Безумство храбрых

11

Прошел еще месяц. Теперь уже все инженеры знали, какую продукцию выпускает подземный завод. Об этом позаботились Баранников с Гаеком.

Однажды вечером в комнатушку Баранникова зашел бельгиец — староста общежития.

— Ну, как тут у вас потолок? — спросил он.— Да, пожалуй, вы правы, надо принять меры.

— Зачем, как вы однажды выразились, дразнить собак? — усмехнулся Баранников.

— Ну, если бешеных собак спускают с поводка, все равно плохо.

Баранников промолчал.

— Мы им делаем секретное оружие, с которым они собираются выиграть войну.

Баранников в разговор не вступал. Бельгиец продолжал:

— А тогда все, что сделали ваши русские для победы, пойдет прахом.— Он присел на кровать рядом с Баранниковым, помолчал и вдруг тихо рассмеялся: — Потомство за нашу работу здесь поставит нам памятники, не так ли?

— Как вы однажды выразились, главное — выжить,— безразлично произнес Баранников.

— Бросьте со мной играть! Вы что, хотите жить, получить крест от Гитлера и с этим крестом на шее вернуться на пепелище своего дома, сожженного нашими «фау»? Так? — спросил бельгиец, и глаза его загорелись, злобным огнем.

— А что я могу сделать? — безнадежно произнес Баранников, который совсем не торопился вступать с ним в открытый разговор.

Бельгиец, может быть, целую минуту смотрел на Баранникова и молчал. Потом неожиданно спросил:

— Вы что, не русский?

— Почему? Русский.

— Мои товарищи поручили мне поговорить именно с вами.

— О чем?

— Что значит — о чем! О том же.

— Не понимаю.

— Бросьте! — Бельгиец встал и заходил по комнате — два шага к окну, два обратно.— Мы потребуем, чтобы нас вернули в обычный лагерь. Нигде не сказано, что мы обязаны работать именно в этом аду.

— Отсюда живыми не выпускают никого,— спокойно сказал Баранников.

Бельгиец остановился:

— Это не больше как сказка для трусливых.

— А если не сказка?

— Значит, вы будете спокойно делать «фау»?

— Не знаю.

— Я и мои товарищи имеем совершенно ясно сформулированные приговоры их собачьих судов. Заключение и его срок. У нас есть все основания протестовать против того, что нас заслали в это подземелье.

— Лично я никакого приговора не имею.

— И думаете за это спрятаться?

Баранников промолчал.

Бельгиец постоял перед ним и направился к двери.

— Я приходил к вам насчет потолка. Я потребую, чтобы сделали ремонт. Спокойной ночи! — Бельгиец ушел, резко хлопнув дверью.

Это неожиданное посещение взбудоражило Баранникова. Еще во время разговора его подмывало заговорить с бельгийцем откровенно, но так внезапно возникший и такой опасный разговор настораживал. «Чего же он хотел? — напряженно думал Баранников.— Чтобы я присоединился к их дурацкому и безнадежному протесту? Или он ждал моих предложений? Почему он так напирал на то, что я русский?..»

В эту ночь Баранников заснул только перед самым рассветом. Все думал о разговоре с бельгийцем. Нет, нет, проявляя осторожность, он поступает правильно. И в то же время Баранников был почти уверен, что бельгиец не провокатор. В конце концов, он решил посмотреть, как будут вести себя бельгиец и его товарищи дальше. А там видно будет. Когда на другой день Баранников поздоровался с бельгийцем, тот не ответил...

Уже кончалось лето сорок третьего года. Баранников все острее и мучительнее переживал свое бездействие. С другой стороны, он понимал, что в условиях такого лагеря быстро ничего сделать нельзя. Вот оборвалась тогда связь с центром, и до сих пор не удалось ее наладить. Все лето Баранников и Гаек терпеливо пытались найти ниточку связи с центром, хотя делать это теперь, когда они жили на поверхности, было необычайно трудно. Все их попытки ни к чему не привели. Связь с центром не мог восстановить и Стеглик. Есть ли он вообще, этот‘центр? Может быть, гестаповцы давно его разгромили?

Каждое утро, когда Баранников спускался в подземелье и слышал ровный гул работающего завода, у него до боли, сжималось сердце — он же знал, что этот ровный, ритмичный гул означает не что иное, как новые и новые летающие снаряды. Но что он может сделать, если он не знает даже, что за деталь изготовляется на его станках? Можно, конечно, выпускать детали с нарушением размеров, но это немедленно будет обнаружено. Ликвидируют его бригаду, и этим все кончится... Надо было собрать всю свою волю и заставить себя не торопиться, терпеливо выжидать и столь же терпеливо искать новые связи. Другого разумного пути не было.

Инженеры, объединившиеся вокруг бельгийца, тоже пока ничего не предпринимали. Баранников заметил, что среди них нет согласия, и решил попробовать еще раз поговорить с бельгийцем. Вечером зашел в его комнату. Бельгиец сидел за столом и что-то писал.

— А, русский? Чем обязан? — Бельгиец отложил карандаш и повернулся к Баранникову.— Впрочем, вы зашли очень кстати. Можете вместе с нами подписать ультиматум лагерному начальству.

— Что за ультиматум? — спокойно спросил Баранников.

— Мы отказываемся работать, объясняем причины и выдвигаем свои требования. Я как раз пишу текст ультиматума. Хотите послушать?

— Подождите. Не это надо делать.

— А что? — Глаза у бельгийца стали злыми.— Бороться?

— Да,— твердо ответил Баранников.— И мы, инженеры, можем нанести им большой урон. Мы...

— Хватит! — перебил его бельгиец.— Мне надоело это слушать от своих и убеждать их не превращаться в донкихотов. Мы свой путь избрали. Хотите с нами? Нет? Ничем не могу быть вам полезен. Мне нужно окончить ультиматум...— Бельгиец демонстративно взял карандаш.

Баранников, растерянный и разозленный, вышел из комнаты. Он проклинал себя за то, что пошел на этот неосторожный шаг и почти раскрылся перед бельгийцем.

Однажды утром, выйдя из барака, Баранников поджидал Гаека, чтобы стать с ним в пару, но в это время к нему подошел француз Шарль Борсак.

— Пойдемте вместе,— тихо сказал он.

И они пошли. Баранников чувствовал, что француз стал с ним в пару неспроста, и ждал...

Смотря вперед, Шарль Борсак тихо заговорил по-немецки:

— Я должен был связаться с вами товарищ Сергей, еще в лагере «Овраг», но запоздала связь. Вам привет от товарища Поля. Он уже на свободе.

Баранников, пораженный, молча смотрел прямо перед собой... Да, товарища Поля он знал по прежнему лагерю . Когда Баранников прибыл туда и начал понемногу осваиваться, одним из первых, с кем он познакомился, был француз товарищ Поль, сорокапятилетний парижский рабочий. Никогда не унывавший сам, он умел расшевелить самых отчаявшихся. Как-то, когда они уже достаточно подружились, Баранников вслух подивился его оптимизму. Товарищ Поль рассмеялся и спросил: «А разве это не главная обязанность коммуниста?»--и подмигнул. Это был очень опытный подпольщик. Находясь в лагере, он сумел организовать связь с товарищами, оставшимися на свободе. Он умудрялся время от времени получать даже газеты. «Я попал сюда случайно,— рассказывал он.— Влип в облаву. Здесь не знают, кто я. Сейчас мои друзья делают на это ставку. Они добиваются моего перевода в лагерь на территории Франции. А там до свободы — один шаг...» И действительно, месяца через два его увезли из лагеря. Прощаясь с Баранниковым, Поль сказал: «Не удивляйся, товарищ Сергей, если к тебе когда-нибудь обратятся от моего имени. Ведь у французов и русских сейчас одна задача, одна цель и одна борьба...»

И вот, оказывается, инженер Шарль Борсак связан с Полем. И все же Баранников решил в этом первом разговоре быть осторожным.

— Чего же вы хотите от меня? — спросил он тихо.

— Конкретные предложения есть у подпольной организации, которой руководит товарищ Поль.

— Где эта организация?

— Во Франции, в Бордо.

— Далековато.

— У меня с ней есть связь. Как раз вчера получил письмо...— Шарль Борсак помолчал, ожидая, что скажет Баранников.— Надо действовать, товарищ Сергей, верно?

Баранников чуть кивнул головой. Они уже подходили к заводу.

— Я найду предлог подойти к вам во время работы,— быстро проговорил Шарль Борсак, перед тем как свернуть в свою штольню.

Тотчас возле Баранникова появился обеспокоенный Гаек.

— Чего хочет от тебя француз?

— Действий,— кратко ответил Баранников.

— Не провокация?

— Нет. Он связан с человеком, которого я знаю.

Гаек удивленно посмотрел на товарища и пошел к своему рабочему месту.

Поляки уже работали. Рука у Антека была аккуратно забинтована. Увидев Баранникова, он улыбнулся ему:

— Доброе утро, пан инженер.

— Доброе утро, пан рабочий,— ответил Баранников.

Антек рассмеялся. Улыбнулись и два других поляка.

«Лед тронулся...»—подумал Баранников и пошел вдоль станков.

Шарль Борсак работал в смежном зале. Баранников видел его сидящим за ярко освещенным столиком. В этом цехе изготовлялись механизмы, состоявшие из сложно соподчиненных мелких деталей, и там работали токари и механики очень высокой квалификации. В обязанности Шарля Борсака входила проверка готовых механизмов. Он был специалистом по точной механике.

В середине рабочего дня Шарль Борсак пришел к Баранникову. Он принес какую-то небольшую деталь и во время разговора то смотрел на нее издали, отведя далеко руку, то подносил близко к лицу, то давал посмотреть Баранникову.

— Мы должны, товарищ Сергей, получить схематические чертежи «фау»,— быстро говорил француз.— Без этого мы слепые котята. Здесь, на заводе, есть инженер-немец, который должен достать нам эти чертежи, но я этого человека не знаю. Поль до сих пор не может сообщить мне его имя. Известно только, что этот инженер здесь.и что он ждет, когда мы установим с ним связь.

— Может, товарищ Поль тоже его не знает? — высказал предположение Баранников.

— Между прочим, какое впечатление производит на вас Рудольф Гримм? — спросил Борсак.

— Он дал мне санитарный пакет для токаря, поранившего руку. И это он сказал, что делает завод.

— Вот как? — Глаза француза оживленно блеснули под косматым навесом бровей.— Со мной он более замкнут. Не дальше как вчера он заговорил со мной по делу. Но то ли ему не понравился мой корявый немецкий язык, то ли еще что,— разговор был предельно сухим и кратким.— Шарль Борсак подумал и сказал:,—А вдруг это он? И, может, он сам ищет контакта с нами? Вот что, товарищ Сергей! Раз он с вами разговорчивей, попробуйте с ним связаться. Запомните, наш пароль к нему: «Любое время

года имеет свои прелести», и его ответ: «Так же, как и любой возраст человека». Что, если вам попробовать в обычном разговоре вставить к слову пароль? В конце концов, фраза о погоде сама по себе безобидна. Рискнем?

— Подумаю. Есть еще один немец. Его фамилия Лидман. Не знаете?

— Знаю. С этим я говорил не раз. У меня впечатление, что он просто хорошо понимает, к чему катится Германия, и поэтому начал запасаться нашими симпатиями.

— Такой тоже может пригодиться.

— Да, особенно когда выбор у нас невелик. Значит, рискнем?

— Подумаю. Я не люблю торопиться.

Шарль Борсак ушел к себе. Баранников остановился возле станка Антека и, глядя, как он работает, задумался о предложении француза. Нужно решаться. Связи с центром нет. Ждать, пока восстановится эта связь, и бездействовать нельзя. Маловероятно, что привет от товарища Поля был передан по приказу гестапо, да и Борсак не производит впечатления провокатора. В общем, надо решаться...

В цех, оживленно беседуя, вошли немецкие инженеры Лидман и Рудольф Гримм. Они направились к Баранникову.

— У нас возникла идея,— сказал, подходя, Лидман,— вернее, у коллеги Гримма. Речь идет о том, чтобы упростить изготовляемую вами деталь...— Лидман взял лежащий возле токаря чертеж и развернул его перед Баранниковым.— Изучение технологического потока показало, что в самое ближайшее время в результате освоения всех циклов производства тормозящим фактором могут стать несколько деталей, в том числе и ваша. Вот здесь.— Лидман показал чертеж.— Видите? Мы тут для резьбы вытачиваем стержень. А если этого не делать?

— А где же будет резьба? — спросил Баранников.

— Внутри конуса,— вступил в разговор Гримм, беря у Лидмана чертеж.— Головка, которая раньше навинчивалась на стержень, будет ввинчиваться в конус. Тогда весь узел будет значительно прочнее.

— А это не усложнит изготовление? — спросил Баранников.

— Наоборот, упростит,— ответил Гримм.— Весь вопрос в квалификации ваших токарей.

— Надо попробовать,— сказал Баранников,

Инженер Гримм посмотрел на часы:

— Я пойду в инструментальный цех и часа через два принесу сюда и новый чертеж и необходимый инструмент. Попробуем.

Немцы ушли. Антек, слышавший разговор инженеров, обратился к Баранникову:

— Не волнуйтесь, пан инженер, резьбу нанесем, как надо. Это для нас не новинка.

Гримм пришел только перед самым концом работы.

— Придется попробовать завтра,— сердито сказал он.— Инструментальщики оказались формалистами, требуют, чтобы наше предложение было официально утверждено дирекцией. Но я думаю, что сегодня же вечером на совете у шефа получу его... Немецкая аккуратность иногда становится чем-то вроде забора поперек дороги.

— Порядок есть порядок,— уклончиво высказался Баранников, страшно волнуясь, потому что в эту минуту он решил пойти на риск.

— Видите ли, коллега,— ответил Гримм,— бывает ситуация, когда темп работы становится самой главной целью. Причем целью не узко производственной или узко коммерческой, а государственной. И тогда все, что тормозит дело, следует устранять.

— Я понимаю, понимаю...— думая о пароле, сказал Баранников.

— Ведь глупо человеку, умирающему от жажды и добравшемуся наконец до оазиса, не давать пить, ссылаясь на то, что сырую воду пить опасно.

— Это верно,— улыбнулся Баранников, продолжая лихорадочно обдумывать, как бы так повернуть разговор, чтобы фраза о временах года не показалась странной.

— Как у токаря с рукой? — спросил Гримм.

— Все в порядке, спасибо.

Гримм оглядел цех и сказал:

— Когда я вижу этих несчастных людей, работающих в духоте, без света и воздуха, я утешаю себя только одной мыслью: что на фронте солдатам еще хуже, особенно в такую, как сейчас, холодную, дождливую погоду.

Баранников на мгновение затаил дыхание и затем как бы с иронией сказал:

— Любое время года имеет свои прелести...

Ни один мускул не дрогнул на лице Гримма, он продолжал вглядываться в сумрачную мглу цеха. Баранников уже готов был подумать, что пароль пролетел мимо, но в это время Гримм медленно повернулся к нему и, смотря в глаза, сказал:

— Так же, как и любой возраст человека...

Они долго молчали. Надо понять, что означали для них эти минуты. Еще недавно каждый из них мог думать о другом все, что угодно, а сейчас они оба знали: у них здесь одна общая судьба.

— Я давно жду вас,— тихо сказал Гримм.— Я уж думал, что связь потеряна. Кроме того, мне сообщили, что ко мне обратится француз.

— Это он передал мне пароль.

Гримм улыбнулся:

— Союзники и здесь?

В цех вошел Лидман. Гримм показал на него еле заметным движением головы:

— Этого остерегайтесь.

— Ну что, коллега, разве я не говорил вам, что инструментальщики потребуют визу доктора Гросса? — сказал, подходя к ним, инженер Лидман.

— Формалисты везде одинаковы,— ответил Гримм.— Вы будете сегодня на вечернем совете у шефа?

— Непременно.

— Поддержите меня?

— Конечно, коллега. Да это и не потребуется. Доктор Гросс сам ухватится за вашу идею.

Рев сирены возвестил об окончании работы. Немцы пошли к себе, а Баранников — в тот угол цеха, где обычно после работы собирались инженеры.

Домой Баранников снова шел в паре с Шарлем Бор-саком.

— Контакт установлен,— тихо сказал Баранников.

— Да ну? — излишне громко воскликнул француз и сжал руку Баранникову.— Замечательно! Замечательно!..