Безумство храбрых

19

В середине рабочего дня под землей завыла сирена тревоги. Появившиеся в цехах эсэсовцы приказали прекратить работу и по главной штольне выходить на поверхность.

Баранников шел вместе со своими токарями. Они испуганно смотрели на солдат, оравших, чтобы узники двигались быстрее. Не умолкая выла сирена, и эхо ее страшного голоса металось по подземелью,

— Спокойно, товарищи,— строго сказал полякам Баранников, хотя сам испытывал сильное нервное напряжение. Он догадывался, что начинается расправа за диверсию.

Измученные люди выходили на поверхность и в первую минуту останавливались. Как толчок в грудь, был для них первый глоток чистого воздуха. У выхода из главной штольни все время образовывалась пробка. В остановившуюся толпу, в которой был и Баранников, ворвались эсэсовцы. Они били заключенных автоматами в спины, изощрялись в скотской брани.

Солнце стояло в зените, но его застилал черный полог дыма от крематория, и солнце чуть проглядывало сквозь дым бледным диском. Заключенных гнали к подножию горы, где стояли две виселицы с качающимися от ветра петлями из белоснежной веревки. Заключенных построили в каре. Оркестр, разместившийся возле виселиц, играл бравурный марш. Чуть в стороне стояла группа эсэсовского начальства. Баранников увидел там и знакомого ему генерала СС Зигмаля. Заложив руки за спину, он наблюдал за построением заключенных.

Прозвучал свисток. Оркестр оборвал марш.

— Внимание, внимание! — протяжно крикнул комендант.

Эсэсовцы смотрели в сторону боковой штольни, где находился вход в тюремный бункер. Из черной дыры показалось шествие: впереди три автоматчика, за ними двое заключенных со связанными на спине руками, позади еще три автоматчика. Оркестр заиграл цирковой галоп. Когда процессия остановилась под виселицами, медный грохот оборвался.

Баранников вглядывался в лица обреченных — они были такие одинаковые. Голод, мучения, усталость и грязь сделали их похожими друг на друга. Баранникову показалось только, что один из них русский.

Из тюремного бункера вывели еще одного заключенного. Баранников узнал его—это был Вернер, друг Отто. Вернера провели туда, где стояло эсэсовское начальство. Конвоиры отошли в сторону. Низко опустив голову, Вернер одиноко стоял в нескольких шагах от генерала Зигмаля. Его почему-то несвязанные большие руки устало висели вдоль тела.

Комендант лагеря вошел в центр каре и, задрав голову, начал речь:

— Сейчас по приговору суда будут повешены саботажники. Один из них — немец, другой — русский. Знать имена этих негодяев не обязательно. Память о них развеется вместе с этим дымом.— Он показал на дым крематория и выразительно помолчал.— Эти типы попытались поднять руку на святое святых Германии — на ее военную мощь. Жалкие черви у ног великана! Они должны быть раздавлены! Немедленно раздавлены! — Накалив себя, комендант перешел на крик:—Мы сметем всех и каждого! Враг, где бы он ни прятался, будет найден! Мы заставим его захлебнуться в собственной крови! Мы прекрасно знаем, что эти два мерзавца были не одни! Мы знаем всех их сообщников — людей, потерявших разум и доверившихся червям. О них мы еще позаботимся. Чтобы вздернуть их всех на перекладину, времени нужно немного. Сегодня будут казнены эти двое.—Он сделал паузу и заговорил почти трагическим голосом: — У Германии, у нас, немцев, не может не вызывать гнева и стыда то, что один из этих мерзавцев по документам числится нашим соотечественником. Сейчас сама Германия уничтожит этого изменника, вступившего в сговор с агентом наших врагов — русским. Видите, вон там стоит человек,— с пафосом говорил комендант, показывая на Вернера.— Он немец, хотя и в одежде заключенного. Он был плохим немцем, он был коммунистом. Но у него было время подумать о себе, и он многое понял. Он нам сейчас докажет, что снова стал немцем. Заключенный Вернер, подойдите сюда.

Вернер шагнул в центр каре, высоко подняв голову. Баранникову даже показалось, что он улыбался. Неужели он оказался предателем?

Вернер остановился перед комендантом, смотря ему прямо в лицо.

— Заключенный Вернер, вы сейчас исполните приговор Германии. Я приказываю вам повесить этих мерзавцев.

Вернер неподвижно стоял перед комендантом и все так же в упор смотрел ему в лицо. Вокруг была немая тишина. Из трубы крематория вываливались клубы черного дыма.

— Вы что, не понимаете немецкого языка? — крикнул комендант.

После нескольких секунд могильной тишины все услышали громкий голос Вернера:

Я отказываюсь исполнить этот приказ.

Среди рядов заключенных пронесся шорох, будто метнулся порыв ветра.

— Взять его! Взять его! — закричал комендант.

Солдаты схватили Вернера под руки и потащили в тюремный бункер.

— Капо девятого сектора Вирт, ко мне! — приказал комендант.

Из строя вышел человек, худощавый, с большой головой. Он шел к коменданту почти парадным шагом. Комендант был уверен, что этот не подведет. Во время следствия он сам несколько раз допрашивал этого капо, и было ясно, что он очень дорожит своим местом и службой, что это преданный пес. На допросе он головой поклялся коменданту, что разыщет всех участников вредительства.

Когда генерал Зигмаль решил устроить эту показательную казнь, комендант сразу же предложил обязанности палача возложить на капо девятого сектора. Но генерал не согласился, сказав, что капо — это «почти наш человек».

Зигмаль хотел, чтобы эту роль сыграл запомнившийся ему русский инженер Баранников. Но против этого решительно восстал главный инженер Гросс. Он пригрозил даже, что телеграфирует фирме и потребует снять с него ответственность за планомерный выпуск продукции.

И тогда было решено использовать арестованного накануне немца Вернера, Его взяли по глухому доносу, и гестаповцы толком еще не знали, что он собой представляет.

На допросе Вернер держался вполне лояльно, уверял, что он давно забыл свою бывшую принадлежность к Коммунистической партии и что готов выполнить любой приказ лагерного начальства.

Однако комендант этому немцу не верил, и чутье не обмануло его. Сейчас, когда капо твердо шагал к нему, комендант не без торжества посматривал на генерала.

Капо Вирт остановился в трех шагах от коменданта. Сам генерал Зигмаль подошел к Вирту и властным голосом негромко произнес:

— Капо Вирт! Я приказываю тебе повесить преступников.

— Я отказываюсь выполнить этот приказ.

Откуда мог знать комендант, что капо Вирт пошел на эту собачью должность по приказу подпольщиков, действовавших в девятом секторе!

Вирта потащили в подземную тюрьму.

К обреченным ринулся сам комендант и человек двадцать эсэсовцев. Пока совершалась казнь, по строю заключенных неумолчно перекатывался грозный гул. Загремел оркестр, но тут же последовал приказ замолчать, и музыканты разноголосо оборвали веселую мелодию.

В наступившей тишине генерал Зигмаль приказал увести заключенных.

Колонны качнулись, каре сломалось. Заключенные строгими рядами, почти солдатским шагом проходили мимо виселиц. Спустя несколько минут серый людской поток поглотило подземелье...

К генералу Зигмалю подошел бледный комендант лагеря.

— Ну, видите? — спросил он устало.

— Я вижу, что вы не офицер войск СС! — взревел генерал Зигмаль.— Вы безрукая и безголовая баба! Даю вам неделю. Или вы наведете здесь порядок, или отправитесь со своей пустой башкой на фронт в качестве солдата.

Все покинули плац. Только музыканты, которым забыли отдать приказ, продолжали сидеть на своем месте, и на меди их инструментов нелепо весело сверкало солнце. Поднявшийся ветер разогнал черный дым, и мир вокруг залило добрым сиянием солнца. Нежную белизну излучал лежавший на горе снег. Казалось, что гора светилась.