В последние годы жизни Ньютона его учение распространяется далеко за пределы Англии. В стране «замерзающих московитов» также приходят к мысли, что «учение Невтоново всех способнее к решению трудностей в движении наиупрямейшей из всех планет Луны».
Наибольшую оппозицию «Математические начала» встретили в Парижской академии наук, увидевшей в них покушение на авторитет Декарта, являвшегося гордостью французской науки.
Даже в год смерти Ньютона, когда, по обычаю, секретарь академии Фонтенель должен был произнести ему похвальное слово, он, сравнивая его с Декартом, говорил:
«Оба были первоклассными гениями, рожденными для властвования над умами… Оба, будучи превосходными геометрами, убедились в необходимости внести в физику геометрию… Но один из них (Декарт. — Б. К.) в смелом полете пожелал вознестись к источнику всего сущего и овладеть первоначальными принципами, чтобы затем снизиться к явлениям природы, как к необходимым следствиям. Другой (Ньютон. — Б. К), более скромный или более робкий, начал свой путь, опираясь на явления, чтобы достичь неизвестных принципов… Ясные принципы одного не всегда приводят его к явлениям в том виде, как они реально существуют; явления не всегда приводят другого к принципам достаточно ясным…»
Вряд ли можно считать «слово» Фонтенеля объективной оценкой трудов Ньютона.
С годами популярность «Математических начал» во Франции неизменно возрастала. Большую роль в утверждении ньютоновской философии сыграл знаменитый французский философ Вольтер. С тонкой иронией, более смертоносной, чем змеиный яд, он высмеивает сторонников Декарта.
«Француз, прибывший в Лондон, — пишет Вольтер, — находит все в ином виде как в философии, так и в прочем. Он оставил наполненную вселенную, а находит пустую. В Париже ее рассматривают как состоящую из эфирных вихрей, в Лондоне ничего подобного не усматривают. У нас давление Луны вызывает морской прилив, у англичан море тяготеет к Луне… В Париже Землю представляют себе в форме дыни, в Лондоне она сплющена с двух сторон…»
Идут годы, и Парижская академия шаг за шагом сдает свои позиции. Преданных сторонников Декарта сменяет научная молодежь, ясно сознающая преимущества ньютоновского метода в науке. К середине XVIII века во Французской академии тон задают уже убежденные ньютонианцы. Именно они открывают блестящий период французской науки.
«Математические начала» настолько покорили немецкого философа Канта, что тот пытается создать философию, метод, который «в основе своей тождествен с методом, введенным Ньютоном в естествознании».
Увлеченный замечательными успехами ньютоновской механики, Кант выдвигает свою знаменитую гипотезу о происхождении мироздания. В 1775 году он публикует небольшую книгу, называвшуюся «Общая естественная история и теория неба, или опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания на основании ньютоновских законов». В ней впервые возникновение вселенной рассматривается как закономерный процесс развития природы, а не как результат воли творца. По мысли Канта, первоначально вещество, из которого состоят Солнце и планеты, было распределено во вселенной в виде гигантского облака — туманности. Между отдельными частицами вещества действовали силы ньютоновского притяжения.
Кроме этих сил, рассуждал Кант, в туманности, как во всяком газе, должны действовать силы отталкивания. В результате борьбы этих сил в очень отдаленные времена в туманности протекали два процесса: с одной стороны, вещество уплотнялось, образуя гигантские капли — небесные тела, а с другой — газообразная масса туманности в результате той же борьбы противоположных сил приходила во вращательное движение, которое сохранили возникшие Солнце и планеты.
Эта гипотеза хорошо объясняла, почему Солнце и все планеты вращаются в одном и том же направлении.
В свое время гипотеза Канта так же, как и весьма сходная с ней гипотеза Лапласа, пользовалась всеобщим признанием.
Сейчас мы считаем, что солнечная система возникла иначе, чем думали Кант и Лаплас. Однако и в современных представлениях о возникновении семейства небесных тел, образующих нашу планетную систему, закон всемирного тяготения играет основную роль.
Проникнутые глубокой верой в истинность учения Ньютона, сочинения Канта много способствовали популяризации «Математических начал».
Влияние Ньютона захватывало области знания, далекие от механики.
Молодой Д. Менделеев вступает на научное поприще со знаменем, на котором написано имя творца «Математических начал».
Увлеченный успехами механики, автор периодической таблицы видит «причину химических явлений в простом молекулярном притяжении». И именно это, как мы теперь знаем, ошибочное убеждение привело его к мысли выбрать за основное свойство различных химических элементов массу их атомов. «Свойства атомов и частиц зависят прежде всего от их массы», — писал он, намечая путь к открытию великого закона периодической зависимости свойств элементов от их атомных весов.
Закон Менделеева знаменует новую эпоху в химии так же, как «Математические начала» знаменовали новую эпоху в физике.
Глубокое уважение к творцу «Математических начал» Менделеев сохранил в течение всей жизни. «Между бессмертными принципами ньютоновой, или естественной, философии, — писал он, — должно прежде всего искать таких, которыми возможно объяснить разные стороны современных химических сведений, дабы приблизить время истинной химической механики».
Развитие науки показало, что «химическая механика», о которой мечтал Менделеев, отличается от ньютоновской. Она сегодня называется «квантовой механикой» и является более общей в том смысле, что ньютоновская механика может быть получена из квантовой.
Это не умаляет величия «Математических начал». Ведь все механические приспособления и машины, которыми человек пользовался и пользуется сегодня в повседневной жизни для познания и преобразования окружающего его мира, будь то простой рычаг или сложная космическая ракета, рассчитываются и работают в точном согласии с законами ньютоновской механики.
Ньютон похоронен в Вестминстерском аббатстве.
На его памятнике написано:
«Здесь покоится сэр Исаак Ньютон, дворянин, который почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов.
Он исследовал различие световых лучей и появляющиеся при этом различные свойства цветов, чего ранее никто не подозревал. Прилежный, мудрый и верный истолкователь природы, древности и св. писания, он утверждал своей философией величие всемогущего бога, а нравом выражал евангельскую простоту. Пусть смертные радуются, что существовало такое украшение рода человеческого».
Эта возвышенная эпитафия сильно отличается от собственной оценки Ньютоном своей жизни.
«Я не знаю, какого мнения будет свет о моих трупах, — сказал он незадолго до смерти, — я же лично смотрю на себя, как на ребенка, который, играя на морском берегу, нашел несколько камешков поглаже и несколько раковин попестрее, чем удавалось другим, в то время как неизмеримый океан истины расстилался перед моим взором неисследованным».