Биография smerti

Таня

Деваться отсюда ей было действительно некуда. Хотя что может быть хуже, чем находиться в доме, в котором поселилась смерть?

Здесь, на юге, к трауру относились серьезно: зеркала – под покровом черных платков. Повсюду – фотографии Марины Евгеньевны, щедро снабженные черным крепом. Да еще во всех мыслимых и немыслимых местах рюмок наставили, укрыли их кусочками хлеба.

Мрак и тоска – особенно если лично ты большой горести не испытываешь. Да и с какой стати Татьяне скорбеть, если даже муж погибшей откровенно доволен. А безутешный сын рассказывает ей о старых обидах на мать и дарит цветы. Хоть бы до похорон подождал, прежде чем начинать кадриться!

Но, видно, так у богатеев принято. Антураж печальный, а по сути – всем по фигу. Одна только Фаина, похоже, и переживала.

Выглядела экономка ужасно: черное платье, голова увенчана траурным платком. Под глазами темные тени, губы сжаты в скорбную нитку.

И за обедом, едва все уселись за стол, сразу начала печальную речь:

– Похороны послезавтра. К полудню нужно будет подъехать в Сочи, в траурный зал...

– Фаина, – перебил ее вдовец, – давай поговорим о чем-нибудь другом.

Игорь Феоктистович, в отличие от экономки, смотрелся вполне огурчиком. Румяный, глаза блестят. Явно спал без кошмаров. Или просто уже успел принять на грудь?

Фаина наградила его презрительным взглядом и продолжила:

– Я составляю список приглашенных на похороны. В нем друзья Марины Евгеньевны, ее партнеры по бизнесу, все, кто был ей близок. Может быть, у кого-то из вас будут... свои, дополнительные кандидатуры?

Она внимательно оглядела присутствующих.

Народа на обед собралось немало. На своих обычных местах сидели Антон Шахов, Нелли, Татьяна. Холмогоров-старший, не чинясь, поместился во главе стола, на месте Марины Евгеньевны. Рядом с ним восседал Матвей Максимович Алтухов. Этого приглашать не надо было – сам прилетел, еще вчера вечером. Немедленно, едва узнал о трагедии.

– Особого сервиса гостям не обещаю, но три комнаты пока свободны. И двое водителей. Они встретят, если надо, в аэропорту, – сообщила экономка. И подбодрила: – Не стесняйтесь, Мариночке... – тут она смешалась, всхлипнула, но быстро взяла себя в руки: – Марине Евгеньевне будет приятно, что ее много людей провожает.

«А по-моему, ей уже плевать», – тихо бормотнул сидевший рядом с Таней Антон.

«Может, Валеру пригласить? – возникла у Садовниковой шальная мысль. – А что? Посмотрел бы на местное бытие... горным воздухом подышал».

Впрочем, она тут же остановила себя. Позвать отчима в чужой особняк, да на похороны хозяйки – это уже перебор.

Остальные тоже молчали. Один Холмогоров буркнул:

– Ты Пыльцова не забыла?

– Я никого не забываю, – поджала губы экономка.

«Видно, тот самый артист. Интересно будет познакомиться», – подумала Таня.

– Тогда с моей стороны больше никого, – важно кивнул Игорь Феоктистович.

А Матвей Максимович вдруг произнес:

– Водки всем.

И говорил вроде тихо, и ни к кому конкретно не обращался, однако Фаина подхватилась, мигнула, махнула – и водка немедленно появилась. Даже рюмки оказались, как положено, заледенелые – будто специально его приказа в холодильнике ждали...

– Я хочу выпить за Марину Евгеньевну, – просто сказал Матвей Максимович. – И не говорите мне, что не положено, что нельзя чокаться и прочую белиберду. Я еще раз скажу: давайте выпьем за Мариночку. Я верю, что она жива... – Его глаза увлажнились, и он тихо закончил: – Потому что когда я пойму, что ее больше нет, вместе с нею умрет и частичка моей души.

– По-э-эт... – фыркнула со своего места Нелли еле слышно, но весьма пренебрежительно.

А Таню речь Матвея Максимовича, наоборот, задела за живое. Едва сама не заплакала. Или это водка подействовала?

Антон тоже понурился, а Холмогоров вдруг довольно невпопад брякнул:

– Зато хоть отдохнет. Там, на небесах. А то мчалась вечно, всегда спешила...

– Потому что стремилась успеть. За нас за всех, – внушительно произнес Матвей Максимович. – Как там классик писал? «И жить торопится, и чувствовать спешит...» Все. Давайте закусывать.

Отставил пустую рюмку и склонился над горячим – отбивные, несмотря на гибель хозяйки, выглядели и пахли вполне аппетитно.

И снова все последовали его примеру – зазвенели вилками, зашуршали салфетками. Будто молчаливо признали: власть в доме сменилась. И теперь командовать здесь будет отнюдь не супруг погибшей, а вот этот сдержанный, с ледяным взглядом человек. Сын кладбищенского сторожа в ослепительной пятисотдолларовой рубашке.

Едва с отбивными было покончено, Матвей Максимович спросил:

– Игорь Феоктистович, обойдетесь без десерта?

– А что такое? – вскинул козлиную бородку вдовец.

– Мне нужно с вами поговорить.

И Холмогоров мигом вскочил из-за стола, суетливо закивал:

– Да-да, конечно, обойдусь. Пойдемте...

Будто и не наследник. Не миллионер. А по-прежнему зависимый и всеми презираемый приживал в доме.

Только мужчины удалились, Таня словно между делом шепнула Антону:

– Слушай, а завещание у Марины Евгеньевны имелось?

– Тоже наследства ждешь? – саркастически поинтересовалась расслышавшая адресованный не ей вопрос Нелли.

– Нет. Просто интересуюсь. – Таня пожала плечами.

– Могу порадовать: тебе она ничего не оставила! – не отставала секретарша.

Вот надоела! И Садовникова не выдержала, буркнула:

– Можно подумать, тебе оставила.

– Да, оставила. Так, мелочь, конечно, – хмыкнула та. – Пару миллиончиков завещала. Баксов, естественно. И Тошке – сто тысяч. В масштабах вселенной ерунда, но на хорошую тачку хватит.

– Поздравляю, – холодно улыбнулась Татьяна. И снова обратилась к Антону: – Завещание уже огласили?

– Еще вчера, – кивнул тот.

Значит, Нелька не врет. Действительно одним махом обратилась из секретарши в миллионершу. Вот же повезло «поэтессе»!

А Антон продолжил:

– Дом, машины и все бабло – Стасику. Там миллионов тридцать, кажется, на круг. Нельке два зелененьких, за верную и безупречную работу. – В его голосе прозвучала неприкрытая зависть. – Мне копейки... Ну а весь бизнес, рестораны, «Юнону» – любимому супругу.

– Да ладно! – опешила Татьяна. – Это ж миллиарды!

– Миллиарды не миллиарды, но если все продать, лимонов на сто обогатишься. – Антон вздохнул. – К тому же и покупатель уже имеется вполне достойный: вон как Матвей Максимович засуетился.

– Ничего себе, повезло муженьку! – пробормотала Садовникова.

– А я считаю, тут другая формулировка нужна, – тонко усмехнулся Антон. – Не просто повезло, а каждый – сам кузнец своей удачи.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Татьяна.

– Да только то, что Марина Евгеньевна давно собиралась завещание изменить, но все руки не доходили. И тут очень кстати авария случилась...

– Полную чушь несешь! – оборвала его Нелли. – Ничего она не собиралась менять!

– Но я-то знаю! – стоял на своем Шахов.

– Ничего ты не знаешь! – продолжала кипятиться секретарша. – Да и вообще: как речь о деньгах, у тебя сразу крышу срывает!

А Таня подумала: «Что-то, ребята, не очень вы похожи на счастливых жениха и невесту...» Сбросила с колен салфетку и встала из-за стола. Абсолютно не хотелось и дальше присутствовать при ссоре. Но пока шла к выходу, успела услышать, как Антон зло сказал:

– Сама ты, Нелька, больная на всю голову.

Ничего себе общаются люди! Которые только что заявление в загс подали!

Кстати, правда подали? «Интересно... менты проверяли? – мелькнуло у Татьяны. – Наверное, нет. Да и с какой стати? Обычная авария. Марина Евгеньевна сама себя погубила...»

И Тане стало совсем грустно. Пусть Холмогорова ей никто, но она успела уже проникнуться к ней чем-то вроде уважения, в чем-то ее понять. Все-таки человек, начав с полного нуля, мощную империю создал. Бизнесменша сама говорила: на нее пять тысяч человек работает. А умерла – и никто, кроме верной Фаины, по ней даже не заплакал. И еще Алтухов, кажется, переживает. А всем остальным – плевать.

Никого из местной публики видеть не хотелось, и Таня сразу из столовой отправилась в сад.

Охранники ее больше не сопровождали. Да и вообще, про покушение на нее никто больше и не вспоминал. Таня в свете последних событий тоже о нем подзабыла. Действительно, какая мелочь: два выстрела из охотничьего ружья. Полное дилетантство. Прав, наверное, был Стасик, когда про сумасшедшего охотника говорил. Но все же по саду Татьяна прогуливалась с опаской. Внимательно поглядывала: не шевельнется ли деревце, не дрогнет ли куст.

Однако сад, утомленный послеполуденным зноем, вел себя абсолютно спокойно. Вековые тополя лениво помахивали ветвями; приклонившись к земле, дремала трава. И Таня тоже расслабилась, пробралась в заросли фенхеля. Сегодня никакой йоги, хочется просто поваляться, бездумно поглазеть в высоченное, с одинокими облачками небо...

Кажется, она задремала, потому что мужской голос ворвался в ухо внезапно – будто машина на полной скорости из-за поворота вылетела.

– Пока все по плану, – услышала Таня.

Вздрогнула, подскочила, увидела: Матвей Максимович деловито вышагивает по дорожке, разговаривая по здоровущему, явно спутниковому, телефону.

– Плевать на Маринку, – вновь донеслось до Татьяны. – Ты, главное, документы мне подготовь.

И тут Матвей Максимович ее увидел. Мигом оборвал разговор: «Извини, Игнат. Я тебе перезвоню». Довольно беспечным тоном поинтересовался:

– Подслушиваем?

– Дремлем, – пожала плечами Татьяна. – Вы сами ко мне подошли.

Странно, но ее совсем не пугал большой человек Матвей Максимович Алтухов. Подумаешь, фигура! Цементный король. Родился при кладбище. И даже живет не в столице, а где-то здесь, на юге.

– Однако замаскировались вы хорошо, – хмыкнул мужчина.

А Таня весьма нахально поинтересовалась:

– Все-таки никак не пойму. Марина Евгеньевна – частичка вашей души, или вам на нее плевать?

– Послушайте, Таня... – Матвей Максимович легко опустился рядом, задницей прямо в фенхель.

Очень с его стороны беспечно. Она-то грошовые шорты зазеленила, но собеседник, на минуточку, от «Бриони» одет.

– Могу я узнать, что вас здесь держит? – не отставал Алтухов. – Почему вы еще не отбыли к себе, в Москву?

– А Игорь Феоктистович вам разве не сказал? Они с сыном заставляют меня книгу заканчивать.

– Какую? – удивился магнат.

– Да всю ту же, – вздохнула девушка, – биографию Марины Евгеньевны.

– Но кому она теперь нужна? – вскинул бровь Алтухов.

– Тоже не понимаю, но баре требуют, а я человек подневольный. Я ведь договор подписала, и у них, у наследников, по нему все права...

– Ясно, – протянул Матвей Максимович. И задумчиво добавил: – Вижу по вашей опечаленной мордочке, что договор тот вам поперек горла.

Таня проглотила «мордочку» и грустно кивнула:

– Поперек. Только как аванс возвращать? Я его уже потратила...

– И большой аванс? – глянул искоса собеседник.

– Сорок пять тысяч евро, – снова вздохнула девушка.

А про себя начала молить: «Ну, предложи мне их, предложи! Ведь ты тоже не хочешь этой книги, я чувствую, знаю!»

Однако Матвей Максимович все так же задумчиво произнес:

– Хотя, возможно, Холмогоровы и правы. Надо увековечить память, пусть все узнают о бесконечно светлом человеке и прочее бла-бла-бла...

«Ах, черт! Срывается цементный магнат с крючка, срывается!» – огорчилась Таня и нарочно небрежно произнесла:

– Кстати... Не хотелось бы полностью раскрывать авторский замысел, но вы в книге, выглядите, мягко говоря, не самым привлекательным персонажем.

Алтухов беспечно развел руками:

– А чего еще ждать от Маринки? Всегда была злюкой.

– Да и история с Петюней вас, прямо скажем, не украшает... – вкрадчиво дополнила девушка.

Собеседник недоумевающе уставился на нее:

– С каким еще Петюней?

– Хорошо играете, Матвей Максимович, – улыбнулась Таня. – Неужели забыли? Напомню. С тем парнем, который когда-то Марину Евгеньевну у вас отбил...

– О господи! – Он хлопнул себя по лбу. – Ты про урода толстого? Действительно, его Петькой звали. Но это ж когда было! И Маринка хороша: нашла, о ком вспомнить!

Но Тане показалось, магнат занервничал. Зачем-то губу облизнул, и зрачки, пусть на сотую долю секунды, метнулись к переносице – верный признак, что человек врет.

– Мне, кстати, очень бы хотелось Петюню найти, – обронила Садовникова.

– Зачем?

– Для полноты картины. Расспросить его, какой Марина Евгеньевна была в детстве... Раньше-то она все мне рассказывала, а теперь придется с ее друзьями беседовать.

– Не найдете вы Петра, – отрезал Матвей Максимович.

– Почему?

– А он пропал без вести, еще когда мы детьми были. Лет двадцать пять назад.

– Как пропал? – простодушно поинтересовалась Таня.

– Ну как люди исчезают? У нас, в N, часто тонули. А потом, если месяца через два тело выловят, его и опознать невозможно.

«А Марина Евгеньевна говорила мне, что именно вы Петюню убили», – едва не брякнула Таня. Но, конечно, удержалась. Вместо этого произнесла:

– И все-таки я попробую поискать.

– Дадите заявку в программу «Жди меня»? – задал издевательский вопрос Алтухов.

– Зачем? – пожала плечами она. – У меня и другие возможности есть. Посерьезней.

Про Танины возможности Матвей Максимович расспрашивать не стал. Лишь хмыкнул:

– Похвальное рвение. Сорок пять тысяч евро для вас, наверное, большие деньги.

– А для вас? – дерзко вскинула глаза Татьяна.

Но магнат в полемику ввязываться не стал, лишь плечом дернул.

– Что ж. Работайте. Ищите. – И ледяным тоном добавил: – Только мои разговоры подслушивать больше не надо. Договорились?

Легко поднялся с травы и двинулся прочь. И надо – вот чудеса! – пятую точку, оказывается, не зазеленил. Может, дорогущая ткань специальным составом пропитана? Чтобы к ней грязь не приставала?

Таня тоже встала с травы. Ей, в отличие от Матвея Максимовича, не повезло: все шорты были в зеленых разводах. А когда попыталась отчистить зелень, только хуже получилось. Вот так всегда: миллионерам – все блага мира, простым людям – сплошные неприятности...

Нигде нет ей покоя. Даже в саду.

Девушка подошла к дому, но на порог подняться не успела – ей навстречу вылетела Фаина. По-прежнему в черном, но мировой скорби в глазах поубавилось.

– Где вы ходите? – экономика с ходу напустилась на Татьяну.

– А я что, обязана перед вами отчитываться? – возмутилась Садовникова.

– Я вас уже полчаса ищу.

– Да хоть час!

– В следующий раз берите с собой рацию, – потребовала Фаина.

– Еще чего! – бормотнула Таня и хмуро спросила: – Что вы хотели?

– Не здесь. Поднимемся в кабинет.

– Куда?!

– В кабинет Марины Евгеньевны, – повторила экономка.

Таня не удержалась – хмыкнула.

– Я сказала что-то смешное? – поджала губы Фаина.

– С утра в кабинете Марины Евгеньевны меня ее муж – пардон, вдовец – принимал. Теперь вы туда зовете. Быстро вы все там освоились!

– Просто это единственное место в доме, где полная звукоизоляция. И «жучков» однозначно нет, – не смутилась экономка.

– Вы хотите поведать мне секрет, как готовить овощное рагу? – подняла бровь Садовникова.

– Будь моя воля, я бы с вами вообще ни о чем не разговаривала, – в сердцах откликнулась Фаина. – Но Аркадий Васильевич хочет...

Имя-отчество казалось смутно знакомым.

– Кто это – Аркадий Васильевич? – буркнула Таня.

– Разве не знаете? Это заместитель Марины Евгеньевны по безопасности.

А, кажется, Стасик что-то рассказывал... Охранник, короче. Ох, и не любила Татьяна их породу!

– Мне с ним разговаривать не о чем, – отрезала она.

– Есть новости, – понизила голос экономка. – О том, как погибла Марина Евгеньевна.

– Не поняла...

– Не здесь, – твердо повторила домоправительница. – Пойдемте в кабинет.

И Таня, заинтригованная, двинулась за ней.

Женщины поднялись на второй этаж. Фаина широко растворила перед Татьяной дверь, а затем, вместо того чтобы ретироваться, тоже проскользнула внутрь. Скромно устроилась в уголке дивана.

– Здравствуйте, Татьяна Валерьевна!

Навстречу Садовниковой уже спешил Аркадий Васильевич. Он оказался полноватым, с залысинами. Обращала на себя внимание твидовая жилетка. На доктора Айболита он походил. Или на Винни-Пуха. А вот на начальника службы безопасности никак не тянул. Одна улыбочка – лживая и почему-то виноватая – чего стоила...

Несолидный дядечка просиял нездоровыми зубами в сторону Татьяны, а потом вдруг ласково обратился к экономке:

– Садись поближе, Фаиночка. Без тебя мы никак.

Еще интересней. Фаина, что ли, как экстрасенс в службе безопасности подрабатывает?

Экономка послушно пересела в одно из глубоких кресел. Величаво откинулась на спинку. Настоящая, в своем черном-то одеянии, статуя командора! Вполне гармонирует со строгой обстановкой кабинета. Не то что Аркадий Васильевич в своей жилетке...

– Прошу, девочки, чувствуйте себя, как дома. Чайку? Кофейку? Или минералочки? Денек-то сегодня жаркий... – лебезил перед обеими он.

– А можно побыстрей к делу? – поморщилась Татьяна.

– Побыстрей у нас с вами, Танечка, не получится, – вздохнул неприятный тип.

Откинулся в кресле (в кресле Марины Евгеньевны!) и прямо как два буравчика вонзил в нее заплывшие глазки. Пугает, что ли?

– У вас ко мне имеются претензии? – поторопила девушка.

– Как вам сказать... – загадочно произнес толстячок.

Смешно слушать. Слизняк какой-то, а не охранник. Таня расслабленно откинулась в кресле. И вдруг услышала:

– Это ты ее предупредила?

Таня аж поперхнулась:

– Кого?

– Инессу.

Татьяна в первый момент даже не поняла, о ком речь. Лишь спустя пару секунд ее осенило: разговор идет о давешней толстухе из санатория. О «танцующей» кастелянше. О даме пик, Инессе... как ее там... кажется, Сумароковой.

А толстячок очень шустро выпрыгнул из-за хозяйского стола – и навис над ее плечом. Зашелестел прямо в ухо:

– Это ты дала ей уйти? Ты ведь знала, что мы ее ищем!

– Послушайте... – возмутилась Татьяна.

– Нет, ты сама послушай, – перебил ее Аркадий Васильевич. – Мы тоже сначала думали, что твои изыскания – полный бред. И Инесса никакого отношения к трагедии не имеет. Но сейчас ситуация изменилась... Кардинально.

Он сделал зловещую паузу и закончил:

– Никакой случайной аварии на самом деле не было. Марину Евгеньевну убили.

– Как?.. – выдохнула Садовникова.

– А вот так. Сегодня я результаты вскрытия узнал. У нее в крови – сильнейшее психотропное. В огромной дозе. И приняла она его примерно за два часа до смерти. Скорее всего, за обедом. Понимаешь замысел? На нашей дороге, на серпантине, после такого – ни малейшего шанса.

– Не может быть... – пробормотала Таня. Впрочем, первый шок уже прошел, и она твердым голосом добавила: – Но при чем здесь Инесса?

– Марина Евгеньевна в тот день была в «Юноне», – терпеливо пояснял мужичонка, – и обедала в общей столовой... Видишь связь?

– Вы имеете в виду... – растерянно произнесла Таня, – что отраву ей... Инесса подсыпала?

– Вот именно, – кивнул толстяк.

Таня не удержалась – фыркнула.

– Послушайте, Аркадий Васильевич. Даже если допустить, что ваша версия верна... У вас с логикой – есть такая наука – как обстоит? Я вам Инессу подарила. Вычислила ее и подала на блюдечке. Зачем же мне ее предупреждать?

И краем глаза увидела: Фаина согласно кивнула.

– Да и как бы я могла? – продолжила Садовникова, вдохновленная ее поддержкой. – Я все последние дни находилась в особняке. Мобильники здесь не работают, а в кабинет, чтобы со спутникового позвонить, я не заходила.

– Это может кто-нибудь подтвердить?

– Ну... – Таня задумалась.

– Да не она это, Аркаш, – вдруг встряла Фаина. – Я тебе сразу сказала.

И толстячок послушно умолк. Да уж... «Я бы такого зама по безопасности давно с волчьим билетом уволила», – мелькнуло у Татьяны.

Не зря Марина Евгеньевна была сильной личностью. Сильные – они обожают приваживать сирых да убогих. Одна нервная Нелли, непризнанная литераторша, чего стоила. Да и Антон, мелкий жулик, тоже хорош. А про охранника Аркадия Васильевича и говорить нечего. Только Фаина – пусть и грымза, но хотя бы с мозгами.

И Таня обратилась непосредственно к экономке:

– Фаина Марковна! Скажите мне: я угадала?

– Мы с вами, Татьяна, еще не закончили, – перебил Аркадий Васильевич.

– Подожди, Аркаш, – устало попросила Фаина. И глухо переспросила Таню: – Что ты имеешь в виду?

– Насчет дамы пик – я угадала? Это она? Та самая Инесса? Вы тоже считаете: она убила Марину Евгеньевну?

– Ох, Таня... – вздохнула экономка, и в ее тоне впервые прозвучали человеческие нотки. – Откуда ж мне знать! Если бы я все в точности видела... Но карты, талант мой, – они ведь только силуэт выдают. Абрис. Намек. – Женщина снова вздохнула. – Я лишь уловила: рядом с Мариночкой чернота. Беспросветная. Ну и остерегала ее, как могла. И вас всех предупредила. Но это единственное, что я могла сделать.

Фаина метнула неприязненный взгляд в сторону жалкого шефа по безопасности и закончила:

– Люди должны работать. Хотя бы зарплату свою отрабатывать. А с высших сил ответа не потребуешь.

– Но... Минуточку! – покачала головой Таня. – Давайте все-таки разберемся с дамой пик. Та, которую вы во время гадания увидели... Вы сказали, что эта мадам в бизнесе Марине Евгеньевне мешает. Или убить она тоже могла?

– Повторюсь, Таня: высшие силы подвергнуть допросу невозможно. Я просто чувствовала, что Марине Евгеньевне грозит серьезная опасность. Надеялась, только по работе. И, как могла, пыталась спасти...

– Ну тогда не будем сейчас о высших силах, ладно? – Таня вошла в азарт. – Скажите мне просто, что вы сами думаете. Как здравомыслящий человек, не как колдунья. Вы знали, кто такая Инесса?

– Конечно, знала, – кивнула Фаина. – Подруга детства. Девочка из богатой семьи, перед которой все пути были открыты. Да только почему-то не сложилось у нее.

– А могла она из-за этого убить, как вы считаете?

Фаина задумалась. Неуверенно произнесла:

– Возможно...

– Убить – только потому, что сама кастелянша, а подруга стала миллионершей? – усмехнулась Садовникова.

– По крайней мере, я Инессу понимаю: очень обидно, когда остаешься ни с чем, а подружка, которую подкармливала когда-то, обходит тебя по всем статьям.

– Все же я лично думаю: убийца не она, – покачала головой Таня.

– Почему? – вскинула очи Фаина.

– Да потому, что она – мелочь. Плотва. Малек. А малек на большое дело никогда не пойдет, струсит. Вы не сравнивайте: одно дело – стукануть журналистам про кишечную инфекцию, но совсем другое – подсыпать отраву. Считай, убить. Да как вы себе это вообще представляете? Вы когда-нибудь в столовой «Юноны» бывали? Там же все на виду – огромный зал, официантки. У Марины Евгеньевны наверняка свой стол, и обслуживали ее по высшему разряду. Каким образом Инесса могла к ней подобраться? Будь она поваром или хотя бы работай в столовой – еще может быть. А она ведь кастелянша. Станет у котлов крутиться – сразу попадет под подозрение. К тому же Марина Евгеньевна мне говорила, как раз в тот день, когда... – Татьяна замялась.

– Продолжай, – спокойно попросила Фаина.

Как дошло до дела, домоправительница вполне справлялась со своей скорбью. И Таня горячо проговорила:

– Холмогорова начала проверять Инессу еще накануне ночью. Кастелянша к тому времени уже исчезла – в своей комнате не ночевала, на работе утром не появилась. Как она могла вдруг в столовой очутиться и тем более отраву подсыпать, если ее уже повсюду искали?

– Здраво рассуждаете, – вдруг встрял в разговор Аркадий Васильевич. – Молодец. Вам бы следователем работать.

Таня комплимента не приняла. Ледяным тоном отрезала:

– Вы десять минут назад утверждали, что я убийцу покрываю.

– Отрабатывал все возможные версии, – ухмыльнулся колобок.

А Фаина с виноватыми нотками в голосе добавила:

– Но ведь Инессу действительно не могут найти. С чего ей исчезать?

– Мало ли с чего... – пожала плечами Таня.

– Мы у нее самой спросим. Когда найдем, – заверил Аркадий Васильевич. И обратился уже к Фаине: – Не волнуйся, из Сочи ей не выбраться. Никуда кастелянша не денется.

– Гораздо разумней было бы... – начала Таня. И осеклась.

– Было бы что? – остро взглянула на нее Фаина.

Садовникова хотела сказать: «Проверить тех, кто обедал вместе с Мариной Евгеньевной».

Но встретила взгляд охранника Аркадия Васильевича – и промолчала. Полный дурак. Все ищет, кто бы ему правильный путь подсказал. А с какой стати ему помогать? Вот если раскрыть убийство самой...

Пусть она и дилетантка, но картинка вырисовывалась довольно складная. За одним столом с Мариной Евгеньевной в тот день сидели Нелли и Антон. И любому из них никто не мешал незаметно подсыпать хозяйке яд. Тем более что добавляется мутная история с загсом. Сладкая парочка, конечно, утверждает, будто Холмогорова сама их отправила заявление подавать. Но подтвердить этого никто не может.

А если все наоборот: не она их в загс послала, а они ее попросили протекцию составить? Мол, если самим заявление подавать – регистрацию только через месяц назначат, а мы хотим побыстрей... И Марина Евгеньевна ничего не заподозрила, согласилась помочь. А им нужно было не в загс попасть вне очереди, а просто, не вызывая подозрений, из ее машины сбежать.

Хорошо, рассуждаем дальше. Как отравили – ясно. Как на законных основаниях покинули ее автомобиль – тоже. Но по-прежнему непонятно, что заставило Холмогорову сесть за руль. И откуда Антон с Нелли – если они, конечно, отравители – знали, что хозяйка именно в тот день поведет машину сама? Она ведь почти всегда с шофером ездила...

Интересно, а доза психотропного, сама по себе, была смертельной или нет? Надо было у Аркадия Васильевича спросить. Но, похоже, нет. Он ведь как сказал: «На наших дорогах – верная погибель...» Значит, будь за рулем водитель, ничего б с Холмогоровой не случилось. Просто вернулась бы с тяжелой головой, завалилась спать, а утром проснулась здоровенькой.

И другая странность: менты, которые дело ведут, они что, совсем дураки? Раз стало известно про психотропное в крови Холмогоровой, ежу понятно: в первую руку надо проверять тех, кто вместе с ней обедал. То есть Антона и Нелли. И волочь их в кутузку. Однако эта парочка прекрасно себя чувствует. Ходят с важными лицами, планируют, как распорядиться наследством. Значит, менты их не подозревают.

Может быть, ей, Татьяне, имеет смысл сладкую парочку сдать? Да еще и про возможные мотивы милицейским подсказать? По крайней мере, с Антоном все ясно: он Марину Евгеньевну обкрадывал, и та об этом знала. Значит, в любой момент могла раздавить его, как мокрицу. И он почел за благо от хозяйки избавиться... А что, серьезный мотив.

Впрочем, идти в милицию, продолжала рассуждать Татьяна, да еще в местную, совсем не хочется. Да и закладывать – даже тех, кто тебе неприятен, – претит. К тому же на многие вопросы ответов просто нет. А узнать их хочется. Очень.

И Таня, повинуясь первому порыву, решительно отправилась на второй этаж, где располагались гостевые спальни. Без стука распахнула дверь в комнату Шахова. Ну и плевать, если застанет парочку за утехами...

Однако Антон оказался в комнате один. Валялся на кровати одетый, в ботинках, все покрывало уже в песке. Волосы всклокочены, глаза красные. Спал, что ли? Или тоже бухает – как хозяин-барин?

Увидел ее, всполошился:

– Что случилось, Танюшка?

«Танюшка»... Ничего себе, наглость! Так ее только отчим называет.

И Садовникова, не чинясь, бухнула:

– У меня к тебе единственный вопрос. Это ты подсыпал Холмогоровой яд?

Как надо допрашивать, представление она имела весьма смутное, но интуитивно догадывалась: немаловажно – ошеломить.

Антон захлопал глазами. Пробормотал:

– Откуда ты знаешь?

Тут уж сама Таня опешила. Что, считать его слова признанием?

Впрочем, Шахов вовсе не выглядел перепуганным. Сел на кровати. Пригладил волосы. Усмехнулся. Спокойно произнес:

– Обвинение твое звучит, безусловно, грозно. Только в курсе ли ты, Танюшка, из чего состоял в тот день обед Холмогоровой?

Садовникова промолчала. И Антон триумфально продолжил:

– Я тебе расскажу. Листья салата. Отбивная – без гарнира и даже без панировки. И минеральная вода. Возникает резонный вопрос: куда сыпать психотропное? В минеральную воду, разумеется, скажешь ты... – Он насмешливо посмотрел на Татьяну и закончил: – И будешь неправа. Потому что в столовке за обедом случился небольшой инцидент – и тому была масса свидетелей. Минералку Марине Евгеньевне принесли неоткрытую. Это ж столовая, не ресторан, особого сервиса нет. И она вызвала официантку, вкрутила той мозги: подавать воду всегда нужно открытой. А потом – открыла бутылку сама. Демонстративно. И сама перелила воду в стакан. Ну, и потом мы еще шампанское пили. Оно тоже, ясное дело, в запечатанной бутылке было. В него как-то сложно что-то подсыпать... В милиции со мной, знаешь ли, согласились.

Явно не врет. Да и смысла врать ему нет. И Таня, уже совсем без прежнего запала, произнесла:

– А загс? Почему вы туда именно в тот день отправились?

– В том все и дело! – с жаром откликнулся Антон. – Я ж тоже не дурак, понимаю: загс-то очень кстати для меня с Нелькой оказался. Но клянусь тебе – и официантки из столовой притом мои слова подтвердили – Марина Евгеньевна сама хотела от нас избавиться. Шоферу просто сказала: ты сегодня больше не нужен. Ну а мы-то не шоферы, я ее зам, Нелька – секретарша... Вот Холмогорова и устроила цирк, чтобы нас куда-нибудь отправить. Почему вы не женитесь, говорит, хватит тянуть, езжайте в загс прямо сейчас, а я все организую... Мы, честно говоря, от ее напора даже опешили. Мне еще тогда показалось: ей зачем-то понадобилось одной остаться. А начался цирк сразу после телефонного звонка. Знаешь, откуда звонили? С телефона-автомата! По нынешним временам редкость, значит, действительно что-то важное. И строго конфиденциальное. Вот она нас и выгнала. Поэтому, Танечка, – Антон триумфально взглянул на нее, – я чист, аки ангел. По крайней мере, у милиции ко мне претензий нет.

Садовникова взглянула в его лоснящуюся, довольную рожу. Тихо произнесла:

– Но ты ведь обкрадывал Марину Евгеньевну.

Ждала, что Шахов начнет оправдываться, однако тот лишь плечом дернул:

– А что оставалось делать? С такой-то зарплатой... Она мне тыщу баксов платила, если ты не в курсе. Это что – деньги? Да и потом, скажешь тоже: обкрадывал... Все управляющие ведут двойную бухгалтерию. Когда от многого берут немножко, это не воровство, а честная дележка.

– Она, между прочим, знала, что ты у нее воруешь. И собиралась с волчьим билетом тебя выгнать, – спокойно произнесла Татьяна.

И наконец пробила его хладнокровную защиту – в глазах Шахова мелькнуло смятение. Девушка усмехнулась, добавила:

– Об этом ты тоже в милиции рассказал?

Антон молчал.

– И еще... – в азарте продолжила Садовникова. – Вы ведь из Сочи в тот день на такси ехали. Уткнулись в «пробку». Оставили машину и отправились к месту аварии пешком. Сам говорил: пару километров на своих двоих отмахали. Зачем?

– А чего было у моря погоды ждать? – пробормотал Антон. – Все равно ведь явно встали глухо. Могли проторчать хоть час, хоть три. Вот я и предложил Нельке: пойдем лучше пешком. Заодно посмотрим, что там случилось.

– Все у тебя, Тоша, так складненько получается... Всему объяснения находятся... – пробормотала Садовникова.

– Да потому, Тань, – фамильярно улыбнулся Шахов, – что я, аки слеза, чист. Подумаешь, пару десятков тысчонок себе откатил... – И серьезно добавил: – Ты лучше к мужу ее присмотрись, к несчастному вдовцу. Вот уж кому смерть Марины Евгеньевны выгодна – какие миллионы захапал!

...И ведь не исключено, что Шахов прав.

Игорь Феоктистович со смертью супруги явно воспрянул. Развернул плечи, выпрямил прежде согбенную спину. Раньше целыми днями просиживал в своей комнате и к общему столу спускался от силы раз в день, а нынче...

Постоянно курсирует по всему дому. Покрикивает на горничных, раздает указания охранникам. И улыбается! Выражение лица постоянно довольное. Не очень-то уместно, жену даже не похоронили еще.

Таня старалась держаться от вдовца подальше, но ведь целыми днями в своей спальне торчать не станешь. Хотя бы потому, что Фаина предупредила: «Еду в комнаты никому подавать не будут, не до того сейчас». А на горном воздухе аппетит разыгрывается, будь здоров.

И, ближе к вечеру – пришла на кухню за яблоком – немедленно столкнулась с Игорем Феоктистовичем. Хрустит мюслями, рожа требовательная:

– О, Татьяна! Вы мне как раз и нужны. Пойдемте, посидим в солярии.

– Зачем? – недовольно буркнула она. Очень ей не хотелось с ним на пару в солярии рассиживать.

– Как зачем? – надменно вскинул подбородок вдовец. – А книга?! У меня как раз есть полчаса свободного времени.

Знакомая формулировка – Марина Евгеньевна теми же словами призывала Таню на работу. Но насколько гармоничней сия фраза звучала в ее устах! Только что было делать?

– Хорошо, – кивнула Татьяна, – сейчас за диктофоном схожу.

А про себя добавила: и буду искать его долго-долго. А потом еще полчаса менять батарейки...

Но не вышло.

– Зачем самой-то ноги топтать? – пожал плечами Игорь Феоктистович.

И, будто в дурном фильме из дворянской жизни, хлопнул в ладоши, позвал:

– Эй, как тебя там... Зухра! Подойди!

Горничная послушно явилась.

– Подай из комнаты писательницы диктофон, – велел вдовец. – А потом минералки в солярий принеси. Только обязательно холодной! И лимончик к ней нарежь. Отдельно подашь лед в ведерке и мяты несколько веточек. Все поняла? Давай, шевелись!

Девушка метнула на хозяина возмущенный взгляд. Да уж... На что Холмогорова была резкой и властной, но со слугами в подобном тоне никогда не разговаривала. А вдовец новоиспеченный, похоже, наслаждается – что может прикрикнуть, унизить... Воистину: чем ниже статус, тем больше гонору.

Интересно, что Холмогоров станет рассказывать о жене? Наверняка сплошные гадости. Но не будет же Садовникова – за деньги Марины Евгеньевны – писать о ней плохо! А написать хорошо – тоже, получается, не выход. Теперь ведь Игорь Феоктистович ее работу будет принимать. Потребует переписывать. Абсолютно непонятно, как выкручиваться...

Едва поднялись в солярий, Холмогоров развалился в кресле (прежде в нем сидела Марина Евгеньевна) и небрежно произнес:

– Ну, Таня, приступим. Что тебе сказать? Жена моя, конечно, сучкой была первостатейной...

– Как вам не стыдно! – не выдержала Садовникова.

Холмогоров не смутился. Спокойно продолжил:

– Но голова у нее, надо отдать ей должное, варила. И хватка у супруги была – почище, чем у бульдога. Вот пусть люди все и узнают: про беспринципную стерву. Но стерву – умную. Включай диктофон...

Игорь

На третьем курсе они поженились. Как сплошь и рядом бывало в студенческих семьях – «по залету». Шел 1985 год, к власти пришел новый, молодой генсек, и в воздухе уже что-то такое носилось. Группа «Ария» пела про металл, светлый металл, Виктор Салтыков надрывался про «Островок», в Москву, за конфетами и колбасой, стекалось полстраны. Ребенок обоим, и Марине, и Игорю, был совсем не нужен, но получилось, как с миллионом молодых семей: пока поняли, что случилось... пока очухались – уже срок восемнадцать недель, за аборт даже совсем левые гинекологи не берутся. Да и Маринка уверяла: мы, мол, малыша будем по-современному воспитывать. Чтоб он нашей карьере не мешал. Как на Западе – когда дети везде и всюду с родителями перемещаются. И никаких капризов, никаких тасканий на ручках, укачиваний, колыбельных и нюней. А не захочет себя нормально вести, пусть покричит полчасика – и сам тогда успокоится.

– Все равно от ребенка одна морока, – не соглашался Игорь.

– Зато, пока молодые, отмучаемся. И потом все ведь так живут! – пожимала плечами Марина.

Действительно, студенческих семей в их институте образовалось уже изрядно. И дети во многих были. Причем на первый взгляд особо они действительно родителям не досаждали. Ползали себе по общежитским коридорам...

Роды у Маринки были тяжелые. Стасик родился слабенький, и диагноз ДЦП сразу поставили. Врачи, правда, заверяли: если будет хороший уход, и питание правильное, и гимнастика, то есть шанс, что к школьному возрасту все у парня наладится. Но пока – одна сплошная беда. Грудь ребенок брал вяло, приходилось молоко сцеживать и из бутылки кормить. Нормально спать по ночам младенец тоже не желал, вопил ужасно... Да еще, как назло, оба родителя без стипендии остались. А бабушки с обеих сторон подарили им по жалкому стольнику и от дальнейшего участия в судьбе внука устранились. Вот и получилось: прежде, хоть и не жировали, но и в кино выбирались, и в кафе, и мясцо иногда покупали, и спали, сколько влезет. А как родился ребенок – не жизнь, а сплошной ад. Марине с Игорем удалось зацепиться за Москву, но ютились они, все втроем, в съемной комнатке. Она сидела с ребенком, он трудился на госпредприятии за гроши. Маленький Стасик ходил плохо, подволакивал ножку.

Жили настолько бедно, что и словами не описать. Чтобы прокормиться, Игорь толкался в очередях, скупал блоками сигареты «Ява» и «Космос», а после со щадящей наценкой толкал среди соседей и коллег. Но все равно не хватало. То за массаж ребенку плати, то за лекарства, то за соки... А Маринка, которая прежде кроткой была, ничего не требовала, теперь постоянно зудела: ты – отец, а деньги в семью не приносишь. Заработай, достань, дай... А где их взять – особенно чтобы хватало?! Точила его почище циркулярной пилы. А потом вдруг работу предложили самой Марине, и оба поняли: это шанс.

Работа показалась манной небесной: выгуливать по Москве американца, переводить, сопровождать на экскурсиях. Ну, и подумаешь, что у Марины ребенок маленький – посидеть с ним соседку упросили, за символическую плату.

Тот американец, Берт его звали, личностью был колоритной. Лет пятидесяти, с окладистой, под Льва Толстого, бородой. Школьный учитель. Страстный фанат всего русского: «Подмосковные вечера», Достоевский, гречневая каша, естественно, водка. И при том на русском языке – ни слова. Ясное дело, тысячи раз во всех инстанциях проверен-перепроверен – иначе бы визу в СССР не получил, и советскую студентку к нему бы не подпустили.

Впрочем, платил экономный американец сущие копейки – пять долларов в день, что составляло по официальному курсу чуть больше трех рублей, а по неофициальному – пятнадцать. Не всякий студент – особенно избалованный, из Института европейских языков, – согласится. Но для Маринки в ее аховом положении Бертовы деньги были весьма кстати. К тому же тот всегда обедом с ресторане накормит, а еще жвачку иногда дарил, которую потом толкануть было можно. Да и не только ведь в деньгах дело. Скучно целыми днями торчать дома с ребенком и слушать, как тот бесконечно хнычет...

Вот и закрутилось у Маринки: целыми днями таскала Берта по экскурсиям. Маршруты продумывала сама, благо Москву успела изучить. То по булгаковским местам его водила, то показывала Замоскворечье, травила байки про столичных купцов, то вместе объезжали абсолютно все имеющиеся в городе памятники Пушкину. Да и педагогический дар у нее обнаружился: когда Берт в Москву прилетел, у него даже вместо «спасибо» ужасная каша получалась, а уже через пару недель он мог самостоятельно себе пива купить. И через пару месяцев, Маринка грозилась, сможет «Курочку Рябу» в оригинале прочитать.

– Целыми днями с этим жлобом носишься, – упрекал жену Игорь. – Ребенок уже и забыл, как ты выглядишь...

– Зато деньги в семью приношу, – возражала Маринка. – И на мое питание мы не тратимся, меня Берт кормит.

– На гостиницу и на билет твой форин деньги нашел, а переводчику платить нормально не может! – возмущался муж.

– Да ладно тебе, Игоряш, – ластилась Маринка. – Он пять лет мечтал в СССР приехать, на поездку по копейке, то есть по центу собирал. Какие там у него заработки – учитель в государственной школе.

– Да врет он тебе все! В Штатах любой учитель в долларах купается! – не соглашался Игорь.

– Ну, если врет – пусть ему будет стыдно, – пожимала плечами Маринка. И загадочно заверяла: – Он нам еще пригодится...

– Какой с этого козла может быть толк?

– Не знаю пока. Но чувствую.

И ведь не обмануло ее предчувствие.

Потому что второй раз в их жизни Берт нарисовался уже в девяносто втором. Страна к тому времени изменилась кардинально. Какой там невинный «Островок», какой Цой – отовсюду горланили свой «Wind of change»[3] «Скорпы».

И действительно: перемены произошли такие, что дух захватывало. Совок развалился, а что будет дальше – никто не знал.

Марина же занималась, на его вкус, абсолютной ерундой: после работы, вместо того чтобы сидеть с ребенком, пропадала в Библиотеке иностранной литературы и пачками изучала только-только появившееся там издания: книги по маркетингу, экономике, какому-то мерчандайзингу...

– Ерундой занимаешься, – упрекал Игорь. – Ну сама подумай: зачем в нашем совке мерчандайзинг?!

И снова она загадочно отвечала:

– Пригодится.

Игорь уже не разубеждал. За годы безденежья, постоянной борьбы за выживание их отношения (никогда не бывшие особенно страстными) окончательно поблекли. Они даже не воевали, не ссорились, не швыряли друг в друга тарелками – просто жили бок о бок, но равнодушно, словно соседи.

И тут как раз на их горизонте вновь появился американский учитель Берт. За два прошедших года постарел, борода стала еще окладистей и гуще. Они с Мариной встретились, как старые друзья: так горячо обнимались, что у Игоря даже нехорошее предчувствие шевельнулось – а не любовь ли тут? Впрочем, он немедленно себя одернул: какая может быть любовь в его-то пятьдесят лет?! Да если вдруг и любовь – Маринка с ее закидонами раздражала мужа все больше и больше. Может, со своим Бертом в Америку укатит?

На сей раз никаких прогулок по Москве американец не требовал – сразу заявил, что приехал по делу. О деталях Маринка не распространялась, но Игорь краем уха слышал: один вроде бы Бертов приятель, страшнейший миллионер, хочет в экономику новой России пару миллионов долларов вложить. Уже смешно: чтоб кто-то... в нашу страну безумную... деньги вкладывал...

Но Маринка за Бертово задание – найти американскому миллионеру возможность инвестиции – взялась горячо. Игорь сначала думал: действительно подбирает какой-нибудь убыточный заводик или магазин. Но, как оказалось, он плохо себе представлял масштабы нахальства супруги. Потому что Марина, как он вскоре выяснил, планировала получить гипотетические миллионы... сама. И, с помощью старого приятеля Матвея, открыть на них сеть недорогих ресторанов.

Полное безумие!

– Ты понимаешь, что тебя просто убьют? – вопил Игорь. – Не видишь разве, что в стране творится? За бутылку водки расстреливают! А тут – миллионы... Да ты их и получить не успеешь! Только слух о таких деньжищах пройдет – нас всех поубивают. И тебя, и меня. И сына.

Но супруга только отмахивалась:

– Не причитай. Все будет ништяк.

– Да и нет никаких миллионов, – убеждал муж, – врет все твой Берт. А если и есть – никто их не даст тебе. Молодой девчонке, без имени, без опыта, без связей.

– А, брось! – усмехалась Маринка. – На Западе наоборот: ответственные посты – и деньги тоже – предпочитают раздавать молодым. Считается, что у них мозги более подвижные, голова лучше соображает.

Но, конечно, дело было не только в мозгах. В один прекрасный день в Россию пожаловал тот пресловутый миллионер. Выглядел он жалко – колченогий дяденька с бесцветными глазами и реденькими соломенного цвета волосами. Одет в простейшие, не самые чистые, джинсы и в бесплатную футболку с рекламой магазина здорового питания. Только ботинки – дорогие, ручной работы – его богатство и выдавали.

Предъявить миллионера жена отказалась – Игорь его случайно увидел. И сразу понял: между ним и Мариной что-то есть. Слишком уж жаркими обмениваются взглядами, слишком часто, будто бы ненароком, касаются друг друга...

– Вы с ним любовники, – констатировал муж.

– Брось, – отмахивалась она. – Мы просто обоюдно сильно увлечены. Бизнесом.

Чуть позже, когда колченогий лично участвовал в подборе помещения для ресторана, в его намерениях уже нельзя было не усомниться.

– Под какой процент он тебе эти миллионы дает? – поинтересовался однажды Игорь.

И ужаснулся, когда узнал: под пятьдесят процентов годовых.

– Не бери! – увещевал муж. – Это ведь кабала!

Но Марина не слушала. Уверяла:

– Никакой кабалы. За пару лет рассчитаюсь.

– Да ничего ты не рассчитаешься! Ты ведь никто! И звать тебя никак! И поддержки никакой нет! И ресторан твой в первую же неделю отберут! Или сожгут!

– Не сожгут. Я кому надо платить буду, – усмехалась она.

И через год уже покупала в настоящем валютном магазине шикарное вечернее платье – чтобы блистать в нем на открытии своего кабака...

В общем, опять она оказалась права. И с того дня их пути окончательно разошлись...