Битва местного значения

55

Имя полицейского его совершенно не интересовало. Как и то, когда здесь была организована засада и кого намерены поймать. Поэтому он сразу спросил:

— Где хозяин дома?

— Я вам ничего не скажу, — объявил старшина, с трудом мотнув головой.

По-видимому, его мутило.

Кирилл принёс с кухни стакан воды и дал ему напиться. А когда старшина сделал несколько глотков, убрал стакан от губ и сказал:

— Имейте в виду, пока я ещё никого не убил. Ваши подчинённые просто парализованы. Но сейчас я возьму трибэшник и начну сжигать вам пальцы на левой руки. Не поможет, сделаю то же самое с правой. А потом ещё с какой-нибудь частью вашего тела. Пока не заговорите…

— Я — полицейский, — с трудом пробормотал старшина. — У вас будут очень большие неприятности.

— У меня они в любом случае будут. Но меня простят, уверяю вас. Так как, будем говорить?

Полицейский набычился и посмотрел на Оксану. Будто ждал от неё помощи…

Кирилл поднял его левую руку и спалил первую фалангу на мизинце.

Старшина не удержался и застонал. Он не мог пошевелить и пальцем.

— Продолжим? — Кирилл дёрнул трибэшником.

— Ладно, не надо, — прохрипел полицейский. — я буду говорить… Хозяин в нескольких кварталах отсюда. Четвёртая Поперечная, сто пятнадцать. Там пустующий дом. Очень удобно спрятать человека.

— С ним кто-нибудь из ваших людей есть?

— Никого.

— Если стравили вакуум… если обманули, я вернусь и сожгу вам кол и прикольные мячики.

— Единым клянусь, там он!

Кирилл поднял нейтрализатор и успокоил старшину.

Четыре часа тот не будет чувствовать боли в сожжённом мизинце. А больше капралу Кентаринову с прапорщиком Ломанко и не потребуется. Через четыре часа они будут либо на коне, либо в полном говне!

— Снимите с него ограничитель подвижности, Оксана! Думаю, эта штука нам ещё пригодится.

Кирилл надел ПТП.

И они покинули дом.

«Чертёнок» пребывал на прежнем месте.

Забрались в кабину.

Кирилл оторвал машину от дорожного покрытия, но не более чем на пятнадцать сантиметров. Ему не хотелось снова влезать в виртуальность СОТУ — всё-таки он устал. И больше всего сил у него отняло сжигание мизинца у старшины. Как ни странно это для профессионального убийцы.

Атээска проплыла по Первой Поперечной, свернула на проспект (Кирилл так и не удосужился узнать его название), миновала три квартала и снова свернула, теперь уже на Четвёртую Поперечную.

— Вам не страшно рядом со мной находиться? — спросил Кирилл.

— Нет, — сказала Оксана. — Я бы и сама сделала то же самое.

— Вообще-то мне приходилось убивать людей. Но пальцы им сжигать пока не довелось.

— Вас мучает совесть?

Кирилл прислушался к себе.

Если что-то его и мучило, то уж всяко не это чувство.

— Нет, совесть меня не мучает.

Он мог бы сказать, что его мучает страх за судьбу близких… Но, во-первых, кроме Светланы, близких у него не было. Ну разве что Доктор Айболит… А во-вторых, это было бы слишком пафосно, чтобы выглядеть правдой. В общем, натуральный летучий мусор… Если что его и мучило, так это тревога, которая по-прежнему плыла с юга. Но назвать это чувство мучительным в физическом смысле тоже было бы изрядным преувеличением.

— Меня мучает не совесть, — повторил он. — Меня мучает то, что со мной пытаются сотворить без моего ведома.

— Но ведь вы заранее знали, что так и будет, когда шли в Галактический Корпус.

Кирилл удивлённо глянул в сторону Оксаны.

Это ещё что за беседы по душам? Неужели её потрясло то, что он спалил мизинец полицейскому? Вряд ли… Эсбэшников не тронешь человеческими мучениями!

— Да, когда я шёл в галакты, я знал, что так и будет. Так оно и есть, и меня это не беспокоит. Я готов позволить определённое насилие над собой вышестоящим офицерам, потому что сам, в свою очередь, имею власть над нижестоящими. Это нормально даже не при армейском порядке, у безмундирников — то же самое. Но я не давал права совершать над собой насилие нелюдям…

Он замолк, потому что они уже оказались возле дома номер сто пятнадцать.

В конце концов, вряд ли она поймёт, что может чувствовать салабон с висючкой… Впрочем, что это за уничижение? Давно уже он не салабон. И именно поэтому он не потерпит над собой власти врага!

Дом выглядел совсем заброшенным, и Кирилл снова вышел в виртуальность. Убедился, что никаких сюрпризов незваные гости здесь не дождутся.

Потом они выбрались из атээски и подошли к двери. Кирилл нажал сенсор звонка, прислушался.

Тишина царила за дверью. Мёртвая тишина.

Тогда он осторожно постучал. Два стука, после паузы один, после паузы ещё два. Когда посетитель хитро стучит — он не случайно подошёл к двери.

— Кто там? — послышался из-за двери испуганный голос.

— Военная полиция.

— Это вы, старшина?

Кирилл открыл забрало шлема.

— Я, — сказал он глухо. — Открывайте, Боровский.

И дверь открылась.

Кирилл рванул её так, что Боровский чуть не вылетел на тротуар. Однако удар кулака в челюсть загнал его назад.

Незваные гости зашли в прихожую, прикрыли дверь. Кирилл включил свет и снял ПТП. Оксана последовала его примеру.

Боровский копошился на полу, безуспешно пытаясь встать. Кирилл схватил его за шкирку, поднял, встряхнул. Потащил в комнату, бросил в подвернувшееся кресло.

Кресло оказалось рухлядь рухлядью, однако выдержало. Ещё пара таких же антикварных вещей стояла с другой стороны не менее антикварного стола.

— Вот что, господин Боровский, — Кирилл продемонстрировал банковскому служащему свой трибэшник, — расскажите-ка мне, с какой стати вы летали в район Хрустальных гор пару недель назад.

Боровский поднял голову, и Кирилл на сей раз опешил: всё-таки косые ромбики зрачков всё время оказываются неожиданными.

— Я никуда не летал, — сказал клерк, подбирая под себя ноги. И бросился на Кирилла, норовя попасть ногой в промежность.

Шустрый оказался банковский служащий!.. Впрочем, сейчас он был не банковский служащий, сейчас он был автомат неведомого врага.

И Кирилл новым ударом в челюсть отправил его назад, в кресло.

На сей раз рухлядь не выдержала, и падение тела сопровождалось радующим ухо треском.

Встать сразу банковский служащий не сумел.

Кирилл посмотрел на Оксану. Та поморщилась и показала ему ограничитель подвижности.

— Не надо, — Кирилл мотнул головой. — С этим типом мы и так справимся!

Боровский продолжал копошиться, но встать по-прежнему не мог.

Кирилл напялил на голову ПТП и велел ИскИну записать всё, что будет происходить в комнате. Снял шлем, пристроил на стол. И только после этого подошёл к банковскому служащему, приподнял, встряхнул.

— Я прекрасно знаю, Боровский, что вы летали в район горы Бедовая. Именно вы… Мне просто надо знать, что вы там делали и кто вас туда послал.

— Кто меня мог послать? — пробормотал Боровский. — Никто меня никуда не посылал…

Глаза его с ромбовидными зрачками вдруг остановились, закатились, тело обмякло, и он бы кулём свалился на пол, кабы его не держали за шкирку.

— Что? — взревел Кирилл в бешенстве. — Куда? Стоять!

Комната вдруг покачнулась, и Кирилл с трудом удержал равновесие.

Что за дьявольщина? Неужели Оксана саданула его по голове?.. Но нет. Прапорщик стоит на своём месте и смотрит на него, и во взгляде её нет даже удивления.

Однако с ним что-то происходило — бешенство, ещё несколько мгновений распиравшее грудь, схлопывалось, будто «чёрная дыра», собиралось в комок под сердцем — где женщины вроде бы носят ребёнка, — переплавлялось в какое-то новое чувство… и даже не в чувство… нет-нет, это было не совсем чувство — это было могущество, новое, невиданное, которого он никогда прежде не испытывал.

Куда-то улетучились стены и потолок, деревянный пол превратился в серую плоскость, неведомо из чего изготовленную, на месте Оксаны была теперь сияющая ласковым жёлтым светом фигура, а на месте Боровского фигура серая, блеклая, быстро темнеющая…

Кирилл подошёл к ней, коснулся руками того места, где находилась грудь. Руки его запылали лазурью, лазурь двумя потоками ринулась внутрь темнеющей фигуры. Фигура стала сереть, белеть, желтеть… И шевельнулась.

Кирилл оторвал от неё руки. Фигура потянулась за ними. И встала.

— Сядьте, — сказал Кирилл и сам поразился тембру своего голоса.

Примерно так прапорщик Малунов когда-то предлагал дежурному по СОТУ базы «Незабудка А-три» старшине Кентаринову запомнить, что борт, на котором летел прапорщик, проследовал, никуда не сворачивая, по первоначально заявленному в полётном задании маршруту с целью проинспектировать бойцов ночного дозора.

Вернулись на место стены и потолок, сделался деревянным пол, вокруг была всё та же комната.

Боровский энергично двинулся к креслу, угнездился в нём, глядя на Кирилла огромными глазами. Зрачки у него были круглыми.

— Так зачем вы летали к горе Бедовая? — устало спросил Кирилл и сел прямо на пол, потому что его не держали ноги.

— Я должен был снять панораму у входа в находящуюся там пещеру.

— Зачем?

— Не знаю.

— Но вы ведь не сами это решили?

Боровский вновь застыл, глаза его начали закатываться, и Кирилл понял, что теперь непоправимое всё же произойдёт, ибо сил у него было слишком мало, а гарем находился за тридевять земель у черта на куличках.

Тёплые ладони легли ему на виски, жар от них хлынул прямо в голову, потёк по жилам, наполнил Кирилла новой мощью.

— Спасибо, — сказал Кирилл.

— Пожалуйста, — отозвалась Оксана и вернулась на прежнее место.

И Кирилл не дал банковскому служащему уйти, снова вернул его к жизни.

— Так кто же вас попросил произвести съёмку в районе горы Бедовая?

— Я не знаю имени этого человека, — сказал Боровский. — Он попросил встречи со мной и объявил, что я подворовываю средства родного банка. Представил мне неопровержимые доказательства. Мне ничего не оставалось. Он собирался выдать меня, шантажировал.

Силы у Кирилла сделались снова велики. И он сотворил вторую за этот вечер видеоформу. На сей раз не требовалось изображать всю фигуру, достаточно было лица. Но уровня реальности требовалось достичь не ниже сорока пяти процентов, чтобы лицо можно было узнать по записи, осуществляемой ИскИном.

— Это он?

— Да, — сказал Боровский. — Это он. Именно этот человек и шантажировал меня.

Всё было ясно.

И когда у банковского служащего вновь закатились глаза, Кирилл уже не стал предпринимать никаких сверхусилий. В конце концов, это не он убил Боровского. А оживить человека навсегда — не в состоянии. Он — не Единый, смерть ему, к сожалению, не победить! А может, к счастью…

Он встал с пола, надел шлем и велел ИскИну прекратить запись.

— Вряд ли записанную информацию можно будет предъявить в трибунале, — сказала Оксана.

— Вряд ли, — согласился Кирилл. — Но мне кажется, это и не потребуется. Вы ведь со мной не пойдёте туда?

— Не пойду, конечно… Когда вы догадались, кто я такая?

— К сожалению, только что, кол мне в дюзу!.. Хотя мог бы догадаться и раньше. Ну, пусть не догадаться — так хотя бы заподозрить. Не в первый раз меня опекают двое!

— Разве подозрение бы вам что-нибудь дало? Всё равно бы потребовалось пройти путь.

— Вы думаете, я его прошёл?

— Не знаю. — Оксана пожала плечами. — Это сможет определить только он. Мы же, такие, как я, помогаем, но определить со стопроцентной уверенностью, закончен ли процесс, не способны. Можем только надеяться.

— Но кто вы?

— А это важно?

— Для меня — да.

— Думаю, знать вам ещё рано. Уж это-то я определить способна. — Оксана шагнула назад, словно боялась, что он её схватит за плечи. — Есть и ещё одна новость для вас… Простите за то, что не сказала прежде, но… Дело в том, что генетический код сестёр Гладышевых абсолютно идентичен вашему.

До Кирилла не сразу дошло, а когда дошло, он вздрогнул.

— Иными словами, прототип сестёр — это вы, капрал.

— Я? Вы не ошиблись?

— Я бы могла ошибиться, но медицина не ошибается. Это мне перед нашим отлётом сообщили в медкабинете базы. Я не стала говорить немедля, чтобы эта новость не помешала вам сделать то, что вы задумали.

— А теперь, значит, она мне не помешает совершить задуманное?

— Не знаю. Я могла бы промолчать и сейчас. И сказала только по одной причине: когда-нибудь вы захотите узнать, почему на свет появились сёстры Гладышевы. Кроме меня, вам об вашей с ними идентичности генетического кода вряд ли кто скажет. — Она грустно улыбнулась, словно прощалась. — А дальше я сказать вам это уже не смогу. — Она сделала ещё шаг назад. — Прощайте! — Она покачнулась.

А потом опустилась на пол, словно её полностью покинули силы, и завалилась на бок. Глаз её не было видно, но Кирилл был уверен, что они все ещё смотрят на него. Вот только уже ничего не видят.

А потом над шлемом Оксаны зажглось светлое сияние. Как в ТУ ночь, на Незабудке, когда был убит прапорщик Малунов… Сияние повисело немного, дрожа, и погасло.

— ИскИн! — сказал Кирилл. — Начать запись!

— Есть, начать запись, — отозвался ИскИн.

В его голосе прозвучало нечто похожее на веселье.

Кирилл тряхнул головой — это были уже глюки усталой психики, ибо ИскИны не умеют веселиться. Как и печалиться…

А попечалиться сейчас было можно.

Он дождался, пока труп Оксаны Ломанко растворится в воздухе, выключил в комнате свет и отправился наружу, к атээске.

Его ждало ещё одно неотложное дело, и потому он дал себе приказ — о сёстрах Гладышевых пока не думать.

И собирался выполнить этот приказ во что бы то ни стало!