джулиана энергично кивнула своей седой головой. – Луиза и Марк скрывали от них правду, и Луиза взяла с меня клятву молчания. Она очень любила Харри. Она боялась, что он не ответит на её любовь, если узнает, что она ему не родная мать. Больше никто здесь не знал, что Кей умерла в Рочестере. Мы изображали, будто она счастлива в браке и живет на Среднем Западе.

Джинна тихо заговорила:

– На самом деле Кей никогда не была замужем, верно, миссис Маринго?

– Да. – В глазах Джулианы появились слезы. – Поэтому мы помалкивали насчет усыновления, чтобы Марк мог защитить репутацию сестры. И Харри. Можете себе представить, как обращались бы с бедным мальчиком в Пилгрим-Лейке, если бы кто-нибудь узнал, что он – незаконнорожденный.

– Да, – сочувственно произнесла Джинна. – Ему бы пришлось несладко.

– Поэтому мы позаботились о том, чтобы никто не мог заподозрить, что Харри – вовсе не сын Луизы и Марка. Должно быть, этот Чарли Элиг подслушал мой разговор с Луизой. Иначе он тоже ни о чем бы не догадывался.

– Рочестер находится в штате Нью-Йорк?

– Да, дорогая. Севернее Пилгрим-Лейка. Почему вы спрашиваете?

– Не знаю. Это такая трогательная история.

Джинна решила обратиться в рочестерский отдел регистрации граждан с просьбой выслать свидетельство о рождении Харри. Поскольку в момент родов Кей не была замужем, её сын, очевидно, значился как Харри Маринго.

– Усыновили его также в Рочестере?

– О, да. Уилфред сразу же отдал новорожденного в дом малютки. Это произошло в ноябре 1932 года. Луиза и Марк, да будет земля им пухом, забрали его оттуда через месяц. На самом деле Харри старше Алексис меньше чем на семь месяцев.

– Как Луиза это объяснила? Такую маленькую разницу в возрасте?

Глаза Джулианы заблестели, как у шаловливой девчонки.

– Все очень просто. Луиза утверждала, что Харри старше Алексис на девять месяцев. Говорила всем, что он родился в сентябре, когда она ещё училась в колледже, где тайно вышла замуж за моего сына. Провести людей насчет возраста Харри не составило труда, поскольку он был большим малышом. Пять килограммов двести граммов! Он был настоящим гигантом!

– Да, вы правы.

– Харри родился с волосами и одним зубом. Он выглядел значительно старше своего истинного возраста, поэтому обмануть всех оказалось делом легким.

– Алексис и Харри никогда не догадывались о правде?

– Нет. Никто не догадывался. – Пелена недоумения затянула глаза старой женщины. – Вы, кажется, знаете Алексис. Харри говорил мне, что она тоже живет в Англии. С ней все в порядке? Как она выглядит? У неё есть дети? Хотела бы я знать, почему она мне не пишет. Хотя, если память меня не подводит, Харри тоже давно мне не писал. Вероятно, уже несколько лет. Точно не знаю. Я теперь постоянно ошибаюсь во времени.

– У Алексис все в порядке, она так же красива, как прежде, – сказала Джинна, сознавая, что, несмотря на короткие просветления, Джулиана все же страдала старческим слабоумием. – Но ни у нее, ни у Харри никогда не было детей.

– Жаль. Мне было бы приятно стать прабабушкой. Ну да ладно, – она покорно махнула рукой. – Когда вернетесь в Лондон, передайте Алексис и Харри, что я люблю их. Сделаете это?

– Да, миссис Маринго. Обещаю. Спасибо вам за все.

– Я рада, что облегчила душу. – Джулиана улыбнулась. – Теперь я могу спокойно умереть.

Джинна сожалела о том, что ей пришлось обмануть Джулиану, но другого пути у неё не было. Зато старая женщина отправится на тот свет, не зная, что её любимые внук и внучка – убийцы. Она умрет, думая, что они счастливы в Англии. Это уже кое-что.

Джинна хотела до своего отъезда из Пилгрим-Лейка получить копии не только свидетельств о рождении и усыновлении Харри, но и свидетельства о рождении Алексис. Девушка чувствовала, что когда она наконец доберется до этой парочки и предъявит им три официальных документа, под их ногами разверзнется земля.

Джинна покинула ухоженную территорию "Земного рая", все ещё размышляя.

Куда отправился Харри, продав дом в Гилфорде? С ним ли сейчас Алексис? Не имело смысла звонить в «Ритц» и проверять, там ли Алексис. К настоящему времени она уже должна была подыскать себе квартиру. Если она действительно в Париже. По возвращении в Лондон надо сразу же справиться у миссис Кук относительно нового адреса Алексис. И тогда она, Джинна, нанесет своей дорогой мачехе неожиданный визит…

Джинна в последний раз вернулась к озеру.

Листья на деревьях уже не были золотистыми и рыжими, как месяц тому назад, когда девушка приехала сюда. Они стали темно-коричневыми, мертвыми. На берегу озера стояли сбившиеся в кучку парни. Гитарные аккорды едва долетали до ушей Джинны. Мальчишки пели старую песню битлов "Я хочу держать тебя за руку."

Именно эта вещь звучала в доме Тома МакКиллапа, когда они в первый (и последний) раз занимались любовью. У него была пластинка с немецким вариантом: "Komme Gib Mir Deine Hand".[81] Джинна отлично помнила этот вечер. Позже оказалось, что Алексис известно о происшедшем тогда. Откуда? Как она могла узнать, что её падчерица занималась любовью с Томом МакКиллапом именно в тот вечер? Только от

"Я поняла, что в прошлую среду, когда ты вернулась домой с таким самодовольным видом, ты была с Томом."

Так объяснила Алексис свое загадочное прозрение. В тот момент разоблачение встревожило Джинну, и она поверила мачехе. Но сейчас ей на ум пришло более разумное объяснение.

Алексис, Харри и Том.

Мозг Джинны заработал энергичнее, и она бессознательно прибавила шаг. Девушка ощутила вспыхнувший где-то внутри неё огонь. Все стало ясным, очевидным. Но ей ещё предстояло отыскать эту троицу, установить, где они живут. Сделать это будет нелегко. Она не располагала ни единой ниточкой, за которую смогла бы уцепиться.

Потом её посетила мысль. Том был самым слабым звеном зловещей троицы. Один человек должен был знать, где сейчас МакКиллап. Ее старый знакомый с катка в Сент-Морице: барабанщик из рок-группы Тома.

Теперь все решит везение. Судьба. Джинна молча попрощалась с Пилгрим-Лейком. Здесь все началось – нездоровые отношения между Алексис и Харри. Возвращаясь в «Виндзор», девушка могла только гадать, где и как скоро они закончатся.

Джинна Дженнифер Николсон с нетерпением ждала этого момента.

62

Рождество пришло и ушло, настал 1976 год.

Мы с Харри встретили Новый Год в доме испанцев, с которыми мы познакомились в ночном клубе Аликанте. В клубе было многолюдно, мы оказались вчетвером за одним столом, и нас тотчас заинтриговал элегантный, немного пресыщенный облик этой пары.

Их звали Конча и Фредди (американизированный вариант Фернандо), они владели роскошным пентхаусом с видом на город. Когда они пригласили нас на новогоднюю вечеринку, мы удивились. Испанцы редко приглашают новых людей к себе в дом после столь непродолжительного знакомства.

– Вы получите удовольствие, – с улыбкой сказала Конча. – Мы устраиваем небольшое представление для наших гостей.

– Какое представление? – спросил Харри.

– Пожалуй, это можно назвать флиртом со смертью, – пояснил Фредди. Вам понравится, если только вы не испытываете отвращения к некрофилии.

Мы понятия не имели о том, что нас ждет, хотя позже узнали, что некрофилические бордели весьма распространены в Испании. Похоже, испанцы легко поддаются зловещему очарованию ночи, темноты, смерти. К числу их любимых игрушек относится хорошенькая маленькая кукла, которую можно ранить, чтобы потом наблюдать, как она будет корчиться и умирать.

Когда мы прибыли в пентхаус Казалсов, вечеринка уже шла полным ходом, и на первый взгляд она выглядела, как обычное светское сборище. Гости были одеты элегантно, роскошно. На шеях женщин, их пальцах, открытых бюстах, мочках ушей сверкали бриллианты, рубины и изумруды. Облик мужчин говорил об успехе и хорошем вкусе. В углу Г-образной гостиной был установлен бар, официанты подавали приглашенным шампанское и бутерброды с икрой. Бросалось в глаза загадочное отсутствие Кончи.

Незадолго до полуночи Фредди отвел нас и нескольких других гостей в отдельную комнату, расположенную в глубине квартиры, где, очевидно, и должно было состояться шоу.

– Я приглашаю только ценителей, – Фредди улыбнулся нам с Харри. Остальные развлекаются обычным способом. Музыка, танцы, спиртное.

Комната, в которую он привел нас, была совершенно черной. Стены были затянуты черным бархатом, свет исходил только от дрожащего пламени свечи, что стояла у изголовья тщательно задрапированного гроба. В нем лежала красивая молодая женщина с белоснежном кружевном платье, доходившем до её шеи. Длинные черные волосы покойницы падали волнами ей на плечи, щеки были нарумянены вызывающе ярко. Лишь через мгновение мы поняли, что это Конча.

– Так в этой стране красят женщин для похорон, – шепнул нам Фредди.

На один миг я имела глупость поверить, что Конча мертва. Потом мы с Харри обменялись насмешливыми понимающими взглядами.

– Кто желает начать? – спросил Фредди так, словно он вежливо предлагал кому-то запеть рождественский гимн.

Высокий человек в черном смокинге с красной шелковой отделкой шагнул вперед. Ему было лет пятьдесят, он обладал аристократическими чертами лица и напоминал некоего графа со страницы «Вога», катающегося со своей семьей на лыжах в Гстааде или загорающего возле роскошной виллы в Марбелле.

– О, bueno, Senor,[82] – сказал Фредди. – Начнем?

Человек с аристократической внешностью быстро разделся и залез в гроб. Я заметила поблескивавший в тусклом свете гигантский эрегированный член. Все присутствовавшие затаили дыхание. Он бережно, почти застенчиво, приподнял белое кружевное платье Кончи и обнажил её тело. Лобковые волосы женщины чернели на фоне белых целомудренно сдвинутых бедер.

Мужчина раздвинул бедра Кончи, обхватил руками ягодицы и приподнял их; длинные ноги женщины замерли в воздухе. Затем он опустился на Кончу, положил себе на плечи её ноги, обутые в изящные туфельки из белого атласа, и начал медленно, очень медленно вводить свой громадный член ей в анус.

По правде говоря, я подумала, что он не поместится там, но он начал понемногу исчезать и в конце концов полностью скрылся. Во время этой медленной, хирургически точной процедуры, занявшей несколько минут, Конча не двигалась, не говорила, не жестикулировала, не стонала. Она лежала, как труп, словно действительно была мертва.

Мужчина начал трахать её с искусно сдерживаемым неистовством – только так я могу описать его поведение. Он явно привык к такому акту, ему доставляло огромное удовольствие вводить свой пенис в анус Кончи и вытаскивать его оттуда. Гости наблюдали за происходящим безмолвно, с серьезными лицами.

Но с атмосферой что-то происходило. Она становилась накаленной. Я увидела остекленевшие глаза Фредди и его эрекцию, которую он не пытался скрыть. Его мужской орган выпирал из-под безупречно сшитого смокинга. Мне показалось, что он не столь велик, как у мужчины с аристократической внешностью (насколько я могла судить), но все же Фредди имел все основания не стыдиться его.

Наши глаза встретились, и я забыла о стоявшем возле меня Харри. Я внезапно поняла, что мы с Фредди станем любовниками. Харри тоже это понял, потому что он мягко пожал мою руку, словно говоря: все в порядке, действуй.

Никто ничего не произнес, в словах не было нужды. Я положила руку на разбухший член Фредди и почувствовала, что он отвердел ещё сильнее под моими пальцами. У дальней стены красивая женщина стянула с плеч свое алое шифоновое платье, и её маленькие груди с розовыми бугорками забелели в полумраке. Стоявшая возле неё женщина начала ласкать одной рукой бюст своей соседки, вторая рука скользнула под алый шифон. Однако их взгляды оставались прикованными к мужчине с аристократической внешностью и Конче.

Фредди мягко прикоснулся сзади к моей шее, слегка пригибая мою голову вниз. Я опустилась на пушистый ковер, расстегнула ширинку Фредди, достала оттуда пенис, взяла его в рот и начала сосать. Потом позволила ему войти в меня целиком. Яйца Фредди болтались возле моего лица, его руки удерживали мою голову. Он не двигался и не издавал звуков, поэтому со стороны могло показаться, что не происходит ничего необычного.

Я видела, что у дальней стены женщина сосет грудь гостьи в алом шифоновом платье, как я сосала член Фредди. Однако здесь царили мрачное безмолвие и сосредоточенность. Необходимость сдерживать крики восторга и стоны, скрывать боль и удовольствие, наслаждаться в полной тишине обостряла приятные ощущения.

Харри нашел молодую блондинку, чем-то напоминавшую Маргериту, но совершенно незнакомую. Она еле заметно шагнула к нему и глазами поведала о своем желании. Однако Харри лишь раздел её, позволив стильному платью соскользнуть к лодыжкам, и продемонстрировал полное отсутствие интереса. Будучи не в силах терпеть такое обхождение, она стала искать взглядом другого мужчину.

Но другой мужчина, словно участвуя в заговоре, тоже проигнорировал блондинку. Похоже, все понимали, что Харри и блондинка затеяли игру. Они оба хотели, чтобы её желание стало невыносимо острым. Она была настоящей красавицей с безупречной кожей и золотистыми локонами вокруг лица, но никто не прикасался к ней. Все вынуждали её испытывать унижение. Она, кажется, не знала, что делать. Она попыталась приблизиться к женщине в алом шифоне и её партнерше, но они лишь разрешили ей облизать их половые органы. Потом они похлопали её по обнаженным ягодицам и пробормотали что-то ей на ухо.

Она покорно вернулась к Харри, который, похоже, уже был готов принять её. Я тем временем почувствовала, что Фредди собирается кончить. Я раскрыла рот пошире, чтобы принять поток спермы. Горячая, соленая струя ударила мне в горло. Потом член поник, Фредди вытер себя безупречно белым носовым платком, убрал его в карман и восхищенно посмотрел на меня, шепча piporos (комплименты).

Конча в своем гробу все ещё не издала ни звука.

Один из мужчин протянул Харри какой-то предмет. Я разглядела его в полумраке. Это был длинный черный вибратор с украшенной бриллиантами ручкой. Когда Харри включил устройство, оно негромко зажужжало. Блондинка бросила голодный взгляд на вибратор, ожидая, что Харри воспользуется им, но он отдал ей устройство и жестом дал понять, что она должна сделать все сама. Девушка послушно закрыла глаза и начала ласкать вибратором свои соски, живот, половые органы, потом ввела его внутрь и стала медленно покачивать из стороны в сторону. Он полностью находился в ней, я видела лишь периодически вспыхивавшие на ручке бриллианты.

Глаза девушки оставались закрытыми, как у Кончи. Тело блондинки начало вздрагивать, она затрепетала, стиснула зубы, чтобы не закричать. Оргазм достиг максимальной силы, однако бриллианты на ручке ещё продолжали какое-то время сверкать. Наконец обессилевшая девушка прильнула к Харри. По искусно накрашенному лицу тек пот, пляшущие глаза улыбались Харри, и он ответил ей ободряющей восхищенной улыбкой.

Затем он отвел блондинку к стене, и они занялись любовью. Какая-то женщина обхватила ноги Харри, чтобы придать ему большую устойчивость, а мужчина принялся целовать его яйца. Эта четверка образовала пирамиду: Харри трахал блондинку, женщина держала его ноги, мужчина лизал его яйца. Но этим пирамида ещё не закончилась.

Я взяла брошенный вибратор с бриллиантами и подошла к этой компании. Вставила устройство блондинке в анус. Теперь Харри трахал её спереди, а я сзади. Влага сочилась из всех её пор и отверстий, короткие вьющиеся волосы намокли. Девушка закачалась, снова приближаясь к оргазму. Она то отодвигала таз назад, то прижималась бедрами к Харри, чтобы получить максимальное удовольствие от нас обоих.

Мы с Харри посмотрели друг на друга поверх головы девушки, наши взгляды соединились в этой раскаленной атмосфере страсти. Второй оргазм девушки обещал стать ещё более неистовым, чем первый, похоже, она была готова разорваться на части. Ее тело содрогалось в конвульсиях… Наконец все закончилось, мы все отошли в сторону, Харри взял блондинку за руку, нежно поцеловал её в губы и повел смотреть финал некрофилического акта.

Конча приближалась к оргазму.

Фредди ждал этого момента. Его лицо было сосредоточенным, он, несомненно, хорошо знал все признаки надвигающегося взрыва. Сможет ли она сохранить это величественное молчание? – подумала я.

Наконец в гробу началась кульминация.

Конча сомкнула в экстазе губы, стиснула руки (это было единственным движением, которое она позволила себе до настоящего момента). Блики света играли на её коже цвета слоновой кости. Внезапно стало ясно, что она кончает. Но вместо того, чтобы задрожать в конвульсиях, как блондинка, Конча лишь широко раскрыла рот и испустила пронзительный вопль – такой громкий, что, вероятно, все жители Аликанте смогли услышать его и понять, что эта женщина-труп наконец испытала долгожданный экстаз.

Мужчина с аристократической внешностью слез с женщины, выбрался из гроба и оделся. Женщина в алом шифоновом платье и её партнерша лизали друг друга на полу. Конча открыла глаза, опустила свое белое кружевное платье и встала, чтобы присоединиться к мужу и гостям, продолжавшим заниматься любовью с теми, кого они хотели, в этой черной, обтянутой бархатом усыпальнице. Всякий, кто не желал оставаться здесь, мог покинуть комнату и принять участие в вечеринке, происходившей в другой части пентхауса. Некоторые гости тихо отправились туда.

– С Новым годом, – сказал мне Харри. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

Мы с Харри решили остаться. Тут ещё находились люди, которые нам нравились и которых мы хотели познать. Мы только что начали открывать для себя восхитительный мир оргий. Голодные, жадные, мы не стыдились наших желаний, спешили осуществить их. Мы оба знали: чем раскованней мы сближаемся с другими, тем сильнее любим друг друга, острее ощущаем нашу близость.

Я начала снимать мой костюм сапфирового цвета. Ко мне подошел человек с голубыми глазами, он прошептал мне что-то на ухо.

– Хорошо, – тихо ответила я.

Какая-то женщина заняла место Кончи в гробу и стала ждать любовника.

Харри присоединился к троице, образовавшей клубок из голов, рук и ног.

63

Оргии, в которых участвовали мы с Харри, а также наши другие, менее дерзкие, сексуальные эскапады, лишь ещё больше сблизили нас. Возможно, это объяснялось тем, что теперь мы могли откровеннее делиться друг с другом нашими разнообразными сексуальными желаниями, честнее принимать нашу необычную любовь, которая, я уверена, показалась бы посторонним извращенной, порочной, противоестественной.

Мы же не считали её таковой, как ни трудно это представить.

Мы с Харри любили друг друга, принадлежали и верили друг другу, нуждались друг в друге, не могли представить свое существование друг без друга. Мы были друзьями, любовниками, братом и сестрой, а в некотором смысле – мужем и женой. Я знала, что если с Харри что-нибудь случится, у меня пропадет желание жить. Он говорил, что относится ко мне так же, что не представляет свою жизнь без меня.

– Никто в мире не заменит мне тебя, – сказал как-то Харри.

– А мне – тебя, – ответила я.

Мы обрели близость (во всех значениях этого слова), которую большинство людей ищет на протяжении всей жизни. Я уверена, что в глубине души каждого из нас таится желание соединиться с другим человеком, но многим ли удается хотя бы приблизиться к этой невыразимо драгоценной цели? Может быть, поэтому в мире столько песен о любви, о стремлении отыскать единственного человека, с которым можно не играть, а быть самим собой. Нам с Харри это удалось.

Никто другой, ни один мужчина и ни одна женщина, сколь угодно привлекательные, умные, нежные, чувствительные и обаятельные, не смогли бы заменить нам друг друга. Потому что только мы делили общие воспоминания о далеком прошлом, воспоминания, хранившиеся в глубине наших душ и делавшие нас единым целым.

Наше детство, наши браки, наши убийства, наши путешествия (Париж, Нью-Йорк, Сент-Мориц, Лондон, Испания), наша страсть друг к другу… эти тайны были выгравированы на наших сердцах. Они были глубоко личными, не предназначались для продажи. Мы держались за них с цепкостью всех любовников, которые вечно боятся испытать боль утраты. Однако мы боялись лишь одной утраты (не считая, конечно, смерти): только закон мог настичь нас, лишить свободы, друг друга.

Когда я поделилась с Харри моими опасениями насчет того, что Джинна отправилась в Пилгрим-Лейк, чтобы покопаться в нашем прошлом, он спросил, почему я не остановила падчерицу.

– Я не могла это сделать, – сказала я. – Во-первых, я не знала точно, что она полетела именно туда. Я только догадывалась об этом. Она удрала с Маунт-стрит, когда ни меня, ни миссис Кук не было дома. Но даже если бы я точно знала её планы, что бы я могла сделать? Позвонить в полицию? Что бы я им сказала? Что моя падчерица отправилась в Америку? Это не преступление.

– Ты могла заявить об её исчезновении. Могла сказать, что, по-твоему, ей угрожает опасность.

– Какую пользу это принесло бы? Если, конечно, на самом деле ей ничего не угрожает.

– Пожалуй, ты права, – признал Харри. – В любом случае ты ведь сказала, что она уже вернулась в Лондон?

– Да, я получила письмо от миссис Кук. Джинна уже дома и ходит в университет. Почта идет сюда целую вечность. Рене пересылает письма не слишком быстро. К тому же в последнее время она часто уезжает отдыхать.

– Джинна сказала миссис Кук, где она была?

– Якобы в Швейцарии. Она заявила, что соскучилась по старым подругам и отправилась в Гстаад. Поддалась внезапному порыву.

Харри пристально посмотрел на меня. Перестав безудержно хлестать «перно», он снова стал очень красивым.

– Но ты ей не веришь? – спросил он.

– Нет. Если бы у Джинны были такие планы, она бы поведала о них мне или миссис Кук. Оставила бы нам записку.

Вечер только начинался, мы сидели перед камином, потягивая херес и грея ноги. Мы оба приходили в себя после неистовых свиданий с нашими нынешними любовниками. Мы получали удовольствие, проводя вечер наедине. Или получали бы его, если бы не наша связанная с Джинной тревога.

– Миссис Кук пишет, что Джинна требует сообщить ей мой парижский адрес, – сказала я. – Почему? Почему Джинна внезапно захотела найти меня? Не потому же, что она соскучилась по мне. Она меня ненавидит. Значит, тут что-то другое.

– Если Джинна требует у миссис Кук твой парижский адрес, значит, она уверена, что ты действительно в Париже. Это успокаивает, верно?

– Пожалуй, да.

– Что миссис Кук сказала Джинне относительно твоего парижского адреса?

– Она сообщила ей ту ложную информацию, которую я дала нашей домработнице. Примерно через месяц после моего отъезда из Лондона я написала миссис Кук. Сказала ей, что я покинула «Ритц» и остановилась у подруги, у которой нет телефона. Предложила ей писать мне на адрес парижского офиса "Америкен Экспресс", поскольку я могу сменить место проживания.

– Тогда Джинне не за что зацепиться. Она не сможет тебя разыскать.

– Если только "Америкен Экспресс" не даст ей мой адрес в Аликанте.

– Вряд ли они так поступят, – сказал Харри. – Это считается неэтичным.

– Наверно, ты прав.

Однако почему я не могла избавиться от беспокойства, предчувствия надвигающейся беды?

– Не представляю, каким образом Джинна смогла бы разыскать меня, сказал Харри. – Никто не знает, где я. Даже мой адвокат. Покидая Англию, я сказал ему, что буду путешествовать по всему свету.

– То же самое сказал своим друзьям Том.

Мы с Харри посмотрели друг на друга и задали себе один и тот же вопрос: был ли Том так же осторожен, как мы? Гораздо более легкомысленный и болтливый, нежели мы, он не имел опыта интриг, маскировки, заметания собственных следов. У него отсутствовала практика в таких делах, успешно осуществлять которые мы с Харри умели с давних пор. Том не обладал криминальным мышлением. Именно поэтому он был сейчас мертв.

Я вспомнила открытку с видом, которую Том купил в тот день, когда мы посетили замок Санта-Барбара. Он сказал, что собирается послать её своему другу-барабанщику, переехавшему в Лос-Анджелес. Тогда я была так встревожена намерением Тома (считавшего меня своей сообщницей) утопить Харри, что не забрала у него открытку, что сделала бы в другой ситуации. Потом, когда мы с Харри заключили союз против Тома, я забыла об этом инциденте. Сейчас я могла лишь гадать, отправил ли Том эту открытку, как он обещал, без подписи и обратного адреса.

Интуиция подсказывала мне, что не следует говорить об этом Харри. Если открытка была послана, Харри мог бы лишь волноваться из-за этого. В любом случае барабанщик находился на расстоянии более девяти тысяч миль от нас (успокаивала себя я) и вряд ли на него произведет большое впечатление вид какого-то незнакомого испанского замка.

Харри закурил одну из сигар, подаренных ему ко дню рождения Томом. Терпкий аромат заполнил собой комнату. Полыхающий камин создавал атмосферу покоя и безмятежности, херес пробуждал в нас аппетит перед обедом, и нам было трудно поверить, что где-то за этими четырьмя стенами нас поджидает опасность.

– Даже если Джинна на самом деле посетила Пилгрим-Лейк, что весьма маловероятно, что она могла там узнать? – спросил Харри. – Кроме того, что мы – брат и сестра?

– Этого вполне достаточно для пересмотра дела об убийстве Сары. Неужели тебе это не ясно? Один тот факт, что мы солгали Скотланд-Ярду насчет наших отношений, даст им новые доказательства. Те, что отсутствовали во время суда над Иэном. Это станет законным основанием для пересмотра вопроса о виновности Иэна.

– Пожалуй, да, – неуверенно сказал Харри.

– Мне пришло в голову кое-что еще.

– Что именно?

– Если Джинна обнаружила, что мы – брат и сестра, она скажет об этом Иэну, и он пересмотрит свою позицию. Он признал себя виновным в убийстве Сары, чтобы защитить Джинну. Теперь он поймет, какую глупость совершил. Поймет, что убийца – не Джинна, а я. Что мы с тобой в сговоре. Что мы связаны отнюдь не случайным знакомством.

– Это звучит серьезно, – согласился Харри. – Но лишь в том случае, если Джинна побывала в Пилгрим-Лейке, в чем ты, похоже, убеждена. Возможно, она просто убежала с каким-то парнем, в которого влюбилась, – предположил Харри. – После Тома она могла полюбить секс. Может быть, она познакомилась с каким-то человеком в баре или на вечеринке и решила улететь с ним на Гибридские острова, чтобы развлечься там. Это может объяснять её загадочное исчезновение, да?

Меня не очень-то удовлетворило это объяснение. Я переживала из-за временного отсутствия Джинны. Происходило что-то ужасное. Я не доверяла моей падчерице. Я знала её гораздо лучше, чем мой брат.

– Надеюсь, да.

Сегодня мы решили пообедать дома. Верная Маргерита оставила нам в плите жареного цыпленка и картофель. Их надо было лишь подогреть. Начать мы собирались с домашнего овощного супа. Нас ждал чудесный семейный вечер.

Тем не менее по этому случаю я надела ярко-пурпурный шелковый костюм и мое чудесное колье с рубином. Я так любила эту вещь, что надевала её по малейшему поводу. Насыщенный цвет камня напоминал мне бургундское вино или свежую кровь. Я помнила забрызганный кровью белый фартук матери, в котором она работала за мясным прилавком в "Универсальном магазине Маринго". Но те пятна засохшей крови были чаще всего коричневыми. Мне никогда не нравился этот фартук. Он действовал на меня угнетающе.

– Ты заметил, – сказала я Харри, – что во время четырех совершенных нами убийств ни разу не пролилась кровь?

– Нет, пролилась. Когда я вырубил Полетт. После моего первого удара она хлынула из носа женщины.

– Это не считается.

– Почему?

– Я этого не видела.

– Господи, к чему ты клонишь?

Но я была погружена в мои мысли.

– Потом я отравила Сару. Снова бескровное убийство. Знаешь, Харри, если вспомнить все наши убийства, то можно увидеть, что они были относительно гуманными, изящными. Мы никого не застрелили, не зарезали. Не пускали в ход револьверы и ножи. Не пролили ничью кровь.

– Зачем нам было её проливать? – Харри отреагировал на мою серьезность смущенной улыбкой. – Без необходимости? Мы же шевелили не только руками, но и мозгами.

Я не засмеялась.

– В следующий раз прольется кровь!

Мой брат нахмурился.

– О чем ты говоришь? В какой следующий раз?

– Ты ведь не думаешь, что мы закончили, верно?

Харри растерянно опустил сигару.

– Я тебя не понимаю, Алексис. Что ты несешь? Конечно, мы закончили. Мы сделали то, что должны были сделать, чтобы быть вместе. В случае Тома чтобы остаться вместе. Но теперь все кончено. Это в прошлом.

– Да?

– Да, – ответил он, но уже с какой-то новой неуверенностью в голосе.

– Однако ты сам признался, что получил удовольствие от убийства Полетт и Роуз. Помнишь? Это было в прошлом месяце, когда мы отправились на ленч в «Карлтон». Ты стыдился своих чувств, но не пытался отрицать их.

– Я убил Полетт и Роуз семнадцать лет тому назад, – заметил Харри. Тогда я был мальчишкой.

– Ты не был мальчишкой, когда в прошлом месяце мы утопили Тома. Скажи мне, что ты не получил удовольствия. Ну же, скажи. Если ты это сделаешь, я тебе поверю. Мы ведь теперь ничего не скрываем друг от друга.

Харри задумался. Потом наши глаза медленно встретились. Ему не было необходимости говорить. За Харри все сказало мечтательное, довольное выражение его лица. Он словно вспоминал эротический эпизод. Убийство давало ощущение власти, а власть – вещь чувственная. Однажды вкусив её, люди нуждаются в ней. Мы с Харри стали наркоманами.

Но он снова попытался отмахнуться от этого.

– В твои планы не входит сделать из нас серийных убийц, Алексис? Убивающих кого попало ради удовольствия?

– Нет. Это неинтересно. Скорее глупо и бессмысленно.

– Тогда кого ты наметила в качестве твоей следующей жертвы?

– Нашей следующей жертвы, – поправила его я. – Мы теперь партнеры.

– Хорошо. Нашей. Кого?

– Догадайся.

Он уставился на меня, ожидая объяснения.

– Все просто, – сказала я. – Джинна – единственный человек, которого я действительно ненавижу. Я хочу сказать – из всех убитых нами людей. Я не питала настоящей ненависти к Саре, она лишь была препятствием, как и Том. Они нам мешали, и их пришлось убрать. Но я не испытывала к ним ненависти. А теперь представь себе, что такое уничтожить недруга, смертельного врага, который пытается погубить тебя. Не заблуждайся на сей счет: если Джинна появится здесь, то лишь для того, чтобы избавиться от нас. Конечно, законным путем, но это ничего не меняет. Я бы предпочла умереть, нежели оказаться за решеткой. А ты?

– Не знаю. Всегда можно рассчитывать на условно-досрочное освобождение. В конце концов мы бы освободились. Ты знаешь, как мягка английская система наказания. Нас бы освободи за хорошее поведение через пять лет.

– За хорошее поведение – это звучит смешно, если принять во внимание, что мы убили четырех людей.

– Четырех, Алексис. Не пятерых.

– Что это значит?

– Я думаю, что нам не следует даже помышлять об убийстве Джинны. Если мы совершим его, нам никогда не выбраться из тюрьмы. Никогда. Это преступление покажется слишком безжалостным, хладнокровным. Она молода и невинна. Суд примет во внимание, как сильно она пострадала в прошлом, потеряв в раннем возрасте мать и няню, а позже лишившись отца, угодившего в Дартмур за покушение на твою жизнь. Уверяю тебя, Алексис, если мы убьем Джинну, это будет выглядеть плохо. Очень плохо. Нас не пощадят.

Мой брат рассуждал разумно.

Мне не понравились его слова, но я не могла игнорировать их. С одной стороны, я безумно хотела расправиться с Джинной. С другой стороны, хотела жить, быть счастливой. Я чувствовала, что в моей душе происходит отчаянная схватка: моя жестокая, кровожадная натура боролась с другим человеком, жившим внутри меня, с человеком, которому не довелось реализовать себя, юной девушкой, мечтавшей о любви, нежности, покое. С девушкой вроде Джинны. Убив её, я бы уничтожила мой потенциал, который ещё не получил шанса раскрыться.

– Ты отчасти прав, – неохотно признала я. – Но ещё есть проблема денег.

– Что ты имеешь в виду?

– Я определенно не хотела бы через пять лет выйти из тюрьмы без единого гроша. А ты?

– Конечно, нет. Но кто сказал, что нам придется стать нищими? Я спрятал основную часть состояния Сары в швейцарских банках. Английские власти не смогут добраться до этих денег. Мы сможем взять их в любой момент.

Я улыбнулась, представив себе миллионы Сары, надежно спрятанные в Швейцарии, ждущие нас, сулящие нам много славных солнечных дней. Летние люди. Попадем мы в тюрьму или нет, все равно мы могли стать ими.

– Что тут смешного? – спросил Харри.

– Просто я подумала о правосудии. Есть нечто странное в том, как общество заставляет человека платить за преступления. Знаешь, Харри, прежде я никогда не думала об этом. Виновного не штрафуют, его только сажают в тюрьму.

– Верно.

– Через пять лет мне будет сорок семь, – произнесла я. – Это ещё не старость. Если я буду заниматься гимнастикой и следить за весом…

Харри усмехнулся.

– Я рад, что мы понимаем друг друга.

– Так было всегда.

Джинна появилась спустя четыре дня.

64

По случайному совпадению это произошло примерно в то же самое время дня, когда мы с Харри снова наслаждались сухим хересом перед обедом. На дворе гулял сильный ветер, но в гостиной было тепло и уютно, в камине потрескивали дрова. Маргерита оставила нам в плите пару огромных ростбифов.

Я была не в пурпурном шелковом костюме, а в длинном кашемировом свитере-платье, доходившем мне до щиколоток. Конечно, на шее у меня висело колье с рубином.

Я отправилась на кухню, чтобы проверить ростбиф, и вдруг услышала шум подъехавшего к дому автомобиля.

Кухня выходила окнами на передний дворик, и я посмотрела сквозь шторы, кто к нам нагрянул. Нежданные посетители редко являлись в Лос Амантес. Я подумала, что, возможно, Конча и Фредди решили нанести нам визит, чтобы развлечься. Последняя встреча с ними прошла так, что потом мы с Харри целые сутки восстанавливали силы, затраченные на наши неистовые проделки.

Мы занимались любовью всеми возможными способами, во всех возможных комбинациях. Сначала я с Кончей, потом Конча с Харри, потом я с Фредди, потом он с Харри, потом мы вчетвером, опьяненные вином и сладким ароматом раскрепощенного секса. Казалсы были похожи на нас, они не ведали никаких барьеров и избегали лишь явной жестокости.

В последний раз Конча привезла двухстороннее дильдо, оказавшееся исключительно удобной игрушкой. Благодаря ему мы с ней могли трахать друг друга одновременно, а Харри и Фредди наблюдали, как соприкасаются наши груди, как двигаются наши животы, как трутся наши половые органы о резиновое дильдо. Кончали мы обычно под восхищенные аплодисменты мужчин.

Однако сейчас, посмотрев в окно кухни, я увидела не Кончу и Фредди. Из темного «мерседеса» вылезла Джинна. Она бросила на наш дом неуверенный взгляд, словно сомневалась в правильности адреса. Я успела подумать лишь об открытке с изображением замка Санта-Барбара и внезапно поняла, что Том, вероятно, отправил её не из Аликанте (довольно большого города), а с нашей местной почты, из маленькой деревни Кампелло!

Обитатели Кампелло знали нас с Харри, мы им нравились, и они охотно сообщили бы приехавшему к нам другу, где мы живем. Господи, подумала я, в этом маленьком местечке мы были подсадными утками!

Что-то подсказывало мне, что сегодня наш обед сильно задержится. На серванте возле плиты лежал большой нож, которым Харри обычно разрезал мясо. Я схватила его и побежала в гостиную.

– Это Джинна. Она только что подъехала к дому.

Харри испуганно посмотрел на меня.

– Зачем тебе этот нож?

– Черт с ним, с ножом. Неужели ты не понял, что я сказала? Она здесь, Харри. Она нашла нас. Выследила.

Должно быть, на моего брата подействовал херес. Либо, в отличие от меня, он никогда не воспринимал Джинну как опасного врага. Потому что его не встревожило то, что ей удалось разыскать нас, что она приехала для этого из Англии и сейчас подходила к нашей двери. Зачем? Ради дружеской беседы?

– Харри, мне страшно.

– Это на тебя непохоже, Алексис. Я ещё никогда не видел тебя испуганной.

– Я никогда не попадала в такую ситуацию. Я не знаю, что мне делать.

– Впусти девушку в дом.

Я вздрогнула.

– Это все равно что впустить сюда Дракулу.

– Она одна?

– Похоже, да.

– Видишь? – Харри все ещё пытался убедить себя в том, что внезапное появление Джинны – отнюдь не катастрофа. – Если бы она приехала сюда, чтобы отомстить, думаешь, она была бы одна? Если бы у неё имелись доказательства, она явилась бы с полицией.

– Может быть, она привела полицейских.

– Тогда где они?

– Прячутся.

– Ты начиталась романов Агаты Кристи, Алексис.

В дверь позвонили.

– Ради Бога, – Харри засмеялся, – положи нож. Ты похожа на сумасшедшую.

– Мы оба сумасшедшие, потому что не завели револьвер.

Я бросила нож на кофейный столик и пошла ответить на звонок.

– Это Джинна, – услышала я голос падчерицы.

Вы можете спросить, почему я открыла дверь. Я могла позволить ей звонить до посинения. Но я знала, что она не сдастся, будет звонить бесконечно, а если мы откажемся открыть, найдет предлог для того, чтобы привести сюда полицию… Она могла сказать властям, что в доме горит свет и движутся какие-то тени – возможно, туда забрались грабители. Меньше всего я хотела, чтобы в Лос Амантес явилась неистовые испанские полицейские. У меня не осталось иного выбора, кроме как впустить её (если бы здесь была задняя дверь, я бы настояла на бегстве).

– Здравствуй, Алексис. Мне сказали, что я найду тебя здесь.

Она казалась повзрослевшей, уверенной в себе. На ней было пальто с отделкой из меха и сапоги. На плече у Джинны висела коричневая полотняная сумка-мешок.

– Что тебе надо?

– Ты совсем забыла о твоих очаровательных манерах, Алексис. Почему бы тебе не пригласить меня в дом? Тогда я отвечу на твой вопрос.

Прежде чем я успела раскрыть рот, возле меня появился Харри, все ещё державший в руке бокал с хересом.

– Джинна! Какой приятный сюрприз. Заходи, дорогая. Надеюсь, дома все в порядке.

Джинна прошла мимо нас в уютную гостиную, села на обитый кожей резной диван и обвела взглядом комнату.

– Очень мило, – сказала она. – Давно здесь живете?

– Я уверена, что ты проделала такой путь из Лондона не для того, чтобы задать этот вопрос, – сказала я, когда мы с Харри уселись в кресла напротив девушки. Меня с Джинной разделяли кофейный столик и наша взаимная ненависть. – Почему бы тебе не назвать истинную причину этого неожиданного визита?

– Полагаю, я могла бы сказать, что случайно проходила мимо. – Она саркастически улыбнулась. – Но вряд ли бы вы мне поверили.

– Хочешь выпить? – спросил её Харри. – Хереса?

– Нет, спасибо.

– Она хочет сохранить голову ясной, – сказала я. – Хочет быть уверенной в том, что ничего не напутает, когда станет рассказывать нам свою тщательно отрепетированную историю. Верно, Джинна?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, Алексис. Я ничего не репетировала. Однако на самом деле располагаю информацией, представляющей, по-моему, интерес для вас обоих.

Нож лежал в нескольких дюймах от меня, но вдруг у неё в сумке револьвер? Клапан мешка закрывался на замок. Джинне придется сначала отпереть его. Я схвачу нож быстрее, чем она сделает это. Если Джинна и обратила внимание на нож, то ничем не выдала этого.

– Что это за информация? – дружелюбно спросил Харри.

– Я была в вашем родном городе, Пилгрим-Лейке. Разговаривала с вашей бабушкой, Джулианой, и другими знавшими вас людьми. С Деннисом, Чарли Элигом, администратором гостиницы "Виндзор"…

Пока Джинна перечисляла знакомые мне фамилии, я украдкой бросила взгляд на Харри. Его лицо из благодушного превратилось в обеспокоенное, испуганное.

– Вы – брат и сестра, верно?

Мы оба молчали. Не знаю, что происходило в голове Харри, но лично я судорожно пыталась придумать, как можно убить Джинну и избежать кары. Кто подсказал ей, где мы живем? Кто видел, как она поехала сюда? Кто знал, что она отправилась к нам? Не сопровождает ли её кто-то?

Она посмотрела по сторонам.

– Где Том?

– Он умер, – ответил я.

– Умер?

– Да, он утонул примерно месяц тому назад.

– Умер… – повторила Джинна.

– Как-то вечером он напился на дне рождения и вздумал искупаться, сказал Харри. – Но, к несчастью, Том не умел плавать.

Джинна не ожидала такого. Ее невозмутимый фасад впервые дал трещину.

– Чей это был день рождения? – спросила она.

– Мой, – ответил Харри.

– И эта вечеринка происходила в прошлом месяце?

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Твой день рождения – не в прошлом месяце, – сказала Джинна. Прошлый месяц – декабрь. Ты родился в ноябре.

Мы с Харри посмотрели друг на друга. Меня удивило, что моя падчерица сделала это странное и ошибочное заявление. Мы с Харри знали, что он родился в сентябре. Какие основания сомневаться в этом очевидном факте имела Джинна? Откуда у неё такая уверенность? А главное, какое ей дело до всего этого?

– Я родился не в ноябре, – сказал Харри. – На самом деле мой день рождения в сентябре, но в этом году мы смогли отпраздновать его только в декабре. Послушай, Джинна, нам с Алексис очень жаль Тома. Мы до сих пор переживаем из-за случившегося. Мы пытались остановить его, но он был так пьян, что не желал ничего слышать. Он проявил настойчивость и пошел купаться. Мы ничего не могли поделать.

– Ты родился в ноябре, – повторила Джинна.

Харри посмотрел мне в глаза, потом перевел взгляд на Джинну.

– О чем ты говоришь?

– Вы – не брат и сестра.

– Ты в своем уме? – Тревога Харри стала превращаться в злость. – Ты побывала в Пилгрим-Лейке, шпионишь за нами, суешь нос в наше прошлое. Разговариваешь со всеми, кого мы знали. Конечно, мы – брат и сестра, глупая стерва!

– Вы только так думаете.

– Что это значит, черт возьми?

– На самом деле вы – кузен и кузина.

Все надолго смолкли и замерли. Это было одно из тех безумных мгновений, когда кажется, что вы перестали существовать, хотя вы отлично знаете, что по-прежнему живы. Вы слышите собственное сердцебиение и при этом ощущаете себя мертвецом. Вот что я испытывала.

– Кузен и кузина! – воскликнул Харри. – Это самое глупое и нелепое заявление, которое я когда-либо слышал. Ты приехала, чтобы сообщить нам это? Что мы – кузен и кузина? Ты слышала, Алексис? Кузен и кузина! Эта девушка – чокнутая, слабоумная, у неё не все дома, ей место в психушке.

Харри охватила истерика. Его голос и взгляд явственно говорили мне об этом. Слова Джинны несли в себе такую угрозу, что если они были правдой, я не представляла, что Харри может сделать. Сама я на миг застыла в оцепенении. Я должна была следить за братом… кузеном? Может быть, Джинна и правда чокнутая. Ее заявление было весьма странным.

– От кого, черт возьми, ты услышала такую нелепую ложь? – спросила я.

– От Джулианы.

– Ей больше девяноста лет, – сказал Харри. – Джулиана – старуха. Господи, она уже в глубоком маразме.

– Я тоже подумала об этом, – согласилась Джинна. – Поэтому решила проверить её рассказ.

Произнеся эти слова, она схватилась за клапан сумки, а я – за нож для разделки мяса. Длинное лезвие заблестело в моей руке, прежде чем Джинна успела отпереть замок своего мешка. Ее глаза наполнились страхом.

– Я хочу лишь показать вам кое-что. Несколько документов. Алексис, положи, пожалуйста, нож. У меня нет оружия. Я просто хочу, чтобы вы взглянули на пару свидетельств о рождении и документы об усыновлении.

– Документы об усыновлении? – сказал Харри. – Кто, черт возьми, был усыновлен?

– Ты, – тихо ответила Джинна.

– Что?

– На самом деле ты – сын Кей. Кей Маринго. Сестры Марка. Покойной тетки Алексис. Кей умерла, рожая тебя, Харри. Потом Луиза и Марк усыновили тебя и воспитали, как родного сына.

– Нет! Это неправда! Это не может быть правдой! Это наглая ложь! Разъяренный Харри вскочил. – Ты приехала сюда, чтобы обманным путем заставить нас признаться. Алексис была права насчет тебя. Она всегда была права. К сожалению, я не слушал её. Ты – подлая лгунья!

Джинна протянула бумаги.

– Посмотри это, если не веришь мне. Алексис родилась всего через семь месяцев после тебя, Харри.

– Через девять месяцев, – сказал он.

– Нет, семь.

У Харри задрожал голос.

– Даже если Алексис родилась через семь месяцев после меня, как ты утверждаешь, это ещё ни о чем не говорит. Она могла родиться преждевременно. Женщины часто рожают недоношенных детей.

– Да, – согласилась Джинна. – Но тогда почему Луиза и Марк лгали вам? Почему они утверждали, что ты родился в сентябре? Если вас разделяли только семь месяцев, почему они не сказали вам правду?

– Откуда мне знать? Может быть, потому что это выглядело бы немного подозрительно.

– Верно. Это действительно выглядело подозрительно. Это было стопроцентным обманом. Ты родился в ноябре 1932 года. Луиза Маринго не была твоей матерью, – сказала Джинна. – Она была твоей тетей по мужу. А Марк не был твоим отцом. Он являлся твоим дядей. И родился ты не в сентябре. Они сказали тебе неправду. Посмотри свидетельство о рождении. Здесь стоит твое имя. Посмотри эти документы об усыновлении. Взгляни!

Харри взял бумаги, и его лицо побелело. Мне не было нужды читать через его плечо, чтобы понять, что Джинна сказала правду. Ужасную, мучительную, невероятную правду. Мы с Харри никогда не были братом и сестрой, хоть нас и заставили в это поверить. Мы стали жертвами невообразимого обмана, невообразимой шутки!

Я сидела здесь, пытаясь думать, сохранить рассудок, не потерять власти над раздиравшими меня эмоциями, но потрясение от слов Джинны породило цепь ужасных сожалений. Мне хотелось плакать, кричать, умереть. Вместо этого я просто сидела, жалея о многом.

Мы изначально обладали тем, к чему стремились, но не сознавали этого. Никто не сказал нам правду. Все лгали нам. Моя мать, мой отец, Джулиана. Лжецы! Лжецы и воры, обокравшие нас, погубившие нас, превратившие нас в бездушных убийц, сексуальных банкротов, эмоциональных мертвецов. Эти негодяи погубили нас. Я радовалась тому, что моя мать и отец умерли, торопила смерть Джулианы. Я бы с радостью задушила её сама. Я чувствовала, как мои руки сжимаются вокруг её старого лживого горла… Силы начали покидать меня, их вытесняло ощущение огромного, парализующего горя. Ощущение потери. Наши жизни были бессмысленно сломаны. Если бы кто-то сказал нам правду, мы могли быть счастливы.

Внезапно Харри снова вскочил с кресла, сбросив проклятые бумаги на пол.

– ВСЕ БЫЛО НАПРАСНЫМ! МЫ УБИЛИ ИХ ВСЕХ НАПРАСНО! НАПРАСНО! PARA NADA!

– Харри. – Я коснулась его руки, но он не замечал меня. – Пожалуйста, дорогой. Сядь.

Он не сел в кресло. Он продолжал кричать.

– МЫ СДЕЛАЛИ ВСЕ НАПРАСНО. Я НАПРАСНО УБИЛ ПОЛЕТТ И РОУЗ. ТЫ НАПРАСНО УБИЛА САРУ. МЫ НАПРАСНО УБИЛИ ТОМА. НАМ БЫЛО НЕЗАЧЕМ УБИВАТЬ. АЛЕКСИС, ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ГОВОРЮ? ВСЕ ЭТО МЫ СДЕЛАЛИ СОВЕРШЕННО НАПРАСНО. НАПРАСНО. НАПРАСНО. НАПРАСНО. НАПРАСНО. НАПРАСНО…

Зарыдав, он рухнул в кресло. Потом начал смеяться. Натужно, как клоун. Снова заплакал. Он казался совершенно безумным, и это испугало меня. Но ещё больше меня испугала Джинна. Признания Харри приковали её к дивану.

– Полетт и Роуз, – потрясенно пробормотала она. – Моя мама и няня. О, нет. Это невозможно.

– Он не соображает, что говорит. Он в шоке.

Она посмотрела на колье с рубином, висевшее на моей шее.

– Это колье моей матери, – сказала Джинна. – Харри украл его, убив обеих женщин. Потом отдал его Саре. Я помню, как она носила его в Сент-Морице. Теперь его носишь ты. О, Господи, это просто кошмар!

– Да, – сказала я, – это кошмар.

– Я знала о Саре, но о других… – Она изумленно покачала головой. Вы убили их всех, начиная с моей матери. Вы убили Роуз, Сару, Тома. Вы изверги, убийцы, маньяки!

Я вздрогнула от её слов, обвинений, от вида наполненных ужасом глаз Джинны. Она смотрела на Харри и меня так, словно видела нас впервые. Я глядела на неё точно так же. Изверги, убийцы, маньяки. Неужели это было все, что мы представляли из себя? Неужели мы были наполнены лишь ненавистью и жаждой мести, потребностью совершать новые и новые убийства? Нет, мне не хотелось в это верить? Та похороненная внутри меня юная девушка, о которой я думала вчера, снова потребовала, чтобы её выпустили на свободу, дали ей шанс. Она заслуживала этого шанса, даже если для его осуществления мне пришлось бы сесть в тюрьму.

– Почему ты смотришь на нож? – испуганно спросила Джинна. – Что ты собираешься сделать?

– Ничего, – тихо ответила я. – Ничего.

Похоже, ненависть вытекала из меня, и Джинна это почувствовала. Я словно выпускала из себя зловещую, ужасную, осязаемую энергию, и она уходила наружу. Я больше не хотела обладать ею, не нуждалась в ней. Нож, лежавший на кофейном столике, перестал быть оружием. Ничто не могло заставить меня воспользоваться им, вонзить его в Джинну, Харри или себя самую, хотя ещё недавно в моей голове мелькали такие мысли.

Все объяснялось просто.

Я хотела жить.

Я посмотрела на Харри. Он перестал истерически смеяться, больше не всхлипывал, снова овладел собой. Когда все останется позади, мы сможем пожениться, подумала я и спросила себя: думает ли сейчас Харри о том же? Муж и жена. С ранней юности больше всего на свете мы хотели стать ими. Да, в некоторых штатах браки между кузеном и кузиной запрещены, но не во всех.

– Не бойся, – сказала я Джинне. – все закончилось. Все убийства, все насилие. Этому пришел конец.

Харри кивнул, соглашаясь со мной.

– Мы знали, что ты можешь появиться здесь, Джинна. Были готовы к твоему приезду. Почти готовы. Нам с Алексис потребуется время, чтобы справиться с тем, что ты открыла нам. Это шокирующая новость, но в ней, вероятно, заключены определенные преимущества.

Он поискал взглядом мои глаза. Да, он тоже думал о браке.

– Что касается совершенного нами, – продолжил Харри, пытаясь заверить Джинну в наших миролюбивых намерениях, – мы знаем, что нас ждет, и согласны заплатить за все. Мы не собираемся никуда бежать. Мы покончили с убийствами и бегствами.

– Он говорит правду, – сказала я.

Джинна казалась настороженной, недоверчивой.

– Надеюсь, что это – не очередная уловка, Алексис, потому что тебе не скрыться. И тебе, Харри, тоже. Дом окружен полицией.

– Так я и думала, – сказала я.

Подойдя к окну, я посмотрела на двор. Там находились детектив-инспектор Лэнгдейл, два его помощника и сотрудники гражданской гвардии. Они шли сюда, чтобы арестовать нас, бросить в тюрьму, разлучить. Но мы с Харри пережили немало разлук. Мы переживем и эту. Внезапно я ощутила сильную усталость и, как ни странно, чувство покоя.

Повернувшись, я улыбнулась Харри. Ему придется запомнить эту улыбку на некоторое время…

В июле 1981 года потрясающе красивая пара ела ленч на прикрытой тентом веранде ресторана "Эден Рок" в Антибе.

Веранда, нависавшая над ослепительно голубым Средиземным морем, имела репутацию места, где летом можно застать самых фотографируемых людей мира, настолько привыкших видеть друг друга в непосредственной близости, что это нагоняло на них скуку. Они редко поднимали глаза, чтобы посмотреть на кого-то.

Однако сейчас посетители еле заметно поворачивали головы в сторону появившихся здесь двух темноволосых людей… высоких, элегантных, загорелых, с капельками морской воды на коже. На мужчине был белый махровый халат от Шарве, на женщине – надетое поверх бикини белое сари, доходящее до щиколоток. Они подняли хрустальные бокалы с "Домом Периньоном", пристально глядя в глаза друг друга. Казалось, что они не слышат относившиеся к ним приглушенные реплики.

– …убийство… инцест… ужасный скандал… красавица… тюрьма… такие порочные… Господи, они поженились… влюблены…

Алексис и Харри потягивали шампанское и улыбались.