Ближайшие союзники? Подлинная история американо-израильских отношений. Том I. Эпоха межгосударственных войн: от Второй мировой до Войны Судного дня. 1945–1973

Глава 4 Холодное безразличие: американо-израильские отношения в период второго срока правления Г. Трумэна, 1949–1952 гг.

Израильская внешняя политика начала формироваться, конечно, не после 15 мая 1948 года, когда была провозглашена независимость еврейского государства, а существенно раньше — ее основы заложила дипломатия сионистского движения, которая всегда стремилась заручиться поддержкой сверхдержав. Стремление опереться на могущественного друга оставалось одной из основных черт сионистского движения и после того, как оно получило политическое признание и практическую поддержку в Декларации Бальфура, и после установления британского мандата в Палестине[125]. Тем не менее в период мандата, когда Великобритания управляла Палестиной от имени Лиги Наций, вопрос о внешнеполитической ориентации сионистских организаций Палестины/Эрец-Исраэль не мог иметь практического значения, несмотря на существование в нем просоветски настроенных левых политических групп и правых радикалов, готовых к партнерству с самыми разными антибританскими силами, в том числе — с фашистской Италией. Однако конец Второй мировой войны совпал с тремя историческими процессами, которые превратили руководство еврейских общинных организаций в Палестине/Эрец-Исраэль и их сторонников в разных странах в значимых участников процессов мировой политики.

В первые три года после Второй мировой войны в руководстве еврейской общины Палестины/Эрец-Исраэль шли сложные дискуссии о внешнеполитической ориентации будущего еврейского государства, в скорое создание которого верило значительное большинство сионистских лидеров. Основное противоречие существовало между политиками, считавшими, что необходимо продолжать ориентироваться на британцев (несмотря на враждебную по отношению к борьбе за еврейскую государственность политику британских правительств, как возглавляемого консерваторами, так и лейбористами, особенно после 1939 года), которые с точки зрения политики, экономики, энергетики и ряда других факторов имели в Палестине/Эрец-Исраэль наиболее сильные позиции, и теми, кто настаивал на том, что необходимо строить политические отношения с новыми, более перспективными партнерами, такими, как США или СССР.

При этом положение Израиля было чрезвычайно сложным: руководители нового государства должны были сделать свой выбор в разгар «холодной войны», когда, сблизившись с одной из сторон, они автоматически стали бы антагонистами по отношению к другой. Предвидя деструктивные результаты любого однозначного предпочтения, израильское руководство избрало линию, которая в то время была определена как «политика неприсоединения». Она заключалась в том, чтобы «стучаться в обе двери», тщательно избегая жестов, от которых какая-либо из них могла бы захлопнуться. В беседе с представителем Государственного департамента США, направленным в Израиль в конце 1948 года с целью выяснить, намерен ли Израиль стать частью советского блока, Д. Бен-Гурион сказал: «Национальный характер евреев Эрец-Исраэль — и это было видно еще до создания государства — не терпит зависимости — ни экономической, ни политической, ни интеллектуальной. Мы никому не подражаем, а идем своим собственным путем. Мы непохожи ни на английских лейбористов, ни на русских коммунистов, ни на немецких социал-демократов. Мы не собираемся кланяться ни Америке, ни России, а стремимся найти свой путь»[126]. Политика неприсоединения нашла свое выражение в базовых принципах программы правительства, сформулированной после первых выборов в начале 1949 года. В ней, в частности, говорилось, что внешняя политика Израиля будет основана на «лояльности по отношению к принципам, на которых базируется Хартия ООН и на дружбе со всеми миролюбивыми государствами, и в особенности с США и СССР»[127].

Однако в то время, когда страны мира разделились на два противоборствующих лагеря, ведение такой политики было делом очень и очень сложным. В условиях начавшейся «холодной войны» ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты не были заинтересованы в сохранявшем нейтралитет Израиле, причем руководители обеих держав подталкивали руководство еврейского государства к тому, чтобы сделать однозначный выбор, примкнув к возглавляемому ими лагерю. Давид Бен-Гурион и Моше Шарет, определявшие внешнеполитический курс Израиля в первые годы его существования, хорошо помнили о том, благодаря чьей дипломатической и военной поддержке еврейское государство возникло и выжило, но при этом они не испытывали симпатии к сталинской модели казарменного социализма, и им меньше всего хотелось проводить в своей стране судилища, аналогичные имевшим место в Праге в 1951–1952 годах. Однако и маккартистскую истерию устраивать в Израиле никому не хотелось… В период, когда ведущие мировые державы активно искали врагов среди собственных граждан, маленький Израиль, только вышедший из Войны за независимость, решал, к счастью, иные задачи…

Позицию Д. Бен-Гуриона в вопросе о международной ориентации Израиля и его отношениях с великими державами в первые годы существования государства можно понять только в контексте политических принципов, которых он придерживался в течение длительного времени[128]. С тех пор как в 1920-е годы началась его карьера государственного деятеля, Д. Бен-Гурион предпочитал активные действия дипломатическим усилиям, рассчитанным на постепенное достижение желаемых результатов. В 1938 году он писал: «Было бы величайшим самообманом считать, что евреи как нация являются фактором мирового значения, определяющим политику таких великих держав, как Великобритания. Мы никогда не были таким фактором и, по-видимому, никогда не будем. Однако в некоторых вопросах мы должны быть сильнее, чем даже крупные государства. Речь идет о вопросах, оказывающих определяющее влияние на судьбу еврейского народа, чего нельзя сказать об их роли с точки зрения выживания Великобритании или какой-либо другой страны. Поэтому мы, более чем все остальные, способны повлиять на их решение. Ни Великобритания, ни арабский мир не исчезнут с карты мира, если они не будут обладать Эрец-Исраэль, в то время как наше существование полностью зависит от этого. Для нас это вопрос жизни или смерти…»[129]Два десятилетия спустя, ссылаясь на сформулированную им в начале 1930-х годов позицию, Д. Бен-Гурион заявил, что он не изменил бы в нем ни единого слова.

Завоевания Израиля в конце 1948 — начале 1949 года в Войне за независимость (территория страны увеличилась почти в полтора раза за счет аннексии Северной Галилеи, Северного Негева, «иерусалимского коридора» и Западного Иерусалима) послужили основой для шагов, предпринятых для достижения перемирия. В это время стратегическое положение Израиля было более выгодным в сравнении с тем, как это предписывалось резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН о разделе Палестины/Эрец-Исраэль. Израиль стремился усилить это преимущество, добиваясь урегулирования конфликта с соседними странами на постоянных условиях. Заключенные на острове Родос в первой половине 1949 года соглашения о прекращении огня между Израилем и всеми четырьмя граничащими с ним арабскими странами останавливали кровопролитие и, что еще более важно, фактически означали признание границ Израиля, пусть даже во всех соглашениях и утверждалось обратное; в настоящее время международное сообщество признает Израиль именно в этих границах, получивших название «зеленой черты». Израильские руководители очень надеялись, что эти переговоры приведут к полноценным мирным соглашениям, чего, однако, по ряду причин не случилось, хотя в 1949–1952 годах велись как двухсторонние, так и многосторонние переговоры между еврейским государством и граничащими с ним арабскими странами (последние проводились под эгидой ООН, в частности, в Лозанне — весной и летом 1949 года и в Париже — осенью 1951 года[130]). Важно отметить, что в первые годы государственной независимости Израиля его дипломаты вели переговоры с представителями Египта, Иордании, Сирии и Ливана[131], при этом представители США в этом процессе, приведшем к подписанию соглашений о прекращении огня между всеми приграничными странами, никак не участвовали. Даже на протяжении примерно пяти лет после убийства короля Иордании Абдаллы в 1951 году Министерство иностранных дел Израиля пыталось поддерживать контакты с арабским миром, где оставалось все меньше политиков и общественных деятелей, которые были к таким контактам готовы. Участие американских посредников в арабо-израильском переговорном процессе отнюдь не было неотъемлемой изначальной чертой этого процесса.

Не были Соединенные Штаты причастны и к выработке израильской стратегии национальной безопасности. Практически все израильские лидеры первого поколения были абсолютно убеждены, что арабы принципиально не хотят реальных мирных соглашений с Израилем, из чего следовали два вывода: во-первых, Израиль должен был готовить себя к существованию в состоянии непрерывного конфликта с соседями; во-вторых, он должен был основывать все решения в сфере национальной безопасности на том факте, что его демографическая ситуация и географическое положение делают его весьма уязвимым. Это обусловливало необходимость политики и стратегии безопасности, гарантирующих минимальный риск. Выступая на заседании Генерального штаба ЦАХАЛа [Армии обороны Израиля], Д. Бен-Гурион следующим образом сформулировал понимание проблемы политическим руководством страны: «Чрезвычайная острота нашей ситуации заключается в том, что мы не можем позволить себе поражения. Арабы могут проиграть пару войн, мы можем десять раз победить Египет, и ничего не случится. Но если мы позволим им победить один раз, все будет кончено»[132]. Чтобы помешать планам уничтожить еврейское государство, соображения обороны должны были превалировать над стремлением к миру. Логика этой концепции была очевидна: если достижение мира сомнительно не только в настоящем, но и в обозримом будущем, то в стремлении арабов уничтожить Израиль Д. Бен-Гурион и его соратники не сомневались[133]. Из стран Ближнего и Среднего Востока Израиль признали Турция (в сентябре 1949 года) и Иран (в марте 1950 года), но ни одна из арабских стран.

В этой связи перед израильской дипломатией стояли две задачи: оптимальным и желательным было, конечно, добиться поддержки со стороны как можно большего числа стран, в особенности мировых держав; однако важным было и добиться того, чтобы как можно меньшее число стран поддерживали требования противников Израиля. Иными словами, Израиль был готов предложить ведущим мировым державам «нейтралитет в обмен на нейтралитет», предлагая им не поддерживать антиизраильские требования арабских стран в обмен на собственное неприсоединение ни к одному из блоков в «холодной войне». Израиль не был в те годы ни сателлитом США, ни сателлитом СССР, так как демонстративно прозападная или жестко просоветская внешнеполитическая ориентация рассматривалась в Иерусалиме как ставящие под угрозу безопасность страны в связи с опасением, что держава, к лагерю противников которой примкнет Израиль, всей своей мощью, как дипломатической, так и военной, поддержит противников еврейского государства. В конце марта 1951 года Д. Бен-Гурион объяснял находившемуся в Израиле американскому дипломату высокого ранга, почему он не хочет, чтобы Израиль имел контрактные обязательства перед кем бы то ни было, включая США. По словам Д. Бен-Гуриона, «нация должна быть самодостаточной. Мы не можем предвидеть, каков будет мир после следующей войны и каковы будут отношения между великими державами, даже если Запад эту войну выиграет. Возможно, США больше не будут заинтересованы в этом регионе и покинут его, но мы останемся, останутся здесь и арабы»[134].

Кроме того, в первые годы после создания государства, когда обеспечение иммиграции стало одной из важнейших национальных задач, требовалось проводить особенно осторожную внешнюю политику с теми странами, из которых можно было ожидать больших иммиграционных волн. Несмотря на наличие в США и Великобритании крупных еврейских общин, подавляющее большинство иммигрантов прибывали в Израиль отнюдь не из этих стран — и то, что евреи Западного мира в массе своей не свяжут с Израилем свои судьбы, руководители страны понимали, как бы горько им это ни было. Голда Меир (урожденная Мабович, по мужу — Мейерсон, 1898–1978) прибыла в Палестину/Эрец-Исраэль после пятнадцати лет жизни в США, но такие примеры были единичны. При этом израильские руководители «поколения отцов-основателей», сами в подавляющем большинстве своем — уроженцы «черты еврейской оседлости» в Российской империи, очень надеялись на прибытие в Израиль переживших Холокост евреев СССР и стран Восточной Европы, вследствие чего стремились создать у руководителей этих стран ощущение, что, если они и не находятся с ними «по одну сторону баррикад», то как минимум не находятся по разные стороны. В том числе и по этим причинам, Израиль был очень заинтересован в том, чтобы в его политике по отношению к советскому блоку нельзя было увидеть никаких признаков враждебности. В начале 1950 года в беседе с одним из лидеров американского еврейства, гостившим в то время в Израиле, Д. Бен-Гурион говорил: «Иммиграция — наша единственная надежда. Румыния закрыта, но мы не можем отречься от сотен тысяч живущих там евреев. Еще продолжается иммиграция из Польши, Чехословакии и Болгарии. Если есть хоть малейший шанс обеспечить иммиграцию с Востока, в особенности из Румынии, мы не должны им пренебрегать»[135]. При этом важным аргументом Д. Бен-Гуриона в пользу невозможности ведения Израилем антиамериканской политики был факт проживания в США крупнейшей еврейской общины в мире; об этом он говорил еще в апреле 1947 года. Д. Бен-Гурион опасался, что антиамериканский курс тогда еще будущего еврейского государства ударит по еврейской общине США, чего он не мог себе позволить[136].

В самые первые годы существования государства израильские руководители надеялись, что, несмотря на идеологические разногласия, благодаря новой политике Советского Союза станут возможными интенсивные политические контакты между двумя странами. В июне 1948 года первый министр иностранных дел Израиля Моше Шарет охарактеризовал новую политику СССР как «самую революционную перемену, которая произошла в мире по отношению к сионизму и еврейскому народу со времени Декларации Бальфура»[137]. Д. Бен-Гурион и М. Шарет считали, что во всех случаях необходимо избегать любой конфронтации с Советским Союзом, однако они не собирались отказываться от борьбы с коммунистической партией в самом Израиле. Помимо практической проблемы налаживания отношений с Советским Союзом, Д. Бен-Гурион и сменивший его в конце 1953 года на посту главы правительства М. Шарет столкнулись с политическим противостоянием со стороны израильских левых радикалов, не признававших компромиссов в идеологических вопросах. Особенно активна в этом отношении была социалистическая Объединенная рабочая партия (МАПАМ), в которой Д. Бен-Гурион со времени ее основания в 1948 году видел главного политического противника. Израильские руководители в ходе полемики со своими оппонентами из левых сионистских партий позволяли себе определенную критику доминировавшей в Советском Союзе идеологии, внимательно следя за тем, чтобы не перейти границу, за которой началась бы политическая конфронтация с СССР[138].

Главной причиной стремления Израиля к укреплению связей с сверхдержавами было продолжение конфликта после окончания Войны за независимость. Политический и экономический бойкот Израиля со стороны арабских стран, обусловивший его изоляцию в регионе, и их военная агрессия заставляли израильское руководство предпринимать новые и новые попытки налаживания отношений с ведущими странами Запада, способными открыть новому государству доступ к жизненно необходимым ему ресурсам[139]. Израилю нужна была финансовая поддержка, инвестиции, пищевые продукты, нефть, оружие и технологическая помощь, без которых вышедшее из изнурительной войны и только становившееся на ноги еврейское государство не могло существовать. Оружие, которое Чехословакия с одобрения СССР начала присылать в Израиль в начале Войны за независимость, оказав ему этим неоценимую помощь на критическом этапе боев, продолжало прибывать еще полтора года после ее окончания. Однако сложившаяся политическая реальность не позволяла Израилю рассчитывать на дальнейшее партнерство с СССР и его союзниками в развитии своего военного потенциала. Это стало абсолютно ясно израильскому руководству в начале 1951 года, когда чешское правительство наотрез отказало Израилю в дальнейших поставках[140]. Обращение к американской администрации также оказалось бесполезным: США уже не в первый раз отказали Израилю в военной помощи.

Огромной проблемой для Израиля было то, что США, как и Великобритания, отказались признать территориально-демографический статус, обретенный Израилем в результате Войны за независимость. США, как и другие страны Запада, не признали прав Израиля на владение занятым им к июлю 1948 года Западным Иерусалимом; не приняли они и израильский подход, рассматривавший как свершившуюся данность исход палестинских арабов в ходе развязанной арабами войны и формирование почти мононационального еврейского государства. Стараясь предотвратить уход стран арабо-мусульманского мира в просоветский лагерь, США сознательно дистанцировались от Израиля. Когда израильские руководители обращались с просьбами включить еврейское государство в создававшее, начиная с октября 1951 года, под эгидой США, Великобритании, Франции и Турции Высшее союзное командование на Ближнем Востоке (Supreme Allied Commander, Middle East; SACME), то в ответ снова и снова слышали о том, что поворот в этом направлении может свести на нет попытку Вашингтона создать региональную систему безопасности, которая неизбежно, учитывая демографические и геополитические реалии региона, должна опираться на арабские страны (вследствие чего, например, Египет был приглашен примкнуть к союзному командованию в качестве одного из его партнеров-основателей; однако это приглашение было отклонено). Визит министра иностранных дел Израиля Моше Шарета в Вашингтон в декабре 1950 года не изменил существовавшего положения; администрация Г. Трумэна отклоняла просьбы из Иерусалима о заключении двустороннего договора о стратегическом партнерстве и в 1951, и в 1952 годах[141]. В мае 1950 года США, Великобритания и Франция подписали декларацию, разрешавшую контролируемый и координируемый экспорт оружия в страны Ближнего Востока и предусматривавшую создание структуры для его осуществления. Инициаторами этой политики были США и Великобритания, которые предложили Франции партнерство главным образом для того, чтобы она в одиночку не перевооружала Сирию[142]. Израиль стремился добиться военного паритета между собой и арабскими странами, однако экспорт оружия «тройкой» западных держав на Ближний Восток происходил, исходя из сравнения арсеналов Израиля с каждым арабским государством по отдельности. Учитывая, что и до этого (в 1948 году), и после (в 1973 году) на Израиль нападали объединенные силы арабских стран (Израиль же явно не мог рассчитывать на то, что какая-либо арабская страна присоединится к нему в войне против другой), такого рода подсчеты никак не обеспечивали подлинный паритет сил в регионе.

Советский Союз ревностно следил за этими колебаниями внешнеполитического курса Израиля, в ноябре 1951 года потребовав разъяснений. Не зная, что американцы даже не предложили Израилю участвовать в проекте объединенного союзного командования на Ближнем Востоке (и будучи, видимо, уверенными в обратном), советские представители предостерегали израильских руководителей от участия в данной инициативе. Ответ МИДа еврейского государства гласил, что Израиль «не давал и не даст своего согласия на операции или подготовку агрессии против СССР». 24 ноября 1951 года ноты советского правительства по этому вопросу были направлены правительствам США, Великобритании, Франции и Турции[143]. С другой стороны, в первые два года после провозглашения независимости Израиля американские и английские политики постоянно твердили о своих опасениях, что декларирующее свою приверженность социалистическим ценностям руководство еврейского государства предпочтет быть во внешней политике на стороне Советского Союза, хотя Д. Бен-Гурион еще в 1949 году обещал послу США в Тель-Авиве, что «скорее Рим станет коммунистическим, чем Иерусалим»[144]. Даже когда в первые месяцы 1950 года, и в особенности в июне, после начала войны в Корее, стала очевидна необоснованность этих опасений, США и Великобритания осуждали сдержанность Израиля, отказывавшегося открыто занять проамериканскую позицию.

Уже в конце 1949 года работавшие в США израильские дипломаты начали убеждать руководителей своей страны продемонстрировать политическую солидарность с Вашингтоном, так как их очень беспокоили возможные отрицательные последствия неопределенной позиции Израиля в отношении возможности получения экономической помощи от США. В начале 1949 года Импортно-экспортный банк, принадлежавший правительству США, выделил Израилю ссуду в размере ста миллионов долларов. Израильские дипломаты в Вашингтоне снова и снова рекомендовали правительству развеять сомнения американской администрации относительно того, на чьей стороне находится Израиль в конфронтации сверхдержав, что должно было, по их мнению, создать в Конгрессе благоприятный политический климат для поддержания предоставления американской помощи еврейскому государству. Во второй год израильской государственности США посетил депутат Кнессета Элиэзер Ливне (урожденный Либенштейн, 1902–1975), пользовавшийся доверием Д. Бен-Гуриона. Информируя премьер-министра о своей поездке и встречах с представителями Государственного департамента, Министерства обороны и сотрудников разведывательных служб, Э. Ливне сообщал, что в Вашингтоне ему было сказано: только в случае, если Израиль заявит о своей готовности «противостоять советской агрессии, станет возможным изменение отношения к его просьбам о помощи в создании военного потенциала»[145]. Когда в июне 1950 года началась война в Корее, руководство Израиля заявило о своей безусловной поддержке действий США, предпринимаемых с целью остановить вторжение в Южную Корею сил Пхеньяна; при этом правительство Израиля воздержалось от каких-либо антисоветских выпадов. Позднее в том же году Д. Бен-Гурион переслал в США следующее сообщение о внешнеполитическом курсе Израиля: «Хотя в условиях мира мы пытаемся сохранить политическую независимость, в случае войны мы будем полностью на стороне Запада»[146]. При этом Д. Бен-Гурион отказывался связывать себя обязательствами перед США в отношении глобальной политики в мирное время. В планах, переданных в Вашингтон, не было ни одного предложения ни по строительству в Израиле американских военных баз, ни по совместной военной стратегии против Советского Союза[147]. При этом в начале января 1951 года Д. Бен-Гурион решительно отклонил предложение англичан о создании ими своих военных баз на территории Израиля. Он отказался от этого, едва ли не самого серьезного стратегического предложения Великобритании до начала Суэцко-Синайской кампании, из опасения, что оно маскирует «их желание вернуться в Палестину»[148], чего он очень боялся и чего никак не желал.

Антиеврейские процессы в Праге в конце 1952 года, сфабрикованное в СССР в начале 1953 года «дело врачей» и разрыв дипломатических отношений между Иерусалимом и Москвой в феврале 1953 года повлияли на позицию Д. Бен-Гуриона в отношении заключения союзов с государствами советского блока. Заявления, которые он делал по поводу этих событий, не оставляют сомнений в его резко отрицательном отношении к советскому режиму и коммунистиче-ской идеологии. В конце января 1953 года он говорил членам правительства: «Мы в любом случае должны быть на стороне Запада. У нас нет выбора так же, как у нас не было выбора в дни Гитлера». Освобождение в апреле 1953 года врачей, арестованных в СССР без всякой вины годом ранее на пике антисемитской кампании позднего сталинизма[149], способствовало и улучшению израильско-советских отношений. В середине 1953 года в качестве условия возобновления отношений между двумя странами Д. Бен-Гурион согласился дать Советскому Союзу обязательство «не вступать ни в один блок, враждебный по отношению к СССР».

Не воспринимая Израиль как своего союзника, в 1952 году администрация США ответила отказом на просьбу его правительства о предоставлении займа; в том же году просьбу Израиля о получении ссуды в размере пяти миллионов фунтов отклонило правительство Великобритании. Тяжелейшая экономическая ситуация, в которой находилось еврейское государство, начала изменяться к лучшему, только когда начали поступать репарационные выплаты от правительства ФРГ, согласившегося таким образом компенсировать разграбленное и присвоенное нацистами имущество жертв Холокоста. Хотя из-за согласия Д. Бен-Гуриона вести переговоры с Германией и получать деньги от этой страны спустя считанные годы после Холокоста разгорелся один из самых острых политических кризисов в истории Государства Израиль[150], когда против правительства единым фронтом выступили все оппозиционные партии, от социалистической Объединенной рабочей (МАПАМ) и Коммунистической на левом фланге до движения «Херут» [ «Свобода»] во главе с Менахемом Бегином (1913–1992) — на правом, еврейское государство оказалось, по сути, в безвыходном положении. Сотни тысяч евреев, как переживших Холокост и прибывших в страну из Европы, так и иммигрировавших из Марокко, Алжира, Ирака, Йемена и других стран арабо-мусульманского мира, ютились в брезентовых палатках и барачных поселках, но никакая страна, включая США, не была готова поддержать усилия по абсорбции этих людей, предоставлении им приемлемого жилья и создания рабочих мест. Согласие правительства Западной Германии выплачивать репарации Израилю — стране, которой во время Холокоста еще не существовало — было огромным дипломатическим достижением, прежде всего, многолетнего президента Всемирного еврейского конгресса Нахума Гольдмана (Nahum Goldmann, 1895–1982), однако это были деньги, которые в Израиле получать хотели меньше всего — и которые согласились, да и то после ожесточенных споров[151], получать лишь потому, что более помощи было ждать неоткуда.

Не будет преувеличением сказать, что внешнеполитическое одиночество, в котором оказалось еврейское государство, таило в себе угрозу самому факту его выживания. Во-первых, проблемой была сильная поддержка — в особенности в ООН — требований арабского мира заставить Израиль отказаться от завоеваний в Войне за независимость; лидеры молодого государства рассматривали давление в этом направлении как серьезную угрозу, даже несмотря на то, что создание еврейского государства произошло под эгидой ООН, в которую Израиль был принят в качестве одного из членов. Во-вторых, Израиль, принявший в первые три года своего существования иммигрантов, численность которых равнялась численности его собственного населения на момент провозглашения независимости, нуждался в значительной экономической помощи извне для их абсорбции. Надежда на получение этой помощи от США оказалась тщетной; представителям еврейского государства пришлось вести переговоры о получении средств с официальными лицами страны, которая менее чем за десять лет до этого пыталась окончательно решить «еврейский вопрос» в печах Освенцима.

Израильский историк Авраам Бен-Цви в своей изданной на языке иврит книге об истории американо-израильских отношений справедливо указал, что «в конце эпохи Трумэна Израиль оказался в опасной изоляции, не будучи вовлеченным в какую-либо существующую или планируемую систему двусторонних и многосторонних союзов и не имея ни одного политико-стратегического союзника»[152]. За все годы своего президентства Г. Трумэн ни разу не посетил Израиль и ни разу не пригласил Д. Бен-Гуриона с официальным визитом в США. Вашингтон не проявлял никакого интереса к заключению военного или дипломатического союза с Израилем, который оказался в дипломатической изоляции, так как по ряду причин не мог войти в какой-либо военно-политический блок или заключить стратегический союз с одной из мировых держав, оказавшихся в состоянии «холодной войны» между собой.

Глава 5 Первый срок правления Д. Эйзенхауэра, 1953–1956 гг.: Крах американских планов создания системы ближневосточной региональной безопасности и провал посреднических миссий Э. Джонстона и Р. Андерсона

В 1952 году Гарри Трумэн, опасаясь поражения, принял решение не участвовать в президентских выборах. Демократическая партия США, правившая к тому времени двадцать лет подряд, выдвинула своим кандидатом Эдлая Стивенсона (Adlai Ewing Stevenson, 1900–1965), однако и он выборы проиграл. Президентом США был с перевесом в шесть с половиной миллионов голосов избран выдвинутый Республиканской партией бывший главнокомандующий союзных войск в Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр (он получил голоса 442 выборщиков из 531). В то время как 55 % избирателей проголосовали за Дуайта Эйзенхауэра, среди избирателей-евреев, согласно данным опросов, его поддержали лишь 36 %, тогда как 64 % — Эдлая Стивенсона[153]. Новая администрация не чувствовала себя хоть каким-то образом электорально обязанной еврейской общине, скорее, напротив — она восприняла еврейскую общину как своего противника. В том, что касалось отношения к Израилю, это, понятно, не сулило ничего хорошего.

На пост государственного секретаря Дуайт Эйзенхауэр назначил Джона Фостера Даллеса (John Foster Dulles, 1888–1959). Дж. Ф. Даллес стал третьим главой Государственного департамента в истории своей семьи: его дедушка Джон У. Фостер (John Watson Foster, 1836–1917) был госсекретарем США в 1892–1893 годах, а дядя Роберт Лансинг (Robert Lansing, 1864–1928) — в 1915–1920 годах. Младший брат Дж. Ф. Даллеса Аллен (Allen Welsh Dulles, 1898–1969) был назначен директором ЦРУ — и оставался на этом посту все восемь лет правления Д. Эйзенхауэра. В российском общественном сознании имена братьев Даллесов необычайно мифологизированы, то одному из них, то другому, то обоим сразу приписывают какой-то несуразный «план», который никогда не существовал, а также какую-то исключительную роль в поддержке Израиля, что также совершенно не соответствует действительности. Факт состоит в том, что на протяжении многих лет деятельность братьев Даллесов существенно затрудняла развитие военно-политического сотрудничества между США и Государством Израиль.

Как было показано выше, и в период правления Г. Трумэна руководители Израиля мало чего могли добиться в Вашингтоне, но с приходом к власти Д. Эйзенхаура и Дж. Ф. Даллеса представители еврейского государства и защитники его интересов стали восприниматься в Белом доме едва ли не как враги. Дж. Ф. Даллес считал, что американские просионистские организации, действуя в интересах Израиля и пытаясь повлиять на политику администрации и Госдепартамента на Ближнем Востоке, подрывают геополитические интересы США, так как отталкивают от США арабские страны, которые, в свою очередь, неминуемо попадут в орбиту влияния Советского Союза. Дж. Ф. Даллес не только стремился лишить просионистские организации США, которых он воспринимал как надоедливых секторальных лоббистов, всяческого политического влияния, но и требовал от руководителей Израиля соучаствовать в этом процессе! На встрече с Д. Бен-Гурионом, состоявшейся в Иерусалиме 14 мая 1958 года, Дж. Ф. Даллес требовал от него «урезонить» просионистские организации США, призвав их к полному прекращению лоббистской деятельности в Вашингтоне. Убеждая израильских руководителей в том, что деятельность американских просионистских организаций наносит вред и им, Дж. Ф. Даллес и его заместитель по делам Ближнего Востока, Южной Азии и Африки Генри Байроуд (Henry Alfred Byroade, 1913–1993) утверждали, что усилия новой американской администрации по налаживанию и укреплению отношений с арабским миром будут способствовать снижению остроты ближневосточных конфликтов, созданию единой системы региональной безопасности, что, в свою очередь, принесет пользу и Израилю[154].

Д. Бен-Гурион считал иначе, не веря в то, что граничащие с Израилем арабские страны согласятся принять участие в инициируемых американцами «зонтичных» проектах в военно-политической сфере. Он оказался прав, но администрации Д. Эйзенхауэра потребовалось четыре года, чтобы понять это, в ходе которых всё новыми и новыми антиизраильскими мерами американцы безуспешно пытались завоевать доверие в арабском мере. В конце февраля 1953 года, вскоре после инаугурации Д. Эйзенхауэра, глава правительства Израиля пригласил посла США М.Б. Дэйвиса (Monnett Bain Davis, 1893–1953), сделав в его присутствии следующее политическое заявление:

В 1953–1954 годах Д. Бен-Гурион выражал глубокую озабоченность ужесточением американской политики в отношении арабо-израильского конфликта и особенно в вопросах, связанных с планом использования водных ресурсов реки Иордан. Формально большую часть этого периода он находился в отставке, уступив пост главы правительства министру иностранных дел Моше Шарету, а пост министра обороны — Пинхасу Лавону (урожденный Лубяникер, 1904–1976), удалившись в кибуц Сде-Бокер в Негеве. Впрочем, там его регулярно посещали практически все члены высшего политического и военного руководства страны, которым он высказывал свои соображения по защите суверенитета Израиля и обеспечению его политической независимости вопреки давлению со стороны США. В конце 1953 года Д. Бен-Гурион заявил американским журналистам: «Я верю в США и в их миссию, но, если требования США будут противоречить нашей совести, мы вынуждены будем отказать им, несмотря на нашу заинтересованность в продолжении финансовой поддержки. Мы не позволим никому нам приказывать, это противоречило бы всей еврейской истории, наследниками которой мы являемся»[156]. В интервью, данном им газете «Ха’дор» в середине января 1954 года, он даже выразил желание отказаться от помощи США, сохранив с ними, насколько возможно, дружеские отношения[157].

Арабо-израильский конфликт рассматривался в Вашингтоне как фактор, подталкивавший арабских националистов к Советскому Союзу. В этой связи администрация предпринимала неоднократные попытки улучшить отношения Израиля с его арабскими соседями. Одной из таких попыток был план Джонстона по распределению воды реки Иордан и ее притоков, инициированный администрацией США в 1954 году. Этот план был призван наладить реальное сотрудничество между Сирией, Израилем, Ливаном и Иорданией, обеспечить орошение засушливых районов, снабдить их электроэнергией, расселить палестинцев из лагерей беженцев на пригодных для жизни территориях и дать им работу.

Большая часть территории Израиля приходится на пустыню. Единственным постоянным источником воды является река Иордан, бассейн которой разделяют еще три страны — Сирия, Ливан и Иордания. Борьба Израиля за право на максимальное использование вод Иордана началась в 1951 году, когда стало ясно, что нет смысла надеяться на мирное решение конфликта, и когда несколько арабских государств начали строить планы независимой эксплуатации трех рек — Хацабани, Баниас и Ярмук, являющихся истоками Иордана и находящимися вне территории Израиля (они протекают по территориям соответственно Ливана, Сирии и Иордании). В том же году Израиль принял решение осушить озеро Хула и окружавшие его затопляемые земли, отвести воды северной части Иордана и построить Национальный водовод от озера Кинерет до пустыни Негев на юге Израиля. В июле 1958 года Израиль начал отвод части вод Иордана около моста Бнот-Яаков в демилитаризованной зоне, примыкающей к сирийской границе. Это место было выбрано по техническим и финансовым соображениям, и работы были начаты, несмотря на ожидаемое противодействие. В октябре, почти сразу после начала экскавационных работ, Сирия подала жалобу в ООН, и от Израиля потребовали прекращения реализации проекта. США решительно поддержали это требование, а в ответ на отказ Израиля подчиниться международному давлению администрация США пригрозила задержать 50 миллионов долларов финансовой помощи. Этот первый случай финансового шантажа со стороны США сработал: работы по проекту были прекращены и больше никогда не возобновлялись. Израильским лидерам без обиняков дали понять, что администрация США не даст поставить себя перед фактом в отношении проектов по использованию вод Иордана.

Иордания и Сирия, со своей стороны, продвигали совместный план использования вод реки Ярмук в соответствии с соглашением, подписанным ими в начале июля 1953 года; они собирались строить плотину около своей общей границы. Так как основная часть нужного для этого капитала была предоставлена правительством США, Израиль прибег к дипломатическому давлению, заявив, что соглашение между Иорданией и Сирией полностью игнорирует водные права Израиля. Дипломатические усилия принесли плоды, и в конце 1953 года работа над плотиной прекратилась.

Отвечая на эти вызовы, в начале 1954 года администрация Д. Эйзенхауэра разработала детальный план по распределению воды бассейна реки Иордан, который предлагал решение не только собственно водных проблем, но и некоторых более широких вопросов. План создавался в надежде, что в результате его реализации, во-первых, будет найдено частичное экономическое решение проблемы палестинских беженцев, а во-вторых, начнет развиваться мирный процесс. Переговорами по согласованию этого плана Д. Эйзенхауэр поручил руководить Эрику Джонстону (Eric Johnston, 1896–1963), бывшему главе Торговой палаты США. Цель плана состояла в том, чтобы использовать водные ресурсы на благо всего региона. В соответствии с планом Ярмук должен был получить статус арабской реки, но часть его воды предполагалось направить в Израиль; Иордан определялся как израильская река, но часть его воды должна была поступать в Иорданию; воды Ярмука и Баниаса должны были использоваться только для орошения бассейна реки Иордан. Кроме того, должны были быть построены две ГЭС, одна — в Иордании, другая — в Израиле; озеро Кинерет должно было быть признано главным водохранилищем региона. Общий объем водных ресурсов бассейна Иордана оценивался в 1273 миллиона кубометров в год, которые, согласно Плану Джонстона, должны были быть распределены в следующей пропорции: Иордании (включая Западный берег) — 56 %, Израилю — 31 %, Сирии — 10 %, Ливану — 3 % [158].

По мнению Моше Шарета, бывшего с 26 января 1954 по 3 ноября 1955 года главой правительства Израиля, у США были веские причины продвигать этот План. Согласно записи, сделанной в ходе беседы М. Шарета с послом СССР в Израиле А.Н. Абрамовым (1905–1973), израильский премьер так оценивал ситуацию:

«США также заинтересованы в осуществлении этого плана. Во-первых, План Джонстона дает возможность частично разрешить проблему беженцев. До сих пор арабские беженцы находятся на иждивении ООН, т. е. практически — [на иждивении] США. Реализация Плана Джонстона даст возможность провести орошение десятков тысяч гектаров земли, на которой можно расселить беженцев и прекратить выплату им пособий. Во-вторых, План Джонстона, по замыслу его инициаторов, призван ослабить или смягчить израильско-арабский конфликт, что повысит престиж США в этом районе. В-третьих, США благодаря этому Плану проникают в Иорданию, где до сих пор безраздельно властвовали только англичане. В-четвертых, американские налогоплательщики сейчас все менее охотно дают деньги для помощи другим странам “во имя борьбы с коммунизмом”. Здесь у правительства США будет удобный повод показать налогоплательщикам, что их деньги расходуются на полезное дело…»[159]

Однако оптимизм М. Шарета оказался чрезмерным: в течение полутора лет американский посланник совершил четыре поездки на Ближний Восток, но не смог получить принципиальное согласие арабской стороны ни на один практический шаг, отвечающий желанию Израиля заключить соглашение, которое имело бы обязывающую силу. Как указывает видный российский политолог-ближневосточник И.Д. Звягельская, «вначале стороны благосклонно отнеслись к предлагаемому проекту, но вскоре по политическим мотивам он был отвергнут. В арабском мире не согласились с расселением палестинских беженцев на арабской земле и требовали их возвращения туда, откуда они были изгнаны»[160]. Кроме того, на политическом уровне принятие Плана Джонстона заставило бы арабов подтвердить водные права Израиля, что было бы шагом, подразумевающим его политическое признание — а вот признать еврейское государство среди руководителей приграничных с ним стран в то время не был готов никто.

США привлекли к обсуждению Плана Египет, который не граничит с бассейном реки Иордан, с тем чтобы, употребив свое влияние, он подтолкнул стороны к соглашению. Однако в процессе затянувшихся переговоров в самом Египте происходил процесс политической радикализации, в результате которого его руководство, вопреки ожиданиям администрации США, заняло непримиримую позицию. Что касается Сирии и Ливана, то они имели доступ к другим водным ресурсам, которые, по крайней мере, в тот период удовлетворяли их нужды, и их мотивация для участия в переговорах была поэтому низкой, а политическая цена за гарантию кооперации — признание Израиля и его легитимация как государства — казалась чрезмерной. Иордания нуждалась в воде больше, чем Сирия и Ливан, и была настроена максимально использовать План Джонстона в своих интересах, в отношении как водообеспечения, так и экономической помощи, которую она получила бы под свои программы развития. Однако только взошедший в 1953 году на престол в связи с фактической недееспособность его отца 18-летний король Хусейн не мог не считаться с остальной частью арабского мира, которая отвергала План Джонстона[161].

Однако переговоры об использовании водных ресурсов имели для администрации США несравнимо меньшее значение, чем усилия по созданию на Ближнем Востоке регионального военного союза. Эти усилия, не без сложностей, но привели к заключению в 1955 году Багдадского пакта[162] и к беспрецедентному решению США поставлять оружие Ираку — единственной из стран арабского мира, не имевшей общих границ с Государством Израиль, но объявившей ему войну немедленно после его провозглашения. Насколько известно, впервые идею создания военного блока в Ближневосточном регионе под эгидой США государственный секретарь Дж. Ф. Даллес высказал 1 марта 1953 года, начав ее обсуждение с политическими лидерами государств региона в ходе его поездки в двенадцать стран Средиземноморского бассейна, Ближнего и Среднего Востока в мае того же года (единственной страной, которую госсекретарь сознательно проигнорировал, был Иран)[163].

5 февраля 1954 года 6 сенаторов и 29 членов палаты представителей, поддерживавших Израиль, направили послание Дж. Ф. Даллесу, в котором выразили «серьезную озабоченность» в связи с намерением администрации предоставить оружие Ираку, «стране, юридически находящейся в состоянии войны с Израилем»[164]. В начале марта 1954 года с этими конгрессменами встретились сначала Генри Байроуд, а затем заместитель госсекретаря Уолтер Б. Смит (Walter Bedell Smith, 1895–1961), за год до этого ушедший в отставку с поста директора ЦРУ. Разъясняя позицию правительства, они заверили конгрессменов, что американская военная помощь «предназначается для отражения агрессии с севера», а сотрудничество Ирака со странами НАТО якобы гарантирует, что американское оружие не будет использовано против Израиля. Тем не менее 19 апреля 1954 года уже 54 конгрессмена выступили против политики администрации в отношении Ирака. И позднее на заседаниях Конгресса раздавались протесты «против попыток администрации завоевать дружбу арабов в ущерб интересам Израиля». С осуждением планов присоединения Ирака к турецко-пакистанскому соглашению выступили и лидеры Израиля.

Однако Дж. Ф. Даллес оставался непреклонен. По его поручению Г. Байроуд сделал ряд заявлений, которые должны были убедить руководство Израиля в бесперспективности попыток организовать кампанию давления на администрацию Д. Эйзенхауэра[165]. Джейкоб Джавите (Jacob К. Javits, 1904–1986), на протяжении 24 лет бывший сенатором от штата Нью-Йорк, пытавшийся сочетать членство в Республиканской партии (в том числе, и в те годы) с искренним беспокойством за судьбу Израиля — государства, созданного народом, к которому он сам принадлежал, много лет спустя дал, видимо, наиболее трезвое объяснение политики госсекретаря: «Даллес не был настроен антиеврейски, но он считал, что американским интересам соответствует развитие связей с арабским миром с населением в сто миллионов человек, громадным стратегическим потенциалом и нефтяными запасами. Точка зрения Даллеса состояла в том, что Израиль останется одним из многих малых государств»[166] — и соответственно его интересами можно поэтому пренебречь.

В 1954–1955 годах группа американских и британских дипломатов, возглавляемая соответственно Фрэнсисом Іенри Расселом (Francis Henry Russell, 1904–1989), позднее бывшим послом США в Новой Зеландии, Гане и Тунисе, и Эвелином Шукбургом (Evelyn Shuckburgh, 1909–1994), впоследствии бывшим постпредом Великобритании в НАТО и послом в Италии, начала разработку плана, получившего позднее название «Альфа». План этот готовился в полной тайне от израильских руководителей и никак с ними не согласовывался и не обсуждался. Согласованный текст англо-американского плана включал целый ряд крайне проблематичных для Израиля положений.

Во-первых, в плане «Альфа» говорилось о том, что Израиль вообще не должен быть приглашен к участию в ближневосточном региональном военно-политическом союзе, который стремился создать Дж. Ф. Даллес:

«Принимая во внимание сегодняшнее отношение арабов к Израилю, которое не улучшилось в связи с проведением Израилем рейда в Газе [речь идет о т. н. операции «Черная стрела» 28 февраля — 1 марта 1955 года], в настоящий момент мы считаем невозможным говорить о привлечении Израиля к участию в совместных соглашениях по вопросам обороны. Поэтому первостепенной задачей становится выработка самих условий этих соглашений. Когда эта задача будет выполнена, мы будем готовы обсуждать с Израилем его роль в обороне региона»[167].

Во-вторых, США и Великобритания декларировали отказ от предоставления каких-либо гарантий по обеспечению безопасности Израиля:

«Мы уделяем огромное внимание проблеме безопасности Израиля, однако мы не склонны принимать на себя обязательства по обеспечению безопасности границы, которая постоянно подвергается пограничным рейдам и военным нападениям».

В-третьих, от Израиля (напомню, в границах после войны 1948, а не после войны 1967 года!) требовались различные территориальные уступки в пользу Иордании и Египта:

«Израиль должен пойти на некоторые территориальные уступки, поскольку при существующих границах арабы не пойдут на добровольное соглашение с Израилем…

Граница с Иорданией должна быть изменена таким образом, чтобы арабские деревни на иорданской стороне вернули себе ту часть своих земель, от которой они были отрезаны демаркационной линией, а также чтобы отдельные арабские деревни, находящиеся на границе, оказались внутри территории Иордании в соответствии с устройством новой, более оправданной границы. Все изменения должны производиться в интересах Иордании, исключением станет лишь Латрунский выступ, который следует отнести к Израилю в целях восстановления старой дороги Тель-Авив — Иерусалим и ликвидации неоправданного выступа…

Израиль должен будет уступить Египту и Иордании два небольших территориальных сегмента треугольной формы на юге Негева, расположенные на границах Израиля с Египтом и с Иорданией соответственно, верхние точки которых сходятся вместе на линии нынешней или предлагаемой дороги на Эйлат. Это должно быть сделано с целью создать сухопутное сообщение между Египтом и остальным арабским миром. За данным участком будет установлено международное наблюдение».

От Израиля также требовалось предоставить Иордании право использования объектов портовой инфраструктуры в Хайфе и свободный доступ к этому порту на Средиземном море.

В-четвертых, англо-американский план «Альфа» налагал на Израиль, находившийся тогда в тяжелейшем экономическом положении в связи с удвоением его еврейского населения в результате массовой иммиграции евреев из арабских стран при практически полном отсутствии капиталов и инфраструктуры, необходимых для их интеграции, ответственность за выплату компенсаций палестинским арабам, покинувшим страну в 1948 году. Более того, от Израиля требовалось согласиться на возвращение 75 тысяч из них:

«Для того чтобы арабы могли принять настоящие предложения, в них должно содержаться обязательное условие о репатриации арабских беженцев и о выплате компенсаций…

Израиль должен будет репатриировать в качестве израильских граждан до 75 000 беженцев в течение пяти лет…

Важно добиться как можно более высокой доли участия Израиля в выплате компенсаций как в целях психологического умиротворения арабов, так и в целях минимизации финансового бремени Соединенных Штатов и Великобритании [sic!], однако мы признаем, что Израиль неспособен осуществить выплату таких крупных сумм без внешней помощи. Учитывая то время, которое потребуется для определения индивидуальных требований, сложности с финансированием и низкий экономический потенциал территории, выплаты должны быть распределены во времени и произведены в десятилетний срок. 30 процентов этой суммы будет выплачено самим Израилем и еврейской диаспорой в различных государствах, а 70 процентов будут предоставлены Израилю в виде займов [sic!] мировым сообществом, в первую очередь Соединенными Штатами и Великобританией. Израиль должен будет принять на себя ответственность за возвращение этого долга [sic!]».

В-пятых, хотя план и требовал от арабских стран устранить ограничения на транзит через Суэцкий канал, в том числе осуществляемый на израильских водных судах, а также отменить бойкот израильских товаров, он постулировал, что «арабские государства не будут обязаны вступать в прямые торговые отношения с Израилем». С точки зрения американских и английских дипломатов, разработавших этот план (а Г.А. Насеру его представил от имени США лично Г. Байроуд, ставший 24 января 1955 года новым послом в Каире), даже отдача Израилем ряда территорий, прием 75 тысяч палестинских арабов, покинувших страну в ходе развязанной против Израиля войны, и выплата компенсаций остальным, не должны были привести к реальному состоянию мирного сосуществования между Израилем и арабскими странами, а лишь к прекращению формального состояния войны и бойкота!

Эти требования, разделявшиеся тогдашним политическим руководством США, разительно контрастировали с устремлениями и ожиданиями израильской дипломатии. Однако руководители американской и британской дипломатии видели в плане «Альфа» инструмент, который поможет привести приграничные с Израилем арабские страны в число участников Багдадского пакта — и коль скоро, как указывалось выше, Израиль в этот военно-политический союз все равно никто не приглашал, именно израильскими интересами было решено пожертвовать в наибольшей мере. По воспоминаниям Моше Даяна, бывшего в то время начальником Генерального штаба израильской армии, Д. Бен-Гурион был очень обеспокоен этой инициативой, дошедшей до него в форме разрозненных слухов. Д. Бен-Гурион полагал, что англичане и американцы потребуют от Израиля территориальных уступок — не до полного отхода к границам, предусмотренным резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН о разделе Палестины 1947 года, но значительных, а когда израильское правительство ответит на это отказом, то США и Британия не только инициируют в ООН введение санкций против Израиля, но и не будут препятствовать Египту и Иордании в случае, если те попытаются захватить эти земли силой[168] (не забудем, что до 2 марта 1956 года британский генерал Джон Глабб оставался командующим войсками иорданской армии). Американские дипломаты не только пытались отторгнуть Негев от Израиля в ходе обсуждений в ООН в 1947 году, но и вернулись к этой идее восемь лет спустя! Обратим внимание и на то, что глава правительства и министр обороны Израиля считал вполне вероятным, что США поддержат (если не инициируют) введение санкций против Израиля, а также ограниченные военные действия Египта и Иордании против еврейского государства!

Хотя формально сами Соединенные Штаты не стали членом Багдадского пакта, руководители Советского Союза отнеслись к инициативе по его созданию резко негативно, убеждая всех, кто был готов их слушать, и прежде всего — только ставшего тогда президентом Египта Г.А. Насера (1918–1970), не присоединяться к нему; Г.А. Насер, впрочем, и так присоединяться к альянсу, ведущую роль в котором играли Турция, Ирак и (за кадром) США, не рвался. Тема эта оставалась на повестке дня достаточно долго: так, в телеграмме посла СССР в Египте Е.Д. Киселева (1908–1963) в МИД СССР от 15 июля 1956 года, отправленной в связи с поездкой Г.А. Насера в СССР и предстоявшими советско-египетскими переговорами, отмечалось: «В коммюнике необходимо отметить о решимости обеих стран бороться против Багдадского пакта всеми силами и средствами»[169]. Г.А. Насер же требовал от Советского Союза поддержать его режим поставками современных вооружений, и эта просьба была удовлетворена Москвой. Из недавно опубликованной записи беседы посла СССР в Египте Д.С. Солода (1908–1988) с Г.А. Насером, состоявшейся 15 июня 1954 года, известно, что Г.А. Насер обратился с просьбой о поставках оружия уже тогда:

«Насер стал жаловаться на то, что Египет по существу является оккупированной страной и при нынешних обстоятельствах ничего не может сделать реального для того, чтобы избавиться от оккупации, так как египетская армия не имеет необходимого вооружения. Раньше Египет получал вооружение, главным образом легкое, от Англии. Но в последнее время Англия прекратила поставку оружия и чинит всяческие препятствия Египту в его попытках получать оружие из других европейских стран. Поэтому египетское правительство приобретает в ряде европейских стран оружие тайным путем, что не может обеспечить и сотой доли потребностей египетской армии. При этом он дал понять, что США предлагают Египту военную помощь, но ставят какие-то условия, которые Египет не может принять.

… Без всякого перехода он спросил меня, как бы отнеслось в принципе советское правительство к предложению египетского правительства закупить оружие в Советском Союзе. На мой ответ, что мне об этом ничего не известно, Насер попросил спросить советское правительство об этом… На мой вопрос, является ли его обращение официальной просьбой египетского правительства, он, посоветовавшись на арабском языке с Гамалем Салемом, ответил утвердительно. Я пообещал ему довести до сведения МИД СССР о его просьбе»[170].

В качестве страны, от имени которой был заключен контракт, вновь, как и в 1948 году, была выбрана Чехословакия, только на этот раз оружие шло не в Израиль, а наиболее антиизраильски настроенному политическому лидеру в регионе[171]. Согласно этому договору, Египет должен был получить от Чехословакии сто самолетов-истребителей, пятьдесят авиабомбардировщиков, 230 танков, сто противотанковых ракет, 200 бронетранспортеров, около трехсот противотанковых пушек, двенадцать торпедных катеров и шесть подводных лодок. Масштабы этой сделки нанесли чувствительный удар системе западного контроля продажи вооружений региону. В первый раз со времени окончания Войны за независимость существованию Израиля угрожала очевидная опасность. Восстановление баланса сил в регионе стало неотложной стратегической задачей руководства Израиля.

Приобретенным Египтом советским танкам смогли противостоять только американские «пэттоны», которых у Израиля не было, и английские «центурионы», которые Лондон едва ли согласился бы поставить в Израиль. Кроме того, Иерусалим хотел приобрести современные западные реактивные истребители, французские «Mystere 4» (поставка которых зависела от разрешения США, так как они финансировали производство этих самолетов для НАТО) и американские «F86 Saber», которые также производились за пределами США. Кроме того, ожидалось, что США предоставят Израилю кредит под его план развития вооружений, требовавший значительного увеличения израильского военного бюджета. Однако ожидаемый положительный ответ от США не был получен. «Несмотря на нескрываемую советско-арабскую подготовку к следующей войне, США и Англия отказывались продавать нам оружие, как бы часто, как бы громко мы ни стучали в их двери», — с горечью вспоминала позднее Голда Меир[172]. В середине сентября 1955 года Государственный департамент США отклонил просьбу Израиля о поставках оружия, сославшись на агрессию, проявленную Израилем в «операции возмездия» против сирийцев в районе озера Кинерет[173]. Это решение отражало более широкие политические соображения американского руководства, использовавшего локальную вспышку конфликта как повод для отрицательного ответа Израилю. Дипломатическое давление, оказываемое Израилем в течение следующих трех месяцев, наконец побудило администрацию США обеспечить Израиль некоторым количеством вооружений для обороны и согласиться на продажу французских реактивных самолетов и канадских «саберов», однако поставка последних так и не была произведена[174].

Израильские руководители стремились к заключению стратегического союза с США, однако к середине 1955 года у них уже не было сомнений, что эта цель не будет достигнута по тем же причинам, которые мешали ее достижению в течение всего периода после Войны за независимость[175]. К тому времени Израиль не был включен ни в один из многосторонних международных пактов и не заключил ни одного оборонительного союза. Успехи Ирака и Египта в формировании стратегических связей с сверхдержавами разительно контрастировали с политической изоляцией, в которой находился Израиль. В мае 1955 года Д. Бен-Гурион сказал на встрече с американским послом Эдвардом Лосоном (Edward В. Lawson, 1895–1962): «Есть три вещи, более близкие моему сердцу, чем все остальное: безопасность Израиля, мир на Ближнем Востоке и дружба между Израилем и США. Правительство США может решить все три проблемы одним движением: заключить договор об обороне с Израилем. Даже если бы Америка могла принудить арабов к миру, я не советовал бы ей делать это. Сильная держава не нуждается в том, чтобы навязывать свою волю более слабой стране. Но когда США заключат с нами такой договор, арабы поймут, что их мечта уничтожить нас неосуществима»[176]. Официальная просьба Израиля о заключении договора с США была подана после одной из наиболее серьезных «операций возмездия», проведенных Израилем в Газе. В израильском руководстве, кстати сказать, возникли разногласия по поводу побудительных причин к заключению такого соглашения. Министр иностранных дел М. Шарет надеялся, в случае подписания военного соглашения с США, на реальное исполнение ими обязательства при необходимости послать войска для обороны Израиля, тогда как Д. Бен-Гурион категорически отвергал идею о защите страны американскими солдатами. Он рассматривал такой пакт в первую очередь как сдерживающий политический фактор в отношениях с арабами и как средство обеспечения Израиля американским оружием, с помощью которого он будет защищать себя сам[177]. Однако эти дискуссии не имели практического значения, так как договор о партнерстве в сфере обороны американские власти с Израилем заключить отказались.

Переговоры с представителями администрации США продолжались в течение всего лета 1955 года. Д. Бен-Гурион даже был готов предоставить американцам право на создание военных баз на территории Израиля, однако и это не изменило негативного отношения президента и Госдепартамента. Израильский историк и государственный деятель (в 1988–1992 гг. он возглавлял Комиссию Кнессета по образованию и культуре) Михаэль Бар-Зохар указывал: «Несостоявшийся оборонительный договор был лишь одним из звеньев в цепи горьких разочарований, выпавших на долю Израиля в отношениях с Америкой. Уже после опубликования сообщений о чехословацко-египетской сделке Соединенные Штаты отказались поставить Израилю оружие. В декабре 1955 года Дж. Ф. Даллес ушел от ответа на просьбу М. Шарета о поставке 24 самолетов типа “сейбр”. Америка была тверда в своем решении добиться всеобъемлющего соглашения, которое урегулировало бы положение на Ближнем Востоке, пусть даже и за счет Израиля».[178]

Выступление Давида Бен-Гуриона на заседании Генерального штаба Армии обороны Израиля в июле 1955 года свидетельствует о том, что первый глава правительства Израиля не считал ни одну страну, включая Соединенные Штаты, стратегической союзницей Израиля’, в то время никакого «стратегического партнерства» между двумя странами не было и в помине. Видение первым главой правительства Израиля геополитической ситуации было чрезвычайно пессимистичным:

Заметим, что ни о каком стратегическом или каком угодно еще партнерстве с США глава правительства Израиля не упомянул ни единым словом, никак не выделив эту страну, молчаливо отнеся ее к тем, кто «признает Государство Израиль и существование еврейского народа, но не особенно озабочен проблемами его выживания».

Стратегические последствия политической изоляции Израиля могли быть еще более опасными, так как «рейды возмездия», проводившиеся израильской армией в 1953–1956 годах, когда начальником Генерального штаба был Моше Даян (1915–1981), против конкретно ни в чем не повинных людей на территории приграничных арабских стран, резко осуждались мировым сообществом, и требования их прекращения звучали очень отчетливо. В этой обстановке для Израиля было чрезвычайно важно если не нейтрализовать, то хотя бы сократить масштабы критики извне, которая могла привести к делегитимации еврейского государства на международной арене. Израильские руководители опасались, что страна может стать объектом политических и экономических санкций.

Вместо того чтобы поддержать Израиль в то время, когда Советский Союз согласился поставить Египту огромные по тем временам арсеналы оружия, администрация США прибегла к тактике челночной дипломатии, для чего в Каир и в Иерусалим был делегирован бывший заместитель министра обороны США Роберт Андерсон (Robert Bernard Anderson, 1910–1989), пользовавшийся особым доверием президента Д. Эйзенхауэра, свидетельством чего стало его назначение в 1957 году на пост министра финансов США. Президент поставил перед Р. Андерсоном задачу добиться снижения остроты конфликта в отношениях между руководителями Израиля и Египта, для чего уполномочил его встретиться с ними столько раз, сколько будет необходимо. Тайная миссия Р. Андерсона начала 1956 года, получившая кодовое название план «Гамма», состояла из нескольких поездок между Каиром и Иерусалимом (и там, и там он жил инкогнито на частных виллах), имевших целью внести ясность в позиции сторон, сгладить разногласия между политическими руководителями Израиля и Египта и подготовить основу для встречи президента Г.А. Насера и премьер-министра Д. Бен-Гуриона, на которой последний настаивал и которую Г.А. Насер, в свою очередь, всячески оттягивал, стараясь уклониться от нее вообще.

Д. Бен-Гурион, однако, умел сказать американцам твердое «нет», и, несмотря на многочисленные предостережения со стороны американцев о «серьезных последствиях» для Израиля, которые могут наступить, в случае если последний не «проявит гибкость» в территориальном вопросе, отказался от любых заведомо односторонних уступок. Г.А. Насер же, знавший разработанный американцами совместно с англичанами план «Альфа», следуя ему, настаивал на создании соединительной полосы между Египтом и Иорданией на некоторой части Негева, которая будет передана арабам. Фактически именно англо-американский план «Алъфа» спровоцировал Г.А. Насера на те требования, которые он выдвигал в отношении Израиля. С точки зрения премьер-министра Израиля, Родосские соглашения, заключенные между Израилем и всеми граничащими с ними арабскими странами в 1949 году, сформировали границы, которые не подлежали корректировке. В то время как позиция Г.А. Насера заключалась в том, чтобы «границы были пересмотрены в пользу арабов, а Израиль в целом согласился с идеей возвращения арабских беженцев», Д. Бен-Гурион выражал готовность рассматривать лишь «незначительные взаимные корректировки границы, направленные на решение задач местного значения, таких, как обеспечение доступа жителей местных деревень к земле или воде». Будучи уверенным в том, что никакой посредник не может объяснить позицию Израиля по принципиальным вопросам более убедительно и достоверно, чем сами представители Израиля, Д. Бен-Гурион считал прямые египетско-израильские переговоры (желательно проходящие на самом высоком уровне) ключевым условием успеха в процессе снижения напряженности между Каиром и Иерусалимом[180].

Несмотря на изначальные оптимистичные ожидания Р. Андерсона, американский эмиссар вскоре осознал, что при существующей позиции руководителей Израиля и Египта соглашение между ними достигнуто быть не может, поскольку президент Г.А. Насер не соглашался ни вступить в прямые переговоры с Израилем, ни положить конец антиизраильским рейдам федаюнов из сектора Газа. Г.А. Насер повторял Р. Андерсону, что в случае ведения прямых переговоров с Израилем он подвергается риску покушения, как это произошло с королем Иордании Абдаллой, который был убит в Иерусалиме в 1951 году. Д. Бен-Гурион же стоял на своем, утверждая, что прямые контакты с Египтом необходимы для того, чтобы рассеять недоверие, которое превалировало в отношениях между сторонами. Р. Андерсон завершил свою миссию, не добившись никакого результата, и это отнюдь не способствовало улучшению отношения Д. Эйзенхауэра и его администрации к Израилю и его несговорчивым руководителям.

Р. Андерсон отправился назад в Вашингтон докладывать Д. Эйзенхауэру о своей поездке. Д. Бен-Гурион направил американскому президенту письмо, где выражал разочарование по поводу отказа Г.А. Насера от прямых переговоров. «Действительно ли полковник Насер [после свержения в январе 1954 года Мухаммеда Нагиба пост президента Египта на протяжении двух лет оставался вакантным] искренне хочет мира, — спрашивал Д. Бен-Гурион, — или он желает просто выиграть время до тех пор, пока египетская армия не получит всего советского оружия и не будет способна сломить Израиль? Мои сомнения, к сожалению, усиливаются в связи с тем, что полковник Насер не взял на себя обязательство соблюдать соглашение о разъединении войск между Израилем и Египтом или хотя бы отдать приказ о прекращении огня [антиизраильских рейдов] своим войскам в приграничных районах»[181]. На фоне чехословацко-египетской сделки Д. Бен-Гурион снова просил США о поставках оружия. В своем ответе Д. Эйзенхауэр сообщал, что «содержательные переговоры, которые вел Р. Андерсон, вопреки ожиданиям, не приблизили урегулирования стоящих перед нами проблем»[182]. Р. Андерсон вернулся на Ближний Восток и возобновил переговоры в Каире. Там его снова ожидало разочарование. Г.А. Насер наотрез отказался от каких бы то ни было прямых контактов с израильтянами, даже если представителем Израиля будет неофициальное лицо. Так был положен конец всем усилиям добиться прямого диалога между Израилем и Египтом. Р. Андерсон вылетел в Иерусалим, где, по существу, признался в провале своей миссии. Просьбу Израиля о поставке оружия администрация Д. Эйзенхауэра отклонила.

Отказ США и Великобритании в качестве ответного шага вооружить Израиль адекватно усилению египетских арсеналов вызвал обсуждение возможности обратиться за помощью к СССР по дипломатическим и военным каналам. Предложения, выдвинутые сотрудниками МИДа Израиля, касались возможного партнерства с Советским Союзом, причем он должен был иметь равные с западными державами права в регионе. Целью этих предложений было уменьшить ущерб от изоляции, в которой мог оказаться Израиль в ходе «соревнования» великих держав за поддержку арабских стран. Вопрос о том, следует ли Израилю обращаться к СССР с просьбой о покупке оружия, вызывал разногласия, хотя во главе той группы политиков, которая требовала обратиться к СССР с просьбой о поставках вооружений в контексте арабо-израильского конфликта в регионе, стоял сам Д. Бен-Гурион. Его доводы были вызваны нежеланием отказаться от малейшего шанса на приобретение вооружений и основывались на информации, поступившей в Израиль в конце 1955 — начале 1956 года, о том, что СССР якобы может отнестись положительно к новой позиции Израиля. В апреле 1956 года Д. Бен-Гурион даже предположил, что поворот в сторону Советского Союза будет с пониманием воспринят еврейскими организациями США: «Американские евреи знают, что нам угрожала опасность и что Америка и госсекретарь США Джон Фостер Даллес отказались поставить нам оружие, в то время как Россия согласна сделать это. Поэтому они одобрят это решение»[183]. Всем этим планам было не суждено воплотиться в жизнь, так как никакого оружия Советский Союз в Израиль не поставил, и ситуация развивалась совершенно в другом направлении: ближайшим военно-политическим союзником Израиля на десять лет стала Франция. Израильские же руководители пришли к идее о целесообразности превентивной войны против Египта до того, как он получит все то советское оружие, которое должен был получить.

Собственно говоря, именно ощущение полного внешнеполитического одиночества в условиях, когда ни одна из стран региона, в котором находится Израиль, не признавала легитимность его существования, не подписала с ним мирный договор и не установила с ним дипломатических отношений, сформировало стремление Д. Бен-Гуриона к развитию собственного ядерного потенциала. Именно в обладании оружием, которое не может быть побеждено, Д. Бен-Гурион и некоторые его соратники видели гарантию самого факта существования еврейского государства, особенно важную в связи с тем, что никаких других гарантий его существования никакая из мировых держав, включая США, предоставить ему готовы не были. Представляется, что обещание, данное официальными представителями Франции в 1956 году помочь Израилю в создании им ядерного потенциала было на самом деле важнейшей причиной, побудившей Д. Бен-Гуриона к войне против возглавляемого Г.А. Насером Египта — войне, в которой более всего были, преимущественно по экономическим причинам, заинтересованы Франция и Англия, но которую вели почти исключительно израильские войска. По всей видимости, Д. Бен-Гурион не считал такую плату за возможность обладания ядерным потенциалом чрезмерной. Обо всем этом тогда не имели представления ни граждане Израиля, ни американские руководители, которые об израильско-французских договоренностях не знали практически ничего.

Глава 6 В войне по разные стороны баррикад: США против Израиля в ходе Суэцко-Синайской кампании 1956 года

В декабре 1955 года министр иностранных дел Израиля Моше Шарет находился с визитом в США, где, как справедливо указывает израильский историк Давид Шахам, «почти отчаянно стремился убедить администрацию согласиться на поставки оружия Израилю и на создание двустороннего оборонительного союза»[184]. Однако добиться поддержки американской администрации не удалось и в этот раз…

К счастью для Израиля, французские руководители того времени демонстрировали совершенно другой подход, согласившись поставить в Израиль значительное количество танков, самолетов и других видов вооружения. Именно французское — а отнюдь не американское — оружие, поставленное в 1955–1956 годах в Израиль, позволило еврейскому государству сохранить баланс сил с получавшим в беспрецедентно больших количествах советское оружие Египтом.

К началу 1956 года, по мере того, как военное сотрудничество Франции и Израиля становилось все более плотным, Д. Бен-Гурион и Ш. Перес начали видеть именно во Франции основного потенциального помощника в деле развития ядерной программы. Д. Бен-Гурион был убежден, что только обладание ядерным оружием может гарантировать выживание Израиля во враждебном окружении как в кратко-, так и в долгосрочной перспективе. О том, чтобы добиться в этом вопросе помощи Соединенных Штатов, нечего было и думать. Соответственно Ш. Перес стремился убедить министра обороны Франции Мориса Бурж-Манури (Maurice Bourges-Maunoury, 1914–1993) — сейчас его именем названа одна из иерусалимских улиц — предоставить Израилю возможность начать разрабатывать программу, которая в конечном счете позволит ему производить ядерное оружие. На тот момент Франция сама еще не имела четкого представления о будущем своего ядерного потенциала ни в гражданской, ни в военной сфере. Еще сравнительно слабо развитой ядерной программе Франции требовался крупный международный заказчик, который позволил бы этой европейской стране закрепить за собой статус ядерной державы. По другую сторону Атлантики и Соединенные Штаты, и Канада уже были вовлечены в крупные контракты по экспорту ядерного ноу-хау, технологий и материалов новым государствам, в частности — Индии. Шимон Перес, бывший тогда генеральным директором Министерства обороны Израиля (пост министра по совместительству занимал сам глава правительства Д. Бен-Гурион), и председатель созданной в 1952 году Комиссии по атомной энергии профессор химии Эрнст Давид Бергман (Ernst David Bergmann, 1903–1975) вели интенсивные переговоры со своими коллегами в Министерстве обороны Франции и в Комиссариате по атомной энергетике по поводу возможной покупки французского ядерного реактора.

Французские официальные лица тянули время, и Ш. Перес понял, что желаемый им прогресс не будет достигнут, если Израиль не сможет предложить взамен нечто действительно значимое — тако вым заместитель министра обороны счел собираемую израильской разведкой информацию, касавшуюся отношений между Египтом и алжирскими повстанцами. В начале 1956 года глава военной разведки (АМАН) Иехошпат Харкави (1921–1994) вылетел в Париж для встречи с Пьером Бурсикотом (Pierre Boursicot, 1899–1986), возглавлявшим в то время секретную Службу внешней документации и контрразведки Франции (SDECE), подчиненную непосредственно главе правительства[185]. Однако никаких сведений о том, что предоставленная И. Харкави информация каким бы то ни было образом повлияла на подход французских руководителей относительно возможностей двустороннего сотрудничества в ядерной сфере, нет.

Однако ситуация развивалась стремительно, причем совершенно неожиданно, как для израильских, так и для французских руководителей. 26 июля 1956 года Г.А. Насер объявил о национализации Суэцкого канала. «Никогда еще ни один арабский лидер не совершал такого эффектного поступка, и арабский мир был поражен. Только одно оставалось Насеру совершить, чтобы управляемый им Египет был признан главной мусульманской державой: уничтожить нас», — чутко передает Голда Меир настроения, доминировавшие тогда в израильском руководстве[186]. Компания Суэцкого канала представляла собой акционерное общество, офис которого находился в Париже, но почти половина акций которого принадлежала Великобритании — неудивительно, что это решение египетского президента и во Франции, и в Англии подвергли резкой критике. Оглашение Г.А. Насером решения о национализации компании Суэцкого канала после того, как завершился вывод британских войск с территории Египта (это произошло 18 июня 1956 года), подтвердило опасения относительно судьбы соглашения о статусе Суэцкой базы и перспектив сохранения британского влияния на Ближнем Востоке. Премьер-министр Великобритании Энтони Иден (Anthony Eden, 1897–1977) сравнил Г.А. Насера с Б. Муссолини, а ситуацию в целом — с обстановкой накануне Мюнхенской конференции 1938 года. Члены британского правительства утверждали, что в реальности правительство Египта не располагает возможностями обеспечить бесперебойное функционирование канала. Позиция руководства Великобритании состояла в том, что Суэцкий канал — это объект большого международного значения, который должен находиться под международным управлением. Члены правительства Э. Идена считали, что на Египет должно быть оказано экономическое и политическое давление со стороны тех государств, чьи интересы в данном случае оказались затронуты в наибольшей степени; более того, по их мнению, политическое давление должно быть поддержано угрозой силы, а если понадобится, то и ее применением.

При этом британское руководство стремилось привлечь к военной операции и Соединенные Штаты. В секретном послании Д. Эйзенхауэру Э. Иден писал о «немедленной угрозе поставок нефти в Западную Европы» (по его словам, собственно британских запасов хватило бы только на шесть недель), убеждая американского президента в необходимости оказания такого давления на Египет, которое, по выражению британского премьер-министра, «привело бы Насера в чувство»[187]. Однако американские руководители не были убеждены, что национализация компании Суэцкого канала создавала серьезный вызов интересам Запада, требующий безотлагательного вооруженного вмешательства, тем более что сомнений в том, что Г.А. Насер имел право принять то решение, которое он объявил, в общем и целом, не было; сам Э. Иден в четвертом пункте своего послания Д. Эйзенхауэру указал, что «мы не должны позволить себе быть вовлеченными в правовую софистику [на эту тему]». И хотя начальник штаба сухопутных войск США Максвелл Д. Тэйлор (Maxwell Davenport Taylor, 1901–1987), по согласованию с другими членами Объединенного комитета начальников штабов, рекомендовал министру обороны (а тот переслал этот меморандум Дж. Ф. Даллесу) принять участие в совместной с Великобританией и Францией военной операции в Египте[188], администрация Д. Эйзенхауэра решила сконцентрировать усилия на дипломатических и экономических мерах воздействия на Каир. В ноябре 1956 года должны были состояться очередные выборы президента США, и Д. Эйзенхауэр выставлял свою кандидатуру для переизбрания на второй срок. Какие-либо военные действия со стороны ближайшего союзника Соединенных Штатов, не говоря уже об участии самих США в этой силовой акции (ход и последствия которой никто не мог гарантировать наверняка), могли всерьез осложнить перспективу переизбрания Д. Эйзенхауэра. По точному замечанию В.П. Румянцева, «тактика действий Соединенных Штатов и Великобритании после объявления о национализации компании Суэцкого канала определялась желанием Лондона втянуть своих американских коллег в обсуждение планов военных действий на египетской территории, с одной стороны, и дистанцированием Вашингтона от подобных дискуссий, с другой»[189].

Однако позицию Лондона активно поддержало французское правительство. Министр иностранных дел Франции Кристиан Пино (Christian Pineau, 1904–1995) сравнил действия Г.А. Насера с захватом А. Гитлером Рейнской области в 1936 году и выразил непреклонную решимость своего правительства «не дать Насеру возможности уйти с добычей». В противном случае, заявлял французский дипломат, у арабских стран появится соблазн уже в «ближайшие три месяца национализировать нефтепроводы на Ближнем Востоке», и тогда Европа «будет полностью зависеть от доброй воли арабских правительств»[190]. Позиция Дж. Ф. Даллеса была принципиально другой, и чем больше он убеждал своих британских и французских собеседников в том, что решение проблемы Суэцкого канала может быть достигнуто исключительно путем переговоров, тем меньше они ин-формировали государственного секретаря о том, как собираются действовать.

Британские и французские военные пришли к выводу, что подготовка военной операции против Египта займет не менее полутора месяцев, а то, как пойдет сама кампания, не мог предсказать никто. В этот момент и была выдвинута казавшаяся прежде абсолютно невозможной идея обратиться к Израилю, предложив еврейскому государству взять на себя основную тяжесть ведения боевых действий — то, что правительство Д. Бен-Гуриона крайне обеспокоено политикой Г.А. Насера и инициированным им перевооружением египетской армии, в Лондоне и Париже понимали хорошо. Министр обороны Франции М. Бурже-Манури пригласил Ш. Переса на срочную встречу, в ходе которой без обиняков спросил, сколько времени нужно Армии обороны Израиля для того, чтобы пересечь Синайский полуостров и дойти до Суэцкого канала. Когда Ш. Перес ответил, что, по его оценкам, это можно сделать в срок от недели до двух (когда война началась, израильской армии понадобилось на то, чтобы занять район Газы и Синайский полуостров, превосходившие по площади Израиль в два с половиной раза, менее ста часов), М. Бурже-Манури поинтересовался, будет ли Израиль готов к участию в тройственной военной операции, в которой задача израильских сил как раз и будет состоять в том, чтобы, пройдя Синайский полуостров, выйти к Суэцкому каналу. Ш. Перес, занимавший, повторим, лишь пост генерального директора оборонного ведомства, не имея возможности связаться с правительством, не говоря уже о том, чтобы получить санкцию Кнессета, на свой страх и риск ответил утвердительно: «Я полагаю, что при определенных обстоятельствах мы будем готовы к этому». Своему биографу Ш. Перес четверть века спустя намекнул, что сразу же дал французскому министру утвердительный ответ, понимая, что это может в итоге помочь Израилю получить ядерный реактор[191]. Излишне упоминать, что ни французы, ни израильтяне не поставили в известность американскую администрацию ни о начавшихся между ними переговорах, ни о сути обсуждавшихся ими вопросов; ни Д. Эйзенхауэр, ни Дж. Ф. Даллес понятия не имели, что Израиль стремится войти в число ядерных держав, делая первые шаги в этом направлении. Ни граждане Израиля (ни в прессе, ни даже в Кнессете обо всем этом ни говорилось в то время вообще ничего), ни представители американской администрации не знали, что Синайская кампания, получившая в Израиле неуместное название операции «Кадеш» [от слова кодеш — святость], была связана со стремлением Израиля обрести атомное оружие в не меньшей мере, чем с решением Г.А. Насера о национализации Суэцкого канала, с одной стороны, и его военным сотрудничеством с Советским Союзом, с другой.

Дело, однако, начало двигаться. В августе Шалхевет Фрейер (Shalheveth Freier, 1920–1994) — израильский ученый, сыгравший огромную роль в развитии израильской ядерной программы, возглавлявший в 1971–1976 годах Комиссию по атомной энергии, прибыл в Париж для переговоров об оперативно-технологических аспектах сотрудничества. 17 сентября 1956 года руководители Комиссариата по атомной энергетике Франции согласились в ходе переговоров продать Израилю «небольшой» исследовательский реактор[192]. Этого было мало — однако что-то большее можно было попробовать добиться лишь в ходе более доверительных переговоров на самом высоком уровне.

14 октября Энтони Иден принял в своей загородной резиденции заместителя министра иностранных дел и заместителя министра обороны Франции, которые представили план военных действий против Египта. В соответствии с этим планом Израиль должен был атаковать египетские войска, расположенные на Синайском полуострове. Нападение Израиля на Египет создало бы Франции и Англии предлог для ввода своих войск в зону Суэцкого канала. Они могли декларировать намерение развести воюющие стороны и защитить свободу судоходства в Суэцком канале. Э. Иден одобрил этот замысел. 16 октября 1956 года Энтони Иден и министр иностранных дел Селвин Ллойд (John Selwyn Brooke Lloyd, 1904–1978) выехали в Париж и провели переговоры с Ги Молле и Кристианом Пино, в ходе которых был согласован круг вопросов для обсуждения на переговорах с представителями Израиля.

Очевидной (и не достигнутой) целью стран-участниц этого альянса — первого стратегического международного союза, в который вступал Израиль, причем не вместе с США, а втайне от них — было свержение Г.А. Насера, что для Израиля означало решение как минимум оперативных, если не фундаментальных проблем безопасности. Кроме того, это давало шанс открыть Тиранский пролив (на входе в Эйлатский залив) для израильских судов и изменить южную государственную границу к выгоде Израиля. Секретные трехсторонние переговоры, которые проходили с 22 по 24 октября 1956 года в Севре, в окрестностях Парижа, были предварены двухсторонней встречей представителей Израиля и Франции. Ядерный вопрос был предметом краткого обсуждения в конце этой конференции. По воспоминаниям Ш. Переса, он попросил Д. Бен-Гуриона ненадолго отложить подписание договора, «и во время этой паузы я встретился с Ги Молле и Морисом Бурж-Манури наедине. Именно тогда мы согласовали основные положения договора о постройке ядерного реактора в Димоне, на юге Израиля, а также об организации поставки топлива для него»[193]. В ходе переговоров в Севре, несмотря на ряд разногласий между сторонами, был подписан протокол о совместных военных действиях против Египта, которые планировалось начать наступлением израильской армии в Синае (предполагалось, что она выйдет на дальние подступы к Суэцкому каналу) и завершить оккупацией зоны канала французскими и британскими войсками под предлогом защиты этой важнейшей международной транспортной артерии. «Если бы не эти две крупнейшие европейские державы, вообще маловероятно, что Израиль начал бы военные действия на Синайском полуострове», — честно признавал в своей изданной почти десять лет спустя книге Моше Даян, бывший в 1956 году главой Генерального штаба Израиля[194]. Сроки проведения операции (конец октября — начало ноября 1956 года) были установлены с таким расчетом, чтобы свести к минимуму возможность вмешательства в конфликт США (где в это время вступала в завершающую фазу предвыборная кампания) и Советского Союза (внимание которого было сосредоточено на событиях в Венгрии, где вовсю развивалось антикоммунистическое восстание и куда 4 ноября был введен масштабный советский воинский контингент для его подавления). Как отмечал в своей книге шестой президент Израиля Хаим Герцог, «в Соединенных Штатах в разгаре были президентские выборы, и можно было предположить, что президент Эйзенхауэр воздержится от принятия важных международных решений, которые могли бы помешать его переизбранию»[195]. Подписанный в Севре протокол включал обязательство Франции и Великобритании обеспечить воздушное прикрытие городов Израиля в случае, если авиация Египта или других арабских стран попытается бомбить их (это условие имело принципиальное значение для израильской стороны); одновременно французское правительство аннулировало значительную часть израильского долга, возникшего в результате закупок вооружений. Обратим внимание: стороны искали такую дату начала боевых действий, которая бы, по их расчетам, в наименьшей мере позволила вмешаться Советскому Союзу или США, причем обе страны — не только поставивший Египту значительные арсеналы оружия Советский Союз, но и Соединенные Штаты — воспринимались как в равной мере враждебные!

Переход ситуации, связанной с национализацией Суэцкого канала, в фазу военного кризиса застал врасплох администрацию США. Ставшие известными архивные материалы позволяют судить, что американский президент не располагал достоверной информацией о подготовке плана военной агрессии против Египта. До середины октября 1956 года Д. Эйзенхауэр продолжал руководствоваться оценками разведслужб, которые считали «в высшей степени маловероятной» попытку Израиля осуществить «крупномасштабное военное нападение на египетские войска, находящиеся на Синайском полуострове»[196]. В это время подготовка израильскими силами военных действий против Египта уже велась, что называется, «на всех парах».

В ночь с 24 на 25 октября 1956 года в Израиле началась мобилизация части резервистов; она проводилась тайно и сопровождалась кампанией дезинформации, нацеленной на то, чтобы создать впечатление готовящейся военной акции против Иордании[197]. «Над всей военной операцией висел дамоклов меч политики, — признавал Моше Даян. — Преждевременно раскрыв свои планы или затянув кампанию на несколько дней, Израиль рисковал встретить мощнейшее давление со стороны Соединенных Штатов и Советского Союза»[198]. Обратим на это внимание: глава израильской армии открыто признает, что воспринимал США стороной враждебной, как и Советский Союз! Однако тайная мобилизация резервистов и кампания дезинформации достигли своей цели: к моменту начала операции египетские войска в Синае не были готовы к отражению наступления израильской армии. Согласно донесению, отправленному 29 октября 1956 года в МИД СССР послом в Египте Е.Д. Киселевым, посещенный им утром этого дня начальник канцелярии президента Египта Али Сабри считал, «что и сейчас, несмотря на все эти крики и мобилизацию, Израиль не готов для серьезной войны, да к тому же нет и непосредственного повода или зацепки»[199].

Однако в середине того же дня, 29 октября, четыре легких израильских самолета, совершая заходы на четырехметровой высоте, разрезали крыльями и винтами все воздушные линии телефонной связи в Синае, частично нарушив связь между оборонявшимися египетскими подразделениями. Вслед за этим батальон воздушно-десантной бригады, которым командовал ставший много лет спустя начальником Генерального штаба израильской армии Рафаэль Эйтан (1929–2004), был высажен у восточного входа в ущелье Митла. Остальные подразделения этой бригады, которой командовал ставший много лет спустя министром обороны, а затем и главой правительства Ариэль Шарон (1928–2014), размещавшиеся близ линии прекращения огня с Иорданией, за 28 часов пересекли Южный Негев и большую часть Синайского полуострова, захватили укрепленные позиции египетской армии в Ал-Кунтилле, Ат-Тамаде, Нахле и к исходу 30 октября соединились с батальоном Р. Эйтана. Завершение этого маневра позволило десантникам закрепиться в семидесяти километрах от Суэцкого канала.

В Советском Союзе совершенно неверно оценивали обстановку: в докладной записке начальника ГРУ Сергея Штеменко (1907–1976), разосланной 30 октября членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС, утверждалось, что «Англия якобы готова оказать помощь Египту в изгнании израильских войск из Египта и находится в готовности нанести удар в течение 24 часов по Израилю или другому агрессору на Среднем Востоке»[200]. В действительности все обстояло совсем по-другому.

30 октября Великобритания и Франция, как было предусмотрено Севрским протоколом, предъявили Израилю и Египту ультиматум, требуя, чтобы в целях обеспечения безопасности Суэцкого канала вооруженные силы обеих воюющих сторон не подходили к нему ближе чем на десять миль. Когда правительство Египта, которому только и был на самом деле адресован этот ультиматум, отказалось вывести свои войска из зоны канала, британская и французская авиация начала 81 октября бомбить аэродромы и другие военные объекты страны, главным образом расположенные к западу от него. 1 ноября египетское командование приказало всем подразделениям, занимавшим позиции на Синае, отойти к Суэцкому каналу для усиления частей, которые готовились к ожидавшемуся вторжению англо-французских сил. Однако организовать упорядоченный отход египтянам не удалось, и их отступление превратилось в паническое бегство. Преследуя противника, израильские части вышли на подступы к Исмаилии (2 ноября) и Кантаре (3 ноября). В соответствии с условиями англо-французского ультиматума продвижение израильской армии в западном направлении было остановлено в десяти милях от Суэцкого канала.

Американская администрация открыто действовала против Израиля:

31 октября Д. Эйзенхауэр принял решение о прекращении американской государственной помощи Израилю. Госсекретарь Дж. Ф. Даллес внес на обсуждение Генеральной Ассамблеи ООН проект резолюции о незамедлительном свертывании военных действий против Египта и отводе израильских войск с захваченных территорий. 2 ноября этот документ был поддержан подавляющим большинством делегатов (84 голосовали «за», тогда как только 5— «против»). Впрочем, документ, принятый не Советом Безопасности, а Генеральной Ассамблеей, не имел обязательного характера и потому не мог не только остановить агрессию, но даже предотвратить ее эскалацию.

Однако и в Совете Безопасности ООН были предприняты усилия, чтобы добиться прекращения огня, причем США, как и Советский Союз, выступали резко против израильско-британско-французской коалиции. Англия и Франция дважды наложили вето на готовящиеся резолюции, требовавшие немедленно прекратить боевые действия. Выражаясь словами Хаима Герцога, «англо-французская эскадра продолжала плыть по Средиземному морю, но ее скорость уступала скорости роста политического давления»[201]. Под нажимом событий командующий британским контингентом генерал-лейтенант Хью Стоквелл (Hugh Charles Stockwell, 1903–1986) на день ускорил высадку парашютного десанта в районах Порт-Саида и Порт-Фуада и назначил ее на 5 ноября. Общественное мнение в Англии и во всем мире все более враждебно относилось к кампании, поэтому командование эскадрой наложило ограничения на тип орудий, которые могли использовать корабли для поддержки десанта. 6 ноября первые английские солдаты высадились на пляжах Порт-Саида, а французские войска высадились в Порт-Фуаде. Генерал X. Стоквелл решил перебросить свои войска на юг с помощью вертолетов и сбросить парашютный десант в Исмаилии и в Абу-Сувейре. Но в момент подготовки этой операции английское правительство уступило международному давлению и согласилось на прекращение огня в полночь с 6 на 7 ноября.

5 ноября председатель Совета министров СССР Николай Булганин (1895–1975) направил послания Энтони Идену, Ги Молле и Давиду Бен-Гуриону, в которых было заявлено, что «советское правительство полно решимости пойти на применение силы, чтобы сокрушить агрессоров и восстановить мир». В послании, направленном Д. Бен-Гуриону, утверждалось: «Правительство Израиля, действуя в качестве орудия внешних империалистических сил, продолжает безрассудную авантюру, бросая вызов всем народам Востока, ведущим борьбу против колониализма… Выполняя чужую волю… правительство Израиля преступно и безответственно играет судьбой мира, судьбой своего народа. Оно сеет такую ненависть к Государству Израиль среди народов Востока, которая не может не сказаться на будущем Израиля и которая поставит под вопрос само существование Израиля как государства»[202]. Одновременно Н.А. Булганин направил президенту Д. Эйзенхауэру персональное послание с предложением предпринять совместную советско-американскую военно-морскую операцию по принуждению к миру тех участников ближневосточного конфликта, которые вопреки решению Совета Безопасности ООН продолжат кровопролитие. Видный российский историк Г.В. Костырченко уверен, что «автором этой идеи был Хрущев»[203]. Д. Эйзенхауэр отверг план совместной советско-американской боевой акции в Восточном Средиземноморье. Белый дом официально заявил, что вооруженные силы ни СССР, ни каких-либо других стран не могут вмешаться в конфликт на Ближнем Востоке без санкции Совета Безопасности ООН. При этом сам Д. Эйзенхауэр, который в ходе прошедших 4 ноября выборов был с перевесом почти в семь миллионов голосов (34 075 529 человек проголосовали за него, тогда как 27 375 090 — за повторно проигравшего выборы кандидата от Демократической партии Эдлая Стивенсона) избран на второй срок, также потребовал от Израиля, Великобритании и Франции немедленного прекращения огня и вывода войск. Послание Д. Эйзенхауэра Д. Бен-Гуриону было отправлено 7 ноября вечером[204].

Ранним утром 8 ноября 1956 года Давид Бен-Гурион тайно делегировал Шимона Переса и сменившую в июне того же года М. Ша-рета на посту министра иностранных дел Голду Меир в Париж, поручив им выяснить, каковы планы французских руководителей в ситуации возможного советского военного вмешательства. Министр иностранных дел Франции Кристиан Пино и министр обороны Морис Бурж-Манури не дали израильским эмиссарам никаких конкретных обещаний. Заверив, что Франция будет поддерживать Израиль, К. Пино сказал, что он воспринимает угрозы Советского Союза очень серьезно, и призвал выполнить требования выдвинутого СССР ультиматума. Спустя полвека Е.М. Примаков писал о том, что «Н.С. Хрущев еще до тройственной агрессии передал Насеру, что Советский Союз не развяжет из-за Суэца мировую войну, и, судя по всему, это сообщение было встречено Насером с полным пониманием»[205]. В то время ни во Франции, ни в Израиле не было ни малейшей уверенности в том, что высказанные Н.А. Булганиным угрозы ракетной атаки на государства, напавшие на Египет, в случае если их войска не уйдут с египетской территории, являются блефом. Посовещавшись со своими эмиссарами и поняв, что поддержки ждать неоткуда, Д. Бен-Гурион принял решение об окончании боевых действий. В тот же день Д. Бен-Гурион отправил письмо об этом на имя Н.А. Булганина, сообщив, что «заявил в Кнессете от имени правительства Государства Израиль о готовности немедленно вступить в прямые переговоры с Египтом без предварительных условий и принуждения для достижения стабильного мира», выразив надежду, что «все миролюбивые государства и особенно поддерживающие дружеские отношения с Египтом используют все свое влияние для обеспечения успеха мирных переговоров без дополнительных проволочек»[206]. В тот же день глава правительства Израиля отправил телеграмму президенту США, а также генеральному секретарю ООН. За десять дней кампании Израиль потерял 170 солдат и офицеров убитыми, один человек попал в плен[207]. Было убито и ранено несколько тысяч египтян, около шести тысяч солдат и офицеров взяты в плен.

Вслед за этим начались затяжные переговоры. Израиль стремился получить гарантии стабильности двух важных достижений войны — отмены блокады Тиранского пролива и прекращения вылазок федаюнов с египетской территории. Канадское правительство предложило создать Чрезвычайные силы Организации Объединенных Наций, и это предложение было принято ООН. Под контроль этих войск должны были перейти сектор Газа и район Шарм-аль-Шейха. «Президент Эйзенхауэр оказывал давление на Англию и Францию, и Иден был первым, кто сдался, — честно рассказала Голда Меир, добавив: — Президент был разгневан и сказал, что, если Израиль не отступит немедленно, Соединенные Штаты поддержат в ООН санкции против него»[208]. Англия и Франция, как справедливо отмечает видный российский историк Г.В. Костырченко, «в основном под нажимом США» вывели свои воинские контингенты с территории Египта, в том числе и из Порт-Саида к 22 декабря 1956 года[209]. Израильские войска оставили практически весь Синай, однако кроме участка побережья проливов и полосы Газы — вследствие чего, как признал Д. Бен-Гурион, «наши разногласия с ООН и с правительством США обострились еще более»[210].

8 февраля 1957 года Д. Бен-Гурион получил еще одно послание от Д. Эйзенхауэра, написанное в дружественном тоне, но содержавшее недвусмысленную угрозу. Президент США настаивал, что полное отступление Израиля с занятых его силами в ходе войны территорий должно быть немедленным и безусловным. В своем ответе Д. Эйзенхауэру Д. Бен-Гурион отметил, что ООН в своих действиях небеспристрастна, и к Израилю относится иначе, чем к Египту. Израильский премьер-министр обращал внимание на то, что с 1948 года египетские власти поступали вопреки Уставу ООН, нарушали договор о перемирии, осуществляли враждебные действия против Израиля, препятствовали проходу израильских судов и судов иностранных государств, направлявшихся в Израиль, через Суэцкий канал, отрекаясь и от собственных обещаний и обязательств относительно свободы мореплавания в Эйлатском заливе, данных правительству США прежде — и что ООН ничего не сделала для защиты Израиля от этих актов агрессии[211]. Представители американской администрации угрожали Израилю различными санкциями как экономического, так и политического характера, но Д. Бен-Гурион отказался подчиняться давлению. Американцы, однако, стояли на своем, согласившись гарантировать свободу израильского мореплавания в Тиранском проливе (через который только и можно добраться до города Эйлат — единственного израильского порта на Красном море) лишь после полного вывода израильских войск.

Д. Бен-Гурион был резко против вывода израильских сил из сектора Газа, напоминая, что «он никогда не был египетской территорией и что Египет не может ссылаться на свои права по договору о перемирии, после того как все эти годы он систематически нарушал договор и находился фактически в состоянии войны против нас [Израиля], вопреки резолюции Совета Безопасности. Поэтому нельзя ни в коем случае возвращать Египту территорию, которая под египетской оккупацией превратилась в базу агрессий против Израиля»[212]. По воспоминаниям Моше Даяна, Д. Бен-Гурион еще в марте 1955 года говорил ему, что единственный способ предотвратить вылазки боевиков из Газы — оккупация сектора, и что Израилю, рано или поздно, неминуемо придется сделать это[213]; 3 апреля 1955 года предложение о проведении военной операции с целью захвата сектора Газа было внесено Д. Бен-Гурионом (в то время — министром обороны; пост главы правительства занимал М. Шарет) на заседание правительства, однако большинство министров проголосовали против[214] — и план этот не был реализован. 5 декабря того же года правительство, главой которого вновь стал Д. Бен-Гурион, обсуждало аналогичный план, получивший кодовое название операции «Омер», однако большинство министров, сплотившись вокруг М. Шарета, вновь проголосовали против, к огромному разочарованию М. Даяна[215]. Теперь же, когда сектор Газа находился под контролем израильских сил, Д. Бен-Гурион стремился сохранить это положение.

Однако администрация США и в этом вопросе выступила против позиции, занятой премьер-министром Израиля. 20 февраля 1957 года Д. Бен-Гурион получил новое послание от Д. Эйзенхауэра, единственной уступкой в котором было согласие ненадолго отложить обсуждение санкций против Израиля в ООН. Повторив, что противодействие со стороны Египта свободе мореплавания израильских судов в Суэцком канале и в Эйлатском заливе после вывода израильских войск недопустимо, Д. Эйзенхаур без обиняков писал Д. Бен-Гуриону, что, «ввиду отсутствия немедленных конструктивных решений со стороны правительства Израиля нет уверенности, что решения, которые будут приняты в ООН, не будут иметь для Израиля серьезных последствий»[216]. В тот же день Д. Эйзенхауэр выступил с обращением к американскому народу, в котором, среди прочего, указал, что Организации Объединенных Наций следует оказать давление на Израиль, с тем чтобы побудить его вывести свои войска из занятых ими районов Египта. Д. Бен-Гурион пытался бороться, настаивая на том, что ни при каких условиях нельзя возвращать сектор Газы Египту. Премьер-министр Израиля предложил, чтобы комиссия ООН прибыла в регион, выразив готовность обсудить с ней в комплексе проблемы сектора: безопасность, восстановление благосостояния жителей и вопрос о палестинских беженцах. 21 февраля Д. Бен-Гурион информировал Д. Эйзенхауэра, что посол Израиля в США Абба Эвен (Abba Eban, 1915–2002) возвращается в Вашингтон с новыми инструкциями правительства в надежде, что общий язык между руководителями двух стран будет найден[217].

Надежда оказалась иллюзорной, администрация США ни на йоту не изменила своей позиции. «Мы оказались в труднейшем положении, — признал Д. Бен-Гурион. — Как правительство, так и народ Израиля готовились к санкциям: их наложили бы на нас, если бы арабский блок при помощи или при нейтралитете США сумел набрать две трети голосов в пользу этого решения»[218]. Однако идти против двойного американо-советского политического прессинга правительство Д. Бен-Гуриона не решилось, объявив о готовности вывести израильские войска и из района Шарм-аль-Шейха, и из сектора Газа.

О том, какими изнурительными были переговоры с госсекретарем Дж. Ф. Даллесом и постпредом США в ООН Г.К. Лоджем, равно как и о том, что они нарушили те неформальные соглашения, которые были достигнуты в ходе этих переговоров, с болью вспоминала Г. Меир, которая в качестве министра иностранных дел Израиля эти переговоры вела. Поскольку она фактически выросла в США, прожив в этой стране с 1906 по 1921 год (министр иностранных дел Ирака даже сказал, обращаясь к ней, с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН: «Миссис Меир, возвращайтесь в Милуоки — там ваше место»[219]), языковых или культурных проблем в коммуникации с американскими дипломатами у нее не было. Не было такого рода проблем и у родившегося в ЮАР и с отличием закончившего обучение в Кембриджском университете Аббы Эвена. Однако и они оказались бессильны… Голда Меир вспоминала:

«Я никак не могла довести до сознания американцев — особенно их госсекретаря холодного, серого Джона Фостера Даллеса, — что от гарантий — настоящих, зубастых гарантий — зависит самая наша жизнь и что вернуться к положению, которое было до Синайской кампании, мы не можем. Ничего не помогало. Ни доводы, ни призывы, ни логика, ни даже красноречие нашего посла в Вашингтоне и в ООН Аббы Эвена. Мы говорили на разных языках и ставили во главу угла разные вещи. Даллес был одержим страхом перед призраком мировой войны, и он твердил мне, что Израиль из-за своей неразумности будет виновником этой войны, если она разразится. Много раз в это время мне хотелось бежать, бежать обратно в Израиль, чтобы кто-нибудь другой поработал с Даллесом или Генри Каботом Лоджем (Henry Cabot Lodge, 1902–1985), главой американской делегации в ООН. Все бы я отдала — только бы не присутствовать на очередном раунде переговоров, вечно кончавшихся обвинениями. Но я оставалась на месте, и глотала обиды, и подавляла чувство, что нас предали, и в конце февраля мы достигли некоего компромисса. Последние наши части уйдут из Газы и Шарм-аль-Шейха в ответ на то, что Объединенные Нации гарантируют право Израиля на свободу судоходства через Тиранский пролив и что египетским солдатам не разрешено будет вернуться в район Газы. Это было немного и не за это мы боролись — но это было все, чего мы смогли добиться, и все-таки лучше, чем ничего.

3 марта 1957 года, предварительно проверив и уточнив каждую запятую с м-ром Даллесом в Вашингтоне, я сделала заключительное заявление: “Правительство Израиля в настоящее время готово объявить свой план скорого и полного отступления из Шарм-аль-Шейха и Газы. Согласно резолюции № 1 от 2 февраля 1957 года, нашей единственной целью было обеспечить, после отступления израильских вооруженных сил, постоянную свободу навигации для израильского и международного судоходства в Акабском заливе и Тиранском проливе”. Но едва я села на свое место, поднялся Генри Кабот Лодж. К моему изумлению, он заверил Объединенные Нации, что, хотя право судоходства для всех наций через Тиранский пролив будет обеспечено, будущее Газы еще предстоит решить в рамках соглашения о перемирии. Может быть, и не все присутствующие поняли, о чем говорит Кабот Лодж, но мы-то поняли слишком хорошо. Госдепартамент США выиграл битву с нами, и египетское военное управление со своим гарнизоном вернется в Газу. Я ничего не могла ни сказать, ни сделать»[220].

Сектор Газа и Синайский полуостров израильские силы заняли еще раз спустя десять лет, в июне 1967 года, в ходе Шестидневной войны. К тому моменту и Д. Бен-Гурион, и Д. Эйзенхауэр, и Г. Меир (правда, она, как оказалось впоследствии, временно) уже отошли от дел, в обеих странах ключевые решения военно-политического характера принимали уже другие люди. Восстановление дипломатических отношений между Египтом и Великобританией произошло существенно раньше: в ограниченном формате (на уровне поверенных в делах) — в декабре 1959 года, а в полном объеме (на уровне чрезвычайных и полномочных послов) — в начале 1961 года[221].

В результате Суэцкого кризиса Соединенные Штаты укрепили свое влияние в регионе; в особенности это касалось их отношений с Египтом. Однако улучшение этих отношений было следствием того, что администрация США отвернулась от Израиля, вследствие чего руководители еврейского государства считали себя преданными. В период Суэцкого кризиса американцы фактически объединившись с Советским Союзом, против которого, собственно, они и строили всевозможные военно-политические союзы, от НАТО до Багдадского пакта включительно. В ходе встречи с послом США в Египте Раймондом Хэйром (Raymond Arthur Hare, 1901–1994), состоявшейся 15 декабря 1956 года, Г.А. Насер заявил, что никогда не ожидал, что США будут сдерживать Израиль в случае его нападения на Египет[222]. Как справедливо указывал компетентный российский историк-ближневосточник В.П. Румянцев, «в правительственных кругах США полагали возможным сделать из Египта опору для распространения американского влияния на Ближнем и Среднем Востоке. К середине 1950-х годов одним из основных препятствий для усиления позиций США в регионе стало использование египетским президентом Г. А. Насером практики игры на глобальном противостоянии Соединенных Штатов и Советского Союза в интересах своей страны. Задачей американского правительства в этих условиях стало недопущение дальнейшего развития советско-египетских отношений и неконтролируемого западными странами изменения соотношения сил между арабскими странами и Израилем»[223]. В рамках настоящей книги нет необходимости давать ответ на вопрос, насколько оправданным было израильское нападение на Египет 29 октября 1956 года; но для честного анализа динамики американо-израильских отношений важно помнить, что в Суэцко-Синайской войне США и Израиль находились по разные стороны баррикад: администрация США не была извещена правительством Израиля о планируемом начале боевых действий, на всем протяжении боев американцы требовали их немедленно прекратить, а по окончании боевых действий угрожали Израилю международной изоляцией и политико-экономическими санкциями, требуя отказаться от всех плодов достигнутой еврейским государством военной победы.