Биография великана

Заключение

В наши дни можно сказать, что человек вместе с материнским молоком впитывает убеждение о всемогуществе науки. Объясняется это тем, что за последние столетия наука так убедительно продемонстрировала свою силу и необходимость для цивилизованного общества, что теперь уже нельзя найти культурного человека, который сомневался бы в ценности знания. Нам очень трудно представить возможность иного отношения к науке. А ведь еще совсем недавно (в сравнении с историей человечества) встречались образованные и умные люди, искренне сомневающиеся в пользе, приносимой деятельностью ученых.

В какой-то степени для подобного скептицизма имелись основания.

Первые научные общества возникли в тесной духовной связи с замечательными открытиями великих ученых и художников эпохи Возрождения. Люди, естественно, ожидали, что объединенные усилия ученых очень быстро принесут практические плоды. А вот этого-то и не случилось.

Даже в такой области знания, какой была основанная на многовековом человеческом опыте механика, успехи были очень скромными.

Как свидетельствует история, усовершенствование способов производства и обработки металлов, столь важное для развития техники и военного дела, еще долгое время составляло удел не профессиональных ученых, а практиков — литейщиков, машиностроителей, оружейников…

Пожалуй, единственной областью, в которой быстро сказалась ценность новой науки, было мореплавание. Ученым удалось теоретически определить осадку корабля и сконструировать разнообразные, весьма ценные для мореплавания приборы. Но это было скорее исключением, чем правилом. Влияние ученых обществ на развитие промышленности дало себя знать лишь позднее, а пока их деятельность вызывала разочарование.

Сомнение в пользе научных обществ особенно ярко выразил Дж. Свифт в своем бессмертном «Путешествии Гулливера». Эта замечательная книга современниками воспринималась совсем иначе, чем нами. Для них королевство Лилипутия не была только фантастической страной, населенной забавными маленькими человечками. В нравах лилипутского двора, в поведении лилипутских аристократов современники Свифта узнавали ироническое описание Англии тех времен.

Когда же Гулливер попадал в Лапуту и получал милостивое разрешение осмотреть Великую академию в Лагадо, читатели не сомневались, что в действительности автор раскрывал перед нами двери Лондонского Королевского общества.

Вряд ли можно было в то время представить себе более жестокую сатиру на ученое общество.

С ядовитостью, которой мог бы позавидовать скорпион, высмеивает Свифт бессмысленность и праздность идей, разрабатываемых академиками в Лагадо. Много поколений от души потешалось над незадачливыми лапутянами.

Но вот прошло два с половиной столетия. Давайте оглянемся и поинтересуемся, чем же занимались встреченные Гулливером академики.

Всего в академии подвизалось, как рассказывает Гулливер, не менее пятисот «прожектеров».

Первый из них, кого он посетил, «был тощий человечек с закопченным лицом и руками, с длинными всклокоченными и местами опаленными волосами и бородой». Удивительным было его занятие! Читая о нем, современники улыбались и сокрушенно покачивали головой.

Но годы текут, люди накапливают опыт, меняются их мнения.

Наступает 1903 год. 30 апреля в Лондонском Королевском обществе, теперь уже одном из наиболее уважаемых ученых обществ мира, большой день: перед английскими академиками должен был выступить с лекцией всемирно известный ученый Климент Аркадьевич Тимирязев.

«Когда Гулливер осматривал академию в Лагадо, — начал свою речь ученый, — ему прежде всего бросился в глаза человек сухопарого вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде.

На вопрос Гулливера диковинный человек пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения.

Для первого знакомства я должен откровенно признаться, — продолжал К. Тимирязев, — что перед вами именно такой чудак. Более тридцати пяти лет провел я, — говорил ученый, — уставившись если не на зеленый огурец, то на нечто вполне равнозначащее — на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса о запасании впрок солнечных лучей…»

В результате длительного труда К. Тимирязеву удалось доказать, что рост растений — это не только процесс усвоения углерода, но и процесс усвоения солнечного света. Именно для этого развертывают растения свою великолепную листву. Улавливая солнечные лучи, им удается осуществлять сложнейшие химические превращения, получать соединения, в которых аккумулирована часть энергии ядерных превращений, происходящих на Солнце.

Недаром же великий естествоиспытатель Чарльз Дарвин сказал, что зеленое вещество растений — хлорофилл, которому растения обязаны способностью поглощать солнечную энергию, «быть может, самое интересное из органических веществ».

Мысль о возможном превращении «света в тела» встречается еще в «Оптике» Ньютона, и, как знать, может быть, в ее-то адрес и было направлено ядовитое жало сатиры Свифта.

Много удивительного ожидало еще посетителя Лапутянской академии. В одной из следующих комнат стены и потолок были сплошь затянуты паутиной. Владелец комнаты закричал на вошедшего Гулливера, чтобы тот был осторожнее и не порвал паутину. Люди совершают роковую ошибку, говорил он, утилизируя шелковичных червей, когда под рукой множество насекомых, бесконечно превосходящих упомянутых червей, а именно пауков…

Сколько веселых минут доставил этот чудак читателям!

Действительно, пауков разводить трудно, и пока что паутину в качестве материала для текстильных нитей не применяют.

Однако ученые внимательно изучают нить паутины, пытаются узнать ее строение. Создаваемые пауками нити очень тонки: 340 граммов паутины достаточно для того, чтобы опоясать Землю. В то же время паутина намного прочнее стальной нити такой же толщины.

Еще важнее способность паука вырабатывать паутину с определенными, наперед заданными свойствами; ведь это та цель, к которой стремятся и люди. Тщательно изучая химический состав и строение паутины, ученые пытаются получить у природы совет, как создать белковое волокно с теми или иными свойствами. Мы видим, что и этот «прожектёр» шел в некоторой степени по верному пути.

Был в академии и «весьма изобретательный архитектор, разрабатывавший способ постройки домов, начиная с крыши и кончая фундаментом».

В наше время мы знаем об успешной постройке домов «методом подъема этажей», при котором идея лапутянского архитектора частично реализована. Первоначально сооружаются фундамент и пол первого этажа, затем укрепляются железобетонные колонны и на земле монтируется целиком этаж будущего дома, начиная с самого верхнего. Смонтированный этаж поднимается вверх и закрепляется на колоннах. Первым поднимается, как уже сказано, самый верхний этаж, так, что строительство дома начинается, говоря житейским языком, с «крыши».

Время поправило архитектора — первоначально все же закладывается фундамент, хотя затем многоэтажный дом строят, начиная не снизу, а сверху.

Был там и «универсальный искусник», «сгущавший воздух и извлекавший из него селитру», конечно не теми методами, какими сходные превращения осуществляются в наши дни.

Сатира Свифта не пощадила и отвлеченные науки.

Гулливер встречает в Лагадо профессора, занимавшегося «усовершенствованием умозрительного знания при помощи технических и механических операций», что представлялось автору занятием, лишенным всякого смысла.

Что же делал этот злополучный лапутянин?

Для того чтобы писать книги по философии, поэзии, политике, праву, математике и богословию, он построил специальную машину. Она имела двадцать квадратных футов, и поверхность ее состояла из множества деревянных дощечек, «каждая величиною в игральную кость, одни побольше, другие поменьше. Все они были сцеплены между собой тонкими проволоками. С обеих сторон каждой дощечки приклеено по куску бумаги; на этих бумажках написаны все слова в различных наклонениях, временах и падежах, но без всякого порядка». Вокруг машины стояло сорок учеников профессора. По его команде они с помощью имевшихся рукояток заставляли дощечки вращаться. Сделав несколько оборотов, машина останавливалась, и ученики списывали с дощечек слова, располагая их в той последовательности, которая возникала по воле случая. Из записанных таким образом отрывочных фраз профессор надеялся дать миру «полный компендий всех искусств и наук».

Уже в нашем веке один известный ученый поддержал идею лапутянского академика, сказав, что если мартышек научить печатать на пишущих машинках и обеспечить достаточным количеством бумаги, то рано или поздно они напечатают сонеты Шекспира. К такому заключению с необходимостью приводило развитие математической теории.

Конечно, прежде чем напечатать сонеты, мартышки увековечат все бессмысленные буквосочетания, возможные в человеческом языке, так что вряд ли имеет смысл привлекать обезьян для развития поэзии.

Однако совсем недавно, по существу, тот же метод нашел себе важное практическое применение.

В наши дни в науке, так же как и в повседневной жизни, часто приходится сталкиваться с явлениями, в основе которых лежат случайные события. В физике к таким явлениям относятся разнообразные случаи взаимодействия большого числа элементарных частиц. В технике и быту можно указать на различные задачи, связанные с массовым обслуживанием населения; например, с работой автозаправочных станций. Сюда же относятся специальные случаи работы современных средств связи при наличии больших помех.

Аналитическое решение подобных вопросов часто бывает или чрезвычайно трудоемким, или же вообще недоступным.

В этих затруднениях иногда может помочь метод Монте-Карло, названный так по имени знаменитого игорного дома, в котором судьбу человека часто решает случайная остановка шарика рулетки против той или иной цифры.

Метод Монте-Карло позволяет найти приближенное решение ряда научных задач. Для этого на машине, напоминающей по идее лапутянскую, изучается случайный процесс, моделирующий исследуемый. Конечно, если случайные процессы изучать с помощью механической машины с барабанчиками, то в большинстве случаев для нахождения решения не хватило бы человеческой жизни. Но люди построили быстродействующие электронные машины, работающие с фантастической скоростью.

Специальные датчики вводят в машину сигналы, моделирующие изучаемый процесс, а машина, производя вычисления, помогает человеку решить задачу.

Конечно, не все увиденное Гулливером в Великой академии в Лагадо из злой насмешки над наукой превратилось в ее гордость. Многое остается и в наши дни разящей сатирой, жестоко высмеивающей незадачливых простаков или прожженных дельцов от науки.

Хочется лишь упомянуть о том, что, вероятно, желая подчеркнуть иллюзорность научных поисков, Свифт поместил государство Лапуту на летающий остров. Лапута двигалась по орбите вокруг земного шара, то приближаясь, то удаляясь от поверхности земли. Весьма отдаленно Лапута напоминает будущие межпланетные станции.

Невольно возникает мысль, как могло произойти то, что, казалось бы, лишенная всякого смысла фантазия превратилась спустя всего два столетия в гениальное предвидение будущего?

Чудесным ферментом, вызвавшим это волшебное превращение, была смелая человеческая мысль, освобожденная от церковных догм, проверяющая справедливость своих выводов на пробирном камне человеческой практики.

Люди ставят монументы своим великим соотечественникам, увековечивают выдающиеся события быстротекущей жизни, но они забывают о памятнике величайшему преобразователю их жизни — человеческой мысли.

Пусть эта книга явится одним из небольших камешков, положенных в основание пока еще не существующего обелиска, прославляющего человеческую мысль.