Бичеватель

Глава 2

Около девяти вечера я добрался до дома в Малибу и вышел из автомобиля перед массивными железными воротами. Как и говорил Джордж Блум, около них в стену был вмонтирован телефон. Когда я поднес трубку к уху, прозвучал гудок и раздался женский голос.

– Мисс Доннер? – спросил я. – Это говорит Рик Холман!

– Рик! Как здорово снова тебя слышать! – В голосе послышался вздох облегчения, отчего он прозвучал почти истерически. – Сейчас открою ворота. Как поставишь машину в гараж, сразу поднимайся в дом, слышишь?

– Может быть, вы знакомы с каким-то другим Риком Холманом? – смущенно произнес я. – А я Рик Холман… не известный вам.

– Это Арлен. – Она интонацией подчеркнула имя и намеренно оживленно рассмеялась. – Ты же не разыгрываешь свою старую подружку.

– Если выпадет случай, я разыграю любую старую подружку, какая подвернется под руку, – сказал я. – Шутки в сторону! Как я мог тебя забыть, Арлен! Похоже, разреженный воздух Малибу вызвал у меня приступ амнезии.

– Похоже, Рик. – Когда женщина вешала трубку, в ее голосе все еще сохранялось неестественное оживление.

Я повесил трубку в ту же нишу в стене (куда ж еще?) и вернулся к автомобилю. Железные ворота бесшумно раскрылись, и я тихо въехал по крутой бетонной дорожке в круглый гараж. На металлическом поворотном круге уже стояли черный «линкольн» и кроваво-красный «БМВ», но между ними хватило места и для моего кабриолета. Внутренняя лестница привела меня в просторный холл, и тут на меня обрушился белокурый торнадо: из далекого проема напротив вырвалась блондинка, в мгновение ока преодолела разделявшее нас расстояние и повисла на моей шее.

– Рик, милый! – Голос блондинки звучал восторженно и очень громко. – Где ты пропадал столько времени?

– Пытался обрести разум, – пробормотал я, – и, кажется, только что опять его потерял.

Она прижалась к моей щеке и прошептала на ухо:

– Большое представление для Тео Олтмена! Он заявился внезапно и ошивается здесь уже полчаса. Не хочу, чтобы Тео догадался об истинной причине вашего приезда.

– Разумеется, – послушно шепнул я в ответ, – и на случай, если забыла, я пью бурбон со льдом.

Блондинка отступила на шаг. Я впервые рассмотрел ее по-настоящему и не пожалел. Длинные светлые волосы с медным отливом зачесаны к ушам и собраны на затылке в свободный узел. Большие небесно-голубые глаза под выразительными бровями светились живостью и умом. Полные губы сулили все виды чувственного наслаждения, известные и неизвестные. Черный свитер и узкие брюки обтягивали тело с удовлетворительным вниманием к подробностям фигуры. Высокие, полные груди выдавались вперед, словно холмы-близнецы, и были увенчаны сосками, которые так и просили, чтобы их ущипнули; крутые бедра плавно переходили в длинные полные ляжки.

– Если готов, – холодно сказала она, – идем в гостиную.

Я двинулся вслед за ней через холл, восхищаясь дразнящим покачиванием ее тугих ягодиц. Брюки на ней так тесно облегали упругие полушария, что были различимы даже смутные очертания ложбинки между ними. Я постарался вернуть разбежавшиеся мысли на менее опасную территорию.

Перед камином стоял долговязый тип, похожий на отвратительный обломок дерева, – очевидно, Тео Олтмен. Он был одет в синий клетчатый костюм и ярко-розовый свитер. Лицо долговязого совсем не гармонировало со слегка пижонской одеждой: оно принадлежало стареющему орлу, забывшему, что сезон спаривания давно закончился. Высокий лоб встречался с отступившей линией волос далеко на макушке. То, что осталось от волос, было длинным и черным. Холодные, полуприкрытые веками серые тусклые глаза широко расставлены – возможно, чтобы видели дальше большого крючковатого носа? Рот в лучшем случае напоминал щель мусорной ямы. Я машинально надеялся обнаружить в руке долговязого бич, но увидел всего лишь стакан.

Медная блондинка представила нас друг другу, затем многозначительно улыбнулась мне:

– Все еще пьешь бурбон, Рик?

– Хорошо, что не забыла, милочка, – с ответной понимающей улыбкой сказал я. – Судя по тому, как сидит на тебе эта одежда, ты все так же презираешь нижнее белье и другие подобные излишества.

Улыбка блондинки внезапно застыла, она быстро отвернулась и отошла к бару в другом конце комнаты. Олтмен медленно потягивал свой мартини, а его полуприкрытые глаза внимательно изучали меня из-за края стакана.

– Конечно… – Голос режиссера был тих и слишком тонок для его костистого тела. – Холман! Осторожный швейцар, улаживающий гнусные неделикатности, совершенные киномагнатами! – Рот Олтмена растянулся в каком-то подобии улыбки, и тонкие губы совершенно исчезли. – Воображаю, как вы заняты, бегая повсюду с проволочной метелкой и заметая грязь под ковры. Интересно, чья грязь привела вас в этот дом? Хотя что это я, будто подобное неизвестно!

Подошла Арлен с моим бурбоном, и в ее глазах промелькнул ужас.

– Никакой грязи, – небрежно сказал я Олтмену. – Я по-прежнему имею обыкновение навещать всех моих старых подруг, вот и все. Разве я мог отсутствовать так долго, чтобы Арлен перестала скучать по мне?

– Я всегда скучаю после твоего ухода, Рик, – подтвердила она. – Как-то в один ужасный вечер я проскучала целых тридцать минут! – Она сунула стакан в мою руку быстрым нетерпеливым движением, отчего зазвенели ледяные кубики. В следующий миг я почувствовал, как с пальцев стекает хороший бурбон.

– Я пришел на панихиду, – объявил Олтмен. – Возможно, несколько опередив события. Но всю будущую неделю я буду слишком занят, чтобы для чего-то выкроить время.

– Смените тон, Тео, – тонким голосом проговорила Арлен. – Флер вовсе не умирает.

– Ошибаетесь, милая. Ее время пришло. – Пять жутких секунд он стоял с закрытыми глазами, склонив голову набок. – Разве вы не слышите бой часов? На часах жизни Флер без пяти минут полночь. – Олтмен скромно пожал плечами. – У меня всегда было это странное экстрасенсорное предчувствие смерти – других людей, конечно.

– Несколько лишних перьев, – сказал я, – и никто не отличит вас от любого другого стервятника.

– Еще мартини! – Олтмен протянул блондинке пустой стакан. На миг мне показалось, что этим стаканом Арлен сейчас разобьет режиссеру голову, но, очевидно, она раздумала и направилась к бару. – До нелепости преданная девушка! – заметил Олтмен. – Я часто задавал себе вопрос, нет ли между ней и Флер каких-то особых, тайных отношений.

– Вы задаете себе слишком много вопросов, мистер Олтмен, – вяло отозвался я. – Хотя как сказать: грязный ум, который достался вам, очевидно, не пригоден для иных целей.

В глазах режиссера промелькнул огонек удовлетворения, и я понял, что ответная грубость входила в его планы. Пришла Арлен со стаканом мартини и, заметив, что Олтмен садится в кресло, затравленно посмотрела на него. Тео взял стакан, сделал маленький глоток и, перед тем как проглотить, покатал спиртное во рту.

– Еще слишком отдает вермутом, дорогая, но все-таки наметился определенный успех по сравнению с предыдущим. Кто знает! Если я пробуду здесь достаточно долго, то сумею научить тебя делать неплохой мартини.

– Жду не дождусь уроков! – фыркнула Арлен.

– Знаете, Холман, бедная Флер Фалез никогда не была актрисой. – Обращаясь ко мне, режиссер не сводил глаз с Арлен. – Когда в те стародавние времена Киган выкупил ее контракт у Джорджа Блума, она занималась тем, что вертела бедрами и обнажала грудь, и хотя не играла чистой порнографии, но подходила к ней очень близко. Единственный хороший фильм, в котором снялась Флер, – результат блестящего подбора актеров. Киган хотел, чтобы Флер играла самое себя, но даже с этим она не могла справиться. Затем муж Флер удачно утонул во время медового месяца – реклама появилась фантастическая! – и вдруг она стала звездой. И больше ей не нужно было пытаться играть. Очень кстати, потому что у Флер никогда не было способностей.

– Прекратите! – На скулах Арлен вспыхнули два ярко-розовых пятна. – Я не собираюсь стоять здесь и слушать…

Олтмен властно поднял руку, требуя тишины.

– Верх невоспитанности прерывать людей, пока они не закончили, дорогая. – Олтмен заставил ее замолчать, медленно повернув голову ко мне. – Думаю, именно поэтому под моим руководством Флер распадалась на части, пока, наконец, не закончила восемнадцатью месяцами пребывания в психушке. Моя настойчивость в желании добиться от нее хоть какой-то актерской игры оказалась для нее чрезмерной, так что она быстро нашла прибежище в безумии.

– Сколько раз вы посещали ее в лечебнице? – спросил я.

– Ни одного. – Он слегка зевнул. – Флер как жена и так называемая актриса была невыносима даже в нормальном состоянии. И я не мазохист, чтобы добровольно подчиниться бреду безумной женщины.

– Лжете! – От избытка чувств Арлен чуть не захлебнулась. – Ее талант актрисы тут ни при чем. Это вы упрятали Флер в больницу!

– Дорогая Арлен, – голос режиссера звучал совсем по-отечески, – конечно, Флер должна была изобрести какую-то правдоподобную историю, чтобы скрыть истинную правду. Всю жизнь она лгала всем, особенно себе. – Олтмен допил мартини, поставил бокал на стол рядом с креслом и встал. – Я только хотел слегка обрисовать вам перспективу, Холман. Если собираетесь, как и прежде, заметать ради Флер грязь под ковер, вам понадобится очень большой ковер. Кстати, – его губы снова исчезли, растянувшись в принужденной улыбке, – идея с возвращением Флер на экран не только смешна, но жестока. Можете передать это Джорджу Блуму.

Арлен изменилась в лице, словно увидев пришельца из Галеса.

– Как вы узнали? – Ее голос дрогнул. – Это тайна! Никто, кроме…

– В кино нет тайн, которые можно скрыть от меня, дорогая, – почти добродушно ответил Олтмен. – Но мне уже пора. Время, как говорится, не ждет. – Он демонстративно посмотрел на карманные часы. – Вижу, что на часах жизни Флер все еще без пяти минут полночь. В предстоящие дни я буду слишком занят, но, разумеется, пошлю цветы. Пожалуй, нечто драматично-сентиментальное: одну красную, слегка увядшую розу на длинном стебле, как вы думаете?

– Бичеватель? – невольно вырвалось у меня. – Кого же вы все время бичуете на самом деле, Олтмен? Любого, с кем вступаете в контакт, или самого себя? Этакий одинокий мазохист, принужденный к отчаянному садизму, потому что никто не хочет его хлестать! Олтмен так-таки и не нужен никому, никоим образом?

Лицо режиссера превратилось в застывшую маску.

– Вы же не предполагаете, что я задержусь тут, чтобы выслушивать ваш детский лепет? – Он направился к двери. – Откройте ворота, Арлен, и, пока вы этим занимаетесь, не сомневаюсь, что этот неряшливый человечек немедленно примется за работу, стараясь замести грязь.

– Подброшу вам мысль на обратную дорогу, Олтмен, – огрызнулся я. – Бесплатно! Когда стрелки часов вашей жизни покажут полночь, кто придет на ваши поминки, старина?

Олтмен не остановился., но его плечи немного напряглись, так что я мог надеяться, что мой блеф не прошел даром. Арлен последовала за режиссером в прихожую, а я заполнил паузу приготовлением нового бурбона. Через пару минут Арлен вернулась в комнату и скорчила выразительную гримасу.

– Никогда не замечала за собой склонности к насилию, – горячо начала она. – Но сегодня вечером мне много раз казалось, что, если кто-то вложит мне в руку подходящий тупой предмет, я проломлю Олтмену голову!

– С удовольствием помог бы расчленить тело и выбросить части в океан, – усмехнулся я. – В прежние времена ты была другой, Арлен, милая.

– В прежние времена? – На мгновение ее лицо приобрело непонимающее выражение, затем в глаза вполз осторожный свет. – Только необходимость сделала меня твоей старой подружкой, Рик Холман, но она только что вышла в дверь вместе с Тео Олтменом. Так что прошу: больше никаких непристойных шуток вроде этой или про отсутствие нижнего белья.

– А оно все-таки есть? – спросил я с интересом.

– Не твое собачье дело! – Арлен села на кушетку, сложив руки под грудями, – отчего они выпятились еще больше – и бросила на меня строгий, сугубо деловой взгляд. Сдвинутые ноги сжимали округлую выпуклость паха. – Меня беспокоит Олтмен, как, черт возьми, он пронюхал о Флер?

– Ты ожидала его?

Арлен покачала головой:

– Отвечая на звонок, я думала, что это ты. И пыталась его остановить, говорила, что Флер нет в городе, но он только смеялся, говорил, что знает правду и, если я не впущу его в дом, сразу известит газеты. Пришлось позволить ему войти, Рик. Он оттолкнул меня и ринулся прямо в ее комнату. К счастью, ночная сиделка – настоящий кремень – ничуть не испугалась. К Флер никого не впускают, включая меня. Даже Тео понял, что единственный способ пройти мимо сиделки – выстрелить в нее, когда она не смотрит, и сдался. Торчал здесь, непрерывно рассказывая ужасные гадости о Флер до самого твоего приезда.

– Как Флер?

– Плохо. – Она неожиданно состроила гримасу. – Как я уже сказала, врач никого к ней не пускает, и, мне кажется, большую часть времени он держит ее под действием сильного снотворного из опасения полного умственного расстройства, которое заставит ее снова оказаться в больнице.

– А ты? Как ты относишься ко всему этому?

– Я с ней уже три года и считаю Флер замечательной женщиной, – с чувством сказала Арлен. – Вся ее проблема состояла в том, что в ее личной жизни было слишком много трагедий. Всегда влюблялась не в тех людей, вроде этого гада, Тео Олтмена, или даже Морганти из Рима. Вы слышали, наверное, о его продолжающихся неделями оргиях, о том, как он трахал своих ведущих актрис, трогательно веря, что это самый дешевый способ добиться от них хорошей игры? О’кей, такова жизнь, но Флер отказывалась это понимать, пока фильм не был почти готов и Морганти охладел к ней.

– Так и знал, что это невыполнимое задание, – сказал я угрюмо. – Только такой сентиментальный сатир, как Джордж Блум, мог рассуждать иначе. Чем больше слышу о Флер, тем больше убеждаюсь, что ей поможет только хороший психиатр.

– Возможно, Джордж прав, – неожиданно согласилась она.

– Может, повторишь для меня по буквам? – проквакал я.

Крепкие белые зубы Арлен терзали полную нижнюю губу.

– Это трудно передать словами. Конечно, я действительно близка к Флер, но она никогда не доверялась мне. После возвращения из Рима она горевала о Морганти; затем появились гнусные рецензии и, наконец, фильм потерпел полный финансовый провал. Флер пала духом еще больше и совсем перестала выходить из дома. Долгое время она пребывала в таком трансе; затем, около шести месяцев назад, внезапно сказала мне, что уезжает отдыхать, и исчезла на целых три недели. Я чуть не сошла с ума от переживаний и неизвестности.

– Ты не знала, куда она поехала?

– Нет, не знала, но Флер вернулась из поездки другой женщиной – живой, сияющей, полной огня. Она сказала, что на этот раз решила вернуться, и помочь ей может только один человек – Джордж Блум. Через пару часов после ее возвращения весь этот дом, казалось, снова ожил. Джордж ехал сюда в полном восторге от идеи; Флер пыталась дозвониться по межгороду своему прежнему парикмахеру, и я начала понимать, что за три недели так драматически изменить ее могло только одно: она встретила нового мужчину.

Раздался осторожный стук в дверь, Арлен нервно вздрогнула, и в гостиную вошла сиделка. Лет пятидесяти, в безупречной униформе, как нельзя более подходившей к ее подтянутому облику истинной профессионалки, человека компетентного.

– Извините, мисс Доннер. – Голос сиделки звучал бесстрастно. – Я иду на кухню обедать. Мисс Фалез крепко спит, и я скоро вернусь к ней.

– Спасибо, мисс Коллинз. – Арлен как-то нервно улыбнулась и неопределенно махнула рукой в мою сторону. – Кажется, вы незнакомы с мистером Холманом? Он – помощник мистера Блума.

– Здравствуйте, мистер Холман. – Сиделка сдержанно кивнула мне, повернулась и вышла из комнаты.

– Знаешь, – осторожно прошептала блондинка, – при виде ее я всегда чувствую себя двенадцатилетней девочкой с шинами на неровных зубах. Надеюсь, ты не против побыть немного помощником Джорджа? Старая летучая мышь почитает его, поэтому, надеюсь, часть уважения перепадет и тебе и она не решит автоматически, что мы с тобой совершаем вместе страшные греховные вещи только потому, что спим под одной крышей.

– Хочешь сказать, я должен отказаться от грандиозного шанса совершить кое-что страшно греховное с моей старой подружкой только потому, что старая летучая мышь плохо о нас подумает?

– По крайней мере, сегодня, – почти простодушно улыбнулась она. – Придется тебе ответить известными словами Наполеона.

– Значит, в твоих глазах я похож на Жозефину? – жалобно простонал я.

Она прыснула со смеху, затем посерьезнела.

– Меня словно заперли в женском монастыре без всякого дела. Ты всегда был мне симпатичен, Рик, – настоящий мужчина и даже с чувством юмора. Но полчаса с Тео Олтменом – это все равно что неделя, непрерывного избиения резиновым шлангом при свете прожектора. Я словно выжатый лимон.

– Ладно, раз я – Жозефина, то постараюсь снять макияж перед тем, как залезу в свой ночной халат с оборками, – вздохнул я. – Ты, кажется, остановилась на рождении заново Флер Фалез?

– Садист! – Она громко зевнула. – После возвращения домой ей два месяца ежедневно в одиннадцать часов утра звонил какой-то мужчина. Это превратилось в ритуал, по его звонку можно было сверять часы. Те два раза, когда мне удавалось опередить Флер у телефона, ее спрашивал неизвестный мужской голос. Она всегда отвечала на звонки в своей комнате, и разговор длился не менее часа. Затем приплывала сюда с мечтательным выражением в глазах, и я знала, что день пройдет просто потрясно. Никаких скандалов, тишь да гладь.

– Харви Линдерман? – высказал я догадку.

Арлен отрицательно покачала головой.

– Линдерман – всего лишь небольшая интерлюдия, и возник он позже, после тяжелого разочарования. Кто бы ни был этот поклонник, он прекратил звонить в конце второго месяца. После первой недели его молчания Флер пошла вразнос: начала беспробудно пить и в то же время сидела на снотворном. Конечно, вряд ли стоит говорить, как смертельна эта комбинация.

– Кажется, сейчас последует соль истории, – предвосхитил я.

– Ты прав. В день происшествия на скале, после четырех месяцев молчания, тот телефонный поклонник снова позвонил. Около десяти вечера, насколько я помню. Джордж Блум задержался здесь на пару дней, все еще отчаянно пытаясь пробудить интерес Флер к жизни. Он ушел спать раньше, чем закончился ее телефонный разговор. Я все еще оставалась здесь, когда вошла Флер. Она выглядела оживленной и сказала, что хочет подышать свежим воздухом: почему бы нам не прогуляться на вершину скалы? Я была согласна на все, независимо от погоды, лишь бы она была довольна. Мы поднялись в наши комнаты за плащами и сапогами. Флер вошла в мою комнату, и не успела я понять, в чем дело, как она выхватила ключ из замка и очутилась по ту сторону двери. Заперла ее снаружи, и мне пришлось целых пятнадцать минут колотить в дверь, прежде чем проснулся Джордж… Полагаю, остальное он рассказал тебе.

– Хотелось бы уточнить несколько деталей, – произнес я с надеждой.

Она снова зевнула.

– Давай отложим это до утра, ладно? Обещаю, что к тому времени буду бодрой и веселой!

– Идет, – сказал я.

Арлен встала, закинула руки за голову и, аппетитно потянувшись, туго выставила великолепные груди, привлекая внимание твердыми цилиндрическими сосками. Затем выпрямилась, и груди свободно упали на место.

– Лестница в конце холла, – сказала она, – комната для гостей уже приготовлена. Третья дверь налево. Не затруднит самому найти дорогу, Рик? Сейчас я могу только одно – не дать глазам закрыться.

– Не беспокойся, – сказал я. – Найду.

– Бар в твоем распоряжении. Больше ничего не хочешь?

– Ты знаешь, что мне надо, а я знаю, что сегодня этого не получу!

– Спокойной ночи, Рик. – Она сонно улыбнулась и направилась к двери.

– Спокойной ночи, император! – прорычал я.

Арлен остановилась в дверном проеме, окинула меня долгим взглядом через плечо и громко фыркнула.

– Насморк? – подозрительно спросил я.

– На секунду, – прыснула она, – я вообразила тебя в пеньюаре.

Это была ее финальная реплика, и Арлен ушла вместе с ней. Я сделал новый бурбон, раздвинул длинные шторы и погрузился в зрелище залитого луной Тихого океана, который начинался прямо под ногами и уходил за безоблачный горизонт. Комната словно набухла тишиной, волны бились о берег в полном безмолвии, и на один сверхъестественный миг я ощутил себя персонажем готического романа, запертым в замке Флер, – достаточное основание еще для одного бурбона.

Через несколько минут я спустился в гараж, выхватил чемоданы из автомобиля и взбежал по лестнице на верхний этаж. И вдруг впереди, в нескольких шагах от меня, приоткрылась дверь, выплеснув в тускло освещенный коридор яркий прямоугольник света. Из дверного проема неуверенно шагнула женщина в черном как ночь пеньюаре и медленно направилась ко мне. Ее волосы беспорядочно падали на плечи, на лице – бессмысленное выражение сомнамбулы. Она чуть склонила голову на пару дюймов и всмотрелась в меня заплывшими глазами.

– Пожалуйста, помогите! – заговорила она хриплым, почти несвязным шепотом. – Меня держат пленницей в собственном доме. Эта ужасная женщина все время колет мне лекарства!

– Вы нездоровы, мисс Фалез, – нервно пробормотал я. – Вам лучше вернуться в кровать.

– Я должна уйти отсюда! – Рука женщины поднялась в отчаянном жесте, явно стоившем ей чертовски многих физических усилий. – Если не уйду, меня убьют!

Она почти вплотную подступила ко мне и вытянула шею. Заплывшие глаза отчаянно всматривались в мое лицо, и я физически ощутил ее волевое желание, благодаря которому она боролась с действием снотворного. Вдруг женщина вскрикнула, и на мгновение ее лицо внезапно преобразилось; морщины напряжения и усталости чудесным образом исчезли, и оно вновь обрело безупречную красоту.

– Курт! – Она выдохнула имя, словно воспоминание. – Курт, любимый, я знала, что однажды ты вернешься. Это значит, ты простил меня – твоя ненависть прошла. Пожалуйста, Курт, скажи, что перестал меня ненавидеть!

На лестнице послышались шаги, потрясенный вздох изумления, затем шаги перешли в бег. Подтянутая, деловитая мисс Коллинз пробежала мимо меня, с бережной властностью подхватила Флер Фалез под руку и быстро увела ее в спальню. Прежде чем дверь перед моим носом захлопнулась, я успел разглядеть интерьер комнаты. Множества омерзительных медицинских вещичек – баночек, скляночек, шприцев – на столике у большой шикарной кровати оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня жуткие ночные кошмары.