Бирюзовые серьги богини

Глава 7. Тайна символов

Глаза волка сияли желтыми топазами. Они были так близко, что отлично различались все оттенки радужки, в которой тонула черная точка зрачка.

«Что ты хочешь?» — мысль — тягучая, как расплавленная карамель, — потекла от Симы к волку.

Он попятился, не отводя пытливых глаз, и Сима увидела под ним ребенка. Голенький, крепенький, он беспомощно дергал ручками и ножками. Его личико сморщилось в гримасе плача, но Сима не слышала ни одного звука. А волк все пятился, и его морда начала приобретать геометрические очертания. Сначала лоб волка превратился в ромб, потом, ниже носа появились линии, которые собрались в перевернутую букву «м».

Волк вместе с ребенком растворился в тумане сна, а на их месте появился знакомый белый призрак, очертаниями напоминающий китайского монаха.

Сима проснулась. Утро гуляло в комнате солнечными бликами и еще свежим ветерком. С кухни доносились запахи молочной каши и поджаренного хлеба, слышался негромкий разговор отца с матерью. Сима облегченно вздохнула, но вспомнила символ и, быстро встав, зарисовала его, набросав вокруг получившейся фигуры морду волка.

«Да! Это именно тот символ, и он обозначает волка!» — довольная своей догадкой, Сима улыбнулась и, положив карандаш, пошла умываться.

Сима вернулась домой в начале августа, когда самое жаркое время года закончилось, дни стали короче, а ночи прохладнее, но все же лето не торопилось уступать свои права приближающейся осени. Сима переживала свою первую и такую красивую историю любви. Красивую… если бы… если бы не тот страшный вечер у Каменной головы. Еще в поезде Сима думала, как могло так случиться, что она приняла вероломство за любовь, что не распознала обмана, заглядывая в глаза, в которых читала восхищение и признание.

Образ Армана преследовал ее днем и ночью. Сима оглядывалась, чувствуя его взгляд, вздрагивала, слыша его голос, просыпалась ночами и бессмысленно смотрела в потолок, вспоминая степь, вольный ветер, нежные ласки. Мать заметила ее грусть, но расспрашивать не стала, уж слишком отчужденно смотрела дочь, сказав только, что все хорошо, что она уехала раньше, чтобы разобраться с собранным материалом до начала занятий.

Нарушила уединение Симы Маринка, влетевшая к ней ураганом, разорвавшим тишину дома.

— Симка, как я соскучилась! — Марина повисла на шее подруги.

На душе у Симы сразу потеплело от того заряда оптимизма, который буквально растекался во все стороны от загорелой, сияющей, улыбчивой девушки, смачно поцеловавшей ее в губы.

— Ну, налетела, как смерч, — отшутилась Сима.

— А что такое? Почему ты такая понурая, что-то случилось, а, тетя Валя, что с ней? — Маринка тараторила, поглядывая то на маму Симы, то на подругу.

Валя отмахнулась.

— Не знаю. Приехала смурная вся, молчит, может тебе расскажет что…

— И расскажет! — Маринка не унималась. — Как экспедиция? Понравилось? Что откопали?

— Да ты хоть в комнату зайди, так и будем в коридоре стоять?

Симе вдруг захотелось уткнуться носом в Маринку грудь и от души поплакать. Она даже испугалась этого странного желания, почувствовав, как на глаза навернулись слезы.

Марина скинула босоножки, и прошлепала босая по чистому полу вслед за Симой, успев одним залпом осушить бокал холодного компота, который ей дала тетя Валя.

— Ох и жара… — не заметив настроения подруги, Марина плюхнулась на ее кровать, раскинув руки. — Но в Туркмении еще хуже! У нас хоть фонтанчики вдоль дорог, тени валом, а там… жуть! Но зато как интересно!.. Я в руках держала украшения, которые женщины носили четыре тысячи лет тому назад, представляешь?

— Сами откопали? — позавидовала Сима.

— Да нет, в музее с ними работали, описывали, зарисовывали, а сами находили горшки всякие, так, ничего особенного. А вы?

Маринка села

— И мы ничего особенного, — Сима улыбнулась.

— Понятно… А знаешь, мы с Сашкой все время тебя вспоминали.

— Да? И что Сашка?

— Да так, ничего. Он одержим историей Востока. Учит языки, в которых черт ногу сломит — сплошные черточки, закорючки…

Марина взяла со стола листок с нарисованной мордой волка.

— А это что? Волк? Ты рисовала? А такой ромбик с палочками я тоже у Сашки видела…

— Что? — Сима заинтересовалась. — Где видела?

— Вот странная ты, Симка, просто Сашка тебя не волнует, а Сашка вкупе с ромбиками — это уже другое дело!

— Не переворачивай все с ног на голову, — Сима посерьезнела, — я все лето бьюсь над расшифровкой одной загадочной надписи, а этот символ вообще во сне увидела, а ты — Сашка!..

— Что ж, хоть какие-то общие интересы у вас намечаются! Знаешь, давайте вечерком все вместе в «Буратино» посидим, мороженое поедим, поговорим, а?

Сима обрадовалась предложению Марины. Пора возвращаться в свою настоящую жизнь! А то, что случилось на практике, уже — прошлое. Да и вспомнив Сашку, Сима почувствовала радость. Не сошелся же свет клином на Армане! Что было, то было…

Вечерний город обнимал жителей прохладой. Ташкент словно извинялся перед горожанами за жаркий день и обвевал каждого прохожего свежим ветерком, закручивая его над каналами и фонтанами и гоняя по улицам.

Сима повыше подняла волосы, обнажив шею, надела короткую расклешенную юбку, фалды которой игриво приподнимались при ходьбе, и влезла в босоножки на длинных каблуках. Прохожие улыбались красивой девушке, парни присвистывали вслед, а Сима шла — гордая и неприступная, — высоко задрав подбородок, придерживая на бедре изящную сумочку, висевшую на тонкой лямке через плечо.

На открытой террасе кафе за столиком у самого края Сима издали увидела Сашку. Он тоже заметил ее и, опершись на кисть руки, смотрел, не спуская глаз. Чем ближе подходила Сима, тем шире расплывалась улыбка на загорелом лице Сашки. Сима тоже разглядывала однокурсника. Короткая стрижка обнажила светлый ободок незагоревшей кожи у лба и ушей. Просторная белая майка с непонятным рисунком на груди свободно лежала на плечах, лишь обозначив округлые контуры хорошо тренированных мышц.

— Привет! — Сима опустила глаза, почувствовав какую-то неловкость.

Саша встал, отодвинул красный пластмассовый стул.

— Привет! Садись!

— Маринки еще нет?..

— Я пораньше пришел, чтобы столик занять…

— А!..

— Что будешь пить? Сок?

— Нет, лучше воду, с газом.

— А мороженое? Какое тебе взять?

— Мороженое… м-м-м, давай сливочное с малиновым сиропом.

Сима улыбнулась, осмелившись, наконец, взглянуть на Сашку. Она увидела, что у него зеленые глаза, курносый нос. «Надо же, и как я раньше этого не замечала?.. А Арман, Арман совсем другой…» По сердцу снова резануло, Сима прикусила губы. Вовремя подошла Маринка. Она умела своей непосредственной болтовней отвлечь от самых навязчивых дум.

— Всем привет! Ух, какая сумочка! Саш, мне то же самое, что и ей, — Марина ткнула пальцем в подругу.

Саша пошел к стойке, у которой выстроилась приличная очередь, а Маринка наклонилась к Симе через стол, шепча:

— Ну, как вы встретились?

— Отстань, ладно? А то уйду!

— Ничего себе приветик!.. С тобой явно что-то не так.

Сима хотела встать, но Марина задержала ее за руку.

— Тихо, тихо, не порть вечер хотя бы мне. Все, обещаю, слова больше тебе не скажу, остынь. Посмотри на людей — у всех есть какие-то проблемы, но нельзя же с ними, как с полной торбой везде носиться.

Сима застыдилась.

— Прости, мне, правда, муторно на душе. Сюда шла такая счастливая, и вдруг ни с того, ни с сего, хорошее настроение, как корова языком слизала.

— Бывает. Давай попробуем провести хороший вечер, втроем, как раньше, когда мы отмечали поступление, помнишь? Сашка еще шампанским парочку за соседним столиком облил…

Сима улыбнулась.

— Да, смешно было.

Они проговорили весь вечер, вспоминая лето, смешные случаи, которые с ними произошли, рассказывая друг другу об интересных находках. Им было весело втроем, легко и просто общаться. Но все же грусть не оставляла Симу. Рассказывая друзьям, как она завязла в глине у реки, как, случайно оказавшийся рядом пастух, вытаскивал ее, она вспоминала Армана, их первую встречу. Друзья смеялись, не подозревая о том, кем стал для Симы тот пастух, сколько радости она испытала рядом с ним и как неожиданно они расстались.

«Прошлое, это уже прошлое», — убеждала себя Сима и, прощаясь с Сашкой, предложила:

— Приходи ко мне завтра, я хотела бы показать тебе кое-что интересное — символы, которые пытаюсь расшифровать, собрать в нечто, имеющее какой-то смысл. Сегодня как-то не до того было…

— Марина говорила, — глаза Сашки сияли от радости, — я приду.

Лед тронулся. Оставалось только надеяться, что половодье захлестнет их с головой, но не настолько, чтобы в круговороте льдин снова уплыть к разным берегам.

В эту ночь Сима снова видела волка, но теперь к ней пришла уверенность, что это не волк, а волчица, и ребенок с ней… ребенок — это явь, новость, что-то, что может изменить жизнь. Так сказала мама. А она умела разгадывать сны. И еще мама умела понимать настроение дочери и ждать, не надоедая вопросами, когда та сама расскажет о своих проблемах.

Приход однокурсника обрадовал Валю. К Симе даже в школьные годы мало кто из ребят приходил. А тут такой симпатичный парень, только ростом маловат, но все же чуть выше дочери, зато такой улыбчивый! Вместе с ним, казалось, в квартиру влетел свежий ветер, она вся наполнилась воздухом. «Надо же, какой легкий человек! Симке с ее тяжелым характером такой очень бы подошел».

Саша принес с собой толстую книгу. В ней они сразу нашли знак волка, который авторы отнесли к символам кочевников Азии. Чуть вытянутый по вертикали ромб, нижние стороны, которого продолжены вниз и образуют крест, а потом поднимаются вверх под острым углом, так, что получается английская «дабл ю».

— Я так и увидела…

— Где?

— Представляешь, во сне!

Сашка не удивился.

— В нашей жизни много символики. Мы редко обращаем внимание на случайные картинки, на форму листа на дереве, на другие знаки, которые даются нам, чтобы помочь разобраться в своей жизни, иногда оберегают, как крест, например, иногда остерегают или позволяют заглянуть в будущее.

— А откуда у тебя такая книга?

— От прадеда, он один из авторов. Прадед увлекался такими вещами, у нас много фотографий, рисунков, заметок, которые он делал в разных странах. Он был историком, еще в царские времена. А ты не знала?

— Нет, — Сима даже опешила, — поэтому ты поступил на исторический?

— Да, теперь вот разбираюсь в его наследии. Кстати, набор символов, который вы обнаружили, как бы это сказать… странный, наверное. Словно автор этой надписи собрал со всего мира, во всяком случае, азиатского, разные символы и объединил их. Смотри, вот это похоже на дордже.

— Свастика?

— Да, тибетская свастика, в движении созвездия Большая Медведица. Вот квадрат, вверх от него отходит линия — ручка ковша, тут затерто, но у другого угла квадрата хорошо видно линию, как луч левосторонней свастики.

— И от остальных углов квадрата тоже отходят такие же линии и все крутятся в одну сторону! — Сима взяла чистый лист бумаги и крупно нарисовала фигуру, пунктиром отметив то, чего не было видно на фотографии камня. — А что этот символ обозначает? Смену времен года, союз всех стихий?

— У тибетцев — алмаз, несокрушимое оружие.

— Несокрушимое оружие?.. «… раскрутит несокрушимое оружие Великих Духов Света…»

— Что? — Саша заметил, как Сима вдруг словно застыла и голос ее изменился. — Что ты сейчас сказала? Откуда это?

— Что «это»? — Сима очнулась.

— Ты только что сказала: «раскрутит несокрушимое оружие Великих Духов Света…»

— Не знаю…

Сима включила вентилятор. Встала напротив него, чувствуя, как холод проникает в грудь, закрыла глаза. Перед ней снова Арман, пиала в его руке, костры и голова Каменного воина…

— Сима…

Саша подхватил девушку под локоть.

— Голова закружилась… душно…

— А давай все двери откроем, сделаем сквозняк? — Сашка говорил, как пацан лет десяти. Симу это рассмешило.

— Давай!

Прохладный ветер гулял по всей квартире, залетая из подъезда в распахнутые двери и сквозняком гоняя воздух, а Сима с Сашкой разложив на полу листки с символами и придавив их чем попало, чтобы не улетели, пытались собрать воедино смысл каждого, составить текст, опираясь на значение символов, дошедшее до людей через тысячелетия.

— Если читать от этого знака, — Саша ткнул пальцем в круг, перечеркнутый вертикальной линией, — а мне кажется, что именно с него и надо начинать! — то получается так: Луч света, идущий с неба или из глаза бога, освещает весь мир, — Сима написала «весь мир» на картинке, изображающей вложенные один в другой круг, квадрат и еще один круг, а Сашка положил рядом с ним знак дордже, — раскручивает несокрушимое оружие…

— Дальше символ волка…

— И как его вставить? — Саша потер переносицу, — ладно, оставим пока…

— А если этот символ указывает на кого-то конкретного, кто был из рода волка? — осенило Симу.

— И что? Несокрушимое оружие против человека?.. Сомнительно как-то. Может быть, род волка, как несокрушимое оружие… Белиберда! Давай пока оставим волков, пошли дальше: четыре правильных треугольника. Один — вершиной вверх, второй — такой же, но перечеркнут горизонтальной линией, два перевернуты вверх основанием, и один из них тоже перечеркнут. Что получается?

— Огонь, воздух, вода, земля!

— Правильно — все стихии. Можно сказать так: Глаз бога видит все — людей, духов, демонов, — обитающих в огне, в небе, в воде, в земле, ничто от него не скроется, так?

— Так!

— И, как закрепляющая печать, защита от злых сил — символ объединения созидания и порождения, как знак взаимной любви бога и людей — звезда Давида, — Саша придвинул листок с двумя нарисованными треугольниками, наложенными друг на друга так, что в центре получился шестигранник.

— И что получается в общем? — Сима взяла чистый лист, крупно написала: «Луч света, идущий из глаза бога…». Нет, лучше так: «Луч света, посланный Тенгри, осветит мир, раскрутит несокрушимое оружие воинов Света, которое поразит злых духов и демонов и кого-то из клана волка, во всех стихиях: в огне, в небе, на земле, в воде. Да будет так во имя созидания и порождения!» — Сима закончила фразу пафосно, и даже выпрямилась, подняв голову. — Все?

— Еще остаются звезды.

— Демоны верхнего и нижнего мира!

— Ну, это сомнительно, пятиконечная звезда — это пентаграмма.

— Это позже, в западных учениях, а восток может трактовать этот знак иначе.

— Может, — согласился Саша, — и здесь подходит хоть и западная трактовка, но вполне применимая к востоку — ведьма, друид, жрец. Можно предположить, что жрецы, или шаманы, смысл тот же, как бы охраняют это место, эту надпись… Слушай, а может это заклятие, вроде охранной молитвы?

Сима вспомнила ритуал вокруг Каменной головы, рассказ Армана о жертвоприношениях под ним, и предположение Саши показалось вполне логичным. Сима решила рассказать ему о том вечере, что касается ритуала, опустив личные переживания.

— Саш, дело в том, что я была участницей какого-то шаманского действа.

Саша откровенно изумился.

— Не по своей воле, не хочу вдаваться в подробности, да я и помню мало, меня опоили чем-то, наверное, что-то вроде сомы-хаомы.

Сашка присвистнул.

— Будешь издеваться, ничего не расскажу! — пригрозила Сима.

— Ты что?! Я вообще в трансе! И шаманский обряд, и шаманский напиток, ты вообще кто? С чего это местные шаманы тебя привлекли к какому-то ритуалу, да еще тайно?

— Не знаю, я о другом думала, ладно, не отвлекай, так вот, я что-то говорила там, еще и не своим голосом. Это мне потом рассказал наш шофер дядя Боря, он был далеко, прибежал в самом конце, а вот наш руководитель стоял неподалеку, он должен был все слышать. Может мне его спросить? Я все равно буду ему отчет отсылать о практике, чтобы подписал, оценку поставил, ну и спрошу, а?

— Спросить можно, но я в толк не возьму, ты говорила заклинание?

Сима пожала плечами.

— Не знаю, вот и хочу спросить.

— Но, если это так, и ты ничего не помнишь… ты уверена, что заклинание ты говорила на русском языке?

Сима озадачилась.

— Не знаю… даже предположить не могу. Вряд ли… но я другого языка не знаю, на казахском что ли? — она хмыкнула, — я только пару слов помню на казахском, но… Саш, я не знаю.

— Вряд ли древнее заклинание могло звучать на современном казахском. Тем более, записано оно символами, если это заклинание, конечно.

— Не знаю…

— Это о несокрушимом оружии воинов света, — пояснил Саша.

— И что?

— Ты это сказала на русском.

— Да… напишу я все-таки Хакану Ногербековичу. Может он понял тогда, что я говорила, — Сима уставилась на Сашку. — Это тебе надо было ехать с ним, вон, сколько ты всего знаешь, а от меня никакого толку, только проблемы.

— На следующий год и поедем. Вместе. И никаких проблем.

Саша посмотрел на нее таким откровенным взглядом, что не понять его было невозможно. Сима смутилась. Но перспектива встречи с Арманом, да еще в присутствии Сашки, ее испугала.

— Поживем — увидим! Еще год учиться. Кстати, через три дня уже начнется — лекции, семинары…

— И хорошо, будем встречаться каждый день.

Сашка не скрывал радости. Но и Симе было приятно, хотя смутная тревога, предчувствие чего-то недоброго словно отодвигали от нее Сашку, не позволяя им перейти черту дружбы. Не давал покоя и сон про волчицу, особенно с того момента, как Саша рассказал, что волк — не только знак рода древних кочевников, но и символ высшего духа, обличие, в котором он являлся к достойным и общался с ними. Такие предания есть в истории кочевников. И даже имена. Например, Аланкува — праматерь рода Чингизхана. «Но я не праматерь», — думала Сима, а сердце замирало. Что-то происходило с ней, что-то необычное: и обморок, и какое-то появившееся отвращение к запахам с кухни. Она боялась напугать мать вопросами, боялась откровенничать с Маринкой. Но теперь жила в напряжении, ожидая того дня, когда ее сомнения могут быть рассеяны или подтверждены.

Но дни проходили за днями, и ничего не менялось, а Сима чувствовала себя отвратительно. Вполне уместная мысль теперь не оставляла ее: «Беременна!»

«Но как же так?! Какая же я дура, дура… что же теперь делать? Что будет с учебой? А мама с папой?..» — Сима даже представить себе не могла, как скажет им, что ждет ребенка. И от кого?! И вдруг ее осенило: «Они же сразу на Сашку подумают! Вот впутала парня, что же теперь делать?»

Но эмоции улеглись, а разум подсказал единственно верное решение — пойти к врачу! И Сима пошла.

— Беременность пять недель, — врач смотрела с издевкой, как казалось Симе, а вместо лица под белоснежным накрахмаленном колпаком она увидела волчью морду с внимательными желтыми глазами, смотревшими прямо в душу.

Сима силилась держать себя в руках, но руки тряслись, в самом прямом смысле, а ноги едва держали. Она опустилась на стул, глядя в пол и ничего не видя, кроме расплывающейся картинки зашарканного линолеума.

— Одна пришла?

Сима кивнула, пряча глаза.

— Замужем? Понятно… Ты не реви, так тоже бывает. Может, еще все образуется.

Сима повела головой.

— Не образуется.

Все пути назад были отрезаны — приговор прозвучал. Теперь она думала, как все это случилось, и как сказать маме, и когда… А еще ей страшно хотелось увидеть Армана, спрятаться в его объятиях и быть счастливой… вместе с ним. Но последние слова врача смутили ее не меньше, чем известие о беременности:

— Ты бы сейчас замуж вышла, муж и не догадается, что ты беременна — срок пока маленький, родишь, так и будет думать, что ребенок его.

Сразу вспомнился Сашка и стыд перед ним, и перед всем курсом запылал на щеках.

— Спасибо, мне не за кого замуж выходить.

— А-а… так на учет ставить или аборт делать будешь?

Вопрос больно ударил по сердцу. Но Сима уже пережила самое страшное и теперь, именно с этой минуты, начала думать по другому. Она ответила:

— Ставьте на учет. Ребенок не виноват, что мать — дура. Как суждено, так пусть и будет.

Сказала и словно сбросила с плеч тяжелый груз, слилась с новой жизнью, уже развивающейся в ней, и почувствовала себя сильной. «Я со всем справлюсь!» А волчица улыбнулась, сверкнув желтыми глазами.

Справиться со всем оказалось не так просто. Если мать, узнав о беременности дочери, растерялась и только и сказала в ответ: «Не ожидала я от тебя такого, дочка», то отец заметался по комнате, нервно закурил и выдал сразу, как Сима и опасалась: «Это пацан тот, что к тебе приходил?»

Сима старалась быть твердой и сразу заявила, что будет рожать, а Сашка здесь ни при чем, но родители не поверили. Тогда Сима сказала Сашке, предупреждая его:

— Не ходи за мной больше! — так и заявила.

— Вот те раз! — Сашка не ожидал и растерялся. — Что случилось — то?

— Случилось! — Сима почувствовала, как запылали щеки, но она решила не отступать, а обрубить все концы одним махом. — Саш, ты не обижайся, ты хороший парень и все такое, но я, — она набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула: — Я беременна! А мои родители думают на тебя.

Сашка в прямом смысле слова лишился дара речи. Он так и остался стоять в коридоре университета, как столб, пока Сима уходила.

— Ничего не понял… беременна… так ничего же не было…

В тот же вечер прибежала Маринка. Позже, вспоминая все, Сима сама удивлялась своему спокойствию — она без утайки рассказала подруге об Армане. Зачем врать? От этого только лишние домыслы рождаются, а с ними и лишние вопросы.

— И как теперь быть? Ты что рожать будешь? А учеба? — Маринка сыпала вопросами, которые казались естественными, но так больно ударяли.

Сима не только об учебе, она вообще о своей дальнейшей жизни не знала. В сердце теплилась надежда на встречу с Арманом, копошился клубок из чувств: обида, боль, любовь, страх — все это мучило ее и Сима не находила выхода. Она прислушивалась к шагам в подъезде, дергалась на каждый звонок в дверь, представляла, как Арман узнает ее адрес у начальника экспедиции, как приедет… И вместе с тем терялась, лишь на мгновение представив Армана на пороге своего дома.

Но проходили месяц за месяцем, а от Армана не было ни слуху, ни духу. Сима не спала ночами: то плакала, то мечтала, тайком от родителей смотрела фотографии, где на фоне Каменной головы она запечатлела молодого казаха, показывающего археологам таинственные знаки.

Пока срок был маленький, Сима ходила на занятия, но перед зимней сессией она поняла, что дальше скрывать от всех свое положение не может, и решила бросить учебу.

Во время сессии тишина в коридорах университета редко нарушалась смехом или топотом студентов, бегущих из аудитории в аудиторию. Это вполне устраивало Симу. Она сторонилась любопытных глаз. Чувство стыда не оставляло ее, но движение новой жизни внутри придавало сил, и Сима в который раз поднимала голову и улыбалась, излучая обаяние мадонны.

В неизменных джинсах, в широком коротком пальто и длинном пушистом шарфе, концы которого болтались по животу, уже изрядно выпирающему, она спокойно шла из деканата с наконец-то оформленным академотпуском.

— Симона!

От резкого оклика Сима чуть не упала, споткнувшись о торчащую половицу.

— Симона, что случилось? Почему вас не было на экзамене? — искренне удивление в глазах профессора, внезапно появившегося на пороге одной из аудиторий, смутило беременную студентку больше, чем понимающие взгляды сокурсников.

— Здравствуйте, Александр Матвеевич, — она вздохнула и без лишних объяснений сунула профессору подписанное деканом заявление.

— Что? Что такое? Почему академотпуск?.. Ничего не понимаю… — профессор растерялся, перечитал заявление и уставился на живот Симы. — Вы беременны?..

— Да, Александр Матвеевич, через три месяца буду рожать, так что не до учебы, извините, — Сима забрала свое заявление и хотела уйти, но профессор осторожно, как древний артефакт, который может рассыпаться от самого легкого прикосновения, взял ее за рукав пальто.

— Симона, не могли бы вы уделить мне несколько минут, давайте пройдем в аудиторию, — и он, уже улыбаясь, указал на открытую дверь.

Сима пожала плечами и согласилась.

Домой она вернулась вдохновленная и с последним выпуском журнала «Вестник археологии и истории», в котором была напечатана монография казахского ученого Елимова Хакана Ногербековича, посвященная теме расшифровки петроглифов кочевых племен, обитающих на территории современного Казахстана. В статье был упомянут вклад в эту работу Симы, и ее имя. Как сказал на прощание профессор Колесниченко: «Будет очень жаль потерять подающего надежды молодого археолога. Так что решайте свои личные дела и возвращайтесь к науке!»

— Ты что такая радостная? Сияешь, как медный таз, — Валя давно не видела дочь такой счастливой.

Сима разделась, достала журнал.

— Вот, смотри, — открыв нужную страницу, показала матери, — тут и обо мне написано.

— Да-а?!

— И Александр Матвеевич сказал, что я — подающая надежды!

Валя расстроилась, посмотрев на живот дочери.

— Подающая надежды… а год учебы теряешь!

— Ничего, мам, зато спокойно рожу и покормить успею, не торопясь, а учиться пока и дома можно, никто не мешает. Уф… — Сима сняла ботинки и вытянула ноги, сидя на стуле, который мать специально для нее поставила в коридор, — устала. Мам, сделай чайку, я посижу немного.

Валя засуетилась, побежала на кухню, вернулась.

— Иди, приляг, давай помогу…

— Да что ты, мам, я в порядке, просто устала, — Сима потерла поясницу, — я, правда, полежу. Как чай готов будет, позови.

В комнате приятно шумела печка. Сима прислонила к ней руки, согрев их, повернулась спиной. Комната, с ее привычной обстановкой, почти неизменной с самого детства, казалась островком тепла и уюта в большом мире ненастья, то ветром стучащегося в окно, то потоками дождя загоняющего людей в дома. В своей комнате Сима всегда чувствовала себя защищенной от любых невзгод. Все здесь дышало добром и любовью: и стены с шепчущимися тенями по ночам, и кровать с белоснежными простынями, и стол, всегда зовущий к работе стопкой тетрадей и книг и аккуратно очиненными карандашами, стоящими в обыкновенном граненом стакане.

Сима растянулась на кровати, с удовольствием прочувствовав, как расправились мышцы на спине, отпустило поясницу. Ребенок перевернулся. Сима точно знала, что он перевернулся! «Плавает, куда вздумается!» — с нежностью подумала она и представила своего малыша, свернувшегося клубочком внутри нее.

— Сима, — мама поставила на стол вазу с мандаринами и бокал с чаем, — пей, я с лимоном сделала.

Пока дочь, шумно втягивая в себя горячий чай, наслаждалась его особым цитрусовым ароматом, Валя разглядывала ее, в душе все еще переживая за так неожиданно изменившуюся судьбу своей девочки.

— Саша приходил, мандарины принес, — Валя словно оправдывалась.

— Мам, ты опять? Зачем взяла мандарины? — Сима скосила глаза на вазу с небольшими оранжевыми плодами. — Ты же его этим самым одобряешь, и будет он ходить, ну, зачем это надо? Лишние разговоры, лишние переживания. А ему учиться надо, свою жизнь устраивать, а не рядом со мной околачиваться.

«Рядом со мной… вот именно — рядом!» — это снова разозлило Симу. Всю благость будто ветром разогнало.

А мать отмахнулась:

— Не знаю, сами разбирайтесь. Тоже нашли миротворца. Вот придет, ты ему сама все и скажи!

— Да говорила уже! И не раз! Сколько можно? Хорошо папа не видит его!

— Видел, разговаривали…

— И что?..

— Сашка сказал, что он готов жениться хоть сейчас, но ты не соглашаешься.

Сима сглотнула.

— Я не соглашаюсь… — она не нашлась что возразить, — я не соглашаюсь, значит, а он прям герой! Мам, ну что делать?

— Не знаю, — Валя теребила уголок салфетки, не решаясь сказать давно вертевшуюся мысль, и все же осмелилась: — А может, правда, за Сашку замуж выйдешь?

Сима подавилась, закашлялась до слез, и прохрипела:

— Мам, ты что? А? Ну, с какого перепугу я за него замуж пойду? А вдруг Арман приедет? Я же люблю его!

— Ой-е-ей, — Валя покачала головой, — как знаешь, ладно, пойду я — дел полно, а Сашка парень хороший, не отталкивала бы ты его.

Валя оставила дочь размышлять одну. Ей и самой порыв парня казался странным. Единственно, что объясняло его настойчивость — это любовь. А может дочь все же любит Сашку? Просто стыдится, или от гордости нос воротит? Нет, она сама говорила, что любит того, казаха. Вот встретился же, окрутил девку, и нет его! А тут судьба решается! Всегда так в молодости — голова горячая, а скольких бед можно было бы избежать, будь в это время мудрости побольше, но… мудрость, она с годами приходит! Вот вышла же она замуж за отца Симы, не задумываясь, любит ли, нет, и живут душа в душу сколько лет! А любовь? Была ли у них любовь? Валя не могла ответить на этот вопрос и боялась, что дочь задаст его. Одно она знала наверняка, что без своего мужа она не мыслит жизни. Они просто вместе, как две половинки одного целого. Она для него — оазис среди всех невзгод и проблем, он для нее — стена, за которой спокойно и надежно. Может быть, это и есть любовь, когда двум людям просто хорошо друг с другом?..

А Сашка… хороший парень… Когда Валя спросила его: «Зачем тебе все это нужно? Симка скоро родит, а ты так и будешь ходить за ней?», он ответил: «Буду!». И потом добавил:

— Тетя Валя, я знаю, что выгляжу смешным. Да мне это неважно. Я просто хочу рассказать вам. Знаете, когда я первый раз увидел Симу, то внутри что-то щелкнуло, словно включился какой-то механизм, пошел отсчет… нашей с ней совместной жизни. Просто тогда я не сразу осознал это. Ну, понравилась девушка, влюбился, да мало ли. Но, когда я узнал, что она ждет ребенка, когда я увидел ее — растерянную, брошенную кем-то, но гордую, независимую, даже еще более независимую, чем прежде, тогда мне ее стало так жалко. И я решил, что теперь уж точно ее не брошу, будь, что будет.

— А если тот объявится?

— Кто? Отец ее ребенка? — Саша пожал плечами. — Не знаю. Когда объявится, тогда и посмотрим. А пока я ей нужен, хоть она и сторонится. Я точно знаю, что нужен. Когда человек в беде, ему становится легче даже от одной мысли, что он кому-то нужен.

— Как у классиков, — Валя широко улыбнулась. — А это ты о ком сейчас сказал: о Симе или о себе?

— Что именно? Что нужен? — Сашка удивился тому, что мама Симы не поняла, о ком. — Конечно, о Симке. Она знает, что нужна мне.

Валя посоветовала Сашке еще раз поговорить с Симой и обязательно сказать, что он просто хочет быть ее другом, чтобы она хотя бы пока не думала, что он навязывается в мужья, что он жалеет ее. Ведь они и так друзья, столько много у них общих интересов, так зачем все рвать? Только из-за беременности? Глупо.

Сима каждый день ходила в парк недалеко от дома, минутах в двадцати обычным шагом. Весной там было особенно хорошо! Молодая зелень радовала глаз: трава, листики на старых вековых дубах, недавно высаженные анютины глазки и маргаритки с разноцветными яркими головками — все это говорило о начале нового цикла жизни.

«И мой малыш родится весной, как этот цветок», — Сима сорвала розовую маргаритку, понюхала. Ничего особенного, просто свежесть, но такая трогательность в этом весеннем цветке!

Сима присела на скамейку. Малыш толкнул ее в бок. «Хочешь гулять?» — Сима положила руку на живот: пяточка ребенка выпирала бугорком под шерстяной кофтой. Сима погладила живот, сказала вслух:

— Подожди, отдохну чуть и пойдем.

— Привет!

Сашка плюхнулся рядом. От неожиданности Сима вздрогнула.

— С ума сошел? Чего пугаешь? Вот рожу здесь, что делать будешь?

Сашка скорчил удивительно-извиняющуюся гримасу. Сима покатилась со смеху.

— С тобой не соскучишься!

— Хочешь, каждый день буду плюхаться рядом, чтобы тебе не было скучно? — Сашка говорил серьезно, а в глазах корячились чертики.

— Нет уж, не надо! И вообще, я так далеко больше гулять не пойду. Тяжело стало как-то.

— Еще бы! Такой чемодан с собой таскать!

Сима уставилась на Сашку: вроде смешно, но и обидно как-то…

— Ну, тебя, надоел! — она встала и пошла по дорожке.

— Сим, прости, я что-то не то сморозил, Сим, я больше не буду, Сима давай дружить, а?

Симе пришлось подхватить свой живот, чтобы ненароком не растрясти. Она смеялась, переводя дух, и еле дошла до следующей скамейки, причем Сашка бегал вокруг нее, боясь прикоснуться, чтобы помочь и в то же время бормоча какую-то околесицу о дружбе между женщиной и мужчиной, об общих интересах и детях — сынах полка.

— Все, замолчи, полководец, все, а то, правда, рожу…

Сима отдышалась, ребенок вроде молчал. Посидев немного для надежности, Сима поднялась.

— Дай, под руку возьму, проводишь до дома, — она оперлась о галантно поданную руку Сашки и они не спеша пошли по аллее парка, расцвеченной веселыми клумбами, солнечными бликами, мокрыми пятнами карминного цвета песка.

Вскоре, в один из последних вечеров апреля, боль, — еще осторожная, легко скользнула по пояснице, и Сима испугалась.

— Что? — мать уставилась в ее расширившиеся глаза.

— Кажется, началось…

Сима родила утром. Ранним утром, когда птицы, проснувшись, приветствовали солнце, и малыш — крепкий, черноволосый мальчик, впервые глотнул сладкий воздух земли, и звонкий детский голос влился в птичий хор, прославляющий начало дня и новой жизни.

Родители Симы всю ночь прождали в роддоме, боясь оставить дочь одну. Медсестры пытались отправить их домой, но безуспешно.

— Как уйти? А если она родит без нас?

— А она и так родит без вас, у нас врачи есть, акушерки, что толку от того, что вы здесь сидите? — увещевала медсестра, дежурившая в приемном отделении.

— Как это, что толку? — возражал Петр, отец Симы. — Мы группа поддержки, слыхала про такую?

— А! Ну, ну, поддерживайте, — отмахнулась дежурная, пробурчав себе под нос: — Не спится людям…

Когда из родзала пришло сообщение о рождении ребенка, женщина позвала:

— Эй, там, группа поддержки, все, родила ваша дочь, внук у вас!

— Внук?! Валька, слышишь, у нас внук! — Петр прослезился.

Валя почувствовала усталость. Напряжение спало, и от слабости подкосились ноги.

— Ты чего, Валь? — муж обнял ее. — Нашла когда слезы лить! Все хорошо, все позади. Будем теперь пацана растить, а?

— Будем, — Валя утерла нос платком, спохватилась, — надо им что-то поесть приготовить, после родов, знаешь как есть охота, ой, я побегу.

Медсестра вышла к ним.

— Все хорошо у вашей Симоны, ишь, имечко какое вы ей дали! Мальчик большой, крепкий, голосистый. Они еще пару часиков там полежат, потом в палату отправят, успеете все приготовить. Хотите, записочку передам?

— А? Написать что ли можно? — Петр похлопал себя по карманам.

— Иди сюда, — позвала дежурная, — на тебе листок, ручку, пиши.

Он взял ручку, повертел, оглянулся на жену.

— Валь, что писать-то?

Она пожала плечами.

— Спроси, что ей принести.

Муж понимающе кивнул и, чуть помедлив, написал: «Как дела?», потом с новой строчки: «Спасибо за внука», и в конце: «Что тебе принести? Напиши, мы подождем».

Сима, развернув записку, прочитала в ней намного больше написанного. За скупыми словами, выведенными неровными буквами, она ощутила волнение отца, сердцем почувствовала его любовь. И от этого стало как-то особенно радостно. А еще рядом лежал ее сынишка — Алешка, спеленатый заботливыми руками улыбчивой сестрички, то и дело подходившей к малышу и повторяющей: «Надо же, какой красивый мальчик!»

Новорожденный шевелил губками, причмокивал, будто проверял воздух на вкус. Открытые глазки не выражали никакого интереса к внешнему миру. Малыш был погружен в себя. Душа, вновь обретя тело, снова привыкала к нему.

Сима разглядывала своего мальчика, изучая каждою черточку, умиляясь каждому движению губ, бровей. Она сразу увидела в сыне Армана: черноголовый, чернобровый, хоть и пухленький, но скуластый. «Что ж, это мне подарок от степи, — подумалось как-то некстати. Вспомнился последний вечер в экспедиции, шаманы. Сима отогнала от себя навязчивую картинку. — Сплошные загадки… и ты — главная из них!» Она осторожно, пальчиком, прикоснулась к маленькому носику.

— И разгадаем! Да? Красота моя ненаглядная!

— Любуешься? — сестричка из детского отделения ловко взяла малыша на руки. — Пора вам по палатам.

— А кормить? Разве его еще не надо кормить? — Сима встревожилась.

— Сами покормим, тебе отдыхать положено. Завтра принесем, не волнуйся.

— Папаша, что стоишь, как столб, бери сына! — пока Валя благодарила работников роддома, а ее муж забирал вещи дочери, медсестра без церемоний вручила ребенка Сашке.

Он так и застыл с зажатым в кулаке букетом тюльпанов и вытянутыми руками, боясь пошевелиться. Сима кошкой скользнула к нему, осторожно забрала ребенка.

— Лицо попроще сделай, папаша.

Сашка изобразил серьезность. Протянул букет.

— Это тебе!

— Спасибо, да опусти ты их, у меня же ребенок на руках. Дома заберу.

Сашка ойкнул и отступил к Маринке, которая, не спрашивая разрешения, приподняла уголок голубого детского конверта и заглянула в личико Симиного сына.

— Ути-пути, какие мы пухленькие… на кого похож? М-м-м… потом разберемся.

— Отстань, любопытная Варвара! — Сима прижала ребенка. — Разберется она… на меня похож, ясно?

— Ясно! А я думаю, что это личико такое знакомое…

Друзья проводили Симу до дома и ушли. Теперь ее жизнь изменилась еще больше, просто так в гостях не посидишь. Сама Сима хоть и отвечала на шутки, а все ее внимание сосредоточилось только на ребенке. Да и выглядела она очень уставшей: бледная, осунувшаяся, а глаза — такие глубокие и словно подведенные широким слоем темно-синей краски.

Дома Сима положила ребенка на свою кровать, присела рядом, раскрыла конверт, осторожно ослабила тонкое одеяло. Алешка закряхтел.

— Тсс, тихо-тихо-тихо… спи, маленький мой, спи… Мам, надо воды нагреть, проснется — искупаем.

— Да вроде нельзя сразу…

— Можно, пять дней не купаный! А пока спит, посиди с ним, я душ приму.

— Иди, иди, — Валя пододвинула стул и села, не сводя глаз с внука.

Оказавшись одна в ванной комнате, Сима разделась, и, разглядывая себя в зеркало, ужаснулась: «Ну и фигура!..» Хотелось плакать. Сима включила воду. Вода всегда успокаивала. Шумя, переливаясь звуками, она создавала музыку, от которой Сима ощущала особую благость, забывала тревоги. Теплые струи, падая на лицо, стекали на грудь, скользили по всему телу и, казалось, нет им конца, и так не хотелось останавливать поток своей собственной рукой…

— Сима, проснулся, давай скорей, плачет, — мама позвала.

Сима выключила воду, посмотрела на душ: одна капля застыла, не желая падать, но вот и она набухла до предела и сорвалась. А в тишине все громче звучал призывный плач ребенка. Он не желал ничего знать, он требовал внимания, как заложено природой. Он кричал, звал мать, которая должна была утолить его голод, согреть своим теплом, успокоить.

Сима наскоро вытерлась, накинула халатик и, завернув мокрые волосы в полотенце, вышла. Усевшись поудобней, она дала ребенку грудь. Валя подложила дочери подушку под спину и на цыпочках вышла, оставив дверь приоткрытой. Отец заглянул в комнату и замер, не в силах оторвать взгляд от увиденного: Сима — как мадонна на картине — склонилась над ребенком, сосущем грудь. Блаженная улыбка играла на губах дочери, а лицо словно светилось изнутри. Петр так и стоял бы и смотрел на чудо, преобразившее жизнь всей семьи, но жена оттащила его и закрыла дверь.

— Ты чего?

— Ничего, — отмахнулся он, — красиво…

Валя сама засветилась. В дом пришло счастье. А все остальное, что вокруг, не имеет никакого значения. Все стало таким естественным, что даже казалось странным. И пусть не как у всех, лишь бы Сима оттаяла, и жизнь снова раскрылась перед ней, как бутон розы.