Бирюза от Кудашева

__________________________________________

Дзебоев пробежал глазами письмо, показал Кудашеву дату в его конце – 1907 год.

– Здесь непонятная смазанная строка… Персия… Исфахан. Письмо написано в девятьсот седьмом в Исфахане! Его не убили в девятьсот пятом! – Дзебоев улыбался, но из его глаз шли слезы, которые он не пытался скрыть от Кудашева.

– Да, это правда, эта дата совпадает с событиями, о которых мне рассказал армянский купец Самвел Татунц. Начинаю рассказывать?!

– Подожди… Теперь не спеши. Свершилось великое чудо. Можно как угодно называть – стечение случайных обстоятельств, судьба, рок… Один шанс из миллиона – это милость Всевышнего! Прошу тебя, Саша, пройди в свою спальню минут на десять. Я тебя позову. Потом расскажешь…

В комнате для гостей горела свеча. Кудашев присел на краешек тахты. Смотрел в окно на падающие снежинки. Где-то далеко пролаяла собака. Скрип снега под ногами позднего прохожего. И снова тишина. И в этой тишине Кудашев вдруг услышал тихое пение. Прислушался. Узнал голос Дзебоева. Владимир Георгиевич в полголоса пел молитву «Богородица, Дева, радуйся!» на осетинском… Несколько минут тишины, потом громкий зов: «Саша, идем ужинать!».

Вот и здесь не пригодился штоф тутовки из запасов Самвела Татунца. Стол был почти традиционным осетинским: кувшин домашнего пива, три пирога с сыром, варёная баранья голова на деревянном блюде, соленые огурцы, чеснок и баклажаны, балык из копчёной осетрины, жареный картофель в хлопковом масле, горячий лаваш!

Заметив вопросительный взгляд Кудашева, переведенный на него с мясного блюда, Дзебоев извиняющее развел руками:

– Не грех, что в уста, грех – что из уст!

Рассказ Кудашева, а потом его обсуждение, сопоставление двух источников информации, бесчисленные предположения растянулись на всю долгую зимнюю ночь. Кудашев и не заметил, как очутился в горизонтальном положении на пуховой перине под пуховым одеялом. Проснулся только в полдень. Когда лег, и когда встал Дзебоев, для него осталось тайной.

*****

История стального портсигара с камешком бирюзой началась в имении князя Дзебоева, что в семи верстах от селения Христиановское по направлению к Ардону, которое местные осетины называют по своему – Дигора.

Пятнадцатого января 1905 года в имении отмечали два события – проводы подполковника Владимира Георгиевича Дзебоева в распоряжение Главнокомандующего вооруженными силами на Дальнем Востоке генерала от инфантерии Алексея Николаевича Куропаткина, и – семнадцатый день рождения младшего из рода Дзебоевых – Чермена.

Заутреннюю службу и молебен во здравие именинника семья Дзебоевых отстояла в храме Святого Великомученика Георгия Победоносца в селе Ардон. Заканчивая службу, настоятель храма освятил подарки Дзебоеву-младшему. Присутствующие прихожане уже успели полюбоваться приготовленными для освящения разложенными на столе, покрытом белой скатертью кинжалом и саблей осетинской кузнечной работы, но сварной – «дамасской» стали. Рядом лежали из такой же узорной стали предметы ювелирной работы – газыри для патронов к кремнёвому ружью и портсигар.

Окропив подарки святой водой, прочитав традиционную молитву, священник пожелал:

– Пусть меч сей послужит не злу, не разбою, не насилию, но защите отечества, родной земли!

Под выстрелы и музыку, веселый посвист и молодецкое гиканье удалых всадников на чистокровных кабардинских жеребцах возвращался в имение к пиршественному застолью санный поезд.

Яркое солнце. Синее небо. Заснеженные поля и вековые буковые, сменяющиеся сосновыми, леса. Прямая, как стрела, дорога к отчему дому. Белая морозная пыль из-под копыт коней! Чермен счастлив, как никогда. На его поясе мужской тяжелый кинжал. В его руках острая, как бритва осетинская шашка, со свистом рассекает морозный воздух.

– Марга! – кричит Чермен.

– Марга! Марга! – кричат всадники.

Всем весело. Еще немного, и конец пути. Всех – и домочадцев, и гостей – ждут пылающий камин и гостеприимное щедрое застолье.

__________________________________________

* Аланский. – Марга! – «Убей!» – боевой клич осетин.

__________________________________________

Однако, не всем предстоящее застолье в радость. В крытых волчьими шкурами санках подполковник Дзебоев с супругой. В горьких слезах уронила голову на грудь мужа красавица Надиа. На морозном ветре ее чёрные ресницы опушены белым инеем. Бриллиантами застывают на розовых щеках слезинки.

– Не оставляй нас, душа моя Владимир Георгиевич! В чужой край поедешь за чужим интересом. Здесь твой дом, дом твоих предков, дом твоего сына… Кто, кроме тебя защитит его?! Кому мы нужны?Ничего не ответил уздень своей жене, только стал еще мрачнее. Прижал лицо своей Надиа к своему лицу, своим теплом согревает его…

В руках подполковника Дзебоева последний номер газеты «Санкт-Петербургскiя Ведомости», купленный на станции Ардон, а в нагрудном кармане отпечатанная свежими чернилами на гектографе Листовка Петербургского комитета РСДРП о событиях 9 января, полученная в Отделении жандармской полиции Владикавказской железной дороги.

Только что прочитанное потрясло его. Впервые в совместной жизни Владимир Георгиевич не слышал голоса своей жены…

*****

Документ № 31.

«Листовка Петербургского комитета РСДРП о событиях 9 января 1905 года».

Извлечение:

РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

С утра во всех рабочих районах — за Нарвской и Невской заставами, на Выборгской и Петербургской стороне, на Васильевском и других островах, в городе — стали собираться рабочие с фабрик и заводов для шествия к Зимнему дворцу. Рабочие хотели подать царю петицию о своих насущных экономических нуждах и о политических правах, о созыве выборных от всего народа для устройства управления государством. Они хотели действовать мирно и явились безоружными. Их убеждали, что царь выйдет к народу, выслушает его желания и даст немедленно повеление об их исполнении. Но царь, стоящий во главе министров, жандармов, шпионов, попов и других чиновников, грабящих и угнетающих народ, обманул доверие рабочих. Он приказал через генералов и офицеров солдатам не допускать народ к Зимнему дворцу, он приказал солдатам действовать оружием и стрелять в мирную безоружную толпу за то, что они хотели говорить с царем о своих нуждах…

…. За Нарвской заставой рабочих, которые шли с иконами и флагами, предводительствуемые священником Гапоном, войска встретили залпами. Улица покрылась убитыми и ранеными. Когда раненых подбирали, стрельба продолжалась, стреляли также в спины убегавших рабочих. Убито около 100 человек. За Невской заставой в толпу рабочих стреляли холостыми зарядами и рубили холодным оружием. Василеостровских рабочих встретили шашечными ударами у Николаевского моста…

…. Подвести точно итог убитых и раненых невозможно, но убитых не менее 150 человек, раненых же многие сотни. Такова победа царя над народом. Но рабочие не сложили оружия, они только еще берутся за него.

Необходимы деньги для поддержки движения. Просим общество передавать их комитету Российской социал-демократической рабочей партии.

Да здравствует социализм! Да здравствует учредительное собрание! Да здравствует всеобщая стачка! Долой царя-убийцу!

Петербургский комитет РСДРП».

*****

Документ № 32.

Справка по месяцу ноябрю 1905 года

Извлечение:

В лавках купцов Мкртычева и Багатурова изъяты три картины, аллегорическим образом изображающие порабощенную Армению. Багатуров привлечен к следствию по делу о тайном армянском революционном сообществе, содержался в арестном доме три дня. Взят на поруки поручительством армянской общины церкви, отдан под особый надзор полиции.

В духане Мартироса Татунца задержан Авак Агавальянц, российскоподданный из Эчмиадзина, с надлежащим паспортом, но по подозрению как уполномоченный боевик от тайного общества «Дашнакцутюн», прибывший для сбора денег с богатых армян под страхом насилия. По его созыву бывают тайные сходки, на которых решаются разные вопросы.

На основании ст. 21 «Положения об охране» содержан под стражею в арестном доме в течение 1 месяца, считая срок ареста со дня задержания.

Отдан под суд Владикавказскому Мировому судье 2-го участка.

Оправдательным приговором Мирового судьи Игнатенко установлено: Авак Агавальянц арестован незаконно за сбор добровольных пожертвований в пользу голодающих армян в Персидском Тебризе.

Авак Агавальянц освобожден 29 дня ноября 1905 года.

Заведующий Владикавказским арестным домом

подполковник конвойной стражи А. Истомин.

ГЛАВА 12.

Цена букового полена в 1905-м. Экспроприация экспроприатора. На Военно-Грузинской дороге. Правила казачьего сабельного боя. Освобождение аманатов.

Владикавказ. Декабрь 1905 года.

– Кому дрова надо? Сухие буковые, смоляные сосновые! Много и дёшево. И напилим, и наколем! Кому дрова?! – на весь Александровский проспект на русском и на осетинском надрывается возница.

Несколько резких трамвайных звонков. Трель полицейского свистка.

– Куда прёшь, деревенщина?! – городовой стучит ножнами своей шашки по плечу возницы. – Давай, прочь с проспекта, сворачивай свою скотину в проулок!

Уличную перебранку слышат и в духане Мартироса Татунца. Духан богатый. Резные буковые двери выходят на Александровский проспект. Модерново-фасонная гранитная лестница крыльца. Электрические фонари над вывеской за счет владельца заведения освещают… тротуар! Два зала – красный и синий. В пору бы называться «рестораном», но купцом давно просчитано – шику много, денег мало, больно велики «откаты» на «городские нужды»! Основной доход дает именно «духан», но только тот, вход в который с заднего крыльца. Здесь не подают французское шампанское. Здесь в почете вина местные, осетинские, грузинские, армянские. И эти вина льются рекой. Десять-двенадцать барашков в хороший вечер уходят на шашлыки!

Кто продрог на морозе в декабрьский вечер? Пусть заходит, греется. Но при одном условии: закажет кружку вина. Можно в долг. И сиди у пламени очага, пока вино в кружке есть!

Дернулся дверной колокольчик, в духан вошел погонщик. Сложенным вдвое кнутом на пороге сбил с одежды снег. Подошел к буфетной стойке, поклонился, поздоровался. Буфетчик, не глядя, взял с подноса глиняную кружку, подставил к крану.

– Подождите, господин! – остановил его погонщик. – Я спросить хотел, дрова не нужны? Есть буковые, отличные, горят долго, как хороший уголь. Есть сосновые, недорого…

Буфетчик жестом остановил говорившего, показав рукой на огонь в очаге и большую поленницу дров рядом с ним.

– Сегодня – нет! Сарай уже до крыши дровами забит. На два года вперед хватит. Выпьешь? Замерз? Есть тутовка. Стакан налью, принеси пару хороших буковых поленьев…

На втором этаже духана – жилой купеческий дом братьев Мартироса и Самвела Татунц. У них гости – купцы Мкртычев и Багатуров. Они уже поужинали. Сидят, курят, играют на вылет в нарды, беседуют. Мартирос поднялся, подошел к окну, открыл форточку, выглянул в проулок. Увидел двухосную осетинскую арбу полную дров.

– Снова дрова привезли. Жаль, складывать некуда. Помнишь, Самвел, как в прошлом под Новый год мерзли? – обратился Мартирос к брату.

– Марс! – Самвел хлопнул по доске шашкой. – Следующий! Как же… Что вспоминать. Рубят лес. Заповедный лес. По всему Предкавказью топоры стучат. Только щепки летят!

– Если бы только щепки, – вступил в разговор Мкртычев. – Головы летят. Товары в складах гниют. Извоз прогорел. Нет движения ни по Военно-Грузинской, ни по Военно-Осетинской дорогам. Франко-бельгийское акционерное общество грузовые автомобили за бесценок продает. Я купил бы пару до хороших времен, если бы в технике разбирался. Разбой, абречество – вот кто на революциях наживается. Крестьяне помещичьи усадьбы жгут, землю делят, лес рубят… Сначала к сельским старшинам либо к управляющим имениями выборные идут, партийные… требуют, по-хорошему, разделить пахотные земли, выпасы, лесные угодья. Слово за слово – начинается стрельба, резня, насилие. И всегда – разбой и мародерство! А потом – пожар…

В дверь постучали.

– Да, не заперто! – Мартирос пошел к двери.

В комнату, не снимая косматой папахи, быстрым бесшумным шагом вошел высокий худощавый мужчина средних лет, за ним второй. Первый сбросил с плеч бурку, остался в черном шерстяном бешмете с газырями, богато отделанном серебряным галуном. На поясе кинжал. На ремнях справа налево, слева на право два револьвера в кобурах. Короткая чеченская шашка с «утопленной» в ножны рукоятью. Светлые глаза под черными, как смоль, бровями. Белозубый оскал вместо улыбки.

– Всем мой салам! – вошедший встал спиной к окну.

– Здравствуй, Селим-бек, – один за всех поздоровался с вошедшим Самвел Татунц. – Присаживайтесь. Будем ужинать, разговаривать. Сейчас барашка подадут!

– Какая удача! Самые знаменитые армянские купцы на всем Прикавказье! А почему не все со мной поздоровались? – Селим-бек был в хорошем настроении.

– Простите их, Селим-бек, они желают вам здоровья. Мы не враги. Располагайтесь, отдыхайте. У нас тепло.

– Хорошо. Оставьте свой «салам» при себе, если так трудно выговорить. А взамен я возьму золото. Мне нужно тысячу рублей. Прямо сейчас. Быстрее думайте, соглашайтесь и платите. В следующий раз я приду вас стричь не раньше, чем через полгода. Это хорошие условия!

Скрипнула дверь.

Селим-бек мгновенно повернулся. Два нагана в его руках смотрели в приоткрытую дверь.

Стоявший у двери джигит, сопровождающий Селим-бека, исчез. В комнату медленно входил с раскрытыми ладонями на уровне пояса мужчина в европейском костюме, но в рубашке-косоворотке. Без оружия. За ним – трое с револьверами и маузерами.

Быстрый и ловкий, как горный барс, Селимбек мгновенно прикрылся Татунцем, зажав его горло в локте левой руки, мягко отступил к окну и выглянул в проулок. С мостовой ему приветливо помахали руками человек пять с оружием.

Селим-бек выпустил захваченного купца, спрятал в кобуры свои револьверы и непринужденно опустился на стул у камина.

– Так-то лучше, – мужчина в европейском костюме сел напротив абрека.

– Почему не стреляли сразу? – спросил Селим-бек. – Второго такого случая вам не представится!

– Разговор есть, вот и не стреляли. Да и не хорошо в доме кровь проливать.

– Если есть разговор – спрашивайте, – Селим-бек совсем не был похож на волка, попавшего в западню. – Ты – Авак Агавальянц? Да? Я с дашнаками не воюю, а вот полиции мы оба не безразличны!

– Кто из горцев провел неделю назад по Военно-Грузинской дороге на Тифлис группу аманатов – армянских женщин с детьми? Я знаю, это не ты, иначе уже был бы зажарен в этой печи!

– Не пугай, иначе разговора не будет!

– Скажешь правду, уйдешь живым со своими людьми…

– Купи правду. Жизнь ваших женщин стоит денег, голова абрека тоже стоит денег. Я много не просил. Правда стоит дороже.

– Покупаю.

– Не боишься кота в мешке?

– Не боюсь. Кавказ маленький. Еще раз свидимся. Ты один, абрек, нас много!

– Тебе повезло, Авак! Я продам правду, и ты поймешь, что это правда, и поймешь, почему это – правда! Но мне нужна уверенность, что я смогу уйти после сделки.

Авак Агавальянц подал знак своим. Один вышел, назад вернулся через минуту. Кивнул головой в сторону окна. Авак выглянул. Боевики Дашнакцутюн покинули проулок. Под окном второго этажа стояли двое абреков, держа в поводу своих коней и коня Селим-бека. Двое дашнаков с оружием встали у окна. Авак подозвал Селим-бека, дал ему выглянуть в окно.

– Называй имя и свою цену! Получишь деньги – окно будет открыто, а мы выйдем из комнаты.

– Цену я уже назвал – одна тысяча рублей. Я пришел за ними, и без них уйти не могу!

– Получи! – Агавальянц протянул Селим-беку кожаный кошель.

Абрек взвесил кошелек в руке, встряхнул его, услышал звон золота. Оскалился в улыбке.

– Слушай внимательно, дважды говорить не буду. Но пусть твои люди отойдут от окна и выйдут из комнаты.

Агавальянц подал знак. Окно было освобождено.

Селим-бек сунул кошелек за пазуху.

– В аманатах не только армяне… Там и русские, и осетины. Есть и мужчины, но в основном, красивые девушки. Этот товар в Персии и в Турции на вес золота. И не только неделю назад. И не только по Военной Грузинской дороге… Если тебе известно имя Кахраман – ищи его. Он мне никто. Похоже, кроме меня его ищут все! Аманатов гонят в Персию, в Тебриз. Там, в пещерах Кандована – невольничий рынок. Раз в две недели – торги. Покупатели приезжают даже из Каира и Хиндустана. Это все! Не ищи меня больше!

Одним прыжком Селим-бек вскочил на подоконник. Два ствола были направлены на Агавальянца. Мгновение, и он спрыгнул на мостовую.

Топот коней.

Метель.

– Господи помилуй! – только и смог воскликнуть Багатуров. – Носит же мать-земля такую мерзость. Ушел!

Невольные свидетели ожили, заговорили все одновременно:

– Снова грабить будет!

– Теперь Кахрамана предупредит!

– Ты что, Авак-джан, в самом деле ему тысячу рублей дал?!

Агавальянц не стал объясняться с уважаемым обществом. Подождал, когда уйдут Мкртычев и Багатуров. Мартирос Татунц вышел проводить гостей. Самвел Татунц и Авак Агавальянц остались одни.

Самвел Татунц не был бы купцом, если бы не повторил свой вопрос. В конечном счете, такие расходы должны лечь на четверых купцов поровну.

– Да, дал, – ответил Агавальянц. – Не было бы меня, вы бы ему больше отстегнули. Не стоит беспокоиться, Самвел. Селим-бек получил свои собственные деньги, вернее, деньги из его схрона. Мои федаины отследили его логово в горах Алагирского ущелья. В его отсутствие забрали все, что было в схроне, устроили в старой башне казачью засаду. Снег идет, следов видно не будет. Казаки злые, сегодня ночью его возьмут. Отданная Селим-беку тысяча – для них приз!

Агавальянц негромко хлопнул в ладоши. Вошел боевик, внес и поставил посреди комнаты тяжелую кожаную переметную суму. Вышел.

Агавальянц продолжил:

– Здесь деньги. Еще не считали. Передай на хранение в церковь. Возьми себе за труды, как сочтешь нужным. Пожертвуй не скупясь. Половина – собственность партии. Остальные – на выкуп. Поедем в Тавриз, будет нужно – и в Тегеран, и в Шираз… Будем искать наших, выкупать, возвращать на родину. Подумайте, кто из купцов пойдет вместе со мной, кто поможет совершить благое дело?!

*****

Документ № 33.

«ВЛАДИКАВКАЗ.

Владикавказ – главный город и крепость Терской области, расположен на обоих берегах реки Терека, на возвышенной равнине у подножья горы Иль, близ Дарьяльского ущелья, через которое прорывается Терек; лежит на высоте 2338 фут, под 43° 2' с. ш. и 44° 40' в. д. (от Гринвича); основан в 1784 г. на месте небольшого осетинского аула Капкай, для охранения Военно-Грузинской дороги, служащей единственным удобным путем в Закавказье. В 1863 году сделан областным городом. Осетины и до настоящего времени называют его Капкай, т. е. "Горные ворота"; черкесы – Терек-Кала (город на Тереке). Кроме военного значения, Владикавказ важен, как торговый пункт; товары, идущие из Закавказья, не минуют его, вследствие чего город быстро разрастается, население увеличивается... а в настоящее время оно доходит до 321/2 тыс.; состоит из смеси разных народностей: русских, осетин, чеченцев, ингушей, евреев, армян, казаков; немало встречается и переселенцев из России. Преобладающие народности: русские, армяне и евреи. Вероисповедания также разнообразны: православные, армяно-григориане, католики, протестанты, иудеи, мусульмане и другие, почему в городе, кроме православного собора и 5 православных церквей, находятся церкви и других исповеданий. В городе стоит более 12 тыс. войска и, кроме того, много казаков… Главная и лучшая часть города расположена на высоком правом берегу Терека, соединенном чугунным мостом с другой частью города, называемой Тенгинской слободой; последняя половина города –главным образом торгово-промышленная. В настоящее время Б. соединен с Ростовом Владикавказской жел. дорогой.

Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Энциклопедический словарь.

Издание 1890-1907.

*****

Документ № 34.

«… В настоящее время население Кавказа состоит из множества (до 100) небольших народов, различных между собою и видом, и языком, и верою. Самые значительные из них: грузины, армяне, черкесы, лезгины, чеченцы. Грузины… живут в долине по реке Куре и занимаются исключительно земледелием, скотоводством, возделыванием фруктовых садов и виноградников; к ним очень близки: имеретинцы, гурийцы и мингрельцы, все живущие в Кутаисской губернии. Армяне населяют долину реки Аракса; они очень трудолюбивы и любят заниматься преимущественно торговлей. Черкесы, кабардинцы, чеченцы, лезгины, известные под именем горцев, населяют горы, ущелья, овраги Кавказа. Это – воинственные народы, которые земледелием занимаются очень мало, а живут исключительно скотоводством; главное их богатство составляет крупный рогатый скот, бараны и овцы. Но самое любимое их животное – лошадь. Лошадь и оружие – для горца составляют все.

Завоевание Кавказа Россией началось давно. Русские постепенно, без большого труда, подвинулись к горам. Но дальше дело пошло труднее: каждую пядь земли пришлось брать с бою. Горы, ущелья и непроходимые леса загораживали дорогу нашим войскам. Между тем горцы поднялись почти поголовно на защиту родины; началась упорная 60-летняя война. Однако войска наши мало-по-малу подвигались все вперед, рубили в лесу просеки, строили крепости и все больше и больше теснили врага. В 1864 году все покоренные горцы вынуждены были наконец сдаться, и с тех пор весь Кавказ принадлежит России. Русские составляют ј всего населения Кавказа и живут разбросанно, главным образом в Предкавказье».

«ГЕОГРАФИЯ для народных и других низших училищ. С 27 планами и географическими картами, 43 типами народов и 29 другими различными рисунками. Составил Ф.Ф.Пуцыкович. Переработал Н.А.Запанков. Издание 28-е. С.-Петербург. Книгопечатня Шмидт, Звенигородская, 20. 1912».

*****

Документ № 35.

РАПОРТ

Окружного атамана Войсковому атаману о волнениях казаков

3-го Донского сводного полка.

7 декабря 1905 г.

14 ноября мобилизованный сводный из 19, 20, 21, 22, 23 и 24-ой отдельных второочередных сотен – полк окончательно был сформирован и передан назначенному командующим этим полком войсковому старшине Попову...

2 декабря в 9 часов вечера я получил от полицейского пристава хут. Фролова телеграмму такого содержания: «Казаки полка бунтуют, бьют станцию, отказываются грузиться», и в 11 часов вечера того же 2 декабря я выехал в хутор Фролов, куда и прибыли около 9 часов 3 декабря... Казаки заявили, что их хотели отправить, не отслуживши молебна, отправляют нести полицейскую службу - охранять помещиков и купцов, а их семьи - жены и дети, остаются без работников. Нести службу они желают на границе или где-либо в другом месте, но не в полиции. На все увещания мои исполнить свой долг - идти куда прикажут они упрямо твердили, что не хотят полицейской службы и не пойдут служить....

Генерал-майор Филинков

Старший адъютант подъесаул Попов

(ЦГВИА, ф. 4, л., оп. 74, д. 81).

*****

Документ № 36.

ВЫПИСКА

Из протокола областного правления об отказе казаков станицы Каменской нести полицейскую службу.

23 декабря 1905 г.

...После обнародования высочайшего манифеста от 17 октября сего года жалобы казаков перешли в ропот, и они стали нести службу небрежно и неохотно, причем еженедельно полицейскому приставу приходилось уговариватъ каждую смену казаков идти на службу. 20 же ноября казаки недельного караула под давлением станичного сбора вовсе отказались нести службу по ст. Каменской и не пошли на полицейские посты и, таким образом, станица осталась без полицейского надзора...

4 и 5 декабря окружной атаман сряду два раза был на станичном сборе, который в его присутствии наотрез отказал в назначении наряда казаков для полицейской службы и самые полицейские службы и самые полицейские посты закрыл, несмотря на его вразумление и разъяснение о неправильности их действия и грозящей ответственности, а также и о том, что в случае постановления на этот счет каких-либо приговоров, последние не могут иметь какой-либо законной силы впредь до рассмотрения их областным правлением, а до того недельные казаки обязаны нести полицейскую службу. Но станичный сбор категорически отказал в высылке казаков...

Старший помощник

войскового наказного атамана

генерал-лейтенант Греков

Советники: (5 подписей).

(ГАРО, ф. 301, оп. 8, д. 1833).

*****

Документ № 37.

Железнодорожная станция Моздок.

Рапорт

6 декабря 1906 года

Собравшиеся в буфете вокзала электротехник депо Федор Дмитриев, рабочий Лиздас, рабочий Князев, прапорщик Катаев Евгений Петрович в состоянии опьянения публично высказывались и зачитывали листовку РСДРП следующего содержания (прилагается ): – «Манифест 17-го октября не дарован царем, а вырван у него силой ценою крови народа, которая будет искуплена лишь тогда, когда голова царя с плечь его падет к ногам народа».

Филер наружного наблюдения Азаров Константин.

*****

Документ № 38.

РАСПИСКА

Раджаб Кара-оглы – 10 (десять) рублей,

Джаббар Валид-оглы – 15 (пятнадцать) рублей,

Получили 25 рублей из Областного управления за совершения смертной казни над абреками Селим-беком и Кахраман-ханом через повешение.

СЧЕТ

За исправление виселицы и окраску – 1 руб. 5коп.

За перевозку к месту казни и обратно – 1 руб. 40 коп.

На покупку веревок и мыла –70 коп.

За вырытие могилы и зарытие казненных – 1 руб.

Итого: 4 рубля 15 копеек.

За неграмотностью – отпечатки пальцев получивших деньги.

СПРАВКА

По получению денег Раджаб Кара-оглы и Джаббар Валид-оглы, молча, бросили деньги на пол полицейского участка и вышли. Учитывая сложное общее политическое и личное положение вышеупомянутых лиц, насильно вручать им эти деньги не стали. Деньги в сумме 29 рублей 15 копеек возвращены в кассу участка.

Пристав капитан полиции Иван Т. Вышегородцев.

*****

Кавказ. Военно-Грузинская дорога. Весна 1906 года.

Вахмистр Макар Ермолаевич Макаров, дважды удостоенный Знака Ордена Святого Георгия, – ветеран Терского казачьего войска. Макарова, старого пластуна, знают не только в его родном Первом Горско-Моздокском казачьем полку, он не менее известен, чем самые знаменитые кавказские имамы или абреки. Его слава добрая. Макаров в кунаках у десятка князей, алдаров и узденей по всему Прикавказью. Не раз бывало, только одно его появление унимало горлопанов, провокаторов, предотвращало готовый вспыхнуть межнациональный конфликт.

Четвертый год Макар Ермолаевич числится в запасе. Однако, пошел второй месяц, как призван на «лагерные сборы» в качестве почетного наставника молодых восемнадцатилетних казаков приготовительного разряда.

Со вчерашнего дня Макаров возглавляет учебный казачий разъезд по Военно-грузинской дороге на всем маршруте от Владикавказа до Тифлиса и обратно. Сто девяносто пять верст от Владикавказа до Тифлиса. Пять суток на весь наряд. По двенадцать часов в седле. Это режим, избранный для необстрелянного молодняка.

Макаров внимателен предельно. На нем великая ответственность за молодых казаков. То, что для строевых – повседневная норма, для молодых может случиться истинным испытанием.

Да, Военно-грузинская – не Александровский проспект. Конечно, в девятьсот седьмом – не то, что в восемьсот восьмидесятом, когда два всадника с трудом могли разминуться на этой тропе, которую можно было с большой натяжкой назвать дорогой. Но и сегодня эта дорога таит множество опасностей для путника. Еще часты камнепады, грозящие обвалами. Случайный камень сорвавшийся с кручи может напугать коня. Мгновение, и конь и всадник сорвутся в пропасть, в ледяные воды Терека, грохочущего в белопенной каменоломне Дарьяльского ущелья… Ливень может устроить на дороге такие промоины, что не преодолеть ни конному, ни пешему. Даже в жаркий август на Крестовом перевале можно попасть в снежную бурю. И не дай Бог, в ночь! Поутру иным путникам выпадет скорбная доля убирать с дороги застывший труп несчастного странника…

Нельзя сбросить со счетов и то, что этой единственной дорогой из южных пределов России в Грузию и Армению пользуются не только коммерсанты, государственные чиновники, трудовой люд, прочие благонамеренные лица, но и разбойники разного рода-племени от абреков одиночек, до отрядов «освободителей» всех цветов, мастей, флагов и партий.

Есть ли еще одна дорога, вдоль которой столетиями строились оборонительные сооружения – сторожевые башни, неприступные крепости?! По дороге не минуешь древнюю столицу Грузии Мцхету, средневековый православный грузинский монастырь и храм Джвари. Их отесанные камни полторы тысячи лет берегут своих обитателей от лихих людей!

Лихие люди от слова «лихо» – зло. Вот при встрече с ними и нужен острых взгляд, острый слух, острая шашка… А главное – острый ум, способный мгновенно осознать ситуацию, уяснить, что за противник на дороге, выявить возможность разойтись без боя. Именно в таких ситуациях само имя Макара Ермолаевича Макарова часто обеспечивало бескровное разрешение конфликта.

Рапорты и донесения Макарова, подаваемые им по команде, написанные его собственной рукой, штабные писари часто не могли читать без иронической улыбки – Макаров закончил всего два класса церковно-приходской школы. Но на переговоры с горцами, если таковые бывали, начальство в качестве переводчика обязательно приглашало Макарова, зачастую – негласно, в качестве присутствующего. Не всегда ученый офицер-переводчик знал цену интонациям, фольклорным выражениям и иносказаниям, просто жестам. Аварский, чеченский, лезгинский, осетинский… Макаров разговаривал с горцами, сам себе не отдавая отчет, как это у него получается. Просто – прожил жизнь на Кавказе!

На обратном пути одиннадцать всадников сделали часовой полуденный привал, выбрав стоянку недалеко от Казбеги. Село Казбеги в тылу, снежно ледяная громада горы Казбек по фронту сверкает на солнце так, что, не прикрыв глаза ладонью, и не полюбуешься на нее. Внизу, за дорогой грохочет Терек. Вахмистр Макаров у костра за миской гречневой каши в кругу молодых казаков. После каши – чай. К чаю вахмистр распорядился подать миску с мёдом. Хорошо! Жаль только, нет горячих осетинских лепешек.

На запах меда прилетел шершень. За ним – второй. Здоровые, красно-желто полосаты, размером в спичку. Такой жалом тяпнет – мало не покажется. Казаки, торопясь, хлебом подчищали медовую миску. Макарову пришла в голову мысль использовать возникшую ситуацию, для наглядной демонстрации особенности казачьей сабельной рубки.

Наряд выстроен в линию. Миска, благоухающая медом, брошена на безопасное расстояние перед строем. Вахмистр по стойке смирно за миской лицом к строю. Левая рука на ножнах. Правая опущена по лампасу.

Над миской появляется шершень. Молнией вылетела, сверкнув на солнце, шашка. Удар со свистом. Шашка вернулась в ножны. Шершень разрублен пополам! Второй шершень, второй удар. Тот же результат.

– Кто желает повторить урок? – вопрос Макарова к строю остался без ответа. Несколько секунд тишины. – Хорошо, начнем с правофлангового. На исходную позицию на упражнение по рубке марш!

Вышел правофланговый. В миске ползают уже два шершня, третий кружит, ищет местечко для посадки.

– Начинай самостоятельно.

Один удар, второй, третий… Безрезультатно.

– Встать в строй. Есть еще желающие? Нет? Наглядной демонстрацией закрепляю в ваших зеленых головах сей предмет.

Вахмистр Макаров играючи рассек в воздухе еще одного шершня.

– На сегодня хватит. Нужно и пожалеть Божью тварь. А вам урок. Не усвоите, инспекторскую по рубке не сдадите! Вольно. Курящим можно курить.

Вахмистр присел на теплый камень, достал кисет. Вкруг него тотчас расселись молодые. Они знали, теперь можно и поговорить. Вне строя, можно и без чина, по имени-отчеству.

– Дозвольте вопрос, Макар Ермолаевич? – правофланговый ничуть не смущен собственной неудачей в рубке шершней.

– Дозволяю, вопрошай!

– Мы вот между собой заспорили, зачем в клинках бороздки-долы прокованы? Одни говорят, для стока крови. Другие – для облегчения весу. А я сомневаюсь. Какое дело в бою – как из раны кровь пойдет? А насчет весу – золотником больше, золотником меньше… Если для прочности, так ребро было бы лучше, но как тогда рубить? Ребро помешает… Так и не решили.

– Гм… хороший вопрос. Я не кузнец, не оружейный мастер, те лучше бы ответили. Я одно знаю. Если в бою по ключице врезать, клинок в кости и застрять может. Был бы плоским – не извлечь. А долы площадь зажима уменьшают, вторым движением на себя клинок легко выйдет… Это казаку знать нужно. Дело наше такое. Не всем по душе. Не всем по силам! После похода, после боя казак месяц в храм не заходит, у крыльца молится, прощенья у Всевышнего просит… И никогда своими делами не бахвалится. Свои и так знают, а чужим и знать не обязательно!

– Еще спросить можно?

– Нужно, пока время есть, для того я с вами и гуляю по горам!

– Вот, в книгах исторических все про дуэли, про турниры пишут, поединки рыцарские. Все это там, в Англии, во Франции… А в России такие обычаи были?

– Глупые обычаи. С жиру все это, с дури господской. На Руси издревле на миру каждый вой свою цену имел и знал эту цену. Его цена его кровью и кровью врагов Руси оплачивалась. И без турниров знали свое место, и не оспаривали его. Царь Петр Алексеевич моду на дуэли в России смертной казнью изводил. А у казаков свои законы были. Убийцу товарища в могилу живым укладывали, на него гроб с убиенным товарищем ставили и засыпали землей обоих. Страшная и позорная смерть! Казаку делать нечего – учиться на шпагах драться. Фехтовальные розыгрыши, многоходовые атаки, защиты, контрзащиты... Фехтований развелось – французские, польские, венгерские – только голову морочить одними названиями! Ангард, туше! Кварта, квинта, терция! Мне доводилось видеть в парке Владикавказском спортивные дуэли господ спортсменов – и поляков, и немцев… Много форсу, театральщины. Зрелищность прежде всего! Публике нравится! Но, если каждый такой чемпион получал бы удары не легким защищенным оружием, он был бы весь в шрамах, а вернее – в первом же поединке – просто трупом! Казакам спорт ни к чему, только портить. По ногам рубить нельзя, колоть тоже нельзя, из-за спины нельзя! Треньк, звеньк! – клинком по клинку, только искры летят. Потом ими дрова пилить можно. А в жизни мне лишь раз пришлось отбить нацеленный в голову удар турецкого ятагана. Счастливый случай! В бою от удара уворотами, уклонениями уходить нужно. Как враг промахнулся, так в тот момент сам без головы остался! Казак быстротой своей силен. Шашка молнией должна быть. Враг ее клинка и увидеть не должен. Вот и весь разговор!

Макар Ермолаевич затянулся в последний раз, выпустил струйку дыма, двумя пальцами затушил окурок.

– Отдохнули, орёлики? По коням!

*****

Не успели отъехать от Казбеги как встретились с группой прохожих. Двенадцать женщин в черном, несколько подростков, две большие крытые грузинские двуосные арбы, шестеро мужчин, одетых бедно, как грузинские крестьяне. Остановились.

Вахмистр натянул повод. Подал знак правофланговому. Тот с пятью молодыми обошел группу, прикрыл группу с тыла.

К вахмистру подошел один из мужчин, протянул ему свернутую вчетверо бумагу:

– Здравствуйте, господин начальник! Мы беженцы из Алагира, из Ардона… здесь армяне, есть грузины, женщины, дети маленькие. На повозках сидят. От погромов уходим, дома сожгли, мужчин убили. Кто остался – в Армению под защиту католикоса уходят…

Макаров повертел в руках паспорт. Бумага ничего ему не говорила. Таких бумаг на Владикавказском базаре можно было купить за рубль десяток…

– Это ты что ли армянин? Давид Налбандян? Кому в уши воск льешь? Макарову?! Черкес, поди?

– Простите, господин, я из Тебриза, наш армянский с персидским акцентом, простите меня!

Вахмистр тронул коня, медленно объехал группу беженцев, внимательно присматриваясь к мужчинам. Не похоже было, что они с оружием… Приказал знаком казаку, что был рядом, обыскать мужчин. Оружия не было. Подъехал к крытой арбе, отодвинул полог. Прямо перед ним молодая женщина с оголенной грудью кормила ребенка. Вахмистр отшатнулся, смущенно крякнул. Вторая арба была полна детей… Совсем малыши и постарше, несколько подростков. Испуганные глаза. В руках у многих початки вареной кукурузы.

– Хорошо, проезжайте!

Беженцы пошли на юг, навстречу солнцу, в Армению. Вахмистр повел свой маленький отряд на север во Владикавказ. В этот день молодые казаки больше не услышали от него ни одного слова. Макаров, молча, нес в своем сердце чувство горечи, словно он сам был повинен в резне и пожарах, охвативших в этот страшный год всю Россию.

*****

Скорбный караван армянских вдов и детей миновал село Казбеги не останавливаясь. Редкие встречные старались не встречаться глазами с женщинами. Жестокий век родил и страшную поговорку: «Чужое горе, как чума… Свяжешься – заразишься». Время от времени кто-то из женщин начинал плакать и причитать, в ответ раздавался плач и из крытой арбы, в которой ехали дети.

– Святая Гаяне, помоги нам! Святой Георгий, помоги нам, покарай неверных! – во весь голос в слезах и рыданиях воззвала молодая женщина, сидевшая в крытой арбе с грудным младенцем на руках. – Лучше сгинуть в бурунах Терека, чем попасть в рабство к персам! Зачем только ты родился, сыночек мой, чтобы быть игрушкой в доме богатого бея?!

Ребенок заплакал, заплакали другие дети. Заплакали женщины, шедшие за арбой.

Сопровождавшие группу мужчины забеспокоились, в ход пошли кнуты.

В арбе вторая женщина прижала к своей груди голову плачущей:

– Нуне, дорогая, не плачь! Ты нас всех погубишь. Надо верить, надеяться… Во имя детей, для их спасения… Взорвут абреки арбу – все погибнут. Потерпим… Я верю, чувствую, что не вечно будет ночь, настанет и утро!

В арбу заглянул мужчина, назвавшийся казакам Давидом Налбандяном:

– Эй, вы! Не заткнетесь – подожгу порох! Всех в Терек сброшу! Успокойте детей, ведите себя тихо. Еще раз кто-нибудь подаст голос – буду по одному отрывать головы у ваших ублюдков!

Нуне обняла подругу, горячо зашептала ей в ухо:

– Ах, Шушаник, милая… Если бы не маленький. Бросилась бы на убийцу, своми зубами разорвала бы его горло!

Постепенно женщины успокоились. Черный караван продолжил свой путь. К вечеру, у входа в Дарьялское остановились, стали готовиться к ночлегу. Мужчины в стороне от дороги сложили из камней очаг, так, чтобы со стороны не было видно огня. Установили котел. Две женщины таскали воду, начали готовить пищу.

Старший из абреков обратился в пленницам:

– Эй, вы! Слушайте, не говорите, что не слышали! Ведите себя тихо. Доберемся до нужного места – будете свободны, за вас обещан выкуп. Если хоть одна из вас сбежит – будут убиты двое! Не наводите на грех. Сами во всем виноваты!

Спустилась ночь. Спали под открытым небом, греясь собственным теплом, прижимая к себе своих детей…

С первым лучом солнца женщин разбудило песнопение на армянском.

Шестеро давно не брившихся молодых мужчин без папах стояли на коленях лицом к восходящему солнцу, широко крестились, отбивали поклоны… Женщины поднимались, одна за другой принимали участие в утренней молитве. У всех на глазах были слезы, но ни одна из них не нарушила утреннюю молитву рыданием. После короткого завтрака караван отправился в дальнейший путь. Теперь его сопровождали другие мужчины, увешанные оружием. Двое – впереди и сзади на конях, четверо – пешим порядком. На четырех конях по очереди ехали по двое на коне уставшие женщины. Подростки шли пешком. Многих малышей матери несли на руках или вели за ручку. Устанут – посадят в арбу. Бочонок с порохом на глазах у всех был обезврежен и отправлен в воды Терека.

Нуне ехала на арбе. Она еще была очень слаба после преждевременных родов. Но маленький хорошо кушал и крепко спал, держась пальчиками за мамину грудь.

К Нуне подошла Шушаник, поцеловала подругу.

Нуне тихо ее спросила:

– А куда эти… турки, куда делись?

Шушаник улыбнулась:

– Нуне, милая… Не будь глупой, девочка. Куда нужно, туда и делись. Мы теперь под защитой настоящего воина. Его Авак зовут. Видишь – впереди на гнедом коне?!

ГЛАВА 13.

Тебриз – город цветущих персиков. Туфовые пещеры Кандована. Дядя Петрос – ювелир и меняла. Фирман Шах-ин-шаха Персии для армянского купца. Похищение из эндеруна Кто такие бахтиары.

Из дневника купца второй гильдии Самвела Татунца, «Описание пути из Владикавказа через Тифлис, Эчмиадзин и Джульфу по Персидским землям Курдистана – Атрпатакана, Мазандарана, Хорасана, Луристана, Бахтиарстана.. и прочим по городам Тебризу, Тегерану, Куму, Исфахану и иным, не столь значительным, в годы 1906-1907 от Рождества Христова».

Извлечение. Переведено с армянского и адаптировано к русскому языку.

Персия. Тебриз.

Древняя земля армян Атрпатакан.

Сегодня – провинция (остан) Восточный Азербайджан.

Март 1907 года.

Дорогой единокровный брат мой Мартирос! Я, владикавказский купец Самвел Татунц, сын тебризского купца Месропа Татунца и внук купца – нашего деда Ашота, пишу эти строки для памяти в дневнике, за полной невозможностью писать и отправлять тебе письма, ибо нет надежды, что они попадут в надежные руки и будут доставлены тебе в сохранности. С Божьей помощью и с благоволения Господа нашего Христа очень надеюсь, что придет добрый вечер, когда мы с тобой встретимся и отметим встречу за столом у домашнего очага в нашем родном Владикавказе в доме на проспекте имени государя императора Александра Первого!

Много придется вспомнить такого, что и помнить человеку не следовало бы, не то, что пережить…

Ну, о грустном не буду. Передавай мой привет всем нашим родным, поцелуй мою единственную дорогую дочь Каринку! Пусть не плачет. Скоро я вернусь, привезу ей из Персии целый короб подарков! Дай Бог!

Неделю назад исполнился год, как пришлось мне оставить родной дом и отправиться на поиски моей жены Гаянэ, украденной и проданной в рабство врагами рода человеческого, для кого слезы и кровь людских есть источник их личного обогащения и благоденствия.

О Тебризе особо писать нечего, ты этот город не хуже меня знаешь. В нем прошло наше детство. Там, по-прежнему, самые прекрасные в мире абрикосовые сады! Город чистый, опрятный, как никакой другой в Персии. Дома калёного красного кирпича, глинобитных мазанок не встретишь… Где-то здесь, на набережной реки Аджидай должен стоять и наш дом, в котором мы с тобой родились и выросли… Увы… Я здесь не для того, чтобы вспоминать наше розовое детство. Путь наш скорбный.

В Кандован, что в пятидесяти трех верстах к югу от Тебриза Авак ездил без меня. У него с тамошним вождем курдов Куба-ханом свои расчеты. Был интерес – курды совместно с дашнаками оборону от турков держали. Закончился интерес – курды в Кандоване невольничий рынок открыли, армянскими женщинами торговали. Но это в прошлом. Авак своими глазами видел – туфовые пещеры Кандована на склонах гор Саханда нашего интереса не содержат. Рынка нет. В холодных пещерах живут курды, их бараны и козы. Бедно живут. Голодают… Куба-хан сказал правду: торговли невольниками с Портой давно нет. Война без конца и края. Курды – то мирятся с турками, то режут их. На войне не платят, берут даром. Живой товар уходит в Восточную и Южную Персию. Мужчины – на рудники Исфахана, женщин раскупают кочевые племена – от туркмен Хорасана до бахтиаров Луристана...

Помнишь нашего Петроса, сына дяди Вартана?

Мне понадобилось пару российских билетов на персидское серебро обменять. В Персидском Ссудном Банке обобрали: за сто рублей содрали комиссию в двенадцать процентов! Пришлось искать частника. Так, случайно на Петроса вышел. Ювелирная лавка и мастерская. Два мастера за гроши батрачат. Маленькая кофейня – кофе, чай, кальян. Вином не торгует, шашлыков не предлагает. Завсегдатаи – уважаемые богатые люди – купцы, врачи, судейские, офицеры – и персы, и турки, и армяне… Это уже не просто кофейня – биржа! Гости дяди Петроса знают все городские и провинциальные новости раньше газетчиков: у кого прибавление в семействе, а у кого похороны, какой калым назначили за невесту и кто победит на воскресных скачках, почем рис в Исфахане и сколько стоит вино в Тифлисе, кто и за что сидит в городской тюрьме, сколько хлеба потребляет в сутки городской гарнизон… Тут и сделки совершаются, и дела делаются!

У дяди Петроса можно не только купить обручальные кольца и обменять рубли на туманы. Можно и кредит получить. Но, главное, Петрос Аракелян сумел наладить связи в армянских меняльно-кредитных деловых сферах по всей Персии и даже за ее пределами!

Посуди сам, насколько опасно везти по горным персидским дорогам казну с серебром и золотом (здесь казначейские билеты не в ходу), предназначенную на святое дело, рискуя потерять её при первой же встрече с отрядом «революционеров»!

Конечно, какие-то деньги на текущие расходы в карманах всегда держим. Но основная сумма теперь содержится в небольшом листе бумаги – именном переводном векселе, который выдал в Тебризе уважаемый Петрос Аракелян, и по которому в Исфагане выдаст сумму золотом всеми уважаемый Варастат Адамян! Даже, если вексель будет изъят принудительно, либо будет украден или потерян, по нему никто, кроме купца Самвела Татунца деньги получить не сможет. И стоит подобная гарантированная услуга всего полтора процента.

Природа не терпит пустоты. Слаборазвитая банковская система Персии сама порождает частный кредитно-меняльный промысел… Шариат осуждает ростовщичество. Но в Персии ростовщичество не преследуется и имеет разные формы кредитно-денежных отношений. Не дадут ссуду в Шах-ин-шахском Банке – можно обратиться к армянским менялам, можно прогуляться в еврейский квартал. Спрос обязательно рождает предложение.

Конечно, кому попало кредит не открывается. Петрос знает до медного динара цену каждому, уже получавшему кредит или только еще нуждающемуся в деньгах. Не знал – узнает! Рискует редко. И очень редко ошибается. В подвале Петроса не только стальные сейфы с деньгами. Не менее надежно он хранит и простые ученические тетради, в которые самым тщательным образом записывает все увиденное и услышанное, что может иметь отношение к делам денежным. Каких только имен здесь нет! Что только не скрывается за самыми невинными сделками, к примеру, такими, как покупка мешка молотого красного перца или строительство нового моста! К таким купчим обязательно присовокупляется пояснительная записка сверхмелким почерком: цена красного перца уплачена судьей за его любовные утехи в Истанбуле, а смытый весенним селем новый мост был построен только на бумаге, но его подрядчик-строитель сумел получить от немецкой страховой компании сумму в три раза превышающую сумму кредита!

В Персии нет воровства, но в большом почете обыкновенное надувательство. И не только на уровне уличного торговца.

Петроса надуть невозможно. Конечно, время от времени он терпит убытки. Но причинами таких убытков, не его глупость или беспечность. Причины более существенны: политика, стихийные бедствия, война…

Многому за десять дней успел у Петроса научиться. Вроде мы ровесники, вроде одно воспитание, одинаковое образование, а, выходит, мне очень многие знания недоступны были!

Вот, к примеру, цены на золото, обменный курс. Целая наука! Будешь знать – будешь богат.

Аракелян говорил:

– …одна из повседневных бед: безумная алчность правителей, что выражается в намеренном регулярном обесценивании собственной монеты из драгоценного металла.

«Кран» – самая распространенная персидская серебряная монета, имеющая хождение не только в Персии. Краны и туманы знали туркмены Закаспия еще до прихода туда русского рубля. В западном Афганистане используются по сей день. В восточной Турции ходят наряду со всеми от индийской рупии до голландских дукатов…

На одной стороне монеты герб, так называемый символ «Лев и Солнце», год чеканки арабской вязью, на той, что у меня в руках – 1320 год хиджры или 1903 год, на другой – арабеска – монограмма шаха, скорее всего – Мозаффар-аль-Дина, прочесть затрудняюсь. Десять кран равны одному туману, один кран – двадцати медным шахи. Петрос Аракелян оценивает кран приблизительно в тридцать российских копеек, но только кран выпуска текущего года. Дело в том, что в Персии сложилась порочная практика ежегодного «обновления» серебряной монеты. С наступлением новруза шах объявляет о новом выпуске крана, равного двадцати медным шахи. Но при этом объявляется и о том, что подати монетами выпуска прошлого года будут приниматься по курсу один кран – двадцать два шахи или более, а то и все сорок шахи. И такое падение курса крана бывало не раз, что приводило к массовым народным волнениям... Что в результате? Шахская казна пуста. Подати не собираются. Жалование ни чиновникам, ни фаррашам, ни армии не выплачивается. Всюду мздоимство. На дорогах – разбой!

Ладно, что говорить о Персии, ежели и в России такими методами не брезгают. Вот две золотые монеты в пять рублей 1896 года весом чистого золота один золотник 34,68 долей и вторая монета 1897 года таким же весом чистого золота, но уже в семь рублей пятьдесят копеек! Рубль чистого золота, но дешевле уже на треть! Сколько же золота на весь выпуск сэкономлено будет? Кто дефицит государственной денежной единицы оплатит? Кто на этом заработает?!

*****

Петрос газеты выписывает, биржевые сводки читает, казалось бы, кому в Тебризе какое дело, сколько в Берлине ведро керосина стоит?! А Петросу дело есть. Меня достал, пришлось ему владикавказские цены на товары первой необходимости на память расписать:

• Хлеб свежеиспеченный ситный = 3 руб. 60 коп пуд.

• Молоко ведро – 1 рубль.

• Рис фунт 12 коп = 30 коп. килограмм = 4 рубля 80 копеек пуд.

• Мука пшеничная фунт (0,4 кг) 8 коп. = 20 копеек килограмм = 3 руб 20 коп пуд.

• Гречневая крупа фунт (0,4 кг) 10 копеек = 25 копеек килограмм = 4 руб пуд.

• Сахар 12 копеек фунт = 30 коп. килограмм = 4 руб 80 коп пуд.

• Соль 2 копейки фунт = 5 копеек фунт = 80 коп пуд.

• Яйца куриные за 100 шт. - 1 руб. 60 коп.

• Курица - 45 коп.

• Гусь - 1 руб. 25 коп. - 1 руб. 75 коп.

• Овца 2-3 рубля.

• Корова 8-10 рублей.

• Лошадь 8-10 рублей.

Петрос выучил меня читать карту, рассчитывать маршрут не только самый короткий по расстоянию, но и самый экономный по стоимости, самый быстрый по времени, самый безопасный для жизни и поставленной цели. Начал спрашивать сколько верст от Джульфы до Тебриза, я и не вспомнил. А Петрос продолжает спрашивать, сколько верст в персидском фарасанге, в километрах, в английских милях! Я не выдержал, его спрашиваю, сам знает ли? Петрос без карты мне весь мой путь пройденный и путь предстоящий по городам и деревням пересказал. И не просто перечислил названия, но каждый отрезок пути в верстах и фарасангах назвал!

Фарасанг = 6,3 версты = 6,7 км;

Миля = 1.6093 км;

Верста = 1.0668 км;

1 км = 0.9374 версты = 0.6214 мили.

• Джульфа-Тебриз: 116 км = 72 мили = 17,3 фарасангов = 108,8 верст.

• Тебриз- Тегеран: 624 км = 387,4 мили = 93,1 фарасангов = 585,3 верст.

• Тегеран-Тебриз-Джульфа: 740 км = 460 миль = 110,4 фарасангов

• 15 караванных станций (примерно 50 км между станциями)

Расчет скорости движения верблюжьего каравана:

740 км / 4 км/час = 185 часов = 12 часов в сутки = 15 дней в пути = 49 км в сутки.

Расчет скорости движения верхового отряда переменным аллюром:

Скорость верхового отряда переменным аллюром – от быстрого шага на рысь – не может составлять более 7 км в час.

740 км / 7 км/час = 105 часов = 8 часов в сутки = 13 дней в пути = 56 км в сутки.

• Расстояние от Тегерана до Исфагана 450 км = 67 фарасангов = 422 версты.

Расчет скорости движения верблюжьего каравана:

450 км / 4 км/час = 112 часов = 12 часов в сутки = 9 дней в пути = 50 км в сутки.

Расчет скорости движения верхового отряда переменным аллюром:

Скорость верхового отряда переменным аллюром – от быстрого шага на рысь – не может составлять более 7 км в час.

450 км / 7 км/час = 64 часа = 8 часов в сутки = 8 дней в пути = 56 км в сутки.

• Исфаган – Шираз протяженностью 506 км = 75,5 фарасангов = 474,6 верст

Расчет скорости движения верблюжьего каравана:

506 км / 4 км/час = 126 часов = 12 часов в сутки = 10 дней в пути = 50 км в сутки = 47 верст в сутки.

Расчет скорости движения верхового отряда переменным аллюром:

Скорость верхового отряда переменным аллюром – от быстрого шага на рысь – не может составлять более 7 км в час.

506 км / 7 км/час = 72 часа = 8 часов в сутки = 9 дней в пути = 56 км в сутки 52,2 версты в сутки.

Вот с того дня дневник и веду. Записываю все, что может пригодиться в будущем нам…

Персия. Тегеран. Апрель 1907 года.

В Тегеране я пытался к письмам с просьбами о помощи в деле освобождения пленных за подписями Католикоса и Архиепископов добавить и Фирман самого Шах-ин-шаха с требованием освобождения пленных армян – подданных России.

Обращался к самому полковнику Владимиру Платоновичу Ляхову – Начальнику Персидской казачьей бригады, с которым был знаком еще по Владикавказу, по девятьсот пятому году. Как положено, с кавказским полным «уважением»! Пообедали, чаю попили, поговорили. Мне и было разъяснено, что в Персии нет закона о рабстве и работорговле, следовательно, и проблем с этим у персов нет. К шах-ин-шаху с такими вопросами положено обращаться на государственном уровне – через Министерство иностранных дел. И доказательства предъявлять по таким делам неоспоримые. Ну, на всякий случай Ляхов адъютанта вызвал, пошептался с ним. Через полчаса адъютант возвращается, приносит документ. Хорошая бумага, черной тушью текст на фарси, красная тяжелая сургучная печать на зеленом шелковом шнурке. В шахской канцелярии успели снять копию с Фирмана шах-ин-шаха о запрете работорговли от 12 июня 1848 года. Правда, Фирман был написан по требованию английского консула и только запрещал принимать чернокожих рабов с судов в Персидском заливе! Но мне и этот документ пригодился. Кто его смел читать?!

Беда в другом.

Как придти к хозяину рудника или вождю кочевого племени с требованием возвратить рабу свободу? Кто сегодня на рабов купчии пишет? Сделки просто совершаются, людей продают, как баранов. Признает хозяин факт рабовладения – потом проблемы начнутся. Всегда есть риск, что, в крайнем случае, пленников просто уничтожат. Приходится работать тоньше, без нажима… А это всегда расходы.

Гроссбух веду, до копеечки все расходы учитываю.

Авак свои расходы и приходы сам подсчитывает. У него особая прошитая книжка с печатью Католикоса, куда вносит и приходы, и расходы. По договоренности половина прихода от жертвователей уходит на нужды Дашнакцутюн. Сам понимаешь, сегодня жертвователей днем с огнем искать нужно. Горя больше, чем лишних денег.

У Агавальянца для любых переговоров два аргумента – наган и шашка. Иногда с ним трудно, но чаще – без него – невозможно!

В самом Тегеране удалось вызволить из плена двух невольниц – молодых очень красивых армянских женщин. Дело было так…

Тегеран, правда, не Стамбул, с его французскими кафешантанами, но и не Самарканд, где женщина без паранджи рискует быть побитой камнями на базарной площади. При желании мужчина, любитель легкой добычи, без труда найдет себе женщину на вечер или на всю ночь по своему кошельку. Эти женщины состоят на учете в полиции и платят налог. Их легко узнать по более яркой, не обязательно черной, более свободной одежде-чадуру, по белоснежному рубенду, позволяющему видеть не только шелковую сетку на лице, но и сами глаза, черные, наведенные сурьмой брови… Они не стесняются первыми начать разговор с незнакомыми мужчинами. Правда, эти фразы всегда нейтральны, они ничего не значат, кроме одного – с ними можно завязать диалог, не опасаясь быть обвиненным в приставании к порядочным женщинам. Неуверенный в себе мужчина может быть поощрен на несколько мгновений откинутым покрывалом, что позволит увидеть улыбку женщины, ее ярко накрашенные губы…

Вот такую женщину я и встретил в крытой галерее Большого Тегеранского базара. Пытаясь с ней разминуться, я посторонился, но столкнулся с носильщиком пряностей, подскользнулся и чуть не упал. Моя растерянность была явной.

Зато женщина не смутилась. Она заговорила со мной и в три-четыре фразы успела наобещать мне райское наслаждение с гуриями неземной красоты. Конечно, она была профессиональной сводницей.

Я молча повернулся к ней спиной и хотел уйти.

Но она мне в спину задала вопрос на нашем языке: «Армянок ищете, господин?».

Пришлось вернуться.

Женщина поклонилась, не глядя мне в лицо, сказала: «Прошу простить, но я не то, что вы обо мне подумали. Я – мутриба-ханум, певица в хороших домах, меня зовут Айдана». Я не стал представляться. Мы пошли по Большому базару. Я пришел в себя и больше не стеснялся ее компании. На базаре народ глазеет на товары, а не друг на друга. Она говорила, я слушал. Конечно, мутриба-ханум, в сущности, исполняла роль сводницы. Но эта роль была не совсем обычной. Мутриба не предлагала на утеху женщин за плату. Она подыскивала одинокого приличного мужчину в качестве «доуле» – друга ханум-хозяйки из богатого дома. Никаких денег! Ханум сама обеспечит своего друга, она денег не считает! Ханум красивая женщина на любой вкус. Ей сорок лет, у нее пышные формы, белое тело, белые зубы, от нее хорошо пахнет! Она хозяйка дома – законная первая жена важного чиновника. Её муж по делам самого «царя царей» ездит по всему миру, с «ференгами» на их языке говорит, подарки из шахр-Париж привозит, денег дарит ханум шкатулками! Одно плохо: в доме нет детей. Своих жен докторами-хакимами замучил, а в зеркало посмотреть не хочет. Беда в нем, а не в женщинах! Не нужно свою силу на женщин у ференгов тратить! Есть в доме и наложницы – «сигэ» – молодые женщины – стройные, как лани, нежные, как ласточки – от семнадцати до двадцати семи лет. Ни одна не беременеет, пожалуйста! Среди них две армянки. Еще не объезженные. Хозяин в Астрабаде в альчики выиграл, в «джа». Теперь хочет на армянке официально жениться. Только не решил, на какой. Хозяйке разводом грозит. Старого евнуха прогнал. Молодого из Александрии привез. Детей в доме нет, вот женщины и сходят с ума, каждая по-своему… Если хозяйка забеременеет – все в доме наладится. А если родит мальчика – подарит своему «доуле» мешок серебра в его вес!

Я своим ушам не верил.

Как?! В богатом сытном доме, со слугами и служанками, с евнухами и охранниками? Человек могущественный со своим гаремом-эндеруном разобраться не может?! Может ли такое быть в принципе?

Мне в ответ – именно в таких домах так и бывает. За деньги не купить ни любовь, ни уважение. Если девочку насильно выдадут замуж, она своего мужа никогда любить не будет, а отвращение с годами превращается в ненависть. С евнухом – та же история. Кому интересно охранять добро, которым при всем желании невозможно воспользоваться, и которым сам хозяин пренебрегает. Невозможно даже предположить, что евнух может питать к хозяину, купившему его, как собаку, чувства верности. Евнух начинает зарабатывать деньги на товаре, который сам и охраняет. Евнухи во всем мире – очень богатые люди!

Я за предложение поблагодарил, спрашиваю, не отдаст ли хозяин армянок за выкуп, с целью возвращения их на родину. Пообещал своднице десять рублей золотом за посредничество.

Она как-то странно на меня взглянула, замолчала. Мы шли по базару, она думала. Потом и говорит, хозяин, мол, не отдаст армянок, влюблен. Потому и в доме непорядок. Первая жена – ханум – не сегодня-завтра на улице окажется, мечтает от армянок избавиться. Мутриба пообещала переговорить с ханум Ясмин-Аббас. Назначила мне встречу на следующий день.

Авак нашу встречу одобрил. На следующий день мы уже вдвоем встретились с мутриба-ханум.

Мутриба-ханум пришла не одна. Вместе с ней в беседе приняла участие женщина, одетая в совершенно черный чадур. Её лицо напрочь закрыто черной паранджой из конского волоса, черные шальвары заправлены в черные джорабы и только туфли без задников были из дорогого красного сафьяна. За время всей нашей беседы женщина в черном не произнесла ни единого слова, но мы поняли, что она и является самой ханум Ясмин-Аббас.

Мутриба-ханум изложила условия похищения девушек-армянок. Предупредила, что за нарушением условий могут последовать очень неприятные события, которые добром для всех присутствующих не закончатся. Мы были готовы слушать.

Организацию похищения в самом доме женщины брали на себя. Она была достаточно проста. С армянок уже получено согласие на побег во избежание ненужного сопротивления в последний момент. Ближе к ночи они будут переодеты в дорожную неброскую одежду персидских женщин, у каждой будет сума с запасом продуктов на несколько дней и деньги. Проблем ни с молодым евнухом, ни с гулямами-охранниками тоже не будет. Евнух из Александрии оказался заядлым гашишеедом. Он по собственному почину попросил мутриба-ханум принести ему хорошего пешаварского гашиша, дал денег. После полуночи евнух укурится до полной невменяемости. С гулямами тоже не будет хлопот. Им будет приготовлен царский ужин с щербетом на маковом молоке! Ни ворота, ни калитка, которые находятся в ведении охраны, открываться не будут. Самого хозяина Аббас-бека в городе нет. Девушек выпустит с парадного крыльца лично ханум Ясмин-Аббас. У нее в тайном месте свой ключ. Год назад его по слепку с серебряной обёртки от шоколада «Жорж Борман» за десять кран сделал бродячий кузнец-цыган. Замок смазан. Второй ключ есть только у самого господина Аббас-бека. Пропажа может обнаружиться не ранее обеда следующего дня. Главный виновный побега – александрийский евнух. Он и ответит перед хозяином!

Далее – дело мужчин.

План нам понравился. Авак внес только одно уточнение: – Ночное передвижение по городу небезопасно, а пройти заставы на выходе из города незаметно невозможно. Ночные дозоры несут и фарраши, и гулямы у богатых домов. Хуже всего – нечаянная встреча с казаками Персидской бригады. С первым лучом солнца все ночные дозоры уходят спать. В этот час спят и собаки, и полицейские, и несчастные больные сердцем. Народ на улицах еще не появился, и никто просто не увидит и не услышит спокойный стук копыт и скрип колес закрытого экипажа. Проедем город, минуем заставу, через пару верст пересядем на коней, расплатимся с извозчиком, отправим коляску назад в город.

Задали женщинам вопрос: сколько мы должны заплатить за девушек? Вместо ответа мутриба-ханум достала из-под чадура кожаный мешочек: «Здесь пятьсот кран. Мы не продаём девушек. Мы нанимаем вас, чтобы освободиться от них. Договор хорош, когда он оплачен, и оплачен авансом!». Я взял мешок, в ответ протянул мутриба-ханум золотую русскую монету – десять рублей. Она поняла, качнула в знак благодарности головой, взяла монету. Нам осталось только проститься.

*****

Господи помилуй! Знать бы наперёд, чем обернется для всех нас следующее утро…

Сначала было все по плану.

С первым лучом солнца парадная дверь богатого дома Аббас-бека, что за площадью Таджриш рядом с дворцом Саад Абад, отворилась без скрипа и выпустила на брусчатку площади две безликие женские фигуры, укутанные в одинаковые видавшие виды коричневые чадуры и паранджи. С их появлением с противоположной стороны площади в сторону дома, не спеша, направилась крытая извозчичья коляска, запряженная двумя гнедыми лошадками. Женщины направились к коляске.

В этот момент сквозняк, возникший в доме при открытом парадном, захлопнул раскрытое с вечера окно в помещении, где спал евнух. Рамой окна была сбита с подоконника на каменный пол пиала. Звон разлетевшегося в осколки фарфора разбудил евнуха. Боль в раздутом мочевом пузыре заставила его выскочить во двор, где он и присел в газоне за розовым кустом. Сквозь фигурную кованую решётку ворот хорошо просматривалась вся площадь Таджриш. Каково же было удивление евнуха, когда у ворот остановился извозчик, и две женщины в коричневых чадурах поднялись в экипаж. Евнух натянул шальвары и подошел к воротам. Одна из женщин, увидев за решеткой ворот опухшее от гашишного похмелья лицо евнуха, заторопилась, оступилась и негромко вскрикнула. Этого оказалось достаточно, чтобы евнух узнал голос женщины, вверенной его попечению. С громким воплем евнух начал трясти решетки ворот, потом калитки. Сбегал в дом, попытался поднять гулямов. Тщетно. Вернулся к калитке, снял с собственной шеи ключ, отпер калитку и выскочил на площадь. Кинулся вослед коляски, продолжая тонким визгливым, как зурна, голосом проклинать похитителей. Евнух так и не увидел всадника, догнавшего и подмявшего его на брусчатку площади копытами своего коня.

На вопли евнуха из ворот дворца Саад-Абад выскочили вооруженные гулямы, но они уже не могли ничего видеть, кроме нечастного хранителя, проворонившего вверенное ему сокровище, распростертого на холодных камнях площади, зажавшего в окровавленной ладони ключ от калитки усадьбы Аббас-бека…

Извозчик и сопровождавший фаэтон верховой благополучно достигли западной городской заставы Тегерана по дороге на Казвин-Тебриз. Сонный стражник отпер и развел створы невысоких, чисто символических ворот. Получил свою мзду в один серебряный кран и, собравшись было вернуться в сторожку, обратил внимание на лошадей выезжающих из города. Лошади были в мыле. Стражник оглянулся – из города к заставе спешил конный отряд Персидских казаков. Попытался потянуть на себя цепь створок, закрыть ворота, но получил удар нагайкой по голове. Упал без чувств. Фаэтон и всадник рванули по дороге на Казвин во весь опор.

Подскакавший отряд спешился. Офицер поймал брошенную ему рядовым казаком винтовку Бердана, прицелился, выстрелил в спину удалявшегося всадника. Несколько секунд, не дыша, всматривался в свою цель, ожидая падения всадника. Нет, и всадник, и фаэтон ушли за дорожный поворот и исчезли из виду. Отряд не стал их преследовать.

На четвертой версте от города фаэтон ждали три всадника с тремя запасными оседланными и взнузданными конями. Девушки покинули фаэтон. Извозчик получил серебром свою плату и неторопливо затрусил на север, в родной Энзели. Всадники в четыре руки осторожно сняли с коня, уже храпевшего от бешеной скачки, раненого Авака. Его бешмет был в крови. Пуля пробила правую лопатку и, разворотив плоть, вышла у ключицы.

Через час Авак умер.

Мир его праху. До конца дней своих вызволенные им из рабства будут просить Господа о прощении его вольных и невольных грехов!

*****

Персия. Провинция Кум.

По дороге из Кума в Исфахан. Апрель 1907 года.

Пишу и плачу, словно потерял родного брата. Господи, помилуй раба своего Авака Агавальянца!

Как теперь все будет?

Сегодня у меня охрана, как у эмира Бухары или русского консула из Мешхеда – казаки Персидской казачьей бригады. Спасибо полковнику Ляхову. Владимиру Платоновичу мы жизнями своими еще по девятьсот пятому году в Северной Осетии обязаны. Вот и в Тегеране наша дружба пригодилась.

Еду в коляске. Я к верховой езде абсолютно не пригоден. Поясницу ломит даже в рессорном экипаже на дутиках. Купил дешево, с аукциона. Закончу дела – продам где-нибудь в Джульфе. Коней не покупал, взял в аренду за двести кран от Тегерана до Исфахана. На обратном пути сдам хозяину караван-сарая в Тегеране.

Мои сопровождающие – едущий в отпуск в Шираз молодой сын вождя племени бахтиаров Джемшид-хан, подъесаул со своими тремя нукерами. Все с оружием. Вид грозный. Убьют, не задумываясь, только за недобрый взгляд. Но, по молодости еще веселые. Что-то лопочут, смеются. В дороге наш аллюр их не устраивает, конвой фаэтона им не по душе. Время от времени срываются, ускачут вдаль, начнут шашками кустарник крушить или по диким голубям стрелять. Потом вернутся, спорят, кто из них лучший. Это между собой, между рядовыми. До Джемшида им ни по рубке, ни по стрельбе, ни по выездке не дотянуться. Настоящий воин, хоть ему всего двадцать лет.

Без этого конвоя на большой дороге в Персии делать нечего. Были уже случаи – и туркмены на дорогу выходили, и курды, и родственные нашим бахтиарам луры. Постоят, посмотрят, пощелкают затворами винтовок и уходят. Никто связываться не хочет. Всем нужна добыча легкая и жирная. Хоть и обязал Ляхов своих персидских казаков довезти меня до Исфахана живым и здоровым, не взимая с меня платы, но их услуга мне, конечно денег стоит. Однако, к нам еще в Тегеране начали присоединяться и купцы, и иные деловые люди, даже суфийский дервиш на своем осле едет, веселые песни поет, на ночевках фокусы показывает, огонь глотает…

Так и получилось, что меня теперь «караван-баши» величают. Деньги за участие в караване платят. Делюсь с Джемшидом. Он местный, все караван-сараи знает, все места стоянок в диких местах, все родники, все колодцы…

Теперь и я знаю, дневник веду…

Джемшид оказался хорошим собеседником. Его юные лета еще никак не сказались на умении держать язык за зубами. Иногда он садился со мною рядом в коляску и засыпал меня вопросами на самые разные темы. Его пытливый юношеский ум требовал пищи:

– а почему у радуги семь цветов?

– а почему у мулов жеребят не бывает?

– а почему железный пароход не тонет?

– а почему…

Я рассказывал ему многое из того, что знают в России еще в детском возрасте. Джемшида интересовало буквально все, но более дугого – история войн, военного искусства и оружия, обычаи европейских народов, тайны дворцовых интриг и переворотов… Однажды, у костра мы проговорили всю ночь. Я начал пересказывать Джемшиду историю русского царя Петра Великого, но не смог, подобно Шехерезаде, вовремя остановиться, чтобы продолжить речи на следующем бивуаке… Джемшид слушал раскрыв рот… Все утро, уже в пути, был молчалив и задумчив, а потом довольно резко заявил, что знает русских, только тех, кого видел сам – офицеров своего полка, уважает и даже побаивается своего начальника – полковника Ляхова. Но очень не любит «ференгов» – англичан и немцев! Англичан, это мне было понятно, у англичан свои дела на побережье Персидского залива. От любви местного населения «ференги» не страдают. Полное презрение к туземцам возвращается к ним ненавистью! А откуда Джемшид знает немцев? Ответил уклончиво – сам, мол, увидишь… Потом спросил меня, какой подарок я хотел бы получить от него. Я сказал первое, что уже много времени занимало мой ум – хорошую карту дорог Персии, чтобы не заблудиться! Джемшид наморщил лоб, потер переносицу и промолчал.

*****

Персия. Провинция (остан) Ирак-и-Аджеми.

Исфахан. Суббота 21 апреля 1907 года.

Эту страницу своего дневника пишу в день страстной субботы накануне Светлого Христова Воскресения. С Божьей помощью достиг я города Исфахана. Остановился в армянском квартале на правом берегу реки Зайендеруд, который называется Новая Джульфа или Нор Джуга на фарси, в память об армянском городе на границе Российской империи с Персией, откуда началось мое скорбное путешествие по этой стране.

Письма, врученные мне Католикосом Армянской Апостольской Церкви Мкртичем Хримяном, Местоблюстителем католикоса всех армян архиепископом Геворгом Суренянцем и главой армянской епархии Атрпатакана в Тебризе епископом Карапетом Тер-Мкртчяном, были мною переданы из рук в руки Его святейшеству Исфаханскому архиепископу Южного Ирана и Индии, хорошо принявшего меня, удостоившего меня исповеди и причащения.

Поселили меня в отдельной келье в странноприимном доме мужского монастыря Аменапркич, и это при том, что многие весьма богатые и достойные армяне не смогли при всем радушии местных единоверцев найти себе ночлег под надежным кровом – столько паломников съехалось сюда на Пасху!

Вот, уже звонят колокола ко всенощной пасхальной литургии. Как приятно услышать христианский колокольный храмовый звон в самом сердце Азии! В Тебризе колокольного звона не услышать. И хоть храмы не закрыты, но не всякий год на их куполах увидишь кресты. От смуты к смуте, от погромов к резне… Большое мужество нужно иметь, чтобы остаться верным вере отцов наших…

Дорогой брат! Заканчиваю и закрываю эту страничку. Иду в храм – Ванк – Собор всех святых. Завтра – надеюсь, «завтра» наступит! – продолжу свой рассказ…

*****

Исфахан. Воскресенье 22 апреля 1907 года.

Брат мой! Вот и наступил светлый праздник! Говорю тебе:

– ;;;;;;; ;;;;;; ; ;;;;;;;!

– Христос воскрес из мертвых!

И слышу от тебя ответ:

– ;;;;;;; ; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;!

– Благословенно Христово воскрешенье!

Прими и передай всем нашим родным мои поздравления с праздником и добрые пожелания. Поцелуй за меня мою кровиночку – дорогую Каринку.

*****

За прошедший год нам удалось с Божьей помощью выкупить из рабства и плена двадцать одну женщину и восемь мужчин, в основном – из купцов или землевладельцев, то есть, в прошлом людей состоятельных, которых в плену держали с надеждой получить выкуп. Из женщин молодых и красивых – только двое, это особый очень редкий случай. В основном, такие женщины сразу попадают в руки вождей кочевых племен, где их обращают в свою веру и совершают обряд бракосочетания. Больше этих женщин никто из мира не увидит и не услышит… Печально это. С теми, кого нам удалось выкупить, велись долгие беседы с целью установить поименный список несчастных, возможные места их сегодняшнего заключения. Ни никто из них, к сожалению, не смог ничего рассказать мне о моей дорогой Гаяне! Господи помилуй всех нас! Но надежда есть. Не только мы с Аваком занимаемся возвращением пленников в родные места. Слава Богу, Армянская Апостольская Церковь во все века собирала средства и не жалела средств на выкуп своих соотечественников. Мы уже не раз встречались и с мирянами, и с монахами, кто добровольно и бескорыстно несет это бремя…

В Исфагане имею целью завести знакомства в среде лиц, имеющих отношение к медным и свинцовым рудникам. Крепких и сильных мужчин, попавших в рабство, в основном загоняют в подземные штольни…

*****

Брат мой! Дорогой Мартирос!

Перечитал свой Дневник. Конечно, я не смог описать в нем и тысячной доли того, что я видел. А так хочется поделиться с тобой моими впечатления, моими мыслями о многом, о чем раньше и не задумывался. Пожалуй, для нас с тобой, как для купцов будут иметь цену деловые записи, такие как:

– расчет времени поездки между городами различными видами транспорта – от конной почты до перевозки грузов на волах или верблюжьими караванами;

– цены на товары;

– курсы монет и ценных бумаг;

– новости политического характера, ведь любое деловое сотрудничество может рухнуть при войнах, народных волнениях, смене должностных лиц, имеющих полномочия разрешать, запрещать, распределять;

– климатические, географические, этнографические, религиозные особенности местностей и народов населяющих их, в которых и с которыми предполагается деловое сотрудничество, вложение капитала;

– конкретные лица, с которыми предполагается сотрудничество – сведения о жизни, о родственных и деловых связях, образовании, пристрастиях, достоинствах, недостатках, пороках…

Ну, прочтешь дальше сам, это тема деловая.

Круг знакомств, который у меня волей-неволей складывается в Персии, уже сегодня может стать основой доброй и в большой степени надежной и почти безопасной торговли. Круг этот должен и будет расширяться. Надежные энергичные люди составят его прочную основу. Ненадежные – отсеются…

Персия отчаянно нуждается в российских товарах. Английские товары вдвое, а чаще – втрое дороже российских. Но этот рынок стоит того, чтобы за него бороться. Персия способна дать России дешевые продукты, в первую очередь рис, хлопок, чай, табак, сахар, редкие металлы, такие как цинк, свинец, олово, даже медь. Разумное вложение капиталов позволит ставить металлургические заводы, мельницы, гидроэлектростанции на горных реках… А главное – Персия может стать прямым путем из России через Кавказ или Закаспий к Индийскому океану.

Оцени мою мысль! Истамбул может оказаться не у дел! Зачем нам Турция? Турция будет в стороне...

Нам с тобой уже не получить нужного образования, но кто нам мешает нанимать образованных дипломированных специалистов? Понимаешь?

Пишу, читаю и перечитываю… Больно сухи строки мои. Каринка подрастет и читать не захочет. Будто и не видел я красивой природы и ярких городов. Постараюсь, хоть вкратце что-то изобразить и на эту тему.

Про Тебриз уже писал. Про Тегеран тоже.

Могу сказать, что все персидские города построены так, будто за все века не нашлось архитектора или владыки, который сумел бы выстроить город, подобный Риму или Санкт-Петербургу… Все города – это хаос построек. Тут прекрасный дворец, там дворец еще прекраснее, еще дворец, еще дворец… Дворец с золотыми кровлями, дворец с сорока колоннами, дворец с зеркальными стенами (которых никто, кроме малого круга избранных – не увидит!), дворец пятый, десятый, сотый. Потом храмы: мусульманские (говорят, самые красивые в мире!), христианские армянской церкви, зороастрийские, даже синагоги – всё есть, во всех городах. Минареты, купола, колокольни… Все красиво, все глаз радует, все отделано руками выдающихся мастеров, изразцы бирюзовые с арабесками и без арабесков, настенная живопись и чудотворные иконы, удивительной красоты сады и цветники, фонтаны и хаузы полные отражающегося в них вечно голубого неба! Базары крытые, но светлые, в жару прохладные, богатые, всеми чудесами света полные! Чуден край – Персия! Одно плохо: человек, во дворец не вхожий – дворца не увидит, фонтанов не оценит, в садах не отдохнет. Его удел – караван-сарай, грязный ковер на земляном полу и нечистая вода из городской пересыхающей реки… Улицы узки, их переплетение хаотично, канавы полны нечистот. Сотни тысяч домов построены из саманных необожённых кирпичей, в стенах которых нет выходящих на улицу ни балконов, ни даже окон. По такой улице можно идти версту за верстой, и она так и не будет иметь своего лица. Свернешь на вторую, на третью, на десятую – все они, как родные серо-жёлтые сёстры… Наш Владикавказ не променял бы ни на один, самый знаменитый, город Персии!

О природе напишу и того меньше. Кто бывал на Кавказе и в Закаспии, того природой Персии не удивить. Природа не город, это творение самого Всевышнего. Она всегда величава и прекрасна! Персия – страна, в основном, горная. Но есть в ней и пустыня не на один день караванного пути. Люди избегают ее.

Часто, в конце дневного пути, останавливаясь на ночлег, я смотрел и не мог оторваться от самого прекрасного зрелища – заката солнца за дальние или ближние горы. Слушал рев водопада или шум бурунов безымянной речки, каких в Персии тысячи. Вспоминал наш Владикавказ, наш Терек, наш дом на Александровском проспекте. И слезы были на моих щеках!

*****

Если уж что-то доброе и останется в памяти о моем путешествии, так это Ванк – Собор всех святых в армянском квартале Новая Джульфа, что в Исфахане!

Господь впервые привел меня к порогу Ванка в светлый день Сурб Затик – Празднования Святой Пасхи. Нет праздника для армянского народа, для прихожанина Армянской Апостольской Церкви более любимого, прославляющего избавление через Христа Спасителя всего человечества от рабства врага рода человеческого и дарование людям жизни и вечного блаженства.

Высокая кирпичная стена вокруг собора и его построек вот уже много столетий бережет это архитектурное святое чудо. Колокольный звон здесь не преследуется. Кроме колоколов колокольня имеет еще и часы, единственные такого рода во всем Исфахане! Со дня первого освящения собора миновало триста сорок три года. В Новой Джульфе двенадцать христианских храмов, но только Ванк среди них, как роза среди ромашек. Стены его величественны в своих размерах, фрескам, украшающим эти стены – нет в мире равных, разве что с ними могут поспорить только фрески Собора Святого Петра в Риме! Весь Собор изнутри расписан сценами из Святого Евангелия – от рождения младенца Христа до его Воскрешения. Неграмотный человек, а в армянском сообществе такие – редкость, и то по этим изображениям не только познает Евангелие, но и проникнется его духом. Сцены фресок отделены друг от друга орнаментами из растений и цветов на золотом фоне – цвет небесных сфер…

После праздничной литургии, исповеди и святого причастия в просторной трапезной странноприимного дома монастыря был накрыт богатый стол с традиционными для Армении пасхальными блюдами. Как давно я не пробовал армянских домашних лакомств – гата, плов с курагой, черносливом и изюмом, пасхальную горячую рыбу, кутап – фасоль в тесте с жареным луком. И конечно, крашеные в алый цвет пасхальные яйца!

После кубка монастырского красного вина – впервые за год! – застольные армянские песни. Как не порадоваться родному празднику, как не огорчиться тому, что нет рядом твоих близких!

После трапезы я возвращался в свою келью. Меня догнал незнакомый монах. Поклонившись, сказал: «Господин! Вас у ворот какой-то бахтиар спрашивает. Говорит – ваш друг».

Действительно, за монастырскими воротами меня поджидал с конем в поводу спешившийся Джемшид-хан. Мы поздоровались. Джемшид вежливо поздравил меня с Пасхой и осведомился, не желаю ли я присутствовать на бахтиарском празднике, который устраивает его отец, глава племени, в честь рождения своего самого младшего одиннадцатого сына. Джемшид гарантировал мою безопасность. Я согласился. Спросил Джемшида, какой подарок будет уместен при знакомстве. Джемшид только рассмеялся в ответ и похлопал меня по плечу. Наклонившись к моему уху, шепнул: «Только ничему не удивляйся. У нас чтут и исламский закон, и свои очень древние обычаи». Засмеялся во весь рот, сверкая белоснежными зубами. Снова наклонился ко мне: «Много купцов будет. Даже из Хиндустана. Будут невольников смотреть. Может, и ты кого-нибудь купишь, если армяне будут!». И снова засмеялся.

Эту ночь я почти не спал. Молился. Просил Всевышнего дать мне силы на завтрашний день

Чуть свет я был за воротами. Часы на колокольне пробили шесть. Мой возница подогнал фаэтон. Коляска была вымыта, кони вычищены. Я наградил кучера серебряным пятикрановиком. Через минуту прискакал Джемшид со своими нукерами. Мы тронулись.

Бахтиары кочевое племя. На горных склонах и равнинах южного Ирана в провинции Луристан они выпасают свои стада коз и овец, сосуществуя с персами, лурами, хуси и курдами. Горный бахтиарский хребет Загрос в двести пятьдесят фарасангов с навечно убеленной снегами вершиной Алиджук, высокогорные долины Зард Кух – их родина, страна предков. Горный хребет хороший природный барьер для иных племен, но самих бахтиар в Персии можно встретить где угодно. По самой его внешности бахтиара ни с кем не спутаешь. Как правило, мужчины этого народа высоки ростом, физически хорошо развиты, смуглы и черноволосы. Сказать про этих кочевников, что все они пастухи – солгать. Это природные воины. Бахтиара нельзя представить без кремнёвого мультука или современной винтовки. Старики еще не расстались с мощными луками и колчанами полными оперенными стрел с зазубренными стальными наконечниками. Персидские цари всегда имели в своей гвардии бахтиаров. И сегодня Персидская казачья бригада, сформированная тридцать лет назад полковником Домонтовичем по образу и подобию русских казачьих полков, на четверть состоит их бахтиаров. Это единственное в Персии войско, в котором казаки исправно получают жалованье серебром, за что и служат своему правителю, не жалуясь на строгую европейскую дисциплину. Все остальные стражи и фарраши перебиваются, как могут, «на подножном корме».

Мне не составляло труда понимать их. Хоть они сами и утверждают, что говорят на бахтиарском языке, но я, родившийся и выросший в Тебризе, способен уловить в этом наречии сильную основу фарси с интонациями и отдельными выражениями, которые распространены в Курдистане. В простонародном диалекте присутствуют и отдельные слова из арабского, и даже хинду. «Нон» - «хлеб» - он «нон» (кое-где «нун»!) и у индусов, и у бухарцев, так называют хлеб и персы, и пуштуны…

Впрочем, многие чистокровные персы называют и луров, и бахтиаров просто курдами. Этот многочисленный горский кочевой народ, разбросанный самой историей на громадной территории Турции, Кавказа, Закаспия, Ирана вплоть до побережья Индийского океана, так и не смог слиться в единую нацию. Идея единого курдского государства много раз набирала силу, но всегда спадала на «нет» не только сопротивлением Турции либо Персии, но прежде всего разногласиями между самими курдскими племенами и народностями. Принцип «разделяй и властвуй» знают не только английские короли.

Бахтиары не строят постоянных жилищ, у них нет городов. Их большие черно-бурые шатры из кошмы, валяной из овечьей и козьей шерсти, подняты над землей более чем на полусотне столбов и шестов, натянутых и укрепленных не хуже, чем паруса морского судна, толстыми шерстяными же арканами. Такие палатки вмещают порой более шестидесяти человек – мужчин, женщин и детей – членов одной семьи. Семья возглавляется старейшиной, группа семей – советом старейшин либо главой рода. Над всеми бахтиарами – хан. Его власть наследуема.

Сегодня мне предстояло познакомиться с самим Джемшид Бахтиар-ханом, прибывшим со своим родом на весеннее кочевье в горную долину близ Исфахана, устраивающего большой праздник в честь рождения одиннадцатого сына. Как я понял из рассказа Джемшид-хана-младшего, пастбища Исфахана не входят в территорию, подвластную Джемшид Бахтиар-хану. Его визит – политическое давление на местных вождей, правда, в мягкой форме роскошного празднества.

Минут через сорок мой возница по команде Джемшид-хана остановил экипаж. Я прикидываю по часам и по солнцу, мы примерно в шести верстах к северо-западу от Исфахана.

Хороши предгорья Загроса по весне. Долина благоухает от многоцветья трав, кустарников, цветущих фисташечников. На берегу безымянного ручья разбито кочевье – несколько десятков больших шатров. Все они прикрыты с восхода, их раскрытые входы обращены к западу, к поднимающимся склонам хребта Загрос, изумрудно зеленого у своего подножья, сине-голубого там, где заканчивается зона жизни, и ослепительно белоснежного на своих вершинах!

Нас встречают вооруженные винтовками мужчины в длинных, ниже колена, белых рубахах, поверх которых надеты пестрые меховые безрукавки из козьих шкур, в синих широченных шароварах и серых войлочных колпаках с округлым верхом. На груди крест-накрест кожаные патронташи, на поясах кривые кинжалы. Это охрана хана.

Нукеры Джемшида остаются снаружи, отгоняют в сторонку мой фаэтон. Джемшид приглашает меня в шатёр, сам идет на шаг впереди меня. Громадный шатер по своим размерам напомнил мне цирковое шапито, разве что свод был пониже. Обувь пришлось оставить у входа. Пол шатра был устлан, а стены изнутри завешаны великолепными коврами.

В глубине шатра на некотором возвышении, убранном коврами и подушками-мутаками, задрапированном златотканой парчёй, сам Джемшид Бахтиар-хан принимает гостей. Гости, как я понял по их одеяниям, персы, белуджи и иные кочевники, по одному представляются хану и, поклонившись, преподносят ему подарки – небольшие блюда, накрытые платками. Их содержимое сокрыто от посторонних глаз. Хан, приветливо улыбаясь каждому, выслушивает гостя. Телохранитель, по его правую руку, чуть приподнимает платок на блюде, показывает подарок хану. Хан легким кивком благодарит гостя и рукой делает жест, приглашая располагаться. Гостя принимает другой охранник и отводит его на соответствующее место на ковре с подушкой, кальяном, чашей с щербетом и подносом со сладостями.

Джемшид на правах наследника за руку провел меня к ханскому престолу без очереди и вполголоса представил хану. По его жесту присел рядом с отцом, скрестив ноги. Мой подарок на блюде не уместился бы, но кожаный футляр чемоданчиком был по традиции укутан в кусок парчи. Телохранитель откинул ткань, увидел латунные замки, перевел вопрошающий взгляд на меня. Джемшид привстал, двумя руками раскрыл футляр. В зелёном бархате красовалась двенадцатого калибра «заказная» тульская двустволка. По вороненому стволу тонкой гравировкой и вбитыми в сталь золотыми нитями шли двенадцать медведей и ни один не был похож на другого. Матово-киноварное резное ложе было инкрустировано рельефами из моржового клыка – бой полярного медведя с моржом. Джемшид не удержался и, нарушив сложившийся этикет не показывать подарок всем гостям, дабы не будить в них ревность, тремя ловкими движениями собрал ружьё воедино и поднял его над своей головой. Сдержанный, но восхищенный шепот прошелся в толпе гостей…

Через час церемония окончилась. Сам хан, а вслед за ним и гости вышли из шатра на воздух. Весь склон невысокой возвышенности, на которой стояли шатры, вниз к долине по направлению к Загросу был устлан коврами и цветными кошмами на которых уже располагались иные, к личному приему ханом недопущенные лица, но тоже – гости! Выход из шатра Джемшид Бахтиар-хана и ханов иных племен приветствовался воинственными криками и беспорядочной пальбой из винтовок и мультуков в воздух.

Хан поднял обе руки в воздух, поклонился во все стороны собравшимся, прочитал несколько строк молитвы и огладил свою еще далеко не седую бороду. Сел на свое место. Рядом присели наиболее важные гости. Рядом с отцом сел Джемшид-младший. Возле него нашлось место и мне.

Хан махнул платком. Ударили барабаны и бубны, медным рёвом отозвались боевые в пять локтей трубы. По долине медленным торжественным шагом шла бахтиарская конница. Живописнейшее зрелище! Зрители аплодировали и кричали приветствия. Я попробовал прикинуть численность всадников. Это оказалось непростой задачей. В общем, представляя собой компактную массу, отряд не был выстроен ни колонной, ни рядами. В первой шеренге я насчитал пятнадцать всадников, а глубина колонны по правому флагу составила шестьдесят верховых. Правда, в последней шеренге было уже всего шесть всадников. Шло движение внутри колонны. Наиболее не терпеливые в движении стремились выйти в голову отряда. Было видно, что не только всадники из-под тишка применяют камчу против своих братьев по оружию, но и кони не привыкли ходить в строю – грызутся, лягаются. Я взглянул на Джемшид-хана младшего. Он кусал свои губы. Поймав мой взгляд, сделал кистью руки движение, которое можно было расценить как пренебрежительное, сплюнул мимо ковра зеленой табачной жвачкой «нас», и негромко выругался: «Бараны»! Потом наклонился ко мне, негромко сказал на ухо: «Видели бы вы, господин Татунц, какой строй при церемониальном марше в нашей Персидской казачьей бригаде! Полковник командует на русском и тысяча всадников понимают и исполняют команды миг в миг, как один! «К церемониальному! Шашки – вон! Равнение на Его Величество Шах-ин-шаха Персии! Шагом! Марш!». Конница тогда сильна, когда она управляема. Есть команда «марш» – вперед. «Левое плечо вперед» – поворот всей колонной, а не каждый сам по себе. Кони должны идти ровно. Начинать движение и останавливаться по команде шаг в шаг, копыто в копыто, ноздря в ноздрю! Необученный конь понесет всадника туда, куда другие кони поскачут, его не удержать. В бою бывает всякое. Отец меня к своей коннице пока не допускает. Думаю, побаивается. Вот, уйдет в райские сады, я из этого стада создам настоящую конницу!».

Наконец шествие закончилось. Отряд перестроился на правом фланге, примерно в версте от нас. Снова ударили барабаны. Это был сигнал в скачке. Конница пошла беспорядочной лавой. На левом фланге, также на расстоянии в версту, всадникам предстояло обогнуть большой шарообразный валун и продолжить скачку до столба, врытого напротив ханского шатра, увенчанного персидской высокой папахой со скошенным верхом из хорошего каракуля. Чтобы ее сорвать, всаднику придется встать на седле во весь рост. Не Бог весть какой приз, но в этом обществе личный авторитет дорогого стоит.

Трубили карнаи, рокотали барабаны, ревела увлеченная скачками публика. Но я услышал, как подъехал автомобиль. Обернулся на звук клаксона. Из авто вышли и направились к хану трое. Один персиянин средних лет в европейском костюме, в штиблетах, с тросточкой, но в каракулевой папахе. Так в Тегеране одеваются персы – врачи, инженеры, купцы, имеющие дела с Россией. Его сопровождали два европейца, но отнюдь не русские, похожие друг на друга, как родные братья. Оба в серых куртках, брюках для верховой езды, высоких коричневых сапогах, серых кепи с пуговкой на макушке и подвернутыми «ушами». У каждого под мышкой небольшой хлыст, в правом глазу монокль. У каждого на поясе под курткой угадывается скрытая кобура с револьвером. Коротко подстриженные белёсые усы с вертикально подвернутыми кончиками. Никогда не видел живых немцев, но признал сразу. На фото в «Ниве» только такие и красуются в Берлинских хрониках. Пришедших остановила охрана. Телохранитель что-то стал докладывать хану на ухо. Хан отмахнулся. Еще минута, и будет известен победитель скачек!

Немцам и персу пришлось немного подождать. Они оживленно о чем-то говорили. Мне захотелось услышать, как звучит немецкий язык. Прислушался. Увы, разговор шел на фарси. Говорил немец. Перс отделывался репликами. Позже, я припомнил обрывок услышанного, записал его:

«Немец: – …Наши химики в Берлине произвели анализ руд на предмет содержания свинца и цинка из проб, взятых в штольнях одиннадцатой, двенадцатой и четырнадцатой. В ходе исследования было выявлено, что проба из четырнадцатой содержит кадмий и серебро. Процент такой, что сами себе не поверили. Трижды перепроверяли. Самый высокий из известных в мире! Произведена прогнозная оценка запасов свинцово-цинковых руд. Хорошие результаты. Будет сверх рентабельное предприятие! Эти сведения являются совершенно секретными и могут быть предоставлены вам, дорогой Мирза Ибрагим-бек, при всем уважении, только после регистрации заявки на концессию по разработке месторождения. Мы со своей стороны выполняем все условия наших с вами джентльменских соглашений. А вы? Надеюсь, вам не нужно напоминать о суммах, полученных вами для реализации проекта? Разрешение на маркшейдерские работы, подписанное губернатором провинции истекло год назад!

Перс: – Деньги ушли по назначению, чиновники делают, что в их силах… Но при дворе власть принадлежит русской партии, их с трудом сдерживает окружение, защищающее интересы Британской Короны. О Германии боятся даже думать, не только говорить. Наш проект упирается в тупик большой политики. Локальные стычки с Оттоманской империей на западной границе уже много лет как стали хронической болезнью. А кто не знает, что турки вооружены немецкими винтовками Маузера и австрийскими – Манлихера? Простите, нет необходимости повторять, что я ваш друг, но поставка персидского свинца и серебра в Германию может быть приравнена к государственной измене!

Немец: – Не слышу ничего нового. Наши дипломаты изыщут способ рассорить русских не только с англичанами, но и с шах-ин-шахом. А пока будем отгружать руду, как и раньше во времена фараонов. Мы уже неделю ждем обещанные верблюжьи караваны. Иди, передай хану, что для его бахтиаров мы привезли пятьдесят винтовок Маузера. И не из числа отслуживших свой век, а новеньких, в масле!»…

К немцам подошел телохранитель, пригласил их подойти к хану. Разговор оборвался. Скачки закончились. Пришло время обеда.

Обед, как обед у кочевников: много соленой сушеной шариками брынзы, много мяса, плов с бараниной и курагой, кислое молоко, сладкий коричневый щербет на местном сахаре из тростника. Я, Джемшид-младший и два его брата ели плов руками из большого голубого блюда, расписанного белыми и красными розами. Перед обедом наши руки, чисто символически, были сбрызнуты несколькими каплями воды. Ни мыла, ни полотенца не предлагалось. Я предпочел бы индивидуальный прибор, но в чужом доме ведешь себя соответственно.

За наш дастархан подсел перс, приехавший с немцами. Извинялся за то, что по незнанию не привез подарок его светлости наследнику хана. Пригласил Джемшида со своей свитой посетить немецкую геолого-изыскательскую миссию, самому выбрать себе подарок. Пришлось и мне знакомиться с Мирзой Ибрагим-беком и его немецкими «друзьями».

Старый хан немцев не принял, ушел в свой шатер в сопровождении ханов Белуджистана и Луристана. Там свои проблемы, свои переговоры.

ГЛАВА 14.

В гостях у братьев Брауншвейгов. Индийский вельможа Радж Рами-Сингх. Бой гладиаторов. Портсигар осетинской сварной стали. Подстава.

Через час мы были в дороге. Я, уже по привычке, засёк время, в памяти отмечал по хронометру повороты дороги. Через час сорок автомобиль, мой фаэтон и десяток нукеров наследника вошли в одно из ущелий хребта Загрос. Еще через час мы остановились. Дорога уперлась в монолитные вертикальные скалы.

К автомобилю бегом подоспели двое мужчин с винтовками, один застыл по стойке смирно, второй отворил дверцу автомобиля. Что-то громко выкрикнул. Так я впервые услышал немецкую речь. Немцы вышли из авто. Я сошел с фаэтона. Джемшид-хан младший соскочил со своего жеребца. Немец постарше сказал короткую речь на немецком. Перс перевел на фарси: «Братья Готлиб и Зигфрид Брауншвейг приветствуют вас и приглашают отведать хлеб-соль в своем доме!». Мы поднялись по широким и удобным ступеням, созданным самой природой на высоту трех-четырехэтажного дома, плавный поворот широкой тропы закончился у широкой щели, уходящей в недра горного массива. Саженей (*) в тридцать в ширину и в десять в высоту этот вход в пещеру можно было бы назвать «щелью» только пропорционально к самому горному массиву.

…………….

* Старая русская мера длины. 1 сажень = 7 английских футов = 84 дюйма = 2,134 метра.

1 сажень = 1/500 версты = 3 аршина = 12 пядей = 48 вершков

……………

У входа в пещеру на металлическом флагштоке трехполосный черно-бело-красный с черным орлом флаг Германии. Нас встречает охрана – двадцать вооруженных мужчин в одежде, которая могла бы сойти за военную форму, если бы не отсутствие погон, галунов и прочего подобного.

Готлиб Брауншвейг, слегка поклонившись, рукой указал на вход.

Широкий входной портал пешеры изнутри застроен настоящими уютными домами европейской архитектуры, даже с черепичными крышами и флюгерами. Над крыльцом дома, куда нас приглашали войти, портрет кайзера. Этот портрет знаком мне. Говорят, двоюродный брат нашему императору Николаю Второму. Брат, значит брат. Вот только будет лучше, если меня представят как купца персидского из Тебриза! Джемшид так и сделал. В доме был уже накрыт европейский стол с белой скатертью, тарелками, хрусталем, серебряными приборами. Стулья с гнутыми ножками и пухлыми бархатными сидениями не все гости могли оценить по достоинству. Кроме нас за столом были и персы, и бухарцы, и европейцы. Но всеобщее внимание привлекал роскошный вельможа, разодетый, как индийский раджа, сверкающий бриллиантами и самоцветами в бесчисленных орденах, браслетах, кольцах и золотых серьгах! Джемшид, показав на него глазами, сказал мне на ухо: «Рами Радж-сингх. Министр раджи из Кашмира. Революционер. Борец за свободу Индии от английского рабства!». Обед мне понравился, хоть я и не был голоден. Слуги во фраках и в белых перчатках один за другим, держа подносы с блюдами, обходили гостей, предлагали то или иное кушанье. Если гость изъявлял желание попробовать – подставлял свою тарелку, если отказывался, к нему подходил второй лакей. То же самое было и с напитками. Впервые за год я выпил большой бокал светлого немецкого пива. Тосты не провозглашались, речи не говорились. Общение было свободным. Гости знакомились без требований этикета, обменивались визитными карточками, записывали что-то для памяти в записные книжки. Готлиб и Зигфрид по очереди подходили то к одному, то к другому гостю, увлекали его на свободный диван или за ломберный столик и вели непродолжительную, минут на двенадцать, пятнадцать беседу.

Я понял, что скоро дойдет очередь и до Джемшида.

Отозвал наследника в сторонку, пересказал ему подслушанный мною на скачках разговор Готлиба с Мирзой Ибрагим-беком. Спросил Джемшида, догадывается ли он, на какие деньги построен этот подземный немецкий город?

Джемшид громко весело рассмеялся, словно я рассказал ему историю о Ходже-Насреддине.

Я понял, это для публики.

Джемшид наклонился ко мне и на ухо произнес: «Я не совсем глуп и безграмотен, хоть и не учился в военной академии. Немцы обижены отцом, не принявшим их сегодня, и хотят меня использовать в своих интересах, возможно, даже стравить с отцом! Немцы, как хищники, качают из наших недр серебро и свинец. Задёшево покупают вождей племен, поставляют им оружие, стравливают… Господин Татунц! Я не так прост, как может показаться со стороны. Скоро вы в этом убедитесь. И не беспокойтесь ни за меня, ни за себя. Бог велик! Смейтесь, господин Татунц, смейтесь громче, немец идет!».

Мы расхохотались, хлопая друг друга по плечам.

Подошли, улыбаясь, Готлиб и Зигфрид со своим «переводчиком». Готлиб спросил на немецком, а Мирза Ибрагим-бек перевел на фарси, хорошо ли нам у них в гостях, о чем смех?

Я ответил, что молодой наследник, имея собственный гарем, чуть было не попал в руки евнухам в чужом гареме. Нужно отдать должное Готлибу. Он рассмеялся, лишь выслушав перевод на немецкий. Хозяева увлекли Джемшид-хана в другую комнату, а я вернулся к бокалу с пивом.

Через полчаса Джемшид вернулся ко мне, уже с кобурой из полированного ореха, из которого торчала рукоятка пистолета, на ремне, перекинутом через плечо. На его красной шелковой с золотым галуном и газырями казачьей офицерской рубахе красовался немецкий черный Железный крест второго класса. Поговорить мы не успели. Вошедший в зал Мирза Ибрагим-бек возгласил: «Фельдегерь к Его Светлости наследному принцу хана Бахтиаров Персии Джемшид-хану младшему!». Джемшид вышел.

Я решил покурить на воздухе. Пошел к выходу. Демонстративно медленно достал из кармана портсигар, вынул папиросу, начал разминать ее. Уже на открытой площадке перед первой ступенью лестницы щелкнул зажигалкой, закурил. Мне не мешали, не останавливали. Я увидел, как верховой в одежде бахтиара-телохранителя хана лист за листом передает Джемшиду на прочтение бумаги. Джемшид пробегает их глазами, некоторые помечает карандашом, и возвращает посланцу. Минуты через три простился с телохранителем и начал подниматься в грот. В этот момент из-за поворота, незамеченного нами ранее, сокрытого утесом, выехали одна за другой две вместительные английский фуры, крытые белым брезентом, влекомые четверками, впряженных попарно, жеребцов. Фуры были нагружены чем-то очень тяжелым. Это было видно и по провисшим рессорам, и по усилиям, с каким кони тянули фуры. «Заказ Рами Радж-сингха, – сказал подошедший Джемшид, – две тысячи винтовок Маузера и боезапас. Ну, еще что-нибудь».

На мой вопрошающий взгляд дал ответ: «Я только что документ видел. Готлиб убрать не успел. На хинду санскритом и латиницей, по-видимому, на немецком. Я успел увидеть цифру «2000» и слово «Mauzer». Сам лично только что получил подарок – этот десятизарядный пистолет Маузера и двадцать винтовок той же фирмы. Простите, их погрузят в ваш фаэтон!».

Мы вернулись к хозяевам и обществу, которые уже успели перейти к кофе, сигарам и кальяну.

Мирза Ибрагим-бек снова привлек внимание гостей громогласным объявлением: «Уважаемые господа! Заключительным пунктом нашей дружеской встречи – культурная программа! Мы сначала хотели устроить сеанс синема, потом – концерт с участием звезд Берлинской сцены… Но решили, что лучшим зрелищем для настоящих мужчин, какими являются здесь все присутствующие, будет лучшее зрелище всех времен и народов… Зрелище, которому тысячелетиями отдавал должное Великий Рим – гладиаторский бой! Наши добрые хозяева братья Брауншвейг приглашают всех присутствующих занять места зрителей над ареной. Сегодня в кровавом поединке встретятся молодой, но быстрый, как снежный барс, боец из России по имени Шер-Мен Руси и его противник – знаменитый на весь мир охотник за головами Пунан Саньджань – даяк с острова в Индийском океане, который португальцы назвали «Гора богини смерти Кали» - Калимантан! Даяк Пунан уже пообещал, что съест живое сердце своего противника на глазах зрителей! Но и Шер-Мен Руси – не ягненок, обреченный в жертву дикарю-людоеду. За семь месяцев он участвовал в девяти поединках, из которых всегда выходил победителем. Такое зрелище не проводилось в Персии тысячу лет. Прошу за мной, господа!».

Гости оставили свой кофе и кальяны, повалили к выходу.

Подземный коридор, прорубленный в горной породе правильной полусферой, был освещен электрическими фонарями. Где-то недалеко был слышен звук работающей динамо-машины.

С полным комфортом устроились немцы за чужое серебро на чужой территории!

Долго идти не пришлось. Через сотню шагов открылся зал. Каменные скамьи амфитеатром в четыре ряда вокруг арены правильного овала накрыты коврами и подушками. Вокруг арены – охранники с маузерами в руках. Никто из гостей не присел на скамью первого ряда. Все предпочли места повыше. Это понятно. Здесь не стадион, и с четвертого ряда все видно, но зато безопаснее. Правда, как сказать…

В центре арены под лучом прожектора Мирза Ибрагим-бек: «Уважаемые господа! Сейчас мы увидим незабываемое зрелище. На смертный бой выходят бойцы лучшие из лучших, что когда либо посвящали свою жизнь мечу и сабле! У нас работает тотализатор. Делайте ставки господа! Суммы не ограниченны. Настоящий бой организован покровительством уважаемого господина Рами Радж-сингха! Один только вояж в наш край господина охотника за головами обошелся в пять тысяч марок! Делайте ставки, господа!».

Мелкой дробью ударил малый барабан. Хлопнул выстрел.

На арену скорым шагом вышел юноша, почти мальчик, которому еще только предстояло стать мужчиной! Станет ли? Если этот бой не будет для него последним. Лица не разглядеть. Стройная фигура в черном бешмете с газырями. Кавказец. Кто конкретно не определить, черкес ли, чеченец ли… Мягкие горские сапоги с голенищами, подвязанными у колен. У пояса шашка. Под жидкие аплодисменты юноша сделал круг. Остановился и осенил себя крестным знамением.

Я был в оцепенении от ужаса предстоящего действа. Не мог себя заставить хлопать в ладоши.

Снова дробь барабана. Выстрел.

На арену, как пушечное ядро буквально вылетает второй боец. Каскад мощных прыжков, переворотов в воздухе через голову. Четкие остановки с фиксацией агрессивных поз. Боец явно изображает крупную обезьяну – орангутанга. Обходит арену на полусогнутых, опустив вниз длинные руки, резко поворачиваясь, делая агрессивные движения и в сторону своего противника, и в сторону публики.

Публика взрывается аплодисментами. Я понимаю, это даяк с острова Калимантан.

Даяк останавливается и замирает. Прожектор высвечивает мощную, совершенно обнаженную фигуру, подпоясанную куском веревки, на которой спереди висит небольшой кусок ткани, прикрывая срам. Плоское лицо, короткий нос, раскосые глаза, огромный бритый ото лба до затылка череп, рельефные выпуклые мышцы груди, живота. И лицо, и все тело в татуировках и в бесчисленных шрамах. Руки в браслетах, которые подтягивают и подчеркивают мышцы. На шее несколько ниток костяных и красных коралловых бус. В руках обнаженный стальной меч с пушистым лисьим хвостом, подвязанным витым шнуром к рукояти.

Наша публика ревет от восторга, в предвкушении поединка.

«Делаем ставки господа! Делайте свой выбор – Шер-Мен Руси или Пунан Саньджань!». Это ряды зрителей обходит Мирза Ибрагим-бек. В его руках мелок и грифельная доска. Рядом с ним слуга с подносом. Слуга раздает картонные кружки с номерами, принимает деньги. Мирза записывает на доске ставки.

Я не игрок. Никогда не брал в руки карт, не заходил в игорные дома, даже не играл на скачках. Азартный купец, что может быть нелепее! Но здесь, увидев на грифельной доске только одно имя «Пунан» и гору монет и купюр на подносе слуги, я решился и поставил на имя «Шер-Мен» все наличные, что были в потайном кармане – пятьсот рублей золотом.

Несколько раз мигнул прожектор. Долгая, очень долгая сначала тихо, а потом все громче и громче – барабанная дробь.

Шер-Мен, не торопясь, снял бешмет и бросил его на каменную скамью первого ряда, оставшись в свободной белой сорочке и шароварах. Вынул из ножен шашку. Рассек ею перед собой воздух. Сделал несколько шагов к центру арены. Остановился. Его торс, плечи, руки чуть-чуть, совсем незаметно, подрагивали, покачивались, как у всякого воина перед боем, выбирающего свою цель.

Даяк Пунан всем своим существом задался целью морально задавить своего противника до боестолкновения. Он снова демонстрировал ему, а заодно и публике, свою мускулатуру, издавал дикие утробные звуки, рычал и щелкал зубами, вертел над головой свой меч.

Да, со стороны мало кому могло придти в голову, что стройный юноша способен противостоять отпетому головорезу. Так, наверное, выглядели на поле боя Ветхозаветные пастушок Давид и великан Голиаф! Похоже, Шер-Мен просто будет принесен в жертву чудовищу…

Барабанная дробь продолжалась.

Противники медленно сходились. Вот между ними уже расстояние в два человеческих роста.

Барабанная дробь закончилась ударом в гонг. Выстрел!

«Кали!» – крикнул даяк Пунан. В одно мгновение он успел сжаться в комок, и, распрямившись, как стальная пружина, прыжком взлетел над головой своей жертвы. В свете прожектора молнией сверкнул малайский крис. Всеобщий короткий вопль «Аа!». Змеевидное, как живой огонь, лезвие криса буквально прошло по волосам Шер-Мена, только рыжий лисий хвост ударил его по плечу. Даяк Пунан не промахнулся. Это Шер-Мен Руси в один миг сменил стойку, упал во весь рост на левую руку и уже ждал, когда даяк коснется своими ногами камня арены. Вот! В долю мгновения острая шашка последним дюймом своего острия разрубила большой палец на правой ноге даяка. Звериный вопль боли! Потеря равновесия! Не останавливаясь, кавказский клинок повернулся лезвием вверх и вошел в горло охотника за чужими головами!