Бирюза от Кудашева

– Ротмистр Кудашев! Я знаю, у вас уже не раз в голове мелькал мысленный вопрос, «а меня кто спросил?». Отвечаю, не спрашивали, потому что были в вас уверены! Так ли это?

Кудашев вытянулся во фрунт:

– Господин подполковник! Доверие оправдаю службой.

Калинин спрятал в свой распухший портфель дневник Татунца и карты Персии, так и упакованные в мягкую козлиную кожу.

– Я закончил, господа. Благодарю за внимание. Пора в дорогу.

Прощались рукопожатиями. Калинин и Джунковский покинули резиденцию вместе.

Дзебоев прилег на кожаный диван в приемной для посетителей, попросил:

– Накапай мне валерьянки, Саша. Что-то я сегодня устал…

*****

Документ № 39.

Российская Империя.

Санкт-Петербург.

Главное Управление Генерального Штаба.

Служба Помощника первого обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба

Исх. 00-2-7711. «8» декабря 1911 года.

Срочно. Совершенно секретно.

Начальнику Закаспийской области и

Командующему Войсками генерал-майору

Шостак Ф.А.

Адъютанту Командующего Войсками Закаспийской области,

Заведующему Особым отделом Управления полиции Закаспийской области полковнику Отдельного Корпуса жандармов Дзебоеву В.Г.

РАСПОРЯЖЕНИЕ

По получению настоящего:

– откомандировать заместителя Заведующего Особым отделом Управления полиции Закаспийской области ротмистра Отдельного Корпуса жандармов Георгия Александровича Кудашева в распоряжение 1-го квартирмейстерства ГУГШ. Сохранить за А.Г.Кудашевым выплаты жалования и дополнительных «георгиевских» по прежнему месту службы. Перевод с Особым отделом Департамента полиции Российской Империи согласован.

Об исполнении доложить.

Помощник первого обер-квартирмейстера

Главного управления Генерального штаба

генерал-майор Монкевиц Н.А.

*****

Асхабад. Закаспийская область.

20 декабря 1911 года.

Улица Андижанская. У запертых ворот и калитки два щенка-подростка из породы чистокровных туркменских алабаев подняли лай с привизгом, без злобы – примета того, что встречают они не чужого в этом доме человека. Леночка с трудом оттянула железный, несколько примерзший, засов.

– Ах, Саша! Наконец-то!

Оглянулась – никого. Повисла у Кудашева на шее.

– Все! Никуда больше не отпущу! Обещал десять дней только мне одной посвятить. А сам?!

Кудашев на руках внес Лену в дом.

– Почему в одном платьишке? Что бы душегрейку не накинуть! Четыре градуса мороза могут на четыре месяца в постель уложить!

– Кого учишь! Медицинский работник я, а не ты! Фу… Кудашев, да ты весь порохом пропах! Выросла я в семье, где револьверы по стенам развешаны, но такого запаха ни от папы, ни от Максима Аверьяновича никогда не слышала. Все понятно – мозоль на указательном пальце набил. Что это? И на левой руке тоже?!

Вдруг, Леночка расплакалась.

Кудашев не знал, что сказать.

Лена платочком промокнула глазки.

– Ротмистр Кудашев, признавайтесь, куда и на сколько в этот раз лыжи навострили?

– Да, это так, в охотку. Новобранцев обучаю…

– Ладно, новобранцев… Знаю, что не барышень, и то хорошо. Обещал меня на «Оборону Севастополя» сводить. Я уж думала, не судьба. Смотри, что в газете пишут, – подала Кудашеву свежий номер «Асхабада».

Кудашев прочел вслух колонку, обведенную синим карандашом:

– «Синематограф «Асхабад», что по улице Куропаткина, открывает Рождественские показы новым шедевром российского и мирового искусства – исторической батальной фильмой «Оборона Севастополя», созданной с высочайшего соизволения Его Императорского Величества Государя Императора фабрикантом русского синема, Александром Алексеевичем Ханжонковым, запасным есаулом Донского казачьего войска! Впервые в мире создана средствами синематографа грандиозная по масштабам, совершенная по новой технике съемок и художественному уровню эпопея, посвященная истории трагической и героической обороне Севастополя. Все шестьдесят минут показа зритель будет осознавать себя участником событий 1855 года. Недаром второе название фильмы звучит как «Воскрешение Севастополя»!

Впервые при показе фильма будут задействованы два проекционных аппарата, что позволит смотреть все десятиминутные части без перерыва на перезарядку.

Композитором Григорием Казаченко специально к фильме написана музыка, ее звучание сопряжено с действиями, изображенными на экране. Шумовые эффекты боев воссоздаются специальной командой из подготовленных специалистов саперного батальона. Публика может не беспокоиться при выстрелах холостыми патронами.

С 25 декабря по 31-е, кроме понедельника, сеансы ежедневно в два часа пополудни и в семь часов вечера. Музыкальное сопровождение днем – фортепиано, вечером – духовой оркестр и хор Асхабадского благотворительного общества.

Цена билетов на дневной сеанс от десяти копеек серебром, вечером – от полтинника. Билеты с доставкой можно заказать по телефону».

– Что скажешь? – спросила Лена. – Пойдем 25-го?!

– Нет, не пойдем! Двадцать пятого у нас с тобой свадьба. А в ночь на двадцать шестое мы едем в свадебное путешествие! Правда, не в Париж, и не в Ниццу, а в наш родной Красноводск! Ура?

– Ура! Ура!

Кудашев на руках кружил Леночку по залу. Не останавливаясь, открыл полированную крышку граммофона, опустил на пластинку головку с иглой. Теперь он танцевал вальс под музыку Йоханна Страусса – «На прекрасном голубом Дунае».

Музыка кончилась, Лена с Сашей хлопнулись на тахту.

Кудашев достал из внутреннего кармана кителя три открытки.

– Леночка! Одевайся. Через два часа мы должны сидеть в Русском театре в ложе Начальника области. Предварительный сеанс синема для отцов города. «Оборона Севастополя»! Три билета. Самого Шостака не будет. И Владимир Георгиевич приболел. От него эти пригласительные. Третий – Татьяне Андреевне. Она скоро?

Хлопнула калитка, залаяли алабайчики. В дом вошла госпожа Баранова. Леночка подбежала к ней, помогла раздеться.

– Танечка! Едем в театр на «Оборону Севастополя»!

Баранова подошла к Кудашеву.

– Здравствуй, Саша. Максим Аверьянович пять дней назад убыл неизвестно куда. Хмурый. Не звонит. В Кеши сама названиваю, толком никто ничего сказать не хочет. Не до синема мне.

– Служба у него, Татьяна Андреевна. Не в первый же раз.

– А мне и в сотый раз тяжело.

– Танечка! – на шее у тетки повисла племянница. – Пойдем с нами. А вернется Максим Аверьянович – еще раз сходим. Первые показы – самые лучшие. Лента чистая, без «дождя», не порванная, не склеенная! И крутить будут не в синема, а в театре. Двумя аппаратами без остановок! Пойдем!

*****

Конечно, в театре комфортнее, чем в синематографе «Асхабад». Есть раздевалка, буфет, «фарфоровые» помещения для дам и господ. Хорошее отопление. Хрустальная люстра, настенные светильники, лепнина, позолота, малиновый бархат свободных кресел…

Как не спешили Леночка и Татьяна Андреевна со своими туалетами, но в театральное фойе прищли только после второго звонка. По безлюдному коридору скорым шагом к главной ложе. Театральный служащий мельком глянул на пригласительные, отворил белую резную дверь ложи начальника.

Ложа была заполнена. Одни женщины в вечерних платьях, шляпах с перьями, искусственными цветами и драгоценными украшениями. Ни одного мужчины.

Кудашев поклонился дамам энергичным кивком головы. В его руках три билета, и ни одного свободного кресла в ложе. Женщины повернулись к вновь прибывшим и с интересом рассматривали их. Потом разговорились между собой, не обращая на вошедших никакого внимания.

– Oh, la, la! C'est notre h;ros, monsieur Kudashev!

– Kudashev?

– Kudashev!

– Ils - les gens ne sont pas de notre cercle!

– Ils roturiers

– Roturiers?

– Juste Cosaques!

– Dans ce cas, pourquoi ne savant – ils pas leur place?

…………………………

* Франц.:

– О, ля,ля! Это наш герой, господин Кудашев!

– Кудашев?

– Кудашев!

– Они – люди не нашего круга!

– Они простолюдины.

– Простолюдины?

– Просто казаки!

– В таком случае, почему они не знают своего места?!

…………………………

Этот щебет из уст светских дам не был понятен ни Кудашеву, ни Татьяне Андреевне Барановой. Однако, Елена Сергеевна Найдёнова имела в своей биографии факт окончания гимназии с отличием. Леночка крепко взяла за локоть Кудашева. Не глядя на присутствующих офицерских жен, обращаясь к Татьяне Андреевне, сказала:

– Здесь столько шляп и перьев… За этими птицами мне экрана не видно будет! Пройдемте в партер, там полно свободных мест.

И, прощаясь с дамами, но уже на безупречном французском:

– Passez une bonne soir;e! Prenez garde, s'il vous pla;t, son emplacement et ses plumes!*

……………………………..

• Франц.: – Желаем приятного вечера! Берегите, пожалуйста, свои места и свои перья!

……………………………..

В партере действительно было много свободных мест. Духовой оркестр у сцены заканчивал настраивать инструменты. В последний раз кларнет протянул свое «ля». Дирижер постучал палочкой по пульту. Поднял руки… Погасла люстра. Пошли первые кадры. В музыке зрители услышали шум волн Черного моря…

Самые восторженные фразы газетной статьи лишь слабой тенью смогли передать то, что сейчас зрители видели на экране.

Российские императоры крупным планом.

Море. Андреевские флаги над белыми парусами русских линейых кораблей – ветеранов Чесмы, Синопа, Калиакрии…

Пушечные залпы.

Краса и гордость России – русский парусный флот под взрывы мин и смертоносный огонь собственных береговых батарей корабль за кораблем уходит в воды Черного моря, собственными бортами и мачтами перегораживая вражеским пароходам вход в Севастопольскую бухту!

Слезы на глазах старших офицеров, слезы на глазах седых канониров. Слезы в зале у зрителей.

Скорбная музыка, погребальный хор сопровождают трагедию на экране.

В руках Кудашева руки и Леночки, и Татьяны Андреевны. Глаза Леночки полны слез. Татьяна Андреевна плачет без звука, опустив голову и закрыв лицо платком. Она уже ничего на экране не видит… У самого Кудашева на виске начинает подергиваться жилка. Он чувствует в голове надвигающуюся тяжелую боль. Становится невыносимо душно, влажно.

А фильм продолжается. Вражеские атаки на русские укрепления Малахова кургана. Ружейный огонь. Взрывы снарядов. Один, другой, сотый!

Курган… Что такое курган? Это сопка. Это сопки… Сопки Манчжурии. Подтянули тяжелую артиллерию. Совершенно другой звук летящего снаряда. Совершенно другой удар, взрыв… Разрыв! Свист осколков! Это не «Браунинг» калибра семь шестьдесят пять. Что, «Браунинг»! Игрушка для гимназиста. Убить может. Испугать – нет. Еще взрыв! Блиндаж разнесен в щепы…

Умирающий полковник артиллерии: «Подпоручик Кудашев! Скажи, что мы здесь забыли, в этой чертовой Манчжурии!»…

Взрыв, взрыв! Сколько можно нас утюжить? Где наша батарея? Или на свете остался лишь главный калибр адмирала Того с его снарядами, начиненными шимозой? Бум…

Кудашев потерял сознание, стал медленно сползать с кресла.

Леночка мгновенно перестала плакать. Вцепилась в Александра Георгиевича обеими руками. Татьяна Андреевна раскрыла сумочку, вынула флакончик с нашатырным спиртом. Дала понюхать. Кудашев пришел в себя, поднялся с кресла, пошатываясь, пошел к выходу. Леночка вослед. Кто-то слева прокомментировал: «Пить надо меньше!».

В «фарфоровой» комнате Кудашев освежил под умывальником голову. Сделал пару глотков холодной воды. Причесался, поправил мундир. Вышел в фойе. Леночка терпеливо ждала его. Подошла, обняла. Погладила, встав на цыпочки, его мокрую голову.

– Как ты?

– Терпимо.

– Пойдем домой?

– Не, вернемся, досмотрим…

Вернулись, сели на свои места. Фильма шла к концу. На экране – живые участники реальной обороны Севастополя. Старики и старушки. Седые, сморщенные летами и жизнью, но дожившие до дня, когда синематограф сможет запечатлеть их, еще живых, для потомков. В их руках палочки и клюшки, они поддерживают друг друга ослабевшими руками, их одежду украшают кресты и медали. Их глаза чисты. Такими они и остались в Вечности. Защитники Севастополя 1855 года…

Гаснет экран. Зажигается большая люстра. Дирижер держит своей палочкой мощный заключительный аккорд оркестра и хора. Резким движением руки снимает фермату. Конец. Минута тишины. А потом – аплодисменты. Овация!

Дирижер поднимает руки, взмахивает палочкой. Оркестр и хор торжественно начинают: «Боже, Царя храни! Сильный державный…»… Зал, как один человек, подхватывает: «Царствуй на славу, на славу нам». Поют зрители, поет Леночка, поет Татьяна Андреевна, поют музыканты оркеста, оставив свои инструменты.

Молчит лишь один Кудашев. В его ушах звон, он снова чувствует, что стоит в преддверии своего страшного бреда, пытки горячей каменной осыпью. Еще мгновение, и он потеряет сознание.

В чувство Кудашева приводит простой вопрос, заданный господином в штатском фраке с бриллиантовой булавкой в галстуке:

– А почему господин офицер молчит, не поет? Слов не знает?

Звон в ушах Кудашева пропал, как по волшебству. Бредовое состояние исчезло. Он обернулся к штатскому. Оценил мгновенно: «Залетный торгаш. Предприниматель, может, банкир. Не боец». Ответил:

– Слова знаю, музыкального слуха нет.

Гимн окончен. Публика повалила к выходу.

«Банкир» повернулся к Кудашеву спиной, напоследок бросив:

– Пить надо меньше.

– Хорошо, – ответил Кудашев.

*****

После сеанса прошлись пешком. Татьяна Андреевна решила прогуляться по лавкам Русского базара, а Леночка с Кудашевым направились прямиком на Андижанскую. По свежему воздуху в хорошую погоду получасовая прогулка только на пользу.

Леночка прижалась к его руке.

– Прости, Саша! Не осуди меня, но больше никогда не приглашай меня на этот великосветский птичий двор... Могли бы и по полтиннику билеты купить, без духового оркестра на общий сеанс сходить. Мне не нужно лишних унижений. Я свою гордость имею...

Кудашев промолчал. Не хотелось серьезным разговором вечер портить. Но, про себя, исходом конфликта был доволен. Понял, плакса-Леночка превращается в сильную женщину, которая умеет за себя постоять. А Леночке его ответ не был нужен. Без слов знала, что Саша все и сам понял. Лена была рада поговорить с Сашей, поделиться своим, личным. Не часто выпадала такая возможность.

– Ты знаешь, у меня послезавтра экзамены. Сдам, готова. При областной больнице Красного Креста и Красного Полумесяца открылось Заведение Московского Повиального Института. Через год получу Свидетельство. Как ты думаешь, правильно?! Кроме того, в новом году по весне окончу Школу массажа врача Белобородого при нашей же областной больнице, тоже будет Свидетельство! И это не все. В мае будет открыто Училище фельдшериц с двухлетним обучением. Обязательно поступлю и закончу! Жаль, даже образование, полученное на Высших женских медицинских курсах в Москве и в Петербурге при Медико-хирургической академии, не дает права работать врачами. Почему? Чем врач-женщина может быть хуже врача-мужчины? Да у нее сострадания к больному больше будет, и у больного больше доверия к женщине. Это я уже на собственном опыте знаю!

Кудашев пожал Леночке руку, упрятанную в беличий мех, выше локтя.

– Какие объяснения могут быть на эту тему. Мы с тобой люди труда. Сегодня нам с тобой моего офицерского жалованья хватает и хватит с избытком. Могла бы быть офицерской женой – «ротмистршей» госпожой Кудашевой. Заниматься домом, детьми, теми же женскими шляпками… Но, случись что со мной, семье на пенсию не прожить. Нет у нас имений, и никогда не будет. Да и не по душе мне с батраков шкуры драть!

– Значит одобряешь?

– Значит одобряю. Святое дело. Есть дамы и княжеского рода, посвятившие жизнь работе сестрами милосердия.

– Знаю. А наша любимая Вяльцева? Тоже из Красного Креста, на японской в полевом госпитале работала!

Не заметили, как пришли на Андижанскую. Калитку открыла Татьяна Андреевна.

– Заходите.

Кудашев поцеловал Леночку.

– Завтра увидимся. Сегодня схожу, проведаю Владимира Георгиевича. Приболел он.

– Саша! Завтра с утра приходи обязательно. Примерка. Под венец пойдешь в новом мундире.

– Зачем в новом? И шведской работы еще не износился!

– Не выдумывай! Не пойдет на свадьбу мундир, стираный от крови и со штопкой против сердца. На стрельбище будешь в нем ездить! Завтра – обязательно!

ГЛАВА 18.

Рождество. Свадьба. Снова Красноводск. "Персидская экспедиция".

В Рождественский понедельник 25 декабря 1911 года в храме Святого Благоверного князя Александра Невского – полковой церкви Первого Таманского казачьего, что в расположении войсковой части в ауле Кеши близ Асхабада – венчались в законном браке рабы Божии Елена и Александр.

Елена Сергеевна в белом подвенечном платье и фате, украшенной белыми шелково-восковыми розами. Александр Георгиевич в новом – необъезженном – мундире с Крестом Ордена Святого Георгия четвертой степени.

Посаженной матерью у Леночки была Татьяна Андреевна, посаженным отцом – Максим Аверьянович.

У Александра Георгиевича посаженным отцом был его начальник – Георгиевский кавалер – Владимир Георгиевич Дзебоев.

И благословен был брак Елены и Александра.

И звонили колокола!

И был пир. Гуляла лихая русская казачья свадьба. Со скачками, со стрельбой, с лихими плясками, где острая сабля мельницей крутилась в крепких руках, а подкованные сапоги в присядке заставляли стонать сосновые полы и звенеть стекла в окнах!

На самом южном краешке Российской Империи!

В ночь на двадцать шестое молодожены ехали в отдельном купе первого класса пассажирского поезда Ташкент-Красноводск в город своего детства и юности на берегу Каспийского моря.

В соседнем купе впервые в жизни с комфортом расположились вахмистры Митрохин и Брянцев.

*****

Как бы ни хотелось Автору закончить эту главу и третью книгу романа фразами, вроде этой: «Они были счастливы. Прожили вместе долгую прекрасную жизнь и умерли в один день…»… Увы, не получается.

*****

Леночка успела всплакнуть, но Александр сумел ее утешить.

Под утро, все-таки, спросил:

– А что плакала? С юностью расставаться страшно было?

Лена целовала лицо своего мужа. Осторожно гладила еще свежий шрам на его груди.

– Глупый, глупый, глупый! О чем ты… С тобой расставаться страшно. Я же чувствую, все не так, как надо! Максим Аверьянович вернулся хмурым, неразговорчивым. Меня поцеловал, но ни разу не улыбнулся. Татьяна Андреевна плачет, не просыхает… Что происходит?

Помолчала, продолжила:

– А давай, ты уволишься! Как раз полгода впереди. Восстановишься в университете, защитишься. Будешь почтенным неподкупным судейским. Нам на жизнь хватит. Я нам мальчика с девочкой рожу. Сама фельдшером работать буду! Давай, а?

Александр молчал.

Леночка покинула его. Молча ушла на вторую полку. Накрылась одеялом, отвернулась к стене.

Кудашев тоже сменил ложе, влез к Лене под одеяло, обнял ее. Поцеловал в ушко. Лизнул его языком.

– Подлизываешься? – спросила Лена.

– Угу! – ответил Александр.

Лена резко отбросила одеяло, села на полке, свесив ноги.

– Отвечай, Кудашев, когда и куда ты едешь?

– Получу приказ, сообщу. Сам не знаю!

– Знаешь, знаешь! Только еще знать должен: со вчерашнего дня я пред Богом и пред людьми – твоя половинка. И без подписок о неразглашении лучше буду на людях дуру изображать, чем тебя выдам. Не можешь, не говори.

– Смогу – скажу.

– Все же глупый ты. Хорошо, что мы в театр сходили. В синематографе такого впечатления не получили бы. Я знаю, ты в этой проклятой Манчжурии снова побывал. Берегись, без меня туда еще раз попадешь, назад не вернешься! Мало тебе пуль и контузий?! Утихомиришься когда-нибудь?!

– Не кричи, в соседнем купе жандармы едут!

– Митьки? Я им добрую корзинку со свадебного стола собрала и бутылку «Смирновской» не забыла. Спят давно без задних ног.

– Саботажница!

– Должен же быть в семье не только воин, но и умный человек!

– Это ты, Кудашева?

– А кто же еще? Я слышала твой разговор в театре с «подсвинком» во фраке с бриллиантовой булавкой. Он твоего Креста Святого Георгия как будто и не видел. Только поучал: «Пить надо меньше!». А эти разнаряженные «куры»? Они нас за людей не считают. Простолюдинами обозвали. Для них казаки – третий сорт, как спитой чай без запаха! Ты в чужую землю ляжешь, а они будут продолжать пить шампанское и наслаждаться жизнью. А наши дети будут расти без отца. На твои кресты на подушечке глазки пялить!

Стук в дверь избавил Кудашева от необходимости отвечать своей благоверной супруге.

– Красноводск! Конечная станция Красноводск через десять минут. Подъезжаем!

*****

Документ № 40.

Красноводск — уездный город Закаспийской обл., на берегу Красноводского залива Каспийского моря; лучшая гавань на восточном берегу Каспийского моря, но страдает от недостатка и недоброкачественности воды. Климат здоровый и континентальный (см. Закаспийская область); осадков выпадает очень мало (87,2 мм.), преимущественно в ноябре, декабре и январе. Окрестности города лишены древесной растительности и пустынны, 1 прав. церковь, 1 шиитская мечеть, 88 жилых и 12 нежилых помещений, 32 лавки. Число жителей (русские, армяне, персы, туркмены) незначительно. Сообщение К. с Узун-ада, начальным пунктом Закаспийской жел. дор. (46 морских миль), поддерживается пароходами. В 1894 г. приступлено к постройке железной дороги от ст. Молла-кары до К., по окончании которой К. будет начальным пунктом Закаспийской жел. дор., что, ввиду хороших качеств красноводского рейда, сравнительно с плохой стоянкой у Узун-ада, весьма желательно. К. возник в конце 1869 г., когда кавказские войска, под начальством Столетова, высадились в Муравьевской бухте Красноводского залива и основали здесь укрепление. Ценность ввоза разных товаров в K. в 1891 г. составила 12788 р.

Кустарные промыслы сосредоточиваются преимущественно на обработке шерсти: выделка войлоков, ковров, паласов и т. п. Рыболовство в значительных размерах существует на побережье Каспийского моря, на о-вах Челекене и Огурчинском, а в особенности в заливе Гассан-кули; всего из промыслов К. у. в 1891 г. вывезено в Астрахань и Баку рыбного товара разного рода (рыба соленая, балык, икра, клей, жир и проч.) на 185753 р. Значительное подспорье для населения составляет также разработка минеральных богатств — гипса, каменной соли, нефти, озокерита (см. Закаспийская обл.). Месторождение серы находится в 70 в. к СЗ от Красноводска, на возвышенности Кукуртли, но не разведано и не разрабатывается. Внешняя торговля К. у. производится главным образом через порты: Красноводск, Узун-ада, Чикишляр и Гассан-кули; обороты ее по вывозу с зап. берегом Каспийского моря и Персией в 1891 г. составили около 720 тыс. пд., на сумму до 360 тыс. руб. (соль, нефть и озокерит, гипс, рыбный товар, кунжут, хлопок, шерсть, овчины, шкуры, войлоки и т. п.). Ввоз менее значителен, размеры его определить трудно. В пределах К. у. находится зап. оконечность Закаспийской ж. д., от Узун-ада до Кизил-арвата (243 в.); остальные пути — почти исключительно вьючные. К. у. состоит из территории собственно К. у. и из 2 приставств, Каракалинского и Чикишлярского.

Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Энциклопедический словарь.

Издание 1890-1907.

*****

26 декабря 1911 года. Красноводск.

Солнечное утро, синее небо. Белым пушистым снегом, который бывает только в Рождество, укутаны не только немногие архитектурные достопримечательности города, но и глинобитные бесчисленные дома бедных персидских, армянских и йомудских кварталов. Первому чистому снегу все рады.

Город раскинулся широким природным амфитеатром, поднимающим кварталы и здания ярус за ярусом от волн Каспия в гору. Гора тоже в снегу. Это не надолго. Через месяц пройдут короткие дожди, солнышко прогреет землю. Не успеют туркменские отары порадоваться зеленой травке, как то же солнышко выжжет все в округе до последнего листочка. Гора, которую кто-то в горькой иронии назвал Кудрявая, будет обнимать город своими раскаленными скалами.

И все равно красноводчане всегда будут любить свой город.

Красноводский вокзал – первый в списке достопримечательностей. Мало кто помнит его строителей, и вряд ли кто из пассажиров назовет имя русского архитектора Бенуа Алексея Леонтьевича, связавшего свою судьбу со Средней Азией. Многие проекты Бенуа заказывались самим генерал-губернатором Туркестана генерал-адъютантом фон Кауфманом Константином Петровичем.

Здание привлекает внимание. Второй такой красоты во всей Средней Азии не отыщете.

Башенки, углы, полуколонны, арки амбразур окон и дверей из камней двух цветов – белого и черного. Острозубчатые парапеты крыши. Алькасар, да и только. Почти мавританский стиль. Но здание венчает истинно русский шатровый купол. Знающий человек вспомнит еще уцелевшую кое-где московскую допетровскую архитектуру.

Утреннее солнце окрашивает белые камни стен и башен в розовый цвет. Покидая вагоны, пассажиры от перрона прибытия поднимаются к вокзалу двумя каменными лестницами на широкую площадку. Проход в высокие с каменной аркой двери, выход на привокзальную площадь.

Никто не ждет Кудашевых в этом городе.

Они едут в наемном фаэтоне в дом, в котором еще остались квартиры, хранящие запахи детства. По хорошей погоде Леночка приняла решение, не спеша, проехаться по всему городу. Первые впечатления самые трогательные.

Кудашев передал ключи от квартир Митрохину, успел пошептаться с Брянцевым. Вахмистры убыли с вокзала самостоятельно, с багажом, в таком же фаэтоне.

От вокзала проехали в порт мимо церкви, которую все называли Железнодорожной. Сделали большой круг по улицам Главная, Челекенская, Набережная. Мимо здания Полицейского Управления, дома градоначальника со стеклянным куполом зимнего сада. У торговых рядов купца Епифанова пожилой усатый шашлычник в каракулевой папахе разжигал мангал. Голубой дымок саксаула напомнил Кудашеву: истек пост, можно и шашлычком досыта оскоромиться! Вывеска ресторана гостиницы Торгового общества «Кавказ и Меркурий» с изображением даров моря на фарфоровых и серебряных блюдах могла бы посоперничать со знаменитыми натюрмортами фламандского художника Франца Снейдерса. Что, Снейдерс! Разве холодное Северное море может поставить к мольберту живописца или на кухню ресторана живого осетра весом в пуд! А в Красноводске – запросто.

«Обедаем здесь», – решил Кудашев. – «Солдатская стряпня Митрохина еще успеет надоесть».

Промелькнуло здание Офицерского собрания, соляный двор купца Гиреева. Проезжая мимо железнодорожного лесо-дровяного склада, увидели торговца молодыми зелеными елками.

Лена и Саша переглянулись. Остановили фаэтон, купили елочку. Даже на морозце ощутили запах хвои. Снова переглянулись. Заулыбались оба.

Побывали на кладбище. Постояли на могилах своих родителей. Кудашев дал денег кладбищенскому сторожу прибрать могилки, покрасить свежей масляной краской кресты и оградки. В церкви поставили свечи и на канун в поминовение, и Спасителю, и Богородице. Заказали заупокойную службу.

Подъехали к пассажирскому вокзалу морского порта. Вышли из фаэтона. Просто погуляли. Смотрели на серое море.

Купили булку, стали кормить чаек. Чайки сначала хватали крошки на лету. Потом, осмелев, стали клевать хлеб из рук.

– Оголодали, бедные, – сказал Кудашев. – Что поделаешь, зима.

– А помнишь, Саша, – откликнулась Леночка, – мы с тобой в Красном Кресте воробьев печеньем кормили. Ты еще позавидовал их реакции на лету крошки ловить! Как давно это было…

Хлеб кончился. Кудашев стал бросать в воду камешки.

– Два с половиной месяца назад. 11 октября 1911 года.

– Всего лишь? Не верится. Столько всего было!

– Я первого октября в Красноводск из Владивостока приехал. Там после войны и плена в штабе у Гродекова не служба была – синекура. Вспомнить нечего. Зато здесь по полной закручен. Знаешь, понятие «время» удивительная вещь. Вот часы, – Кудашев открыл крышку, глянул на циферблат, – день за днем механически отбивают сутки равные по времени. А человек по-разному воспринимает время жизни, прожитое им. Когда был в плену, два года тянулись, как двести лет. А сейчас вспомнить нечего, всего несколько эпизодов. Если их перевести в реальное время – получится три-четыре дня. А по прибытию в Закаспий за два с половиной месяца столько событий произошло – иному на целую жизнь хватило бы!

Леночка зябко передернула плечиками:

– Поехали домой, мы с утра и чаю не попили. Сами, как чайки, голодные!

Вот и двухэтажный дом Кудашевых и Найдёновых. Улица Главная, дом 12. Две комнаты с кухней на первом этаже, и такая же квартирка на втором. У Кудашевых вход справа с торца по фасаду, у Найдёновых – слева. Над крышей, требующей свежего железа, по две трубы слева и справа. Слева дымит только одна труба, справа дым идет из обоих. Все понятно. Митьки прогревают нежилой дом. Топят голландки и у Кудашевых, и у Найдёновых. Кроме того, у Кудашевых топится и кухонная плита. Значит, Митрохин готовит обед!

Кудашев расплатился и отпустил извозчика. Старый родной дом приветствовал молодого хозяина ласковым знакомым поскрипыванием лестницы. Внесли ёлочку. Леночка принесла из своей квартиры большую корзину, полную стеклянных разноцветных шаров, игрушек и мишуры. Нашлась и крестовина. Скоро ёлочка оттаяла от мороза, осветилась огоньками восковых свечек. В комнате запахло хвоей, воском.

Вошел Митрохин.

– Елена Сергеевна! Александр Георгиевич! Прикажите накрывать на стол?

Кудашев хотел, было, заявить, что обедать они будут в городе, но из раскрытой кухонной двери в гостиную пришла такая волна пиршественных запахов, что язык не повернулся отказаться. Только спросил:

– А что у нас к обеду?

– На первое – рыбный суп с лапшой и копченой осетриной. На второе – гречневая каша с курдючными выжирками, зажаренная с яблоками и картошкой курица. Домашние пироги разные в духовке разогретые, соленья… Графинчик виноградной двойной очистки!

– Накрывай! – оборвал доклад Кудашев.

– Я помогу, – сказала Леночка.

Обедали за большим столом все вместе. Вчетвером. Рюмкой водки поддержал и Кудашев компанию с Митрохиным и Брянцевым. Выпили за светлый праздник Рождества Христова и перекрестились.

Все хорошо. Слава Богу!

*****

27 декабря 1911 года. Красноводск.

Вечером Леночка на своей половине устроила девичник, созвала на ужин подруг и одноклассниц. Кое-кто уже пришел с обеда. Помогали прибрать квартиру, помочь на кухне. Напекли блинов, печенья, пирогов. В центре обеденного стола белый берёзовый судок полный стерляжьей икрой. Графинчик с вишнёвой наливкой. Сверкающий полированной медью самовар. Граммофон.

Познакомила подруг с мужем.

Пришлось Александру Георгиевичу и здесь рюмочку наливки опрокинуть. Рад был появлению Брянцева.

– Александр Георгиевич! К вам пришли.

Покинул девичник. Ладно, жене и её подругам без него свободнее будет.

Оказалось, на дымок из трубы и свет в оконце к Кудашевым заглянул старый знакомый – вахмистр жандармерии Сурков, служивший еще при Георгии Александровиче Кудашеве. Так образовалось собственное мужское застолье. Александр Георгиевич Суркову обрадовался, хоть и был знаком с ним час с небольшим по первому возвращению в Красноводск. Ужинали. От своей рюмки водки Кудашев категорически отказался, но позаботился, чтобы Суркову приготовили в дорожку корзинку с пирогами и штофом виноградной.

Поговорили.

– К нам не думаете, Александр Георгиевич, на место вашего батюшки? – спросил Сурков. – Свободно пока. Правда, и дел никаких нет. Отчетность одна канцелярская, я справляюсь. Время от времени из Полицейского жандармского управления железной дороги поручик наведывается. Тихо. Без происшествий.

– Да я, вроде, при деле. Меня уже не спрашивают, где служить.

– Понимаю. А с этим домом как? Без хозяина пропадет. Продать не собираетесь? Или сдать? Можно в хорошие руки. И деньги платить будут, и ремонт, какой нужно, чинить. С улицы видно – крыша вся проржавела. Через месяц дожди пойдут – вода дырочку найдет, зальет все.

– Да… Не думал я об этом. Решить нужно. Жаль будет дома.

– Так решайте, пока вы здесь. Желающих снять жилье много. Есть и персы-купцы, и армяне, и богатые молокане… Жилья не хватает. Многие с детьми по туркменским мазанкам ютятся.

– Откуда столько привалило?

– А вы не знаете? Беженцы с южного берега. Бывшие переселенцы из поселков Северной Персии. Жечь их стали, грабить, резать. Бегут назад в Россию!

– Что рассказывают?

– Известно, что. У каждого свое горе. У нас тоже революция была. Пару лет погуляли, пошалили да и успокоились. Голодных нет, торговля в гору идет. Фабрики да заводы строятся. В Красноводске нефтеперегонный ежедневно свой керосин и мазут в Астрахань баржами и пароходами отгружает. Ни порт, ни железная дорога не простаивают. Новые пароходы аж с балтийских верфей на Каспий доставляют. А в Персии вольница шестой год озорует. Работать никто не хочет и не может. Каждый, у кого ржавая сабля на боку, да нечищеный маузер за плечами, да конь некормленый – только о разбое и думает. Туркам от того выгода прямая. Выдавят русских из Персии – свою империю до Индии развернут!

– Хороши новости. Кто-нибудь из наших с переселенцами работает? Опрашивают под протоколы?

– Кому это надо? Многие без паспортов, без денег, без одежды побираются. На праздник у церквей тысячная толпа голодных за благотворительным обедом стояла… Что рассказывать, только настроение вам портить. Вы сюда отдыхать приехали!

– Спасибо. Дорогой Савелий Иванович. Сам чувствую, не до гуляний нам будет. Насчет дома… Поможете мне. Хочу вам предложить присмотреть за ним. Найдите время. Вот вам сто рублей за беспокойство. Это за полгода вперед. Вот еще пятьдесят – на текущий ремонт. Вот ключи. Если надумаете сдать, сдайте одному хозяину, серьезному, так, чтобы о доме заботился. По нашему отъезду отберите в квартирах мелкие вещи, книги, посуду. Схороните все в одной комнате, заприте, опечатайте. Согласны?

– Согласен, Александр Георгиевич!

– Вот и славно. И моя душа спокойна будет. Не гоже отцовский дом без присмотра на разор оставлять.

*****

28 декабря 1911 года. Красноводск.

Ночь была беспокойной. Кудашевых несколько раз поднимали с постели непривычно длинные гудки, доносящиеся то из порта, то с железной дороги. В последний раз дремоту нарушил винтовочный выстрел. Кудашев поднялся, пошел умываться. В квартиру постучался ночевавший на половине Найдёновых вахмистр Брянцев.

– Ваше благородие! Разрешите смотаться в порт, разведать?

– Давай без горячки. Вместе поедем. Бегом пьем чай, берем извозчика и едем. Митрохин при доме, при Елене Сергеевне. Исполнять!

*****

Город еще в зимних предрассветных сумерках. Железнодорожная станция, морской порт в войсковом оцеплении. Центральные улицы патрулируются конными казачьими разъездами.

Громкая команда в адрес извозчика:

– Куда прёшь на флажок?! Стоять. Разворачивай тарантас назад. Через час подъедешь!

Брянцев спрыгнул на мостовую. За ним Кудашев.

Команда извозчику:

– Пока стоять на месте.

Жандармские мундиры произвели впечатление. Подскакал старший в форме подъесаула:

– Господин ротмистр! Проезд без пропуска запрещен приказом Командующего войсками области. Разрешите представиться: подъесаул Первого таманского казачьего полка Брянцев!

– Вольно, Брянцев! Кудашева не узнал? Вспомни, как вместе в Кизил-Арвате Архипова брали!

Подъесаул Брянцев спешился. Держа коня в поводу, за руку поздоровался с Кудашевым. Молча обнялся с племянником.

– Что здесь происходит? – спросил Кудашев. – Почему стреляли? С кем воюем?

– Коня пристрелили. Ногу сломал, неудачно по трапу при разгрузке сходил. Грузимся мы на пароход, господин ротмистр. В порту и командир полка, и начальник штаба. Проезжайте, они вам лучше меня доложат.

*****

В Красноводском порту Кудашева встретил сам полковник Баранов.

– Так и знал, Саша, что приедешь. Прости, не проинформировал. Не хотел ни Лену, ни тебя беспокоить. Пройдем в пассажирский вокзал, здесь ветрено, там поговорим.

В кабинете начальника порта два полковника – и Кияшко, и Филимонов. Поздоровались.

– Вы к нам как, Александр Георгиевич, по службе, или случайным ветром занесло?

– Пока случайным. В отпуске я, заехал дом родительский проведать. Правда, у меня все приключения начинаются с его величества Случая. Потом случайное само собой превращается в служебное.

– Так оно и есть. Потому и не гоню вас, хоть сия экспедиция и является секретной.

Подошли к окну на Каспий. Два выдающихся от берега в море пирса. К одному пришвартован пароход «Геок-Тепе», ко второму с двух сторон – две канонерские лодки «Ардаган» и «Карс».

Филимонов протянул Кудашеву бинокль:

– Полюбуйтесь, Александр Георгиевич, что неделю назад в порту Энзели персы с нашей канонеркой «Ардаган» сделали. Она к нам правым бортом. Изуродовали!

Кудашев поправил резкость, увидел пробоину по носу выше ватерлинии, забитую деревянной пробкой.

Филимонов продолжил:

– Максим Аверьянович свидетель. Семьдесят пять миллиметров. Скорострельная горная пушка Круппа. Без предупреждения. Спасибо командиру, второго выстрела не дал сделать. Сровнял береговую батарею с землей. Больше в Энзели ни одного выстрела в нашу сторону не было. Всегда убеждаюсь, на Востоке понимают только силу. Никакие посулы и перспективы, никакая дипломатия этой силы не имеют. Боятся, значит уважают. Туркменская сотня из иррегулярной конной бригады порт Энзели зачистила. Шахсевены и бахтиары близко не подходят. Сегодня отправляем усиление: эскадрон подъесаула Брянцева из Первого Таманского и пятьдесят сабель из Первого Кавказского, да одну полевую батарею, да конный пулеметный взвод. Погрузка идет нормально. Здесь нет беспокойства. Разгрузка очень тяжела. Энзели порт мелкий, пирс маленький, только для рыбачьих лодок. В ялах казаки с грузом, а кони вплавь на поводу за ялами сами без седел плывут. А вот как с тяжелой техникой быть, еще не пробовали.

Кудашев вернул бинокль:

– Простите, задам вопрос, все равно потом узнаю. Насколько серьезна эта «персидская экспедиция»?

Полковники переглянулись. Кияшко решил ответить:

– Основные силы уже вошли и продолжают входить из Кавказского Военного округа через Джульфу и Решт. Персидская казачья бригада уже получила мощное подкрепление. С Тебриза снята осада, мятежные ханы и революционеры либо арестованы, либо бежали. В Тегеране спокойно. В горах на границе с Турцией идут бои.

Полковник Филимонов протянул Кудашеву руку:

– При всем уважении, Александр Георгиевич, прошу прощения. Нам надо работать. За морскую переброску каждый из нас отвечает головой. Я сам иду на «Геок-Тепе», полковники Баранов и Кияшко на канонерских лодках «Ардаган» и «Карс» соответственно.

Простились.

Полковник Баранов вышел проводить Кудашева. Спросил, как Лена?

Кудашев вздохнул:

– Вчера вечером еще праздновала с подругами на девичнике. Сегодня с утра, наверное, плачет. Чувствует беду.

Баранов взял Кудашева двумя руками за плечи:

– Привези Леночку. Проститься хочу.

Кудашев взмахом руки привлек внимание Брянцева, стоявшего у коляски. Им уже были не нужны слова. Кудашев жестом изобразил женскую фигуру и круговым движением кисти приказал привезти ее в порт. Брянцев уехал. Баранов ушел к своим обязанностям. Кудашев остался на пристани.

Ровной цепью один за другим медленно двигались вооруженные с полной выкладкой казаки, держа в поводу лошадей. Кудашев прикинул по времени: через полчаса погрузка должна завершиться.

Подъехал фаэтон. Лена сошла, подошла к Кудашеву, прижалась к нему. Кудашев обернулся к Брянцеву, приказал:

– Извозчика не отпускай!

Вот по трапу на борт парохода поднимается последний. На пристань выходят командиры. От них отделяется и подходит к Кудашевым полковник Баранов. Леночка обнимает его, прижимается лицом к шинели. Она не плачет. Теперь она будет плакать очень редко. И только тогда, когда её никто не увидит.

Максим Аверьянович целует Лену, обнимает Александра.

– Авось, еще доведется увидеться!

Резко поворачивается и почти бегом спускается к пирсу. У трапа на канонерку машет Кудашевым рукой. Поднимается на борт. Матросы убирают трапы. На мачтах ветер полощет Андреевские флаги.

Маневренный паровозик выдает долгий гудок. Ему отвечают сначала «Геок-Тепе», потом свои звуки в прощальный аккорд один за другим вносят канонерки.

Густой чёрный дым из труб северный ветер несет на юг, в Персию, прямо по курсу. Один за другим судно, и сопровождающие его корабли выходят в открытое море…

Долго стояли на пристани Александр и Елена Кудашевы, провожая своих таманцев и кавказцев, своего Максима Аверьяновича.

– Это война? – спросила Лена.

– Нет, это просто «Персидская экспедиция», – ответил Александр Георгиевич.

ГЛАВА 19.

Газетные новости из Британского Королевства Индии. Кашмирские тайны Табиб-ага.

29 декабря 1911 года. Асхабад.

Адъютант Командующего войсками Закаспийской области полковник Отдельного корпуса жандармов князь Дзебоев Владимир Георгиевич начал свой утренний доклад с обзора иностранной прессы:

– Согласно Информационного Бюллетеня М.И.Д. Юнайтед Кингдом, к сегодняшнему дню декабря 1911 года о положении в Персии: банды Мохаммеда-Али и Салар-эд-Доуле разбиты объединенными силами правительственных войск и добровольческих отрядов, верных монархии. Провал контрреволюционного мятежа показал неспособность внутренней персидской реакции подавить революционное движение. Мятеж конституционалистов и банд мародёров подавлен совместными силами союзных держав Антанты (на севере царскими войсками России, а на юге – индо-британским экспедиционным корпусом). В декабре 1911 персидская полиция во главе с дашнаком Ефремом Давидиянцем и бахтиарские отряды, верные шах-ин-шахскому престолу, совершили контрреволюционный переворот – разогнали меджлис, парламенты-энджомены и федайские отряды.

Генерал-майор Шостак сделал пренебрежительное движение рукой. Эта информация была ему известна несколько в другом свете.

Дзебоев продолжил:

– Английские газеты, в числе первых – «Таймс», и «Дейли телеграф», а также непосредственно индийские на английском широко освещают коронацию короля Великобритании Георга Пятого Императором Индии. В среду 27 декабря 1911 года новопомазанный Император принял участие в открытии съезда Индийского Национального Конгресса.

«Statesman» от 28 декабря 1911 г. пишет: «Бенгальский поэт Бабу Рабиндранат Тагор исполнил песню, сочинённую им специально к приезду Императора». В том же ключе отзывается «Englishman» от 28 декабря 1911 г.: «Работа съезда началась с исполнения Бабу Рабиндранатом Тагором песни, сочинённой им специально в честь Императора».

Прессы, оппозиционно настроенной по отношению к власти, в Индии не существует. «Indian» от 29 декабря 1911 г. поддерживает общее восторженное настроение правящего класса: «Когда в среду, 27 декабря 1911 г. началась работа Индийского национального конгресса, была исполнена на бенгальском языке песня, приветствующая Императора. Также единодушно была принята резолюция, приветствующая Императора и Императрицу...».

На коронационные торжества в Калькутту были приглашены представители всех правящих кругов, княжеств, провинций, штатов и крупных городов Британской Индии…

Полковник Дзебоев говорил одно, а думал о другом. Не случайно он уделил внимание зарубежной информации из Королевства Британская Индия. Где-то там в этих джунглях и малярийных болотах служит туземному князьку его сын Чермен под началом бежавшего из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости директора британской разведывательной школы Алана Мак’Лессона – Гюль Падишаха. Будет ли у Кудашева шанс встретиться с Черменом в Кашмире? Какие еще сюрпризы готовит Асхабаду Гюль Падишах? Вопросов было больше, чем ответов на них.

После доклада, вернувшись в свой кабинет, Дзебоев думал, машинально перебирая папки с документами и картами в шкафу. Да… дела! Нет у Командующего Войсками Закаспийской области карт княжества Кашмир и Джамму, а по-нынешнему – штата Британской Индии.

Телефонный звонок. Докладывает дежурный офицер:

– Господин полковник! Аксакал туркменский подошёл, совсем старый, седой, борода до пояса. Кудашева разыскивает. Говорит, друзьями были с его отцом, и господина ротмистра тоже знает. Но он без паспорта. Что ему сказать?

– Имя?

– Табиб Амангельды-Ата из аула Кара-Агач.

– Проводи ко мне.

Дзебоев встретил Табиб-ага, как старого друга. Пригласил за стол, приказал подать чаю и не беспокоить его минут тридцать. Обменялись традиционными по-туркменски витиеватыми приветствиями, взаимными пожеланиями благополучия и здоровья.

Табиб-ага приехал на поезде, чтобы повидать своего внука Амангельды – юнкера Туркменского конного иррегулярного полка милиции, и Александра Кудашева – сына своего старого друга Георгия Кудашева. Привез подарки – кишмиш, курагу, по бурдюку коурмы, по гёкленскому ковру ручной работы. Багаж оставил на вокзале, прямо на перроне. Кто возьмёт? Среди туркмен воров нет. И по перрону полицейский с саблей ходит!

– Умру я по весне, – объяснил Табиб-ага своё появление, – вот, решил, пока время есть, проведать дорогих мне людей, на Асхабад посмотреть! Сам найти не смог, добрые люди показали мне дом самого главного начальника. Набрался смелости, пришел, спросил…

– Правильно сделали, уважаемый Табиб-ага! К вечеру я организую встречу с Амангельды. Кудаш-бека, к сожалению, в Асхабаде нет. В Красноводске он. Вернется дней через десять.

Дзебоев звонком вызвал Иллариона.

– Машину к подъезду. Прокатишься с Табиб-ага на вокзал, заберёте его вещи. Покатаешься по городу, покажешь аксакалу всё, что внимания заслуживает. Зайдёте в аптеку, на базар. Если Табиб-ага что-либо приглядит себе, купишь! И не спрашивай у него разрешения. Мы ему больше должны будем. Потом отвезёшь его ко мне домой. Скажешь прислуге – пусть определят в комнату для гостей, накормят. Будет плохо с сердцем – валерьянки накапают. Все понятно?

Илларион и Табиб-ага уехали. Дзебоев был доволен. Редкая удача. Сам приехал. Значит, разговор будет. Кто-то проговорился, что по молодости Табиб-ага у Кашмирского раджи в дворцовой гвардии телохранителем служил. Значит, будет сегодня вечером что вспомнить – молодость! А заодно – расчертить детальный план-схему крепости, дворца, коммуникаций. Голова у Табиб-ага светлая, склерозом не страдает. Вспомнит.

А Кудашеву – пригодится!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Книга III

ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК