Прокатившись от Николаевского вокзала до центральных ворот Петропавловской крепости на заднем бархатном сиденье между двух жандармов, Алан Мак`Лессон не мог оценить красоты Северной Пальмиры, так как окна салона были прикрыты шелковыми занавесками, а на его голову был натянут холщевый колпак.


На первом же посту у ворот крепости колпак пришлось снять. Часовому у ворот офицерами конвоя было предъявлено Предписание Департамента полиции. Мак`Лессон был введен в крепость. Меры предосторожности в стенах Петропавловской крепости на предмет возможного опознания кем-либо вновь прибывшего арестанта были излишни.



Под конвоем, гремя ножными кандалами, пересек двор. У вторых ворот снова встреча с охраной. Отворена зловещая железная дверь входа в бастион. За дверью по каменной лесенке мимо кордегардии, где располагалась отдыхающая смена охраны, открылась небольшая комната – «приемный покой». Здесь Алан Мак`Лессон был в сотый раз осмотрен, обыскан, переодет в зимние суконные арестантские штаны и рубаху. Кандалы ножные и ручные были сняты. Процедура «прописки» не заняла много времени. Сам заведующий арестантскими помещениями подполковник Веревкин принял от конвоиров Предписание Департамента полиции, Постановление генерал прокурора об избрании меры пресечения – заключение в крепость сроком на девять месяцев, личное дело и карточку арестанта, заполнил тюремный арестантский опросный лист. На вопросы, заданные офицером конвойной стражи на русском и английском языках Алан Мак`Лессон не отвечал. За него ответил начальник конвоя. Статусом Мак`Лессону было определено – «секретный арестант» с присвоением псевдонима «Иванъ Семеновъ». Режим содержания был определен «одиночный». В особых отметках было записано «склонный к побегу». Принадлежностью «за Особым отделом Департамента полиции МВД Российской империи». Тюремный фотограф сделал два снимка – в фас и в профиль, снял отпечатки пальцев – процедуры, уже знакомые Мак`Лессону еще по Асхабаду.



В сопровождении двух унтеров – жандармерии и конвойной стражи – секретный арестант прошел два длинных каменных со смыкающимися полусферными сводами коридора, одна из стен которого была прорезана зарешеченными окнами, вторая – рядом дубовых дверей с форточками, закрытыми массивными стальными засовами — камеры. Окна коридора выходят во внутренний прогулочный двор, в котором располагается баня. Окна камер – наружу, но увидеть из них можно только крепостную стену. Мало света. Никогда не увидеть солнца.


В третьем коридоре у дубовой двери с номером 20 конвоиры остановили его.



История Тюрьмы Трубецкого бастиона не оставила потомкам ни одного воспоминания бывших ее заключенных. Интересный факт. Видимо, воспоминания были так тяжелы, что никому из счастливцев, покинувших ее стены, и в голову не приходило вновь погружаться воспоминаниями в собственные страдания.



Алан Мак`Лессон мог бы для памяти оставить потомкам примерно такие записи:


« Камеры в зимнее время почти не отапливались. Тринадцать градусов тепла считалось нормой, а если столбик термометра падал ниже – кто мог об этом знать?! Даже ночью заключенным мешал спать горевший круглосуточно тусклый электрический свет.


Подъем в семь утра. Кровать заправлялась тонким суконным одеялом. В завтрак – кипяток, немного сахара и четверть фунта хлеба на день. В полдень обед: горячая вода, в которой плавало несколько капустных листочков и крошечный кусочек мяса. В четыре часа дня: так называемый чай, то есть просто горячая вода. В семь вечера — ужин — еще немного горячей воды.


Грубость, нарушение запрета на разговоры с унтер-офицерами влекли за собой для заключенного пребывание на двое суток в темном карцере на хлебе и воде.


Попытка передачи записки, перестукивание в стену, пометки в книге, выданной для чтения, карались тремя сутками в темный карцер на хлеб и воду.


Самое распространенное нарушение тюремного режима новичками – склонение дежурных унтер-офицеров на подкуп, с просьбой опустить в почтовый ящик письмо к родным – наказывалось тремя сутками в темный карцер на хлеб и воду.


За обманный образ действий по отношению к штаб-офицеру, производящему дознание можно было угодить в темный карцер на семь суток на хлеб и воду с выдачей горячей пищи через два дня на третий»…



Вот жилище, определенное Генерал-прокурором узнику на ближайшие девять месяцев.


Одиночка. Асфальтовый пол. Каменные стены, каменный свод. До решетки малого оконца, выходящего на внешнюю стену бастиона не дотянуться. Да и увидеть из него можно только стену самой крепости. Солнце можно будет увидеть только на десятиминутной в день прогулке во внутреннем дворе бастиона, разумеется в хорошую погоду.



Железная кровать, жесткий матрац, тонкое суконное одеяло. Железный столик, вделанный одним концом в стену. Электрическая лампочка под толстым стеклянным колпаком в стене же.



В одиночной камере сыро и холодно круглый год. Пахнет сточной канавой и чужим махорочным дымом. По влажным стенам ползают мокрицы. Убогая постель кишит вшами. Ночью за арестанта принимаются клопы. Временами тюремную тишину разрывает громкий вопль заключенных душевнобольных... Редкий год таких не бывало в бастионе. Многие лишались рассудка именно в этих одиночках.



*****



Мак`Лессон понял: его дела очень плохи. Через десять дней ему грозит полный упадок сил. Через месяц – скоротечная чахотка. Это в лучшем случае. В худшем – его за неделю сведет в могилу дизентерия.



Но хуже того, что уже с ним случилось в Шайтан-щели, не могло быть ничего, даже эта одиночка в русском вонючем зиндане.



Мак`Лессон уже давно сам себя и в мыслях, и на людях называл Гюль Падишахом. Это имя стало его сущностью. Оно несло в самом себе Силу. И эту силу питали и укрепляли сотни, тысячи людей, называвших с благоговением его имя – Гюль Падишах!



И вдруг этой Силе сначала был нанесен удар. И кем?! Русским мальчишкой, чьи понятия о великих магах и тайнах, о власти и Силе были не длиннее ствола его нагана! А потом Сила ушла. Исчезла. Теперь не люди боялись его взгляда. Теперь сам Гюль Падишах боялся стальных серых неподкупных бесстрашных взоров своих врагов. Боялся неожиданного неспровоцированного удара кулаком в солнечное сплетение, нагайкой – по почкам… Боль появлялась еще до того, как его могли ударить. И Сила исчезла, как будто ее никогда и не было.


Могущественный Гюль Падишах незаметно сам для себя стал превращаться в Мак`Лессона. И даже не в того полковника Мак`Лессона, который карательными рейдами своего бенгальского эскадрона расправлялся с восставшими сипаями, не в того, кто сумел взять под интеллектуальный контроль половину туземных правителей – махараджей Индустана, не того, кто создал полк убийц-невидимок, готовых умереть по приказу своего божества – полковника Мак`Лессона… А просто – Мак`Лессона, простого маленького человечка-полукровки, сына сержанта-шотландца по имени Мак`Лессон и маленькой красавицы – опальной принцессы племени киштвари из Кашмира по имени Лали...



Мак`Лессон сел на застланную кровать, скрестил ноги в позе «лотоса», положил руки ладонями на колени. Именно в падмасане к нему чаще всего приходило видение его матери.


– «Ом мани падме хум! О, сокровище в сердце лотоса!» – сакральная формула всегда помогала укреплению Силы. Мак`Лессон почувствовал: ещё не все потеряно… Просто он устал… потерял связь… со светлым миром… земной мир отнял его силы… но они вернутся… – «Ом мани падме хум! О, сокровище в сердце лотоса!»… Мак`Лессон всем своим телом услышал горячий ток крови в ногах и руках… Исчезла боль, чувство холода… И вот… вот… Мак`Лессон сомкнул кольцом пальцы рук. Исчезли каменные своды темницы, ушел, испарился тюремный смрад. Над ним его мама, его мама Лали! И от нее запах лотоса!..



Толчок в плечо, еще и еще. Грубый голос:


– Ты очнешься, наконец?! – поднимайся! Можешь разобрать постель и ложиться спать. Утром подъем в семь. Не будешь повиноваться – попробуешь трое суток карцера!



Наверное, Мак`Лессон за всю долгую и мрачную историю Трубецкого бастиона был единственным узником, который в первую ночь пребывания в камере уснул счастливым человеком. Он сумел сконцентрировать Силу, достаточную для выхода в иной мир, увидеть маму! Теперь появилась уверенность – в этой камере он долго не пробудет!



*****



Утро 9 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.



В девять утра секретный арестант Иван Семенов, он же Мак`Лессон, вызывается на допрос. Конвойный унтер впереди, жандармский сзади. Руки не скованы, но держать их приказано за спиной. Снова два коридора, поворот, узкая лестница на второй этаж. Кабинет для допросов.



Привинченный к полу табурет для арестанта. Два стола напротив. За каждым по офицеру. Представляются. Что-то говорят. На русском. На английском. Мак`Лессон отключает свой слух. Ему не важно, что говорят жандармы. Это дурной сон. Скоро этот сон закончится.



Один офицер говорит. Задает вопросы. Второй пишет. Первый говорит, много говорит. Очень долго говорит. Его лицо становится злым. Его рот раскрывается шире и шире. Уже видны и язык и зубы. Лоб бороздят морщины. Офицер выходит из-за стола. Подходит к Мак`Лессону, поднимает над ним кулак для удара. Но кулак не страшен. Боли нет. Это только сон. Скоро, очень скоро этот сон закончится. Второй офицер встает из-за своего стола. Держит первого офицера за локти.



Дверь кабинета открывается. Входят конвоиры. Поднимают Мак`Лессона с табурета. Разговаривают с офицерами. Офицеры успокаиваются. Руками делают отрицательные жесты.



Мак`Лессон снова посажен на арестантский табурет. Допрос начинается заново. И все действие повторяется, как может в одну ночь повториться дважды один и тот же дурной сон. Один офицер говорит и говорит. Второй пишет. Первый, в конце концов, начинает кричать. Второй держит его за руки. Входят унтер-офицеры. Поднимают Мак`Лессона с табурета и возвращают его назад на первый этаж в камеру номер двадцать.


*****


Наступившая ночь принесла Мак`Лессону новые силы. Он видел глубокое черное небо, наполненное мириадами сверкающих алмазами иных миров. И к нему снова приходила мама, а он сам ощущал себя ребенком, маленьким счастливым кудрявым мальчиком с кистью винограда в руке… А мамины руки пахли лотосом!



*****



10 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.


Следующий день, как две капли воды, похож на предыдущий. Повторять уже сказанное нет необходимости.



Третья ночь стала ночью Силы. Мак`Лессон плыл в ночном небе, как в темном теплом море, обгоняя облака, оставляя далеко внизу сияющие в лунном свете снеговые горные вершины… И видел маму. Маму, прощающуюся со своим сыном, уходящую в темноту…



*****



Вечер 10 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.



Заведующий Особым отделом Департамента полиции МВД Российской империи полковник Отдельного корпуса жандармов Еремин Алексей Михайлович на докладе у Министра Внутренних Дел Государственного секретаря действительного тайного советника Макарова Александра Александровича.


Присутствует Директор Департамента полиции тайный советник Зуев Нил Петрович.



– Господин полковник! Прошу по существу, без беллетристики. Два дня работы с секретным арестантом не дали ни одного листа его показаний. Я начинаю сомневаться в компетентности ваших дознавателей. Чем можете объяснить? – министр, действительный тайный советник, знал цену своему времени.



Полковник Ерёмин на докладе у министра не в первый раз, он помнил: максимальный срок аудиенции не более 7-10 минут.



– Подследственный игнорирует дознавателей по двум причинам. Первая: он еще не оправился от шока, вызванного его провалом, как разведчика и саботажника, взятого с поличным на месте преступления. Ему грозит смертная казнь, он это знает. Не сотрудничает со следствием принципиально, считает это бессмысленным. Вторая: Мы имеем дело с человеком восточного менталитета, высокого социального положения, по нашим справкам – является визирем (первым министром раджи провинции Джамму и Кашмира). Его вояж по Закаспию не ограничился Асхабадом и Кизил-Арватом, он успел побывать и в Бухаре у эмира Саид-Алим-хана. Следовательно, он осуществлял некую дипломатическую миссию. Мы будем продолжать работу до результата.



–– В данном случае у вас не будет неограниченного времени на достижение результата. Мак`Лессон или Рами Радж-Сингх, если это верно, человек южный, он не перенесет зиму в Трубецком бастионе. По весне вам придется закрыть дело в связи с его смертью от скоротечной чахотки! Разведчик или нет, он человек. И должен иметь слабые места. Найдите их. Если он дипломат – его можно просто купить. В настоящее время российское присутствие в Персии дорого обходится казне. Кризис центральной власти грозит Персии анархией и хаосом. Под прикрытием конституциональных требований оппозиции Тебриз и Тегеран в осаде диких орд кочевников и мародеров. Полковник Вадбольский со своими казаками Персидской бригады еще прикрывает Тегеран от насилия и разграбления. Русские казаки несут пограничную службу по границе Ирана с Афганистаном. Великобритания была вынуждена согласиться с этим. Но и беспокойства в Лондоне стало больше. Великобритании прямая выгода направить эти голодные орды персидских «революционеров» на Закаспий. Ваш секретный арестант мог бы стать лучшей шахматной фигурой на доске политических противостояний. Прошу. Ваши конкретные предложения. Я не могу вести пустой разговор до утра.



– Разрешите? – в разговор вступил директор Департамента полиции тайный советник Зуев Нил Петрович. – Полагаю, с Мак`Лессоном не лишне попытаться установить серьезный контакт на более высоком уровне, чем допрос штабс-капитаном жандармерии в Трубецком бастионе. Завтра утром Мак`Лессон может быть допрошен полковником Ерёминым и мною лично в непринужденной форме светской беседы за обедом на конспиративной квартире, скажем, на Адмиралтейской набережной. Постараемся сломать лед недоверия и даже презрения к нам, которое наблюдается в поведении Мак`Лессона.



– Хорошо. Готовьте встречу. Информируйте меня. Будут положительные сдвиги, могу подключить для торга специалистов из Министерства Иностранных Дел. Вам справка: дело Мак`Лессона уже на контроле у Великого князя Николая Николаевича. Работайте!




*****



11 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.



Утро в Трубецком бастионе началось как обычно. Подъем в семь утра. Но на завтрак Мак`Лессон получил кружку горячего черного чая с молоком и сахаром, теплое очищенное вареное вкрутую яйцо и кусок ситного хлеба.



Через полчаса конвой проводил секретного арестанта во внутренний двор бастиона. Баня. Горячая вода. Мыло. Чистое полотенце. Стоя под душем, Мак`Лессон не мог не испытывать чувства удовольствия. Его тело было сплошь покрыто красными зудящими точками от укусов паразитов.


Команда закончить баню. Арестантская одежда отправлена в стирку. На деревянной скамье в предбаннике чистое нательное белье, носки, на вешалке черный цивильный костюм, сорочка, галстук, зимнее пальто и фетровая шляпа. Под скамьей – ботинки.



Мак`Лессон вопросительно взглянул на конвоира.


– Для тебя! Одевайся, поторопись, – жандармский унтер махнул рукой.



В приемной комнате Мак`Лессона ждал новый конвой – четыре офицера жандармерии. Короткий обыск. Ручные легкие кандалы.



За воротами крепости автомобиль. Четыре казака на конях. Сели в авто. Как и в прошлый раз – Мак`Лессон на заднем сиденье между двумя жандармами. Но сегодня на его голову не стали надевать холщёвый колпак, а окна салона – закрывать занавесками. Мак`Лессон не скрыл своего интереса к городскому пейзажу.



Забалканский проспект. Второе здание в переулке. Доходный дом номер 22. Жандармы в шинелях остаются в автомобиле. С Мак`Лессона снимают наручники и провожают от авто в дом двое мужчин в штатском.


Широкая лестница, фигурная решетка перил. Второй этаж. У открытой двери Мак`Лессона встречает лакей в малиновом фраке, его руки в белых нитяных перчатках.


– Прошу вас, сэр! Вас ждут!



Второй лакей в прихожей принимает у Мак`Лессона пальто и шляпу, сопровождает его в гостиную. В гостиной тепло и светло. Серое северное утро согрето живым огнем камина и светом электрической хрустальной люстры. На паркетном полу текинский ковер. Ближе к окну стол под белой скатертью. На нем уже расставлены приборы на три персоны.


У камина двое мужчин. Первый уже в возрасте. На нем черный однобортный мундир с высоким расшитым золотом воротником, крест в петлице, звезда с бриллиантами на груди, на поясе шпага. Второй – еще молодой крепкий темноволосый чисто выбритый, но с небольшими усами, мужчина с внимательным взглядом серых глаз в штатском.



Они улыбались, но Мак`Лессон знал – улыбки – ложь… Где только он не встречал ложь. У каждого своя ложь. У каждого свой собственный интерес. Иногда интересы сходятся. Тогда заключаются союзы, которые действуют до тех пор, пока будут живы взаимные интересы… Мак`Лессон не слушал этих людей, не собирался вникать в суть их предложений. Он знал все, что могут предложить ему и потребовать от него. Интереса не было.


Мак`Лессон слушал самого себя, музыку собственного тела. Слушал растущую в самом себе Силу. Сегодня у него должно получиться все .


Тепло, родившееся у позвоночника, медленно лучами расходилось по всему телу. Живот, спина, ноги, руки медленно наливались Силой. Живой огонь поднимался к сердцу, потом выше, выше… и вспышкой вошел в мозг!


Мак`Лессон без стона, как срубленное дерево, упал, ударившись затылком о текинский ковер. Так и не произнеся ни единого слова.



*****



– Господи! – Нил Петрович Зуев чуть было не упал сам. – Алексей Михайлович! Кто стрелял?!



Ерёмин уже стоял на коленях у тела Мак`Лессона. Ослабил и снял с него галстук, расстегнул сорочку, слушал сердце.


– Никто не стрелял, сердце остановилось. Искусственное дыхание нужно делать. Звоните в клинику Вельяминову, пусть срочно приезжает!



Ерёмин начал делать искусственное дыхание по системе «рот в рот» через собственный платок, зажав Мак`Лессону нос, потом плотно охватив его рот губами и произведя энергичный выдох. Во время выдоха грудная клетка Мак`Лессона несколько приподнялась – искусственный вдох! Появилась надежда, что секретного арестанта удастся спасти. Значит, дыхательные пути проходимы. Грудь Мак`Лессона медленно опустилась – самостоятельный выдох. Снова искусственный вдох, и самостоятельный выдох. Снова… снова…


Ерёмина сменил фрачный лакей – молодой прапорщик жандармерии. Искусственное дыхание продолжалось. Дозвонившийся до Вельяминова жандармский унтер в штатском доложил Ерёмину:


– Вельяминов не в состоянии ни выехать сам, ни прислать свободного врача. Нет ни авто, ни коляски. Просит нас самим немедленно привезти в клинику пострадавшего. У нас «Ролс Ройс» под парами, поедем сами, здесь недалеко, на Загородном проспекте, я знаю, сорок седьмой дом!



Ерёмин оглянулся на директора Департамента полиции. Нил Петрович сам был на грани потери пульса. Его отпаивал холодной сельтерской второй унтер в штатском. Конечно, о сердечных средствах для конспиративной квартиры никто не позаботился.



Ерёмин умел в критические минуты брать на себя ответственные решения. Через минуту безвольное тело умирающего было в автомобиле. Конные казаки обеспечили беспрепятственный и безопасный проезд. Шофер не рискнул ехать переулками, опасаясь непредвиденных препятствий. Проспектами несколько дальше, но надежнее. С Забалканского проспекта поворот налево на Загородный. Вот и сорок седьмой дом! Через семь минут тело Мак`Лессона лежало на холодной клеёнке стола приемного покоя Клиники военно-морской и общей терапии Императорской Военно-медицинской академии. Ерёмина с пострадавшим уже ждал сам главный врач Николай Александрович Вельяминов с дежурным терапевтом и санитаром. Короткий осмотр, прослушивание сердца, команда:


– Укол камфары внутривенно! Искусственное дыхание. Закрытый массаж сердца.



Мак`Лессон был раздет. Врач и санитар принялись за работу.



Вельяминов засек по стенным часам время. Смотрел на больного. От него не укрылись многочисленные красные точки на его теле – следы паразитарных укусов. Но следы травматического характера на теле отсутствовали.



Хорошо зная, кто такой Ерёмин, Вельяминов не задал ни одного вопроса. Через пять минут сменил дежурного терапевта, начал делать закрытый массаж сердца сам. Еремин знаком приказал жандармскому поручику сменить санитара.



Сердце Мак`Лессона так и не удалось заставить биться снова.


Еще через семь минут дыхательные пути сомкнулись. Стало невозможным делать искусственное дыхание. Отсюда следовало, что и закрытый массаж сердца уже бесполезен.



Реанимировать Мак`Лессона не удалось.



Вельяминов был мрачен. Молча ушел мыть руки. Долго полоскал горло содой. Вернулся.



– Это все? – отважился спросить Ерёмин. – Конец?



– Конец, – подтвердил Вельяминов. – Летальный исход.



Подошел дежурный санитар, показал Вельяминову термометр.



– Сколько там? – спросил Вельяминов.



– Двадцать семь и семь, – ответил санитар, – скоро начнется трупное окоченение.



– Справку о смерти составите? – спросил Вельяминова Ерёмин.



– Напишем, – ответил Вельяминов. – После обеда готовы будут и медицинское заключение, и справка о смерти. Подъезжайте, получите.



– Семь бед – один ответ. Прошу ко мне. Стол накрыт. Отобедаем вместе, – пригласил Вельяминова Ерёмин.


– Пожалуй, – согласился Вельяминов. – Вот только распоряжусь. И продолжил, обращаясь к дежурному врачу: – Спустите труп в полуподвал, в мертвецкую. Подготовьте необходимые документы. Я вернусь через час.


Ерёмин в свою очередь подозвал жандармского офицера:


– Господин поручик Синицын, вам задание на пару часиков – приглядеть за трупом. И, сбавив голос, на ухо: – Чтоб врачи не попортили, враги не украли!



Возвратившись на квартиру, Ерёмин уже не застал господина Директора Департамента Полиции. Его встретил прапорщик, успевший снять свой малиновый лакейский фрак и переодеться в синий мундир с аксельбантами. Ерёмин отпустил офицерский конвой, филёров в штатском, оставив при себе шофёра. Обедали молча, не ощущая вкуса.



Вернулись в клинику вместе. Вельяминов был явно не в духе. У Ерёмина на сердце скребли кошки. Он уже представлял себе последствия скоропостижной смерти Мак`Лессона. Недавний триумф сменился поражением. И надо же было случиться этому приступу не в стенах Трубецкого бастиона, а на квартире Особого отдела, да еще в присутствии директора Департамента полиции! Вот скандал, так скандал. То-то будет рад позлословить комендант Петропавловской крепости Эссель! Сегодня же новость будет передана государю императору…



Вельяминов вернулся с подписанными бумагами, спросил:


– Что с трупом будете делать?



Ерёмин вздохнул:


– Пусть у вас до завтра полежит. Не все еще решено. Возможно, начальство проведет криминалистическую экспертизу. Сделают, и ладно. Не будут делать – еще лучше. Потом, как положено, через похоронную команду. Расходы отдел оплатит. Я только пост у тела оставлю. Прапорщика послал, он на обед поручика сменит.



Вернулся из полуподвала прапорщик Мокшин.


– Ваше высокоблагородие! Разрешите доложить. Труп на месте, а поручика Синицына нигде нет.



– Что значит «нет»? Проверьте ближайшие туалеты, помещения, где сестры милосердия могут быть!



Прапорщик ушел. Вернулся минут через десять.


– Ваше высокоблагородие! Разрешите доложить. Господина поручика рабочий по госпитальной кухне на заднем дворе видел. Вышел поручик из расположения клиники через задние ворота.



– Что сегодня у нас творится? Когда он вышел, не уточнил?



– Уточнил. Почти час назад. Обед только-только начался.



Ерёмин вскочил с места, чуть ли не бегом покинул приемный покой, успев крикнуть прапорщику:


– Со мной. Показывай, где здесь мертвецкая!



Вслед за Ерёминым поспешил и встревоженный Вельяминов.



Просторный полуподвал был почти пуст. На единственном столе, обитом оцинкованным железным листом, лежал труп, накрытый с головой простыней, из-под которой торчали босые ступни ног.



Ерёмин, в страшном предчувствии непоправимой беды откинул простыню с головы покойника.


На него мертвым взглядом смотрели серые глаза поручика Отдельного корпуса жандармов Синицына Петра Петровича.



Трупа секретного арестанта Мак`Лессона в мертвецкой не было…


ГЛАВА 8.



*****


Беседы с Джунковским. Личное дело Еремина Александра Михайловича. Стратагема.


*****


– Не устали меня слушать, Александр Георгиевич? – Джунковский поставил на стол литую пепельницу из нейзильбера с фигуркой львицы, лакающей из лужицы воду. Достал золотой с бриллиантиком портсигар, раскрыл, предложил: – Курите!



– Спасибо, – отказался Кудашев. – Я не курю.



– Не курите, а портсигар с собой носите.



– Это уже не для папирос. Просто память об отце. Своего рода талисман, – Кудашев достал из внутреннего кармана мундира портсигар, протянул его Джунковскому.



– Интересная вещь, – Джунковский повертел стальной портсигар в руке, потрогал пальцем овальную вмятину с входным отверстием, проделанным винтовочной пулей.


Выходного отверстия не было, только небольшой бугорок. При встряхивании можно было услышать стук пули, так и оставшейся в портсигаре.



Джунковский покачал портсигар в солнечном луче. Полированная дамасская сталь играла структурным рисунком, похожим на рога кавказского тура.



– Странно… У меня ощущение, что я такой портсигар уже видел.



– Может, у отца и видели?


– Нет, к сожалению, лично с Георгием Александровичем Кудашевым знаком не был.



– Тогда у полковника Дзебоева. У него, точь в точь, такой же, только без пули. Турьи рога – тамга осетинского рода Дзебоевых. Они этим знаком коней клеймили, скотину, на межевых камнях вырезали. Мне отец рассказывал. Этот портсигар Владимир Георгиевич еще корнетом Красноводского отряда при освобождении из Хивинского зиндана моему отцу подарил.



– Романтическая история! – Джунковский докурил, потушил папиросу и вернул портсигар Кудашеву. – Продолжим?



– Я весь во внимании, Евгений Федорович!


– Естественно, история с убийством поручика жандармерии и побега секретного арестанта Мак`Лессона, буквально «воскресшего» в холодной мертвецкой, в газеты не попала. Большого шума не было. Ни Ерёмин, ни Зуев не пострадали. Не были потревожены и врачи Клиники военно-морской и общей терапии Императорской Военно-медицинской академии. Такой скандал мог бы стать основанием весьма внушительных кадровых перестановок. Есть у меня непроверенная, разумеется, информация, что в этом деле точку поставил сам государь император. У него своих советников по вопросам восточной эзотерики хватает. Объяснение «смерти» и «воскрешения» Гюль Падишаха было примерно таким. Мак`Лессон – по происхождению индус-полукровка – владел тайными приемами раджа-йоги. В английских журналах даже были найдены статьи, сопровожденные фотографиями, о «научных» экспериментах, проводимых британскими любителями-энтузиастами в Индии. Так, подробно описываются факты намеренной остановки сердца йогинами, которые после этого впадают в анабиоз на срок, который определят сами. Примерно, как у нас зимуют ужи и лягушки. Одни из йогинов на день, а некоторые и на месяц. Понятно, с английским журналом в военно-полевом суде делать нечего. Но этого хватило на то, чтобы не учинять дознания по вопросу «воскрешения». Остались два факта: убийство поручика Синицына, состоявшего в наряде по конвоированию, и побег взятого под стражу Мак`Лессона. Был объявлен розыск. Даны приметы розыскиваемого, срочно размножена его фотографическая карточка. В циркуляре была строка: «преступник может быть одет в форму жандармского офицера, может предъявить удостоверение личности сотрудника Департамента полиции с фотографией, не соответствующей его личности». В десять вечера в Особый отдел поступила информация от кассира Финляндского вокзала, подтвержденная впоследствии дежурным по вокзалу городовым. Примерно, такого содержания: «Высокий офицер в чине поручика в шинели со знаками принадлежности к корпусу жандармов, предъявил в кассу Финляндского вокзала удостоверение личности – вдвое сложенный лист плотной бумаги с фотографией на двух медных клепках с сургучной печатью. В руки кассиру не дал. Был записан в журнал как ротмистр жандармерии сотрудник Особого отдела Департамента полиции МВД Александр Георгиевич Кудашев. Потребовал билет в первый класс пассажирского поезда Санкт-Петербург – Гельсингфорс Великого Княжества Финляндского. Сказав: «Срочно. Совершенно секретно», приказал отнести расход в сумме стоимости билета на Департамент полиции. Получив билет, беспрепятственно прошел на перрон и успел сесть в уже отходивший поезд». Конечно, весь состав этого поезда, все пассажиры были самым тщательным образом проверены в Выборге. Но Гюль Падишаха так и не нашли! Розыск ведется и в настоящее время по всем направлениям. Безрезультатно.




*****



21 ноября. 10 часов 41 минута.


Станция Яны-Курган Оренбургской железной дороги.



«Литерный» снизил скорость и остановился. Дважды постучав, в штабное купе вошел прапорщик Щеглов:


– Разрешите, Евгений Федорович? Станция Яны-Курган. Стоянка тридцать минут. Паровоз набирает воду и пополняет запас угля. Я успел связаться с вашим коммерческим представителем в Санкт-Петербурге, передать заказ на пошив мундира господину Кудашеву. Из Департамента полиции получил несколько шифрограмм. Они уже обработаны. Прошу вас, – прапорщик протянул Джунковскому кожаную папку.



– Спасибо, – Джунковский принял папку, положил на стол. – Пригласите проводника, пусть приготовит нам по чашке кофе.



Щеглов вышел.



Джунковский продолжал:


– Теперь вы, Александр Георгиевич, понимаете, что послужило причиной вашего ареста? В Петербурге явно поторопились. Но ситуация, надо признать, могла любого довести до психоза.



Вошел Иван Фомич. Принес поднос с чашками, печеньем и небольшим кофейником.


– Спасибо, дальше мы сами!



Джунковский раскрыл папку с почтой. Кудашев наполнил кофейные чашки. Поставил чашки на льняные салфетки, предусмотрительно прибывшие вместе с подносом. Одну чашку придвинул ближе к Джунковскому.



Джунковский улыбнулся, читая одну из телеграмм.


– Вот и для вас, Александр Георгиевич, хорошая новость. Постановлением Генерал-прокурора Щегловитова ротмистр Отдельного Корпуса жандармов Кудашев Александр Георгиевич освобождается из-под стражи за отсутствием события преступления. Предписанием Заведующего Особым отделом Департамента полиции штабс-капитану Николаеву приказано освободить вас из-под стражи.



Кудашев тоже не сдержал улыбки.


– Спасибо, Евгений Федорович! От всей души за все спасибо. Можно попросить вас оповестить и полковника Дзебоева? Уверен, это и для него будет доброй новостью.



– Уже оповестили! Дзебоев, как ваш непосредственный начальник, получил подобную телеграмму на три часа ранее. Мы в это время в дороге были.


Постучавшись, вошел прапорщик Щеглов.


– Господин полковник! К вам господа офицеры.



– Пусть заходят.



– Разрешите? Штабс-капитан Николаев!


– Ротмистр Лукашов!



– Здравствуйте, господа офицеры!



– Просим извинить за беспокойство. Нами получены телеграммы, согласно которым ротмистр Кудашев освобожден из-под стражи на основании отсутствия события преступления. На этом, возложенное на нас задание по конвоированию господина Кудашева в распоряжение Особого отдела Департамента полиции считается выполненным с момента объявления Кудашеву об освобождении из-под стражи, возвращения ему табельного оружия и личных вещей. Личные вещи Кудашеву уже возвращены. Прошу принять личное оружие – наган номер 6004 Императорского Тульского оружейного завода 1909 года. Убедитесь, примите, прочтите и распишитесь.



Кудашев принял наган, крутанул барабан, убедился, что оружие заряжено, и убрал его в кобуру.



– Это не все, – продолжил штабс-капитан Николаев. – На имя ротмистра Кудашева поступила телеграмма с предписанием прибыть в Санкт-Петербург на прием к Заведующему Особым отделом Департамента полиции полковнику Корпуса жандармов Ерёмину Алексею Михайловичу. Срок пребывания в Санкт-Петербурге определен в три календарных дня. Прошу расписаться в уведомлении.



Кудашев расписался.


Поезд тронулся.



*****



После обеда Джунковский ушел в спальное, приказав Ивану Фомичу разбудить его через час. Кудашев остался в штабном купе. Ему хотелось остаться одному, подумать, привести в порядок свои мысли, систематизировать реальные события и собственные субъективные впечатления… Просмотрел книги в библиотеке штабного вагона, полистал некоторые. Нет, сегодня не до чтения!



Смотрел в окно, вспоминал Асхабад, Красноводск… Вспомнил, как в босую ногу Леночки, тогда еще десятилетней девочки вошел шип колючего семени безымянного ползучего растения. Такие колючки в Красноводске называли «капканами». Они были бедствием для дутых резиновых шин редких еще велосипедов. Сидя на завалинке перед домом, Лена плакала, пытаясь вытащить колючку. Саша сбегал домой, принес лупу, пинцет и флакон йода. Лена с надеждой и с изрядной долей страха разрешила ему вытащить занозу. Ойкнула только раз, когда кусочек ваты, смоченной йодом, коснулся маленькой ранки. Больше Саша Лену босой не видел… А сегодня ему ни о чем не хотелось думать, кроме, как вспоминать Лену, ее маленькие розовые пальчики ног…



Вопрос вернувшегося Джунковского оборвал грёзу.



– Напрасно не поспали после обеда. Военный человек не должен упускать любую возможность отдохнуть впрок. Увы, это случается не часто. Ерёмин приглашает вас на беседу не из любопытства. Готовьтесь к охоте на Гюль Падишаха. Я думаю – на его собственной территории!



– Почти уверен, Евгений Федорович, вы точно знаете, как это сделать!



– А вы, Александр Георгиевич, нет? Стратагему вчерне готовил полковник Дзебоев. Почему не изволили ознакомиться?



– Не получилось, Евгений Федорович! Не наша вина. Из боя – в бой, а потом… арест! По возвращению из Красноводска после обеда и предполагалось ознакомление, а обед закончился взятием под стражу.



– Я в курсе, не ваша вина, – Джунковский подал Кудашеву картонную папку, – читайте. После ужина обсудим! – Джунковский, не дожидаясь ответа, вернулся в спальное купе.




*****


Кудашев открыл картонную в темно-синем коленкоре папку. Двести десять машинописных листов. На титульном:


«Совершенно секретно. Заведующему Особым отделом, Помощнику Адъютанта Командующего войсками Туркестанского Военного Округа полковнику Отдельного Корпуса жандармов Джунковскому Евгению Федоровичу.


Проект. План организации стратегических и тактических заграничных мероприятий, направленных на обеспечение безопасности государственной границы России с Персией, предупреждения неожиданного вооруженного вторжения с территории Персии в пределы России, предотвращения террористических либо саботажных акций в Закаспийской области, под условным названием «Стратагема». Территория мероприятий – Персия (Иран).


Подготовлен для ознакомления, доработки с учетом мнений экспертов по соответствующим разделам, составления бюджета, утверждения персоналий, кои будут задействованы в мероприятиях.


Заведующий Особым отделом Адъютант Командующего войсками Закаспийской области полковник Отдельного корпуса жандармов Дзебоев Владимир Георгиевич.


Асхабад. Ноября 1911 года».



Открыл второй лист: «Оглавление». Третий: «Конспектус (Краткое изложение)».


Эпиграфом приведено высказывание экс-Военного министра, члена Государственного совета Генерал-адъютанта Алексея Николаевича Куропаткина: «Без разведки армия слепа, без контрразведки – беззащитна!».



Кудашев читал документ, отмечая для себя его аспекты, казавшиеся ему ключевыми:



«…профессор Николаевской Академии Д.А. Милютин, Военный министр: "Чтобы успешно вести войну, у нас должны быть фундаментальные сведения о том, где мы будем бороться, с информацией о средствах, и другая статистика, касающаяся этого региона".



«… предлагаю именовать новый вид разведки термином «оперативная», как мероприятие длительного по времени, быстрого по получению информации, константного по политике, глубокого по содержанию, по территории интересов – не только Персия, но и иные страны, могущие влиять на изменение политической и, следовательно, военной ситуаций».



Кудашев прикрыл папку с документами, обхватил сцепленными пальцами рук затылок. Несколько энергичных поворотов торсом направо и налево. Застыл у окна.



Господи помилуй! Всего прочитано три, четыре листа… а он, вдруг, ощутил себя наивным подростком, который еще и не учился в университете, не воевал в Манчжурии, не сидел в японском плену, не имел опыта блестящих розыскных операций!


Знание! Вот чего ему не хватало всегда. Да, помнил китайскую пословицу: «Глупый все знает…». А что такое, собственно, «стратагема»?



Кудашев подошел к книжному шкафу, нашел полку с Энциклопедическим словарем Брокгауза и Ефрона, прошелся пальцем по тиснёным золотом кожаным переплетам. Вот, том 31, нашел: «Стратагема? военная хитрость. В прежнее время, при небольших армиях и театрах военных действий, они имели большее значение, чем теперь, когда при значительных силах, употребляемых на войне, условия пространства и времени, а также подготовительные стратегические операции сделались настолько сложными, что обмануть противника почти нет возможности. То, что понималось прежде под словом С., теперь переместилось или, вернее, возможно еще в области тактики».



Увы, Брокгауз и Ефрон ответа не дали. Жаль, нет рядом Владимира Георгиевича. Поговорили бы… Впрочем, он сам оговорил – название весьма условное. Уточним, какого года издание? 1890-1907, печаталось по восьмому немецкому изданию Галле 1844 года! Понятно. Автор статьи почитал себя мудрецом, выше древнеримского автора Секста Юлия Фронтина, написавшего свои «Стратегемы»… Однако, прошедшие за эти шестьдесят с лишним лет войны – от русско-турецкой до русско-японской – показали, настоящих побед без военных хитростей, без дезинформации противника – не бывает!



Кудашев поудобнее устроился у окна. Труд Владимира Георгиевича читался легко.



«… полагаю совершенно изжившими себя методы сбора информации, практикующимися сотрудниками Министерства Иностранных Дел, в том числе и военными атташе, в основном, использующих слухи и сплетни, доступные на дворцовых коврах, паркетах и в будуарах дорогих кокоток. Подобная информация, к тому же, купленная за большие деньги, зачастую является либо устаревшей, либо недостоверной, либо общеизвестной. Так называемые «доверенные лица» в большинстве случаев – политические авантюристы – даже если они и занимают высокие государственные должности, продают информацию всем, кто готов платить за нее золотом…».



«… Персия – страна многонациональная. Этнический состав – более двух десятков имен племен и народов. Основные религии – ислам шиитского толка, ислам суннитского толка, христианство армянской православной церкви, зороастризм, иудаизм, бехаизм, частично индуизм, множество религиозных сект».



«…Иран всегда знал только одну форму правления – монархию. Верховный правитель – Шах-ин-шах – Царь царей. Кризис власти. Промышленности нет. Торговля в загоне. Налоги не уплачиваются и не собираются. Народ доведен до нищеты и полного отчаяния. Трон Шах-ин-шаха держится на штыках и шашках Персидской казачьей бригады князя Вадбольского в северной зоне интересов России. Тем временем южная зона интересов Великобритании приносит Короне, не Персии, серьезный доход от эксплуатации нефтяных месторождений, на берегу Персидского залива построен керосиновый завод. Для самой Персии, не имеющей угледобычи и лесов, вопрос топлива один из первостепенных. Россия только несет бремя военной и финансовой помощи. Предполагаемое строительство железной дороги российской концессией от реки Аракс через Тебриз к Тегерану сорвано интригами английских дипломатов. Беспорядки конституционалистов в Тегеране спровоцированы ими же. Под предлогом революционных требований конституции и экономических реформ орды кочевников и мародеров держат в осаде Тебриз…».



«…В Персии абсолютно немыслимо иметь мобильных агентов, занимающихся сбором этнографической и экономической информации, топографическими съемками, под прикрытием личин праздношатающихся любителей археологии, бродячих фотографов, мелких торговцев и прочее. Патриархальная административно-территориальная система будет останавливать таких агентов на каждом перекрестке, у каждого забора. Их будут обыскивать, вымогать деньги, просто грабить. И всегда будут подозревать в них шпионов. Всегда будет опасность попасть в рабство и закончить жизнь в шахтах медных или серебряных рудников. Истории блестящих подвигов разведчиков-одиночек, таких как молодой подполковник Михаил Дмитриевич Скобелев, получивший свой первый Крест – Орден Святого Георгия четвертой степени за разведку караванного пути в песках Кара-Кумах, предшествующую взятию Хивы, почитаю исключением из общего правила…».




«… Существующие формы получения информации российскими дипломатическими консульствами и посольством, военным атташе – исключительно по вопросам военной организации самой Персии, на сегодняшний день не могут почитаться удовлетворительными».



«Настало время не только принципиально новых форм сбора и проверки информации, но время управления политическими и экономическими процессами методами законными, продуманными, обоснованными, тонкими – через лиц, которые могут и не догадываться о том, что они используются российской оперативной разведкой. Настало время исключить из практики бесконтрольное использование российского золота на подкуп продажных чиновников и царедворцев, что, в конечном счете, еще не принесло России ни рубля доходов…».



«Исходя из вышеизложенного, полагаю необходимым:


А. Учредить Отдел оперативной разведки при Особом отделе Туркестанского Военного округа без подчинения оного Управлению полиции.


Б. Учредить Отдел оперативной разведки при Особом отделе Закаспийской области с подчинения оного Особому отделу Туркестанского Военного округа.


В. Возложить на Отделы оперативной разведки обязанности в соответствии с Положением об Отделе оперативной разведки (прилагается)»…




*****


В штабное купе вошел Джунковский:


– Читаем, Александр Георгиевич? Как движется?



– Изучаю, Евгений Федорович. Боюсь, одного вечера для осмысления этого труда будет недостаточно. Осмысливаю. Одни цитаты чего стоят, мне даже их авторы неизвестны, например: «Все говорят о разведке, хвалят предусмотрительность тех, кто ее имеет, и бранят пренебрегающих ею…. На разведку смотрят как на нечто второстепенное, не нуждающееся в изучении, каждый считает себя в ней компетентным. (Левель, Tactique des rensigements, 1881)».



– Понятно, Дзебоев цитирует покойного французского генерала Жюль Луи Левеля, считающегося одним из основателей французской военной разведки, автора книги, посвященной разведке, вышедшей в 1881 г. в Париже, – Джунковский взял из рук Кудашева папку, пробежал лист глазами, нашел нужное место и процитировал на память: «Все великие полководцы были хорошо осведомлены. Они знали местность, силы, позиции, средства, а часто и намерения их противников, которые, со своей стороны, не знали ничего или почти ничего. Этим объясняется успех одних и поражения других».


Вернул папку Кудашеву, продолжил:


– Вы знаете, над чем я сейчас ломаю голову? Ни за что не догадаетесь. Каким образом из одного Кудашева сделать десять. Одного я обязал бы сначала защититься и получить, наконец, свой юридический диплом, а затем окончить Академию Генерального штаба! Систематическое образование к вашему военному и розыскному опыту дало бы прочнейший фундамент для добротной работы и карьерного роста. Послушали бы в Академии профессора полковника Главного Управления Генерального штаба Павла Федоровича Рябикова, помощника 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ генерал-майора Генерального Штаба Николая Августовича Монкевица. Я его лекции до сих пор помню: «Чем разведка больше знает, чем шире и правильнее она раскрывает обстановку начальнику, тем легче ему принять правильное и наиболее выгодное для нас решение… Лучше меньше сведений, но надежных, чем много, но недостаточно обоснованных»…



Кудашев внимательно слушал.



– Однако, – продолжил Джунковский, – я вижу, вы, Александр Георгиевич, «Стратагему» еще не осилили?



– Евгений Федорович! Я не сказал, что не прочёл. Я сказал, что для изучения одного вечера будет недостаточно. Если вы меня проэкзаменуете завтра поутру, я буду готов к беседе.



– Мы этот процесс ускорим. Жаль, нет с нами Владимира Георгиевича. Вернемся в Туркестан, вызову полковника Дзебоева в Ташкент, поработаем вместе. Не его вина, что он еще не в курсе тех реформаций и реорганизаций, произошедших в структурах разведывательных и контрразведывательных служб. Да вы сами, Александр Георгиевич, еще не запутались в нашей иерархической структуре? Не уверен, что сможете дать четкий ответ. Давайте, пройдем по азам вместе. И вы, и я, и полковник Дзебоев – офицеры Отдельного Корпуса жандармов. Наши имена в списках Корпуса – основного места службы. Наша работа в должностях помощников, адъютантов, заведующих и прочее – в качестве прикомандированных. Эта двойственность немного не укладывается не только в наших с вами головах, но и в головах наших непосредственных начальников. Так, командующий войсками требует подчинения и отчета перед ним лично по вопросам, относящимся к его прерогативам и компетенции. Но мы, как сотрудники Особого отдела, формально входящего в Департамент полиции, соответственно по иерархии вниз – в Управления полиции, должны подчиняться начальникам Управлений полиций. Есть среди последних и офицеры, и генералы Отдельного Корпуса жандармов, но есть и по статским чинам: тайные, действительные тайные советники. Наш сегодняшний Директор Департамента Полиции России тайный советник Зуев Нил Петрович, статский человек, к Отдельному корпусу жандармов отношения не имеет. В Охранных отделениях и Особых отделах служат и аттестованные унтеры и офицеры как общей полиции, так и жандармы!



Джунковский сделал паузу. Постучал черенком ручки по пепельнице. На «колокольчик» отозвались сразу трое: из спального купе в штабное вошел прапорщик Щеглов, из последнего и проводник, и Иван Фомич.


– Чаю!



Сделав глоток, Джунковский подождал, пока штабное купе не покинут посторонние при данном разговоре, и продолжил:


– Политический сыск – главная задача Охранных отделений и Особых отделов полиции. Сотрудники этих служб могли и могут быть задействованы в заграничных операциях, но исключительно по задачам политического сыска. Так, известны операции по разгрому русских типографий во Франции, поставляющих нелегальную литературу в Россию… Но сотрудник полиции, будь он и жандармом, не имеет права вести деятельность разведывательную либо контрразведывательную. Ежели волею случая, таковый будет втянут в дело, связанное со сбором информации военного порядка за границей России, ему надлежит информировать о случившемся по инстанции – собственное начальство, которое и передаст информацию по подведомственности. Теперь, к главному. К разведке и к контрразведке.



– Прошу извинить, Евгений Федорович! А как же Британец? Мы – не контрразведка… Значит, все наши действия незаконны?!



– Я ждал этого вопроса. Видно, как заведующий Особым отделом, не достаточно твердо держал на контроле историю с Гюль Падишахом. Операция «Лабиринт» была операцией подведомственной политическому сыску. Нам до сих пор не известны факты сбора Мак`Лессоном информации военного характера в Закаспии, но установлено, что при его участии были произведены взрывы в театре и в водоводном кяризе, которые могли бы повлиять на политическую обстановку в области, связанные с антиправительственной деятельностью Кизил-Арватской партией Эс Эр. Пока так. Если нет более вопросов, продолжу.



– Да, я слушаю, Евгений Федорович.



– Вот теперь о главном. Слушайте, Александр Георгиевич внимательно, запоминайте. Дважды повторять не буду. Не хочу, чтобы вы в беседе с Ерёминым попали в беду. Должны четко знать пределы своей компетенции и никоим образом не затрагивать ни словом, ни междометием – интересы чужих епархий. Понятно?



– Я весь во внимании.



– 8 июня сего, 1911-го, года военный министр Владимир Александрович Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных органах» (КРО), «Инструкцию начальникам КРО» и штаты контрразведывательных отделений. Уже эта информация является секретной. Об этом, по секрету, разумеется, но не по долгу службы, знал и полковник Дзебоев от своего начальника. Ни тот, ни другой этих Положения и Инструкции в руках не держали, так как в Закаспийской области КРО предусмотрены не были. Контрразведывательное отделение с прямым подчинением Главному Управлению Генерального Штаба образовано в Ташкенте. Начальником и его помощником назначены два офицера – жандармский и армейский. Мне известны их фамилии, но и только. Уже это – государственная тайна. Мне известно, что на той же базе по тем же основаниям сформировано и Разведывательное отделение, но оно засекречено так, как будто его не существует вовсе. Я считаю, что вы, Александр Георгиевич, человек чести, и лично мне никогда не придется сожалеть о сегодняшнем разговоре. Почему я вам доверился, спросите вы? Потому, что не хочу конца вашей и моей тоже службы нашей родине – России, который может наступить после вашей аудиенции у Ерёмина. Основания для этого – вот эта папка – «Стратагема» полковника Дзебоева.



– Как программный план реорганизации работы по важнейшему направлению обеспечения безопасности России может стать убийственным для его создателя? Вы только что рассказали мне об отсутствии принципа единоначалия в разведке и контрразведке. Вот обоснованные пути решения проблемы!



– Сказавший «а», вынужден говорить и «б»! Ладно, продолжу лекцию. Поражение в русско-японской войне вызвало волну писем, докладов, проектов в адреса Генерального штаба, Военного министерства, Департамента полиции не только от офицеров и генералов, участников войны, но и от нижних чинов, от лиц штатских, но причастных к военным действиям. Все предложения были на одну тему – создание в России мощной военных разведки и контрразведки. Этот поток удалось систематизировать, что и вылилось в соответствующую реорганизацию. Документы, узаконившие эту реорганизацию, я вам назвал. Бюджет выделен, деньги распределены. «Стратагема» полковника Дзебоева – это новый уровень системного подхода к организации разведки – разведки оперативной, единой, во главе с одним руководящим центром. Этим документом – читайте внимательнее преамбулу – Дзебоев не только подвергает критике сложившуюся практику разведывательной работы дипломатами и военными атташе, но обвиняет в бесцельном расходовании бюджетных средств! Есть такое негласное первое правило дипломатии: «Никогда не увеличивайте число своих врагов!»… Одним этим документом, если ему дать ход, все мы обретаем самых могущественных врагов в лицах от Министерства Иностранных Дел до Главного Управления Генерального Штаба. Просчитывая шансы на успех, полагаю, что концепция реорганизации будет похоронена. Не ее сейчас время.



– Понял, Евгений Федорович. Все понял. «Преамбулу» мы разобрали. А как вы оцениваете часть «Особенную»? Самые подробные сведения, необходимые для конкретной работы: цели и задачи, способы выполнения, подбор агентуры, приемы вербовки, конспирации… Даже словарь сленга различных социальных и национальных групп, тайных обществ, язык жестов, условных знаков и сигналов?! В конце концов, конкретные варианты операции по пресечению деятельности Британца?!



– Браво, Кудашев. Вы действительно все поняли. Я не жалею о времени, проведенном вместе с вами. Смотрите, вот на малом столе пишущая машинка «Ундервуд», стопа чистой бумаги, калька. Если будут вопросы технического порядка – обращайтесь к прапорщику Щеглову, он поможет. За три часа до прибытия в Санкт-Петербург, вы должны предоставить мне документ, который так и назовем: «Варианты операции по пресечению преступной деятельности лица, условно называемого «Британцем»! – Джунковский постучал ручкой по пепельнице.



Вошел Щеглов.


Кудашев начал улавливать: два коротких удара – сигнал Щеглову, короткий, длинный, короткий – Ивану Фомичу, беспорядочный стук – всем постам! Подумал: «Ох, не прост, Евгений Федорович, не прост! Вот у кого стоит поучиться… И в большом, и в малом!».



– Рабочую папку мне! – приказал Джунковский. – И распорядитесь сдвинуть ужин на пару часиков. Пусть накроют к десяти вечера.


ГЛАВА 9.



Справка на Ерёмина. Немного о шахматах. Кто предупрежден – тот вооружен.


Не только полковник Джунковский готовился к встрече с полковником Ерёминым.


Полковник Ерёмин тоже готовился к встрече с полковником Джунковским.



*****


Документ № 27.


СПРАВКА.


Джунковский Евгений Федорович. Полковник Отдельного Корпуса жандармов. Помощник Адъютанта Командующего войсками Туркестанского Военного Округа. Ташкент. Марта пятого дня тысяча восемьсот семьдесят восьмого года рождения. Тридцать три полных года. Уроженец Херсонской губ. Потомственный дворянин. Согласно Росписи Родословной Книги из VIII колена рода Джунковских. Окончил курс в Петровском Полтавском Кадетском корпусе. Окончил Михайловское артиллерийское училище училище по 1 разряду и произведен в подпоручики…


Несмотря на отчество Федорович, Евгений Джунковский не является родным братом Владимиру Федоровичу Джунковскому, степень родства не выяснена. Тесных связей между собой не поддерживают.



Без подписи.


*****



Документ № 28.


СПРАВКА.


Джунковский Владимир Федорович. Генерал-майор Отдельного Корпуса жандармов. Московский губернатор, флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества. Сентября седьмого дня тысяча восемьсот шестьдесят пятого года рождения. Сорок шесть полных лет. Уроженец Полтавской губернии Потомственный дворянин. Согласно Росписи Родословной Книги из VII колена рода Джунковских. Джунковские принимаются при Дворе Его Императорского Величества. Зачислен в пажи к Высочайшему Двору 28.9.1872. Воспитывался в Пажеском корпусе, из которого выпущен в лейб-гвардии Преображенский полк прапорщиком 14.8.1884. Произведен в подпоручики 30.8.1884 (со старшинством с 14.8.1884), в поручики 30.8.1888 (со старшинством с 14.8.1888). Назначен адъютантом к Московскому генерал-губернатору Его Императорскому Высочеству Великому Князю Сергею Александровичу 14.12.1891. Произведен в штабс-капитаны 6.12.1895, в капитаны 22.7.1900 (со старшинством с 6.5.1900). Назначен адъютантом к Его Императорскому Высочеству Великому Князю Сергею Александровичу 15.1.1905. Назначен флигель-адъютантом Его Императорского Величества 17.4.1905. Произведен в полковники 12.5.1905 (со старшинством с 17.4.1905). Назначен Московским вице-губернатором 29.7.1905, исполняющим должность Московского губернатора 11.11.1905.


Кавалер орденов св. Станислава 1 (6.12.1911), 2 и 3 ст., 3 (1.1.1906) и 4 ст.; французских - кавалерского и командорского крестов ордена Почетного Легиона, персидского - Льва и Солнца 2 ст., и многих прочих…


Уровень связей с Домом Романовых –


* Мария Федоровна Джунковская. Урожденная Санкт-Петербург 13.11.1858, умерла до 1879. Крещена в церкви кавалерийского Его Императорского Величества полка. Восприемники: Его Императорское Величество Государь Император Александр II Николаевич Романов (у купели - служащий у гражданского губернатора коллежский секретарь Михаил Николаевич Карпов) и девица Юлия Карловна Рашет (тетка).


* Евдокия Федоровна Джунковская. Урожденная Санкт-Петербург 5.3.1856. Фрейлина Их Императорских Величеств Государынь Императриц. В 1908 г. состояла при Ее Императорском Высочестве Вел. Княжне Марии Павловне. Проживает в С.-Петербурге по адресу: Старорусская, 3; в 1908 г. жила в Москве в Николаевском Кремлевском Дворце.



Без подписи.


*****



Биографию самого Ерёмина Алексея Михайловича полковник Джунковский знал лучше иных. Жизнь и служба обязывали.



*****



Документ № 28.


СПРАВКА.



Ерёмин Алексей Михайлович – полковник Отдельного корпуса жандармов Еремин Алексей Михайлович, Заведующий Особым Отделом Департамента полиции МВД Российской империи с 1910 года.


Тридцать девять лет. Уральский казак. В девятнадцать лет окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, в двадцать один год — Николаевское кавалерийское училище по 1-ому разряду, а затем Офицерскую стрелковую школу. Некоторое время служил в конном полку Уральского казачьего войска.


Закончил с отличием предварительные курсы перед переводом в Особый Корпус жандармов. В тот год начали формировать при Главных Жандармских Округах охранные отделения. Ерёмин получает назначение в Киев.


Возможно, весь карьерный рост Еремина определен военным министром Владимиром Александровичем Сухомлиновым. Сухомлинов – тоже выпускник Николаевского кавалерийского училища. В нем же по окончанию русско-турецкой войны Сухомлинов какое-то время читал лекции по тактике. В девятьсот третьем Сухомлинов был помощником командующего Киевского военного округа Михаила Ивановича Драгомирова. После выхода Драгомирова в отставку Сухомлинов назначается командующим войсками Киевского Военного Округа.


В Киевском охранном отделении поручик Ерёмин характеризовался как офицер, обладающий особой энергией и способностью к розыску. Очень скоро его имя приобретает известность. Ерёмин активно участвует в разработке методических рекомендаций, а затем и в ликвидации двух крупных политических антиправительственных формирований – «Киевского Комитета Российской Социал-демократической Рабочей Партии» и «Центрального Комитета Юго-Западной Группы учащихся».


Департамент полиции внёс ходатайство в Штаб Отдельного Корпуса Жандармов о награждении поручика Еремина досрочно чином штаб-ротмистра.


Через год при организации в городе Николаеве Охранного отделения, штабс-ротмистр Ерёмин назначается его начальником.


Ерёмину 17 сентября 1906 года был присвоен чин подполковника. В этом чине в 1906 году он был приглашен в Департамент полиции, в качестве руководителя одного из отделений Особого отдела. За три календарных года службы Ерёмин дважды награждался досрочным повышением в чине. Случай в мирное время не частый. 12 января 1908 года был откомандирован на Кавказ с назначением на должность начальника Тифлисского губернского жандармского управления, а 8 февраля 1908 года произведён в чин полковника.


С 21 января 1910 года в должности начальника Особого отдела Департамента полиции Российской Империи.



Без подписи.



*****



Документ № 29.



Извлечение из письма


Министру Внутренних Дел Российской Империи


Шефу Отдельного корпуса жандармов


действительному статскому советнику


Булыгину Александру Григорьевичу,


члену Государственного Совета



Января, 1905 года.



"...Судя по приведенным примерам успешного предотвращения крайне опасных народных волнений, а также и по другим, бывшим в последнее время случаям такого же характера, я считаю своим нравственным служебным долгом засвидетельствовать, что только лишь благодаря назначению в Николаев для заведования делами политического розыска штабс-ротмистра Ерёмина А.М., в высшей степени энергичного и способного офицера, Борьба с враждебными антиправительственными элементами в Николаеве сделалась вполне успешной и во всех случаях попытки к нарушению государственного порядка и общественного спокойствия... прекращаются всегда в самом зародыше".



Градоначальник города Николаева


Контр-адмирал А. С. Загорянский-Кисель



*****



Документ № 30.



Извлечение из письма


Министру Внутренних Дел Российской Империи


действительному статскому советнику


Шефу Отдельного корпуса жандармов


Петру Николаевичу Дурново



3 мая 1906 года


"...ротмистр Ерёмин, своею выдающеюся энергиею, беззаветною преданностью порученному ему делу, самоотверженно подающий всегда личный пример в самых опасных случаях, вынуждает меня, по долгу службы обратить внимание на этого достойного офицера и ходатайствовать об исключительном награждении его — производством в следующий чин...".



Директор Департамента Полиции


действительный статский советник


Вуич Эммануил Иванович



*****



– «Чистоплюй, Белая кость! Окопался в своем Ташкенте под крылом Самсонова, научился ладить с «халатниками»… Хотел бы посмотреть, как бы он вел себя под градом булыжников перед озверевшей толпой рабочих, чьи боевики, к тому же, прикрываются детьми и женщинами!» – подумал о Джунковском Ерёмин.



*****



– «Действительно, случай в мирное время беспрецедентный – дважды в течение двух лет получить внеочередной чин. – подумал о Ерёмине Джунковский. – К своим тридцати восьми годам сделать карьеру до заведующего Особым отделом Департамента полиции. Впрочем, можно ли 1905-1907 годы назвать мирными? Ряды офицеров и нижних чинов Корпуса жандармов, общей полиции, чиновников государственного аппарата потеряли немало достойных и талантливых сынов Отечества. Потребовались весьма решительные меры, чтобы предотвратить полные хаос и анархию, потерю самой сложившейся не в одно столетие государственной системы… К сожалению, этот бунт начался с расстрела демонстрации на площади Зимнего Дворца и закончился расстрелами по приговорам военно-полевых судов. Кто не помнит, как в октябре 1905-го бывший тогда товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией и командующим отдельным корпусом жандармов, с оставлением в должности Санкт-Петербургского генерал-губернатора, Трепов Дмитрий Федорович приказал расклеить по улицам Петербурга приказ по войскам, в котором заключалась знаменитая фраза: "патронов не жалеть". Кому, как не Трепову, принадлежит недобрая слава усмирителя петербургского восстания, организатора черносотенных погромов, карательных экспедиций?! Вот время начала карьерного взлета Ерёмина. Время командиров, способных отдать команду «патронов не жалеть!»… Выскочка!»


Изящная пепельница была полна окурков. Потушив последнюю, Джунковский вызвал Ивана Фомича и приказал принести новую коробку папирос.


Получив требуемую, долго разглядывал рисунок на крышке. Надпись на английском – MURAD. The Turkish Cigarette. Цветной рисунок молодого эмира в гареме с сигаретой под опахалом павлиньих перьев в руках толстого евнуха за своей спиной и в окружении прекрасных одалисок. Рисунка не видел. В его уме совсем иные образы. Пытался проиграть в уме возможные варианты беседы Ерёмина с Кудашевым. Во что эта беседа может вылиться? Какие цели может преследовать Ерёмин? Как ему лично может понадобиться Кудашев?


Не глядя, распечатал коробку. Вынул сигарету, попытался ее смять по-русски. Сломал. Опомнился.


– Иван Фомич! Ты что мне принес?



Вахмистр по стойке смирно:


– Что просили. Папиросы истанбульские.



– Это не папиросы. Сигареты. Не покупай мне больше. На, забери себе на самокрутки. Принеси мне коробку наших папирос.



Иван Фомич дважды не получал приказаний. Назад и обратно, как мышь. Коробку на стол и бесшумно снова – за дверь. Барин думает!


На новой коробке цветные картинки – бой русской и японской эскадр, скачущие казаки в Манчжурии, надпись в залихватской виньетке: «Товарищество табачной фабрики А.Н.БогдановЪ и Ко, Санкт-Петербургъ». 10 штук – 10 копеек!



Кудашев с помощью Щеглова осваивал «Underwood». Шептались.


– Вот эта штука называется «каретка». Распечатали строку до поля, остановка. Слышите – звонок! Предупреждение «Не применяйте силу». Правой рукой за рычаг отведите каретку вправо до отказа. Самовзводом повернётся вал на новую строку с пробелом. Начинаете печатать с новой строки. Все хорошо. Так, так. Получается! Страничку закончите, позовите меня, я помогу вставить новый лист. Нет, нет! Не учитесь с самого начала нажимать клавиши одним пальцем: потом не переучитесь. Двумя руками… Как на фортепиано!



Кудашеву «Underwood» понравился. Подумал, хорошо бы в свой отдел приобрести. Чернильные мозоли надоели! Через час он уже почти свободно тюкал по клавишам: «Тук-тук-тук-тук-тук! Вжик! Дзинь!». Изредка поглядывал на Джунковского. Полковник за большим столом листал «Дело», много курил, смотрел в окно. Вдруг, бросил пронзительный взгляд на Кудашева, встретился с ним глазами.



– Получается, Александр Георгиевич?



– Да, Евгений Федорович!



– Сделай перерыв, подойдите ко мне.



Кудашев подошел к большому столу, присел на свободный стул напротив Джунковского.



На столе две коробки шахмат. Джунковский аккуратно расставляет фигуры.



– Хотите поставить мне мат, Евгений Федорович? – Кудашев посчитал, что может инициировать беседу.



– Играете?



– Серьезно – нет, не играю. Подростком играл с отцом. Так, баловство, ничего серьезного.



– И то хорошо, – Джунковский накрыл второй шахматной доской уже расставленные фигуры и начал «на втором» этаже расставлять фигуры из второй коробки.



Кудашев понял: играть не будут. Эта шахматная «этажерка» – наглядное пособие для какой-то штабной игры. Заинтересовался.



Джунковский закончил построение. Довольно лукавым взглядом оглядел Кудашева.


– Что знаете о шахматах?


– Теорией не владею. Знаю несколько историй об изобретении этой игры. Знаю имя – Эммауил Ласкер – чемпион мира, победой в прошлом, 1910-м, отнял пальму первенства у Вильгельма Стейница, которому лично проиграл в 1897 году, но реально победил иных претендентов, сам Стейниц в последних чемпионатах не участвовал…


– Браво. Я, честно говоря, не ожидал… А сможете назвать число потенциальных ходов в шахматной партии, Александр Георгиевич?



Кудашев явно был озадачен.


– Не, не смогу. Полагаю, цифра будет сверх великая. Помню легенду, как раджа предложил изобретателю любую награду золотом, но тот попросил заплатить ему зерном по следующему расчету: на одну клетку доски – одно зерно, на вторую – два, на третью четыре, на четвертую восемь… И так удваивать на все шестьдесят четыре клетки. Раджа был разочарован, приказал принести изобретателю мешок зерна. Принесли, начали считать и отмерять. Мешка было мало. Принесли второй, потом десятый… Все равно не хватило. При такой прогрессии не хватило бы зерна во всех странах мира! Прикажете просчитать?



– Нет. Времени нет. Я знаю эту историю. Вам придется считать всю оставшуюся жизнь. У нас много серьезной работы. Ваши начальные знания меня удовлетворяют. Хоть недаром эту этажерку строил. Отвечаю на поставленный мною вопрос сам, так как на начальнике лежит обязанность обучения и воспитания его подчиненных. Слушайте и запоминайте. Пока не сделан первый ход – вариантов бесчисленное множество – число их подсчитано быть не может. Но вот сделан первый ход, начинается Игра! И число вариантов ходов начинает сокращаться. Чем сильнее противники, тем меньше вариантов… Но, помните начальную точку отсчета – хаос чисел?! Так вот, полный анализ ходов дает число вариантов от тысяч до десятков тысяч! Опытный шахматист обязательно просчитывает варианты. И готов ради победы просчитывать хоть тысячи вариантов. Но правила игры жестоки, на партию отводится Его Величество Время! Игроку дается два с половиной часа на сорок ходов. Не уложился – цейтнот – засчитывается поражение! Как быть? Одной математикой не обойтись! Нужно еще что-то. Что? У каждого шахматиста свои собственные приемы: интуиция, знание сильных и слабых сторон противника, его любимые приемы, способы психологического давления… импровизация! Понимаете меня?



– Да, конечно. Вы меня учите плавать в мелком теплом заливе, прежде, чем отпустите в штормовое море. Теперь я улавливаю и смысл построения иной, более сложной модели Игры – в двух измерениях.



– Давно у меня не было такого понятливого ученика. Только не всегда в двух измерениях – в трех, в четырех! И фигуры могут свободно перемещаться с этажа на этаж. Более того, они могут менять свою окраску, и даже – самоликвидироваться! Вот в такие «шахматы» играют политики, разведчики и контрразведчики. И это не просто игра, это Большая Игра! И мы все в этой игре просто фигуры. Каждый из нас имеет тот кадровый потенциал, который имеет – личный состав. И каждый обязан иметь надежные фигуры, способные выполнить задачу, не попасть под удар чужого слона или ферзя, не способные сменить окраску, самоликвидироваться или сбежать на иной этаж… Понимаете всю сложность Большой Игры, в которую, как в воронку, нас втягивает жизнь, образ жизни, который мы выбрали? Понимаете, зачем Ерёмин назначает вам личную аудиенцию? Понадобилась новая фигура, обладающая определенными качествами, как достоинствами, так и недостатками. С какой целью? Я готов к самому неожиданному повороту событий. Даже к такому шахматному приему, как "гамбит", а по-русски просто "подстава". И вы должны быть готовы также. Прошу, ознакомьтесь со справкой на самого Ерёмина. Вы земляки. Прочтите… Кто предупрежден, тот вооружен! Это знали еще в Древнем Риме: «Praemonitus praemunitus».



В дверь постучал и вошел Иван Фомич.


– Ваше высокоблагородие! Дозвольте стол накрывать? Ужинать пора.



ГЛАВА 10.


В Санкт-Петербурге. Аудиенция. Орден.


Бирюза для Кудашева. Проверка боем. Ключ к тайне.




25 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.


Санкт-Петербург встретил Кудашева двенадцатиградусным морозом и колючим от снежной мерзской пыли злым северным ветром. Удовольствие для человека, рожденного и выросшего на самой южной окраине России, малоприятное. Тем не менее, Кудашев не стал, как гимназист, закутываться шерстяным башлыком. От вокзала они с Джунковским прокатились до Гороховой на санках под звон бубенцов.



Невский проспект просто ошеломил Кудашева своей, по-военному, дисциплинированной строгой красотой. Где-то далеко пробили куранты – восемь. Солнце не спешит. Еще горят электрические фонари. Проспект, словно живой, весь в движении. Друг другу навстречу, не сталкиваясь и не пересекаясь, мчатся во весь опор всадники, коляски с поднятыми верхами, лакированные кареты, открытые санки, слепящие фарами автомобили. Покрикивание всадников и возниц, звонки конки, ржание и фырканье лошадей, стук копыт, рокот моторов, лебединый гортанный клекот клаксонов… и дальний колокольный звон – вот увертюра зимней утренней симфонии просыпающегося города.


Как было не вспомнить Николая Васильевича Гоголя, его «Невский проспект»! Похоже, тротуары бывают пусты только глубокой ночью. С утра они полны спешащими на службу чиновниками, рабочим людом, ранними гуляками, гимназистами, приказчиками, носильщиками, священниками... На одной остановке стоят, переминаясь на морозце, ждущие конку: молодой барин в модном пальто с котиковым воротником при черном шёлковом цилиндре, пожилая крестьянка в потертом овчинном полушубке с корзиной, великовозрастный студент политехнического института и сестра милосердия в черном монашеском пальто…


Каменное великолепие зданий, лощеные серые и красные карельские граниты цоколей и парапетов набережных, мрамор бесчисленных колонн, кованный и литой ажур решеток садов и окон, бронза уличных скульптур!



На мгновение Кудашев ощутил себя полным провинциалом. На ум пришла аналогия с гасконцем, впервые ступившим на мостовую Парижа. Вспомнилась французская поговорка времен осады Лярошели: «Paris coute la messe!» – «Париж стоит мессы!»…



«Стоит ли?!» – подумал Кудашев. – «Сегодняшний день покажет, чего будет стоить этот незапланированный вояж в столицу!».



Санки зазвенели бубенцами по Адмиралтейской набережной. Нева. Несколько вмерзших в лед парусников. Простор! Вьюга. Крутой поворот. «Тпруууу!». Приехали. Улица Гороховая, дом 2. Департамент полиции Российской империи.



Дежурная служба общей полиции. Молодой подполковник острым внимательным взглядом читает предъявленные документы. Взгляд на фото в удостоверении – взгляд в лицо. Взгляд на фото – взгляд в лицо. Выписывает пропуска. Молча протягивает руку, получает оружие, запирает наганы в сейф. Предлагает расписаться в книге регистрации. Молча жестом показывает на парадную лестницу.



На стене лестничной площадки перед вторым пролетом на третий этаж большое зеркало. В зеркале двое в синих мундирах: русские офицеры Отдельного Корпуса жандармов – полковник и ротмистр. На груди полковника ряд медалей и Орден Святого Георгия 4-ой степени. На груди ротмистра два солдатских Знака Креста Святого Георгия, второй – с бантом, медаль «Русско-японская война 1904-1905 годов», две алые нашивки за ранения. Аксельбанты. Пустые кобуры под правую руку на поясных ремнях.



– Respectable type! Here, what it means Russian uniform and the Swedish work! – полковник Джунковский одобрительно кивнул Кудашеву головой. – Все нормально. Ведите себя естественно. Не на «ауто-да-фе» идем!


________________________________________


* Англ. – Респектабельный вид! Вот, что значит русский мундир и шведская работа!


** Порт. «Ауто-да-фе» - буквально «Акт веры» - сожжение на площади, публичная казнь в средневековой Европе, практиковалась католической инквизицией.


________________________________________


Без двух минут девять офицеры были в приемной Заведующего Особым отделом Департамента полиции. У высокой дубовой двери с литыми фигурными ручками золочёной бронзы их встретил помощник Ерёмина не военным приветствием: «Здравствуйте, господа офицеры!» и представился: «Надворный советник Воронов!». Статский черный фрак, орден Святой Анны третьей степени – за двенадцать лет «беспорочной службы». Прочитал и вернул пропуска. «Прошу!». С усилием отворил тяжелую дверь.


В просторнейшем кабинете доклад прибывших по полной форме принял сам Ерёмин. Вышел из-за стола, поздоровался с каждым за руку.


Кудашев никогда не считал себя силачом, но рукопожатие петербургского начальника счел вялым. Стараясь, не «пялить глаза», притушив свой взгляд, внимательно разглядывал Ерёмина. «В лице ни кровинки, а из оренбургских. Давно солнца не видел. Худощав, широкоплеч, гибок, стать кавалериста не утратил. Говорит ровно, спокойно. Лицо без эмоций. Редкий случай – глаза ничего не выражают. Серые. Просто серые!»…


Полковник Джунковский протянул Еремину тяжелый пакет синей плотной бумаги в пяти местах прошитый и скрепленный сургучными печатями, и пакет полегше в коричневом конверте, в котором Кудашев узнал свой собственный труд, исполненный им на «Ундервуде».


– Очень хорошо, – Ерёмин положил документы на стол, вернулся на свое рабочее место, жестом пригласил офицеров сесть. – Располагайтесь, господа. К сожалению, более десяти минут я не смогу вам уделить. Служба.


Взглянул в упор на Кудашева. Продолжил:


– Господин ротмистр Кудашев!


Кудашев встал:


– Я, господин полковник!


– В двух словах назовите мне мотивы, согласно которым вы избрали нелегкую службу в политической полиции. Я знаю, вы уже успели зарекомендовать себя самым лучшим образом. За вас ходатайствовали весьма влиятельные офицеры Отдельного корпуса жандармов. И все-таки, не каждый пехотный офицер грезит возможностью сменить мундир защитного цвета на синий! Прошу вас.


– Мой отец ротмистр Кудашев Георгий Александрович, начальник Красноводского уездного жандармского отделения, погиб при исполнении своих обязанностей. Мой личный фронтовой опыт и опыт двух лет японского плена помогли мне сделать этот выбор. Мой выбор – защита моего отечества России – дело моего рода и мое собственное.


– Скажите, какие морально-этические или религиозные убеждения могли бы помешать вам исполнить свой долг офицера политической полиции, отказаться исполнить приказ вашего начальника? – снова задал вопрос Ерёмин.


– «Лицом владеет безупречно, но в голосе – чуть слышимые недоброжелательные, провокационные нотки», – подумал Кудашев.


Еремин смотрел на Кудашева несколько набычившись, из-под лобья. Пауза затянулась. Ерёмин хотел уже повторить либо задать новый вопрос, но Кудашев ответил:


– Мои морально-этические убеждения не противоречат требованиям Российского законодательства, законоположениям и циркулярным распоряжениям по служебной деятельности чинов Отдельного корпуса жандармов, кодекса офицерской чести. Я готов, не думая о собственной выгоде или о сохранении собственной жизни, выполнить любой законный приказ моего начальника.


Теперь паузу затянул Ерёмин. Повернулся спиной к присутствующим, подошел к окну, с минуту смотрел на Неву.



– «Вот и началась твоя «шахматная партия», господин ротмистр жандармерии! – подумал о самом себе Кудашев. – И Ерёмин слишком долго обдумывает свой следующий ход. Рано началось противостояние. Ладно, работа такая. В чём моя вина? Какой вопрос – такой ответ, как говорят в юридических кругах!»…



Ерёмин резко повернулся, гибким диким зверем в три шага вернулся к Кудашеву.



– Хотели бы вы, Александр Георгиевич, еще раз встретиться с Гюль Падишахом? Возможно на его территории?



– Да, господин полковник! Варианты операции на вашем столе.



– Они будут рассмотрены. Мне важно самому убедиться, что вы – именно тот человек, который сумеет выполнить поставленную задачу. Иран, Индия – страны с обширнейшими территориями, гигантским народонаселением. Только на поиски Гюль Падишаха может не хватить собственной жизни. Мы не можем посылать вас в бессрочную командировку!



– Господин полковник! Я полагаю, бессрочная командировка не потребуется.



– Каким образом?


– Ловить будем, как ловят хищную рыбу – судака или щуку, например… На живца.


– А что за приманка?



– С кем на сегодняшний день может так люто желать встречи Британец? Конечно, с ротмистром Кудашевым! Я думаю, мне не спрятаться ни под какими личинами, ни под самыми серыми и незаметными на наш, русский взгляд, вроде – «больной нищий паломник», ни под экзотическими, типа – «энтомолог из Аргентины» или «Буффало Билл с Дикого Запада»! Британец обязательно опознает и встретит меня на своей территории сам лично. Все-таки, он хоть и на половину, но европеец. Только истинный азиат не идет в бой впереди своего войска. Британец проиграл один чистый поединок. Я уверен, он не откажется от реванша.



– Что ж, достойный ответ достойного человека. Знаете, мы с вами, Александр Георгиевич, одной крови: я тоже из уральских казаков. И мне сегодня, как никогда, приятно вручить вам заслуженную награду. Георгиевская Дума утвердила награждение ротмистра Кудашева Орденом Святого Георгия четвертой степени! – Ерёмин нажал кнопку электрического звонка.


Вошел надворный советник Воронов. В его руках кожаная папка и сафьяновая коробочка. Полковник Еремин раскрыл папку и показал присутствующим Наградной лист, протянул Кудашеву. Раскрыл коробочку и раскрытую передал Кудашеву. В коробочке – Орден Святого Георгия.


– Поздравляю вас ротмистр Кудашев с высокой наградой. Поздравляю вас с вступлением в братство кавалеров Ордена Святого Георгия!


– Служу Государю Императору и Отечеству! – Кудашев вытянулся по стойке смирно, отдал честь и крепко пожал руку Ерёмину. Вдруг почувствовал – рука Ерёмина тверда как сталь.


Еремин улыбнулся одними губами. Его глаза оставались холодными и серыми, как петербургское небо за окном.


– Это еще не все. Ротмистр Кудашев! Разрешите вам, как наследнику, вручить посмертную награду ротмистра Кудашева Георгия Александровича – тоже Орден Святого Георгия четвертой степени. А также попрошу от имени Директора Департамента полиции вручить Орден Святого Георгия четвертой степени капитану общей полиции Чикишлярскому приставу Федотову!



Кудашев одну за другой принимал наградные листы и сафьяновые коробочки с Крестами.



Ерёмин продолжил:


– Господа офицеры! Позвольте на этом церемонию закончить. Поверьте, я с радостью вместе с вами побывал бы и в храме на освящении Креста Святого Георгия, и рюмку водки за общим столом выпил… Но – время. Дела, – Еремин развел руками. – Теперь о делах. Не будем принимать решений навскидку. Ваши предложения будут проанализированы нашими экспертами. Все рациональное будет непременно использовано. Вас оповестят. Вы получите готовый план операции. Пока, более ничего сказать не имею права. Если есть вопросы, я слушаю.


– Разрешите? Последние две минуты? – Джунковский направился к выходу, приоткрыл двери, поискал кого-то в приемной глазами, кивнул головой. В кабинет Ерёмина вошел вахмистр Иван Фомич. В его руках большая лубяная корзина, накрытая шерстяным платком. Поставил корзину на пол посреди кабинета. Под платком что-то зашевелилось. Джунковский откинул платок. В корзине два крупных белых с небольшими подпалинами на боках щенка.


– Ого-го! – Ерёмин впервые по-настоящему улыбнулся. – Это туркменские? Алабаи?!


– Истинно так! – Джунковский тоже был доволен непосредственной реакцией Ерёмина. – Мальчик и девочка. Через семь-восемь месяцев это будет надежнейшая охрана. Преданная, бесстрашная и неподкупная!


*****


Ротмистр Кудашев покинул Департамент полиции с толстой картонной деловой папкой в темно-синем коленкоре, в которой лежали три Наградных листа и три сафьяновых футляра с Орденами Святого Георгия. Один – свой собственный и два других на имена покойного Кудашева-старшего Георгия Александровича и Чикишлярского пристава капитана общей полиции Федотова Андрея Семеновича. Чикишлярскому приставу по поручению Директора Департамента полиции с поздравлением лично в руки.



Сдав дежурной службе пропуск и получив свое табельное оружие, минут десять подождал на крыльце задержавшегося полковника Джунковского.


Вставало солнце. Стих ветер. Сочной северной лазурью над столицей раскинулось небо. Хорошая погода – замечательный подарок горожанам-северянам! И на душе у Кудашева легко и чисто. Вышел Джунковский. Протянул Кудашеву белый конверт.


– Финансовая служба задержала. Успела только к десяти наградные оформить. Держите, Александр Георгиевич. Здесь билеты – с Петром Алексеевичем и Катенька – шестьсот рублей наградных вам с Федотовым. Кудашеву-старшему уже не положено. Здесь мы расстанемся. У меня еще дела. Обратно в Ташкент буду добираться своим ходом не ранее, как через пять-шесть дней. У вас лично есть «три дня победителя на разграбление города». Но мой совет – завтра в семь утра быть на борту штабного вагона. Команда там находится неотлучно. Вагон прицепят к пассажирскому составу. В нем и доедете до Ташкента. Будьте осторожны. Петербург – не Кизил-Арват, его трущобы – не ущелья Копет-Дага. Все может случиться. Погуляйте, покатайтесь на извозчике, пока солнышко светит. Можно в музейную галерею Эрмитажа сходить, он открыт для широкой публики. На Зимний дворец изнутри полюбоваться, будет что в Асхабаде друзьям рассказать! Ну, бывайте. Теперь ждем, чем нас озадачит Ерёмин в письменном виде. Думаю, две-три недели им понадобится на решение и согласование, не меньше. Давайте, Александр Георгиевич! С Богом!



Джунковский спустился с крыльца, подошел к краю тротуара. К нему тут же подкатили санки. Из ноздрей серого в яблоках рысака – белый пар. Извозчик, вполоборота отстегнул меховую полость:


– Прошу, вась-сиясь! Рысью пойдем, золотой найдём. Хоть до Москвы, хоть до Казани. Счастье всегда будет с нами!



Кудашев не стал брать ни извозчика, ни мотор.


С городом, особенно с таким, как Санкт-Петербург, нужно знакомиться не торопясь, пешим порядком. Что можно разглядеть на скорости из запотевшего окна авто?! Маршрут прогулки был выверен хронометрически по крупномасштабной карте еще в поезде. К обеду успел побывать у стен Исаакиевского собора, полюбоваться золотым корабликом на шпиле Адмиралтейства, погулять по Дворцовой площади, обогнуть Александровский столп, подивиться на гранитных Атлантов. Эрмитаж был закрыт. Пришлось вернуться на Невский. Подошла полупустая конка. Хорошо, побережем и сапоги, и ноги. Сели, поехали. Ну и ну! Есть ли на белом свете проспект прекраснее Невского?!



У гостиного Двора соскочил. Вовремя опомнился. Как из Санкт-Петербурга вернуться в Асхабад без подарков? Прошелся по лавкам. Боже мой! Чего только нет на этой «ярмарци»! Если бы была в кармане и тысяча рублей – вернулся бы в Асхабад без копейки, но с неподъёмным багажом полным барахла. В книжной лавке задержался, засмотрелся, зачитался. В китайской лавке чуть было не набрал фарфора – как без пиал и заварных чайников жить на Востоке? Вспомнил: на текинском базаре персы торгуют тем же самым, но гораздо дешевле. В салоне модной женской обуви совсем стушевался: приказчики облепили ротмистра, как мухи лепешку с мёдом. Да, было что купить для Леночки и Татьяны Андреевны. Еще бы знать размеры… Еле вырвался.


Прошелся до Литейного пешком. Внимание привлекла аляповатая вывеска: «Купецъ Самвелъ ТатунцЪ. Персидскiя пряности, ковры и сабли. Чай, пловъ, горячiй лавашъ и хаши». Повел носом. Услышал тонкий запах горячего хлеба. Почувствовал зверский голод. Толкнул дверь, вошел. Звякнул серебряный дверной колокольчик.



Кудашева встретил сам хозяин. Одет, как русский купец, но армянский нос и акцент в папаху не спрячешь. Но это не предметы для стыда.



– Здравствуйте, господин офицер. Проходите. Рады вам. Кушать будете, или старинное оружие посмотрите? Ковры есть персидские и текинские, армянские и осетинские паласы…



– Барев дзес, парон Татунц! – ответил приветствием на приветствие Кудашев. – Хочу у вас пообедать.


__________________________________________


* Арм. – Здравствуйте, господин…


__________________________________________



– О! – от души удивился хозяин приветствию на армянском. – Прошу, гость дорогой сюда, к окну, за столик. Скатерть чистая, глаженная. Приборы серебряные. Что прикажете? Что пить будете?



Кудашев огляделся. Лавка купца Татунца могла бы быть и попросторнее. Разделена надвое. Левая половина – духан на четыре столика, стойка буфетчика. Правая – собственно под торговлю. Прилавок, медные чаши весов, стеклянные сосуды, наполненные перцем, гвоздикой, курагой. Стены увешаны коврами, старыми кривыми саблями в ножнах и без, кремнёвыми пистолетами и дагестанскими длинноствольными кремнёвыми мультуками с ложами из красного дерева в серебряных оправах…



– Накрывайте столик, – приказал Кудашев. – Обязательно горячее. Меня устроит хаши, а еще лучше – долма в виноградных листьях со сметаной. Потом плов и чай с лимоном. И лаваш! Я к вам на его запах заглянул. А пока гляну, что за арсенал здесь выставлен.



___________________________________________


* хаши – сверхнаваристый горячий мясной бульон (охлажденный подобен студню) с разварным мясом на косточках, хрящиках, со специями, с мелко нарезанным свежим луком или чесноком.


** долма – мясные тефтели (голубцы) в виноградных листочках, летом в свежих, зимой – в маринованных, в бульоне на косточках с зеленью, свежими помидорами и болгарскими перцами, заправленном сметаной.


___________________________________________



– Прошу, господин офицер. У нас все по закону. Разрешение из полиции есть. Здесь только старые вещи, нарезного огнестрельного оружия не держим!


Пока у столика хлопотала девушка в длинном белом переднике с черной косой ниже пояса из-под белого же платочка, Кудашев рассматривал витрину с выставленными армянскими и персидскими кустарными украшениями из серебра с камнями, в основном – сердоликами и бирюзой. Вспомнил: у Леночки серебряные сережки и колечко с бирюзой. Приглядел на витрине серебряный браслет в виде веночка из васильков с синими бирюзовыми лепестками. Это стоит привезти Леночке. Услышал молодой девичий звонкий голос:


– Господин офицер! Можно кушать, долма только что с огня!


Обернулся на голос. Девушка улыбалась. Черные тонкие шнурки сросшихся бровей, изящный носик, алый румянец на щеках.



– Моя дочка Каринка, господин офицер, – пояснил хозяин. – Не извольте беспокоиться, она руки с мылом моет. Все чисто.



– Я не беспокоюсь, – несколько сконфузился Кудашев. – Сейчас иду. Вот только посмотреть хотел этот браслет!



– Одну минуту, сейчас достану. – Татунц звякнул ключом, отпер витрину, потянулся к браслету, вытащил на прилавок несколько вещиц, мешавших взять требуемое украшение.



– Что это?! – в руках Кудашева стальной портсигар. Его форма и вес на первый взгляд были идентичны тому, отцовскому, что сейчас лежал во внутреннем кармане мундира, прикрывая сердце. – Хочу посмотреть, здесь темновато… Можно к окну?



– Да, конечно. Только, господин офицер, это простая вещь, не серебро! Дорого не стоит…



Кудашев подошел к окну, отдернул занавеску, встал за нее поближе к стеклу. Поднес портсигар ближе к глазам, покачал им, стараясь в игре света рассмотреть структуру стали. Так и есть! В солнечном луче были ясно различимы изображения рогов кавказского тура. Тур! Тамга осетинского рода Дзебоевых!



У Кудашева перехватило дыхание. Он стоял у входа в тайну, и в его руках был к ней ключ! Повернул портсигар. На другой стороне в стальных лапках плоский камешек бирюза, а на камне надпись на русском – «Черменъ». Попытался открыть. Сделанный, как пенал из двух половинок, портсигар был несколько помят. Его внутреннюю часть удалось выдвинуть только до половины.



Звякнул дверной колокольчик. Грохнула входная дверь.



Грубый мужской хриплый крик:


– Всем стоять! К стене! Руки на стену! Експла… Прияцыя! Митька – к кассе! Деньги, драгоценности в сумку!



Кудашев правой рукой раскрыл кобуру, повернулся лицом в помещение. Увидел дуло пистолета, направленного в его грудь. Дернул свой наган за рукоятку, вынимая его из кобуры, одновременно большим пальцем взводя курок.



«Експлаприятор» выстрелил первым.


– «Браунинг», – успел подумать Кудашев, – Семь шестьдесят пять»…


Пуля ударила в грудь. Уже прижатый пулей к стене, Кудашев нажал на курок нагана. Нападавший получил выстрел в лоб, упал навзничь. Второй, которого первый назвал Митькой, бросив пустую холщёвую суму, опрометью выскочил из лавки на тротуар и растворился в толпе.



Хозяин лавки Самвел Татунц все еще стоял за прилавком с поднятыми руками. Его дочь присела в углу у стойки буфета, прижавшись к стене, маленькая, как белая мышка.



Рана в груди пылала огнем. Синий мундир шведской работы краснел на груди…


Кудашев попытался встать, не сдержал стона сквозь зубы. Дочь хозяина пришла в себя, подбежала, помогла сесть, стала с трудом расстегивать мундир. Еще твердые петли добротного сукна не слушались ее маленьких пальчиков, с трудом отпускали латунные пуговицы. На помощь пришел отец. Мундир и нательная рубаха были сняты. Обнажилась безобразная рваная кровоточащая рана. За это время дочь хозяина успела достать из комода с бельем свежую настольную скатерть и нарезать ее полосами. Кудашев был перевязан.


Обратился к барышне:


– Прошу вас, уберите в надежное место мои вещи… синюю папку. Она не должна пропасть. Потом вызовите полицию и врача…



К Татунцу:


– Давайте глянем что с мундиром. Там в кармане документы, деньги.



С изнанки подкладка мундира была вся в крови. Из внутреннего кармана Татунц извлек удостоверение - сложенный вдвое лист бумаги, пробитый пулей, конверт в таком же плачевном состоянии с деньгами и стальной портсигар, навылет пробитый пулей «браунинга»…



Звякнул колокольчик. В лавку вошли полицейские – пожилой участковый пристав и молодой урядник. Пристав перешагнул через труп грабителя и лужу крови, подошел к Кудашеву, сидевшему на полу, опираясь спиной на стену под окном. Урядник принялся рассматривать убитого.



Вслед за полицейскими вошел пожилой штатский в сером пальто с меховым воротником, представился: врач Самохин Илья Ильич, частнопрактикующий.



Участковый пристав двумя пальцами коснулся козырька фуражки. Обратился к хозяину лавки:


– Приготовьте постель для раненого к врачебному осмотру и помощи.


Потом к Кудашеву:


– Прошу представиться, предъявить документы, сдать оружие.



Кудашев протянул рукояткой вперед револьвер.


– Прошу!


Пристав, не спеша, покрутил барабан, понюхал ствол. Аккуратно убрал наган в полевую сумку.


– Документы?



Кудашев кивнул головой Татунцу. Хозяин лавки подал приставу окровавленное удостоверение, пробитое пулей.


– Эка, угораздило. Как жив, голубчик остался? В упор стрелял в тебя этот мерзавец!



Кудашев промолчал. Пристав не сразу раскрыл слипшийся лист, прочел вслух: – «Ротмистр Отдельного корпуса жандармов Кудашев Александр Георгиевич». Замолчал. Поднял голову, кивнул уряднику. Тот, расстегивая на ходу кобуру, подошел к Кудашеву, встал над ним с револьвером в руке.



– Ротмистр Кудашев? – уже с вопросительной интонацией повторил пристав.



– Да, ротмистр Кудашев!



– Согласно циркуляру Департамента полиции 83 09 от 11-го ноября сего года вы, ротмистр жандармерии Кудашев, находитесь в розыске! Вы арестованы. В случае сопротивления либо попытки побега будет применено оружие!



В дверь вошли еще трое. Двое в штатском, третий в шинели с аксельбантами и погонами подпоручика. Фуражка с синим околышем. Один из прибывших установил над трупом нападавшего треногу, начал привинчивать фотокамеру. Второй раскрыл чемоданчик, разложил на полу инвентарь, предназначенный для дактилоскопирования. Глянул на руки своего «клиента» – не удержался от комментария:


– Да это Яшка Ферт! Крестьянин Семен Иванович Сыров. Я его пальчики дважды обкатывал. Это не боевик. Честный фраер. Не его стиль. Такие – редко меняют специализацию!



Подпоручик подошел к Кудашеву. Пристав молча подал ему окровавленное удостоверение. Поручик прочел, взглянул на Кудашева:


– Что можете сказать по поводу объявления вас в розыск?



Кудашев был спокоен так, как может быть спокоен человек с кровавой пулевой рваной раной в груди, арестованный по неснятому циркуляру о розыске и полчаса назад застреливший грабителя.


– Устарели ваши сведения о циркуляре. Свяжитесь с дежурной службой на Гороховой. Я сегодня был на приеме у полковника Ерёмина. Мой арест – недоразумение. Может, меня все-таки врач посмотрит, пока вы будете выяснять?



Так и сделали. Труп дактилоскопировали, сфотографировали, его одежду тщательно обыскали. Составили протокол на семнадцать листов с полными показаниями свидетелей, кои были допрошены по-одиночке.


Кудашеву вернули оружие, удостоверение. Испорченные банкноты подпоручик жандармерии успел до закрытия обменять в банке.



Кудашева перевели во внутреннее помещение лавки, в квартиру хозяев. В спальне Каринэ, дочь хозяина, приготовила постель. Врач приказал застелить кровать столовой клеенкой, принести таз с горячей водой, перевязочный материал. С помощью Каринэ осторожно снял прежнюю повязку. С удивлением констатировал прекращение кровотечения.



Пожилая женщина, сестра хозяина лавки, застирывая окровавленный мундир, обнаружила пулю, застрявшую в шве левого рукава. Передала ее врачу.



Врач был озадачен:


– Невероятно! Так не бывает. Характер ранения показывает – пуля прошла почти от грудины вниз и влево по ребрам кувырком, оставив в ткани рваный след! Волей-неволей поверишь в ангела-хранителя, заслонившего ваше сердце своим крылом! И рана уже не кровоточит. Кровь хорошо сворачивается. Это не у всякого бывает. Зашивать не будем. Только обработаем спиртом, йодом, сделаем йодовую сетку… Потерпите.



Кудашев не стал показывать врачу портсигар с тремя пулевыми отверстиями. Двумя входными и одним – выходным. Обработку йодом и новую перевязку воспринял как должное. Измерили температуру – тридцать семь и две. Нормально, через день пройдет.



– Вот и все, – врач мыл руки в настенном умывальнике. Дня три не меняйте повязку. Я уверен абсцесса не будет, пусть образуется струп – сухая корочка – естественным путем. Но шрам останется.



– Спасибо, доктор. Сколько за визит и работу? Я платежеспособен.



– Оставьте, голубчик! Условия частной практики в Санкт-Петербурге предусматривают оказание безвозмездной помощи в экстренных случаях. Выздоравливайте. Если нет головокружения и головной боли, поужинайте, выпейте стаканчик сухого, это помогает при потере крови! До свидания.



Самвел Татунц проводил врача. Помог одеться. Вручил большой бумажный пакет со штофом домашней тутовой водки, куском бастурмы и фруктами. Вернулся. Обратился к женщинам на армянском:


– Что сидим, что смотрим? Русского офицера не видели?! Человек весь день ничего не ел, от разорения нашу семью спас, от бандитской пули своей грудью этот дом закрыл! Когда женщины поумнеют, в конце концов? Господи помилуй! Быстро накрыть стол здесь, в спальне. Кормить гостя, поить. Пусть никто не скажет, что армяне народ неблагодарный. Мундир в порядок привести, дырочку заштопать, чтобы незаметно было! Полы в лавке с мылом мыть. Утром за священником сбегать, пусть порчу с лавки снимет, ладаном покурит, помолится. Что непонятного?!



После первых двух фраз этого энергичного монолога пожилая женщина чуть ли не бегом покинула спальню. Но Каринэ встала в позу:


– Не кричи, не позорь нас всех. Русский, по-моему, армянский знает. Забыл, как он с тобой поздоровался? «Барев дзес» сказал. Вот и принеси сюда стол, тётя Ануш его накроет. А я ухаживать за раненым буду. Была бы мама жива, знала бы, что делать. Наш защитник здесь бы всю зиму лечился. А после пасхи вы меня за него отдали бы замуж! Я бы поплакала, а потом согласилась! Не стой, где это видано, чтобы в армянской семье мужчина командовал!




*****


В этот вечер Александр Георгиевич Кудашев ужинал в постели. Однако, пользуясь гостеприимством, не позволил благодарному хозяину превратить ужин в широкое щедрое застолье. Гранёный стаканчик сухого домашнего красного вина хоть и в три приема, но все-таки пришлось выпить. И в медицинских целях для восполнения потери собственной крови, и за здоровье хозяина и его домочадцев. Поблагодарил черноглазую Каринэ. Попросил у нее разрешения побеседовать с ее отцом с глазу на глаз.




*****



26 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.



Беседа затянулась далеко за полночь. Бессонной стала эта ночь и для купеческой дочери. Как никогда была горяча ее постель, а шелковая подушка в кружевах – мокра от девичьих слез.



В шесть тридцать утра нового дня Самвел Татунц с приказчиком бережно усадили Кудашева в крытую коляску. Приказчик на козлы, купец – с большой корзиной «в дорожку» - рядом с Кудашевым. Приказчик щелкнул кнутом в воздухе. Кони тронулись. Каринэ, смотревшая на отъезжающих из окна второго этажа, прижала к глазам платочек.


ГЛАВА 11.



Наконец-то дома. Бирюза от Кудашева. Тайна стального портсигара. Уздень Дзебоев и его семья.


3 декабря 1911 года. Асхабад.


Восемь дней потребовалось Кудашеву на обратную дорогу в Асхабад. Слава Богу, без приключений!


Из Ташкента позвонил полковнику Дзебоеву, потом Барановым. Поговорить толком не удалось, но хоть услышал родные голоса. Правда, не только голоса, но Леночкин плач. Ну, не может она без слез!



Пассажирский поезд Ташкент-Красноводск прибыл в Асхабад минута в минуту по расписанию в десять двадцать вечера.


Кудашева встретил сам полковник Дзебоев. Обнимать не стал, молча поздоровался рукопожатием. Кудашев тоже не стал рапортовать по стойке смирно. Они оба уже понимали друг друга без слов. Народ на перроне страсть как зрелища любит! Нехитрый багаж приняли казаки. Прошли на вокзальную площадь к «Rolls-Royce» генерал-майора Шостака. У биржи извозчиков вахмистр Веретенником держит в поводу своего Ветерка и коней старших урядников жандармерии Дмитрия Брянцева и Дмитрия Митрохина. В шоферах у Шостака армейский вольноопределяющийся. Несмотря на то, что «Роллс-Ройс» с закрытым салоном и при ветровом стекле, вольноопределяющийся держит на околыше фуражки английские фирменные очки автомобилиста. Шостак не против, а Дзебоеву нет дела. Шофер предупредительно открыл дверь салона, попытался поддержать Кудашева за локоть. Кудашев понял: о его приключении в армянской лавке и последнем ранении – в Асхабаде знают.



«Роллс-Ройс» предупреждающе подал клаксоном голос, стрельнул сизым облачком бензинового дыма и покатил по мокрой мостовой, брызгая по сторонам талой водой и грязным снегом.



– Еще вчера снег шел, к ночи все белым-бело было, красиво. А сегодня с полудня таять начал, – Дзебоев начал разговор ни о чем.


– Лена знает? – спросил Кудашев.



– Откуда ей знать? Но догадывается, что у тебя беда. По нашим лицам читает. Баранов пить бросил. На нашем обеде восемнадцатого ноября в «Гранд-Отеле» последний стаканчик принял. На что в доме Татьяна Андреевна хозяйка, а к мужу не пристает, побаивается. Ждали, как все обернется. Тебя ждали и ждут! Сам то, что скажешь, где тебя нелегкая носила?



– Ммм… Скажу, подарок искал, нашел, привез! Мы куда сейчас? Разговор есть…



– Если срочный – ночь впереди. Если до утра терпит – завтра. А сейчас к Барановым. Максим сам лично шашлыки готовит!



– Значит сегодня зароку конец. Я два больших штофа армянской тутовки везу!



«Роллс» свернул на Андижанскую. Остановился. Дал клаксону волю.



Лена услышала автомобильный сигнал, расставляя на столе хрустальные бокалы. Чуть не уронила один на пол. Кинулась к двери. Её успела перехватить и прижать к своей груди Татьяна Андреевна.


– Ты куда, казачка? Осторожнее, на шею не кидайся. Помни, казак из похода может раненым вернуться!



– Ты откуда…– Лена остановилась, побледнела.



В зал вошел Дзебоев, за ним Кудашев. Они уже без шинелей, без ремней, без портупей, по-домашнему. Лена подходила к Александру Георгиевичу, не глядя на него, на звук, на родной запах, крепко сжав на груди руки. Остановилась, когда Кудашев нежно обнял ее за плечи.


– Здравствуй, Леночка!



Лена открыла глаза и увидела на синем суконном мундире аккуратную, размером со спичечную головку, штопку синими шёлковыми нитками. Ахнула.


Татьяна Андреевна была наготове. Крепко сзади взяла Леночку за талию. Встряхнула ее. Потянула к тахте.



– Саша! Лена! Посидите, пока, в сторонке. Саша, здравствуй, с приездом! – Татьяна Андреевна вскользь поцеловала Кудашева в щеку. – Саша! Успокой свою невесту. Она теперь от радости плакать будет!



– Саша! – Лена смотрела в его лицо счастливыми глазами полными слёз. – Ты вернулся? Ко мне вернулся!


Осторожно одним пальчиком потрогала штопку на его мундире, спросила:


– Ты ранен? В самое сердце?..



Кудашев пересел на тахте так, чтобы Леночка была с правой стороны, обнял ее за талию одной рукой.


– Да… Снова ранен. Снова в сердце – стрелой Амура! Знаешь такого кудрявого шалуна? Я люблю тебя!



Леночка пришла в себя:


– Так я тебе и поверила! – и, указывая на штопку: – Это что, отвечайте ротмистр Кудашев! Вы снова мой раненый воин? Перевязку будем делать? Забыли? – я сестра милосердия!



Кудашев коснулся губами её ушка:


– Конечно, будем. Последний раз мне ее в Ташкенте делали дня три назад. Там все нормально, абсцесса нет!



Хлопнула дверь. Вернулся Максим Аверьянович – полковник Баранов. В его руках несколько шампуров с парком. Вослед – казак Пантелеев с большой стеклянной «четвертью» красного сухого вина.



Баранов положил на блюдо шампуры, вернулся к Кудашеву, осторожно взял его за плечи, поцеловал в щеку.


– Здравствуй, Александр! С приездом! Сейчас кушать будем. Я шашлык задумал, тебе силы нужны… А Татьяна Андреевна говорит, пост, нельзя барашка резать. Вот, решили из осетрины. Вроде, не так грешно… Сейчас еще принесу, вы за стол идите!



Баранов вышел.


Лена прижалась к Кудашеву, насколько позволяли приличия.


– Где ты был? Куда ездил? Расскажешь? Я извелась. И не только я. Максим Аверьянович на валерьянку перешел. Владимир Георгиевич вообще перестал разговаривать. Сядут рядом, закурят и молча в окно смотрят… Потом Дзебоев встанет и молча уйдет. Не здороваясь, не прощаясь. Мы с тобой своих родителей потеряли, а они – своих родных детей. Если ты сам не понял, знать должен – ты для них родной сын! Если бы не вернулся, не знаю, что с ними самими стало бы! А я знала, что тебе было плохо, очень плохо… Плакала. А потом стала думать, что ты меня бросил. Горько было. Ты же не бросишь меня? Нет?..



– Нет. Никогда. Глупая, тоже Лермантова начиталась. Как Бэла Печорину… Я казак, в походе со мной только шашка! Я подарок тебе искал. Нашел, привез. Держи! – Кудашев протянул Лене картонную круглую бонбоньерку в тисненых золотом сердечках, перевязанную ленточкой с бантиком.



– Ой! Что это?!



– Открывай, смотри… Бирюза от Кудашева!



Не только Леночка получила подарок. Баранов – пенковую трубку в гуттаперчевом футляре, а Татьяна Андреевна – шелковый французский зонтик. Ужин был тих и скромен. Ни «четверть» с красным вином, ни штоф с армянской тутовкой распечатаны не были. После чая женщины принялись разбирать привезенную Кудашевым корзину с газетами и журналами, набранными Александром Георгиевичем на бесчисленных станциях за весь долгий путь, по принципу: это нам – это вам! В стопку «нам» откладывались французские журналы мод «La mode journal», «La mode illustree», русский журнал «Парижанка». В стопку «вам» - столичные газеты, журналы «Нива», «Огонёк», «Вокруг света» и прочие.



Резная кукушка высунулась из дубового домика на стене зала и прокуковала полночь.



Кудашев прощался с Леной:


– Я с тобой и только с тобой десять дней! Все вечера наши. В синема сходим на «Оборону Севастополя»! Отпуск по состоянию здоровья. Сейчас к Георгию Владимировичу едем, совещание срочное, у него и заночую!



*****



В доме у Дзебоева на Козелковской Кудашев был впервые. Узкая калитка, ворот нет. Цепной кобель – кавказская овчарка. Дом в один этаж на четыре комнаты. Во дворе флигель. Вернувшегося хозяина встречают пожилые супруги – прислуга.



Дзебоев от ужина отказался, но распорядился подать чай и приготовить спальню для гостя.


Присели у топившейся печи. Кудашев за дорогу в продуваемом ветром фаэтоне Дзебоева успел озябнуть. В Асхабаде к ночи снова подморозило. Дзебоев открыл дверцу печки, разворошил угли, подкинул пару поленьев.


– С чего начнем, Александр Георгиевич?



– Давайте с конца, Владимир Георгиевич! Столько всего было. К утру разберемся. Можно я начну?


– Начинайте.



Кудашев вынул из кармана отцовский, изуродованный пулями, портсигар.



– Вот оно что! – протянул Дзебоев. – А я-то в недоумении! Получил несколько шифрограмм из Петербурга, от Джунковского, с информацией о происшествии. Теперь вижу, что тебе жизнь спасло!



– Не только мне, Владимир Георгиевич, и отцу тоже. Мистика. Один и тот же портсигар дважды спасает жизнь сначала отцу, а потом и сыну. И это ваш подарок, портсигар с тамгой рода Дзебоевых!



– Никакой мистики, все логично. Просто одни стрелки предпочитают целиться в голову, а другие – в сердце! Два раза – это просто случайность. Третьего раза может и не быть. Береги теперь голову.



– Постараюсь.



Дзебоев достал из кармана свой собственный и поставил оба портсигара на стол. В полированной дамасской стали отражался огонь из открытой печи. В мерцающих бликах ясно были видны рога тура.


Кудашев вынул из кармана и поставил на стол третий портсигар.


– Владимир Георгиевич! Разрешите мне сделать и вам подарок, вернуть утраченную реликвию роду Дзебоевых.



– Не может быть! – Дзебоев взял портсигар в руки, повернул его, увидел вделанный в корпус камешек бирюзы, поднес к огню, прочел вслух вырезанную на камне надпись: – «Черменъ».



– Чермен… сын! Откуда это у тебя, Саша?



– Долго рассказывать, Владимир Георгиевич. Расскажу – с самого начала! Но попробуйте открыть портсигар. Я не стал, стенки несколько смяты, внутренняя половина не выходит.



Дзебоев столовым ножом отогнул смятый стальной край портсигара, попросил Кудашева:


– Помоги вынуть!



Портсигар был раскрыт. Его внутренняя часть была плотно забита бумажными и картонными листочками. С помощью того же столового ножа с величайшей осторожностью был извлечен один из картонных прямоугольников, за ним второй, третий… Пенал был опустошен.



С картонного листа на Дзебоева и Кудашева смотрела молодая красивая женщина в европейской шляпе со страусовым пером. На втором – сам Владимир Георгиевич в мундире с эполетами подпоручика. На третьем...



Дзебоев уронил половинку портсигара на паркетный пол. Из его глаз сами собой бежали слезы.



– Владимир Георгиевич! Вам плохо?!



– Это моя семья! Привет с того света. Дом сожжен, разграблен. Все убиты! Как это могло сохраниться?! – Дзебоев торопливо стал раскладывать на столе фотографии, наклеенные на картонные паспарту с тисненными серебром рамочками и виньетками «Владикавказъ. Фотографiя А.К.Джанаевъ-Хетагуровъ», «Светопись Г.Г.Квитонъ. Владикавказъ. Александровский проспект, дом № 19»...



Фотографии небольшого размера, так называемые – «визитные». Ни одной парной или общей, они бы в портсигар просто не поместились. Среди фотографий коричневый от времени неровно оборванный лист оберточной бумаги с письмом старославянскими буквами, но не на русском языке. Кудашев подал его Дзебоеву.



– «Хжларзжрдж зынарг фыд, байрай! жз ужрыкк фырт Черменъ…», – начал читать Дзебоев. Повернул голову к Кудашеву: – Здоровается со мной… Это пишет мой сын Чермен! Сомнений нет, только я мог называть его «ужрыкк» - ягнёнок!



__________________________________________


* Аланский. Добрый дорогой отец, здравствуй! Я твой ягнёнок, сын Чермен…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги