Бичеватель

Глава 8

Я прислонился к стенке лифта и взглянул на часы. На них было двадцать пять десятого, и я не поверил своим глазам. Казалось, мы проторчали в полиции по крайней мере двенадцать часов. Тео оказался для нас ценным приобретением. На первый же вопрос лейтенанта он снова закатил истерику и обливался слезами, словно взбесившийся городской фонтан, чем произвел на детективов неизгладимое впечатление. К тому же он не забыл рассказать ту историю, о которой мы договорились, и придерживался ее последующие четыре раза, когда речь заходила об обстоятельствах гибели Майкла Линдермана. Монахан делал то же самое. Из принципа полицейские устроили мне дополнительную пару кругов и ушли. Лейтенант вежливо спросил меня, где найти мисс Фалез, и я сказал, а потом как бы невзначай добавил, что, возможно, ему предварительно лучше связаться с доктором Калпеппером. Он спросил почему и скис, когда я все в точности объяснил. Полицейские не купились на мой обман, но уже склонялись к мысли повозиться еще пару деньков, а затем отправить дело в архив с грифом «Закрыто» на обложке.

Двери лифта распахнулись, и я вошел в просторный офис на десятом этаже «Виндзор-Армс», где горела только одна затененная лампа, оставляя в глубокой тени большую его часть. Несколько мгновений я ждал, пока глаза привыкнут к темноте, затем увидел над одним из кожаных кресел ровную струйку дыма от сигары.

– Полагаю, вы знали, Холман, что я буду ждать здесь, пока не получу известий от вас! – произнес будто издалека голос. – Но вы могли позвонить мне и с дороги, мистер Холман.

– Ваш сын мертв, мистер Линдерман, – сказал я ему.

Казалось, от долгого молчания тени сгустились, но дымок сигары не шелохнулся. Я закурил сигарету, и чирканье спички прозвучало в тишине словно небольшой взрыв.

– Следовало прислушаться к сомнениям. – Голос звучал спокойно и все еще отрешенно. – Как умер мой сын, мистер Холман?

– Мучительно, – сказал я. – В него попало четыре или пять пуль. Он не ожидал такого исхода, до самого последнего мгновения так и не понял, что произошло.

– Его убили вы, мистер Холман?

– Нет. Произошел несчастный случай. Никто не хотел его убивать и меньше всего – тот, кто стрелял.

– Хотелось бы услышать подробности.

У отца есть право знать каждую деталь, подумалось мне, и я не скрыл ничего, а когда кончил рассказывать, опять воцарилось молчание.

– Вы сделали все, что от вас зависело, мистер Холман.

– Нет, – прорычал я, – в том-то и дело, что нет! Знаю, что не сделал!

– Простите, не понимаю. – Голос Линдермана звучал почти ласково.

Я прошел в глубь комнаты и включил другую лампу; тени стремглав побежали назад, забиваясь под мебель. Затем я повернулся к креслу и увидел, что он смотрит прямо перед собой с бесстрастным, похожим на посмертную маску лицом.

– Когда Майкл увидел в моей гостиной Олтмена, он не поверил своим глазам и был не только удивлен – ошеломлен! Затем, оправившись от удара, они с Монаханом, очевидно, пришли к выводу, что это в самом деле он.

– Не уверен, что следую за ходом вашей мысли, мистер Холман.

– Узнав о гибели фотографа, они поняли – Терри солгал, что на вершину скалы Флер пришла одна. Кто-то встретил ее, он-то и получил фотографии, по его мнению, слишком ценные, чтобы отдать их Майклу только для развлечения. Фотограф погиб, потому что использовал снимки для шантажа того, кто встречался в тот вечер с Флер. Майкл его знал, и Монахан тоже.

Я закурил новую сигарету и ждал, что Линдерман что-то скажет. Затянувшееся молчание стало явным признаком того, что реакции на мои слова пока не будет, и я продолжал:

– Ребята, конечно, знали, что дали Олтмену прослушать поддельную запись голоса Флер, назначив свидание в Малибу. Почему же их так удивила мысль о Тео – убийце фотографа? Если только, – приостановился я на мгновение, – он не единственный, кто слышал эту фальшивку?

– Соблаговолите, пожалуйста, разъяснить свою мысль, мистер Холман!

– С удовольствием, – сказал я. – Они не могли быть уверены в том, кто пришел, только в одном случае – если звонили нескольким людям и не могли знать наверняка, кто убийца. Существовала альтернатива, поэтому, увидев Олтмена в моей гостиной, они пришли к выводу, что ошиблись в выборе.

– Вы проверяли, кому именно они давали прослушивать поддельную запись? С Монаханом, я имею в виду?

– Не было необходимости, – сказал я. – Это были вы, мистер Линдерман.

– Строберг, – прошептал он. – Моя фамилия – Строберг!

– Что вы сделали, отобрав ленты у Майкла? Раз за разом прослушивали их здесь, в этом офисе? Влюбились в бестелесный голос? Или впали в вуайеризм?

– Не знаю, – ответил он. – Да и какая теперь разница. Надо было вовремя догадаться, что Майкл утаил часть записей, а я, глупец, поверил ему!

– Что произошло той ночью на вершине утеса? – спросил я Линдермана.

– Конечно, я поверил, что со мной говорит Флер! У Майкла, должно быть, ушло немало времени на поиск сочетания нужных слов! Флер сказала, что у нее серьезные неприятности и она может обратиться только ко мне, только меня любит. Она звонит из дома, но звонить ей оттуда не следует, потому что ее могут заподозрить в чем-то другие. И назначила встречу на скале…

Он внезапно засмеялся, и смех прозвучал как-то скрипуче.

– Я испытал бурю чувств! Совсем недавно она меня ненавидела за попытки открыть правду о Майкле и вот прониклась моими истинными чувствами и ответила на них. Я пришел рано и расхаживал под дождем в приподнятом настроении. Наконец послышались ее шаги, и на фоне ночного неба появился силуэт. Я раскрыл объятия, она побежала прямо в них и прижалась ко мне. – Внезапно его голос изменился. – Уже в следующий миг она сказала: «Любимый, как я рада! Обещай, что больше меня не покинешь, Майкл!» Внезапно я ощутил приступ ужасного отвращения и инстинктивно оттолкнул ее. Она, наверное, поскользнулась на влажной траве, потому что вдруг потеряла равновесие и с ужасным криком упала с края скалы. И с того самого момента, как я оттолкнул ее, вокруг вдруг непрерывно стали взрываться яркие вспышки света.

Я был уверен, что она мертва, разбившись о камни под скалой. Оглядываясь теперь назад, думаю, что, сорвавшись в пропасть, Флер на несколько минут потеряла рассудок. Во всяком случае, я связал загадочные вспышки света с появлением адского огня. И знал, что стал невольным убийцей – только что по моей вине погибла любимая женщина… и эти огни я принял как должное возмездие. Мне стало невыносимо страшно, и я решил: если останусь стоять там, над обрывом, то в любой миг меня может настичь вечное проклятие! Поэтому я бежал, бежал со скалы не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли, несколько раз тяжело падая, но поднимаясь снова и снова, пока спустя какое-то время снова оказался на шоссе…

– А потом фотограф запросил слишком дорого? – предположил я.

– Мы так и не дошли до обсуждения цены, мистер Холман. – Голос Линдермана словно сломался при одной мысли об этом. – Он послал мне отпечатки с первым письмом. Я посмотрел на них, и тошнота подступила к горлу. Там было запечатлено все до последней детали: слепая ненависть, исказившая мое лицо, когда я отталкивал Флер; ее полный ужаса взгляд, когда она теряла равновесие и падала с обрыва; и самый ужасный кадр – голый, бессмысленный страх на моем лице! И я решил, что никто из смертных не имеет права видеть лицо человека, попавшего в экстремальную ситуацию. Но этот ничтожный мелкий слизняк шантажист не только видел, но и запечатлел все своей камерой!

– И вы договорились встретиться в его квартире, чтобы обсудить цену выкупа? – спросил я. И, не дождавшись ответа, опять задал вопрос: – Чем вы убили Вуда?

– Фотоаппаратом. Первое, что подвернулось под руку. Позже, по дороге домой, я Доставил его в автомобиле на одну из свалок. Негативы и фотографии, конечно, немедленно сжег.

– Что вы собираетесь делать теперь, мистер Линдерман?

– Вы, мистер Холман, уже дали полиции объяснение, и, очевидно, оно вполне удовлетворило их. Может, теперь оставим все как есть?

– Нет. Это невозможно.

– Но поймите, даже если вы скажете правду, вряд ли вам поверят. Где доказательства?

– Монахан даст показания, – сказал я устало. – Он знает, что сфабрикованную ленту давали прослушать и вам, и Олтмену. Когда Флер придет в себя, она непременно вспомнит, с кем встречалась на скале. Если будет нужно больше, у Олтмена железное алиби на ту ночь: он был на приеме.

Линдерман, по-прежнему сохраняя невозмутимый вид, спросил:

– Вас интересуют деньги, мистер Холман? Любое количество денег. Пожалуйста, не стесняйтесь! Подумайте о сумме, которая вас устроит, и добавьте еще два ноля!

– На сей раз деньги меня не интересуют, – сказал я.

– Тогда остается только одно. – Он тихо вздохнул. – Думаю, это называется возмездием…

– Что-то вроде этого, – согласился я.

– Сколько у меня в запасе времени?

– Немного, – ответил я. – Совсем немного, если задуматься, мистер Линдерман.

– До утра?

– Не дольше, – подтвердил я.

– Сейчас это для меня целая вечность. – Он засмеялся. – Когда вы мне не позвонили, я понял: что-то идет не так. – Линдерман поднял правую руку, и я заметил, как тускло блеснул пистолетный ствол. – Даже подумывал убить вас, предчувствуя, что вы раскрыли мою тайну. Но потом понял, что это привело бы только к дальнейшим осложнениям. – Он поднял сигару, выпустил долгий клуб дыма, лениво поднявшийся вверх, и аккуратно положил окурок в пепельницу. – До свидания, мистер Холман. Пожалуй, не буду провожать вас к лифту, не возражаете?

– Нет, – сказал я. – До свидания, мистер Линдерман. Когда в следующий раз увидите мистера Строберга, передайте ему мои наилучшие пожелания.

Лифт уже ждал. Я вошел в кабину, дверь плавно закрылась. Когда мой указательный палец коснулся кнопки вестибюля, из просторного офиса в лифт проник глухой звук выстрела.

Я воспользовался одним из телефонов-автоматов в вестибюле, чтобы позвонить в дом на скале. Трубку долго не снимали, наконец кто-то ответил, но голос определенно не принадлежал очаровательной блондинке.

– Это Рик Холман, – представился я.

– Здравствуйте, мистер Холман. Это мисс Коллинз.

– Могу я поговорить с мисс Доннер?

– Нет, мистер Холман. – В голосе сиделки звучало сочувствие. – Приходил доктор Калпеппер и сказал, что мисс Фалез сегодня стало лучше. Настолько, что он сразу же перевез ее в частную больницу. Доктор думает, что в ближайшие дни мисс Фалез будет в состоянии провести психоанализ. Мисс Доннер ее сопровождает и пробудет в лечебнице по крайней мере всю первую неделю.

– Ясно, – хмуро сказал я. – Рад слышать, что мисс Фалез пошла на поправку. Спасибо, мисс Коллинз.

Пришлось ехать домой в Беверли-Хиллз, где я наконец-то мог вдоволь повеселиться, преследуемый мыслью о том, как выглядел труп Майкла Линдермана на полу моей гостиной. Или для смены декораций представил себе тело его отца, осевшее набок в кожаном кресле с аккуратным отверстием в голове, и пистолет, так и оставшийся в его скрюченных пальцах.

Первое, что я сделал по возвращении, – налил полный стакан бурбона. Со временем я могу превратиться в настоящего алкоголика, решил я; но, по крайней мере, это лучше, чем просто стоять здесь, ощущая, как стареешь. Кровь Майкла Линдермана не закапала ковер, отметил я и поздравил себя с практичным – если не черствым – и совершенно бессмысленным наблюдением. Раздался звонок в дверь, но я не поверил своим ушам. Однако звонки не прекращались, и мне пришлось поверить. Уродливой альтернативой всему случившемуся была потеря рассудка. Я нерешительно открыл входную дверь, потому что в Беверли-Хиллз темнеет около десяти вечера и, возможно, посетитель прилетел прямо с кладбища и выбрал мой дом как возможность получить хлеб и кров. Я, конечно, защитил бы свою яремную вену, однако не знал, где она располагается.

Мимо, словно не замечая меня, проплыла Полина в неизменных темных очках. Я закрыл дверь и последовал за ней в гостиную.

– Не выходит? – спросил я понимающе. – Насчет… фортепьяно?

На меня недобрым взглядом уставились огромные темные очки.

– Есть шанс, – желчно бросила она, – что, если возьмусь по-настоящему, то верну свой мило невинный восемнадцатилетний образ, но между нами всегда будет стоять чертов рояль. Джордж обвинил меня, что в свободное время я трахалась с концертирующим пианистом.

– В ре миноре?

– При чем тут это?!

– Я только спросил, – беспомощно ответил я.

– В общем, Джордж выставил меня со всем моим барахлом и всем прочим. Чего он не выносит, так это концертных пианистов.

– Тебе надо подкрепиться, – торопливо подсказал я.

– Так же, как и тебе, и в стакане того же размера.

Спустя несколько секунд я с вежливой улыбкой подал ей бурбон.

– Чем теперь займешься, Полина?

Понизив уровень жидкости в стакане на добрый дюйм, она неохотно отняла его от губ и спокойно сказала:

– Вступлю в партнерство с тобой. Я не жадная. Пятьдесят на пятьдесят будет прекрасно. Мой вклад – мозги.

– Предложение уже отозвано! – воскликнул я.

– Обманщик! – презрительно бросила Полина. – Только не отвертишься! Мне двадцать один, юридически я имею право на все: это по твоей вине Джордж меня бросил!

Вряд ли эти аргументы могли фигурировать в суде, но я не собирался вдаваться в подробности сейчас.

– Ладно, – сказал я, – обсудим.

Она кивнула.

– С утра.

– Собираешься провести ночь здесь, у меня?

– Где же еще?

– Располагайся в спальне, а я переберусь в комнату для гостей, – буркнул я.

На мгновение она просто застыла на месте от удивления. Затем сняла темные очки, и на меня недоуменно уставился здоровый глаз без синяка под ним. Я вежливо взглянул в ответ и увидел в нем лукавый огонек, который тут же сменило недоумение. Полина на мгновение отвернулась и положила очки на крышку бара. Когда я снова увидел ее лицо, оно выражало твердую решимость.

– Ты симпатяга, Рик, – сказала она. – Но дурак!

– А? – еле слышно отозвался я.

– Кажется, мне следует привести доказательства, – огрызнулась Полина. – Бери свое виски и садись на кушетку!

Я послушался и терпеливо ждал, пока уровень бурбона в ее стакане опустится еще на дюйм. Затем она подошла ближе и встала передо мной.

– Смотри внимательно!

Полина сняла пиджак и позволила ему упасть на пол. Под ним оказалась прозрачная блузка, сквозь которую открывался вид бело-розовых прелестей и которая доходила до верхней части бедер. Ниже, на месте трусиков, проглядывало неясное белокурое пятно. Она расстегнула пуговицы и сбросила блузку. У меня перехватило дыхание, в чреслах началась давно знакомая боль.

У Полины оказалось упругое и гибкое тело. Соски стояли торчком, под пушком дельты нежно розовела щелка. Она повернулась спиной, и я едва удержался от искушения сжать в ладонях мучительно желанные полушария ягодиц.

– Ну вот, Рик, – весело сказала она. – Хочешь спать один в гостевой комнате, твое право. Но раз мы партнеры, по-моему, будет справедливо напомнить, что пятьдесят процентов меня – твои.

– Какие именно?

– Ну? – Она быстро пожала плечами, и ее крепкие высокие груди сочувственно дрогнули. – Наверное, те, которыми заинтересуешься в данный момент.

– Чем хороша комната для гостей – в нее можно поселить гостя в любое время, когда он появится, – поспешно сказал я. – А нас, партнеров, не потревожат в спальне.

В спальне Полина опустилась на колени рядом с кроватью, где я лежал, взяла мой увеличившийся кол в руку, поцеловала кончик и прижала его к щеке.

– Когда тебе рассказать о рояле? – спросила она. – До или после?

Мои руки были закинуты за голову.

– Когда захочешь, моя сладкая, – прошептал я. – У нас вся ночь впереди, и мое жгучее любопытство может еще немного повременить.

– Ну и прекрасно. – Полина перекатила мое хозяйство к другой щеке. – А пока, Рик, я объясню тебе маленькую игру, которую придумала с новым словарем Вебстера.