Бирюзовые серьги богини

Глава 5. Любовь и заклинание

Серебристые нити ковыля стелились по земле, до самого горизонта степь колыхалась волнами, теплый воздух трепетал над пахучим травяным морем, и два всадника летели в нем, как миражи …

— Арман!

Игривый ветер подхватил звонкие нотки и понес их вперед, как добычу, но рассыпал по пути и, не успев огорчиться, снова вернулся к девушке, влетел в распущенные волосы, растрепал, шутя подкидывая русые пряди. Не угомонившись, перебрался в гриву лошади, но та, почувствовав натянувшийся повод, остановилась, и ветер, потеряв интерес и к лошади, и к всаднице, улетел в степь.

Арман, будучи чуть впереди, услышал голос Симы, оглянулся, осадив коня. Тоненькая, грациозно выгнув спину, девушка в живом облаке волос походила на сказочную фею. Сердце юноши обожгло огнем. Он остановился. Сима помахала ему и пришпорила кобылу.

— Давай поедем медленно, а то я едва не задохнулась от такой скачки, — в глазах Симы отражалось возбуждение, шальная улыбка блуждала на губах.

Арман, поддавшись порыву, приблизился так, что бока лошадей соприкоснулись, привлек девушку к себе и поцеловал. Пегая кобыла под Симой взбрыкнула и отошла на шаг, всадница едва не потеряла равновесие. В выражении лица радость сменилась недоумением. Некстати вспомнились слова подруги: «Это так приятно!». «Да, — Сима облизнула губы, приятно… но… что это я?..»

— Что на тебя нашло? — от чувства неловкости появилось раздражение.

Сима отвернулась. Волосы упали на лицо. Достав заколку, она собрала их на затылке. Арман тем временем слез с коня, сорвал несколько цветочков, что прятались под ковылем. Когда он появился перед Симой — улыбающийся во весь рот, с цветами, — она совсем растерялась. А он рассмеялся и протянул к ней обе руки. Сима сама не поняла, как она вынула ногу из стремени, положила ладони на горячие плечи Армана и оказалась в его объятиях.

Осторожные шаги любви… Первый — самый трогательный. Прикосновения рук, будто бы случайные, говорящие взгляды, словно зовущие, близкое дыхание — горячее и волнующее, и первый поцелуй — нежный и мягкий. И вдруг взрыв чувств, понимание обретения родственной души, доверие, страсть и снова осторожность…

— Не бойся, любимая, я не обижу тебя.

Шепот, как ласка, нежность губ у ушка, пульсирующая жилка на шее. И вокруг колышущееся серебристое море.

— Арман, мне кажется, что наша встреча неспроста. Нас будто бы кто-то вел друг к другу.

— Все предопределено в этом мире, случай — это тщательно сплетенные нити судьбы — так моя бабушка говорит. Все, что должно случиться, случится.

Арман сорвал травинку ковыля; нежная, пушистая, словно нить пряжи, она поникла. Арман дунул и ниточка встрепенулась, поднялась, легко коснувшись щеки Симы. Девушка сомкнула веки, ее ноздри чуть приподнялись от глубокого вдоха, но совсем некстати из глубины памяти всплыл туманный образ белого призрака, последний разговор с Хаканом Ногербековичем.

— Твоя бабушка шаманка? — лукаво улыбнувшись, неожиданно спросила Сима.

— Да, — Арман не удивился осведомленности подруги, улегся на спину, запрокинув руки и рассматривая облака в небе, — она шаманка, из древнего рода.

— Как интересно! — Симу вдруг осенило: — Это она сказала, что на Каменной голове есть надписи?

— Она. У Батыр-камня издревле собираются наши старики, это место считается священным. А бабушка, она знает много тайн, у нее особый дар — она умеет разговаривать с духами.

— А ты? Ты умеешь?..

Арман приподнялся на локте, сорвал несколько лиловых цветочков, подал Симе. Вместо ответа, он сам спросил:

— А ты веришь в духов?

Сима задумалась. Что ответить? Верит ли она в духов? И рада бы не верить, но, если тот белый призрак всю жизнь напоминает о себе, что тут думать?

— Не знаю, Арман, — она подняла перед собой лиловые цветы, — вот, смотри, я читала, что дух есть во всем, и в этих цветах. И что? Ты сорвал их, убил, можно сказать… в мертвом теле, даже в цветочном, дух не живет, он уходит. Но мы ничего не видим и не слышим. Это что-то такое, что не поддается объяснению. Цветок есть, духа нет, — Сима разволновалась, — но, скажи, что же думать, если все наоборот — дух есть, а тела нет? И этот дух всю твою жизнь рядом? Куда должен уйти дух, когда оставляет тело? Почему не уходит? Что говорит твоя бабушка?

— Успокойся, любимая, — Арман обнял Симу, — мы вместе спросим. Я отведу тебя к ней, попрошу, чтобы она с тобой поговорила. Только она не знает русского языка, я буду переводить, если ты разрешишь.

Сима разволновалась. На глаза навернулись слезы.

— Спасибо, Арман, — Сима почувствовала себя защищенной, будто высокая стена выросла между ней и ее тревогами, и стена эта — Арман. Арман… странное имя… Сима усмехнулась. Арман заметил.

— Что? Что тебя развеселило?

— Да, подумалось, что имя у тебя странное, и вспомнила свое.

От растерянности на лице Симы не осталось и следа. В глазах играли озорные зайчики, губы расплылись в улыбке.

— А что означает твое имя? — Арман с нежностью провел пальцами по щеке девушки, любуясь сиянием ее сапфировых глаз.

— О! Мое имя означает «нежная, трогательная».

— Так и есть, — он привлек ее к себе.

Поцелуй перевернул реальный мир вверх тормашками. Сима растекалась нежностью в крепких объятиях. В этот миг вся степь превратилась в сказку, и только две души владели ее просторами, как Тенгри и Умай небом.

— А мое имя переводится «мечта», — прошептал Арман Симе на ушко, когда она пальчиками ласково перебирала его кудри.

— Мечта?! Мечта! Ты — моя мечта! Мечта по имени Мечта! Арман, мне так хорошо с тобой!

Каждый день превратился в сказку. По утрам Арман всегда приезжал в лагерь археологов, иногда оставался, и тогда счастью Симы не было предела. Когда же возлюбленный уходил с табуном в степь, Сима замирала, превратившись в ожидание. Солнце не спеша переползало с востока на запад, и когда в его еще ярких лучах появлялся Арман — черноголовый, на вороном коне, похожий на посланника богов, Сима ликовала: «Мечта! Моя мечта!» Сердце купалось в нежности, лицо светилось, а взгляды, встретившись, обволакивали туманом любви.

Этот вечер был таким же счастливым, как все, но какая-то смутная тревога нет-нет да всплывала в душе Симы, но ласки Армана прогоняли ее и девушка, забыв обо всем, снова погружалась в мир любви.

Они долго смотрели в глаза друг другу, целовались, а время летело, как птица, и скоро белоснежные облака зарозовели, как щечки стыдливой барышни, а потом и вовсе стали пунцовыми. Солнце село, а Арман с Симой этого даже не заметили, и опомнились лишь тогда, когда первая звезда засияла в еще светлом небе, а кони, что паслись неподалеку, позвали хозяев громким ржанием.

— Мне влетит от наших, — Сима прикусила губу.

— Ты боишься молвы?

Вопрос насторожил Симу. Арман словно испытывал ее.

— Я волнуюсь за людей, которые ко мне очень хорошо относятся, а они волнуются за меня.

— Но они знают, что я с тобой.

— Потому и волнуются. Пошли. Надо торопиться, темнеет уже, — Сима решительно встала.

Арман свистнул, и Черногривый, подняв голову, заржал и затрусил к хозяину. Пегая кобыла не двинулась с места. Только ее бока подрагивали, и густой серый хвост охаживал их.

— Ишь, какая гордая! — Сима сама подошла к лошади, погладила ее, угостила яблоком и, дождавшись, пока она с хрустом его разжевала, взобралась в седло.

Покрывало ночи все плотнее укутывало степь. В небе одна за другой вспыхивали звезды. И вот над небесной рекой воспарил Лебедь, чуть ниже воссиял Альтаир, словно указывая путь хищнику к добыче. Но вечно лететь Орлу, и никогда он не сможет настигнуть звездного красавца, чьи крылья распластались над миром, как распятие.

— Как красиво, правда? — глаза Симы горели в темноте, как звезды.

— Правда, — Арман любовался ею и боялся продолжить разговор, окончившийся неловкой паузой. Но эта пауза тяготила его. Он чувствовал, как в его сердце все сильнее разгорается огонь любви, и боялся лишним словом испортить то, что так хорошо началось. Пока только началось. — Завтра я пораньше приеду за тобой, хорошо?

Сима молчала. Клубок чувств сплетался в ее сердце, но она чего-то боялась. Боялась и осуждения, и недоброй молвы. Арман прав, да, она не хочет, чтобы о ней думали, как о легкомысленной девушке. Она не Маринка, о которой чего только не говорят и оглядываются вслед, похотливо облизываясь. Но Арман! Как бы она хотела не расставаться с ним сейчас, а так и ехать рядом, всю ночь. Молчать, смотреть на звезды и чувствовать его дыхание…

— Смотри, кажется, мы уже дошли, — Сима заметила впереди огни.

— Нет, это машина. Слышишь, как она шумит?

Сима прислушалась. Да! И она даже знает, что это за машина!

— Это за мной, дядя Боря… говорила же, волнуются наши, ой, как нехорошо! — Сима ударила лошадь стременами по бокам. — Давай, давай, вперед! Арман надо поторопиться!

Дядя Боря заметил всадников только, когда они появились в свете фар. Он затормозил и клубы пыли, поднятые машиной, накрыли ее, словно только того и ждали. Арман придержал лошадей, ухватив за повод и пегую. Дядя Боря вылез из кабинки, матерно ругаясь и на пыль, и на девчонку, из — за которой пришлось ночью ехать по бездорожью.

— Ну, чего встали там? Идите сюда, это чего ж вы творите? Всех на уши подняли!

— Мы далеко уехали и не заметили, — пыталась оправдаться Сима, слезая с лошади прямо перед шофером.

— Не заметили! — передразнил дядя Боря. — Знаем мы, почему вы не заметили!

— Дядь Борь, — Сима чуть не плакала.

— Чего «дядь борь»? Залазь в кабинку! А ты за нами езжай, твои там всем табором у нас, вокруг камня сидят, и ты им, и Симка наша нужна.

Он хлопнул дверцей.

— А зачем мы оба понадобились? — Сима не на шутку встревожилась. Ладно свои, хоть и стыдно, но что местные подумают?

— Хакан сказал, что ты в знаках, что на камне, разбираешься, вроде как какие-то черточки, кружочки распознала. Вот местные аксакалы и хотят с тобой поговорить. Ну и бабка этого, — он мотнул назад, где подальше от машины, в стороне от пыльного хвоста, ехал Арман, — внука ищет. Как сказала, что вас не было у них в стойбище, так мы и заволновались все. Начальник меня отправил искать. А где искать? В степи? Ночью? — дядя Боря перекрикивал урчащий мотор, спускал пары, дав волю напряженным нервам. — Ты, Симка, не обижайся, но испугались мы за тебя. Степь ночью — это тебе не городской парк с фонарями! И волки водятся, и всякой другой живности полно, да и парня этого ты же совсем не знаешь, мало ли что!..

— Все нормально, дядя Боря, он хороший парень, а перед вами я виновата, простите, а? — Сима лисой заглянула в лицо шофера, улыбнулась виновато.

Он перевел скорость, усмехнулся.

— Лиса! Лиса и есть! Ладно уж, и ты прости, набросился на тебя. Это я от волнения. Эмоции обуяли.

— Дядь Боречка! Как я вас люблю! — Сима обняла его за шею.

— Тихо ты! Чего накинулась, я ж за рулем! Потерпи, приедем, тогда и будем обниматься.

Сима расхохоталась. Напряжение, как рукой, сняло.

В эту ночь, когда звезды поблекли, не смея соперничать в яркости с Небесным Оком, Каменная Голова, освещенная девятью кострами, была видна издалека. Языки пламени с особым остервенением лизали сухие дрова, как особый деликатес, редко попадающий в жерло костра. Когда же кто-нибудь из сидящих вокруг камня подбрасывал дров, искры фейерверком устремлялись в черное небо, лишь на короткий миг освещая заостренную верхушку камня, похожую на шлем воина. Почтенные люди со всей округи собрались на совет, узнав, что археологи открыли все символы, начертанные у подножья камня и, что некоторые из них расшифрованы.

Хакан Ногербекович сидел рядом с гостями, и, заметив Симу в лагере, помахал ей.

— Иди, начальник зовет, — дядя Боря присел на ступеньку кабинки, достал курево.

Сима застыла в нерешительности.

— Чего я там забыла? Там одни мужчины, у них не принято, чтобы женщины сидели рядом.

— А тебя сидеть никто и не приглашает! — дядя Боря затянулся, выпустил дым из уголков губ. — Начальник хочет, чтобы ты свои предположения о каком-то символе рассказала. Важно это для них. Иди, не робей. Если что, я рядом!

Сима не могла не улыбнуться. Этот дядька, как отец, опекал ее и даже чем-то похож был на него. Любил шутить, умел раскрутить неприятную ситуацию так, что о ней все забывали, переключаясь на его балагурство.

Направляясь к аксакалам, Сима краешком глаза заметила, как Арман, оставив коней рядом с лагерем, перебрался к камню и, вежливо поздоровавшись со всеми, подошел к сидевшей особняком женщине с высоким головным убором. Да и все мужчины, кроме разве что Армана и Хакана Ногербековича, были одеты в отороченные яркими узорчатыми полосами халаты и высокие войлочные шапки — кто в белые, кто — в черные.

«Прям, этническое представление!» Сима еще более неловко почувствовала себя, но делать нечего. Она перешла перекидной мостик и подошла к начальнику.

— Здравствуйте, — она чуть склонилась, здороваясь со всеми, и спряталась за начальником от любопытных взглядов, но он решительно подтолкнул ее вперед.

— Вот, наша практикантка, ее зовут Симона, она из Ташкента.

Действо походило на смотрины. Сима почувствовала огромное желание убежать. Старики молча разглядывали ее, а бабушка Армана, как догадалась Сима, просто сверлила ее взглядом, и этот взгляд двумя змеями вползал в сердце, сковывая его. Сима почувствовала, как стало тяжело дышать. Она попятилась, только заметив, как Арман тенью метнулся за камень и тут же его голос прозвучал у самого уха:

— Я с тобой, Сима, ничего не бойся, на выпей.

Он протянул ей пиалушку. Не спрашивая, что там, она залпом осушила ее, только почувствовав знакомый запах эфедры и вкус кислого молока, смешанного с какими-то незнакомыми травами. Через пару минут Сима словно сбросила оковы, вздохнула, открытым ртом ловя воздух.

Она хотела сказать, что знаки надо смотреть днем, что сейчас ничего не видно, и она не может рассказать о том, что думает об их значении. Но не успела и звука издать, как раздался глухой удар сильной ладони в бубен. Еще один, еще. Удары поглощались чернеющей за Батыр-камнем степью, но ритм ускорялся, а у Симы подкосились ноги. Арман осторожно подхватил ее за талию, все шепча слова ободрения. Костры вспыхнули ярче, разродившись целыми снопами искр, старики, что-то причитая, синхронно закачались в стороны. Бабушка Армана, вдруг прекратив стучать в бубен, возвысила голос, то ли призывая кого-то, то ли предостерегая о чем-то. Сима расширила глаза. Перед ней, прямо над плоским камнем, на котором совершали жертвоприношения, поднялась высокая, почти с голову Батыр-камня, фигура воина. Ее очертания колыхались вместе с огнем костров, но с каждым мигом фигура становилась все более четкой, хотя цвет ее оставался белым, местами разбавленным серыми тенями.

Шаманка выкрикнула несколько отрывистых слов, и Сима поняла ее. В голове сложилась фраза: «Проснись, Рожденный Свободным!». Бабушка Армана выкрикивала следующие слова и Сима перестала ощущать свое тело, она словно выросла из него и поднялась на уровень бело-серого призрака.

Когда шаманка крикнула: «Говори!», все звуки внизу оборвались. Все взоры устремились на Симу и того воина, что гневным взглядом буравил ее. Но девушка уже не боялась, она подняла правую руку, вытянула ее вперед ладонью и вместе с поднявшимся ветром в степь полетели магические фразы. Сима произносила доселе неизвестные ей слова, которые объединили значения символов в заклятие: «Луч божественного света, посланный на землю оком Великого Тенгри, да осветит мир, да раскрутит несокрушимое оружие Великих Духов Света, дабы поразить Духов Тьмы и разрушить чары зла, ниспосланные на Великого Воина Неба, закрывшие от него кровью и плачем невинных, его истинное предназначение. Силой, данной мне Тенгри, волей, ниспосланной Умай, я, Рожденный Свободным, приказываю тебе, мятежный дух, покинуть земли и воды мира людей и отправиться к Отцу Небесному! Я дарую тебе свое прощение! Да будет так во имя любви и созидания во всем мире!»

Сима подняла руку выше головы, и бессильно уронила ее. По степи пронесся гул. Призрак воина, скованный веками цепями заклятия, почувствовал себя свободным, выпрямился во весь рост, став еще выше Каменной головы. Он посмотрел вдаль, словно пытаясь охватить взглядом простор степи. Его грудь вздыбилась. От сильного выдоха люди сжались, непроизвольно вскрикнув. Воин опустил глаза и увидел маленькую фигурку женщины. Призрак опустился перед ней на колено, пытливо вглядываясь в лицо.

— Ты прощаешь меня, дитя? — в голосе похожем на барабанный гул прозвучало сомнение.

— Я прощаю тебя, Великий воин.

Он, вздохнув с облегчением, так, словно сбросил с себя пудовые цепи, склонил перед Симой голову и невнятно промолвил:

— Спасибо…

Встала шаманка, взяла бубен и запела грозную песню Воителей Света. Призрак обратил тяжелый взор к ней, поднялся, положив руку на меч. Шаманка завершила песню, и призрак Великого Воина растаял.

Сима упала без чувств. А через мост бежал дядя Боря с монтировкой в руке, кроя матом на чем свет стоит и всех казахов, и своего начальника, и бог знает кого еще. Он встал рядом с Симой, повисшей на руках Армана; потрясая монтировкой, забрал девушку от «ирода», который затуманил ей голову. Славка с Жоркой прибежали следом на помощь и все вместе отнесли Симу в лагерь.

Облака закрыли Луну. Пошел дождь. Люди разошлись. В лагере археологов в наркотическом сне бредила Сима. Друзья по-очереди дежурили возле нее, а Хакан Ногербекович плакал, не стесняясь слез, то и дело повторяя:

— Не знал я, что они задумали, не знал, старый дурак, просили только о знаках рассказать!..

В юрте было темно. Только хилый свет луны, прорвавшийся сквозь нагромождение облаков, просачивался в круглое отверстие наверху. Арман оставил дверь приоткрытой и остановился на пороге, вглядываясь в темноту.

— Подойди, Арман, — властно позвала бабушка; ее голос оставался сильным, хоть и чувствовалась в нем усталость после нелегкого ритуала.

— Как вы, аже[13]?

— Уже лучше, сынок, сядь рядом.

— Свет включить?

— Не надо, у кого есть глаза, тот всегда видит.

Арману показалось, что бабушка улыбнулась. В другой раз он бы тоже улыбнулся, сказал что-то ласковое, в другой раз, но не сейчас. Сейчас в его груди кипели чувства: обида, гнев, растерянность, любовь…

— Аже…

— Я понимаю, Арман, — бабушка положила свою руку на его. Сухая теплая ладонь успокоила. Умела мудрая Батима расплетать клубок чувств и прогонять гневных духов. — Ты не сердись на меня, сынок, знаю я, что ты думаешь! Думаешь, старая бабка посмеялась над тобой, растоптала твои чувства… Нет, Арман! Поверь мне, так было надо!

— Но, аже! — Арман вспыхнул, как соломинка в язычке огня.

— Тихо, тихо, — Батима сжала его руку, — не давай демонам поселиться в твоей душе, успокойся, выслушай меня, — она перевела дух, помолчала. — Помнишь, я рассказывала тебе сказки о Великом Тенгри, о его смелом воине, голова которого, как страж, так и стоит в степи уже много веков? — Арман кивнул. Бабушка приподнялась. — Помоги мне сесть, дай подушки. Вот так. Хорошо. Теперь слушай.

Каждый человек живет для того, чтобы выполнить свое предназначение. Ведет его дух, посланный Тенгри. Когда только новая жизнь появляется в женщине, Умай поселяет тот дух в ее чреве и он терпеливо ожидает часа своего нового рождения. С того момента судьба человека на всю жизнь связана с духом. Боги завещали нам терпение, смирение, веру в свое предназначение. И, если, человек уходит с дороги, по которой его ведет бог, случаются беды. Демоны Эрлига только и ждут, когда человек откажется от бога, и его дух станет уязвим. А каждый дух — это великая добыча! Вот и борются силы Света с силами Тьмы за каждого человека.

Давным-давно, на землю сошел Великий дух, которому суждено было родиться свободным. Но человек изменил предназначение. Им овладели демоны Тьмы, и Рожденному Свободным пришлось вести борьбу за равновесие всего мира. Когда Великий Воин был убит, его душа не нашла себе покоя, а мятежный дух, получивший большую силу от демонов зла, воспарил над Землей. Тогда собрались шаманы со всей степи и сотворили заклятие, начертав на камне особые знаки, каждый из которых был известен только одному из них. Но все заклятие было ведомо Рожденному Свободным.

— Аже, вы хотите сказать, что Сима и есть тот дух?

— Не торопись, Арман, слушай. Прошли века, и заклятие начало ослабевать. Демоны зла не теряли время, они делали все, чтобы заполучить дух Великого Воина! И время пришло. Я услышала голос Тенгри, который возвестил, что придет та, в которой воплотится дух Рожденного Свободным, — бабушка откинулась на подушки. Арман слышал ее тяжелое дыхание. И не осмеливался просить рассказывать дальше. Но она сама продолжила:

— Я тебя не обманула, сынок. Ей нельзя было говорить заранее о ритуале. Дух Рожденного Свободным еще слаб в ее теле, и она не смогла бы сама его пробудить, а вот демоны зла, сразу бы поняли наши намерения и, кто знает, что могло бы случиться потом, — бабушка тяжело вздохнула, зевнула. — Ступай, Арман, я устала.

Арман встал. Тихо скользнул к выходу.

— Сынок, постой… Ты можешь рассказать все девушке. Надеюсь, она простит тебя. Но помни: вы с ней как две стихии — огонь и вода. Сам подумай, сможете ли быть вместе, хотя… кто знает… в жизни людей все предопределено, но они умеют поворачивать колесо судьбы.

Сердце Армана замерло. Он не решился спросить о Симе. Но бабушка каким-то чутьем узнала, что беспокоит его больше всего. Сима думает, что он обманул ее, заманил в свои сети только ради того, чтобы вовлечь в ритуал. Как убедить ее, что он тоже не знал обо всем, что будет. Он только делал то, что говорила ему бабушка — встал рядом с ней, чтобы поддержать, дал кумыс… Снова в нем поднялась буря гнева — как трудно смириться с тем, что тебя использовали! Предопределено… все предопределено… А как же быть с чувствами?! Он полюбил Симу и теперь… Что теперь делать?

Сима проснулась рано. Запах свежести от земли, умытой дождем, влетал в распахнутую палатку. Сима села. Голова закружилась. Во рту ощущалась горечь. Отчего?.. И тут перед глазами заиграли огни пламени костров, послышался шепот Армана, и Сима вспомнила странный вкус кумыса, поданного им.

«Что было дальше?..» Сима не могла вспомнить. Только отрывистые эпизоды мелькали в сознании, не связанные ни с Арманом, ни с ней. Но почему тогда сердце обжигает мысль о предательстве? Что случилось? Сима тряхнула головой. Кровь застучала в темечке, причиняя боль.

За палаткой посветлело. Симе ужасно захотелось плеснуть в лицо холодной водой из реки. Она расстегнула спальник, поежилась от холода, но, прихватив полотенце, вылезла наружу. К ее удивлению прямо перед палаткой, укрывшись поверх спальника куском брезента, спал дядя Боря. Сима постояла немного и, решив не беспокоить доброго к ней дядьку, пошла к реке.

Вода оказалась не такой прозрачной, как всегда. И текла она шумно, поднявшись почти вровень с мостиком, так, что мокрые лапки то и дело выплескивались на его дощатые перекладины. Сима разделась донага и залезла в воду. Мурашки побежали по коже. Погрузившись в воду лицом вниз, Сима вытянулась, расправила руки. Течение подхватило расслабленное тело и… Сима быстро вскочила, испугавшись, что кто-то может увидеть ее нагой. Но лагерь мирно спал, а заря чуть тронула небо на горизонте, подкрасив его пурпуром.

Поспешно одевшись, девушка пошла к лагерю, но остановилась в полшага и оглянулась на Каменную Голову. Ее верхушку едва тронул розовый свет, и Симе показалось, что Воин проснулся и скосил гневные глаза в ее сторону. Сима вздрогнула. В голове снова запульсировала кровь. Привиделось злобное лицо с ухмылкой. Сима сосредоточилась, силясь узнать, кто это, и, когда лицо обрело ясность черт, она ужаснулась — это был Арман!

«Не может быть!..» Но мысль, что именно Арман заманил ее в ловушку, воспользовавшись доверием, пульсировала в висках. И стало так больно. А как же слова о любви? Как же говорящие взгляды? Неужели она ошиблась, поверила и теперь обманута?..

— Идем, дочка, нечего туда пялиться, что было, то прошло, идем, холодная совсем, — дядя Боря обнял ее и настойчиво повел к лагерю.

Симу прорвало, слезы потекли, разбредаясь по щекам, как струйки дождя по стеклу.

— Дядь Борь, как же так? Я ведь люблю его…

— Ничего, моя хорошая, ничего, все пройдет, давай я тебе сейчас чайку сварганю…

Симу трясло в ознобе. Зубы стучали, оголенные плечи тряслись. Дядя Боря достал спальник, укутал девушку, все приговаривая что-то ласковое, веселое, но Сима не слышала его. Она вспоминала вчерашний день, ласковые руки Армана, его горячее дыхание, мягкие губы и последнюю злую ухмылку.

— Как же так, как же такое может быть…

Дядя Боря подал кружку с чаем. Тонкий аромат мяты поднялся вместе с паром и заструился у лица. Сима вдохнула его, закрыла глаза. Горячая кружка обжигала руки.

— Дай сюда, горе луковое, обожжешься.

Дядя Боря перелил чай в пиалушку, снова подал.

— Очнись, спящая красавица, пей! — приказал он, и Сима послушно пригубила обжигающий губы чай.

Вскоре поднялось солнце. Сразу стало тепло. И Сима отошла. Боль спряталась и тепло — больше от человеческого сердца, чем от горячего светила, — согрело ее. Оглянувшись на камень за рекой, на еще спящий лагерь, Сима вдруг поняла, что ей здесь больше нечего делать. А как только она представила, что вот-вот, как обычно бывало по утрам, приедет Арман, то вскочила и побежала в палатку.

— Какая муха тебя укусила? — дядя Боря едва не выронил кружку от неожиданности.

Сима, складывая рюкзак, выглянула, ища полотенце и косметичку.

— Дядь Борь, кинь, пожалуйста, — попросила она, кивнув на свои вещи, лежавшие на столе, — и мотор заводи, сейчас поедем!

— Ишь, раскомандовалась! Куда ты собралась?

Сима выволокла из палатки свой рюкзак, засунула в боковой карман косметичку и, упав на колени перед шофером, запричитала:

— Дядь Борь, миленький, давай поедем быстрее, я не знаю, куда провалюсь, если он сейчас прискачет, дядь Борь, прошу тебя, золотой, родненький, отвези меня куда-нибудь подальше, я не могу больше здесь оставаться, дядь Боренька, пожалуйста!

— Да успокойся, Симушка, что ж это такое, господи, куда ж тебя отвезти? — дядя Боря шарил взглядом по лагерю, словно ища где-то потерявшийся ответ на свой вопрос.

Из палатки вылез Хакан Ногербекович. Увидев своего шофера и Симу у его ног, он поначалу опешил, но потом чувство вины снова засосало под ложечкой и он с видом побитой собаки подошел к Симе.

— Симона, я виноват перед вами, простите старика, я не знал, что так все получится, понимаете, Сима, они так интересовались нашей работой, у нас всегда тесный контакт с местным населением, все всегда на доверии, а тут такое, понимаете…

— Хакан Ногербекович! — Сима решительно встала перед ним и твердо сказала:

— Мне надо в Ташкент, немедленно. Пожалуйста, рассчитайте меня и скажите дяде Боре, чтобы он отвез меня до ближайшей станции, — она сделала паузу и тихо добавила, опустив глаза: — А то я пешком уйду.

Мужчины недоуменно переглянулись. Дядя Боря только хотел что-то возразить, как Сима нервно подняла рюкзак, закинула его за плечо и, пытаясь засунуть вторую руку в лямку, почти побежала на дорогу.

— Стой, шальная! Да отвезу я тебя, только куда — до станции километров двести, у меня и бензина не хватит.

Сима остановилась.

— А до поселка, что мы проезжали, когда сюда ехали, сколько километров?

Дядя Боря пожал плечами.

— Шестьдесят будет.

— Бензина хватит?

— Хватит. А дальше как? В поселке что ли сидеть будешь?

Сима закинула рюкзак в кузов машины, оттуда раздался крик. Сонная голова Жорки высунулась наружу.

— Вы чего?

Но Сима не удосужилась ответить на его вопрос и парировала дяде Боре:

— А там автобусы ходят. Как-то же люди ездят на станцию, а?

Хакан Ногербекович понял, что хотела девушка и, разложив карту на столе, подозвал шофера.

— Смотри, Борис, от того поселка к югу уходит хорошая дорога. Думаю, Симона права. Должен там ходить какой-нибудь транспорт. Отвези ее, только помоги сесть на что-нибудь, одну не оставляй. А деньги я сейчас дам.

Когда «Газ-66», заклубив пыль за собой, успел отъехать на пару километров, с другой стороны показался всадник. Арман ехал в лагерь, не торопя коня. Он обдумывал, что скажет Симе, да и всем остальным о вчерашнем происшествии.

— Здравствуйте, Хакан-ака! — спешившись у лагеря, Арман отпустил Черногривого пастись, и подошел к начальнику экспедиции. — Куда это дядя Боря ни свет, ни заря поехал?

Хакан Ногербекович сложил карту.

— За продуктами, хлеб у нас кончился, сахар, а ты чего в такую рань?

— Почему «рань», семь часов уже. Скоро жара начнется.

— А-а… ну садись, чай попей.

— Спасибо, — Арман отхлебнул из пиалушки, из которой недавно пила Сима, — с мятой… А Сима спит еще?

— Спит, — Хакан Ногербекович плеснул себе чаю.

Жорка, недобро посматривая на раннего гостя, сворачивал спальник. Вадим Петрович и Славка тоже выползли из палаток и еще сонные подошли к столу.

Арман поставил пиалу на стол, напрягся.

— Ты о Симке забудь, понял, — Славка толкнул его в плечо.

Арман встал.

— Ребята, ребята, никаких разборок, этого еще нам не хватало! — Хакан Ногербекович встал между парнями. — А вы, Арман, — он покачал головой, — нехорошо вы поступили, нехорошо! И вы, и ваши старики! Не ожидал я такого.

— Хакан-ака, я все объясню…

— Нечего тут объяснять! — встрянул Вадим Петрович. — Уходи и не появляйся тут больше.

Арман набычился.

— Я хочу поговорить с Симой. Перед вами я не виноват. Что плохого я сделал?

— Что плохого?! — Славка набросился на Армана, но Хакан Ногербекович, несмотря на маленький рост и кажущуюся тщедушность, оттолкнул его.

— Не сметь руки распускать! Он прав! Он ничего плохого нам не сделал. И нам еще работать вместе, и не в последний раз!

Начальник кричал, и это так удивило его подчиненных, что они вытаращились на него, будто впервые видели.

— Всем сесть! А вы, Арман, уж постарайтесь, объясните нам, как так получилось, что вы опоили нашу сотрудницу напитком шаманов и без ее и без моего ведома использовали ее в своих целях, надо сказать, нам тоже неизвестных.

Пока Арман сбивчиво пересказывал слова своей бабушки, Сима уезжала все дальше и дальше. И чем больше становилось расстояние между ними, тем тяжелее было на сердце Симы, и тем беспокойнее становилось Арману.

Не закончив рассказ, он посмотрел на палатку и спросил, глядя в упор на Хакана Ногербековича:

— Где Сима?

Тот не смог солгать еще раз и сказал, что она уехала. Арман немедля вскочил на коня и поскакал следом. Но, хоть Черногривый и был одним из самых быстрых коней кочевья, догнать машину он смог только тогда, когда она возвращалась назад. А дядя Боря, затормозив перед конем, вставшим на дыбы перед самым носом грузовика, и не обратил внимания на вопрос парня, а погрозил кулаком и так далеко послал, что не только у юноши, а и у коня уши стали пунцовыми.