Безумные мечты

Глава 6

Нет, любовью лучше было бы не заниматься. Мадлен поняла это, еще не успев до конца раздеться. Не следовало приглашать Престона провести с ней ночь. Теперь, при свете дня, когда он сидел напротив с чашкой кофе, она ругала себя за то, что вчера не придумала других способов, как провести ночь.

К примеру, почему она не позвонила на какую-нибудь радиопрограмму, в течение всей ночи поддерживающую связь со слушателями? Или не взяла напрокат несколько видеокассет, что-нибудь эдакое слезливо-сентиментальное, или, наоборот, пару хороших детективов? Могла бы на такси поехать на Вест-стрит, присмотреть в секс-шопе что-нибудь новенькое, например, латексный фаллос на батарейках…

Мадлен нервно рассмеялась – и снова пригубила крепкий горячий кофе.

– С тобой все в порядке? – встревоженно спросил Престон.

В ответ она устало провела рукой по лбу:

– Похоже, я начинаю сходить с ума…

– Не вини себя, это моя…

– Нет-нет, – прервала она его, – пожалуйста, давай не будем возвращаться к этой теме.

– Конечно. Я вовсе не хотел…

– Который час?

– Почти восемь.

– Господи, он ведь будет здесь с минуты на минуту! – в ужасе воскликнула Мадлен.

Ее собранный чемодан уже стоял у двери. На Мадлен был легкий льняной костюм. Этим утром ей понадобилось чуть больше косметики, чем обычно: встав с постели, она вздрогнула, увидев в зеркале темные круги под глазами.

– Я буду скучать по тебе, – Престон взял ее за руку.

Мадлен кивнула, попыталась слабо улыбнуться и подумала, что хорошо бы найти какой-нибудь предлог, чтобы выпроводить его, пока не появился Рэнсом. Сейчас, именно сейчас… Но она не решалась, боясь обидеть Престона еще больше.

Любовником Престон оказался неплохим, пусть и слегка сдержанным. Он был очень внимательным и старался доставить ей удовольствие.

– Но, дорогая, почему? – отчаянно воскликнул он вчера, когда Мадлен предложила немного поспать. – Я ведь знаю, что ты не… Позволь мне…

– Нет-нет, пожалуйста, не надо! По крайней мере не сегодня. Не обижайся, Престон, это не твоя вина Я просто не могу сейчас по-настоящему расслабиться.

Пожалуйста, не надо, прошу тебя. Я буду чувствовать себя ужасно…

– Ну, в данный момент чувствую себя ужасно я – возразил он. – Ужаснее, кажется, не бывает. Я хотел…

– Послушай, мне не надо было просить тебя оставаться со мной сегодня ночью, только и всего. – И, пытаясь смягчить боль, которую она причинила ему, Мадлен солгала: – Я рада уже оттого, что ты сейчас рядом, Престон. Твое присутствие значит для меня так много…

Разумеется, после таких слов бедняге не оставалось ничего другого, как остаться с ней на всю ночь. Наливая себе вторую чашку кофе, Мадлен решила, что Престон, наверное, был ужасно озадачен и разочарован ее поведением. Ища забвения, успокоения от всех свалившихся на нее жизненных невзгод и неурядиц, она подошла к нему, обняла за шею и поцеловала в губы – нежно и страстно. Но уже когда он нес ее на руках в спальню, она неожиданно осознала, что не хочет оказаться в постели с Престоном. Она испортила настроение родственникам вечером, но объяснить причину своей депрессии Престону не смогла бы ни за что на свете. Ей было ужасно стыдно…

Господи, как же она ненавидела Рэнсома! Как никого и никогда в жизни. Тогда, в Moнтедоре, ему удалось превратить ночь в дешевом номере отеля в волшебство, сказку… А без этой испепеляющей душу, первобытной страсти, которая оказалась сильнее доводов рассудка, без дикого желания, заставлявшего забыть о чувстве времени и пространства, секс становился постыдным занятием, банальным способом убить время. Совершая медленные, неловкие движения в постели с Престоном, Мадлен отчетливо осознала это. Неужели до встречи с Рэнсомом все было иначе?

Когда отступать было уже поздно, Мадлен ясно поняла и то, что вовсе не хочет Престона – не хочет подарить ему нежность и ласку, не стремится отдать ему себя всю, стать его частью, слиться с ним, забыть обо всем на свете. А если она не могла упиваться забвением, глядя в его глаза и находя в них ту же страсть и желание, – тогда зачем она с ним? Мадлен ни на минуту не забылась с Престоном, не отдалась любовной истоме и желала только, чтобы все это побыстрее закончилось.

«Бедный Престон», – подумала она, вспоминая пережитое ночью и даже не мечтая снова обрести потерянное в Монтедоре душевное равновесие. Мадлен посмотрела на часы и испугалась: стрелки показывали ровно восемь. Рэнсом придет с минусы на минуту!

«Бедная я», – подумала вдруг Мадлен. Она поморщилась, чувствуя отвращение к собственной персоне, и снова отпила крепкою горячего кофе.

О да, в этот момент она ненавидела Рэнсома. Зачем он открыл ей самое себя? Что же теперь Престону делать с такой женщиной, как она? Она, пожалуй, предпочла бы ничего не знать об этой стороне своей натуры. Мадлен была готова убить Рэнсома! А она-то, наивная, надеялась, что его уже давно убили в Монтедоре! Или по крайней мере ранили. Или посадили в тюрьму… Он вполне заслужил все это за то, что соблазнил ее тогда и навсегда лишил душевного покоя и равновесия.

Она так и подскочила, когда в холле раздался звонок домофона.

– Не беспокойся, дорогая, я открою, – с необычайной услужливостью произнес Престон и в одно мгновение сорвался с места.

Как и предполагала Мадлен, это оказался консьерж, сообщивший о прибытии Рэнсома. Ей не оставалось ничего больше, как только бросить на ходу Престону:

– Скажи, что я буду готова через минуту! Спущусь вниз! – и быстро скрыться в ванной.

Когда она снова вышла, Престон с торжествующим видом сообщил:

– Он поднимется сюда.

– Сюда?!

– Да.

– Но зачем, Престон?

– Я пригласил его.

– Я не хочу видеть его в своем доме!

Престон недоуменно заморгал.

Только теперь Мадлен поняла, что ее реплика прозвучала несколько истерически. Она пояснила, стараясь говорить более спокойно:

– Не вижу в этом никакой необходимости. Зачем ему подниматься сюда?

В очередной раз чувствуя себя виноватым, Престон пробормотал:

– Боюсь, уже поздно. Он будет здесь прямо сейчас.

Мадлен прекрасно понимала, почему Престон пригласил Рэнсома подняться к ней наверх: хотел лишний paз показать ему, чья женщина Мадлен Баррингтон, кому она принадлежит, хотел утвердить свое право на нее, чтобы у Рэнсома не оставалось никаких сомнении на этот счет. Рэнсому потребовалась сотая доля секунды, чтобы оценить все происходящее в ее доме. Присутствие Престона в ее квартире в столь ранний час, его небрежно брошенные на стуле галстук и пиджак, две чашки с недопитым кофе на столике у окна…

На вежливое и слегка манерное приветствие Престона Рэнсом ответил коротким, безучастным кивком и спросил Мадлен:

– Всё? Мы можем идти?

– Да.

– Иди вперед, дорогая, – вмешался Престон. – Я сам закрою дверь.

Мадлен беспомощно посмотрела не него. Конечно, у Престона никогда не было ключа от ее квартиры, но она не хотела ставить его в неловкое положение, напоминая ему об этом вслух в присутствии Рэнсома.

– Думаю, будет лучше, если мы пойдем все вместе, – ответила Мадлен.

Кажется, ее ответ вполне понравился Престону, и он кивнул. Спускаясь вниз в кабине лифта, Мадлен и Рэнсом хранили гробовое молчание. Престон же не закрывал рта:

– Ты позвонишь мне, когда прилетишь, дорогая? И не забудь сообщить, когда будешь возвращаться, ладно? Надеюсь, ты ненадолго задержишься в этой ужасной стране. Ты ведь должна прилететь ко дню рождения своего отца, помни, дорогая.

Он все еще говорил, когда они вышли из дома.

– А вы, мистер Рэнсом, пожалуйста, смотрите за ней. Чтобы ничего – слышите? – ничего плохого с ней не произошло…

Рэнсом молча кивнул в ответ, подал чемодан Мадлен водителю лимузина, припаркованного рядом, и открыл дверцу, приглашая Мадлен сесть. Он едва взглянул на Престона и, посмотрев прямо в глаза Мадлен, язвительно улыбнулся:

– Пора прощаться.

Та бросила на него свирепый взгляд:

– Не хочешь оставить нас на минутку наедине?

– В самом центре Манхэттена?

– Садись в машину и жди меня, – отрезала она.

– Как вам будет угодно, миледи. – Рэнсом открыл дверцу с другой стороны и сел внутрь. Мадлен готова была поспорить, что он ехидно ухмыляется.

– Что ж, может, мне повезет, и какой-нибудь повстанец застрелит его, – пробормотала Мадлен себе под нос.

Престон улыбнулся, притягивая ее к себе.

Только ради Престона, желая поддержать его мужское достоинство, Мадлен настояла на этом прощании «наедине». Теперь же ей нужно было отвязаться от него побыстрее. И при этом, разумеется, ни слова о прошлой ночи. Стараясь держаться как обычно, сдержанно и спокойно, она произнесла:

– Ты еще не успеешь соскучиться, как я уже вернусь. Не волнуйся, все будет в порядке.

– Но я уже скучаю по тебе, дорогая! – вздохнул Престон. Его прощальный поцелуй, пожалуй, не был слишком страстным и долгим, но Мадлен все равно стало неловко: она помнила, что за ними наблюдал из окна машины Рэнсом.

– Пока! – бросила она Престону, выскальзывая из его объятий.

– Не забудь позвонить, когда будешь в Монтедоре! – повторил Престон.

– Хорошо, обещаю. – Мадлен посмотрела на открытую для нее дверцу машины. Водитель из приличия смотрел в другую сторону, дабы не смущать любовников.

Мадлен села в машину. Но минутное чувство облегчения от того, что она наконец-то простилась с Престоном, тотчас же было заглушено тревогой: она оказалась рядом с Рэнсомом. Он иронично посмотрел на нее поверх газеты, которую читал, уютно развалившись на широком мягком сиденье.

Твердо решив вести себя спокойно и не волноваться, Мадлен откинулась назад и поставила на сиденье, между собой и Рэнсомом, сумочку. Телохранитель постучал по стеклянной перегородке, отделявшей водителя от пассажиров, Мадлен обернулась, чтобы помахать рукой Престону. Машина тронулась с места, и уже через несколько минут они завернули за угол.

Господи, как же хотелось Мадлен в эту минуту любить Престона! Как бы она хотела забыть о присутствии рядом этого опасного человека, от одного только вида которого по всему ее телу точно пробегали искры электрического тока! Она вздохнула и уже в следующее мгновение совершенно забыла о Престоне.

– Итак, – лениво проговорил Рэнсом, переворачивая газетную страницу, – Престон, по-видимому, получил свое прошлой ночью?

Мадлен моментально разозлилась – от одного только его тона.

– Не твое дело!

– Эта ночь, как я вижу, улучшила его настроение в значительно большей степени, чем твое… – продолжал он. – Он всегда такой болтливый после бурной любовной ночи?

– А ты всегда суешь нос в чужие дела? Думаю, любовные отношения других тебя совершенно не должны касаться…

– А, так это у вас – любовные отношения? – Рэнсом с отсутствующим видом пожал плечами и снова уставился в газету. – Ну да, конечно, как мне сразу не пришли в голову? Ты ведь по крайней мере сказала ему свое имя.

Не в силах больше выносить идиотские замечания Рэнсома, Медлен огрызнулась:

– У тебя всегда такое отвратительное настроение, если накануне не было «бурной любовной ночи»?

Рэнсом оторвался от газеты, в глазах его вспыхнули злые огоньки.

– Почему ты решила, что у меня не было любовной ночи? Как раз была, и я провел ее просто великолепно. Рассказать поподробнее, мисс Баррингтон?

Мадлен раскрыла рот от удивления, потом, опомнившись, отвернулась и стала смотреть в окно.

– Не стоит, – сухо проронила она. И через несколько секунд неожиданно спросила: – Ты говорил ей обо мне?

– Ну как тебе сказать. Честно говоря, у нас оставалось не слишком-то много времени на разговоры. А если и оставалось, то говорили мы, конечно, не о вашей милости.

– М-м-м, – только и сумела выдавить из себя Мадлен. Она почувствовала, как закружилась голова: машина снова повернула за угол.

– Кроме того, – равнодушно продолжал Рэнсом, – не думаю, чтобы моей девочке было интересно выслушивать всякие глупые истории.

– Да-да, – рассеянно пролепетала Мадлен. Она дышала так, словно ее ударили в солнечное сплетение. Она снова посмотрела в окно, желая сейчас только одного – чтобы Рэнсом замолчал, чтобы снова начал читать газету и на какое-то время забыл о ее присутствии.

Через несколько мгновений она услышала, как шелестит газета. Повернувшись, Мадлен увидела, что он снова углубился в чтение – даже его лица теперь не было видно. Ничего не оставалось, как снова смотреть в окно. Чувствовала она себя ужасно глупо.

Ну разумеется, он спал с другими женщинами! Разве могло быть иначе? Почему же тогда она так изумилась его признанию? И почему известие о том, что прошлую ночь он провел с другой, причинило такую боль?

Закрыв глаза, Мадлен изо всех сил пыталась успокоиться. Странно – у нее было ощущение, будто кто-то присвоил себе то, что принадлежало ей одной. Она открыла глаза, но очертания предметов расплывались перед ней – опять кружилась голова. Мадлен зажмурилась и сжала зубы. Господи, она просто сходит с ума! А как безобразно себя ведет! Где ее гордость, приличия? От них не оставалось и следа, как только рядом появлялся этот человек. Нет, надо взять себя в руки и ни в коем случае не показывать, что ее волнуют его любовные истории. То-то бы он поднял ее на смех!

Да, не слишком-то хорошо она начала – вместо того чтобы держаться с достоинством и не обращать внимания на колкости Рэнсома, сама ему уподобилась! И почему только он так на нее действует? Но хватит, никому и никогда она не позволит издеваться над собой. Она все-таки Мадлен Баррингтон!

Окончательно решив не испытывать к мистеру Рэнсому ничего, кроме холодной ненависти, она взяла в руки «Уолл-стрит джорнэл» [3] и углубилась в чтение. Жаль только, что не могла понять ни единого слова из того, что там было написано.

Рэнсом не отрывался от газетных страниц до тех пор, пока они не подъехали к аэропорту. Черт побери! Он не понимал ни единого слова и тем не менее упрямо продолжал держать газету в руках, используя ее как преграду между собой и этой женщиной, – а иначе он бы уж точно не выдержал и, бросив ее на сиденье, тряс бы от злости, пока у нее не отвалилась бы голова. Искушение так поступить стало невыносимым с того самого момента, как она, высокомерно взглянув на него, погрузилась в чтение, совершенно, казалось, забыв о его присутствии.

Конечно, он не знал, чья это была идея – пригласить его сегодня утром подняться к ней в квартиру, однако цель приглашения была абсолютно ясна. Ее дружок хотел лишний раз показать ему, чья же именно Мадлен Баррингтон – ну а она, по всей видимости, намеревалась поставить его в известность о том, что какая-то там ночь в Монтедоре ровным счетом ничего не изменила в ее жизни. Рэнсом поежился. Сегодня утром ему понадобилось все его самообладание, чтобы не спихнуть этого Престона в шахту лифта. А сейчас… Сейчас терпения требовалось еще больше, чтобы не задернуть занавеску на стеклянной перегородке, отделяющей их от водителя, не бросить мисс Мадлен Баррингтон на сиденье и не сделать с ней все, что нужно. Уж тогда бы она забыла даже имя своего дружка…

«Давай обойдемся без имен», – сказала она ему тогда. Впрочем, почему она должна открывать свое имя первому попавшемуся незнакомцу, в дешевом номере отвратительного отеля где-то на краю света? Действительно, кто он такой? Никто. Он уже достаточно поработал с богачами и прекрасно знал, что некоторые из них сволочи… Он только ругал себя за то, что позволил себе чересчур увлечься этой мисс Мадлен Баррингтон. И был невероятно зол на нее за то, что обращалась она с ним как с деревенским дурачком. Поэтому, выходя сегодня утром из ее квартиры, он и чувствовал такую резкую, непереносимую боль.

Рэнсом изо всех сил старался не думать об этих двоих – о том, каково им было вместе в постели. Но боль не проходила. Перед глазами проплывали любовные сцены, когда он тупо смотрел в газету. Господи, ну что там у них могло быть, у Мадлен и этого придурка? Какую ночь провели они? Такую же страстную, пламенную, нежную и головокружительную до безумия, как тогда, в Монтедоре? До конца жизни не сможет он забыть этой ночи. Нет, скорее всего так у них не было. Не могло быть. Престон не походил на человека, который мог вдруг полностью забыть обо всем на свете – и отдаться чувствам. Но, с другой стороны, ведь и Мадлен не показалась ему эдакой секс-бомбой, когда он впервые увидел ее… Однако, когда пришло время, она внезапно оставила скромность и сдержанность – и отдалась любовным утехам, как никакая другая женщина на всем белом свете.

Рэнсом изо всех сил пытался не думать о том, как те двое проводили время в постели. Ублажая один другого до умоисступления? «Перестань! – твердил он себе снова и снова. – Посмотри лучше, что там пишут на спортивной странице…»

Еще тогда, в Монтедоре, он понял, что она отнюдь не неопытная девственница, не зеленая школьница. Чего же тогда он хочет? Ведь не думал же он, что она уйдет в монастырь или решит не встречаться с мужчинами после единственной их ночи? Глупо, но Рэнсом чувствовал, будто у него отняли что-то, принадлежащее только ему, и больше никому на свете. Однако она помолвлена с этим противным типом. Или почти помолвлена. Так что же он так возмущается, что она с ним спит? «Черт с ними, с этими спортивными страницами! Лучше посмотреть раздел фельетонов…»

Она вздохнула после того, как помахала этому типу рукой на прощание, и это пронзило Рэнсома в самое сердце. Неужели она к нему неравнодушна?

«Перестань, перестань об этом думать…» Надо сосредоточиться. Нельзя поддаваться собственным чувствам и влечению к этой женщине. Он уже несколько раз видел, что становилось с его приятелями, сходившими с ума от безнадежной любви. Он всегда жалел их, считая, что ни одна женщина в мире не стоит страданий, которые испытывали бедолаги. Конечно, секс – штука хорошая, но только когда занимает в жизни не больше места, чем необходимо. Гвен прекрасно чувствовала это – и именно это ценил он в ней больше всего. Итак, хватит, пора заняться делом.

Ради самоуважения, ради всей своей жизни – он не позволит этой дамочке издеваться над ним и унижать его. Ни за что!

Водитель припарковал машину у входа в аэропорт, выгрузил вещи, попрощался и уехал. И Мадлен, и Рэнсом твердо решили вести себя подобающим образом, пока будут идти от места стоянки машины до секции проверки документов – она находилась всего в сотне ярдов.

– Мне, пожалуйста, место для некурящих, – обратилась Мадлен к служащему аэропорта, взявшему у нее на проверку паспорт.

– А мне – в салоне для курящих, – заявил Рейсом, протягивая свои документы.

Так как служащему было ясно, что эти двое летят вместе, он уставился на них, решив подождать, пока они согласуют вопрос между собой.

– Я не собираюсь сидеть в салоне для курящих в течение всего рейса до Монтедоры. – Весь вид Мадлен говорил о том, что уступать она не намерена.

– А я не собираюсь лишать себя удовольствия выкурить сигарету-другую в течение нескольких часов.

– Но ведь ты, если захочешь покурить, вполне можешь пойти на пять-десять минут в салон для курящих, – не сдавалась Мадлен.

– Очень разумное предложение, сэр, – обратился к Рэнсому служащий. – Многие наши пассажиры…

– Может, леди, вы мне еще прикажете подержать ваше пальто или пойти приготовить для вас ванну? – язвительно произнес Рэнсом.

– Интересно, а как ты обычно поступаешь, когда нанимаешься на работу телохранителем? – сухо поинтересовалась Мадлен – Всех своих работодателей подвергаешь опасности заработать рак легких, эмфизему и еще бог весть что для того только, чтобы удовлетворить свою потребность в никотине?

– Я давно уже не нанимался ни к кому телохранителем. Но когда это было, то…

– А если ты еще к тому же давно не практиковался, тогда зачем устроился на работу к моему отцу? Он-то убежден в том, что у тебя высокая квалификация…

– Мои клиенты еще никогда на меня не жаловались, мисс Баррингтон. – Голос Рэнсома стал ледяным. – К тому же они вели себя прилично, и мне не требовалась очередная сигарета всякий раз после того, когда они открывали рот… А что касается меня, то я…

– Как ты смеешь обвинять меня…

– …самый лучший специалист из всех, с которыми ты когда-нибудь имела дело, поэтому…

– …в собственных слабостях и пагубных привычках!

– …не смей меня оскорблять!

Выпустив всю накопившуюся ярость, они внезапно замолчали и какое-то время смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

– Простите, так все-таки – для курящих или для некурящих? – решился наконец нарушить молчание служащий.

Глубоко вздохнув, Рэнсом вежливо и спокойно ответил:

– Для мисс Баррингтон, пожалуйста, место в салоне для некурящих. А для меня – в салоне для курящих, – и, бросив быстрый взгляд на Мадлен, добавил: – И как можно дальше от нее.

Глубоко вздохнув, Мадлен заметила, обращаясь служащему:

– Почему бы вам не пристегнуть этого невоспитанного типа к крылу самолета, чтобы остальные могли лететь спокойно…

Служащий и Рэнсом молча уставились на Мадлен.

Словно не замечая вывески, запрещающей курение, Рэнсом зажег сигарету.

– Хочешь верь, хочешь нет, но до того, как я встретил тебя, я выкуривал по четыре сигареты в день.

– Ты имеешь в виду до вторника?

– Нет, до Монтедоры.

– О-о-о…

– А во вторник мне пришлось выкурить восемь сигарет. – Он кивнул на только что зажженную сигарету и добавил: – А это уже восьмая за сегодня…

– Думаю, тебе следует заняться на досуге вязанием, – холодно ответила Мадлен. – Говорят, успокаивает нервы…

– Ну а я думаю, не надо было соглашаться на эту работу…

– Ну, знаешь ли, сейчас уже поздно отказываться.

– Рэнсом взял у служащего талон на посадку.

– Точно, Мэдди, – неожиданно мягким тоном согласился он.

Их взгляды встретились. Первый раз за все это время Мадлен подумала о том, что, вероятно, причинила ему сильную душевную боль. Хотя вряд ли: она еще не встречала более толстокожего типа. Его отношение к той ночи, проведенной с ней, как и к сексу вообще, казалось свободным и непринужденным, так что скорее всего он не придал большого значения их встрече в Монтедоре.

А все, что он говорил ей в течение двух последних дней, свидетельствует только об уязвленной гордости. И ни о чем больше.

Тем не менее Мадлен впервые попыталась представить, что бы чувствовала она сама на месте Рэнсома, если бы он убежал от нее утром, даже не попрощавшись, исчез после бурной любовной ночи без всяких объяснений.

– Мистер Рэнсом, – обратился к нему служащий, заставляя тем самым отвести его взгляд от Мадлен, – согласно международным правилам, я должен осмотреть ваше оружие.

– О да. – Рэнсом снова повернулся к Мадлен, однако на сей раз выражение его лица было абсолютно бесстрастным. – Это займет не много времени. Может, тебе стоит пока пройти паспортный контроль и подождать меня там?

К великому облегчению Рэнсома, Мадлен на сей раз согласилась с его предложением, а не бросилась снова с ним спорить. Он с улыбкой обернулся к служащему, который уже звонил кому-то из начальства – чтобы те пришли проверить оружие. Через несколько минут Рэнсому вручили специальную карточку – он должен был надлежащим образом ее заполнить и вложить в уже проверенный багаж вместе с двумя незаряженными револьверами. Будучи лицом частным, он не имел права провозить оружие в салоне пассажирского лайнера.

Еще утром он решил прекратить словесные баталии с Мадлен – однако смог продержаться лишь до того момента, пока она не заговорила своим самоуверенным, почти командирским тоном – как будто ей и впрямь весь свет должен подчиняться! Разумеется, работай Рэнсом на другого клиента, он бы как миленький согласился сидеть в салоне для некурящих, а желая покурить спокойно вышел бы в другой салон. Однако уже сама приказная манера, в которой обратилась к нему Мадлен, и то, что она даже не поинтересовалась, где предпочел бы сидеть он сам. возмутили его до глубины души и подтолкнули к тому, чтобы подразнить ее, позлить, заставить лишний раз выказать свой отнюдь не ангельский нрав.

Документы и бумаги Рэнсома были в полном порядке – он уже чуть ли не наизусть знал порядки в международных аэропортах, – поэтому проверка оружия прошла довольно быстро. Пройдя паспортный контроль, он увидел Мадлен, погруженную в чтение «Экономист» [4] и спокойно потягивающую фруктовый сок. Заказав себе черный кофе, Рэнсом сел рядом с ней. Если он и успел к чему-то привыкнуть во время работы в Секретной службе и что ценил, работая в «Марино секьюрити», так это авиапутешествия первым классом. Разумеется, дорогие полеты казались чем-то совершенно естественным для членов семьи Баррингтон, однако Рэнсом вырос отнюдь не в роскоши – а потому и не мог относиться к ним как к чему-то естественному и само собой разумеющемуся.

– Веракрус пришлет за нами в аэропорт машину с шофером, – объявил Рэнсом Мадлен, когда та, закончив чтение журнала, отложила его в сторону.

Она холодно посмотрела на него:

– Ты хорошо его знаешь?

Рэнсом пожал плечами:

– Нет, мы с ним, конечно, не близкие приятели, если ты это имеешь в виду. Однако я знаю о нем довольно много – так как работал на него.

– Судя по твоему тону, он не очень-то тебе нравится, – задумчиво произнесла Мадлен.

– Ты мне тоже не слишком нравишься, однако это, как видишь, нисколько не мешает мне выполнять свою работу, – довольно грубо ответил Рэнсом.

– Итак, – Мадлен, казалось, совершенно проигнорировала его замечание, не желая вступать с ним в конфликт, – насколько я понимаю, ты числишься экспертом по Монтедоре в компании Джозефа Марино?

Рэнсом покачал головой:

– Нет, я эксперт по вопросам, связанным с личной безопасностью сеньора Веракруса и с безопасностью президентского дворца. А эксперты-аналитики по Монтедоре занимаются тем, что консультируют иностранных инвесторов по вопросам экономической и политической ситуации как в Монтедоре, так и в Южной Америке вообще. Один такой парень подробно инструктировал меня перед этой поездкой.

– Понятно. Ты говорил, что давно уже не работал телохранителем, – уточнила Мадлен. – Значит, ты прежде всего советник по вопросам безопасности?

– Именно. – Рэнсом допил кофе, в глубине души недоумевая, что это вдруг она проявляет такой интерес к его персоне. И вдобавок разговаривает с ним так вежливо… – Я аналитик и практик одновременно, то есть специалист, который не только дает конкретные указания и рекомендации, но и берется за реализацию проектов, связанных с безопасностью частных лиц, компаний и организаций.

Мадлен чуть нахмурилась:

– Но ты не эксперт по Монтедоре! И к тому же не близкий приятель президента, как думала я раньше. И не телохранитель. Так?

– До работы в «Марино секьюрити» я довольно долго проработал в Секретной службе.

Та работа приносила ему большое удовлетворение. Рэнсому казалось в те годы, что, будучи телохранителем у отдельных частных лиц (довольно важных и заметных персон!), он в каком-то смысле и «охраняет», стоит на страже всей политической системы Соединенных Штатов.

Мадлен кивнула, все еще не переставая хмуриться:

– И все же почему Джозеф Марино рекомендовал именно тебя, когда к нему обратился за помощью мой отец?

Да, Рэнсом предвидел, что рано или поздно она задаст ему этот вопрос. С самого начала знакомства с ней он понял, что голова у Мадлен Баррингтон работает неплохо, – она занимала высокое положение в компании своего отца не только благодаря родственным связям.

Конечно, он мог солгать – но вот как раз ей он лгать не хотел. Он мог сказать, что это не ее дело, – но и это было бы неправдой, потому что это касалось ее напрямую, ведь как-никак он был ее телохранителем и именно в его руках находилась сейчас ее жизнь. Он пожал плечами и глубоко вздохнул.

– Дело в том, что… Ну, одним словом Джо – я имею в виду, Джозеф Марино – подумал, что будет лучше, если я на какое-то время уеду из страны.

– Не понимаю. Объясни, пожалуйста.

Конечно, это не тот эпизод из жизни Рэнсома, которым он мог гордиться. Наоборот, он бы с радостью его скрыл. Он прекрасно понимал, что своим проступком отчасти запятнал репутацию своей компании, и его вполне могли бы за это уволить. Но Рэнсом являлся одним из лучших служащих в «Марино секьюрити», да и Джозеф Марино был слишком привязан к Рэнсому.

– Марино считает, что мое временное отсутствие поможет поскорее замять одну довольно щекотливую ситуацию.

– Что значит «щекотливую ситуацию»?

Рэнсом поежился и снова потянулся в карман за сигаретой – хотя рядом и висела табличка, запрещающая курение.

– Я… гм…

– Ты – что? – не уступала Мадлен.

Рэнсому было ужасно стыдно говорить ей об этом. Дурацкий, необдуманный поступок! И хотя еще недавно ему казалось, что ненавистнее Мадлен Баррингтон нет женщины на всем белом свете, теперь он почем-то боялся пасть в ее глазах. Смущенный собственной глупостью, он выпалил:

– Я здорово врезал одному своему клиенту.

Изумление, отразившееся на лице Мадлен, сделало ее на какое-то мгновение совершенно непохожей на саму себя, холодную и невозмутимую.

– Ты ударил своего клиента?!

Рэнсом кивнул и глубоко затянулся.

– Понимаю, это была большая ошибка с моей стороны.

– Нет, я, конечно, знала, что у тебя ужасный характер, но не до такой же степени… – В полной растерянности от услышанного, Мадлен не спускала с него глаз. – Как же ты мог сделать такую глупость?

Рэнсом кисло улыбнулся – несмотря на собственный стыд, видеть рядом с собой Мадлен искреннюю, пусть и негодующую, было гораздо приятнее, чем лицезреть ее равнодушие и надменность.

– Именно эти слова я услышал и от Джо.

– Кого ты ударил?

– Доби Дьюна.

– Рок-звезду?

– Именно.

– Такой тощий, который всегда носит кожаный костюм, расстегнутый до… – Она замолчала и провела рукой чуть ниже пупка. – Ему ты врезал?

Рэнсом кивнул.

– И здорово ему досталось?

– Да нет, не очень. Я стукнул его несерьезно. Но гордость его была задета довольно сильно. А эти раны самые страшные, как ты понимаешь…

– Понимаю. – Она опустила глаза, не в силах выдержать его взгляд. – Но зачем тебе понадобилось с ним драться?

– Хороший вопрос, Мэдди. К сожалению, у меня нет на него такого же хорошего ответа. А как раз ответ мне и необходим – для того, чтобы развязаться с многочисленными юристами и адвокатами Дьюна. Иначе долго придется мыть полы тюремной камеры…

– Но что же произошло?

Рэнсом стряхнул пепел с сигареты и посмотрел Мадлен прямо в глаза. Внезапно он с удивлением заметил, что они покраснели, как будто она провела бессонную ночь. Да, наверное, неплохо порезвилась со своим дружком. Одна только мысль о том, что Мадлен могла заниматься любовью с кем-то другим, в одно мгновение изменила его настроение. Он вдруг почувствовал себя агрессивным, готовым в любой момент взорваться – точь-в-точь как в тот день, когда ударил Дьюна…

– Ты сегодня выглядишь не так хорошо, как всегда, – заметил он.

– Я прекрасно понимаю твое желание сменить тему разговора, – невозмутимо ответила Мадлен. – И все же… Чем ты занимался, работая с Доби Дьюном?

Он улыбнулся, польщенный неожиданным живым интересом, который она проявляла к его персоне.

– Недавно он приобрел огромный участок земли с домом на побережье Калифорнии. Бассейн, студия звукозаписи, великолепно оснащенные рабочие кабинеты… Ты ведь знаешь, звезд всегда преследуют толпы людей, некоторые им угрожают, постоянно надоедают. Доби Дьюн хотел, чтобы в своем новом доме он чувствовал себя в полной безопасности. И вдобавок чтобы были какие-то запасные средства предосторожности на случай, если основные выйдут из строя. – Рэнсом пожал плечами. – Разумеется, это для меня совершенно обычное задание. Оно не должно было быть долгим, да и особо трудным.

– Но оказалось наоборот?

– Я не учел одного обстоятельства – самого Доби Дьюна. Отвратительный, вспыльчивый, нахальный тип, постоянно сквернословил, провоцировал окружающих. И все сходило ему с рук – благодаря славе и, конечно, огромным деньгам.

– Мистер Рэнсом, теперь-то я начинаю понимать. Вас лучше никому не провоцировать.

Она посмотрела на него с сочувствием, и он почувствовал к ней почти симпатию.

– В том-то и дело. Однако моя вина в случившемся ничуть не меньше его собственной. Если не больше. Я ведь профессионал, а он легкомысленный недоумок гитарист, у которого слишком много денег и слишком мало мозгов. – Рэнсом тяжело вздохнул, вспоминая. – Однажды он… В общем, довел меня. Я был жутко взвинчен.

В состоянии «жуткой взвинченности» Рэнсом находился уже со времени своего возвращения из Монтедоры, однако ему не хотелось говорить об этом Мадлен.

– И что произошло?

– У Дьюна была подружка, которую он постоянно оскорблял и унижал при посторонних; видимо, это доставляло ему какое-то садистское удовольствие. Я уверен, что, когда они оставались наедине, он ее даже бил, но я никогда… – Рэнсом снова нервно пожал плечами, пытаясь успокоиться. – Ну а когда он перешел уже всякие границы и начал орать на нее, обзывая как попало в моем присутствии и присутствии еще как минимум десяти человек, я высказал все, что думал о нем.

– Да, но…

– Прости, Мадлен, дай договорить. Я не просто покритиковал его или сделал замечание – я совершенно вышел из себя. Ну а потом и он рассвирепел и ударил меня. А я, – закончил Рэнсом, изо всех сил сжимая кулаки, – я ударил его в ответ.

– Но ведь все-таки он ударил тебя первым, – горячо возразила Мадлен. – Конечно…

– Дела мои плохи, Мэдди. Я находился в тот момент в его доме, вмешался в семейную ссору по собственной инициативе – а кто я такой? И наконец, я первым его оскорбил.

– Но ведь ударил-то тебя первым он!

– Он всего-навсего тощий певец-гитарист, а я хорошо тренированный боец. Я его пощечину едва заметил, а от моего удара он перелетел через всю комнату, и у него потекла кровь.

– А-а-а, – медленно кивнула Мадлен, – понимаю…

– Его личный секретарь связался с адвокатами еще до того, как я вышел из этого проклятого дома.

– О Господи… Так, значит, он собирается с тобой судиться?

– Именно это обсуждают юристы Доби Дьюна и нашей компании. А Джо чуть с ума не сошел, когда я заявил ему, что не собираюсь извиняться перед Дьюном.

– Но почему бы тебе и в самом деле не извиниться? – удивилась Мадлен.

– Хотя бы потому, что я нисколько не жалею, что его ударил. Мне только очень жаль, что у моей компании теперь неприятности из-за меня.

– Но почему тогда…

– Ты пойми, дело не в том, что я не хочу извиняться перед ним, – Рэнсом невольно вздрогнул, – я просто не могу…

Несколько мгновений Мадлен неотрывно смотрела на Рэнсома.

– Понимаю, – сказала она наконец.

– Сама посуди, что мне было делать? Спокойно стоять и смотреть, как его несчастная девчонка плачет, пока он орет на нее и говорит такие вещи, которые ни один нормальный человек не посмел бы сказать женщине наедине? Кроме того, я привык отвечать ударом на удар. Если он не хотел драки со мной, ему не следовало начинать первому. – Рэнсом погасил сигарету в блюдце. – Ну, я и сказал Джозефу Марино, что извиниться не смогу. А как раз в этот момент нам позвонил твой отец и сказал, что ищет кого-нибудь, кто бы сопровождал тебя в Монтедоре.

– С глаз долой – из сердца вон? – улыбнулась Мадлен. – Или же мистер Марино втайне надеялся, что неделя пребывания в Монтедоре сделает тебя кротким? И ты уже на все будешь согласен?

Рэнсом горько усмехнулся:

– Пожалуй, ты права. Он думал, что я буду ползать на коленях, только бы не ехать в эту страну… Из последней поездки оттуда я вернулся сам не свой…

– Тебе там не понравилось?

– Когда я вернулся оттуда полгода назад, то кидался на людей, как собака. У меня ужасно испортился характер, – медленно проговорил Рэнсом и увидел, как щеки Мадлен заливает румянец.

– М-м-м, – только и выдавила она из себя.

– Джо подумал, у меня аллергия на эту страну.

Мадлен не отворачивалась от него, но Рэнсому казалось, она очень хочет это сделать. Наконец она произнесла всего два слова – так тихо, что он едва расслышал их:

– Прости меня.

Глядя на ее расстроенное лицо, Рэнсом почувствовал, что верит ей, – хотя, скажите на милость, какие у него для этого основания? Он не знал, что ответить.

– Ну… – начал он, но в это время объявили посадку.

Мадлен быстро встала, взяла свои вещи и бросила Рэнсому:

– Увидимся в Монтедоре.

Она повернулась и пошла прочь – а Рэнсом стоял целую минуту, глядя ей вслед и удивляясь, как быстро прошла в нем злость.