Бирюза от Кудашева. Книга II.


БИРЮЗА от КУДАШЕВА



Владимир П. Паркин


Роман.



Книга II


историко-приключенческого романа из пяти книг


«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»



Бирюза от Кудашева. Роман. / Владимир П.Паркин, 2013.


Приключения Александра Кудашева продолжаются.


Подвиги во славу и безопасность Отечества отважного офицера-фронтовика, поручика пехоты, вознаграждаются его переводом в Особый отдел Департамента полиции Закаспийской области с присвоением ему чина ротмистра Отдельного Корпуса жандармов и представлением к награждению Орденом Святого Георгия Победоносца четвёртой степени. Арестованный им Гюль Падишах-Сейид, он же Алан Мак’Лессон, заключён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости Санкт-Петербурга с обвинением в организации террористической акции в Асхабаде. Однако, опытному разведчику Генштаба индо-британской армии удаётся бежать буквально с допроса, который проводил лично полковник А.Ерёмин, заведующий особым отделом департамента полиции.


Александр Кудашев взят под стражу с обвинением в содействии побегу особо опасного государственного преступника. Его этапируют из Асхабада в столицу империи офицеры-особисты, прибывшие из Санкт-Петербурга на литерном поезде. Конвойная команда получает указание от своего начальника подполковника Држевского уничтожить Кудашева в дороге.


Старший друг Кудашева – его непосредственный начальник адъютант Командующего войсками Закаспийской области полковник В.Дзебоев организует исполнение хитроумного плана побега из хорошо охраняемого арестантского вагона. Но Кудашев от побега отказывается. Он уверен, что сможет доказать свою невиновность в любой инстанции.


Справедливость торжествует, полковнику Ерёмину приходится не только принести извинения, но и вручить Кудашеву заслуженный им Георгиевский Крест... В этот же день в Санкт-Петербурге Кудашев получает пулю в грудь из бельгийского браунинга…



УДК 821.161.1-311.3


ББК 84(2Рос=Рус)63.3


П 182


© Владимир П.Паркин, автор, 2013.


© Владимир П.Паркин, издатель, 2013.


ISBN 978-5-906066-08-4



*** ***** ***



«История подобна гвоздю,


на который можно повесить все, что угодно».


Александр Дюма (отец).



*****


ГЛАВА 1.


Парфянский статер. Цена визита в прокуратуру. Энтомолог из Канады.




Асхабад. В ночь с 17 на 18 ноября 1911 года.



Управляющий делами канцелярии Начальника Закаспийской области титулярный советник Николай Кириллович Холмогоров, засидевшись до полуночи в своем кабинете, занимался любимым делом – наслаждался лицезрением собственной нумизматической коллекции, которую не рисковал держать дома, но предпочитал более надежным для хранения рабочий сейф Мозера. Недавно его коллекция пополнилась новым раритетом – античным золотым статером. Большая шестикратная лупа позволяла любоваться чеканным профилем Зевса Олимпийца на аверсе и квадригой – боевой колесницей с четверкой коней на реверсе монеты. Сердце старого нумизмата сладко щемило от привалившего счастья, рука подрагивала, он никак не мог поймать нужный фокус увеличения в сложении диоптрий лупы и собственного пенсне. Вот, наконец-то! Александр Кириллович вслух прочел полустертую надпись:


– «Андрагор»!



И вдруг над своей головой услышал голос полковника Дзебоева:


– Неужели «Андрагор»? Не может быть.



Холмогоров от неожиданности уронил монету на стол. Поднял голову. Напротив него стоял Адъютант командующего войсками Закаспийской области, он же – начальник Особого отдела.



– Владимир Георгиевич! – дрогнувшим голосом воскликнул Холмогоров. – Напугали! Ну, не совестно ли подкрадываться!



– Дверь кабинета была приоткрыта, уважаемый Николай Кириллович. Я увидел свет в неурочное время, решил проверить. Вы были так увлечены, что не услышали моего «разрешите войти».



Дзебоев, не церемонясь, поднял монету со стола. Его зрение еще позволяло не пользоваться оптикой. Повертел, рассматривая монету, показал аверс Холмогорову, спросил:


– Так это и есть сам Андрагор?



Управляющий делами отобрал статер у Дзебоева.



– Нет, Владимир Георгиевич, это не Андрагор. Это сам царь богов и людей античного эллинистического мира Зевс Олимпиец! Андрагор – царь Парфянского царства из династии Селевкидов. Этому статеру царя Андрагора приблизительно две тысячи двести лет!



– А с чего вы взяли, что эта монета именно царя Андрагора?



Холмогоров не удержался от снисходительного тона:


– На монете надпись на древнегреческом, Владимир Георгиевич!



– Редкая, поди, монетка-то? – Дзебоев, не дождавшись приглашения, сам придвинул к столу свободный стул, присел, достал портсигар, закурил.



Холмогоров понял: вечер безнадежно испорчен бесцеремонным жандармским вторжением. Аккуратно вставил статер в кармашек планшета для монет, убрал в сейф.


– Редкая? Не то слово. Уникальная! Единственная известная на сей день в своем роде. Античные монеты римской империи в Европейских коллекциях Петербурга, Вены, Рима, Лондона – не такая уж большая редкость, но Парфянского царства – это бомба!



– Рад за вас, Николай Кириллович! – в голосе Дзебоева не слышалось ни нотки иронии. – Вам и карты в руки. Городище-то столицы Парфии – Нисы – в восьми верстах от Асхабада. Копай – не хочу!



Холмогоров не выдержал, вспылил:


– Я не кладоискатель, ваше сиятельство! Я просто коллекционер. Можете сами убедиться – нет в Нисе ни одного шурфа, городище ждет археологов уже несколько лет, у петербургских академиков до него руки не доходят!



– Напрасно разволновались, Николай Кириллович! Мне до Нисы дела нет. Но ваша консультация специалиста-нумизмата мне необходима. Не откажете еще в разговоре минут на десять?



– К вашим услугам! – Холмогоров уже не скрывал своего раздражения.



– Вот и славно, – Дзебоев, напротив, был ласков, словно беседовал с капризным ребенком.


Он вынул из внутреннего кармана кителя стальной портсигар и выложил из него на стол управляющего делами три золотые монеты.


Холмогоров наклонился, глянул… и пенсне упало с переносицы, повиснув над монетами на шелковом шнурке.



– Что это, ваше сиятельство?! – в голосе Николая Кирилловича неподдельный ужас.



– Как сами видите, господин председатель общества истории и археологии, статеры Парфянского царя Андрагора! Или я ошибаюсь? Не желаете сравнить со своим, с тем, что вы убрали в сейф?



Холмогоров без сил рухнул в собственное кресло. Трясущимися руками нацепил пенсне, взял лупу, не прикасаясь руками к монетам, рассмотрел их подетально, сравнивая одну с другой.


– Боже мой! Этого не может быть… Мистика какая-то.



– Конечно, мистика. А я медиум, – теперь в голосе Дзебоева звучал металл. Он вынул из кармана стальной предмет, похожий на миниатюрную ступку со вставленным в нее пестиком. – Знаете, что это?



Холмогоров мог только отрицательно покачать головой.


Дзебоев вынул из ступки пест, взял со стола управляющего чистый лист бумаги и с силой ударил по ней пестом. На бумаге появился слабый рельефный оттиск, на котором тем не менее можно было различить профиль Зевса.



– Узнаете? Поняли, что это за штука?



– Понял… Это штамп. Для чеканки этих статеров…



– Еще вопрос. Николай Кириллович, вы рисуете?



– Да, это всем известно. Но какое это имеет отношение к…



– Самое прямое.



В руках Дзебоева листок плотной бумаги, «залапанный» грязными руками. На листке эскиз черной тушью – аверс, реверс статера царя Андрагора и надпись прописью: «Металл – золото содержанием не ниже 60 процентов в сплаве с серебром. Вес, приблизительно, три золотника или один лот, или двенадцать грамм. Диаметр 11 линий или 27,83 мм. Срок исполнения – 15 дней».



– Это ваш эскиз? Ваша рука, Николай Кириллович? – тон вопроса был ровен и официален.



– Да…- почти беззвучно одними губами выдохнул Холмогоров.



– Расскажете все сами мне или будете давать показания в прокуратуре?



Холмогоров отер тыльной стороной ладони холодный пот со лба, покачнувшись, встал, попытался выдвинуть ящик стола…



– Отставить! – Дзебоев, перегнувшись через стол, придержал ящик двумя руками. Холмогоров отшатнулся и прижался к стене. Дзебоев обошел стол, приоткрыл ящик, глянул… Ящик был почти пуст, оружия не было.



– Не ищите, ваше сиятельство… Я человек статский, без нагана.



Дзебоев сел в кресло управляющего, пригласил его присесть на освободившийся стул.


– Рассказывайте. Я жду. Или вызвать конвой?



– Простите, это не то, что вы думаете… Я не фальшивомонетчик. Хотел для себя, для собственного удовольствия… Эскиз на заказ был передан ювелиру Якову Михельсону. Предполагалось, что это будет ювелирное украшение, подвеска в античном стиле. Сегодня это модно. И только в единственном экземпляре! Гляньте внимательно на эскиз, Владимир Георгиевич! Там нарисовано «ушко», это эскиз именно подвески, а не монеты! Конечно, я предполагал по получению заказа самостоятельно спилить ушко. Этот статер украсил бы мою коллекцию. Но Михельсон оказался умнее. Наверное, он знал, что я коллекционер-нумизмат. Когда я пришел за подвеской, Михельсон извинился, что не успел закончить работу, показал мне готовый статер, хотел на моих глазах припаять ушко… Я не дал ему это сделать. У меня в голове помутилось. Я держал в руках статер царя Андрагора! Я был счастлив…



Холмогоров закрыл руками лицо. Заплакал.



Дзебоев не мешал, не успокаивал, не предлагал ни воды, ни папиросы. Ждал. Держал паузу.



Минуты через три Холмогоров продолжил:


– Ваше сиятельство… господин полковник, Владимир Георгиевич! Не губите. Четверо детей по миру пойдут… Я вдовец, им никто в жизни более ни руки не подаст, ни хлебом не угостит. Простите. Я понимаю, если есть штамп, значит было налажено производство… Уверяю, я в этом не участвовал. Помогите, век за вас Богу молиться буду!



– Вот и славно. Михельсон такой же просьбой наш разговор закончил. Значит, как мы договоримся? Визит к прокурору отложим?



– Ваше сиятельство, не нужно к прокурору… Я надеюсь, эти статеры еще не разошлись… нет ущерба Российской Империи…



– Надейтесь, Николай Кириллович. Постараюсь помочь вашим детям, сохранить для них честное имя отца. Но и вы, Николай Кириллович, не окажете ли уважение особому отделу?



– Всей душой, всем сердцем… Когда я отказывался? Одной матушке России служим. Приказывайте!


– Хорошо. Как насчет того, чтобы поработать сегодня ночью? Дети не обеспокоятся?


– Нет, они привычные. Утром горничная придет, накормит. А ночью, если что, старшенькая за младшими присмотрит.



Дзебоев поднялся с кресла.



– Я буду у себя в кабинете, понадоблюсь – разбудите. Задание вам: первое – написать объяснительную по вопросу парфянского статера, второе – составить справку на мое имя с полным списком иноподданных лиц, посещавших Закаспийскую область, с которыми вы в качестве председателя общества любителей истории и археологии общались лично, помогали им в уточнении маршрута, проводниками, связями и прочее. Начните с года текущего и ретроспективой – сколько вспомните. Год 1911-ый осветите самым подробным образом – полные имена, подданство, место проживания, профессия, цели посещения, предполагаемые пункты посещения, места реального посещения, даты прибытия и убытия, результаты, проблемы, связи, конфликты, любую информацию, которую вспомните. Жду! Запомнили, нет?



Холмогоров приподнял со стола исписанный карандашом лист бумаги, начал читать:


– «… в кабинете, понадоблюсь – разбудите. Задание вам: первое…»…



Дзебоев улыбнулся:


– Замечательно. Пишите. Ранее шести утра меня не будите. Только помните: мои распоряжения исполняются без возражений, точно и в срок. Ваша судьба будет зависеть от вашего усердия быть полезным нашему общему делу. А сейчас возьмите перо и чернилами напишите на мое имя прошение принять от вас парфянский статер. Будьте любезны, передайте мне его. Пусть этот раритет полежит пока в сейфе Особого отдела.



Получив требуемое прошение, и, положив в портсигар четвертый парфянский статер, Дзебоев оставил Холмогорова одного.



Николай Кириллович открыл окно и минут десять под папиросу дышал свежим ночным морозным воздухом. Потом присел за свой письменный стол, вынул из ящика блокъ-нотъ в сером коленкоровом переплете. Несколько минут листал его, читал отдельные страницы, а потом принялся за работу. Один за другим чистые листы бумаги исписывались каллиграфическим почерком человека, знающего толк в канцелярской культуре. В три ноль-ноль работа была окончена. Холмогоров сложил документы в пакет, подписал его и заклеил. Свой кабинет он запер, стараясь не щелкнуть замком, не звякнуть ключами. У выхода из канцелярии в приемной за вынесенным столиком дежурная смена резалась в нарды.


– Шеш-беш!


– Чагар-ду!



Холмогоров протянул пакет начальнику караула:


– Господин штабс-капитан, прошу передать полковнику Дзебоеву в собственные руки. Как проснется, разумеется…


Штабс-капитан принял пакет из рук Холмогорова и, вдруг, передал его кому-то, стоявшему за спиной управляющего делами. Холмогоров оглянулся. Пакет был в руках у Дзебоева.


– Быстро управились, Николай Кириллович, – Дзебоев сделал движение, словно взвешивал пакет в руке. – Пройдемте в мой кабинет, посмотрим, что получилось.


Обернулся к дежурке:


– Чаю нам покрепче, черного с лимоном.



В кабинете адъютанта командующего Холмогоров сидел на большом кожаном диване, покрытом текинским ковром, ел бутерброды с бастурмой, пил чай. Ему страшно хотелось спать, он боялся уснуть сидя. Дзебоев читал справку за столом, пользуясь для освещения канделябром в три стеариновые свечи. После полуночи электричество отключалось. Минут через двадцать Дзебоев потянул вниз шелковую ленту механического звонка. Заглянул дежурный прапорщик.



– Принеси-ка мне, воин, книгу регистрации иноподданных за июль сего года, – приказал Дзебоев. Через минуту он уже сверял записи в книге с информацией в полученной справке. Вернул книгу дежурному.



– Не уснули, Николай Кириллович?



– Я в вашем распоряжении, Владимир Георгиевич.



– Добро. Расскажите мне все что знаете о группе из Канады профессора Джона Котович. Они не прошли регистрацию. И что такое энтомолог?



– Джон Котович, профессор Университета Торонто в провинции Онтарио Канады. Тридцать лет. Родился в Канаде. Подданный Британской Короны. Родители из белорусов. Преподает энтомологию – науку, изучающую насекомых. Нашел для себя в науке более интересную тему – клещей. Правильнее – он занимается акарологией. Изыскивает природные либо народные средства, отпугивающие клещей, способные излечивать такие болезни, как клещевой энцефалит, сыпной клещевой тиф. У себя в Канаде не нашел, решил поискать в жарких странах, где, вроде, активных средств должно бы быть побольше. Почему он не прошел регистрацию, я не понимаю. Сам видел у него внушительный ригвест на английском и французском, в которой излагалась просьба оказывать ему содействие в научных изысканиях. Верно, его рассеянность, как черта истинно ученого человека, подвела. Он ни о чем более не говорил, и не думал, как о клещах. Жил, как простой человек, в каравансарае. Два дня обирал караванных ослов и верблюдов. С большой лупой не расставался, радовался каждому новому найденному клещику. Разговаривал с погонщиками на плохом русском, но его понимали те, кто знал русский. Потом исчез. Никто его не искал, никто о нем не спрашивал… Я Котович вспоминал, когда моя старшенькая книгу господина Жюль Верна домой принесла. Название точно не вспомню, сам не читал, своей работы много. Но, как читала Аннушка младшеньким, и я слушал. Вот там и был персонаж – кузен Бенедикт, энтомолог, очень рассеянный человек, один к одному с этим самым Джоном Котович!



– Это все?



– Пожалуй.



– А второй кто?



– Родственник его. Тоже Котович, Саймон, ассистент. Опекал Джона, заботился о нем. Как я понял, оба не из богатых. Заработать хотели, лекарство от этих гадов изобрести. Очень хотели.



– Хорошо, Николай Кириллович, идите домой, отоспитесь. Уже утро. От меня вам выходной сегодня. Дайте подписку о конфиденциальности наших с вами дел, о неразглашении государственной тайны. Вот здесь распишитесь. Отдыхайте…



Каретные часы на бюро в кабинете Заведующего Особым отделом пробили пять раз. Помигала и загорелась электрическая лампочка под потолком. Дзебоев потушил свечи, прошел из кабинета в смежную комнату, которую сам называл шкафом за ее размер. Когда-то она действительно использовалась под хранилище документов, но сегодня во всю ее длину стояла старая персидская тахта, накрытая белым табасаранским ковром. Пара длинных круглых подушек, осетинская бурка вместо одеяла – это ложе частенько служило постелью полковнику Корпуса жандармов осетинскому князю из Дигара, что под Владикавказом, кавалеру Ордена Святого Георгия третьей и четвертой степеней –Владимиру Георгиевичу Дзебоеву.



Упав тяжелой головой на подушку, Дзебоев успел в полусне еще подумать: «Работа как на прииске… Сколько породы нужно перелопатить и промыть, чтобы получить крупицу желаемого металла! Металл… Металл – в четырех монетах в сейфе, но не он главное. Главное информация. Новая информация есть. Новые карты в колоде есть… информаторы. А что дальше? Ладно… День грядет, день покажет»…



Казалось, только закрыл глаза, а через мгновение каретные часы пробили шесть раз. Дзебоев повернулся на другой бок. И еще через мгновение часы пробили семь. Утро. День и ночь – сутки прочь! Подъем.


Все-таки, коварная штука – время. То тянется, то вообще не движется, а потом летит со скоростью артиллерийского снаряда…


ГЛАВА 2.



Вальтер Николаи и Начальник Генштаба генерал граф Мольтке-младший. Снова Гюль Падишах!



17 ноября 1911 года. Дойче Рейх. Берлин.


Кабинет начальника Большого Генерального штаба Германской империи адъютанта Его Величества Кайзера Германии и Кёнига Пруссии Вильгельма II генерал-полковника графа Хельмута Иоганна Людвига фон Мольтке-младшего .


На докладе у генерала заместитель Начальника Управления «III-Б» – Разведывательного Бюро Генерального Штаба подполковник Вальтер Николаи.



Вызов в Генштаб для подполковника Вальтера Николаи неожиданным не был. Ему была известна причина вызова из Кенигсберга в Берлин: провал операции «Зингер» в городе Мерв Закаспийской области. Арест военного германского агента, поставлявшего винтовки Маузера G-98 калибра 7,62 в Хиву русскому полковнику Мехмед Рахим Бахадур-хану Второму, так же не беспокоил. Операция поставки оружия прикрывалась купчей на пятьсот швейных машинок «Зингер» производства Берлинского филиала фирмы.


Первая партия поставки винтовок Маузера была упакована в сорок деревянных ящиков, маркированных фирменным наименованием «ZINGER», что соответствовало принятым двум швейным машинкам в ящике. Караван с оружием из Мешхеда благополучно пересек границу России в районе посёлка Серахс. Однако, уже в Мерве операция, совершенно неожиданно, сорвана происками конкурента – представителя Подольского филиала «Зингер» в Асхабаде. Военный германский агент Рудольф Шлиман, сопровождавший поставку, арестован русским ротмистром Иоганном фон Кюстером, исполняющим обязанности Начальника Жандармского Управления Полиции Средне-Азиатской железной дороги Закаспийской области. Вся партия «товара» со склада магазина, принадлежащего коммерсанту Рудольфу Шлиману, была конфискована. Через сорок восемь часов Шлиман был освобожден. Его адвокат Станислав Крыж не только подготовил жалобу на имя Окружного прокурора Мервского суда, но и две других на русском и немецком языках, адресованных Их Величествам Кайзеру Германии Вильгельму II и Императору России Николаю II. Наличие винтовок Маузера в ящиках «ZINGER» объяснялось просто: в Персидском Мешхеде товар был заменён английскими агентами с провокационной целью создание конфликта между двумя дружественными державами – Россией и Германией.



– Таким образом, ваше превосходительство, – обращаясь к графу фон Мольтке, заканчивал свою речь Вальтер Николаи, – полагаю, что цели операции «Zinger» достигнуты. Несмотря на то, что реальная поставка оружия сорвана, удалось скомпроментировать хана Хивы русского полковника Мехмет Рахим Бахадур-хана Второго в глазах русской администрации Туркестанского края. Для подозрений не обязательны веские доказательства вины. Второе: подобные операции подрывают лимит доверия в сферах дипломатического и военного сотрудничества между Россией и Объединенным Королевством!


Фон Мольтке был доволен. Российский МИД и контрразведка были завалены подобными провокациями.



– Хорошо, герр оберстлейтенант! Объяснения приняты. Что можете сказать об упомянутому вами ротмистре жандармерии Иоганне фон Кюстере?



– Иоганн фон Кюстер уроженец России. Из остзейских немцев. Его личность изучается. Контакт будет налажен.



– Поторопитесь. И не только в отношении фон Кюстера. Возьмите на учет всех немцев, имеющих, так или иначе, отношение к Военному министерству России. Что ещё?



– Ещё один скандал в «Сердечном согласии», экселенц! Военный агент из Британской Индии некий Гюль Падишах организовал террористическую акцию в русском драматическом театре в Асхабаде Закаспийской области!



Фон Мольтке оживился:


– Ну, ну! Интересно.



Николаи продолжил:


– Сама операция достаточно сложна, в неё вовлечены многие. Справка на вашем столе, а я коротко. Гюль Падишахом, действующим под маской афганского святого старца, порабощен гипнотическим способом владелец Асхабадского каравансарая Искандер Ширинов. Он был достаточно респектабелен, чтобы быть принятым в русском колониальном сообществе асхабадских чиновников и военных. В театре полном публики Ширинов пронёс портфель со связкой гранат, привел мину в действие. Некий бдительный поручик Кудашев успел выхватить портфель из рук шахида и, выбежав в фойе, выбросить портфель в окно. Портфель взорвался в воздухе. Поручик был контужен. Театр спасён. Ширинов убит выстрелом из пистолета молодым офицером. Гюль Падишах, отрабатывая задание по уточнению английских карт Закаспийской области силами мобильного отряда туземцев из Персии, был задержан на границе в горах Копет-Дага тем же Кудашевым, уже оправившимся от контузии, получившим чин ротмистра жандармерии и должность заместителя Заведующего Особым отделом политического сыска в Закаспии. Мобильный отряд туземцев был уничтожен казаками. Сам Гюль Падишах отправлен под конвоем в Санкт-Петербург. Пока всё, экселенц!



– Спасибо, герр оберстлейтенант! Источник информации?



– Наш старый агент «Бауэр» из немецких колонистов Поволжья. Его источники информации – прислуга и члены семьи старших офицеров из числа командующего состава асхабадского гарнизона, постоянных потребителей продукции единственной в столице Закаспия немецкой свинофермы.



– Этого недостаточно. В серьезном деле – слухи – только толчок к работе, результаты которой будут подтверждены документально! Ещё раз рекомендую: займитесь фон Кюстером. Такие кадры не должны быть вне зоны нашего внимания! Что ещё знаете о Кудашеве?



– Армейский поручик, сегодня ротмистр жандармерии Кудашев – ветеран русско-японской войны 1904-1906 года, георгиевский кавалер. Кудашев опекаем лично полковником Дзебоевым, адъютантом Командующего Войсками Закаспийской области. Он же по совместительству Начальник Особого отдела – политического сыска. Холост. В приятельских отношениях с ротмистром фон Кюстером и начальником штаба Первого Таманского казачьего полка полковником Барановым. Мы получим более подробную информацию, экселенц!



– Хорошо, – фон Мольтке протянул Николаи запечатанный конверт. – Здесь рекомендации для вашей дальнейшей работы, господин Николаи. Коротко: Усилить работу германской агентуры не только в Закаспии, но и в Персии, особенно в зоне российского влияния. Стратегические цели: раскол альянса Россия – Британия. Продумать, представить в кратчайший срок на согласование и утверждение план операции, результатом которой мог бы стать политический демарш, способный изменить расстановку сил в Персии, а, возможно, и в предстоящей войне. Германия не должна воевать на два фронта! Обратить особое внимание на операции прикрытия. Все акции должны быть исполняемы на принципе «Чужими руками», либо добротно прикрыты мнимыми исполнителями – представителями России и Британии. Русский медведь и Британский лев должны сойтись в смертельной схватке, прежде, чем Германия оккупирует Украину, Прибалтику, Апшерон, Месопотамию и Персидский залив!



– Операция по уничтожению посланника Объединенного Королевства Великобритании в Персии?



– Почему бы нет? Русские потеряли своего посла в Персии, убитого толпой религиозных фанатов, и до сих пор не простили этой потери англичанам. Почему бы не восстановить равновесие? При надёжном прикрытии, разумеется.



– Прикрытием будет русский военный агент. Информация о русском военном агенте будет передана агентом влияния «Примасом» через агента «Клио», через агента «Фелсен» непосредственно военному атташе Дойче Рейх в Санкт-Петербурге. Свершённая акция может быть использована как аргумент большой политики, стать причиной раскола альянса Антанты.



– Битте. Примите к исполнению!



– Яволь, экселенц!



Аудиенция окончена. Осталось исполнить некоторые формальности, навестить старых товарищей, разбросанных по разным службам и кабинетам, лично получить почту и рабочую документацию в секретном отделе.


Первый же документ, за который расписался Вальтер Николаи, приковал его внимание. Это было расшифрованное и отредактированное в форме справки специально для Бюро «III-B» донесение военного агента из Калькутты. Это была информация о некоем Алане Фицджеральде Мак’Лессоне, известного в Персии и в Афганистане, под именем Гюль Падишах-Сейид. Имя, уже знакомое по донесению, полученному бюро «III-В» из Закаспийской области от агента «Бауэр». На справке в правом верхнем углу «виза» простым карандашом. В надписи угадывался почерк фон Мольтке: «Найдите предлог и отправьте копию информации «Примасу» в качестве жеста доброй воли в рамках доброго сотрудничества двух разведок дружественных государств». Без подписи.


Читал дальше:


«Установлено, что в районе Нью Дели в старом средневековом дворце-крепости «Раджа-Темпль» дислоцировано одно из подразделений индийской – «native» – пехотной части номер ХХХХХ, в составе хозяйственной службы Делийского гарнизона.


Раджа-Темпль расположен в труднодоступном горном районе, хорошо укрыт непроходимыми джунглями. От Нью Дели удален приблизительно на 13-14 километров по-прямой, лежит на географических координатах NN градусов nn минут северной широты, NN градусов nn минут восточной долготы. Известны, по крайней мере, два пути к Раджа Темплю. И один, и второй пути не проходимы для колесного транспорта, как гужевого, так и авто. Связь поддерживается конным порядком или грузовыми слонами.


Установить поименный список должностных лиц пока не представилась возможность.


Объективная информация: по указанным координатам реально дислоцировано сверхсекретное войсковое подразделение настолько, насколько не засекречено ни одно другое на территории подмандатного Великобритании Королевства Индии.


Установлено:


А). в Раджа-Темпль регулярно наведывается советник или визирь махараджи княжества (штата) Джамму и Кашмир по имени Рами Радж-Сингх. Документально не установлено, но с большой долей вероятности можно предполагать, что именно он является командиром подразделения, или, как его называют подчинённые, «директором», чьи приметы внешнего облика и психологического портрета идентичны с приметами лица, условно именуемого Гюль Падишах-Сейид;


Б). это подразделение регулярно два раза в год навещает высокопоставленный военный в чине генерал-майора.


Работа по сбору информации о вышеназванных лицах продолжается».


ГЛАВА 3.


Новости из Красноводска. Посылка от подпоручика Васильева.



Асхабад. Утро 18 ноября 1911 года.



К восьми ноль-ноль Дзебоев уже успел принять горячий душ в привокзальной бане, подстричься, подравнять усы и бороду, сменить мундир. Бессонная ночь осталась в прошлом. Пара домашних пирогов с творогом и стакан горячего молока составили его первый завтрак. Свежие газеты и утренняя почта, как всегда, входили в его программу.



В половине девятого в кабинет вошел заместитель Дзебоева по Особому отделу ротмистр Кудашев Александр Георгиевич.



– Здравствуйте, Владимир Георгиевич!



– Здравствуйте, с приездом, Александр Георгиевич! – Дзебоев поднялся навстречу, успев дернуть шелковый шнур звонка. Офицеры обнялись.



Вслед за Кудашевым без стука проскользнул дежурный прапорщик с подносом, на котором стояли, дымящиеся паром черного чая, два стакана в подстаканниках и блюдо с печеньем.



– Как съездил, что видел, что слышал? Рассказывай! – Дзебоев жестом пригласил Кудашева к столу.



– Не успею. Вам на доклад к Начальнику через полчаса, Владимир Георгиевич.



– Успеешь, Саша. Я не тороплюсь. Сегодня Шостак будет только после обеда.



Кудашев вынул из планшета и подал Дзебоеву несколько листов бумаги.


– Мои командировочное удостоверение, проездной железнодорожный лист, реестр документов для вас от полковника князя Туманова. Прибыл в Красноводск в понедельник 6-го, убыл из Красноводска в пятницу 17 ноября, прибыл в Асхабад сегодня в субботу 18 ноября.



Дзебоев мельком перелистал документы, положил их в свою большую деловую папку, по левую руку лежащую на столе.


– Раз ты такой аккуратист, Александр Георгиевич, объясни мне, почему согласно твоей «подорожной» Средне-Азиатская Железная Дорога получает из нашего бюджета проездные деньги за проезд в первом классе, а пассажир ротмистр жандармерии господин Кудашев едет на товарных составах в кабине машиниста или в вагонах для скота?



– Нет проблем, Владимир Георгиевич! Я не индийский принц, не афганский эмир. Мое появление в пассажирском поезде, да еще в вагоне первого класса в сопровождении эскорта, обязательно станет темой пересудов во всем поезде. Не исключаю и возможные провокационные конфликтные ситуации. Мне в телячьей теплушке с моими казаками куда как спокойнее и комфортнее. Что касается подорожной… Я легальный офицер Особого отдела, лучше, если мой вояж будет удостоверен не публично, но документально. Не хочу жалобы в вышестоящие инстанции, на тему использования служебного положения в личных целях. В жандармерии железной дороги быстро сумеют подсчитать материальный ущерб, нанесенный Кудашевым своими неоплаченными поездками!



– Так, понял. Объяснение принято. Продолжай, Саша.



– Задача хронологически выверенного маршрута Британца или Гюль Падишаха от Асхабада до места перехода им и его группой государственной границы России через реку Атрек юго-западнее поселка Шарлаук мною выполнена. По всему пути выявлены более-менее значимые контакты Британца общим числом двадцать девять. Из них проверен двадцать один контакт. Протоколы бесед и опросов оформлены должным образом. Есть достаточно интересная информация по одиннадцати контактам. Круг лиц, которые должны быть проверены и опрошены, раздвинут до сорока четырех человек. Представляете, какая прогрессия в числе подозрительных лиц! Кто и как будет этим заниматься? Мне пришлось в инициативном порядке привлечь к работе унтера иррегулярного полка туркменской милиции Амангельды племени гёклен из аула Кара-Агач в качестве переводчика. Не удивляйтесь, большинство протоколов бесед и опросов написано на русском или на туркменском его рукой!



– Я не сомневался, что именно так и будет обстоять дело с Британцем. Самые трудные – первые шаги. Вы сделали добрый почин. Далее – озадачим охранные отделения уездов, железнодорожную жандармерию. Ничего нового придумывать не нужно. Британец под стражей, уголовное дело возбуждено. Правда…


Дзебоев резко щелкнул большим пальцем по столу. Задумался.



– Что, «правда»? – обеспокоился и Кудашев. – Я чего-то не знаю, Владимир Георгиевич?



– Вспомните, что на совещании сказал полковник Джунковский, помощник адъютанта командующего войсками Туркестанского Военного округа, начальник Особого отдела округа? Я могу процитировать его на память: «Нам не позволят провести публичный судебный процесс над «Британцем». Не позволят! Владимир Георгиевич! Ну, поднимитесь немного выше интересов Закаспийской области! У России с Англией и Францией – Антанта – «Сердечное согласие»! Хотите обвинения в сотрудничестве с Германией? Германии такой скандал – прекрасный подарок! И мне и вам приказано обиды проглотить, рта не открывать. А награды придут, как положено»!



– Да, помню.



– Это сказано на общем совещании, когда мы отчитывались по операции «Лабиринт». А вот, что сказал Евгений Федорович в приватной беседе: – «Мы должны быть готовы к чему угодно, к самому абсурдному повороту событий. Я не исключаю возможности того, что «Британец» через месяц другой начнет пить нашу кровь с новой силой! В политике все возможно. Представьте: один монарх просит другого монарха – кстати, они двоюродные братья! – помиловать заблудшую овечку и вернуть ее на родину, где и будет решена ее судьба. Есть и лучший вариант: один монарх просит другого сделать ему подарок – принять свою заблудшую овечку, случайно забредшую на чужую лужайку!».



– Дааа, – протянул Кудашев. – Мне такой вариант событий и в дурном сне привидеться не мог!



– Эх, Саша, Саша! Аналитик должен уметь не только «анализировать» – разлагать на составные части задачу, событие… в известных фактах, но и выявлять в этом процессе факты неизвестные, но связанные с фактами по событию. Это позволит выстроить некую логическую цепочку либо несколько цепочек – версий, предположений. Только та версия будет истинной, которая не будет иметь отсутствующих колец цепочки - непроверенных фактов объективной действительности. Каждый факт должен быть доказан либо реальными предметами, подлинными документами, имеющими отношение к делу, либо свидетельскими показаниями…



– Я понял. Мой скелет университетских юридических знаний стремительно обрастает мускулами. Хорошо. Нам преподнесен циничный урок. За свои преступления в России Британец судим не будет. Это раз. Его передадут в рамках договора Антанты нашему союзнику – Великобритании. Это два. Наверху разыграют некую дипломатическую многоходовую партию. А мы? Про себя не говорю… Просто вспомнил полный зал обреченной на смерть публики в русском театре третьего октября. Погибшего отца. Несчастного капитана Федотова… Леночку – заложницу в чужой кровавой игре! Даже верного алабая Ёлбарса, погибшего во дворе Барановых! Или будут еще варианты? Кровавые варианты?



– Саша! Успокойся. Ты фронтовой боевой офицер, не сопливый юнкер. Забыл кровавые Манчжурские сопки? «Это герои спят!»! Ты там себе не задавал подобных вопросов? Не обсуждал с товарищами по бараку военнопленных?



– Простите, Владимир Георгиевич. Я еще не созрел для серьезной работы… Чувствую, грядет полный крах моих детских иллюзий…



– Вот и хорошо. Сильнее будешь. А сила наша – от нашей земли, на которой мы стоим, и в которую мы уйдем, как наши предки. Земля эта – Россия. Так ты о чем спрашивал? Есть ли у Британца варианты? Как у всех нас – столько, сколько найдешь! Я вот еще один продумал.



– Поделитесь!



– Побег.



– Побег? Из Петропавловской крепости? Неужели возможно?! В университете был курс «Исполнение наказаний». Профессор много чего интересного рассказывал. На экскурсию в Казанскую тюрьму водил. Решетки, цепи, кандалы, проверки, переклички… Вонь, стоны, крики, плач! Конвойники профессионалы своего дела. Звери… Не было в истории побега из Петропавловки!



– Уровня интереса не было. Теперь есть. Есть интерес не портить отношения с союзником, и есть интерес не травмировать своим «либералите» общественное мнение в приграничном Асхабаде. Взаимоисключающие интересы. Выход найдется.



– Значит побег? А нам его снова ловить?



– Если будет побег, значит, будет объявлен и розыск. А в розыск в первую голову будет отряжен ротмистр Кудашев. Правда…


Дзебоев снова щелкнул пальцем о крышку стола.



– Неужели еще есть вариант?



– Есть. Смерть Британца. Без суда. От простуды, или при попытке к бегству. Там решат. Нас оповестят. Что бы ни случилось с самим Британцем, наши проблемы решать нам. Наша задача – не позволить раскачивать политическую ситуацию в Закаспии. Потому все запланированное должно быть отработано. В наших планах есть и заграничная операция. Джунковский одобрил. Настал час и вам, Александр Георгиевич, ознакомиться. Вот стратагема. Двести десять листов. Читать будете только в моем кабинете и в моем присутствии. Понятно?



– Понятно. Сегодня и начну. Есть еще новости, Владимир Георгиевич. Хорошие! Из Красноводска. Я капитана полиции Федотова – Чикишлярского пристава – в военно-морском госпитале решил навестить. Он с отцом дружил, в нашем доме по праздникам бывал… Знал, что Федотов невменяем, но захотелось лично пообщаться, глянуть, что за гипнотической силой обладает Британец. Сам чуть было разум не потерял при общении с ним. Пришел, а Федотова в госпитале уже нет. Выписали. Вышел Федотов из комы, заговорил, понемногу память возвращается. Жена с сыном приехали, домой его забрали. Полковник Туманов своим кадровикам команду дал к увольнению пристава по состоянию здоровья с пенсией.



– Чудеса. У меня письмо есть за подписью начальника госпиталя с сожалениями. Он не надеялся на выздоровление.



– Истинно. Чудеса. И кудесник у нас есть. Настоящий белый маг! По моей просьбе в госпиталь устроили Табиб-Ага, целителя-отшельника из аула Кара-Агач. Положили его с сердечной недостаточностью в одну палату с Федотовым. Табиб-Ага лежал, молча принимал валерьянку, прислушивался, что врачи о Федотове говорили. Случай этот так Табиб-Ага заинтриговал, что он о собственной болезни забыл. Красноводский психиатр коллег из Астрахани и из Баку пригласил. Светила медицины, люди не бедные, уникальный случай их заинтересовал, приехали. Консилиум докторов результата не дал, научный спор перерос в конфликт. Три врача – четыре диагноза! Не ручаюсь, что Табиб-Ага докторов понял, если уж они сами ничего не поняли. Но, когда вечерком Федотова навестила его жена Анастасия Ивановна, Табиб-Ага и говорит ей: – «На твоего мужа индус порчу напустил, памяти лишил». Она, понятно, за Табиб-Ага, как за соломинку утопающий, ухватилась. Можно ли порчу снять, спрашивает, сколько это стоить будет. Уж и священник у больного побывал, и врачи лучшие пользовали… Табиб-Ага предположил, что разум Федотова потерялся во времени, провалился в какую-то черную мглу, посоветовал найти средство вернуть разум Федотова в прошлое, такое, о чем воспоминания его очень сильны. Должен тогда очнуться. Встанет на свою собственную жизненную тропу. А уж потом потихоньку с божьей помощью вспомнит все остальное… Анастасия Ивановна поняла с первого раза. Попробовала петь мужу вполголоса песни, что они вместе певали. Разговаривала с ним, вспоминала молодость… Федотов не реагировал. На следующий день принесла пустой флакон из-под духов – розового масла из Восточной Румелии, его Федотов с Балканской кампании ей, своей невесте привез. Дала больному понюхать. Говорят, у Федотова веки дрогнули, дыхание участилось… было видно, что разволновался. Анастасия Ивановна плакала, обнимала мужа, говорила ему что-то на ухо… Федотов успокоился, дал себя покормить, уснул. На следующий день Анастасия Ивановна заутреню в церкви отстояла и пришла в госпиталь вместе с внуком. Мальчонка трех лет, хороший, забавный, деда целует, лопочет… А в руках пушистого цыпленка держит, бабуля у церкви с рук внуку, как живую игрушку, купила. Малыш выпросил. Вот он цыпленка деду на грудь посадил и тормошит его: – «Деда! Цыпа, цыпа!»… Вот тут-то чудо и случилось. Взгляд у Федотова осмысленным стал. И сказал он внятно так: «Кошку прогони, съест!». Факт этот своими глазами молодой врач Петров видел. Ошарашен был. Все подробно и в дежурный медицинский журнал записал, и в больничную карточку. Анастасия Ивановна хотела мужа домой сразу забрать, но Петров не позволил. Психиатру в доступе на территорию военно-морского госпиталя было отказано. Петров еще несколько дней Федотова наблюдал. Потом выписал. Теперь он у Федотовых частый гость. Надумал сменить медицинскую специализацию. Диссертацию пишет! Федотов уже и говорит, и сам ходит, кое-что по дому делает. Анастасия Ивановна говорит, случай в отроческом возрасте у Федотова такой был, с кошкой и с цыпленком. Кошку за цыпленка сосед убил. Плакал мальчик от жестокости такой… И кошку жалел, и цыпленка… Вот и вспомнил, пришел в себя.



Дзебоев хлопнул в ладоши.


– Спасибо, Саша! Вот новость, так новость. Порадовал! Придет из Петербурга на Федотова орден – сам лично вручать и поздравлять в Красноводск поеду!



В дверь дважды коротко стукнули – дежурная служба.


– Входите!


Вошел штабс-капитан. За ним прапорщик внес большую картонную коробку.


– Господин полковник! Из Керкинского пограничного поста на имя ротмистра Кудашева пакет и посылка!



– Пакет вручи. А посылку давай на задний двор. Вызови специалиста из сапёрного дивизиона, пусть вскроет!



Штабс-капитан был сконфужен.


– Виноват,с… Будет исполнено!



Кудашев поднялся из-за стола.


– Господин полковник, прошу простить за вольность. Есть одно средство определить бомбу. Если будут сомнения, вызовем сапёра.


Отстегнул от офицерского планшета полевой компас, провел им несколько раз над коробкой.


– Все в порядке, курс Норд и только. Стрелка спокойно себя ведет. Металлических предметов в коробке нет, а картонных или деревянных детонаторов делать еще не научились. Откроем сами?



– Открывайте, – Дзебоев вернулся в свое кресло. – Спасибо, господин штабс-капитан, вы свободны.



Кудашев вынул вложенный за голенище левого сапога туркменский нож-пычак с костяной ручкой из верблюжьей цевки.


Дзебоев прочел вслух надпись на пакете: «Асхабад, Инженерная, Канцелярия Начальника области, ротмистру Кудашеву в собственные руки. Керки. Пост пограничной стражи. Исполняющий обязанности начальника подпоручик Васильев».



Кудашев сделал аккуратный надрез, снял с коробки оберточную бумагу, раскрыл коробку. Коробка была полна белого хлопкового волокна.



– Что там? – поинтересовался Дзебоев.



– Кажется, мне мой спаситель прислал ваты на подушку, – ответил Кудашев. Запустил руку в коробку поглубже. – Здесь что-то есть!


Извлек стеклянную пробирку, заткнутую ватой же, оклеенную по горлышку бумажной полоской с надписью: «№ 31. Acari». Посмотрел на свет:


– Здесь пыль какая-то! Еще пробирка, еще… Полная коробка! Что это могло бы быть? Васильев пишет?



Дзебоев вышел из-за стола.


– Осторожно, Саша! Не разбей! Давай все назад в вату. Закрывай коробку, вот клей. Заклеивай все. Напрасно в кабинете открывали. Я говорил – посылку на задний двор! Слушаться нужно старшего по чину!


Кудашев послушно исполнил приказание.



– Дай команду дежурной службе вынести коробку в оружейную, пусть дневальный протрет здесь полы с хлоркой. Сам иди руки вымой с хлоркой. Давай, поторопись, Саша. Потом все объясню.



Пока дневальный вольноопределяющийся протирал полы, Дзебоев отзвонился в Керки. Кудашев имел возможность слышать только своего начальника.


– Алло, барышня, «Кремнёвый» на проводе. Соедините меня с «Аму-Дарьёй». «Аму-Дарья»? Дзебоев на проводе. Здравствуйте, здравствуйте! Василий Иванович? Как здоровье, дела, как служба? Без происшествий? Спасибо за приглашение. Я не любитель стрелять тигров, пусть себе живут. В Манчжурии настрелялся на всю оставшуюся жизнь. Будешь в Асхабаде, найди меня, посидим, помянем однополчан, японцам кости перемоем. Сегодня от твоего Васильева посылку получили. Как служится молодому пограничнику? Не жалуется, не ленится? Что ж, хорошо. Я в курсе, стрелок он хороший. Василий Иванович! Я звоню, чтобы не терять времени. В пробирках, что вы нашли – живые образцы клещей. Люди, что собирали эту коллекцию, погибли, вероятней всего либо от энцефалита, либо от клещевого тифа. Так что, примите к сведению, примите нужные санитарные меры. Обработайте пост карболкой либо хлоркой, присмотритесь к людям, будут признаки заболеваний - принимайте меры, сразу изолируйте больного. Как похоронили погибших? Сидетельства о смерти прислали, но актов о захоронении нет. Кремировали? Это правильно… Я уже в курсе, они иностранцы, документы изучаем. Да, понял. Постараюсь подыскать кандидатуру, направить в Керки толкового санитарного врача. По команде о происшествии сообщили? Генерал-майор Ковалев в курсе? Добро. Еще есть вопросы, пожелания? Вот и славно. Обнимаю, Василий Иванович!


Дзебоев повесил трубку.


– Понял что-нибудь, Саша? Не совсем? Держи, читай справку Холмогорова, мне меньше говорить придется.



Часы пробили дважды.



– Я на доклад, – Дзебоев застегнул верхнюю пуговичку кителя, подтянул ремень. – Подожди меня здесь, через час пойдем в «Гранд-Отель» обедать.


ГЛАВА 4.

Арест Кудашева. Взяли под стражу. И продавец чебуреков не последний в деле. Проблемы «литерного». Веселый Адамян. Личный обыск.



В ресторане тихо, в большом зале курят и пьют чай с пирогами незнакомый русский купец в синей косоворотке и в бархатном малиновом жилете, на котором красуется внушительная золотая цепочка, и молодой торговец из Бухары в черной шляпе, из-под которой на небритые щеки спускаются смоляные завитые локоны. Понятно, деловая встреча. Малый зал пуст. Но Дзебоева ждут. Владимира Георгиевича и Александра Кудашева встречает сам главный повар – Тигран Аванов. Молчаливый поклон. Широкий жест в сторону уже накрытого стола.



Белая скатерть, кузнецовский фарфор, кольчугинские серебряные приборы – «малый шанцевый инструмент», как называл ложки и вилки полковник Баранов. А вот и он сам. Снова втроем. Обменялись приветствиями, начали обедать. Баранов опрокинул «для аппетиту» стопку водки. Дзебоев отказался, сославшись на непомерный объем работы, но пообещал заглянуть к Барановым вечерком. Кудашеву остограммиться и не предлагали.



На первое – кара-чорба по-текински. Жареные кусочки баранины на косточках в крепком прозрачном бульоне, немного белого нохурского горошка, лук, укроп, черные оливки. Ясно, в текинской кибитке таким блюдом не угостят. Но ресторанная кухня ко многому обязывает! Главное – вкусно, за уши не оттащить. На второе – кебаб. Офицер без мясного, как боевой конь без овса. Одной травой сыт не будешь. Обед заканчивается чаем.



В среде особистов не принято говорить на рабочие темы в ресторане. И офицеры здесь исключительно только обедали. Скучный обед. Не мушкетерский, на котором можно и вина выпить, и обсудить последние дворцовые новости, а то и план заграничной операции. Однако, и нашим героям, похоже, предстоит встреча с «гвардейцами кардинала».



Из малого зала через открытую двустворчатую дверь хорошо просматривался зал большой. Скрытая ложной стеною, имелась и дверь, ведущая на кухню. Ею можно было бы воспользоваться в случае необходимости. Человек с опытом нейтрализации конфликтных ситуаций всегда предпочитает, чтобы за его плечами была стена, а не чужой столик с подвыпившей компанией, а помещение имело не только вход, но и выход.



Звуки тяжелых шагов, звяканье подковок, офицерских шпор привлекли внимание наших офицеров. В большой зал входили офицеры и унтеры Туркестанской седьмой конвойной команды. По двое вставали у каждой двери. Обедающие в большом зале негоцианты в ужасе поднялись из-за стола, прижались к стене. В руке русского купца серебряным колокольчиком зазвенела ложечка в стакане с чаем. Еще два конвойных офицера прошли в малый зал и встали у двери, ведущей на кухню.



– Сидим, не двигаемся, – предупредил в полголоса Кудашева и Баранова полковник Дзебоев.


Кудашев незаметным движением раскрыл кобуру.


Баранов левой рукой отодвинул в сторонку свои тарелки, а правой в открытую положил на стол наган. Подумал и левой рукой достал второй.



Снова шаги. В малый зал торжественной мерной поступью вошел начальник конвойной команды подполковник Држевский Казимир Иванович. За его плечами два офицера гренадерского роста в жандармских мундирах.



С самим Држевским Кудашев еще не встречался, но узнал его сразу. Второго такого и быть не могло. Больно породистый пан. Молнией в голове промелькнули сцены стычки с конвойниками-поляками в вагоне-ресторане поезда Красноводск-Ташкент, смерти Вацлава Сапеги под колесами локомотива, экзекуции и смерти Ядвиги Полонской, ареста Збигнева Войтинского… Этот список еще не полон. Кто прав, кто виноват – разбора не было. Но у Држевского явно есть причины не испытывать добрых чувств ни к Кудашеву, ни к Баранову…



Држевский остановился за три шага до стола. Без слов, без воинского приветствия. Сделал три шага влево и застыл, как статуя командора. Офицеры жандармерии остановились по стойке «смирно» за два шага от стола. Правые руки в белых замшевых перчатках у лакированных козырьков фуражек с синими околышами. Штабс-капитан и ротмистр. По лицам, не знавшим южного солнца, по ладным щегольским мундирам дорогого сукна, роскошным аксельбантам серебряного шнура, видно – столичные штучки, из Санкт-Петербурга.



– Господин полковник! – начал штабс-капитан, обращаясь к полковнику Дзебоеву, не отнимая правой руки от фуражки. – Штабс-капитан Николаев и ротмистр Лукашов – офицеры Корпуса жандармов – сотрудники Особого отдела Департамента Полиции МВД Российской Империи.



Дзебоев, Баранов и Кудашев поднялись из-за стола. Баранов убрал свои револьверы.



Штабс-капитан продолжал:


– Разрешите от имени Начальника Особого отдела Департамента Полиции господина полковника Отдельного корпуса жандармов Ерёмина Алексея Михайловича вручить вам: первое – Предписание за его Подписью и гербовой печатью; и второе – Постановление, изданное Генерал-прокурором и Министром Юстиции господином статс-секретарем Правительствующего Сената Иваном Григорьевичем Щегловитовым!



Отточенным движением в четыре приема штабс-капитан вынул из планшета и подал полковнику Дзебоеву два свернутых вдвое листа бумаги, отдал честь и застыл, как столб.


Дзебоеву не понадобилось много времени, чтобы прочесть бумаги, подписанные именами, которые были ему хорошо известны. С Ерёминым Дзебоев познакомился еще в Тифлисе в 1908 году, когда, вернувшись из Благовещенска, пытался выяснить обстоятельства гибели своей семьи в Дигара в 1905-м. Полковник Еремин, сделавший блистательную карьеру от рядового уральского казака до Начальника Тифлисского губернского жандармского управления не принял подполковника Дзебоева, сославшись на крайнюю занятость. Но Дзебоеву передали слова Ерёмина: «Здесь в каждом ущелье на десять саклей свой князь». Знал Дзебоев цену и статс-секретарю Правительствующего Сената, которого председатель Совета Министров граф Сергей Юльевич Витте за глаза называл «Ванькой Каиным». Щегловитов хвастал в своем кругу созданием военно-полевых судов, которые должны были по закону в двухдневный срок и вынести приговор, и обязать привести его в исполнение.



Убедившись, что полковник Дзебоев прочел бумаги, штабс-капитан вопросил:


– Господа! Есть ли среди присутствующих лицо, именуемое Кудашевым Александром Георгиевичем 1881 года рождения, уроженца города Кизил-Арват Российской Империи, из оренбургских казаков, православного?



– Да, это я, – Кудашев вышел из-за стола.



Штабс-капитан торжественно продолжал:


– Вы, Александр Георгиевич Кудашев, обвиняетесь в организации и пособничестве побегу государственного преступника, чье имя вам известно, но здесь упомянуто не будет, в связи грифом секретности по делу. Постановлением генерал-прокурора вы арестованы, мерой пресечения избрано взятие под стражу. Прошу не оказывать сопротивления. Прошу добровольно сдать табельное оружие!



Кудашев молча выслушал штабс-капитана. На его лице не отразилась горячая эмоциональная волна, захлестнувшая на мгновение мозг. Взглянул на своих старших товарищей. Дзебоев смотрел в скатерть стола, потом поднял глаза на Кудашева. Его взгляд был страшен. Потом сделал жест, понятный только пластунам: еле заметно ладонью вниз качнул кистью правой руки – «спокойно». Баранов, молча, сворачивал в штопор серебряную обеденную ложку. Его руки были в крови.


Кудашев одним взглядом постарался успокоить обоих. Сделал шаг навстречу петербургским особистам. Вынул из кобуры наган, протянул его рукояткой вперед ротмистру Лукашову. Тот принял оружие и отдал Кудашеву честь.


Подполковник Држевский быстрым шагом подошел к Кудашеву со спины и хотел было профессиональным пальпированием обыскать его на предмет утаённого оружия.


– Назад, подполковник! Руки прочь от Георгиевского кавалера, кандальная крыса! – громыхнул Баранов.


Држевский отпрянул в сторону. Дзебоев крепко ухватил Баранова за локти.


Казалось, еще мгновение, и начнется стрельба.


Раскаленную обстановку разрядил петербургский штабс-капитан Николаев.


– Господа! У меня нет полномочий унижать господина Кудашева. Обвинение – еще не приговор. Арест – не каторга. Возможно, господину Кудашеву удастся оправдаться. Но это будет только в Санкт-Петербурге. Это приказ. Георгиевскому кавалеру достаточно дать честное слово, что у него нет оружия, честное слово, что он не будет пытаться скрыться. Господин Кудашев поедет вместе с нами в коляске на вокзал без конвоя. Мы не будем сковывать его руки. Приличия будут соблюдены. Мы не дадим обывателям пищу для сплетен. Согласны?



– Да, согласен, – Кудашев быстрым движением вынул из-за голенища сапога туркменский нож и бросил его Баранову. – Теперь все. Я даю честное слово офицера и Георгиевского кавалера, что у меня нет оружия. Я даю честное слово, что не буду пытаться бежать. Я даю честное слово, что сумею доказать собственную невиновность самой компетентной инстанции, которая будет рассматривать мое дело.



– Принято! – объявил штабс-капитан, и, обращаясь к подполковнику Држевскому: – Конвой свободен. Встретимся на конвойном перроне вокзала, у литерного.



Држевский сделал знак конвойникам, стоящим у двери на кухню, пропустил их вперед и невозмутимо направился твердой поступью к выходу. Когда конвойники покинули ресторан, штабс-капитан обратился к Кудашеву:


– Даю вам ровно пять минут на прощание с товарищами. Можете написать письмо родным. Мы не будем ни подслушивать, ни подсматривать.


С этими словами штабс-капитан Николаев вместе с ротмистром Лукашовым проследовали на крыльцо ресторана, на котором и закурили.



Дзебоев и Баранов по очереди обняли Кудашева.



– Саша! Держись! Работа у нас такая: то ты в седле, то на тебе седло! Господи, что я своим женщинам скажу? Хоть домой не ходи – заклюют! – Баранов был готов расплакаться.


Дзебоев уже оправился от удара. Он снова строг, сосредоточен и невозмутим:


– Постарайся продержаться до Ташкента. Я уверен, Джунковский об этой акции еще не знает. Если Британец действительно совершил побег, то мог сделать это в период с 10-го по 12-е ноября. День в Петербурге должен был уйти на раскачку и пять дней на дорогу особистов в Асхабад. Я сейчас к Шостаку, потом к Рахтазамеру на телеграф. Все должностные лица, с которыми ты общался в своей командировке, должны подтвердить факт общения с тобой лично телеграфными сообщениями в адрес Особого отдела Туркестанского округа… Вспомнил! Позывной Джунковского «Маскарад». Уверен, в Ташкенте все разрешится. Дело не в тебе лично. Это внутрикадровые дрязги. Взяли тебя, значит надеются раздуть дело и завалить Джунковского. А это фигура посерьезнее, чем сам Ерёмин. Держись. Нас свалить не так то просто. Давай, иди сам. Мы с тобой!



Лишь за Кудашевым закрылась дверь ресторана, как в малый зал через кухню влетел верный оруженосец Дзебоева – вахмистр Веретенников.


– Ваше высокоблагородие! Слово есть.



– Говори, только быстро, здесь чужих нет!



– На вокзале у конвойного перрона литерный стоит. Локомотив шведский новенький. Говорят, скоростной, у нас таких нет. Машинист – швед, его помощник тоже машинист, но наш, русский, и кочегар русский, кочегар силы и выносливости необыкновенной. К локомотиву кроме тендера только один вагон штабной прицеплен. Вагон тоже не русский. Для конвоирования заключенных, по нашим понятиям, не приспособлен: на окнах решеток нет, полы на широких стальных рамах деревянные. Вагон разделен переборками с внутренними проходами: спальное купе для господ офицеров на четыре места в голове, рабочий кабинет с письменным столом посредине, с телеграфным аппаратом и телефоном, которые можно подключать на станциях, следующее купе плацкартное для нижних чинов. Половину плацкартного занимает клеть железная, внутри которой две лежанки, запирается на засов и висячий замок. Это уже нашей русской работы. Так что места свободного в плацкарте только для четверых осталось. Последнее купе самое маленькое, меньше русского – для проводника-железнодорожника. Сортир с умывальником есть. Кухни нет. Есть кипятильник на твердом топливе. Так что, пассажиры будут питаться всухомятку. Информацию успел раздобыть здешний шеф-повар Тигран Аванов. Его мальчишка с конвойниками дружит, таскает им на продажу чебуреки. Три унтера уже в плацкарте самокрутками дымят. Потом к ним офицер из конвойной команды присоединится. В спальное к жандармам его не допустят.



– Это все?


– Никак нет. Кое-что я собственными ушами слышал. Држевский с конвойным поручиком в буфет заходили, папиросы покупали. Држевский сказал поручику: «Этот зверь должен сдохнуть в пути! Понял?»!



– На русском сказал? При свидетеле?



– Нет, на польском: «Ta bestia musi zgin№ж na drodze. Rozumiesz?»!



– Час от часу не легче! Ты польский розумиешь? Почему я об этом только сегодня узнаю? Все. Коляску к подъезду.


Обернувшись к Баранову:


– Максим Аверьянович! Надо что-то делать. Не довезут конвойники Кудашева до Ташкента!



Железнодорожный транспорт – не морское судно. Если состав стоит на рельсах, еще не значит, что он может тронуться и продолжить движение тогда, когда заблагорассудится машинисту. Железная дорога строится не для того, чтобы рельсы ржавели. Строгий график движения поездов исполняется с точностью до минуты. Дело чести организаторов движения и поездной бригады каждого отдельного состава подать поезд к перрону минута в минуту, не раньше, не позже. Сбой в графике одного состава может привести к хаосу движения на всем участке, а то и на всей дороге. А это уже не только весьма ощутимые материальные убытки для перевозчика, но и прямой риск лобового столкновения поездов – крушения. История железных дорог имеет немало трагичных и кровавых страниц.



Средне-Азиатская Железная Дорога на всем протяжении от Красноводска до Ташкента имела лишь один путь, по которому составы шли в обоих диаметрально противоположных направлениях. Узловые станции и полустанки имели сеть запасных путей и грузовых отстойников, на которых составы одного направления пережидали, пропускали встречные поезда, а затем в свою очередь возвращались на основной путь и продолжали движение.



Швед-машинист господин Олаф Йохансен говорит довольно сносно на русском. Он не в первый раз приводит в Россию новенький локомотив, помогает обкатать паровоз русскому машинисту. Но в таком дальнем вояже в первый раз. Прокатиться в степи дикой Азии согласился исключительно из любопытства. Согласился и пожалел о принятом предложении.



– Россия – не Швеция, – говорит он русскому машинисту. – В Европе машинист локомотива – не просто начальник поезда, бог! Как капитан корабля. Он в ответе: и за исправность судна, и за квалификацию и здоровье команды, за настроение пассажиров, за сохранность груза, за выбранный курс и за умение избежать опасности. Ему в море не имеет права приказывать никто! А здесь? Скажи, Иван, почему машинист в России стоит на одном уровне с извозчиком? Что такое «литерный» поезд? Почему я не имею на руках четкого расписания движения? Это что за понятие – «нас должны все пропускать»? Я уже хорошо знаю, как умеют ругаться русские. Меня ругают и начальники станций, и мои пассажиры. На каждом перегоне мы рискуем лоб в лоб встретить поезд, идущий по графику.



– Олаф! – у нас не просто пассажиры – царские жандармы, – у них власть, у них приказ один для всех, и для нас, и для железной дороги, – русский машинист старается соблюсти политес в общении с иноподданным. – Зря волнуешься, мы на красный семафор не тронемся. Это проблема лежит на диспетчерской службе.



– Иван! Я вожу «машины» девятнадцать лет. Шесть раз был на работах по ликвидации крушений. И в порядках диспетчерской службы для меня нет тайн. График движения поездов на отдельном участке железной дороги составляется не один день, учитывается интенсивность грузопотока, временные изменения, увеличение, время года, технические работы… Еще много чего. Движение хронометрируется с точностью до минуты, все это согласовывается и пересогласовывается на уровне всей дороги, потом утверждается, подписывается десятком профессионалов, и имеет силу Закона. И вдруг появляется «литерный» поезд… И весь график движения летит к черту! Это как понимать?!



– Олаф, дорогой! Видишь, у вас порядок, а крушения, все-таки, есть. Если ты шесть раз был им свидетелем, значит, не так уж и редко. Не волнуйся. Я десятый год машинистом первой категории, но о наших крушениях даже и не слышал. Посмотришь, все будет хорошо. Вернемся в Петербург, у меня пару дней погостишь, хозяйка пельменей настряпает, мы с тобой погуляем! Честно скажу, и у нас машинист не на одном уровне с извозчиком. Эта профессия еще как уважаема. Требует обязательного образования. Я вот – аттестат об окончании реального училища имею с похвальным листом, а диплом средней железнодорожной школы машинистов – с отличием. Два года отработал на «машине» смазчиком, кочегаром пока диплома не было, а с дипломом – помощником машиниста еще три года. Ни одного крушения не видел. Есть у нас порядок. Давай лучше закурим!



Машинисты вышли из кабины на площадку перед тендером. День подходил к концу. Спецперрон был пуст. Здание городского вокзала и общий пассажирский перрон через три направления железнодорожных путей. По перрону гуляет чистая публика. Играет военный духовой оркестр. По второму пути с гудком и свистом прошел товарный в сторону Красноводска.



За спецперроном на площади перед вокзальной баней тоже музыка – две кавказские гармошки и дудука. Залихватская «кабардинка». Как по волшебству появляется расписная ширма с горами и орлами, а над ней звонким детским фальцетом не без армянского акцента, но на русском, на всю площадь поет под «кабардинку» гротескная кукла в бешмете с газырями и кинжалом:


– Дорогая публика!


Мне не нужно рублика!


Нужен ваш задорный смех!


В этом будет мой успех!



Балаганчик мгновенно окружают люди. Сразу раздаются аплодисменты.


Кукольный джигит изящным движением руки поправляет пышные усы и, танцуя «кабардинскую» лезгинку, продолжает:


– Я веселый Адамян,


У меня пустой карман,


Не имея ста рублей,


Я имею сто друзей!



Машинистам с локомотива хорошо видно представление. Появление кукольного балаганчика как теплой водой смыло все огорчения. Они улыбаются и тоже хлопают в ладоши.



Адамян продолжает петь и танцевать.



– Буду петь, буду пить,


Как мой прадед долго жить!


И любимую супругу,


До ста лет одну любить!



Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!


Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!



Куплет встречен дружным хохотом публики, аплодисментами.


Из вагона литерного поезда выглядывают унтеры конвойной команды, двое на тормозной площадке от открытой двери, поручик – из окна. Тоже рады посмотреть представление. Опустили стекло окна в штабном купе и офицеры жандармерии. Всем хочется хоть малого, но развлечения.



Над ширмой появляется вторая кукла в армянском платье – Ханума.


– Сладко ты умеешь петь,


Над огнем шашлык вертеть!


Можешь крепко обнимать


И лезгинку танцевать!



Собравшаяся публика уже сама дружно подхватывает припев:


– Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!


Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!



К штабному вагону подошел дежурный железнодорожный кондуктор. Ему навстречу спустился штабс-капитан Николаев, получил от кондуктора маршрутный лист с отметкой диспетчера станции Асхабад.


– Вам открыт зелёный свет без остановки от Асхабада до станции Мерв по всему пути. В двадцать три ноль-ноль отходите. У первого семафора машинист получит жезл, – доложил кондуктор.


– Почему так поздно?! – возмутился Николаев. – Ещё три часа здесь торчать? Мы не загорать сюда приехали!


– Зато «литерный» не будет у каждого столба, как уличная собака, останавливаться до самого Мерва! – кондуктор не стал заискивать перед штабс-капитаном. Он сам был при исполнении.


Коротко козырнул. Отошел от «литерного» и направился к зданию вокзала.



А по спецперрону к вагону уже подходил пожилой капитан в форме общей полиции. Еще издалека помахал штабс-капитану рукой, привлекая внимание к собственной персоне. У лесенки для входа на заднюю площадку остановился и, отдав жандарму честь, представился:


– Брандмейстер Пожарной команды станции Асхабад Средне-Азиатской железной дороги, Председатель Асхабадского Добровольного пожарного общества капитан общей полиции Горшков.


Брандмейстер перевел дух и продолжил:


– Согласно Параграфу восемьдесят Правил по технике безопасности и промышленной санитарии для машинистов паровозов, их помощников и кочегаров Министерства Путей Сообщения «Паровозы должны быть обеспечены пожарным инвентарем в соответствии с действующими приказами МПС». Нужно сделать отметку в книге регистрации о соответствии. Вы уполномочены?


– Уполномочен, уполномочен! – штабс-капитан не скрывал своего раздражения. – Развели здесь бюрократию… Гоголя на вас нет! Поднимайтесь…



Кукольное представление продолжалось. Ханума уже со скалкою в руке наступала на своего Адамяна.


– Пить вино тебе не лень,


Этим занимался?


Ты, бездельник, целый день,


По духанам шлялся!



Ханума пытается скалкой ударить мужа. Адамян ловко, продолжая танцевать лезгинку, уворачивается, кружит Хануму, пока она сама не падает без сил. Адамян падает на Хануму. Она поднимает вверх деревянные ножки в кружевных панталончиках и миниатюрных белых сапожках на каблучках.



Публика в полном восторге, аплодирует, хохочет, громко подпевает припев:


– Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!


Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!



****


Несколько ранее…



Дорога от «Гранд-Отеля» до конвойного перрона железнодорожной станции Асхабад не заняла много времени. Ловко спрыгнув с коляски на мостовую, штабс-капитан Николаев, не оглядываясь, поднялся на перрон и пошел к «литерному». За ним без команды проследовал поручик Кудашев. Шествие замыкал ротмистр Лукашов.



В плацкартном купе было тесно. Офицеры Особого отдела прошли по узкому проходу в штабное купе. За ними дверь была закрыта и заперта на вагонный ключ самим подполковником Држевским. Позади Кудашева четверо – три унтера и поручик – конвой.



Држевский раскрыл служебную книгу, поудобнее устроился у откидного столика, попробовал на полях химический карандаш. Кудашева не удостоил даже взглядом. Один за другим последовали вопросы:


– Имя, отчество, фамилия, год рождения, место рождения, вероисповедание?



Кудашев отвечал спокойно, четко. Его голос был ровен. Ответы были просты. Но рой мыслей был сложен. Он понимал, что попал в крепкие руки людей, ненавидящих его. В крепкие руки профессионалов, которые не дадут ему ни малейшего шанса на побег, даже на элементарное сопротивление… Возможно, не дадут ни одного шанса доехать живым не то что до Санкт-Петербурга, до Ташкента!



Заполнив графу в журнале и выписав карточку конвоируемого, Држевский расписался сам и подозвал знаком начальника конвоя поручика Мясоедова. Тот принял карточку, расписался в журнале, отдал своему командиру честь. Држевский молча, ни на кого не глядя, вышел из вагона. Вслед за ним вышел один из унтеров. Начальник конвоя запер плацкартный вагон на ключ. Минута молчания. Конвойники смотрят на Кудашева. Кудашев оценивает своих конвоиров. Отмечает про себя: «Крепкие волкодавы. Не чета тем, сопливым подпоручикам из компании Вацека Сапеги. Тяжелые взгляды. Тяжелые кисти рук в многочисленных мелких шрамах у всех троих. Эти трое стоят многих иных вояк»…



– Что стоишь? – обратился к Кудашеву начальник конвоя.



Кудашев вопросительно поднял на него взгляд.



– Не знаешь? Раздевайся. Личный обыск. Положено. Не бойсь, не обидим!



Обращение на «ты» Кудашев пропустил мимо ушей. Знал, куда и к кому попал. Снял портупею, снял китель.



– Не останавливайся, продолжай! – последовала команда. – Снимай сапоги, шаровары, исподнее…



Кудашев увидел: один из унтеров отстегивает от мундира погоны, ножницами срезает с него пуговицы. Та же участь постигла крючки и пуговицы шаровар. Обмундирование было внимательно осмотрено, карманы вывернуты, швы прощупаны досконально.



– Снимай исподнее, не стесняйся, здесь нет женщин. Представь, что ты в полевой бане!



Кудашев исполнил и эту команду.



Конвойный поручик открыл железную клеть.


– Заходи. Там просторно. Располагайся. Через пару часиков будет ужин, кипяток. По своим делам будем выводить в сортир два раза в сутки. Понятно? Будешь бузить, хамить или клеть скрести – попробуешь строгие кандалы!


После небольшой паузы сделал обязательное при конвоировании объявление:


– «Если кто-либо из вас осмелится бежать или буйствовать, то против такого будет употреблена сила оружия!».



Кудашеву передали его белье, шаровары, китель и сапоги, с которых успели «с мясом» оторвать каблуки. Ни брючного ремня, ни портупеи. Кудашев присел на клепанные из железных полос нары, покрытые арестантским одеялом солдатского шинельного серого сукна. Ни матраца, ни подушки.


Стальная решетка клети захлопнута, засов задвинут и заперт на висячий замок.



Конвойный поручик сунул в карман ключ на стальной цепочке, второй конец которой был надет петлей на широкий ремень портупеи. Отпер дверь плацкартного купе, прошел к проводнику.



Кудашев услышал разговор:


– Сообрази-ка нам чаю, любезнейший! И не стакашками, а давай сразу чайник, ну, и сахару, конечно.



– Минуту, будет исполнено! Ваше благородие! Не желаете горячих чебуреков армянских с мясом? Не кустарных – из ресторана. Здесь мальчишка-коробейник предлагает… И недорого, копейка пара!



– Сам не пробовал?



– Как же, взял себе пяток в дорожку!



– Позови!



Кудашев огляделся. Арестантская клеть из клёпаных полос железа шириной дюйма в два и толщиной в три линии. Не перекусить, не перепилить. Вспомнил угрозу о кандалах за попытку «скрестись». Ладно. Попал, так попал. Надо мозги поберечь. Будешь о побеге думать или о доме – закипят! Может уснуть? Может ночью силы потребуются, так надо в форме быть!



Уснуть не удалось. С улицы донеслась музыка. Лезгинка. Конвоиры открыли окно, двое вышли на тормозную площадку…



– «Я веселый Адамян,


У меня пустой карман,


Не имея ста рублей,


Я имею сто друзей!»…



Кудашев тоже слушал выступление кукольников…


ГЛАВА 5.



Не имей сто рублей. В дороге. Цена честного слова.



Дзебоев сам проводил из своего кабинета очередного посетителя – капитана полиции Асхабадского брандмейстера Горшкова. Простился с ним на крыльце. Верхом на коне в сопровождении двух казаков подскакал полковник Баранов, спрыгнул, бросил поводья сопровождающему. В канцелярию не зашли, решили поговорить на ходу, в сквере.



– Слушай внимательно, Максим Аверьянович! Вот план вагона, прицепленного к литерному. Четыре купе. Кудашев в третьем от головного плацкартном, в железной клетке, в купе два унтера и поручик – конвоиры. Ключ от клети на цепочке на поясе начальника конвоя поручика Мясоедова. В последнем, малом купе – проводник. В нем же по очереди отдыхают машинист, помощник и кочегар. Вход им всем в плацкартное купе запрещен. Второе купе – штабное. Конвоирам туда тоже вход воспрещен. Первое – спальное господ петербуржцев. Организованный нами спектакль им понравился, даже окно в штабном купе открыли, спустили вниз раму. Капитан Горшков тоже вместе с ними полюбопытствовал, успел в полозья рамы сыпануть щепотку толченого кирпича. Теперь рама, поднятая вверх до конца, до щелчка запора – не закрывается. Сам в бинокль полюбопытствовал, проверил – есть щель в палец. Силой ее еще спустить можно будет. Так что сквозняком штабное купе на сегодняшнюю ночь обеспечено. Запомни: третье окно вагона с левой стороны по ходу движения! Далее: мне удалось задержать «литерный» на станции Асхабад до двадцати трех часов. В двадцать три он уйдет, по направлению к Мерву, ему обещан зеленый свет по всему пути. Скорость будет предельная – от 85 километров в час до 100, а по-нашему, примерно, от 79 с половиной верст в час до 93. На конях не угнаться. Всего 330 верст должны пройти за три с половиной часа. В Мерве должны быть в 2 часа 30 минут ночи.


Поезд пластуны полковника Кияшко должны встретить верст за 25-30 от Мерва. Приблизительно в два ночи они должны быть на месте. Пусть продумает сам, как заставить «литерный» притормозить хоть на пару минут… У меня шифрограмма на его имя уже отбита, и прикрытие для нее тоже есть. Ответ получил – «все понял»… Пока так.



*****



Документ № 26.



Асхабад. Канцелярия. Начальнику Закаспийской области.


Письмо.



С глубоким прискорбием уведомляю Отца Благодетеля и Защитника Отечества о непристойном зрелище, учиненном бродячими лицедеями-кукольниками на площади у бани по улице Вокзальной в день 18 ноября ближе к вечеру. Куда смотрит господин полицмейстер? Законы Российской Империи попираются, а именно: Статьи 135 и 136. Первая запрещает без дозволения полиции чинить в городе театральныя представления. Вторая предписывает в общенародныя игры, забавы, театральныя представления и песни не включать и не употреблять поносительных слов или поступков, нарушающих благопристойность или наносящих кому-либо вред. Сии запреты определены в Отделении втором «О благочинии при общенародных забавах, увеселениях и театральных представлениях» главы первой третьего раздела Свода Уставов «О предупреждении и пресечении преступлений».



Прохожий, человек Божий.



*****



В двадцать три ноль-ноль «литерный» гудком оповестил о выходе на маршрут со станции Асхабад. Помощник машиниста на ходу принял от диспетчера станции жезл. Электрожезловый аппарат Вебба-Томпсона надежно заблокировал на все триста пятьдесят три километра однопутевый перегон от Асхабада до Мерва. С этого момента ни один поезд не выйдет на этот путь до тех пор, пока машинист «литерного» не сдаст жезл диспетчеру станции Мерв. В Мерве Асхабадский жезл будет также вставлен в аппарат Вебба-Томпсона, который только при этом условии освободит второй жезл, который даст право на проезд в обратном направлении. Так что, опасения господина Олафа Йохансена, мягко говоря, были преувеличены.



Кудашеву был предложен ужин: ломоть ржаного хлеба, две холодные вареные картофелины, очищенная луковица, кусок солёной селедки и кружка кипятка, подкрашенная двумя кружочками сырой моркови. От селедки Кудашев отказался, но все остальное съел и морковный чай выпил. За ним наблюдали. Кудашев тоже не дремал. Накрывшись тонким арестантским одеялом и полуприкрыв веками глаза, он заметил, как многозначительно переглянулись конвойники, как тонко улыбнулся своим подчиненным конвойный поручик. Уснуть Кудашеву не дали. Офицер звякнул висячим замком, отпер дверь клети.


– Подъем. Сортир!


Кудашева провожали втроем. Дверь сортира оставили открытой. Кудашева это не обеспокоило. Пусть «это» будет проблема не его, а конвоиров! Унтеры смотрели на Кудашева. Офицер всей своей фигурой блокировал дверь на тормозную площадку. Кудашеву позволили вымыть руки и умыться. Проводили назад в клеть и заперли дверь.



В полночь за перегородкой у проводника звякнул колокольчик. Через минуту он постучал в дверь плацкартного купе. Начальник конвоя отпер дверь, пропустил проводника с подносом в купе, запер дверь, прошел к двери, ведущей в штабное купе, отпер ее, пропустил проводника и снова запер дверь. Через минуту в дверь постучали. Снова отперта дверь. Вошел ротмистр Лукашов.


– Непорядок. В штабном купе не закрыто окно. Помещение выстужено. Ужинать невозможно. Прошу навести порядок.



Начальник конвоя поспешил в штабное купе. Через минуту позвал старшего унтера на помощь. Кудашев услышал:


– Ничего не получается, господин ротмистр! Мы можем разбить стекло, выломать окно полностью, но закрыть его не в состоянии. Хорошо заклинило.



– Черт знает что! Называется «шведская работа»! Хорошо, идите! Через два часа с половиной в Мерве будем, вызовем слесаря с подходящим инструментом.



Серой мышью протрусил и заперся в своем купе перепуганный проводник.


Вернулись начальник конвоя и унтер. Подошли к клети, осмотрели Кудашева, прислушались к дыханию. Вернулись к столу.


Младший унтер принес чайник чая. Конвойники сели ужинать. Ели молча.



Кудашев уловил в букете запахов табачного дыма, лука и селедки, запах мясных армянских чебуреков. Хотелось спать. На душе было спокойно. После бараков японского плена железная клеть в шведском вагоне могла бы сойти за спальное купе в первом классе Восточного экспресса! А будущее?.. Нет и не было на белом свете человека, который мог бы быть уверенным на все сто в благополучном завтрашнем дне…


Однако! Быстрый поезд. Это что, за три с половиной часа от Асхабада до Мерва доедем? Фантастика. Действительно, если послушать стук колес… На наших примерно так: «Таг-дам! Таг-дам!». А «швед» выдает: «Тагадагадагадагадам»!



Кудашев засыпал и просыпался, засыпал и просыпался, как кот, который всласть кимарит после сытного обеда, но реагирует на каждый шорох. Вдруг сон пропал. Кудашев, сквозь ресницы осмотрел купе. Прислушался. Ни одного звука, кроме стука колес. Потом поднял голову. Конвойный наряд спал богатырским сном! Начальник конвоя спал за столом, положив голову на руки. Старший унтер видел сны на собственном ложе, укрывшись одеялом. Младший унтер спал, сидя на полу, привалившись к стене вагона. Всех троих чуть-чуть потряхивало на стыках рельсов, но это не мешало им спать!


Мозг мгновенно выдал Кудашеву аналогию: Шайтан-щель, чай с мятным листом и сушеной ежевикой, беспробудный сон самого Кудашева и его казаков…



А поезд продолжал мчаться, разрезая ночь и тьму песков Кара-Кумов электрическим прожектором. Колеса неутомимо выбивали с рельсов пыль и песок: «Тагадагадагадагадам»!



Вспомнились слова отца: «Глаза впереди – уши сзади! Учись использовать все свои органы чувств – зрение, слух, обоняние, осязание! Тонко чувствуй тепло, холод, движение воздуха, влажность. Видеть и наблюдать – разные вещи! Не пяль глаза, это и чучело в огороде умеет. Наблюдай! Не всегда важно нанести удар, но всегда важно суметь уйти от удара!».



И тут слух Кудашева, все его тело уловило изменение ритма стука колес. Теперь слышалось: «Тагадам! Тагадам!», а потом еще реже «Тагдам, тагдам»… Поезд явно снизил скорость. Почему? Ответ пришел с новыми звуками. Послышалось блеяние большого стада, собачий лай. Поезду явно преградила путь большая отара. Поезд не остановился, но его скорость упала почти до нуля. Минуты через три-четыре «литерный» снова начал набирать скорость. Еще через пару минут он уже привычно выдавал по рельсам свое «Тагадагадагадагадам»!



Еле слышно скрипнул замок в двери, ведущей в штабное купе. Дверь отворилась. В плацкартное одна за другой бесшумно вошли четыре мужские фигуры. Слабые электрические ночники позволили увидеть – головы повязаны, и лица наполовину закрыты темными платками на мингрельский манер. В руках по тяжелому предмету, напоминающему батон копчёной колбасы. Вдруг конвойный поручик поднял голову и тут же получил мягкий удар по затылку. Конвойник обмяк и сполз на пол. Первый вошедший подошел к железной клети, рассмотрел стоявшего во весь рост Кудашева и прижал к платку, к месту, где должен был бы быть рот, большой палец. Кудашев кивнул.


От вошедшего пахло конским потом.


Кудашев облегченно вздохнул. Свои. Казаки!


Вторая фигура подала первому ключ от клети, снятый с пояса начальника конвоя. Кудашев был на свободе. Послышался кашель. Кудашев обернулся. Один из пластунов, зажав в своем левом локте голову поручика, правой рукой насильно вливал в его горло из открытой бутылки обжигающую жидкость. Обоняние подсказало – «водка». То же самое делал второй пластун со старшим унтером, а третий – с младшим унтером. Первый казак поманил Кудашева в штабное купе. Не называя ни имени, ни чина, тихо спросил:


– На всем ходу сможете спрыгнуть? Здесь мягко, камней нет, везде песок! Вам привет от наших. Вас ждут.



– Я останусь, – сказал Кудашев.



– Вас убьют, – казак был озадачен.



– Теперь – нет! – ответил Кудашев. – Теперь конвойники сами под суд пойдут. Уходите. За меня не беспокойтесь. Спасибо вам. Добра не забуду.



Казак кивнул. Один за другим пластуны уходили в опущенное окно и исчезали в ночи. За последним Кудашев поднял ставень. Замок щелкнул. Окно закрылось.



Из плацкартного купе послышались тяжелые булькающие звуки. Поручика Мясоедова рвало водкой и ресторанными чебуреками. Копейка пара!


Кудашев прикрыл дверь, вынул из скважины вагонный торцовый ключ, оставленный пластуном, сунул его в карман. Прошел через штабное купе к спальному. Постучался.



– Да! Минуточку… Что, уже Ташкент?


Дверь открылась. Перед Кудашевым заспанный штабс-капитан Николаев. Он оторопел:


– Вы?! Каким образом?



– Прошу не беспокоиться, я же дал вам честное слово, что не буду пытаться убежать. Виноват, решил вас до Мерва разбудить. Не желаете проведать конвойную команду?



На разговор из спального вышел и ротмистр Лукашов. Только раз глянув в плацкартное купе, офицеры не смогли сдержать отвращения.


– Quel scandale, monsieur le capitaine en second! Qui pourrait penser! Qu'ordonnerez de faire ? – спросил Николаева ротмистр Лукашов. – Dиs la minute pour une minute nous serons а Меrvet!


– Reculer franзais, monsieur le capitaine de cavalerie! Pensez en russe, il sera plus rapide!


_____________________________________________


Фр. – Какой скандал, господин штабс-капитан! Кто бы мог подумать! Что прикажете делать? С минуту на минуту мы будем в Мерве!


– Отставить французский, господин ротмистр! Думайте на русском, быстрее будет!


_____________________________________________


И, обращаясь к Кудашеву:


– Ротмистр Кудашев! Что за внешний вид?



– Конвоиры постарались. Сняли погоны, ободрали мундир, оторвали от сапог каблуки…



– Так… Понятно. Превышение полномочий. Черт знает что творится. По закону даже перед военно-полевым судом военнослужащий обязан предстать одетым по полной форме! А я вас к Начальнику Особого отдела Департамента полиции МВД России везу! Заберите у конвоиров погоны, пуговицы, каблуки. Потом отсидитесь в спальном, приведете, как можете, себя в порядок!


Обращаясь к Лукашову:


– Уже подъезжаем. Как остановимся, обеспечьте связь штабного вагона с Петербургом. Господи, что я докладывать буду, ума не приложу! Вызовите к плацкартному дежурную полицейскую службу, воинского начальника, проследите, чтобы происшествие было задокументировано, как положено. Организуйте уборку плацкартного купе от мерзости! Что не понятно? Вопросы есть?!



Гудок. Свисток. Остановка. Станция Мерв.



*****


Конвойный наряд в составе старшего унтера Кубышкина, младшего унтера Мохового и поручика конвойной стражи Мясоедова по прибытию «литерного» в Мерв был снят с поезда разъездом Кавказского казачьего полка в присутствии командира полковника Кияшко, помощника Прокурора Мервского окружного суда Дмитриева. В вокзальном помещении дежурный терапевт городской больницы Карасёв при визуальным осмотре константировал устойчивые признаки опьянения, как запах алкоголя изо рта, неустойчивость позы, нарушение речи, что позволило диагностировать его тяжелую степень.


Полковник Кияшко выразил сомнение в правильности диагноза, чем поставил в неловкое положение Карасева. Врач, защищая свою профессиональную честь, был вынужден официально составить медицинское заключение за своей подписью, особо отметив наличие у всех троих симптомы выключения сознания (оглушения), сопровождающееся у поручика конвойной стражи Мясоедова обильной рвотой, у старшего унтера Кубышкина – непроизвольным мочеиспусканием.


Проводник, наводивший в плацкартном купе порядок, выставил на перрон три пустые бутылки из-под водки – «вина столового номер три» производства Асхабадского винзавода. Полицмейстер, составлявший протокол, отметил в бумаге этот факт, приобщил к протоколу медицинское заключение, а пустые бутылки приказал выбросить. Санитары городской больницы оказали конвойникам первую помощь – промыли им желудки и дали выпить по скляночке слабого раствора нашатырного спирта.


Эту злосчастную для них ночь конвойники досыпали на гаупт-вахте Кавказского казачьего полка. Там же они провели еще трое суток. На содержание пожаловаться не могли. Им была предоставлена возможность искупаться в бане, простирнуть изгаженную форму.



На четвертый день товарищи по несчастью предстали перед военно-полевым судом.


Материалы дела состояли из рапорта штабс-капитана Отдельного корпуса жандармов Николаева, полицейского протокола, акта о приеме полицейским участком табельного оружия – трех винтовок Мосина и одного револьвера «Наган», медицинского заключения, выписке из журнала конвойной службы, копий служебных аттестаций, предоставленных командиром седьмой конвойной команды подполковником Држевским. Држевский был допрошен в качестве свидетеля. Подсудимые – поручик Мясоедов, старший унтер Кубышкин и младший унтер Моховой – ничего вразумительного по делу объяснить не смогли. Помнили, как садились в поезд, не помнили, как из него были извлечены.


Подполковник Држевский во время суда так и не бросил ни одного взгляда на своих подчиненных. Приговор выслушал молча.


Военно-полевой суд признал подсудимых виновными в нарушении Правил несения караульной службы конвойными командами, в форме распития спиртных напитков до полного беспамятства, без отягчающих обстоятельств.



Согласно Устава полевого судопроизводства основанием решения о вине или невиновности подсудимого достаточно было внутреннего убеждения членов военно-полевых судов, а не теория формальных доказательств. К подсудимым члены суда проявили относительное милосердие. Если учесть, что до 1906 года действовал «Артикул о воинских преступлениях», утвержденный еще императором Петром Первым Алексеевичем Романовым, предусматривающий смертную казнь наказанием за пьянство во время несения караульной службы: «Артикул 41. А который в лагере, поле или в крепости на карауле своем уснет, или напьется пьян так, что своего караулу отправить не может, или прежде смены с караула пойдет и оставит свое место: хотя б офицер или рядовой был, розстрелен быть имеет».



Согласно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных, Уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, в редакции Воинского устава о наказаниях 1866 года с изменениями 1875 года подсудимые поручик Мясоедов, старший унтер Кубышкин и младший унтер Моховой были разжалованы в рядовые, подвергнуты дисциплинарному аресту сроком на один месяц каждый. По отбытию дисциплинарного ареста осужденные должны быть уволены от службы без права назначения пенсионного содержания.



*****


Телеграфная и телефонная связь железнодорожной станцией Мерв «литерному» поезду была обеспечена. Штабс-капитан Николаев, все-таки, не рискнул среди ночи будить телефонным звонком свое петербургское начальство. Минут десять в муках составлял телеграмму, правил и переправлял написанное, рвал и жег почти готовые тексты. Наконец, вроде бы, получилось что-то вразумительное. Достал блокнот с таблицей Виженера для шифрования, начал переводить кириллицу в цифирь. Еще пятнадцать минут ушло на шифрование. Наконец, шифрограмма была отправлена на дежурную службу Особого отдела Департамента полиции. Заглянул в спальное: Кудашев, пришив очередную пуговицу к кителю, перекусывал вощёную нитку. Выглянул в плацкартное: проводник отмывал загаженные полы.



Вошел с перрона в купе и пошел навстречу Николаеву ротмистр Лукашов.


– Господин штабс-капитан! В три часа сорок минут «литерный» должен отправиться. Вот отметка в маршрутном листе диспетчера станции. Нам предоставляют зеленый свет на всем протяжении пути до станции Чарджуй! Двести сорок километров, двести двадцать пять верст... Два часа пятьдесят минут. Утром в шесть тридцать будем в Чарджуе.



– Совсем хорошо! Хуже не куда. Я ответ из Петербурга на свое донесение жду! Что делать с конвоем? Что делать с Кудашевым? Вы оружие конвойников кому сдали? Три винтовки Мосина и наган!



– Сдал. Воинскому начальнику Мервского гарнизона. Он же военный комендант. Вот расписка. Разрешите сделать предложение?



– Да?



– Пусть проблема пьяного конвоя останется проблемой должностных лиц Закаспийской области. Мы имеем самые широкие полномочия последней фразой в нашем предписании, подписанном полковником Ерёминым: «В критической ситуации проявить разумную инициативу, действовать по обстановке». Я уверен, если бы Кудашев имел намерение бежать, его сегодня ночью остановить было некому. Я уверен, у нас не будет с ним проблем. Сегодня нам реально известен каждый километр маршрута Санкт-Петербург – Асхабад. Кудашев не имел наших возможностей и литерного поезда. Он на перекладных поездах добирался бы в столицу и назад в Асхабад не меньше месяца! Полагаю, лицо, задержанное на границе ротмистром Кудашевым, и совершившее побег в Санкт-Петербурге, сознательно подставило Кудашева нам пока неизвестным способом. Думаю, Кудашеву не придется долго доказывать свою невиновность.



– Логично. Вы лично, ротмистр Лукашов, можете поручиться за Кудашева?



– Я уже сказал это в своем предложении.



– Хорошо. Вот блокнот. Повторите свое предложение в письменном виде!



*****


Так и сложилось, что ротмистр Кудашев, при своем статусе «взятого под стражу», ехал в вагоне «литерного» под охраной офицеров Отдельного корпуса жандармов сотрудников Особого отдела Департамента полиции МВД Российской Империи. Его спальным местом было отмытое и продезинфицированное плацкартное купе. Обедал вместе со своими новыми «конвоирами» за одним столом в штабном купе, питаясь продуктами, щедрой рукой переданными командиром Кавказского казачьего полка полковником Кияшко.


ГЛАВА 6.



Сверхскорый литерный маршрут «Ташкент – Санкт-Петербург» или Что можно увидеть из окна литерного поезда. Беседы с Джунковским.



Расстояние в 640 километров от Чарджуя до Ташкента маршрутом через Каган, Кермине, Акташ, Каттакурган, Самарканд, Джизак, было пройдено «литерным» за 12 часов.


Двадцатого ноября в шесть тридцать вечера «литерный» остановился на запасном пути почти в километре от пассажирского вокзала станции Ташкент. Ближе места для стоянки не нашлось.



От станции Ташкент санкт-петербургский литерный поезд также ушел на зеленый семафор до самого Оренбурга. Колеса весело выдавали своё «Тагадагадагадагадам»! Необходимости прислушиваться к ним не было, как к стуку собственного сердца, о котором не вспоминаешь в свои прекрасные тридцать лет.


За окном, полуприкрытым накрахмаленной белоснежной занавеской от яркого, по-российским меркам, осеннего солнца, проплывают знакомые пейзажи: жёлто-серые бескрайние степи, песчаные барханы, редкие оазисы с природными, но, большей частью, рукотворными озерцами или прудами-хаузами, окаймленными высокими пирамидальными тополями.



Как правило, параллельно железнодорожному пути следует и дорога общего пользования. Тракт живёт собственной жизнью.


В основном – гужевой транспорт: одноосные аробы на высоченных колесах с впряженными в них серыми ослами, нагруженные мешками с хлопком, шерстью, домотканым шелком, коврами и паласами, двигающиеся в сторону ближайшей железнодорожной станции, а в обратную сторону – нагруженные товарами из России, приобретенными на той же железнодорожной станции: мануфактурой, сахаром, кирками, пилами, топорами и лопатами, чугунными котлами и чайниками, фарфоровой и фаянсовой посудой. Однажды внимание Кудашева привлекла арба, на которой стояло тщательно привязанное пианино. Редкие всадники, как на конях, так и на ослах, по-туркменски соответственно: атлы и эшекли – приветственно махали мчавшемуся поезду руками. И не исчезли еще с дороги величавые верблюжьи караваны… Какими только богатствами не нагружены одногорбые дромадёры и двугорбые бактрианы! Нет на их спинах только одного – персидских бронзовых пушек, так исправно служивших оружием защиты последние двести лет каждому каравану. Нет и традиционного вооруженного отряда из семи-десяти всадников в русских кольчугах с круглым медным щитом за спиной, с кремнёвым длинноствольным карамультуком под правой рукой.



Двадцать-тридцать лет назад без такой охраны ни один караван-баши, будучи в трезвом разуме, и не подумал бы отправиться в дальний путь. Не успеешь отойти от караван-сарая, как соколами вылетят на горячих конях из засады, из-за бархана, из дикого ущелья хивинцы, а то и сами текинцы в алых шёлковых халатах, по которым и сабля скользнет, не причиняя вреда грабителю. Ур! Ур! – кричат. Попробуешь сопротивляться – себе дороже. И товар потеряешь, и сам в рабство попадешь… Да, были времена.



Великий шёлковый караванный путь в Россию!



Ушло старое разбойное время в прошлое. Хивинских хан – полковник русской армии. Ахал-текинский – генерал майор российский. Аламанские подвиги в прошлом. Теперь текинцы пашут землю, строят каналы, выращивают хлопок, зерно, обустраивают виноградники, бахчи. Их охотно трудоустраивают строительными рабочими, в паровозных депо обучают слесарному делу, да мало ли, кто захочет – в Закаспии без работы не останется.



– Проснулись, Александр Георгиевич? Как вам этот пейзаж за окном? – в спальное купе вошел с полотенцем на голой шее сам Евгений Федорович Джунковский, заведующий Особым отделом, помощник Командующего войсками Туркестанского Военного Округа полковник Отдельного корпуса жандармов. – Можете идти умываться, я свой туалет закончил.


– Доброе утро, Евгений Федорович! Спасибо, иду, – Кудашев соскочил со своего ложа.


Принять душ в туалете штабного вагона самого генерал-губернатора Туркестанского края не каждому полковнику честь выпадет. Вода горячая, розовое мыло лесной земляникой пахнет, зеркало венецианского стекла…


– Вас побрить? – в дверь заглянул пожилой вахмистр жандармерии, сопровождавший во всех поездках Джунковского – «дядька». – У меня бритвы бельгийские. Евгений Федорович рекомендует.


Кудашев про себя улыбнулся: «Расслабляться, так расслабляться!», а вслух сказал:


– Если не затруднит, господин вахмистр!


– Можно просто – Иван Фомич, ваше благородие!



Стрижка и бритье закончились горячим компрессом и одеколоном «Шевалье Д`Орсей» из пульверизатора.


– Верно подметил Максим Аверьянович: «То ты в седле, то на тебе седло»! – подумал Кудашев. – «В минуту, когда конвоиры захлопнули железную дверь клети, приготовился пить свою горькую чашу до дна. Вот как все обернулось. Правда, еще не известно, что ждет в Санкт-Петербурге»…



В Ташкенте полковник Джунковский подкатил к «литерному» в роскошном штабном вагоне генерал-губернатора Туркестанского края Самсонова. Маневровый паровозик подогнал ташкентский вагон к петербургскому и мягко состыковал их. Весело «кукукнув», маневровый отцепился от штабного вагона и покатил по своим делам, а «литерный» тронулся уже с двумя вагонами в дальнейший путь по перегону Ташкент-Оренбург.



Формально, ротмистр Кудашев был все еще под арестом. О приеме арестованного под свою личную ответственность полковник Джунковский собственноручно расписался в карточке конвоируемого. Кроме того, в Ташкенте штабс-капитан Николаев, получил из Санкт-Петербурга шифрограмму, предписывающую произвести это действие. Наконец-то, был получен и ответ на шифрограмму, отбитую в злосчастную ночь 19 ноября в Мерве. Прямым текстом было сказано: «Донесение не раскрывается. Ваши способности криптографа явно преувеличены». Пришлось составлять и шифровать донесение снова. Ответ пришел быстро: «Получено. Изучается».



Утренний завтрак ждал господ офицеров. За столом три прибора. Рисовая молочная каша, сливочное масло, чуть поджаренный ситный, блюдо с копченой рыбой, блюдо с тонко нарезанной ветчиной, графин с холодной кипяченой водой. У стола жандармский прапорщик, вытянувшийся по стойке смирно, офицер для особых поручений – писарь и телеграфист Щеглов Сергей Иванович, и уже знакомый вахмистр Иван Фомич в белых перчатках с горячим кофейником в руках.



– Прошу! – Джунковский обращался с Кудашевым, как со своим гостем, отнюдь, не как с арестантом.



«Так, значит, так», – думал Кудашев. Он вел себя сдержано, не суетясь, но и не церемонясь – «не с улицы пришел!».



Сели, стали молча завтракать. Кудашев ел и пользовался приборами и салфеткой правильно, как в детстве учила маменька, смотрел в окно.


Не останавливаясь, «литерный» пролетел мимо станции. Кудашев успел заметить русский флаг над зданием европейской архитектуры, над домом пониже – белое полотнище флага с красными крестом и полумесяцем. Чуть дальше – голубой купол и минарет мечети.



– Да, – подметив интерес Кудашева, прокомментировал увиденое Джунковский. – Необходимейшие параметры политического равновесия. Национальные, психологические и религиозные потребности местного населения не ущемляются, мечети получают некоторую государственную поддержку, служители культа не притесняются. После молитвы нет греха и в русскую больницу «Красного креста и красного полумесяца» пойти полечиться.



Пристально вглядевшись в Кудашева, спросил:


– Что с вашим мундиром, Александр Георгиевич?



– Конвоиры немного подпортили, господин полковник. Оторвали погоны, отрезали пуговицы… В сапогах хожу с осторожностью, боюсь, каблуки отвалятся. Сам, как мог, после Мерва приводил в порядок.



– Я догадываюсь. Но не только в этом дело. Где мундир шили? Не ошибусь – работа нестроевых каптенармусов Таманского казачьего полка!



– Именно. Что-то не так?



– Александр Георгиевич! Я вас не в Туруханск везу, а в Санкт-Петербург. Вы успели прославиться. Справку по вашей персоне сам Щегловитов запросил. Не знаете русскую поговорку: «Встречают по одежке…»!


Джунковский повернул голову к прапорщику: –Сергей Иванович! Сразу после завтрака снимите мерки с господина ротмистра Кудашева. На первой же остановке «литерного» свяжитесь с моим доверенным лицом по коммерческим вопросам в Санкт-Петербурге, передайте мерки, пусть закажет сверхсрочно, аллюр три креста, мундир и шинель для господина Кудашева с приличными погонами и аксельбантами. К аксельбантам серебряные наконечники-карандаши немецкие либо шведские. Гарантируйте оплату по срочному заказу. Пусть обратится в швейное ателье Карла Норденcтрема, назовет мое имя. Через сорок восемь часов заказ должен быть исполнен. Доставить его на Николаевский к «литерному». Ждать нас там столько, сколько нужно. Кудашев должен выйти из вагона прилично одетым. Вопросы?



Вопросов не было. Прапорщик Щеглов стенографировал распоряжение полковника Джунковского в своем блокноте, пользуясь карандашиком-наконечником аксельбанта.



Джунковский повернулся к Кудашеву:


– Шведы Норденстремы начали обслуживать императорский двор еще в правление государя императора Николая Павловича Романова. Гвардия обшивается только у него. На мундиры господ офицеров – Николаева и Лукашова – внимание не обратили? Норденстремовская работа. Ателье в центре города на Невском, напротив Гостиного двора. Норденcтремы поставщики Зимнего дворца. Не волнуйтесь, расходы возьмет на себя бюджет Туркестанского Военного округа. Вы – наша номенклатура.



Завтрак был окончен. Проводник убрал посуду, свернул и унес скатерть. Прапорщик Щеглов положил на зеленое сукно широкого штабного стола несколько картонных папок, стопку чистой писчей бумаги, раскрытую картонную коробку с надписью «Херлитц. Берлин» тонко очиненных простых и чернильных карандашей, бронзовую чернильницу в стиле ампир, две ручки со стальными перьями. Отдал честь. Джунковский кивнул ему в сторону двери. Щеглов вышел.



– Поработаем, господин ротмистр? – Джунковский снова жестом пригласил Кудашева теперь уже за рабочий стол.


Кудашев понял: «Второй акт. Смена декораций. Режим работы – официальный».


– Я готов, господин полковник!



– Начнем так, во-первых – разберем ситуацию, связанную с вашим арестом. По результатам беседы будет определен круг вопросов, которые придется решать в будущем.



– Я весь во внимании, господин полковник.



– Расскажите подробно: как, при каких обстоятельствах и в каких условиях происходил ваш арест. Как вели себя ваши конвоиры, как – офицеры жандармерии в пути? Каким образом вы оказались за пределами железной клети. Кто открыл и снял замок, отодвинул засов, открыл дверь клети? Каким образом в срок трех часов ваши конвоиры оказались пьяны, практически отравлены алкоголем до состояния полного беспамятства? Начинайте, я внимательно слушаю.



Кудашев молчал. Вспомнил прощальные слова Дзебоева: «…Это внутрикадровые дрязги. Взяли тебя, значит, надеются раздуть дело и завалить Джунковского. А это фигура посерьезнее, чем сам Ерёмин. Держись.»... Кудашев понял: «Джунковский не враг, он единственный, кто заинтересован в благополучном для Кудашева исходе дела».



– Почему молчим, господин ротмистр? Боитесь подставить своих товарищей? – Джунковский раскрыл картонную папку, полную писчих листов с наклеенными полосками телеграфной ленты, листов с машинописным текстом расшифровок. – Видели? Этот полный бред пусть проглотит военно-полевой суд, но не Джунковский, и уж никак не Ерёмин! Говорите. Я ваш прямой начальник. Если ротмистр Кудашев не доверяет полковнику Джунковскому, может ли полковник Джунковский доверять ротмистру Кудашеву?!



– Я понимаю, господин полковник. О ложных понятиях офицерской чести представление имею. Разрешите доложить только то, чему был сам свидетель. Не буду отнимать пустой болтовней ваше время, сообщу только те факты, которые не изложены в этой папке.



– Прошу вас.



– По факту объявления мне ареста, я имел по распоряжению штабс-капитана Николаева пять минут на прощание с полковниками Дзебоевым и Барановым. Полковник Дзебоев посоветовал мне продержаться до Ташкента, пообещал, что свяжется с полковником Джунковским, предоставит ему доказательства моей полной непричастности к побегу Британца. В дороге конвоиры обращались со мной корректно. Примерно, за тридцать минут до остановки в Мерве я заметил, что все мои конвоиры спят. Они не проснулись, когда в плацкартном отделении через штабное купе вагона появились четыре неизвестных человека без оружия с лицами, повязанными платками. Один из них снял с пояса начальника конвоя ключ и выпустил меня из клети. Трое других – насильственным образом напоили конвоиров водкой. Мне было предложено бежать. Я отказался, так как был уверен, что мне удастся доказать свою невиновность. Все четверо ушли в открытое окно штабного купе. Было очень холодно, в купе несло ледяным ветром. Я поднял раму окна. Потом разбудил господ офицеров. Далее ничего не видел. Сидел в спальном купе и ремонтировал свой мундир. Кто эти четверо, мне не сказали, лиц их не видел. Это все. Мои возможности в получении какой бы то ни было информации были ограничены.



Пауза. Джунковский долго смотрит в окно. Потом поворачивается к Кудашеву. Наклоняется к нему очень близко – глаза к глазам… Резко приподнимается, встает во весь рост, подходит к окну.



– Прошу к окну, ротмистр! Следственный эксперимент. Это окно отличается от окна в шведском вагоне?


– Размерами, господин полковник, там несколько шире…



– Открывается так же?



– Так же…



– Вы уверены, что сможете открыть снаружи полностью закрытое окно, защелкнутое на внутреннюю щеколду, не нажимая на кнопки замков, расположенные на ручках?



– Я не пробовал, не знаю…



– Плохо, Кудашев. Не разбив стекла, окно не открыть. Отсюда: либо окно было открыто изнутри, либо его запоры выведены из строя саботажным образом еще в Асхабаде. В устной форме, пока в устной, ротмистр Лукашов доложил, что окно до конца закрыто не было, это он обнаружил через час пути. Закрыть окно пытались поручик Мясоедов со своим унтером, но им не удалось. Следовательно: ваш побег был хорошо организован, в подготовке к нему приняли участие многие, известные нам с вами лица!



Кудашев молчал.



– Боюсь, я недооценил вас, прослушав отчет по операции «Лабиринт». Жаль, не нашел времени пообщаться поближе, продолжил Джунковский. – Слушайте и запоминайте: то, что я сейчас от вас услышал – умрет во мне. Но и вы будьте благоразумнее! В Санкт-Петербурге вам придется давать полные официальные показания дознавателям Особого отдела. Не переоцените себя. Там волки опытнейшие. Будут рассматривать ситуацию под микроскопом, малейшая зацепка, и из этой стальной мясорубки вы уже не выйдете невредимым.



Было видно, Джунковский нервничал. Помолчал, после минутной паузы продолжил:


– Вот вам легенда: «Сводили в сортир. Вернулся в клеть, лег спать, спал. Услышал звуки рвоты – встал, увидел – конвойники спят. Дверь в клеть не заперта. Пошел будить господ офицеров». Повторите!



Кудашев повторил.


– Еще раз! – потребовал Джунковский.



Кудашев повторил еще раз.



– Улавливаете разницу между вашим рассказом и легендой? – спросил Джунковский.



Кудашев, как гимназист перед строгим учителем, только кивнул головой.



– Хорошо, будем считать, что первый экзамен вы, Александр Георгиевич, у меня выдержали, – объявил Джунковский. – Продолжим, или сделаем перерыв?



– Как сочтете нужным, господин полковник!



– Оставьте, Александр Георгиевич. Как сказал бы Кон-Фу-Цзы: «Я понял, что он понял, что я понял!». Называйте меня в приватной обстановке Евгением Федоровичем. Если вы еще думаете, что я каждого своего сотрудника в генерал-губернаторском вагоне катаю, глубоко ошибаетесь. У меня служат офицеры из разных родов войск, сменившие свои мундиры на жандармские. Среди них люди разных сословий. Но каждый из них уникален по-своему. Это притом, что все обладают замечательной памятью, хорошей физической и военной подготовкой. Опытом войны, опытом участия в нестандартных сыскных операциях. Этими, общими для всех, качествами обладаете и вы, Александр Георгиевич. Это похвала начальника, которая уже выражена в письменном виде, когда я подписывал ходатайство о награждении вас Георгиевским Крестом четвертой степени. Но есть у вас качества, которых нет ни у одного моего подчиненного. Я всегда буду помнить о них и иметь их в виду. Пока – без уточнения. Сегодня я определил круг лиц, которые пошли на совершение уголовного преступления для того, чтобы спасти вас, Александр Георгиевич. Хочу, чтобы вы это не просто знали, но хорошо осознали. Побег из-под стражи – уголовное преступление. Организация побега из-под стражи – тоже уголовное преступление. Даже если оно никогда официально не будет передано в процессуальное русло, оно всегда останется фактом объективной действительности. Вы меня понимаете?



– Да, Евгений Федорович.



– Я уважаю этот круг лиц. Пожалуй, я и сам не откажусь от участия в этом круге. Согласны?



– Да, господин полковник… Виноват. Да, Евгений Федорович!



Кудашев пожал руку Джунковскому.



– Ваши объяснения по аресту, Александр Георгиевич, приняты. Продолжим далее. Информация по Алану Мак`Лессону, он же Гюль Падишах, он же Британец и прочая…


ГЛАВА 7.



Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Под холщевой маской и псевдонимом Семёновъ. Допрос у Зуева. Побег Британца из-под стражи.



Вечер 8-го ноября 1911 года. Санкт-Петербург.


Алан Мак’Лессон, он же Рами Радж-Сингх, он же Гюль Падишах Сейид, он же Ибрагим-эфенди, он же Британец, по прибытию в Санкт-Петербург был отконвоирован в Петропавловскую крепость.



Был бы Алан Мак’Лессон праздным английским денди, мог бы, используя свои придворные связи организовать себе и своей даме сердца экзотическую прогулку по Петропавловской крепости. Здесь его встретил бы сам комендант генерал-майор Эллис, который мог бы на великолепном английском рассказать ни мало занимательного и ужасного о своей крепости, которую так любили фотографировать европейские журналисты. Цветную литографическую открытку с фотографией Петропавловской крепости можно было купить даже на набережной Лондона.



Алану Мак’Лессону ни к чему было знать, что Трубецкой бастион, от французского — bastion, пятистенное пятиугольное в форме звезды фортификационное сооружение с двумя фасами и двумя фланками (лицевые и боковые укрепления), возведён в 1703 году по инициативе и личном участии императора Петра Алексеевича Первого. Надзор за строительством укрепления осуществлял сподвижник Петра I князь Юрий Юрьевич Трубецкой, по имени которого бастион и получил своё название. К началу двадцатого века Трубецкой бастион успел заслужить недобрую славу самой страшной подследственной тюрьмы России.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги