Ближайшие союзники? Подлинная история американо-израильских отношений. Том I. Эпоха межгосударственных войн: от Второй мировой до Войны Судного дня. 1945–1973

Глава 7 Прагматичное использование: значение Израиля для реализации геополитической доктрины США во второй срок правления Д. Эйзенхауэра, 1957–1961 гг.

В самые тяжелые дни Суэцкого кризиса и в последующее время Д. Эйзенхауэр и Дж. Ф. Даллес дали понять и словом, и делом, что они намерены добиваться двух целей: во-первых, воспрепятствовать тому, чтобы англо-французская акция воспринималась бы как концепция действий всего Запада в отношении арабских стран, а во-вторых, выработать такую политику в отношении региона, которая помогла бы наиболее эффективно преодолеть кризис и помешать тому, чтобы Советский Союз извлек из него наибольшую выгоду и одержал бы победу на этом новом фронте «холодной войны». Сотрудники Государственного департамента никогда не прерывали контактов с египтянами, а сам Дж. Ф. Даллес старательно избегал открыто выражать враждебное отношение к решению Г.А. Насера о национализации Суэцкого канала. Госсекретарь США старался проводить политику посредничества между интересами Англии и Франции, с одной стороны, и Египта — с другой; он стремился также подчеркнуть четкое различие между позициями Соединенных Штатов и трех государств-агрессоров.

Как верно отмечает в своей прекрасной монографии В.П. Румянцев, «после Суэцкого кризиса характер американо-израильских и англо-израильских отношений изменялся разнонаправленно. На первый взгляд казалось парадоксальным, что Соединенные Штаты, доведя свои отношения с Израилем до наивысшей точки напряженности за всю их историю и угрожая применением санкций, смогли довольно быстро нормализовать их, в то время как Великобритания за этот же период сильно “охладила” свои отношения с недавним союзником по антиегипетской коалиции»[224].

Когда была преодолена наиболее острая фаза конфликта, 5 января 1957 года, американский президент представил Конгрессу политический доклад об общих принципах и перспективах политики на Ближнем Востоке, получивший название «доктрины Эйзенхауэра». Президент провозгласил готовность оказать экономическую и военную помощь тем странам этого региона, которым грозит советская агрессия и которые обратятся с просьбой о помощи. Упомянув об оккупации Советским Союзом Эстонии, Латвии и Литвы в 1939 году и введении советских войск в Венгрию в 1956 году и ни словом не объяснив, какое отношение все это имеет к Ближнему Востоку, Д. Эйзенхауэр сформулировал три в высшей степени проблематичных тезиса (которые ни до, ни после в целом не подтверждались историческими фактами), беспричинно назвав их «простыми и неоспоримыми» (simple and indisputable):

«1. Средний Восток, который всегда представлял соблазн для России, сегодня является для международного коммунизма еще более желанной, чем когда-либо, наградой;

2. советские правители продолжают демонстрировать, что они не остановятся ни перед чем, чтобы добиться желаемых целей;

3. свободные государства Среднего Востока нуждаются в дополнительной поддержке, и большинство из них стремится заручиться ею для того, чтобы продолжать оставаться независимыми»[225].

По факту, Д. Эйзенхауэр сформулировал подложную доктрину, которая имела одну-единственную цель: дезавуировать итоги Суэцко-Синайской кампании, в которой неожиданно для самих себя руководители Советского Союза и Соединенных Штатов выступили с одной стороны баррикад! Обращаясь, прежде всего, к руководителям Египта, которым они до этого отказали и в финансовой помощи для строительства Асуанской плотины, и в поставках оружия, Д. Эйзенхауэр требовал сделать выбор, декларируя, что рассчитывать и на американскую поддержку, и на советскую более невозможно.

О том, какое небольшое значение придавал президент Д. Эйзенхауэр Государству Израиль, свидетельствует тот факт, что во всем его программном докладе о Ближнем Востоке оно упоминалось всего дважды, а об американо-израильских отношениях не было сказано вообще ни единого слова! В ряде публикаций утверждается, будто «доктрина Эйзенхауэра» стала водоразделом, свидетельствующим о смене парадигмы восприятия ближневосточных проблем администрацией США, якобы с этого момента сделавшей ставку на союз с Израилем. Однако в самом выступлении президента не было на это и намека! Имеет смысл привести полностью оба фрагмента выступления, в которых упоминался Израиль, и это станет совершенно очевидным. В первой части доклада президент, в частности, сказал: «Имевшее место в октябре относительно серьезное военное нападение Израиля усилило основные противоречия между этим государством и его арабскими соседями. Эта нестабильность осложнялась, а порой и использовалась международным коммунизмом». В седьмой части, когда основные положения доктрины уже были им изложены, Д. Эйзенхауэр добавил: «Эта программа не решит всех проблем Среднего Востока. Не исчерпывает она и всего комплекса политических решений, касающихся этого региона. Существуют проблемы Палестины и взаимоотношений Израиля с арабскими государствами, а также судьбы арабских беженцев». Никаких других упоминаний Израиля или, паче чаяния, американских обязательств в отношении Израиля в «доктрине Эйзенхауэра» не было.

Учитывая, что военная операция Израиля, Великобритании и Франции закончилась, прежде всего, в связи с ультиматумом, выдвинутым руководством СССР, и это осознавали во всем арабском мире, «доктрина Эйзенхауэра» была призвана перехватить инициативу у Советского Союза, не дав ему возможности углубить свое влияние на государства Ближнего и Среднего Востока[226]. Американцы отвергли инициативу министра иностранных дел СССР Д.Т. Шепилова о выработке параметров арабо-израильского урегулирования под совместным патронажем США, СССР, Великобритании и Франции. Д. Эйзенхауэр стремился к единоличному доминированию США, и им была выдвинута сугубо антисоветская доктрина, обозначившая новый виток «холодной войны», которая ничем и никак не отвечала на запросы Израиля и не была связана с его интересами. Опасаясь обвинений в произраильском уклоне и желая завоевать симпатии арабских лидеров, Д. Эйзенхауэр никак не обозначил сколько-нибудь приоритетное место еврейского государства во внешней политике США. Хотя эта доктрина вскоре позволила Соединенным Штатам направить войска на Ближний Восток (войска прибыли в Ливан, где фактически началась гражданская война), этот шаг никоим образом не был связан с защитой интересов Израиля.

Спустя считанные дни после выступления Д. Эйзенхауэра, 9 января 1957 года, Энтони Иден ушел в отставку с поста главы правительства Великобритании, и его место занял Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan, 1894–1986), последовательно бывший до этого министром обороны, иностранных дел и финансов. Вопросы, касавшиеся Ближнего Востока, Д. Эйзенхауэр в марте 1957 года обсуждал с Г. Макмилланом на встрече, прошедшей на Бермудских островах. Хотя Г. Макмиллан был одним из наиболее влиятельных министров в кабинете Э. Идена, отставка последнего позволила сделать вид, что США и Великобритания начинают новый этап двусторонних отношений, принципиально отличающийся от предыдущего. Д. Эйзенхауэр и Г. Макмиллан договорились восстановить между двумя странами «особые отношения», перевернув страницу, связанную с Суэцким кризисом. В октябре 1957 года посольство Великобритании в США передало в Госдепартамент очередные предложения по арабо-израильскому урегулированию[227], которые обсуждались на встрече дипломатов обеих стран, в которых участвовали и Дж. Ф. Даллес, и Сел вин Ллойд. По сути, британские дипломаты предлагали вернуться к видоизмененному варианту плана «Альфа», предлагая установить границы между Израилем и граничащими с ним арабскими странами между линиями прекращения огня, зафиксированными в Родосских соглашениях, и линиями, установленными резолюцией Іенеральной Ассамблеей ООН от 29 ноября 1947 года. Однако американцам и этого показалось мало! Как указано в официальном протоколе переговоров, «госсекретарь указал, что предлагаемый совместный документ не касается очень важного аспекта ситуации в Палестине [sic!], а именно опасной политики увеличения иммиграции, которую проводит израильское правительство»[228]. Действительно, в то время как в 1952–1954 годах в Израиль прибыли 54 676 еврейских иммигрантов, в 1955–1957 годах их число достигло 166 492 человек[229], т. е. было втрое большим за идентичный период времени, что соответствовало задачам по «собиранию диаспор», которую, так или иначе, ставили перед собой все израильские правительства на протяжении всей истории существования государства. Обратим на это внимание: глава американской дипломатии считал эту политику «опасной», попрекая представителей Министерства иностранных дел Великобритании тем, что они не упомянули ее в своем меморандуме, посвященном путям урегулирования арабо-израильских противоречий. То есть администрация Д. Эйзенхауэра была готова не только потребовать от Израиля отдачи части территорий, занятых им в ходе навязанной ему сразу после провозглашения его суверенитета войны, но и считала возможным поднимать вопрос сокращения еврейской иммиграции в независимое еврейское государство!

Еще 1 мая 1954 года, выступая в Филадельфии перед активом Американского совета в поддержку иудаизма (American Council for Judaism), заместитель государственного секретаря Генри Байроуд заявил, что Израиль должен сократить масштабы еврейской иммиграции «во имя мира и стабильности в регионе». В Израиле были потрясены и шокированы, премьер-министр М. Шарет проинструктировал посла в США А. Эвена немедленно встретиться с Г. Байроудом и выразить решительный протест против изложенной им позиции; такая встреча состоялась 5 мая 1954 года[230]. Израильские руководители не могли знать, каков уровень поддержки позиции, озвученной Г. Байроудом, в руководстве США: как стало ясно из опубликованных позднее документов, ни с госсекретарем, ни с Белым домом она предварительно не согласовывалась. Однако 5 мая 1954 года Г. Байроуд извещал Дж. Ф. Даллеса о том, что бывший вице-президентом все восемь лет правления Д. Эйзенхауэра Ричард Никсон поддержал его[231]. Тема постепенно сошла с повестки дня, однако сменивший Г. Бай-роуда на посту заместителя государственного секретаря по делам Ближнего Востока, Южной Азии и Африки Уильям Роунтри (William Manning Rountree, 1917–1995), позднее работавший послом США в Пакистане, Судане, ЮАР и Бразилии, вновь поднял ее. 13 марта 1957 года он подготовил специальный меморандум, посвященный еврейской эмиграции в Израиль. Напоминая о выступлении Г. Байроуда в Филадельфии за три года до этого, У. Роунтри повторял, что позиция США состоит в том, что «широкомасштабная иммиграция в Израиль увеличивает напряженность в регионе»[232]. Заместитель госсекретаря рекомендовал отклонить израильские просьбы о выделении экономической помощи на нужды интеграции значительного числа иммигрантов, считая это легитимным способом давления на правительство Д. Бен-Гуриона с целью сокращения числа пребывающих в еврейское государство евреев диаспоры. Как указывалось выше, спустя девять месяцев, в октябре 1957 года, позицию о том, что массовая иммиграция евреев в Израиль «опасна», озвучил уже и лично государственный секретарь. Эта тема обсуждалась и на встрече Дж. Ф. Даллеса с израильским послом Аббой Эвеном и его фактическим заместителем (позднее — главой администрации главы правительства Израиля) Лаковом Херцогом (Yaakov Herzog, 1921–1972), состоявшейся 31 октября 1957 года, однако добиться каких-либо изменений во враждебной позиции госсекретаря израильским дипломатом не удалось.

На всем протяжении второго срока правления администрации Д. Эйзенхауэра израильские представители пытались добиться согласия на поставки в еврейское государство американского оружия, но годами эти усилия не давали никакого эффекта. Во второй половине 1950-х годов практически всё оружие, которое получал Израиль, шло из Франции (как до прихода к власти Шарля де Голля, так и после этого, пусть и в меньших масштабах) и из Западной Іермании (в обоих случаях ведущая посредническая роль принадлежала Шимону Пересу[233]), а не из США, которые оставались глухи ко всем израильским обращениям. Военная помощь Соединенных Штатов Израилю с 1948 по 1958 год составила примерно 900 тысяч долларов, в то время как Саудовская Аравия, Ирак, Иордания и Ливан за это же десятилетие получили американских вооружений на сумму порядка 137 миллионов долларов![234]

Когда в 1958 году правительство Израиля обратилось к администрации Д. Эйзенхауэра с просьбой продать ему противотанковые безоткатные орудия, малые подводные лодки, вездеходы, вертолеты и управляемые ракеты противовоздушной обороны, большая часть просьб была отклонена. Комментируя эту просьбу, У. Роунтри отмечал, что для США и дальше было бы предпочтительнее не выступать в роли крупного поставщика вооружений на Ближнем Востоке, но правительство Д. Бен-Гуриона «значительно помогло нам в таком вопросе, как перелеты через территорию Израиля… следовательно, нашу политику можно изменить и отправить оружие, поставки которого арабы не смогут охарактеризовать как потворство агрессивным планам Израиля. Сугубо оборонительные противотанковые безоткатные орудия идеально подходят под этот критерий»[235]. Но кроме охарактеризованных У. Роунтри как «сугубо оборонительные» 106-миллиметровых безоткатных орудий Соединенные Штаты отказались поставлять что-либо еще из обширного запроса правительства Д. Бен-Гуриона, о чем У. Роунтри сообщил послу А. Эвену 26 августа 1958 года. В июне 1959 года госдепартамент США инструктировал нового американского посла в Израиле Огдена Рейда (Ogden R. Reid) постараться свести к минимуму контакты с израильскими военными, избегая действий, которые могли быть интерпретированы как сочувствие нуждам Армии обороны Израиля[236].

Совет национальной безопасности США в июле 1960 года подтвердил намерение и впредь избегать превращения США в крупного поставщика вооружений ближневосточным странам, снабжая их тем не менее небольшими партиями оружия, чтобы не допустить «монополии» Советского Союза на ближневосточном рынке вооружений. Увеличение американской военной помощи Израилю сдерживалось опасением, что арабские государства в ответ могли обратиться за помощью к СССР. Обнадеживающей для Израиля была поддержка, которую выразил новый госсекретарь Кристиан Гертер (Christian Herter, 1895–1966), считавший, что Соединенным Штатам «следует незамедлительно что-нибудь предпринять в отношении нужд израильской противовоздушной обороны… Это могут быть поставки ракет “земля-воздух”»[237]. Помощники К. Гертера, однако, единодушно выступили против поставок ракет «хок». Директор ближневосточного бюро Госдепартамента США Армин Мейер (Armin Henry Meyer, 1914–2006), заместители госсекретаря Кларенс Дуглас Диллон (Clarence Douglas Dillon, 1909–2003) и Ливингстон Т. Мерчант (Livingston Т. Merchant, 1903–1976) настаивали, что продажа «хоков» тесно привяжет Соединенные Штаты к вопросам обеспечения безопасности Израиля в ущерб отношениям с большей частью арабского мира. Как это ни удивительно, среди аргументов против поставок ракет называлось и то, что «хок» — это секретное американское оружие, а у многих граждан Израиля сохранились связи с жителями просоветских государств за «железным занавесом»[238]. Кроме того, ракеты системы «хок» не поставлялись за пределы НАТО, и их отправка в Израиль выглядела бы слишком демонстративной. 4 августа 1960 года в письме К. Гертера Д. Бен-Гуриону израильская просьба об американских ракетах класса «земля-воздух» была формально отвергнута[239].

Достаточно твердая позиция Соединенных Штатов по вопросам поставок оружия Израилю объяснялась, помимо соображений ближневосточной политики, рядом внутриполитических факторов. Как верно указывает В.П. Румянцев, «в правительстве Д. Эйзенхауэра не было политиков, через которых Израиль мог бы пытаться осуществлять влияние на внешнеполитическую деятельность США»[240], и это в значительной мере предопределяло отношение к еврейскому государству со стороны откровенно отчужденной от него администрации Д. Эйзенхауэра — Р. Никсона — Дж. Ф. Даллеса.

В 1957–1958 годах на Ближнем Востоке произошли судьбоносные изменения, причем речь идет как о странах, где эти изменения стали необратимыми (речь, конечно, прежде всего идет об Ираке, где король и премьер-министр были свергнуты и убиты), так и о государствах, где векторы развития в последующие годы изменились (как случилось с просуществовавшим всего три года объединенным государством Египта и Сирии), а также о странах, режимы которых, пусть и с большим трудом, смогли устоять: Иордании и Ливане. В обоих случаях — а речь идет о приграничных Израилю государствах — стабилизация положения была достигнута в значительной мере благодаря военному вмешательству США (в Ливане) и Великобритании (в Иордании), причем Израиль оказался — в целом, помимо своей воли — вовлеченным в эти конфликты, что, в некоторой степени, привело к определенным изменениям в отношении к нему со стороны администрации США.

На очередных парламентских выборах, которые состоялись в Иордании 21 октября 1956 года, победила левая оппозиция. В создавшихся условиях король Хусейн поручил формирование правительства лидеру Национальной социалистической партии, бывшему министру финансов и экономики и послу в Великобритании Сулейману Набулси (Sulayman al-Nabulsi, 1908–1976). Обозначая свой курс, С. Набулси заявил о решимости отменить англо-иорданский договор 1948 года, ликвидировать английские военные базы и добиться полного вывода английских войск из Иордании, осуществить замену английских финансовых субсидий помощью арабских стран, укреплять дружеские отношения с Египтом и Сирией, а также установить дипломатические отношения с СССР (эти отношения были установлены уже после отставки С. Набулси, 21 августа 1963 года). Пока С. Набулси занимал пост премьер-министра, Иордания 1 ноября 1956 года разорвала дипломатические отношения с Францией; 19 января 1957 года подписала десятилетний договор с Египтом, Саудовской Аравией и Сирией о ежегодной помощи в размере 36 миллионов долларов США вместо субсидий, предоставлявшихся Великобританией;

12 февраля 1957 года достигла договоренности с Великобританией о прекращении действия договора 1948 года и аннулировала его 13 марта того же года. По данному соглашению британские войска должны были покинуть Иорданию в течение 6 месяцев, передав все строения, сооружения и определенное количество амуниции иорданской армии. Будучи сторонником идеологии панарабизма, С. Набулси считал, что Иордания должна объединиться с одной или несколькими арабскими странами. Премьер-министр считал, что Иордания должна соединить свой военный, экономический и политический потенциал с братскими странами. Действуя вместе с командующим иорданской армией Али Абу Нуваром, С. Набулси создавал условия для свержения королевского режима, провозглашения республики и интеграции в состав некой арабской федерации, которую предполагалось сформировать[241].

Опасаясь за судьбу трона, король Хусейн 10 апреля 1957 года отправил правительство в отставку. Однако тандем Набулси — Абу Нувар попытался оказать давление на остальные политические силы Иордании с целью не допустить создания прокоролевского кабинета. Одновременно в армейских казармах в Зарке и Аджлуне начались волнения, которые состоявший в иорданской организации «Свободные офицеры» (создана по египетскому примеру) Абу Нувар хотел трансформировать в вооруженный мятеж для свержения короля.

13 апреля Али Абу Нувар отдал приказ окружить Амман, угрожая свергнуть монарха и провозгласить республику. Ситуацию спасли лояльные трону офицеры-бедуины, поднявшие вверенные им войска против мятежников из гарнизона в Зарке. Помимо этого, 16 апреля, в разгар операции против мятежников, 200 бедуинских шейхов публично принесли королю клятву в своей полной преданности трону. Борьба внутри офицерского корпуса закончилась победой прокоро-левских сил. Действовавшие по согласованию с Сирией А. Абу Ну-вар и его преемник генерал А. Хияри бежали в Дамаск. Дядя короля шериф Насер Бен Джамиль сформировал особое подразделение для охраны дворца, а на ключевые посты в армии были назначены преданные монарху офицеры[242]. 25 апреля новый командующий армией Хабис аль-Маджали ввел чрезвычайное положение и приступил к нейтрализации левонационалистических и прокоммунистических деятелей. На следующий день было объявлено о запрете политических партий, через неделю — других общественных организаций левого толка. В Иорданию были введены иракские войска (не забудем о том, что тогдашний король Ирака Фейсал II был троюродным братом короля Иордании Хусейна). Короля поддержали также США, направившие в Восточное Средиземноморье Шестой флот во главе с авианосцем, носившем имя министра обороны Дж. Форрестола. С сентября 1957 года в Иорданию начала поступать американская военная помощь.

14 февраля 1958 года Иордания и Ирак провозгласили образование Арабской Федерации, целью создания которой было противостояние Объединенной Арабской Республике (ОАР), сформированной путем слияния Египта и Сирии буквально в то же время (первые соглашения о создании панарабского государства были подписаны в Каире 1 февраля 1958 года Г.А. Насером и президентом Сирии Шукри аль-Куатли; 21 февраля в Египте и Сирии прошли референдумы об объединении в единое государство, а Г.А. Насер был избран президентом ОАР; акт об объединении стран был подписан их президентами 22 февраля, при этом было объявлено, что любое из арабских государств могло присоединиться к ОАР). Попытка расширить Арабскую Федерацию путем привлечения Саудовской Аравии успехом не увенчалось: сказалась традиционная вражда саудитской (Саудовская Аравия) и хашимитской (Иордания и Ирак) династий. Весной отношения между этими двумя арабскими блоками настолько ухудшились, что многие предсказывали новую войну в регионе. Однако Арабская Федерация просуществовала недолго: 14 июля 1958 года в Ираке произошла антимонархическая революция, установившая в стране республику, а 2 августа расторгнувшая федеративный договор.

Ареной конфронтации двух федераций стал Ливан, где в 1958 году резко обострилась внутриполитическая обстановка. В стране фактически возникло острое противостояние прозападных либеральных группировок, интересы которых выражал президент Камиль Шамун (Camille Nimr Chamoun, 1900–1987), и антизападных радикально-националистических сил, объединившихся в Национальный фронт с участием ливанских коммунистов. Ливанское правительство приняло «доктрину Эйзенхауэра» и согласилось получать в соответствие с ней американскую военную помощь. Оппозиция обвинила правительство в нарушении принципа нейтралитета Ливана и стала развертывать против него воинственную агитацию. Напряженность в стране достигла пика в маю 1958 году, когда в стране началась всеобщая забастовка, переросшая в массовые антиправительственные выступления. К. Шамун обратился за помощью к Арабской Федерации, руководство которой решило перебросить на территорию Иордании, ближе к границам Ливана, крупную группировку иракских войск.

Однако события приняли совершенно неожиданный оборот: когда предназначенная для марша в Иорданию группировка иракских военных во главе с бригадным генералом Абдель Каримом Касемом (1914–1963) подошла к Багдаду, она неожиданно 14 июля 1958 года осуществила в Ираке кровавый военный переворот. В его ходе была уничтожена вся политическая элита страны, были убиты король Фейсал и вся королевская семья (за исключением супруги наследного принца принцессы Хайям, которая была ранена, но выжила), многолетний глава правительства страны Нури Саид, бывший регент Абд эль-Илах и другие. Здание английского посольства было сожжено. Монархия была ликвидирована. После переворота в Ираке, который был сердцевиной Багдадского пакта, стало казаться, что один за другим рушатся все прозападные режимы Ближнего Востока.

Король Иордании Хусейн провозгласил себя главой Арабской Федерации и попытался организовать интервенцию в Ирак с целью свержения режима А.К. Касема, однако эти планы реализованы не были — более актуальной была защита самого Хусейна и его режима от того, чтобы в Иордании не произошел переворот, подобный случившемуся в Ираке. 17 июля под предлогом защиты Иордании от угрозы со стороны Египта в Иорданию стали прибывать британские войска; в августе их число достигло четырех тысяч человек. Неожиданно для Великобритании и США король Саудовской Аравии отказался предоставить воздушное пространство своей страны для того, чтобы американские и британские самолеты могли использовать его для создания «воздушного моста» в Иорданию, и страной, которая сделала возможной военную операцию по спасению режима короля Хусейна, оказался Израиль. Несмотря на противодействие со стороны депутатов от социалистической Объединенной рабочей партии (МАПАМ), Д. Бен-Гурион разрешил пролет английских и американских самолетов с войсками и снаряжением над израильской территорией в Иорданию с утра 17 июля.

Борьба за спасение короля Хусейна шла на трех фронтах: внутренняя оппозиция и офицеры, близкие к А.К. Касему, были факторами важными, но не единственными. Президент Египта Г.А. Насер не особенно скрывал свою вовлеченность в борьбу с режимом короля Хусейна: в ходе визита в СССР на переговорах с участием Н.С. Хрущева, прошедших 30 апреля 1958 года, он говорил, что «народ Иордании настроен против существующего правительства. Там в любой момент можно ожидать сильное движение за создание национального правительства. Если такое правительство будет создано в результате народного движения, то оно попросит у нас помощи и нам трудно будет остаться в стороне». Единственное, что сдерживало Г.А. Насера — боязнь столкновения с израильской армией. «Западные державы могут воспользоваться этой обстановкой и толкнуть Израиль на то, чтобы он перешел границы Иордании, — выражал опасения Г.А. Насер. — Это приведет к войне с Израилем, который может быть поддержан западными державами путем посылки добровольцев из других стран, в частности Франции и Америки»[243].

Американская дипломатия вела в это время двойную игру. С одной стороны, от израильских руководителей требовалось ни в коем случае не задействовать силы израильской армии для каких-либо операций на территории Иордании; 23 октября 1957 года госсекретарь Дж. Ф. Даллес отправил Д. Бен-Гуриону отдельное послание на эту тему[244], после чего американские представители поднимали эту тему вновь и вновь, требуя от Израиля не инициировать новый региональный вооруженный конфликт, каковы бы ни были векторы развития событий. При этом американская администрация требовала от Израиля не вмешиваться в происходящее и ни в коем случае не пытаться оккупировать Западный берег, заставив Д. Бен-Гуриона дать обещания воздержаться от шагов такого рода[245]. При этом на просьбу главы израильского правительства, направленную в октябре 1957 года, чтобы США гарантировали безопасность Государства Израиль, распространив мандат сил НАТО на Ближний Восток, госсекретарь Дж. Ф. Даллес ответил отказом, ограничившись лишь констатацией того, что США «заявили Советскому Союзу о своей поддержке независимости и территориальной целостности всех государств Ближнего Востока, включая Израиль»[246]. С другой стороны, в беседах с представителями Египта, в том числе лично с Г.А. Насером, американские дипломаты отмечали, что в случае если в Иорданию будут направлены египетские силы, Израиль с высокой степенью вероятности предпримет вооруженную операцию против них, а США не смогут сделать практически ничего, чтобы предотвратить такое развитие событий; именно это говорил Г.А. Насеру личный представитель Д. Эйзенхауэра Роберт Д. Мерфи (Robert Daniel Murphy, 1894–1978)[247]. Американцам было очень удобно использовать израильскую угрозу для того, чтобы отговаривать Г.А. Насера от участия в свержении Хашимитского режима в Иордании, при этом сдерживая Израиль от того, чтобы использовать кризис в целях улучшения собственного геополитического положения. Эта политика принесла свои плоды, позволив сохранить режим короля Хусейна тогда, когда это менее всего было очевидным.

Когда он только огласил свою речь, Д. Эйзенхауэр назначил Джеймса Ричардса (James Richards, 1894–1979) специальным посланником по ведению переговоров с государственными деятелями Ближнего Востока, касавшихся данной доктрины и ее реализации; 7 января 1957 года Д. Ричардсу был присвоен ранг чрезвычайного и полномочного посла. 2–3 мая 1957 года Д. Ричардс находился в Израиле, где его приняли Д. Бен-Гурион, Г. Меир и бывший тогда министром финансов Л. Эшколь. Согласно его отчету, израильские руководители не поднимали вопрос о поставках оружия, сосредоточившись на двух темах: защите Израиля в случае возможного нападения той или иной арабской страны при поддержке Советского Союза (при этом Д. Бен-Гурион и Г. Меир отказались публично заявить о поддержке Доктрины, аргументировав это беспокойством за судьбу евреев в странах за «железным занавесом») и предоставлению Израилю экономической помощи на нужды абсорбции новых иммигрантов. Д. Ричардс особо отметил в телеграмме Дж. Ф. Даллесу, что не взял никаких обязательств ни по первому, ни по второму вопросу[248]. Израильским руководителям за их согласие поддержать ключевую внешнеполитическую инициативу США не предлагалось вообще ничего. Даже когда Голда Меир спросила, может ли Израиль рассчитывать на американскую поддержку, если будет атакован арабской страной, находящейся «под коммунистическим влиянием», Д. Ричардс уклончиво ответил, что в послании президента речь шла не о «влиянии», а о «контроле со стороны международного коммунизма»; представитель президента подчеркнул, что языку резолюции нужно следовать точно.

В 1957 году существенно менее стабильной стала ситуация в Сирии. Государственный департамент требовал от правительства Израиля не предпринимать против Сирии никаких действий, «которые повлекли бы за собой углубление арабо-израильского конфликта». Это не значило, однако, что американцы равнодушно взирали на происходящее в Дамаске — совсем нет, стремясь организовать переворот, воспользовавшись силами Турции, Ирака и Иордании. Этот переворот провалился, сирийцы выслали из страны двух американских дипломатов, обвиненных ими в соучастии в подготовке государственного переворота, однако куда важнее для нашего обсуждения тот факт, что, как справедливо указывает М. Бар-Зохар, «Израилю не отводилось в этих американских мероприятиях никакой роли»[249], единственное, что хотели представители администрации Д. Эйзенхауэра от руководителей еврейского государства — это невмешательства нигде и ни во что. Впрочем, собственные войска американцы в Сирию не послали тоже.

В октябре 1957 года израильские руководители вновь попробовали пробить брешь в броне американской сдержанности. Правительства Сирии и СССР выступили с угрозами в адрес Турции, и Соединенные Штаты во всеуслышание заявили, что гарантируют ее безопасность. В Израиле с тревогой замечали, что усиление вовлеченности СССР в дела Ближнего Востока не побудило США взять еврейское государство, подобно другим странам, под свою защиту, гарантировать его существование. Голда Меир отправилась в Вашингтон для переговоров с заместителями государственного секретаря Кристианом Гертером (как указывалось выше, после смерти Дж. Ф. Даллеса в 1959 году именно он возглавил Госдепартамент) и Уильямом Роунтри. Дж. Ф. Даллес уделил ей лишь несколько минут, вследствие чего министру иностранных дел Израиля пришлось общаться с двумя из его заместителей. Г. Меир стремилась добиться официального американского заявления советскому правительству относительно гарантий существования Израиля, а также военных поставок Израилю и оказания ему помощи в расширении портов и аэродромов, с тем чтобы «мы могли в нужный час выполнить свой долг»[250]. Однако и эти переговоры не дали Израилю практически ничего. По словам М. Бар-Зохара, «упования на Америку обернулись горьким разочарованием»[251].

Однако то, что требовалось применительно к участию в возможной защите Израиля, стало вдруг совершенно необязательным, когда речь зашла о Ливане, где началась гражданская война, к которой мифический «международный коммунизм» и близко не имел никакого отношения. Президент Камиль Шамун, будучи не в силах подавить сопротивление своих противников, решил прибегнуть к помощи США, ссылаясь на «доктрину Эйзенхауэра». Гражданская война в стране вспыхнула между христианами, сплотившимися вокруг бывшего президента Камиля Шамуна, и мусульманами, добивавшимися присоединения Ливана к насеровскому арабскому блоку. Начавшись с небольших стычек, вражда между христианами и мусульманами переросла в настоящую вооруженную борьбу, сопровождавшуюся активной поддержкой одной из сторон египетскими и сирийскими деньгами, оружием и солдатами. Американские дипломаты вместе с Камилем Шамуном формулировали текст его обращения к США, чтобы он как можно лучше вписывался в условия, сформулированные президентом Д. Эйзенхауэром, хотя никакого советского следа во внутриливанском конфликте не было и в помине, разговоры о защите Ближнего Востока от коммунистической экспансии были в этом случае просто «притянуты за уши». Однако 15 июля 1958 года американские морские пехотинцы высадились в Ливане, где они оставались до октября. Эта двойная интервенция в Иорданию и в США не была связана с иракскими событиями, но они обеспечили действиям Вашингтона и Лондона, как там считали, «неожиданную легитимацию»[252]. В Персидский залив были срочно переброшены соединения морской пехоты из залива Окинава, а на военную базу возле турецкого города Адана были направлены вспомогательные силы США. Американцы желали, чтобы кто-нибудь из уцелевших иракских лидеров обратился к Соединенным Штатам с просьбой вмешаться в иракские события ради спасения государства, но этого не произошло. В то время как вице-президент США Р. Никсон выступал за немедленное американское военное вторжение и в Ирак, победила противоположная точка зрения, отстаиваемая Дж. Ф. Даллесом. В результате, стремясь сохранить Багдадский пакт, уже 2 августа США и Британия признали новое правительство Ирака. Однако и эти расчеты не оправдались: 24 марта 1959 года Ирак во главе с А.К. Касемом официально вышел из Организации центрального договора (The Central Treaty Organization), которую теперь уже было невозможно называть «Багдадским пактом», и начал движение в сторону Советского Союза, хотя, как утверждает Е.М. Примаков, уже весной 1959 года А.К. Касем «стал другим — начались аресты среди коммунистов, кровавая война с курдами на севере Ирака»[253].

С отказом короля Саудовской Аравии поддержать операцию США и Великобритании в Иордании и полураспадом «Багдадского пакта», при очевидном дрейфе как возглавляемой Г.А. Насером Объединенной Арабской Республики Египта и Сирии, так и возглавляемого А.К. Касемом Ирака в сторону Советского Союза, американские руководители осознали, что, несмотря на занятую ими проегипетскую позицию в период Суэцкого кризиса, у них нет союзников в странах арабского Востока. Израиль, на празднование десятилетия государственной независимости которого Госдепартамент за считанные месяцы до этого отказался отправить какую-либо делегацию,[254] вдруг оказался единственной страной Ближнего Востока, готовой следовать в фарватере американской внешней политики. Десантная операция Великобритании в Иордании продемонстрировала значение Израиля для стран НАТО как важной транзитной территории, которую можно было использовать в своих стратегических целях[255].

Однако Израиль предложил Соединенным Штатом нечто намного большее, чем просто транзит через свою территорию. К сожалению, даже в изданном в 1992 году обстоятельном сборнике документов из серии Foreign Relations of the United States, касающихся отношений США с Израилем и странами Ближнего Востока в 1958–1960 годах, данная тема купирована (указано, что соответствующие материалы не были рассекречены[256]), вследствие чего ее нужно восстанавливать по другим источникам. Дело в том, что израильские руководители по своей инициативе стали подготавливать создание нетривиального негласного союза четырех государств на Ближнем и Среднем Востоке. Еще до Суэцко-Синайской операции у Израиля стали втайне складываться особые отношения с двумя государствами, находящимися на периферии ближневосточного региона: Ираном — на севере и Эфиопией — на юге. Эфиопия — единственная в Африке преимущественно христианская страна — с растущим страхом внимала панисламистским и панафриканским лозунгам Г.А. Насера. Вскоре после окончания Синайской операции в Эфиопию прибыл высокопоставленный израильский дипломат. Его принял император Хайле Селассие I (Haile Selassie I, 1892–1975). Обсуждались совместные политические шаги против подрывной деятельности Г.А. Насера, а также сотрудничество в области экономики[257]. Параллельно с укреплением отношений с Эфиопией были предприняты шаги по всестороннему развитию связей с Ираном. Посланцы Израиля побывали в Тегеране, где были приняты шахом и премьер-министром. В апреле 1958 года состоялась встреча израильского дипломата Элияху Сассона с министром иностранных дел Турции Фатином Зорлу (Fatin Zorlu, 1910–1961). Турецкий министр выразил опасения своего правительства по поводу новой расстановки сил, складывающейся на Ближнем Востоке в связи с союзом между их северным соседом, СССР, и южным, Сирией. Иракская революция подхлестнула руководителей Турции к укреплению связей с Израилем. Теперь, на фоне многообещающего укрепления связей с государствами, расположенными к северу и к югу от Израиля, в умах израильских государственных деятелей стал вырисовываться общий план т. н. «Периферийного союза» — создания блока государств, находящихся на периферии Ближнего Востока и объединенных с Израилем в единый «треугольник»: на севере — Турция и Иран, на юге — Эфиопия. Этот неофициальный блок имел ярко выраженную прозападную ориентацию. Соединенные Штаты были крайне обеспокоены советским проникновением на Ближний Восток. Израильские руководители впервые почувствовали, что на этот раз у них есть что предложить Америке — уже не одинокого слабого союзника, ненавидимого и отвергнутого всем арабским миром, но государство, являющееся соединительным звеном и лидером блока стран, в состав которого входит один член НАТО, два члена Багдадского пакта и одно из центральных государств Африки.

24 июля 1958 года Д. Бен-Гурион подготовил памятную записку в адрес президента Д. Эйзенхауэра, в которой американскому президенту впервые был представлен «Периферийный союз»:

«Воцарение Насера, поддерживаемого всей мощью Советского Союза, на арабском Ближнем Востоке будет иметь самые печальные последствия для Запада. Нет необходимости объяснить, какое значение имеет этот процесс для Израиля и Турции. Мы начали укреплять связи с государствами, расположенными на периферии Ближнего Востока: Ираном, Эфиопией и Турцией, стремясь создать надежный заслон советско-насеровской экспансии. У нас сложились отношения дружбы и взаимного доверия с правительством Ирана и императором Эфиопии. За последнее время наши контакты с правительством Турции также стали более тесными, выйдя за рамки обычных дипломатических отношений. Наша цель заключается в сколачивании группировки государств, чей союз не обязательно будет носить официальный и гласный характер… Задача этой группировки — остановить расползание в нашем регионе советского влияния, проводником которого является Насер, и спасти свободу Ливана, а со временем, возможно, и Сирии. В эту группировку будут входить две мусульманские неарабских страны (Иран и Турция) и одна христианская (Эфиопия), а также Государство Израиль»[258].

24 июля 1958 года посол Абба Эвен был принят Дж. Ф. Даллесом и вручил ему послание Д. Бен-Гуриона. На следующий день Д. Бен-Гурион получил первый ответ Д. Эйзенхауэра: «На меня произвел глубокое впечатление ваш всеобъемлющий подход к серьезным проблемам, стоящим перед свободным миром на Ближнем Востоке и за его пределами… Поскольку Израиль относится к Ближневосточному региону, вы можете быть уверены, что Соединенные Штаты заинтересованы в целостности и независимости Государства Израиль. Мы обсудили ваше послание с государственным секретарем, который в ближайшее время напишет вам более подробно»[259].

Этот ответ разочаровал Д. Бен-Гуриона. Он надеялся, что получит приглашение в Вашингтон для официальных переговоров. Разочарование премьер-министра отчасти проявилось в его беседе с одним из американских дипломатов. «Почему, присылая приглашения премьерам больших и малых стран, президент не приглашает меня?» — спросил он с досадой[260]. 28 августа 1958 года Давид Бен-Гурион, которого сопровождали Голда Меир, Элияху Сассон, Реувен Шилоах и Ицхак Навон, побывали с секретным визитом в Турции, где их приняли премьер-министр Аднан Мендерес (Ali Adnan Ertekin Menderes, 1899–1961) и министр иностранных дел этой страны. Д. Бен-Гурион, учившийся когда-то в Турции, прислушиваясь к беседе турецких представителей, с удовольствием убедился в том, что он еще помнит турецкий язык. Английским премьер-министр Израиля тоже владел, но приглашения на встречу с Д. Эйзенхауэром он так и не получил.

Вообще, кроме двух встреч Гарри Трумэна с первым президентом Израиля Хаимом Вейцманом еще в конце 1940-х годов (в мае 1948 и апреле 1949 годов), израильских руководителей не приглашали в Белый дом. В 1950-е годы там ни разу не побывали ни второй президент Израиля Ицхак Бен-Цви (урожденный Шимшелевич, 1884–1963), ни премьер-министры Давид Бен-Гурион и Моше Шарет. Д. Бен-Гурион в 1951 году провел почти весь май месяц в США, побывав в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Кливленде, Филадельфии, Лос-Анджелесе и других городах, но Г. Трумэн не пригласил его на беседу. Не приглашал его и Д. Эйзенхауэр. За пятнадцать лет пребывания Д. Бен-Гуриона на посту главы правительства (с коротким формальным перерывом в 1954–1955 годах) ни один из президентов США не посещал Израиль, а из всех государственных секретарей (их с 1948 по 1963 год сменилось пять) в Израиле побывал лишь Дж. Ф. Даллес, причем только один раз, в 1953 году. В этих условиях в марте 1960 года Д. Бен-Гурион фактически решил навязать Д. Эйзенхауэру свое посещение. Воспользовавшись приглашением Университета им. Луиса Брандейса, присудившего Д. Бен-Гуриону звание почетного доктора, премьер-министр Израиля прибыл в США, сообщив предварительно по дипломатическим каналам, что, хотя его визит не носит официального статуса, он очень рассчитывает на то, что Д. Эйзенхауэр найдет время с ним встретиться.

Эта встреча состоялась 10 марта 1960 года и продлилась два часа. Д. Бен-Гурион сказал президенту, что еще в 1945 году был воодушевлен встречей с ним, когда тот был генералом, и теперь рад приветствовать его уже как президента США. В ходе встречи глава правительства Израиля высказал Д. Эйзенхауэру благодарность от имени тех, кого армия США спасла от смерти. Д. Бен-Гурион преподнес в подарок Д. Эйзенхауэру альбом с фотографиями, показывающими, как проходит процесс социальной реабилитации бывших узников нацизма в Израиле. О том, как мало сделала администрация Ф.Д. Рузвельта для спасения евреев Европы в годы Холокоста, Д. Бен-Гурион деликатно не проронил ни слова, как не сказал он и о том, что лагеря смерти, находившиеся на территории Польши, освобождала не американская, а советская армия, поскольку на протяжении большей части встречи Д. Бен-Гурион фактически читал Д. Эйзенхауэру лекцию о международном положении, от начала до конца пронизанную антикоммунистической и антисоветской риторикой. Израильский премьер-министр обращал внимание американского президента на то, что вооруженный современным оружием Израиль мог бы играть ключевую роль в сдерживании Советского Союза в Ближневосточном регионе. Свой вдохновенный полуторачасовой монолог глава израильского правительства закончил просьбой о поставках американского оружия Израилю. В ответ президент, однако, ответил, что «не верит в то, что безопасность лежит в сфере вооружений». Д. Эйзенхауэр ограничился крайне аморфным обещанием, что сотрудники Государственного департамента изучат предложения и запросы премьер-министра Израиля, которого он, однако, просил понять, что США не хотят занимать позицию какой-либо одной из сторон в ближневосточном конфликте. Президент отметил, что американское влияние должно быть использовано для того, чтобы принести в регион мир и предотвратить вспыхивание новой войны[261].

Д. Бен-Гурион был сильно разочарован результатом своей встречи с Д. Эйзенхауэром, о которой даже не упомянул в масштабном томе своих мемуаров.

Спустя несколько дней, 14 марта, в нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория» Д. Бен-Гурион тайно — между Израилем и ФРГ тогда не было дипломатических отношений — встретился с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром (Konrad Adenauer, 1876–1967). Это была, без преувеличения, историческая встреча премьер-министра еврейского государства и лидера нации, которая лишь за пятнадцать лет до этого предпринимала последовательные и систематические усилия для уничтожения еврейского народа. К. Аденауэр не только согласился предоставить Израилю (в дополнение к выплачиваемым ФРГ с 1952 года репарациям) льготный заем в пятьсот миллионов долларов, но и подтвердил свое согласие с обещанием, предварительно данным министром обороны Францем Иозефом Штраусом (Franz Josef Strauss, 1915–1988) Шимону Пересу и Моше Даяну о безвозмездной передаче Израилю крупной партии оружия[262]. Это обещание было выполнено в объеме, значительно превосходившем изначальные договоренности, вследствие чего секретные поставки немецкого оружия в Израиль продолжались до 1964 года. Д. Бен-Гурион остался очень доволен итогами своей поездки в США, но связано это было отнюдь не с успехом израильско-американских переговоров. От администрации Д. Эйзенхауэра (а это была их последняя личная встреча) Д. Бен-Гурион не добился ничего.

В середине декабря 1960 года в ведущих американских и британских газетах (кажется, первая такая публикация появилась в лондонской Daily Express 16 декабря) появились сенсационные сообщения о строительстве в Израиле атомного реактора, способного через несколько лет обеспечить производство ядерного оружия. Израиль действительно в течение нескольких лет в обстановке строжайшей секретности сооружал два атомных реактора. Один — маломощный — в нескольких десятках километров южнее Тель-Авива, в Нахаль-Сореке, другой — мощностью в 42 мегаватт — в пустыне Негев, между Беэр-Шевой и Мертвым морем, в Димоне. Официальные лица в Соединенных Штатах не обладали информацией об этих объектах, полученных непосредственно от Израиля, однако снимки, сделанные американскими самолетами-шпионами (а антиизраильский шпионаж всегда был — и до сих пор остается — одной из основных тем повестки дня американских спецслужб), оставляли немного поводов для сомнений. Администрация Д. Эйзенхауэра испытывала подозрения в отношении намерений Израиля; председатель Комиссии по атомной энергии США Джон Мак-Коун (John Alexander McCone, 1902–1991), в 1961–1965 годах возглавлявший ЦРУ, в телевизионном интервью 18 декабря 1960 года подтвердил опубликованную в СМИ информацию о планах Израиля по обретению ядерного потенциала. Руководство США прикладывало максимальные усилия для того, чтобы убедиться, что атомные реакторы в Нахаль-Сореке и особенно в Димоне будут использоваться исключительно в мирных целях; эксперты ЦРУ очень сомневались в этом[263]. Американские специалисты считали, что реактор в Димоне после введения его в эксплуатацию сможет производить 8-10 кг плутония в год, что было достаточно для создания одной атомной бомбы[264]. Попытки Государственного департамента добиться согласия на скорейшую инспекцию данного объекта специалистами из МАГАТЭ, а также требования гарантий исключительно мирного характера израильской атомной программы[265] были восприняты как ограничение суверенитета страны. 8 января 1961 года посол США в Израиле Огден Рейд (Ogden R. Reid; позднее он на протяжении двенадцати лет был членом палаты представителей Конгресса США от Республиканской партии) от имени Госдепартамента направил министру иностранных дел Голде Меир требование предоставить до полуночи в тот же день (!) конкретные ответы на пять вопросов, касавшихся израильской атомной программы. Естественно, Г. Меир немедленно проинформировала об этом Д. Бен-Гуриона, который собрал экстренное совещание. Д. Бен-Гурион был взбешен неуважительным тоном американских требований, решив проигнорировать требование дать ответ до полуночи, однако на следующий день ему пришлось пригласить посла О. Рейда на личную встречу. При этом в ходе самой встречи Д. Бен-Гурион занял жесткую позицию, подчеркнув, что не даст согласия на международную инспекцию плутония, производимого в реакторе, а возможность посещения объекта в Димоне специалистами из США или МАГАТЭ «возможна, но не в данный момент». При этом глава правительства Израиля выразил сильное недовольство как американскими действиями, приведшими к утечке сведений о реакторе, так и оскорбительным характером требований Госдепартамента, заявив послу О. Рейду: «Хотя мы и малое государство, но с нами нужно разговаривать на равных или же не разговаривать вообще»[266]. Администрация Д. Эйзенхауэра на протяжении восьми лет избегала заключения сделок по продаже американского вооружения Израилю, и в Вашингтоне меньше всего могли предполагать, что Израиль сумеет стать региональной военной державой без помощи в США и даже в тайне от них; случилось, однако, именно это.

Подобно тому как в 1947–1948 годах критически важная дипломатическая и военная помощь была получена Израилем от Советского Союза, а в 1956 году — от Франции и Великобритании, так в первой половине 1960-х годов основная военная и экономическая помощь была получена Израилем от Западной Германии. Соединенные Штаты ни с какой стороны не оказывали Израилю значительной помощи. Хотя в современной научно-публицистической литературе нередко можно встретить утверждение об «особых отношениях» между США и Израилем, сложившихся с самого первого дня израильской государственности, действительность была совершенно другой: отношение американских администраций к Израилю во времена Г. Трумэна и Д. Эйзенхауэра колебалось между равнодушием и враждебностью. Ситуация стала медленно меняться лишь в период правления Джона Кеннеди и особенно при ставшем президентом после его гибели Линдоне Джонсоне.

Глава 8 Дж. Ф. Кеннеди и начало военно-политического сотрудничества Израиля и США под сенью «ядерного шантажа», 1961–1963 гг.

В январе 1961 года в Белый дом пришел новый, 35-й президент США Джон Фицджеральд Кеннеди (John Fitzgerald Kennedy, 1917–1963), самый молодой за всю историю страны. С его приходом в Израиле надеялись, что на смену прохладным отношениям, которые имели место в предшествующие восемь лет, придут более теплые. Во время инаугурации Дж. Ф. Кеннеди говорил о себе как о «новом поколении», рожденном в XX веке, «испытанном войной», «воспитанном тяжелым и горьким миром».

Родился Джон Кеннеди 29 мая 1917 года в Бруклайне (штат Массачусетс) в семье крупного бизнесмена-мультимиллионера Джозефа Патрика Кеннеди (Joseph Patrick Kennedy, 1888–1969). Кеннеди-отец принимал участие и в политической жизни: поддерживал Франклина Рузвельта на президентских выборах в 1932 году, в 1938–1940 годах занимал пост посла США в Лондоне и открыто выступал против участия США во Второй мировой войне, поддерживая политику умиротворения, проводимую Невиллом Чемберленом (Neville Chamberlain, 1869–1940) в отношении гитлеровской Германии.

В 1940 году Джон Кеннеди окончил Гарвардский университет, после чего записался добровольцем в резерв морского флота. В звании лейтенанта Джон Кеннеди участвовал в военных действиях на Тихом океане, командовал торпедным катером «ПТ-109», который ночью 2 августа 1943 года был протаранен японским эсминцем. Семье сообщили, что лейтенант Дж. Кеннеди пропал без вести в южной части Тихого океана, но ему удалось спастись. 4 января 1944 года Джон Кеннеди вернулся в США.

В августе 1944 года старший брат Джона, Джозеф Кеннеди-мл. (Joseph Patrick Kennedy, Jr., 1915–1944), военный летчик, погиб в Европе, и их отец, мечтавший о том, что его старший сын когда-нибудь станет президентом, все свое внимание обратил на второго сына (всего в семье было девять детей). В 1945 году Джон вернулся в Бостон, чтобы начать кампанию за избрание в Конгресс от Демократической партии, где когда-то заседал его дед по материнской линии, Джон Фрэнсис Фицжеральд (John Francis Fitzgerald, 1863–1950).

Несмотря на молодость, Джон вначале опередил всех своих конкурентов на праймериз в Демократической партии, а затем победил своего республиканского противника во время ноябрьских выборов в Конгресс, куда он потом избирался еще дважды. Гражданам импонировал молодой ветеран войны, отличившийся и награжденный медалью за отвагу, который при этом происходил из семьи, хорошо известной в городе и в стране в целом (семья эта и поныне продолжает играть не последнюю роль в американской политической жизни: в июле 2013 году Барак Обама назначил дочь Дж. Ф. Кеннеди Кэролайн послом США в Японии). Поддержка отца позволила Джону обеспечить финансирование избирательной кампании. Устав переизбираться в палату представителей каждые два года, в 1952 году Джон Кеннеди выдвинул свою кандидатуру на выборах в Сенат от штата Массачусетс и выиграл и их, со значительным перевесом обойдя республиканца Генри Кэбота Лоджа-младшего (Henry Cabot Lodge, Jr., 1902–1985).

На протяжении всех лет пребывания в палате представителей и Сенате Джон Кеннеди, за исключением того случая, когда он выступил в оппозиции по вопросу оказания экономической помощи Израилю в 1951 году, придерживался произраильской позиции. В 1954 году Дж. Ф. Кеннеди направил запрос президенту Д. Эйзенхауэру относительно целесообразности отправки оружия в Ирак, а также выступал за оказание американской военной помощи Израилю в противовес поставкам вооружения из СССР в возглавлявшийся Г.А. Насером Египет. В письме от 5 марта 1956 года, адресованном государственному секретарю Дж. Ф. Даллесу, сенатор Дж. Ф. Кеннеди решительно возражал против эмбарго на поставки вооружения в Израиль, проводимого США: «Представляется, что Египет и другие арабские страны получат оружие от Советского Союза, и, если мы продолжим наше эмбарго в отношении поставок в Израиль, его результатом станет военный дисбаланс, жертвой которого станет Израиль»[267]. А немногим более месяца спустя, обращаясь к тысячам собравшихся на нью-йоркском стадионе по случаю восьмой годовщины независимости Государства Израиль, сенатор Дж. Ф. Кеннеди провозгласил: «Настало время, чтобы народы всего мира, на Ближнем Востоке и в любой точке планеты, поняли, что Израиль существует и будет существовать. Он не отступит, он не будет побежден, и мы не дадим уничтожить его»[268].

Поздней осенью того же года Дж. Ф. Кеннеди принял участие в демонстрации в поддержку Израиля и праздничном обеде, устроенном сионистской организацией Бостона сразу после Синайской кампании. Министр иностранных дел Израиля Голда Меир, также участвовавшая в этом мероприятии, вспоминала: «Я сидела рядом с Кеннеди, он был в числе ораторов и произвел на меня сильное впечатление своей молодостью и своей речью, хотя разговориться с ним было нелегко. Мне он показался очень застенчивым; друг другу мы сказали всего несколько слов»[269]. Голда Меир не упомянула о том, что две трети выступления Дж. Ф. Кеннеди были посвящены ей самой и ее судьбе; изучение оригинального текста выступления тогда еще сенатора позволяет отметить исключительные внимание и доброжелательность с его стороны в адрес руководительницы израильской дипломатии, о которой он сказал, что «история Голды Меир — это история современного Израиля»[270]. При этом нельзя сказать, однако, что мысли об Израиле занимали центральное место в политическом мировоззрении Дж. Кеннеди: так, в его самом известном выступлении в Сенате, посвященном проблемам Ближнего Востока (оно прозвучало в 1957 году) об Израиле не было сказано ни единого слова, а посвящено оно было праву Алжира на независимость. С течением времени популярность сенатора Дж. Ф. Кеннеди как политического деятеля продолжала расти. В 1958 году он легко выиграл новые выборы в Сенат, получив 74 % голосов избирателей (это была уже пятая подряд выигранная им кампания), после чего пришел к выводу, что может выдвигаться и на пост президента.

На первых порах президентской кампании католицизм Дж. Ф. Кеннеди настораживал многих потенциальных избирателей. Самого кандидата это раздражало, и, выступая в 1960 году в Западной Вирджинии, он задал вопрос, который неожиданно был не таким уж риторическим: «Должны ли мы сказать, что еврей может быть избран мэром Дублина, протестант может стать министром иностранных дел Франции, мусульманин может заседать в израильском парламенте, но католик не может стать президентом США?!»[271] Кеннеди говорил отнюдь не абстрактно: в 1956 году сын еврейских эмигрантов-выходцев из Литвы (имя его отца — Абрам Черрик, матери — Ида Дина Иодике) Роберт Бриско (Robert Briscoe, 1894–1969) был избран мэром Дублина, спустя два года протестант Морис Кув де Мюрвиль (Maurice Couve de Murville, 1907–1999) стал министром иностранных дел Франции (в 1968–1969 годах он был и премьер-министром страны), мусульмане же постоянно входили (и входят) в состав Кнессета, начиная с 1951 года.

Дж. Ф. Кеннеди придавал определенное значение и отношениям с еврейской общиной США. На первых порах выдвижение Дж. Ф. Кеннеди кандидатом в президенты было воспринято лидерами еврейских организаций весьма настороженно, что объяснялось несколькими обстоятельствами. Во-первых, многие из них на протяжении продолжительного времени поддерживали тесные отношения с такими либеральными деятелями, как Эдлай Стивенсон и Хьюберт Хэмфри (Hubert Horatio Humphrey, Jr., 1911–1978; позднее — вице-президент США в администрации Линдона Джонсона). Во-вторых, многих беспокоило, сумеет ли Дж. Ф. Кеннеди открыто и решительно выступить против реакционных проповедей сенатора Джозефа Маккарти (Joseph Raymond McCarthy, 1908–1957). Немалое беспокойство вызывало и возможное влияние на будущего президента его отца, Джозефа Кеннеди; памятна была его позиция во времена мюнхенского сговора 1938 года, не забылись и его антисемитские настроения. Опасения относительно этого вопроса высказывались в разных формах на протяжении всей предвыборной кампании. Желая превратить своих противников в сторонников, 8 августа 1960 года Дж. Ф. Кеннеди встретился в Нью-Йорке с группой руководителей еврейских организаций. Во время этой встречи кандидат в президенты заверил еврейских лидеров в своей безусловной поддержке нужд безопасности Израиля и пообещал всем, кто будет его поддерживать, что в случае избрания двери Белого дома всегда будут для них открыты. Такое заверение контрастировало с положением, сложившемся при Д. Эйзенхауэре, когда еврейские лидеры очень редко приглашались в Белый дом. Дж. Ф. Кеннеди убедил собравшихся, что его мнение о евреях и нацистской Германии не тождественно мнению его отца[272].

Своим кандидатом на пост вице-президента Дж. Ф. Кеннеди выдвинул лидера демократического большинства в Сенате Линдона Джонсона (Lyndon Baines Johnson, 1908–1973). Республиканцы выдвинули на пост главы государства бывшего при Д. Эйзенхауэре вице-президентом Ричарда Никсона, а на пост его заместителя — Генри Кэбота Лоджа-мл. Президентские выборы в начале ноября 1960 года завершились победой Джона Кеннеди с минимальным перевесом (34 220 984 голосов — против 34 108 157 за Ричарда Никсона), при этом, согласно опросам, его поддержали около 82 % избирателей-евреев[273].

Инаугурация Дж. Ф. Кеннеди состоялась 20 января 1961 года. Он стал первым американским президентом, который ввел в свой кабинет двух евреев в качестве министров. Сын еврейских эмигрантов из входившей тогда в состав Российской империи Польши Абрахам А. Рибикофф (Abraham Alexander Ribicoff, 1910–1998), в прошлом — губернатор штата Коннектикут, давний знакомый новоизбранного президента (сам он считал себя единственным на протяжении многих лет евреем в ближнем круге Дж. Ф. Кеннеди), мнением которого он никогда не пренебрегал, стал министром по делам здравоохранения, образования и социального обеспечения, а сын еврейских эмигрантов с Украины Артур Дж. Голдберг (Arthur Joseph Goldberg, 1908–1990) получил назначение на пост министра труда. Кроме того, декан юридического факультета Йельского университета Юджин Ростоу (Eugene V. Rostow, 1913–2002), внук еврейских эмигрантов из «черты оседлости», вошел в число политических советников, а Джером Виснер (Jerome Bert Wiesner, 1915–1994) стал членом президентского совета по развитию науки (в 1970-е годы он был президентом Массачусетского технологического института).

Новому президенту пришлось сразу же столкнуться со многими сложными вопросами внутри- и внешнеполитической жизни. К последним относились Карибский кризис, проблема Южного Вьетнама и особенно Берлинский кризис. В этих условиях Дж. Ф. Кеннеди не рассматривал Ближний Восток как регион, требовавший его личного внимания — опасность третьей мировой войны в период его правления явно исходила из других мест. Отношения с Израилем развивались соответственно ни шатко ни валко, хотя относительно восьмилетнего периода правления Д. Эйзенхауэра прогресс все же, конечно, был, и довольно существенный.

После вступления Дж. Ф. Кеннеди на пост президента США Давид Бен-Гурион стремился как можно быстрее встретиться с ним; официальная просьба о такой встрече была подана послом Израиля в США Авраамом Харманом (Avraham Harman, 1914–1992) государственному секретарю Дину Раску 13 апреля 1961 года. Два государственных лидера уже в общем были знакомы между собой: в составе делегации членов Конгресса США Дж. Ф. Кеннеди в 1951 году посетил Израиль (это было второе посещение им страны; впервые он побывал в Палестине/Эрец-Исраэль в 1939 году); естественно, Д. Бен-Гурион был рад принять конгрессменов и изложить им свое видение региональных и международных проблем, хотя, по всей видимости, никаких ярких впечатлений от этой встречи у него не сохранилось, и в своих мемуарах он о ней даже не упомянул. Однако по прошествии десяти лет Д. Бен-Гурион оставался премьер-министром Израиля, Дж. Ф. Кеннеди же уже не был просто одним из членов палаты представителей… Новая встреча состоялась 30 мая 1961 года, она прошла в отеле «Waldorf Astoria»; приглашения прибыть с официальным визитом в Белый дом глава израильского правительства не дождался и на этот раз. Американцы поставили крайне унизительные для Израиля условия: сам факт визита Д. Бен-Гуриона в США должен был держаться в тайне до 20 мая, причем и тогда должно быть объявлено, что цель поездки — встречи с лидерами еврейских общин в США; встреча с президентом должна была выглядеть «случайным экспромтом». Кроме Д.Ф. Кеннеди и Д. Бен-Гуриона, во встрече также участвовали (хотя, если верить протокольной записи, не произнесли ни слова) посол Израиля в США Авраам Харман, заместитель госсекретаря США по Ближнему Востоку и Африке Филипс Тальбот (William Phillips Talbot, 1915–2010) и один из помощников президента Мейер Фельдман (Myer Feldman, 1914–2007).

Об этой встрече — второй встрече главы правительства Израиля с президентом США, прошедшей лишь год с небольшим спустя после первой (однако за этот год в США сменилось все политическое руководство страны), написано много небылиц. Так, автор статьи «Джон Кеннеди и Израиль» вслед за некоторыми другими авторами утверждал, будто президент «с неожиданной искренностью обратился к Бен-Гуриону со словами: “Я знаю, что выиграл выборы благодаря поддержке американских евреев. Им я обязан своей победой. Скажите, что я должен сделать?”»[274]. В этом описании удивительно всё: и представление ситуации таким образом, будто Дж. Кеннеди считал свое избрание результатом поддержки со стороны исключительно еврейских избирателей; и наделение премьер-министра Израиля правом собирать политические дивиденды от имени американского еврейства, как будто евреи США когда-либо наделяли Д. Бен-Гуриона (или кого-либо еще из руководителей государства, в котором большинство из них в то время не побывали ни единого раза) какими-либо представительскими функциями; и то, что президент США просит у премьер-министра небольшого ближневосточного государства «руководящих указаний». В этой совершенно немыслимой мизансцене биограф Д. Бен-Гуриона рисует израильского премьера как человека, которого интересуют исключительно судьбы мира, а никак не своей страны: «Вопрос [президента Кеннеди] был прямой и неожиданный, но израильский премьер прибыл в Соединенные Штаты не для извлечения выгоды из еврейских бюллетеней для голосования, и подобный выборный торг ему не нравился. Последовал достойный и лаконичный ответ: “Вам следовало бы сделать то, что пойдет на пользу свободному миру”»[275].

Это удивительное описание неоднократно использовалось антиизраильски и антисемитски настроенными авторами для иллюстрации отстаиваемого ими ложного тезиса, будто израильский «хвост» вертит американской «собакой»: президента США фактически выбирают, исходя из своих соображений, евреи (пусть и американские), при этом президент США отдает себе в этом полный отчет и просительно обращается к главе правительства еврейского государства (марионетками которого, вестимо, являются миллионы граждан США еврейского происхождения) за указаниями. Однако изучение рассекреченного к настоящему времени протокола встречи Дж. Кеннеди и Д. Бен-Гуриона, который скрупулезно вел Филипс Тальбот[276], не оставляет от всей этой абсурдной конспирологии камня на камне: президент США, естественно, ничего подобного премьер-министру Израиля не говорил, а тот, в свою очередь, на протяжении всей их беседы поднимал всевозможные просьбы, которые касались будущего Израиля в несравнимо большей мере, чем т. н. «свободного мира» в целом, хотя антисоветизм и проходил красной нитью через их диалог. При этом даже то немногое, что Д. Бен-Гурион просил, чтобы Дж. Кеннеди сделал для обеспечения военных интересов Израиля, президент сделать отказался.

Сегодня, по прошествии более чем полувека, трудно читать этот протокол, не испытывая неловкости. Израильский премьер откровенно дезинформировал президента США, пытаясь (как прежде Д. Эйзенхауэра) склонить его к поставкам Израилю различных видов оружия. Беседа началась с темы, оставленной Дж. Кеннеди в наследство прошлой администрацией, обнаружившей, что втайне и от нее, и от МАГАТЭ Израиль развивает собственную ядерную программу, о чем уже говорилось выше. Д. Бен-Гурион, Ш. Перес и верные им ученые-физики, среди которых одну из центральных ролей играл ставший впоследствии депутатом Кнессета и министром науки и технологий Юваль Неэман (1925–2006), не имея возможности избежать инспекционной поездки американских экспертов, сумели дезориентировать их, убедив в том, будто атомный реактор в Димоне создан исключительно в мирных целях. Двое американских ученых пробыли в Израиле с 18 по 22 мая 1961 года; в районе самого реактора в Димоне они находились в течение шести часов[277]. В самом начале встречи президент Дж. Кеннеди выразил удовлетворение по поводу того, что двое американских ученых получили возможность посетить реактор и предоставили об этом успокаивающие отчеты. Дж. Кеннеди отметил, что, поскольку ряд стран с опаской смотрит на создание в Израиле ядерного реактора, информация о нем должна распространяться таким образом, чтобы ни у кого не возникло сомнения в исключительно мирных целях ядерной программы Израиля. Умолчав о том, что говорить об «исключительно мирных целях ядерной программы Израиля» было бы крайним лукавством, Д. Бен-Гурион ответил, что следует говорить о ядерном реакторе в контексте проблем Израиля в целом. По его словам, главной из этих проблем является острый недостаток пресной воды, и единственное решение этого вопроса — опреснение морской воды, для чего требуется дешевая энергия. Д. Бен-Гурион выразил надежду, что в последующем атомная энергия станет существенно дешевле и облегчит этот процесс. Признав в общих чертах, что при строительстве ядерного реактора в Димоне Израиль получил помощь от Франции, израильский премьер подчеркнул, что возглавляемая им страна стремится использовать возможности ядерной энергии именно с целью получения дешевой энергии для нужд опреснения морской воды.

Дж. Кеннеди не скрывал своего беспокойства в связи с тем, что действия Израиля в сфере ядерных разработок усиливали напряженность в Ближневосточном регионе. Президент подчеркнул, что общий интерес обеих стран — США и Израиля — состоит в том, чтобы не создавать ни у кого впечатления, будто Израиль способствует распространению атомного оружия. Дж. Кеннеди также добавил, что Объединенная Арабская Республика не смирится с ядерной монополией Израиля и что Г.А. Насер не позволит Израилю продвигаться в данном направлении, прежде чем возглавляемая им страна сама не начнет разработку своей ядерной программы.

Дж. Кеннеди спросил Д. Бен-Гуриона о том, стоит ли уведомлять арабские государства о данных, полученных американскими учеными при посещении реактора в Димоне. Учитывая то, какими были выводы дезинформированных инспекторов, не приходится удивляться тому, что Д. Бен-Гурион ответил: с точки зрения руководства Израиля, администрация США может свободно использовать этот отчет и даже опубликовать его.

Затем Д. Бен-Гурион, как обычно, завел разговор о том, что Израиль испытывает острую нехватку вооружения по сравнению с войсками Объединенной Арабской Республики. Д. Бен-Гурион выразил убежденность в том, что цель Г.А. Насера — не просто победить, а уничтожить Израиль, причем, как сказал израильский премьер, «если они победят нас, они сделают с евреями то же, что Гитлер». Д. Бен-Гурион напомнил о том, что в ходе своего предыдущего визита в Вашингтон и встречи с Д. Эйзенхауэром он попросил США предоставить Израилю оружие — прежде всего, речь шла о зенитном ракетном комплексе средней дальности «хоук» (MIM-23 HAWK, бэ-кроним слова «ястреб» — англ. Homing All the Way Killer — «перехватчик, управляемый на всей траектории полета»), однако, «несмотря на твердое обещание Д. Эйзенхауэра, Израиль до сих пор не получил обещанное, хотя наличие у Израиля оборонительного оружия как нельзя лучше отвечает интересам США».

В нашем распоряжении нет точных данных о том, какие справочно-информационные материалы были подготовлены для Дж. Кеннеди перед этой встречей. Сам президент предпочел уйти от конкретного ответа, указав, что в его распоряжении нет точных сведений о том, какие обещания были даны предыдущей администрацией. Согласно собранным нами данным, Д. Бен-Гурион действительно поднимал вопрос о поставке Израилю комплексов противовоздушной обороны «хоук», однако госсекретарь США К. Іертер еще в августе 1960 года, то есть за пять с половиной месяцев до окончания срока правления президента Д. Эйзенхауэра, ответил на эту просьбу отказом[278], вследствие чего говорить о том, что Израиль не получил от США «обещанное», едва ли было правомерно. Дж. Кеннеди, однако, добавил, что система «хоук» является не только оружием обороны, но также рассматривается как наступательная система. Президент не лукавил, да и Д. Бен-Гурион наверняка отлично знал это сам: первоначально комплекс разрабатывался именно для уничтожения самолетов и лишь позднее был доработан для перехвата ракет в полете. Первый испытательный пуск комплекса состоялся в июне 1956 года, а на вооружение он был принят в 1960 году — то есть речь шла о самой новой и передовой на тот момент войсковой зенитно-ракетной системе[279]. Дж. Кеннеди говорил, что если США поставят боевые ракеты в Израиль, то возникнет опасность начала нового витка гонки вооружений в регионе, который и без того находится в состоянии, далеком от спокойствия. Фактически в единственной поднятой им конкретной просьбе Дж. Кеннеди Д. Бен-Гуриону отказал, добавив к этому крайне расплывчатые рассуждения о том, что «если противники Израиля внезапно начнут увеличивать свои боеприпасы и военный потенциал, то администрация обратит на это внимание и выработает стратегию действий»; какую именно — президент не уточнил. Дж. Кеннеди прямо сказал Д. Бен-Гуриону, что «на данный момент США не видят непосредственной угрозы Израилю и не хотели бы стать причиной гонки вооружений на Ближнем Востоке». Д. Бен-Гурион не отступал, повторяя, что Израиль просит об оружии не только на основании обещаний прежней администрации, но и в силу насущной необходимости, однако в ответ на это Дж. Кеннеди вновь озвучил свое нежелание инициировать гонку вооружений в регионе.

Затем последовало краткое обсуждение количества танков и самолетов, находящихся в распоряжении Израиля и Объединенной Арабской Республики. О том, какое именно современное оружие и в каких количествах Израиль получил из Франции и ФРГ, Д. Бен-Гурион не сказал ни слова. Приведенные им выкладки показали, что военный потенциал Израиля существенно ниже, чем Египта и Сирии, что побудило Дж. Кеннеди отметить: он не хотел бы, чтобы слабость Израиля стала настолько очевидной, что спровоцировала бы соседние страны на агрессию в отношении него. В ответ на это Д. Бен-Гурион вновь поднял вопрос о поставке в Израиль системы «Хоук» как о наиболее уместном способе избежать такой опасности, по его словам — не навредив ни одному из соседних государств. Дж. Кеннеди в третий раз объяснил израильскому премьеру, что в ответ на поставку в Израиль системы «хоук» арабские страны интенсифицируют переоснащение своих ракетных арсеналов, что вызовет последствия, нежелательные для всех. Отметив, что он понимает неудовлетворенность руководства Израиля, Дж. Кеннеди лишь пообещал продолжать внимательно следить за развитием ситуации в дальнейшем.

Когда главы двух государств перешли к обсуждению международного положения в целом, Д. Бен-Гурион реалистично заметил, что новая мировая война в ближайшем будущем маловероятна, поскольку ни народ Советского Союза, ни народ Соединенных Штатов не хотят войны. Дж. Кеннеди, однако, отметил, что такая опасность все же существует, напомнив о стремлении советских руководителей вынудить американские силы покинуть Берлин. «Зачем вам нужны гарантии [безопасности], данные нами, если мы сами не можем даже удержаться в Берлине?» — то ли с сарказмом, то ли с чувством обреченности спросил президент США. Д. Бен-Гурион обратился к истории, не без пафоса ответив президенту, что Государство Израиль создано наследниками народа, который борется за выживание на протяжении четырех тысячелетий, и что победа сил Г.А. Насера над Израилем будет означать его уничтожение. Кроме того, что эта высокопарная мысль никак не отвечала на вопрос, который поставил Дж. Кеннеди, нельзя не отметить довольно странное, особенно в контексте данной встречи, утверждение о том, что победа сил Г.А. Насера над Израилем могла означать окончание всей истории еврейского народа. Уместно напомнить, что тогда, когда проходила встреча Д. Бен-Гуриона и Дж. Кеннеди, численность еврейского населения одних лишь США примерно вдвое превосходила численность еврейского населения Израиля. С точки зрения национал-этатистской концепции Д. Бен-Гуриона создание Государства Израиль, которое может призвать к ответу убийц евреев (в этой связи завершившейся незадолго до этого суд над Адольфом Эйхманом имел огромное значение), было вершиной и венцом истории еврейского народа[280], однако все же существование этого государства не отменяло — и не могло отменить — продолжающуюся историю еврейства диаспоры.

На вопрос Дж. Кеннеди о том, как он сам оценивает ситуацию в регионе Ближнего Востока, Д. Бен-Гурион ответил, что границы Израиля более или менее спокойны и что гораздо большее беспокойство вызывают такие государства, как Иордания и Ирак, где режимы построены на власти одного человека, к которым, как указал израильский премьер, Г.А. Насер может подослать убийц, что полностью изменит политическую ситуацию в этих странах. При этом Д. Бен-Гурион заметил, что, хотя Г.А. Насер и не является коммунистом, его отношения с СССР очень близки, и он очень рассчитывает на советскую поддержку.

Премьер-министр Израиля, с 1930 года возглавлявший вообще-то социалистическую Рабочую партию, польстил президенту США, отметив, будто все развивающиеся страны с надеждой смотрят на США и другие западные государства, отличающиеся высоким уровнем жизни, а также качеством медицинских и образовательных услуг. К этой лестной для США оценке Д. Бен-Гурион добавил еще одну, отметив, будто единственной империалистической державой в мире остается Советский Союз. Через считанные минуты два лидера, совместно «боровшиеся» против империализма, обсудили, какое руководство должно быть у власти в Турции и Иране. Д. Бен-Гурион обратил внимание Дж. Кеннеди на благоприятные отношения Израиля с Ираном и Турцией. По словам израильского премьера, «Турция более стабильна и может решить свои проблемы самостоятельно», что же касалось Ирана, то «эта страна страдает от многочисленных проблем, и помощь США могла бы быть уместной». Дж. Кеннеди ответил, что и администрация Д. Эйзенхауэра, и возглавляемое им правительство «уделяли много внимания ситуации в Иране — более чем какой-либо другой стране региона — и намерены и дальше поддерживать всеми силами нынешнее правительство Ирана». В протоколе встречи указано, что Д. Бен-Гурион «выразил большую радость по поводу этого заявления». Кажется, это был единственный вопрос, в отношении которого глава правительства Израиля мог выражать радость после встречи с президентом США; ничего, что касалось собственно израильских интересов и перспектив американо-израильского военно-политического сотрудничества, радость вызывать не могло.

Пожалуй, это был тот самый случай, что хорошей новостью можно было считать именно отсутствие плохих новостей. Д. Бен-Гурион очень беспокоился за судьбу ядерного реактора в Димоне; этот проект, о котором в израильской прессе не писали ничего, был фактически главной заботой премьер-министра. Учитывая, что в создании реактора Израиль получал значительную помощь со стороны Франции, перед отъездом в США Д. Бен-Гурион направил личное послание Ш. де Голлю, объяснив, во что именно он намеревался посвятить Дж. Ф. Кеннеди. В своем ответе Ш. де Голль попросил, чтобы Д. Бен-Гурион не информировал президента США о франко-израильском соглашении 1956 года; кроме того, поскольку завод по выделению плутония — сугубо израильский проект, к которому Франция не имела никакого отношения, президент Франции, сняв с себя всякую ответственность за сопричастность этому, указал, что никак не будет комментировать ответ Д. Бен-Гуриона, который тому придется дать президенту США. При этом, желая знать из первых уст, что же все-таки было сказано, Ш. де Голль пригласил Д. Бен-Гуриона снова посетить Францию после встречи с Дж. Ф. Кеннеди. Д. Бен-Гурион воспользовался этим приглашением, сделав остановку в Париже и встретившись с президентом Франции на обратном пути из США в Израиль[281]. Очередной этап совместного израильско-французского проекта по «усыплению бдительности» американцев прошел успешно. Французы продолжали подыгрывать Израилю, пусть и в меньшей степени, чем прежде, до самой Шестидневной войны: так, в ходе переговоров с президентом Дж. Ф. Кеннеди в октябре 1963 года министр иностранных дел Кув де Мюрвиль сказал заведомую неправду, утверждая, будто Франция продала Израилю лишь ракеты ближнего радиуса действия, которые не могут нести ядерные боеголовки.

Следующий год мало что дал американо-израильским отношениям: в том, что касалось Ближнего Востока, у нового президента были, в целом, старые приоритеты. Дж. Ф. Кеннеди стремился к улучшению отношений с Г.А. Насером, в чем он видел главное направление ближневосточной политики США, что, в свою очередь, привело к заметному снижению антизападной риторики в высказываниях официальных лиц Египта. Египту была предоставлена американская экономическая и технологическая помощь[282]. Стремясь продемонстрировать арабским странам, что отношения с ними более важны для США, чем отношения с Израилем, в марте 1962 года тогдашний постпред США в ООН Эдлай Стивенсон присоединился к резолюции, осуждавшей Израиль за рейд, проведенный силами ЦАХАЛа против предполагаемых пособников боевиков на территории Сирии.

Еще в ходе встречи с Давидом Бен-Гурионом Джон Кеннеди поднял проблему палестинцев, покинувших в 1948 году места своего постоянного проживания, отметив, что ООН пытается найти нейтрального представителя, который сможет подготовить предло-жения, призванные способствовать решению этой проблемы. Президент упомянул о трех возможностях: возвращение в Палестину, выплату компенсаций или переселение в арабские или иные страны. Д. Бен-Гурион не стал скрывать свой скептицизм; по его словам, никакая комиссия не сможет достичь этого, «Объединенная Арабская Республика и другие арабские страны воспринимают беженцев лишь как удобное и доступное оружие в борьбе против нас». Президент Дж. Кеннеди добавил, что, если Израиль сможет предпринять какие-либо конструктивные действия, это может смягчить проблему, на что Д. Бен-Гурион ответил: «Да, всегда есть смысл стараться, однако пока между Израилем и арабами нет мира, я не вижу перспективы успеха». Он также напомнил, что вскоре после объявления независимости Израиля арабы массово покинули страну, но при этом в нее прибыло сравнимое количество евреев из стран арабо-мусульманского мира.

Американские дипломаты опасались, что без реального продвижения в вопросе палестинских беженцев Г.А. Насер серьезно ужесточит свой и без того не дружественный по отношению к Израилю курс. Убеждая (хоть и, в общем, безуспешно) годом ранее Д. Бен-Гуриона в том, что невозможно игнорировать «трагическую судьбу арабских беженцев», Дж. Кеннеди, который неоднократно выражал свое стремление способствовать поиску решения этой проблемы[283], конфиденциально обратился к генеральному секретарю ООН Дагу Хаммаршельду (Dag Hammarskjold, 1905–1961) с просьбой возложить посредническую миссию по разрешению проблемы беженцев на Джозефа Джонсона (Joseph Esreyjohnson, 1895–1990), в 1950–1971 годах — президента Фонда Карнеги по международной миротворческой деятельности (Carnegie Endowment for International Peace). После почти года дипломатических маневров Дж. Джонсон в августе 1962 года обратился к Израилю с предложением принять до ста тысяч палестинских беженцев в течение ближайшего десятилетия, при условии, что на протяжении всего этого времени Г.А. Насер не будет предпринимать каких-либо мер, угрожающих существованию и безопасности Израиля. Американские руководители, конечно, знали, что 6 ноября 1961 года Кнессет принял более чем недвусмысленное постановление, гласившее: «Арабские беженцы не могут вернуться на территорию Государства Израиль; единственное возможное решение проблемы — их расселение в арабских странах»[284]. Понимая, что израильские руководители не будут склонны принять план Дж. Джонсона, Дж. Кеннеди решил смешать все карты, предложив им в обмен на принятие плана то, чего они так добивались — поставки зенитно-ракетного комплекса «хоук»[285].

18 августа 1962 года эмиссар Дж. Кеннеди Мейер Фельдман втайне отправился в Израиль, с тем чтобы предложить Д. Бен-Гуриону и Г. Меир комплекс «хоук» в обмен на обещание принять план Дж. Джонсона в целях разрешения проблемы беженцев. О том, что президент посылает в Израиль своего эмиссара, он 15 августа информировал Д. Бен-Гуриона[286], однако в прессу была дана информация о том, что М. Фельдман с супругой отправились на отдых на остров Родос, решив, по соображениям географической близости, также принять давнее приглашение Научно-исследовательского института им. Вейцмана в Реховоте о посещении этой организации; ни о каких переговорах М. Фельдмана с главой правительства и министром иностранных дел Израиля в прессе не упоминалось вообще, американская администрация как огня чуралась дать любой повод обвинениям в ее «несбалансированной» близости с Израилем. Более того, посольство США в Израиле было проинструктировано не организовывать никаких публичных мероприятий с участием М. Фельдмана[287]. При этом Дин Раск убеждал заместителя посла Великобритании в США Сэмюэля Худа (Samuel Hood) в том, что миссия М. Фельдмана касается исключительно Плана Джонсона и он «ни в какой мере не уполномочен закрывать вопрос о комплексе “хоук”», о чем британский дипломат сразу же сообщил в собственный МИД[288]. Реальность была, однако, совершенно другой, хотя мы не можем знать наверняка, кто здесь является первопричиной обмана: госсекретарь США сознательно дезинформировал британских партнеров, либо же госсекретарь не был посвящен в полной мере в инструкции, которые дал президент М. Фельдману, либо же (хотя это кажется наименее вероятным) сам М. Фельдман, впервые посещавший еврейское государство, движимый некими национальными чувствами, решил предложить руководителям Израиля больше, чем ему было поручено предложить, понимая, что «отыграть назад» будет уже невозможно.

Немедленно после своей встречи с Д. Бен-Гурионом и Г. Меир 19 августа 1962 года М. Фельдман отправил телеграмму президенту и госсекретарю[289]. Позднее он признал, что сделка, включавшая поставки Израилю зенитно-ракетного комплекса «хоук» в обмен на принятие им Плана Джонсона, предусматривавшего возможность возвращения палестинских беженцев в Израиль, включала еще одно условие: Д. Бен-Гурион должен был разрешить американским специалистам регулярное посещение Димоны, чтобы они могли отслеживать сугубо мирный характер израильской ядерной программы[290].

Желание Д. Бен-Гуриона получить передовой зенитно-ракетный комплекс было столь велико, что, после долгих и изнурительных переговоров с эмиссаром президента США (их встреча продолжалась три с половиной часа, отдельная встреча М. Фельдмана с Г. Меир 21 августа — шесть), он декларировал согласие с обоими американскими условиями. В том, что он блефовал относительно исключительно мирного характера израильской атомной программы, сомнений нет; насколько изначально они с Г. Меир блефовали в том, что касалось согласия принять План Джонсона, наверняка сказать невозможно, однако, скорее всего, и в этом вопросе они не собирались менять свою изначальную позицию, зафиксированную ими лично в выступлениях в Кнессете совсем незадолго до этого, 11 октября (когда выступил Д. Бен-Гурион) и 6 ноября (когда выступала Г. Меир) 1961 года. Из беседы с М. Фельдманом Д. Бен-Гурион и Г. Меир поняли, что американцы требуют от них согласиться первыми на предложения, в которых Г.А. Насера и других арабских лидеров еще только предстояло убедить принять. Понимая это и не веря в то, что арабские руководители согласятся на какие-либо компромиссы, получив возможность приобрести долгожданные зенитно-ракетные комплексы, Д. Бен-Гурион дал понять, что Израиль, во-первых, готов всерьез рассмотреть предложение в отношении решения проблемы арабских беженцев, а во-вторых, не имеет планов создавать ядерное оружие. Вероятнее всего, Д. Бен-Гурион и Г. Меир разумно предположили, что план, представленный на их рассмотрение, еще будет неоднократно исправляться, вследствие чего они смогут отказаться от него, аргументируя это тем, что внесенные изменения неприемлемы для них.

Собственно, так и произошло. В сентябре 1962 года Голда Меир прибыла на заседание Генеральной Ассамблеи ООН, где вновь встретилась с Мейером Фельдманом. Вместе они насчитали в Плане Джонсона 62 (!) изменения в сравнении с той версией, которую М. Фельдман представил израильским руководителям в августе[291]. Учитывая, что к тому времени о поставках в Израиль комплексов «хоук» уже было объявлено публично, израильские руководители, очевидно, получили свободу маневра, и, выступая на Генеральной Ассамблее ООН, Голда Меир резко раскритиковала План Джонсона как несправедливый, несбалансированно проарабский и несущий неприемлемые риски для выживания Израиля как еврейского государства. Кнессет провел двухдневное обсуждение этого вопроса, по завершении которого 63 голосами против 11 принял бескомпромиссную резолюцию, дословно повторявшую утвержденную 6 ноября 1961 года[292].

Несмотря на то что для Дж. Ф. Кеннеди было очевидно, что израильские руководители, получив желаемое, ничего не дали взамен, он тем не менее не стал совершать резких движений. Проблемой Западного мира был не Израиль, а Египет: незадолго до этого Г.А. Насер не только получил значительное количество советских ракет средней дальности, которые были способны сровнять израильские города с землей в течение нескольких минут, но и направил войска в Йемен с целью поддержать радикальный режим, который, как опасались многие в Вашингтоне и Лондоне, может стать плацдармом для дальнейших продвижений египетских войск на Аравийском полуострове[293].

Обеспокоенный этим всем, в конце 1962 года Дж. Ф. Кеннеди пригласил Г. Меир в свою резиденцию в Палм-Бич в штате Флорида. Требования президента были теми же: он хотел сдвинуть с мертвой точки реализацию Плана Джонсона, а также добиться от Израиля обязательства не создавать ядерное оружие. Голда Меир же, со своей стороны, хотела закрепить успех, добившись поставок в Израиль нового американского оружия. В общем, каждый собирался говорить о своем, но эта встреча, состоявшаяся 27 декабря 1962 года, оказалась по-настоящему переломной.

Голда Меир позднее вспоминала:

«Я приехала во Флориду, и мы беседовали очень долго и очень непринужденно… Присутствовало еще два-три человека, среди них Мейер Фельдман, но никто из них в разговоре не участвовал.

Сначала я стала описывать сегодняшнее положение на Ближнем Востоке. И тут мне пришло в голову, что этот умнейший молодой человек может и не слишком хорошо разбираться в евреях и в том, что для них значит Израиль, и я решила, что попробую объяснить ему это прежде, чем начать разговор про оружие. “Разрешите, господин президент, — сказала я, — рассказать вам, чем Израиль отличается от других стран”. Пришлось мне начинать издалека, потому что евреи очень уж древний народ. “Евреи появились больше трех тысяч лет назад и жили рядом с народами, которые давно исчезли — то были аммонитяне, мо-авитяне, ассирийцы, вавилоняне и прочие. Все эти народы в древние времена попадали под иго других государств, в конце концов, смирялись со своей судьбой и становились частью главенствовавшей тогда культуры. Все народы — за исключением евреев. И с евреями бывало, как с другими народами, что их землю оккупировали чужеземцы, но судьба их была совершенно иной, потому что только евреи, в отличие от всех прочих, твердо решили остаться тем, что они есть. Другие народы оставались на своей земле, но теряли свое национальное лицо, а евреи, потерявшие свою страну и рассеянные среди народов мира, никогда не изменяли своему решению оставаться евреями — и своей надежде вернуться к Сиону. И вот теперь мы вернулись — и на руководство Израиля это накладывает совершенно особую ответственность. Правительство Израиля во многом ничем не отличается от всякого другого ответственного правительства. Оно заботится о благосостоянии народа, о развитии государства и так далее; но к этому присоединяется еще одна величайшая ответственность — ответственность за будущее. Если мы опять потеряем независимость, то те из нас, кто останется в живых — а таких будет немного, — будут рассеяны снова. Но у нас уже нет того огромного резервуара религии, культуры и веры, какой был раньше. Мы многое из этого запаса утратили, когда шесть миллионов евреев погибли во время Катастрофы”.

Кеннеди не отрывал от меня внимательных глаз, и я продолжала: “На нашей стене огненными буквами написано: “Остерегайтесь снова потерять независимость, ибо на этот раз вы можете потерять ее навсегда”. И если это случится, то мое поколение сойдет под своды истории как поколение, которое снова сделало Израиль независимым, но не сумело эту независимость сохранить”. Кеннеди наклонился ко мне, взял меня за руку, посмотрел прямо в глаза и сказал, очень торжественно:

“Я понимаю, миссис Меир. Не беспокойтесь. С Израилем ничего не случится”»[294].

Уподобив «особые отношения» Вашингтона с Иерусалимом отношениям с Лондоном — сравнение, которое ни один президент США не делал прежде, Дж. Ф. Кеннеди ясно дал понять, что в случае военного вторжения в Израиль извне Соединенные Штаты поддержат еврейское государство. Начиная с этого времени, то есть с самого конца 1962 года, постепенно, можно сказать — медленно, но последовательно, выстраивались рамки военно-политического сближения США и Государства Израиль. При этом в значительной мере подобное более внимательное отношение американского руководства к Израилю было вызвано тем, что в США осознали: ставядерной державой, Израилю уже будет невозможно диктовать условия. В результате американская администрация взяла курс на то, чтобы предотвратить появление у Израиля ядерного оружия, будучи готовой ради этого на существенную интенсификацию двустороннего военнополитического сотрудничества. Однако Д. Бен-Гурион и сменивший его в 1968 году на постах главы правительства и министра обороны Леви Эшколь не собирались отказываться от стремления обрести ядерное оружие, продолжая вести с американцами двойную игру. В период правления Дж. Ф. Кеннеди руководители Израиля так и не признали, что обретение ядерного оружия — их стратегическая цель, над которой ведется самая активная работа.

Ситуация на Ближнем Востоке в целом в 1962–1963 годах была весьма и весьма нестабильной. 21 июля 1962 года в Египте были произведены испытания двух новых типов ракет, названные Г.А. Насером «Аль-Зафаф» [ «Победитель»] и «Аль-Кахир» [ «Завоеватель»], дальность полета которых позволяла им поразить любую цель на территории Израиля. В Ираке 8 февраля 1963 года произошел военный переворот, в результате которого был свергнут режим генерала Абдель-Керима Касема, и к власти пришли генерал Ахмед Хасан аль-Бакра (1914–1982), занявший пост премьер-министра, и полковник Абдель-Салам Ареф (1921–1966), ставший президентом. А.К. Касем ни с какой стороны не был прозападным политиком, но новые лидеры, убившие отстраненного президента прямо в прямом эфире в телестудии, пугали еще больше. 8 марта 1963 года военный переворот произошел и в Сирии; страну возглавили Амин аль-Хафез (1921–2009) и Салах ад-Дин Битар (1912–1980), начавшие радикальные социалистические реформы. Крайне нестабильной была ситуация и в Иордании, где режим короля Хусейна вновь висел на волоске.

Все это усиливало и без того обоснованный страх израильтян быть со всех сторон окруженными радикальными арабскими режимами. Израильские руководители стремились добиться более конкретных американских гарантий безопасности, и хотя администрации США становились все более очевидными мотивы, предопределявшие желание Израиля обрести свой ядерный потенциал, она стремилась всеми возможными способами не допустить этого.

6 марта 1963 года эксперт ЦРУ Шерман Кент (Sherman Kent) в меморандуме, попавшем на стол президента Дж. Ф. Кеннеди, указал на то, что нарастающая нестабильность ситуации на Ближнем Востоке может привести к тому, что Израиль, вопреки данным его руководителями обещаниям, начнет разрабатывать собственное атомное оружие. Аналитик ЦРУ высказывал мнение о том, что подобное развитие событий нанесет «значительный вред положению США и Запада в арабском мире». Отмечая растущую зависимость США от нефтедобывающих стран Ближнего Востока, Ш. Кент предостерегал о том, что «арабское возмущение, направленное против США и Запада, может привести к конфискации важных объектов, находящихся в иностранной собственности в этом регионе, или даже к их разрушению из-за акций вандализма на местах»[295].

Глубоко обеспокоенный возможными результатами развития израильской ядерной программы, Дж. Ф. Кеннеди создал 26 марта межведомственную рабочую группу с целью разработать предложения по предотвращению распространения ядерного оружия на Ближнем Востоке. Ожидая ее доклада, Дж. Ф. Кеннеди конфиденциально предупредил Г.А. Насера о «рисках и возможных потерях в новом витке гонки вооружений на Ближнем Востоке», одновременно с этим заверив Израиль в том, что США остаются преданными идее обеспечения безопасности еврейского государства. Хотя в октябре 1962 года американские специалисты второй раз посетили Димону, израильская ядерная программа очень беспокоила Дж. Ф. Кеннеди.

В начале 1968 года президент Дж. Ф. Кеннеди направил несколько жестких писем Давиду Бен-Гуриону, поручив послу США в Тель-Авиве держать израильское правительство под постоянным давлением по этому вопросу. Он требовал от израильского правительства согласия на то, чтобы американские представители дважды в год посещали Димону, направляя едва завуалированные угрозы и намекая, что отношения между двумя странами могут сильно испортиться, если Израиль не уступит его требованиям. Такое давление продолжалось и после ухода в отставку Д. Бен-Гуриона в июне 1963 года в результате внутреннего кризиса, не имевшего отношения к ядерной проблеме или отношениям с США. Теперь резкие послания Кеннеди были адресованы уже преемнику Д. Бен-Гуриона — Леви Эшколю. Кеннеди приказал чиновникам Белого дома и Государственного департамента разработать меры по предупреждению возможного создания ядерного оружия Израилем, а также Египтом, хотя у этой страны не было возможностей для его производства.

В самом начале апреля 1963 года для обсуждения нового запроса Израиля о поставках современного оружия в Вашингтон прибыл Шимон Перес. 2 апреля Ш. Перес встретился с Мейером Фельдманом, после чего, несмотря на его тогдашний статус заместителя министра обороны, был принят лично президентом. И вновь для того чтобы не навлечь гнев со стороны арабских стран, Белый дом проинформировал прессу, что президент Дж. Ф. Кеннеди якобы случайно «столкнулся» с Ш. Пересом в одном из коридоров Белого дома и лишь из соображений формальной вежливости пригласил его на краткую беседу.

Хотя переговоры, которые вел Ш. Перес с американскими официальными лицами, не касались ядерной программы, Дж. Ф. Кеннеди более всего интересовала именно она, и он в лоб спросил: «Вы знаете, что мы с большим вниманием и озабоченностью следим за любыми признаками развития ядерного потенциала в этом регионе. Это создало бы очень опасную ситуацию. Поэтому мы так серьезно нацелены на поддержание постоянного контакта, следя за вашими ядерными усилиями. Что вы можете сказать мне по этому поводу?» Ш. Перес продолжал отрицать очевидное, ответив: «Я могу ясно заявить, что мы определенно не будем первыми, кто привнесет в этот регион атомное оружие; наоборот, мы заинтересованы в уменьшении гонки вооружений и даже в ее полном прекращении»[296]. Согласно американской записке об этой встрече, «М. Фельдман сказал [президенту], что Перес дал недвусмысленные заверения, касающиеся того, что Израиль не предпримет в этой сфере [в области создания атомного оружия] ничего, пока не обнаружит, что другие страны региона не вовлечены в этот процесс»[297]. Ш. Перес говорил неправду, и знал об этом: Израиль развивал свою атомную программу в разных направлениях, причем в то время как французы считали, что полностью контролируют этот процесс в связи с тем, что Израиль ультимативно зависит от них, на самом деле государств, готовых продать уран в промышленных количествах было не так мало, и об этих переговорах израильские официальные лица своих французских коллег не информировали.

Дж. Ф. Кеннеди хотел добиться от Израиля отказа от создания оружия, которое, по мнению Д. Бен-Гуриона, только и могло надежно гарантировать обеспечение безопасности еврейского государства в долгосрочной перспективе. Ш. Перес же, в свою очередь, хотел добиться от США гарантий безопасности и поддержки, прежде всего на то время, которое было нужно Израилю до создания собственного ядерного оружия; по завершению этого этапа Израиль мог бы в значительно большей мере, чем когда-либо прежде, самостоятельно гарантировать свое выживание. Дж. Ф. Кеннеди сразу же напомнил о гарантиях, которые он дал Голде Меир в декабре предыдущего года, но при этом указал, что не сможет сделать публичную декларацию о поддержке Израиля, ибо, по его словам, это могло спровоцировать Советский Союз к выступлению с аналогичным заверением в поддержке в адрес их арабских союзников, что лишь привело бы к эскалации напряженности на Ближнем Востоке. Однако наибольшее беспокойство Дж. Ф. Кеннеди испытывал в связи с возможной реакцией Израиля, в случае если в результате внутреннего переворота или интервенции извне падет режим короля Хусейна. На это Ш. Перес достаточно недвусмысленно ответил: «Израиль уже дал явно понять, что в этой ситуации мы не останется безучастными». По воспоминаниям Ш. Переса, Дж. Ф. Кеннеди, очень обеспокоенный будущим Иордании, ответил, что не думал, что когда-либо будет молиться за жизнь королей[298].

Однако одних молитв Дж. Ф. Кеннеди королю Хусейну уже было явно недостаточно. 17 апреля 1968 года Гамаль Абдель Насер, глава Национального совета революционного командования (фактически — президент) Сирии генерал Луай аль-Атасси (1926–2003) и премьер-министр Ирака генерал Ахмед Хасан аль-Бакр подписали в Каире Манифест единства, согласно которому три страны должны были объединиться в единое государство со столицей в Каире; одной из целей, перечисленных в Манифесте, была борьба «за освобождение Палестины». На следующий день толпы палестинцев вышли на улицы Аммана, требуя, чтобы король Хусейн присоединился к борьбе Г.А. Насера против Израиля или сложил с себя властные полномочия. По мере обострения внутриполитического кризиса в Иордании администрация Кеннеди убеждала Израиль сохранять максимальную сдержанность, не вмешиваясь в иорданские события[299]. Однако Д. Бен-Гурион настаивал на том, что «нарастающая сложность ситуации на Ближнем Востоке становится ни с чем не сравнимой по своей серьезности», намекнув на то, что Израиль будет готов оккупировать Западный берег Иордана, если США «не предпримут значительных усилий для того, чтобы гарантировать территориальную целостность всех ближневосточных государств»[300]. На срочной встрече в Государственном департаменте, которую он по распоряжению Д. Бен-Гуриона запросил в воскресный день, посол Израиля в США Авраам Харман указал, что Израиль не сможет смириться, если на Западном берегу Иордана будут расквартированы войска египетско-сирийско-иракской коалиции или же дружественного им режима, который придет на смену королю Хусейну, если такое случится; от имени своего правительства посол выдвинул требование полной демилитаризации Западного берега в случае смены режима в Иордании[301].

Как раз накануне, в субботу 27 апреля, Дж. Ф. Кеннеди созвал совещание со своими советниками, чтобы обсудить возможные варианты развития событий. Присутствующие были убеждены в том, что открытое публичное обещание защищать Израиль разрушило бы отношения США с Г.А. Насером и побудило бы арабских радикалов обратить свои взоры в сторону Кремля, но, с другой стороны, в отсутствие подобного обещания Д. Бен-Гурион был готов захватить Западный берег, что неизбежно спровоцировало бы масштабное арабско-израильское столкновение. Военная поддержка оказавшегося в трудном положении короля Хусейна выглядела как наиболее приемлемый вариант. В соответствии с этим решением Дж. Ф. Кеннеди направил в восточную часть Средиземного моря корабли Шестого флота США с несколькими сотнями бойцов на борту, «готовых немедленно вторгнуться в Иорданию». Однако силы, верные 27-летнему на тот момент королю, смогли подавить бунт и без помощи американских морских пехотинцев. При этом именно тогда, в 1963 году, начались прямые тайные (формально две страны находились в состоянии войны) контакты короля Хусейна с представителями высшего политического руководства Израиля[302] — контакты, которые уже не прерывались до кончины монарха в 1999 году.

Несмотря на то что в Иордании было восстановлено относительное спокойствие, недавний кризис заставил Израиль и его друзей в Вашингтоне еще активнее требовать ясных гарантий безопасности от Соединенных Штатов. В начале мая Дж. Ф. Кеннеди лично заверил Бен-Гуриона в том, что США никогда не допустят уничтожения Израиля, а М. Фельдман обещал представителям Американо-Израильского комитета по общественным связям (American Israel Public Affairs Committee, AIPAC), что Вашингтон немедленно окажет помощь Иерусалиму в случае «неспровоцированного нападения на его территорию».

Однако сторонники Израиля в Вашингтоне не считали, что этого достаточно. 6 мая в Белом доме узнали о том, что сенаторы Джейкоб Джавите и Хьюберт Хамфри собираются выступить с предложением заключения «коллективных оборонительных соглашений с Израилем». Дж. Ф. Кеннеди, как и его предшественники на посту президента, не был заинтересован в заключении соглашения подобного рода, не желая брать фиксированные обязательства в отношении обеспечения безопасности Израиля даже перед лицом недвусмысленной объединенной арабской угрозы. Президент был готов лишь заявить о том, что «мы поддерживаем безопасность как Израиля, так и его соседей»[303].

Спустя неделю политический советник израильского посольства в США Мордехай Газит (позднее он был послом во Франции, а в 1973–1975 годах возглавлял Администрацию главы правительства) прибыл в Белый дом, где его ждал тогдашний руководитель сектора по проблемам Ближнего Востока Совета национальной безопасности Роберт У. Комер (Robert William Komer, 1922–2000); много лет спустя он был заместителем министра обороны в администрации Дж. Картера. Израильский дипломат сообщил, что вскоре президент получит послание от Д. Бен-Гуриона о «стремлении Израиля к заключению формального соглашения об обороне и военной помощи»[304]. Однако, как и большинство американских экспертов, Р.У. Комер считал, что израильские руководители преувеличивали серьезность арабской угрозы, полагая, что военное превосходство Израиля над арабскими государствами неоспоримо. В то время, когда израильские руководители стремились добиться двустороннего военно-политического соглашения с США, их американские партнеры ставили себе совершенно иную цель: добиться свертывания израильской ядерной программы. Президент Дж. Ф. Кеннеди считал, что обозначенный им в переговорах с израильскими руководителями «особый характер» двусторонних отношений — достаточная плата за отказ Израиля от планов по разработке ядерного оружия, которые очень его беспокоили[305].

В ходе их встречи Р.У. Комер спросил у М. Газита, могут ли недавние заявления Д. Бен-Гуриона, М. Даяна и других руководителей Израиля о необходимости усилить обороноспособность страны быть частью кампании, нацеленной на то, чтобы обосновать разработку ядерного оружия. «Больше всего мы не хотели, чтобы Израиль развивал ядерную программу, — вспоминал Р.У. Комер годы спустя, — поскольку Египет мог ответить на это тем, что стал бы еще больше опираться на Советский Союз в целях обеспечения своей безопасности»[306]. Выступая на закрытых слушаниях в Сенате 5 июня 1968 года, госсекретарь Д. Раск прямо заявил: «Мы не можем себе представить ничего более ужасного, чем ядерное оружие в руках израильтян… Я не могу представить себе ничего, что могло бы с больше силой побудить арабские страны переметнуться на сторону Советского Союза»[307].

Американские руководители выработали следующий политический курс: полномочные представители США должны успокоить тревоги руководителей Израиля по поводу безопасности еврейского государства, при этом демонстрируя свое неизменное равное отношение ко всем странам региона. Для достижения этих целей было решено направить на Ближний Восток председателя Совета по международным делам и главу Фонда Форда Джона Дж. Мак-Клоя (John J. McCloy, 1895–1989) в качестве специального эмиссара. В Каире он должен был предупредить Г.А. Насера о том, что, только пообещав не приобретать новые советские ракеты, Египет мог предотвратить осуществление израильских планов по развитию ядерного оружия. Затем Дж. Мак-Клой должен был проинформировать Д. Бен-Гуриона о том, что США согласны рассмотреть возможность дать Израилю гарантии безопасности, если Иерусалим пообещает не производить никакого перемещения войск вне Израиля (в том числе на Западный берег) и не разрабатывать ядерное оружие. Если бы все пошло по плану, то к середине лета 1963 года Белый дом смог бы приблизиться к достижению соглашения между Египтом и Израилем об ограничении вооружений и гарантиях безопасности. В Белом доме и в Госдепартаменте считали, что миссия Дж. Мак-Клоя будет лучшим способом избежать выбора между ядерным Израилем и союзом Египта с Кремлем.

Однако когда Дж. Мак-Клой и сопровождавший его специалист Госдепартамента по вопросам Ближнего Востока (позднее он был послом в Саудовской Аравии, Бангладеш и Египте) Герман Ф. Эйлтс (Hermann Frederick Eilts, 1922–2006) в конце июня 1963 года прибыли в Каир, Г.А. Насер проявил себя куда менее благосклонно, чем надеялись в администрации Кеннеди. (Сам Дж. Ф. Кеннеди 26 июня 1963 года прилетел в Западный Берлин, кризис вокруг которого в то время, очевидно, волновал его много больше.) Президент Египта отказался от заключения предложенного ему оборонного соглашения с США, объяснив свою позицию тем, что это поставит под удар суверенитет Египта; он также объявил о невозможности инспекционных поездок американских военных экспертов на египетские военные объекты. Несмотря на то что глава Египта разделял беспокойство американцев по поводу новой гонки вооружений на Ближнем Востоке, Г.А. Насер настаивал на том, что в свете решения Дж. Ф. Кеннеди продать зенитно-ракетные комплексы «хоук» Израилю Египет должен обзавестись аналогичными собственными ракетами. Не сумев убедить Г.А. Насера в том, что это приведет лишь к новому витку напряженности, Дж. Мак-Клой и Г.Ф. Эйлтс в начале июля вернулись в Вашингтон с пустыми руками, даже не посетив Израиль[308]. 11 июля с Г.А. Насером встретился посол США в Египте Джон Бадо (John Badeau, 1903–1995), однако и эта беседа не привела к какому-либо прогрессу.

Отклонение Г.А. Насером предложений американских эмиссаров побудило Дж. Ф. Кеннеди пересмотреть традиционную американскую политику равноудаленного нейтралитета по отношению к государствам, вовлеченным в арабо-израильское противостояние. При наличии семидесяти тысяч египетских солдат в Йемене, где находился и главнокомандующий египетской армии фельдмаршал А.Х. Амер (1919–1967), в условиях использования этими войсками химического оружия (отравляющих газов), что было установлено американскими экспертами в конце июня 1963 года, и при стремлении Г.А. Насера к дальнейшему усовершенствованию находящихся на вооружении египетской армии баллистических ракет, основой ближневосточного курса Дж. Ф. Кеннеди постепенно становился диалог с Израилем о предоставлении гарантий безопасности в обмен на обещание отказаться от разработки ядерного оружия. Хотя эксперты ЦРУ предупреждали, что Израиль сможет создать собственную атомную бомбу уже к 1965, самое позднее — 1966 году[309] (эти оценки были исключительно верными), Леви Эшколь, пришедший в середине июня на смену Давиду Бен-Гуриону, сделал заявление о том, будто Израиль не разрабатывает в Димоне ядерную бомбу. Дж. Ф. Кеннеди не мог быть уверен, что израильские руководители не обманывают его, но хотя бы на декларативном уровне готовность Л. Эшколя и Г. Меир к сотрудничеству разительно контрастировали с непреклонностью Г.А. Насера. При этом в подробном письме, направленном президентом 2 октября 1963 года через посольство США в Израиле для передачи непосредственно Л. Эшколю, Дж. Ф. Кеннеди, указав, что «никто в арабском мире не сомневается, как мы отреагируем в случае неспровоцированной агрессии с их стороны», отказал в просьбе о заключении двустороннего военно-политического соглашения, мотивировав это тем, что такой договор станет существенным раздражающим фактором для арабского мира и тем самым нанесет, по его мнению, вред и интересам безопасности Израиля, и усилиям по снижению региональной напряженности[310]. В книге М. Газита утверждается, что 7 октября 1963 года Дж. Ф. Кеннеди направил Л. Эшколю еще одно письмо, однако таковое до сих пор не опубликовано. По данным М. Газита, президент Дж. Ф. Кеннеди обещал, что «Соединенные Штаты окажут Израилю военную помощь в случае агрессии», при условии, что Израиль воздержится от разработки ядерного оружия[311]. М. Газит утверждает, что Дж. Ф. Кеннеди пришел к выводу, что Израиль будет хорошим стратегическим подспорьем США в борьбе против арабских радикалов, поддерживаемых Советским Союзом, в то время как, будучи предоставлен сам себе, Израиль может интенсифицировать создание собственного ядерного оружия.

Всю вторую половину октября президент был целиком поглощен Карибским кризисом, ему явно было не до Израиля и не до Египта. К тому моменту, когда Дж. Ф. Кеннеди уехал в Даллас спустя шесть недель (там он и был убит 22 ноября 1963 года), египетская экспансия на Аравийском полуострове, с одной стороны, и осваивание Израилем ядерных технологий — с другой, загнали президента США в угол. Дж. Кеннеди отправлял Л. Эшколю послание за посланием — 5 июля, 27 августа и 3 октября 1963 года, — требуя, чтобы Израиль прекратил все работы, которые вел в направлении создания ядерного оружия, допустив американских экспертов в Димону на новую инспекционную поездку[312]. Президент США раз за разом повторял, что США готовы гарантировать безопасность Израиля, в случае если он подвергнется нападению извне, указывая, что у американских войск есть все возможности для реального осуществления гарантий подобного рода; президент настаивал на том, что его гарантии безопасности достаточны для Израиля, которому незачем развивать свой ядер-ный потенциал. Успехи израильских ученых, дипломатов и разведчиков в направлении обретения еврейским государством ядерного оружия изменили ситуацию: Израиль двигался в направлении получения «козырной карты» в отношениях с арабским миром, и, чтобы не дать этому случиться, американцы были готовы, пусть медленно, осторожно и непублично, признать Израиль своим стратегическим союзником.

Глава 9 Л. Джонсон, Л. Эшколь и сложности выстраивания двусторонних квазипартнерских отношений в 1963–1966 гг.

Первая встреча высших офицеров США и Израиля в направлении выработки параметров двустороннего военного сотрудничества состоялась 13–14 ноября 1963 года; с израильской стороны в ней участвовали тогдашний заместитель начальника Генерального штаба Ицхак Рабин (1922–1995) и помощник главы военной разведки Аарон Ярив (1920–1994). Планировалось, что в 1964 году И. Рабин возглавит Генштаб, а А. Ярив — военную разведку (так и случилось), поэтому выбор участников переговоров военных экспертов был логичным и оправданным. Дж. Кеннеди дал согласие на контакты такого рода, надеясь, что этим ему удастся убедить израильских руководителей в серьезности предлагаемых им гарантий безопасности, что должно было побудить их отказаться от развития собственного ядерного потенциала. На эту встречу стороны прибыли с разными целями: американские представители были готовы обсуждать данные, касавшиеся ракетного потенциала, собранные ЦРУ в Египте, тогда как израильские представители интерпретировали эти данные как достаточный повод для выдвижения запроса о поставках в Израиль современных танков и ракет «земля — земля». Главное в этих переговорах было, однако, не то, до чего их участники договорились, а то, что впервые начался стратегический диалог между Израилем и США, пусть даже американская администрация и пошла на него исключительно в качестве компенсаторного «пряника», прилагавшегося к требованию, чтобы Израиль прекратил свой атомный проект. Однако через неделю произошло событие, которого не ожидал никто и которое могло оказать какое угодно влияние, в том числе, и на американо-израильские отношения.

22 ноября 1963 года Джон Ф. Кеннеди был убит, и это убийство, без преувеличения, потрясло мир. На похороны от Израиля приехали президент Залман Шазар и Голда Меир, тогда — министр иностранных дел; ситуация была достаточно пикантной, если вспомнить, что в прошлом на протяжении многих лет 3. Шазара и Г. Меир связывали исключительно близкие отношения. Однако в США израильским руководителям едва ли было до романтических воспоминаний: стратегическое сотрудничество между двумя странами могло закончиться, едва начавшись. Во время приема после похорон, состоявшегося 25 ноября 1963 года, пришедший к власти новый президент Линдон Б. Джонсон заверил Голду Меир: «Соединенные Штаты продолжат поддерживать теплые отношения с Израилем. Израиль может рассчитывать на это». Сама она вспоминала: «На похоронах Кеннеди — точнее, вечером того дня, на обеде, который давал новый президент, — я увидела Линдона Джонсона. Я видела его раньше, на Генеральной Ассамблее ООН 1956–1957 года, когда он был лидером демократического большинства в Сенате; он энергично выступил против санкций, которыми президент Эйзенхауэр пригрозил Израилю, так что я уже знала, как он к нам относится. Но в этот вечер, когда я подошла к нему, он на минуту обнял меня и сказал: “Знаю, что вы потеряли друга, но, надеюсь, вы понимаете, что я тоже ваш друг!” — что он впоследствии и доказал»[313]. Голда Меир диктовала свою книгу во второй половине 1970-х, когда Израиль уже в значительной мере находился в зависимости от США, и, как представляется, это существенно повлияло на высказываемые ею мнения; в середине 1960-х ситуация была существенно более сложной, и о «дружбе» в двусторонних отношениях говорить едва ли приходилось.

В Израиле принято считать, что симпатии Л. Джонсона к еврейскому государству начали проявляться в те времена, когда он был главой большинства в Сенате в эпоху Д. Эйзенхауэра. Он выступал против позиции Д. Эйзенхауэра, угрожавшего Д. Бен-Гуриону международными санкциями по линии ООН в связи с отказом вывести израильские войска из сектора Газа в 1957 году, а спустя два года выступал за предоставление еврейскому государству специальной военной помощи. Став президентом, Линдон Джонсон выдвинул на отдельные важные посты людей, случайно или нет, не разделявших традиционные проарабские взгляды, которые были присущи специалистам по Ближнему Востоку из Государственного департамента. Во время президентской гонки в 1964 году Линдон Б. Джонсон выбрал своим кандидатом в вице-президенты Хьюберта X. Хамфри (Hubert Horatio Humphrey, 1911–1978), давнего сторонника близких связей между США и Израилем. Спустя год президент назначил бывшего министра труда и занятости и члена Верховного суда Артура Дж. Голдберга (Arthur Joseph Goldberg, 1908–1990), убежденного сторонника Израиля, новым постпредом США в ООН. В 1966 году открыто произраильски ориентированные братья Ростоу были назначены на важные посты в сфере международных отношений: Юджин Ростоу (Eugene V. Rostow, 1913–2002) стал заместителем госсекретаря по политическим вопросам, а его младший брат Уолт У. Ростоу (Walt Whitman Rostow, 1916–2003) был назначен советником президента по национальной безопасности. Джон П. Рош (John Р. Roche, 1923–1994) из Брандейского университета занял в 1967 году должность спичрайтера президента. Четверо последних были евреями, и, ни в коем случае не ставя под сомнение их американский гражданский патриотизм, в ближневосточном конфликте их симпатии явно были на стороне Израиля.

В целом же Линдон Джонсон оказался более произраильски настроенным президентом, чем был Джон Кеннеди, не говоря уже о Дуайте Эйзенхауэре. На протяжении пяти лет своего правления (он оставался президентом до 20 января 1969 года) Линдон Джонсон санкционировал поставку Израилю современных танков и самолетов, вначале продолжая курс Джона Кеннеди «гарантии безопасности в обмен на отказ от ядерного оружия», а позднее фактически приняв создание Израилем такого оружия как нечто неизбежное.

Вместе с тем и в период его правления американо-израильские отношения были совсем, совсем не безоблачными. Так, в 1964 году Линдон Джонсон отказался расширить военную помощь Израилю. После того как по инициативе Г.А. Насера с 13 по 17 января 1964 года в Каире прошла встреча руководителей арабских государств, на которой фактически было принято решение о создании Организации освобождения Палестины (оформлено это было на специально созданном при активном содействии египтян первом заседании Палестинского национального совета, прошедшем 2 июня 1964 года), руководители Израиля обратились к администрации США с просьбой о срочных дополнительных поставках вооружения, в том числе двухсот танков М-48. Госсекретарь Дин Раск весьма критически отнесся к этой просьбе, высказав опасение, что продажа Израилю «сверхсовременных американских танков и другого оружия нападения» неминуемо спровоцирует региональную гонку вооружений[314]. Хотя два человека, оставшиеся в администрации со времен Дж. Кеннеди, пытались, каждый используя собственные аргументы, убедить Л. Джонсона санкционировать эти поставки — Мейер Фельдман напоминал о моральном обязательстве США перед Израилем, а Роберт Комер указывал на необходимость заручиться поддержкой избирателей-евреев перед президентскими выборами в ноябре 1964 года[315] — к маю 1964 года президент пришел к мнению, что интересы Израиля лучше удовлетворять чужими руками, предложив Западной Германии поставить в Израиль запрошенные его руководителями танки. Как и два его предшественника, Л. Джонсон осознавал, что прямая поддержка Израиля нанесет существенный урон отношениям США с арабским миром. При этом он также разделял опасения Д. Эйзенхауэра и Дж. Кеннеди по поводу того, что без такой поддержки арабские страны, прикрываясь заботой о палестинских арабах, не реализовавших свое право на государственность, при поддержке Советского Союза могут развязать «национально-освободительную войну». Американцы стремились по мере сил контролировать уровень эскалации конфликта, не позволяя при этом ни одной из сторон (ни Израилю, ни насеровскому Египту) получить решающее преимущество над другой.

Триумфальный визит Н.С. Хрущева в Египет в мае 1964 года, приуроченный к открытию первой очереди Асуанской плотины, построенной советскими специалистами и ставшей символом сотрудничества между двумя странами, вызвал в Израиле крайне болезненную реакцию. Голда Меир срочно вызвала к себе посла СССР в Израиле Михаила Бодрова (1903–1988), который докладывал в Москву о том, что министр высказала «озабоченность израильского правительства в связи с отдельными заявлениями Хрущева против Израиля. Например, Хрущев заявил, что советское правительство поддерживает требования Египта о том, чтобы Израиль выполнил все решения ООН. Но ведь и Египет не выполняет решения ООН о свободном проходе израильских судов и другие. Израилю не понятно, почему Хрущев поддерживает требование Египта в отношении выполнения решений ООН, а аналогичные требования Израиля не поддерживает». Голда Меир выразила уверенность в том, что «Хрущеву известно, что Насер неоднократно заявлял о том, что он предполагает уничтожить Израиль. Последнее такое заявление Насер сделал перед приездом Хрущева в Египет корреспонденту западногерманской газеты». «Поэтому, — указала Голда Меир, — заявление Хрущева о том, что Советский Союз будет снабжать Египет оружием, вызывает искреннюю озабоченность у Израиля»[316]. Однако все это не побуждало американскую администрацию поддержать Израиль в том же объеме, в каком Советский Союз поддерживал Египет, да и визита в Израиль, аналогичного поездке Никиты Хрущева в Каир, Линдон Джонсон не совершил ни тогда, ни когда-либо позднее. Хотя, по сообщению посла США в Египте, Г.А. Насер пообещал возглавившему ООП Ахмеду Шукейри (Ahmad Shuqairi, 1908–1980) многомиллионную субсидию за проведение «учений палестинской армии на Синае и в секторе Газа»[317], в августе 1964 года Госдепартамент лишь высказывал опасения, что поддержка насеровским Египтом Организации освобождения Палестины может «спровоцировать превентивную реакцию Израиля»[318]— американские власти возможная израильская реакция на создание ООП заботила едва ли не больше, чем само появление ООП, на десятилетия ставшей одним из самых деструктивных факторов мировой политики.

С самого начала работы своей администрации Л. Джонсон, как и Дж. Кеннеди, сделал одним из своих приоритетов предотвращение распространения ядерного оружия на Ближнем Востоке. Инспекционный визит американских экспертов в Димону состоялся уже 18 января 1964 года и продолжался одиннадцать часов. Эксперты пришли к выводу, что объект в Димоне «в настоящее время не позволяет производить ядерное оружие»; вместе с тем они отметили, что Израиль стремится создать условия, которые позволят ему обрести ограниченное количество ядерного оружия, если и когда руководство страны примет решение об этом[319]. 20 февраля 1964 года Линдон Джонсон направил телеграмму по данному вопросу Леви Эш-колю, потребовав обещания, что Израиль не станет способствовать распространению оружия на Ближнем Востоке путем создания или приобретения ядерного оружия и ракет для его доставки. При этом президент США заверял главу правительства Израиля в том, что подтверждает как американские гарантии безопасности еврейского государства, так и свое согласие на приобретение им конвенционального оружия у стран Западной Европы. Л. Джонсон обратился к Л. Эшко-лю с просьбой, чтобы декларация Израиля о том, что он не создает ядерное оружие в Димоне или где бы то ни было еще, была доведена до сведения Г.А. Насера. 3 марта 1964 года премьер-министр Израиля отклонил эту просьбу американского президента. 19 марта президент отправил Л. Эшколю еще одно послание, в котором, выразив разочарование полученным ответом, аргументированно повторил свою просьбу[320]. В апреле 1964 года Уолт Ростоу отправил президенту тревожный прогноз Госдепартамента, в котором высказывались опасения, что «если Египет считает, что Израиль уже приобрел или собирается приобрести ядерное оружие, то он может попытаться прийти к соглашению с СССР, подобному тому, которое было заключено между СССР и Кубой»[321]. Однако, несмотря на давление, Л. Эшколь, которого недостаточно знакомые с ним люди нередко ругали за якобы отсутствие должной политической воли, остался непреклонен, повторив свой отказ в послании, отправленном им Л. Джонсону 15 апреля 1964 года[322]. Обращает на себя внимание подмена понятий в этой переписке: речь шла не столько о сути происходящего в Димоне (производит там Израиль или нет ядерное оружие), а исключительно о форме подачи «успокаивающей» информации об этом президенту Египта. Неизвестно, насколько Л. Джонсон в то время верил, будто Израиль не работает над созданием своего ядерного оружия, однако в обоих письмах Л. Эшколю президент поднимает не вопрос о том, что на самом деле происходит в Димоне, сколько лишь о том, как, не отрицая сам очевидный факт существования объекта в Димоне, передать египетскому руководству информацию, которая, с его точки зрения, могла бы способствовать снижению уровня остроты конфликта. Как представляется, американцы пытались связать руки израильских руководителей обязательствами в отношении Египта, от чего Л. Эшколь благоразумно стремился увернуться.

Л. Эшколь стал первым израильским премьер-министром, получившим приглашение посетить США с официальным визитом, и это само по себе не оставляет камня на камне от разглагольствований об «особом характере» американо-израильских отношений: страну, с которой поддерживаются «особые отношения», за пятнадцать-то лет ее государственности хотя бы один из президентов США мог посетить, да и руководителей самой этой страны можно представить себе частыми гостями на Капитолийском холме. В действительности не было ничего похожего. И даже в этих обстоятельствах буквально накануне прибытия Л. Эшколя в США (он прилетел 31 мая 1964 года) Р. Комер обращал внимание Л. Джонсона на то, что отношения США с Израилем будут казаться слишком дружественными, что нанесет урон связям США с арабским миром. «Мы просим от израильтян не давить на нас, чтобы мы вели тотально произраильскую политику», — писал Р. Комер президенту, указывая все те же причины этого: во-первых, сбалансированная политика стратегически необходима США для того, чтобы исключить вмешательство Советского Союза в дела Ближнего Востока, а во-вторых, в связи с экономической зависимостью от ближневосточной нефти[323]. Констатация условий, якобы «сдерживавших Советский Союз вне Ближнего Востока» (“a balanced policy is essential strategically to keep the Soviets out of the ME”) спустя менее чем месяц после крайне резонансного визита солидарности главы СССР Н.С. Хрущева в Египет, представляется полностью оторванной от реальности, но ведущий специалист по региону в Совете национальной безопасности писал президенту Л. Джонсону именно это, убеждая его занять жесткую позицию на переговорах с израильским премьером.

Однако другие советники оказывали на Л. Джонсона влияние противоположного рода, причем мотивирующим для них фактором было вмешательство во внутриполитическую жизнь Израиля! Аверелл Гарриман (William Averell Harriman, 1891–1986), должность которого — заместитель государственного секретаря — отнюдь не отражала его статус (в год победы во Второй мировой войне он был послом США в Москве, затем — министром торговли в администрации Г. Трумэна, а во второй половине 1950-х — губернатором штата Нью-Йорк) и положение конфидента президента, считал, что Л. Джонсону нужно всячески поддерживать «умеренного» Л. Эшколя, чтобы укрепить его позиции и не дать Д. Бен-Гуриону, которого в Вашингтоне считали «ястребом», вернуться к власти. Встречаясь с Ш. Пересом, остававшимся и при Л. Эшколе заместителем министра обороны Израиля, хотя и растерявшим значительную часть своего политического влияния[324], А. Гарриман недвусмысленно дал понять, что для политических элит обеих стран выгодно сохранение сложившихся в них властных конфигураций. А. Гарриман отчетливо высказался в поддержку Л. Эшколя и против возвращения Д. Бен-Гуриона[325], в то время очень атаковавшего того, кого он фактически сам выбрал в свои преемники. Не забудем, что за десять лет до этого, когда он ушел с поста премьер-министра первый раз, Д. Бен-Гурион точно так же вел себя по отношению к М. Шарету, которого в итоге сместил — и вернулся; опасения, что он проделает то же самое по отношению к Л. Эшколю совсем не были поэтому беспочвенными. Принимая Леви Эшколя в Вашингтоне, Линдон Джонсон не столько поддерживал еврейское государство, сколько его конкретного руководителя, которого он считал более уступчивым.

По своим каналам советники Л. Джонсона знали, что, будучи министром финансов, Л. Эшколь считал проект создания Израилем своего ядерного реактора крайне дорогой авантюрой, которую он неоднократно критиковал. Именно поэтому они рассчитывали, что на посту премьера Л. Эшколь свернет эту, столь беспокоившую американскую администрацию, деятельность, поддерживая Л. Эшколя в противоборстве с уставшим от отдыха и рвавшимся обратно к власти 78-летним Д. Бен-Гурионом. Однако в конечном итоге эти расчеты американцев не оправдались: став главой правительства и министром обороны, Леви Эшколь радикально изменил свое отношение к проекту в Димоне, думая не о том, во что он обходится бюджету, а о том, насколько он важен для обеспечения безопасности Израиля. Л. Джонсон дважды встречался с Л. Эшко-лем, 1 и 2 июня 1964 года, и оба раза подчеркивал то, что повторял и Дж. Кеннеди: во-первых, что администрация США настойчиво (президент использовал слово violently) выступает против распространения ядерного оружия и требует от Израиля воздержаться от его разработки, и, во-вторых, что США гарантируют Израилю, что защитят его в случае агрессии, вследствие чего Израиль не нуждается в разработке такого оружия. Леви Эшколь, однако, остался непреклонен: прочитав президенту небольшую лекцию по истории еврейского народа, он отметил, что этот народ не может поставить все свое будущее в зависимость от доброй воли США. В присутствии Р. Комера, А. Гарримана и Ф. Тальбота Л. Эшколь в лицо сказал президенту Л. Джонсону: «Израиль знает, что США — наш настоящий друг, мы верим в это. Нам говорят, что США берут на себя обязательства по отношению к Израилю. Но я не могу просить свой народ полагаться только на это, когда я обсуждаю это с представителями своего народа, они спрашивают меня: “Есть ли у нас достаточно танков?”»[326].

Собственно, танки М-48 Л. Эшколь у американцев и попросил: доверия к готовности США защищать Израиль в случае опасности у премьер-министра Израиля не было, и события, произошедшие через три года, подтвердили правоту его пессимистичного пророчества. Поставить же танки американцы были не готовы, посоветовав своим израильским собеседникам приобрести их в ФРГ, в чем, правда, обещали содействие. По всей видимости, Р. Комер и другие советники Л. Джонсона не знали, что военное сотрудничество между Израилем и ФРГ шло в первой половине 1960-х крайне успешно, вследствие чего американское содействие в вопросе контактов с Западной Германией едва ли было израильтянам на самом деле нужно. Вероятно, информация об этом сотрудничестве стала известной в США во второй половине 1964 года — и американцы фактически сорвали его: после публикации в октябре 1964 года в газете New York Times достаточно подробной информационной справки о поставках оружия из ФРГ в Израиль канцлер Людвиг Эрхард (Ludwig Erhard, 1897–1977) принял решение прекратить любые военные поставки на Ближний Восток; Израилю была выплачена денежная компенсация за срыв договоренностей[327]. Только после этого Линдон Джонсон санкционировал поставку в Израиль ПО танков М-48 напрямую из США. Это было важным для Израиля, ознаменовав начало постепенной переориентации внешней политики Израиля со стран Западной Европы на США.

3 ноября 1964 года Линдон Джонсон, получив более 60 % голосов избирателей, был избран президентом США на четырехлетний срок, на четырнадцать миллионов голосов обогнав Барри Голдуотера (Barry Morris Goldwater, 1909–1998) — этот разрыв был огромным, несравнимым с почти случайной победой Джона Кеннеди над Ричардом Никсоном с разницей лишь в 112 тысяч голосов (0,2 %), сделавшей Л. Джонсона вначале вице-, а потом и президентом США.

Линдон Джонсон доказал, что по праву, а не только вследствие выстрелов Ли Харви Освальда (1989–1963) занимает свой пост.

Президент Л. Джонсон очень опасался того, что пример Израиля окажется заразительным для Египта, вследствие чего в сентябре 1964 года направил Дж. Мак-Клоя в Каир с целью добиться от Г.А. Насера обещания не приобретать и не разрабатывать атомное оружие. Хотя Дж. Мак-Клой «нашел Насера менее подозрительным и более расположенным обсудить этот вопрос, чем во время безуспешных переговоров о разоружении в 1963 году», по словам госсекретаря Д. Раска, «никаких конкретных результатов визит не принес»[328]. Г.А. Насер, воодушевленный успешными испытаниями ракет с дальностью действия в 175 и в 350 миль, проведенными 21 июля 1962 года, с одной стороны, и успешно прошедшим визитом Н.С. Хрущева в Каир — с другой, стремился к обретению стратегического преимущества над Израилем. В январе 1965 года американские представители с разочарованием, но почти без удивления узнали о том, что Г.А. Насер планирует построить 150-мегаваттовый реактор возле Александрии с «возможностью производства материалов, пригодных для создания атомных боеголовок»[329]. При этом египтяне считали крайне маловероятными сколько-нибудь значительные поставки в Израиль американского оружия, о чем свидетельствует, в частности, запись беседы вице-президента Объединенной Арабской Республики Абделя Хакима Амера (1919–1967) с советским послом В.Я. Ерофеевым (1909–1986), состоявшейся 11 марта того же года[330]. Как представляется, египетские руководители не отдавали себе отчет в том, что курс Л. Джонсона в отношении Израиля отличался от курса его предшественников, и он был готов сделать шаги, которые не делали ни Г. Трумэн, ни Д. Эйзенхауэр, ни даже Дж. Кеннеди, хотя и при нем отношения США и Израиля были далеки от отношений СССР и Египта.

Нужно отметить, что в то время как Израилю администрация Соединенных Штатов поставлять танки напрямую отказывалась, используя Іерманию и Италию в качестве стран-посредников (США поставляли самые современные танки в Западную Іерманию, с тем чтобы часть более устаревших образцов были проданы Израилю, причем сами поставки танков в разобранном виде в целях конспирации осуществлялись через Италию), соседняя Иордания видела пример совершенно другого отношения к своим запросам. 19 февраля 1965 года госсекретарь Дин Раск рекомендовал президенту продать Иордании сто танков М-48 в 1965–1966 годах, согласившись на обсуждение поставок еще более современных танков М-48АЗ со 105-миллиметровыми пушками в 1967–1968 годах[331]. 25 февраля Аве-релл Гарриман прибыл в Израиль для проведения переговоров с Леви Эшколем и Голдой Меир (Роберт Комер прибыл еще раньше), которые открыто заявили ему, что, если Израиль не получит сравнимое количество танков, на Ближнем Востоке возникнет опасный дисбаланс в сфере вооружения, который может спровоцировать арабов к началу войны[332]. Израильские собеседники настаивали на двух условиях: во-первых, они требовали, чтобы король Хусейн обязался не размещать полученное оружие на Западном берегу Иордана, а во-вторых, чтобы США компенсировали поставки танков в Иорданию аналогичными шагами в отношении Израиля, тем паче что в ходе переговоров А. Гарриман подчеркнул стратегическое значение согласия президента Л. Джонсона на прямые поставки американского оружия в Израиль, хотя и просил не разглашать эту информацию.

Что касалось первого вопроса, то посол США в Иордании Роберт Г. Бэрнс (Robert Gaylord Barnes, 1914–1977) поднял его в ходе встречи с королем Хусейном 11 марта 1965 года. Отметив, что он не может гарантировать заранее, где и как будут размещены те или иные виды вооружения, король указал, что в мирное время при отсутствии эскалации напряженности он не планирует размещать танки на Западном берегу Иордана, оговорив, что это его неформальное обязательство не распространяется на военное время; король Хусейн также указал, что постарается избегать любых шагов, которые могут быть истолкованы как провоцирующие[333]. По второму же вопросу израильские руководители передали А. Гарриману список тех видов вооружения, которые они хотели бы приобрести. Этот список был воспринят в Вашингтоне весьма настороженно; особое беспокойство Пентагона вызвала просьба продать партию бомбардировщиков средней дальности В-66, поскольку это означало, что Израиль может подыскивать воздушное судно, способное перевозить ядерное оружие. Когда в середине марта Г.А. Насер пожаловался на то, что США, очевидно, готовы продать Израилю оружие, Дин Раск телеграфировал послу в Каире Лусиусу Бэттлу (Lucius Durham Battle, 1918–2008), что целью США было «поддерживать давление на Израиль, с тем чтобы предотвратить его превращение в ядерную державу»[334]. Хотя никто не мог быть уверен в результативности такого давления, посчитав, что ядерная гонка вооружений создаст еще больше проблем в этом взрывоопасном регионе, Белый дом решил дать Израилю возможность получить практически любое конвенциональное оружие в обмен на отказ от развития ядерной программы.

Давление Линдона Джонсона на Леви Эшколя в отношении развития проекта в Димоне было очень сильным. На встрече с премьер-министром Израиля, состоявшейся 4 января 1965 года (инструкции для нее были присланы Госдепартаментом еще 14 декабря 1964 года[335]), посол США требовал обеспечить американским экспертам право «эффективного всеобъемлющего» (effectively comprehensive) контроля над всеми работами, которые велись в Димоне, включая возможность изучить рабочую документацию (operating recordsf[336]. Л. Эшколь настаивал, что ни о каком американском «всеобъемлющем контроле» договоренности ни с Д. Бен-Гурионом, ни с ним самим не было, что речь может идти только о посещении «приглашенными гостями» (invited guests) — американцы отвечали, что как бы ни определялся статус экспертов, они настаивают на предоставлении им всей запрашиваемой информации и документов[337]. Л. Эшколю было крайне трудно противостоять американскому давлению, особенно учитывая, что, победив на выборах, Линдон Джонсон отверг его просьбу, переданную в конце октября 1964 года как «исключительно частное и неформальное» обращение, о том, чтобы посещение американскими представителями реактора в Димоне было отложено и состоялось только после выборов в Кнессет, запланированных на (и прошедших) 2 ноября 1965 года[338]. Леви Эшколь опасался, что, если информация об этой де-факто инспекционной поездке станет известна в Израиле даже весьма узкому кругу лиц, это будет использовано Д. Бен-Гурионом и его доверенными лицами в предвыборной пропаганде против него. Однако выигравший свои выборы Л. Джонсон не проявил ожидавшегося понимания к политическому положению, в котором находился Л. Эшколь (возглавляемый им список Рабочей партии, впрочем, выборы 2 ноября выиграл, получив 443 379 голосов избирателей; список РАФИ, который создал и возглавил Д. Бен-Гурион, получил только 95 328 голосов), настаивая на организации поездки экспертов в Димону как можно скорее. В итоге была согласована дата — 30 января 1965 года; американские представители (в состав делегации входили трое ученых-ядерщиков), посетив до этого Институт им. Вейцмана и реактор в Нахаль-Сорек[339], пробыли на объекте в Димоне десять часов[340] ^[341], после чего случилось то, чего премьер-министр Израиля более всего опасался: один из членов американской делегации при молчаливом бездействии администрации США «слил» информацию о ядерной программе Израиля и о посещении реактора в New York Times, где она была опубликована 14 марта 1965 года?⁴¹. Если кому-то были нужны дополнительные доказательства того, насколько у руководителей Израиля и США были принципиально разные интересы, то, пожалуй, это различие трудно было проиллюстрировать более отчетливо.

Показательно, что «слив» этот случился спустя всего считанные дни после того, как 10 марта 1965 года Леви Эшколь подписал с Робертом Комером и послом Уильямом Барбуром «Меморандум о взаимопонимании», в первом пункте которого декларировалось, что США обязуются способствовать обеспечению независимости, территориальной целостности и безопасности Израиля. Однако данные об этом Меморандуме правительство Израиля согласилось хранить в строгой тайне (full secrecy), дабы не ставить США в неудобное положение перед их арабскими партнерами[342] — о том, чтобы не ставить в неудобное положение Израиль и лично премьер-министра Л. Эшколя, никто в руководстве США не задумывался… При всей символической важности «Меморандума о взаимопонимании», который, вообще говоря, был неким компромиссом, отражавшим неготовность администрации США заключить с Израилем более обязывающее союзническое военно-политическое соглашение, практические аспекты имели, конечно, большее значение: в обмен на подписание этого Меморандума премьер-министр Израиля согласился, в частности, снять свои возражения против продажи большой партии американских танков Иордании.

Израильские руководители, однако, стремились все же получить какую-то компенсацию, попросив американцев продать еврейскому государству 210 танков М-48, аналогичных проданных Иордании, а также 50 военных самолетов, сравнимых с теми, которые Советский Союз поставлял Египту. Представители США заявили, что в принципе готовы рассмотреть эти просьбы, однако предложили израильтянам вначале узнать, не могут ли они приобрести подобные самолеты, как и танки, в Западной Европе. Не позволяя израильтянам забыть об основной причине смягчившейся американской политики по поводу продажи оружия, представители США вновь и вновь повторяли, как важно, чтобы Израиль не продвигался в направлении обладания ядерным оружием. После пяти месяцев переговоров в июле 1965 года США согласились предоставить Израилю 210 танков М-48, выдав на эти цели специальный кредит[343], после чего была сделана попытка обратиться к Франции по поводу приобретения боевых самолетов.

После полученного от французов отказа, командующий военно-воздушными силами израильской армии Эзер Вейцман (1924–2005) отправился в октябре 1965 года в Вашингтон, стремясь добиться согласия на продажу еврейскому государству истребителей-перехватчиков «Фантом» F-4 {McDonnell Douglas F-4 Phantom II; этот самолет был снабжен новейшей электроникой и первым среди американских машин был способен без помощи наземной станции наведения находить и уничтожать цели, находящиеся за пределами визуального контакта) или хотя бы истребителей системы «Скайхок» А-4 (Douglas А-4 Skyhawk). В меморандуме от 18 октября 1965 года Роберт Комер выразил сомнение в том, что Израилю действительно нужны такие передовые самолеты, предлагая президенту настаивать на том, «чтобы правительство Израиля пересмотрело вопрос ядерных гарантий; то, что Эшколь делает в Димоне… будет иметь огромное влияние на наш настрой»[344]. После длительных споров с израильскими офицерами и дипломатами по поводу продажи сверхзвуковых самолетов «Фантом» F-4, 23 марта 1966 года представители администрации США согласились поставить Израилю «на выгодных кредитных условиях» 48 самолетов менее продвинутого типа «Скайхок» А-4, оцененных в 72,1 миллиона долларов США. У израильтян не было выбора, они вынуждены были брать то, что дают, как бы ни хотелось им получить самолеты «Фантом» F-4, в которых им, однако, было отказано. Даже соглашаясь поставлять в Израиль военную технику через Западную Германию или напрямую, американская администрация ограничивалась уже начинавшими устаревать моделями танков и самолетов, которые отнюдь не были лучшими из возможных на тот момент времени.

В конце июля 1966 года, накануне так называемой «неформальной» встречи Линдона Джонсона с израильским президентом Залманом Шазаром в Вашингтоне 2 августа 1966 года[345], Дин Раск передал главе государства заключение Госдепартамента, согласно которому «если руководители Израиля не смогут добиться выполнения своих запросов в сфере конвенционального оружия, сторонники ядерного оружия в Израиле смогут гораздо успешнее пропагандировать свои взгляды»[346]. Встречаясь 28 июля 1966 года с постпредом Израиля в представительстве ООН в Женеве Гидеоном Рафаэлем (1913–1999), Дин Раск настаивал на том, что Израиль должен согласиться на инспекцию своих ядерных объектов представителями МАГАТЭ[347] (об этом Л. Джонсон писал Л. Эшколю еще 21 мая 1965 года). Однако американцы понимали, что возможности их давления небезграничны и что чем ближе Израиль к созданию собственного ядерного оружия, тем более независимый от США курс его правительство сможет вести — и именно это администрация Л. Джонсона стремилась предотвратить. В результате контракт на поставку самолетов «Скайхок» А-4 был подписан в августе 1966 года, и позднее военно-воздушные силы Израиля оказались крупнейшим эксплуатантом разных модификаций этих самолетов за пределами США. Однако первый из этих самолетов прибыл в Израиль уже после июньской войны 1967 года, вошедшей в историю под именем Шестидневной, качественно изменившей параметры арабоизраильского конфликта и политическую карту Ближнего Востока в целом.

Глава 10 Предательство: отказ от гарантий безопасности и провал попыток предотвращения Шестидневной войны, 1967 г.

Период, предшествовавший июньской войне 1967 года, — ярчайший пример того, как администрация США, отчетливо стремясь не допустить эскалации региональной напряженности, оказалась бессильной что-либо сделать и, несмотря на наличие «Меморандума о взаимопонимании» с Израилем, самоустранилась от поддержки еврейского государства в самый критический период его борьбы за существование. Рассекреченные к настоящему моменту архивные документы позволяют с высокой степенью точности и достоверности реконструировать детали и побудительные мотивы как израильской, так и американской политики и дипломатии мая-июня 1967 года.

Как представляется, поворотный момент на пути к Шестидневной войне произошел 11 мая 1967 года, когда председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный (1903–1983) сообщил находившемуся с визитом в Москве председателю Национального собрания Египта Ануару Садату (1918–1981) о якобы имевшей место израильской подготовке к крупномасштабной войне, утверждая, будто израильские силы дислоцируются на северной границе с целью свержения правящего в Сирии режима; была названа и предполагаемая дата вторжения — в период между 16 и 22 мая[348]. Е.М. Примаков называет даты с 18 по 22 мая, утверждая и поныне, будто «резидентура советской внешней разведки обладала фактическим материалом о подготовке израильских сил к атаке»[349]. Опубликованные в настоящее время релевантные фрагменты протоколов заседаний Генераль-ного штаба ЦАХАЛа свидетельствуют, что, начиная с января 1967 года, израильские военные высшего ранга, включая Ицхака Рабина, Аарона Ярива и командующего бронетанковыми войсками Исраэля Таля, обсуждали возможность и целесообразность более или менее широкомасштабной наступательной операции против Сирии[350], более того — посетив в январе 1967 года Великобританию, Францию и Германию, возглавлявший военную разведку Аарон Ярив даже обсуждал возможность проведения этой операции со своими европейскими собеседниками[351]. При этом нет никаких данных о том, чтобы эти обсуждения были санкционированы Леви Эшколем, совмещавшим посты главы правительства и министра обороны; тем более нет никаких индикаторов того, что Л. Эшколь санкционировал какие-либо конкретные военные шаги, необходимые для практической реализации планов подобного рода.

Советские руководители не были заинтересованы в том, чтобы спровоцировать войну, стремясь, скорее, «надавить» на арабские страны и подтолкнуть их к сближению друг с другом, что, во-первых, автоматически привело бы к усилению советских позиций в регионе, а во-вторых, сделало бы невозможным повторение сценария 1956 года, когда Израиль при почти исключительно дипломатической поддержке Великобритании и Франции за неделю разгромил Египет при фактическом соблюдении нейтралитета другими арабскими странами. Советские оценки базировались на том, что аналогичную войну против Сирии израильская армия достаточно легко выиграет, а потому единственная возможность избежать начала боевых действий состояла в том, чтобы угрожать Израилю войной как минимум на два фронта, с непредсказуемыми результатами, на что, как считали в Москве, правительство Л. Эшколя никогда не пойдет. Желая предотвратить двустороннее вооруженное столкновение, советские руководители вынули из бутылки джинна, угрожавшего общерегиональной войной — а администрация США в третий раз, как и в войнах 1948 и 1956 годах, фактически плелась в хвосте событий.

Получив эту информацию от А. Садата, Г.А. Насер использовал ее как основание для переброски египетских войск на Синайский полуостров, что давало Египту прямой доступ к израильским границам и, что не менее важно, — к Тиранскому проливу, ведущему к израильскому южному порту Эйлат. В 1956 году египетские силы уже блокировали этот пролив для израильского судоходства, что стало одним из основных факторов, приведших к войне. Блестящая военная победа позволила гарантировать свободу израильского судоходства в Тиранском проливе. После отступления из Синайского полуострова и сектора Газа в марте 1957 года Израиль получил от администрации США гарантии предотвращения египетских попыток вновь установить блокаду Тиранского пролива. Право Израиля на свободу судоходства гарантировалось силами ООН, размещенными на Синайском полуострове, в том числе и в районе Шарм-аль-Шейха и непосредственно на египетском побережье Тиранского пролива. Однако в связи с выдвинутым Г.А. Насером ультиматумом об их передислокации, который Генеральный секретарь ООН У Тан (U Thant, 1909–1974) выполнять отказался, «голубые каски» вообще покинули Синайский полуостров и сектор Газа[352], вследствие чего 14 мая 1967 года колонны египетской пехоты и бронетехники пересекли Суэцкий канал и за несколько последующих дней заняли эту большую — и при этом практически не заселенную — территорию.

Советское руководство полностью поддержало эти действия Г.А. Насера; в телеграмме, переданной А.А. Громыко египетскому президенту через советского посла, говорилось, что «правительство СССР считает оправданным требование правительства ОАР о выводе войск ООН из района Газы и Синайского полуострова. Такое требование является бесспорным правом Объединенной Арабской Республики. Мы считаем эту меру сильным шагом, который произвел соответствующее положительное действие. Советские представители в ООН будут действовать, исходя из именно такого понимания и оценки позиции ОАР в этом вопросе, в случае если западные державы попытаются оспаривать правильное решение Генерального секретаря ООН У Тана, давшего распоряжение об отводе войск ООН с территории ОАР»[353].

Такое развитие ситуации застало Израиль врасплох. Генеральным штабом ЦАХАЛа были разработаны планы ведения военных действий на случай обострения ситуации, в том числе — и на израильско-египетской границе, однако они базировались на присутствии на Синайском полуострове значительного контингента миротворческих сил ООН. Этот «буфер», на протяжении более чем десяти лет бывший важным фактором обеспечения региональной безопасности, исчез буквально в одночасье, после чего тысячи египетских солдат устремились на Синай, создавая реальную и вполне ощутимую угрозу безопасности Израиля. По словам Е.М. Примакова, «когда Насер отдал приказ войскам направиться на Синай, то вереница танков, машин с солдатами ночью прошла мимо окон посольства США в Каире. Было ясно, что Насер хотел через американцев запугать Израиль»[354]. 16 мая начальник Генерального штаба египетской армии генерал Мухаммед Фавзи (Mohamed Fawzi, 1915–2000) отдал приказ вооруженным силам «быть готовыми предпринять действия, если Израиль начнет агрессию против какого-либо арабского государства».

Эта ситуация вызвала глубокую озабоченность в Израиле, однако в политическом руководстве преобладало мнение о том, что Г.А. Насер не заинтересован в кровопролитии и стремится лишь к победе на пропагандистском фронте с целью поднять свой престиж в арабском мире. 17 мая премьер-министр Леви Эшколь вновь отклонил предложение начальника Генерального штаба ЦАХАЛа Ицхака Рабина о проведении операции против сирийцев[355]. Хотя 19 мая Л. Эшколь разрешил И. Рабину провести широкомасштабный призыв резервистов (речь шла о возможности призвать 45 тысяч человек, в дополнении к восемнадцати тысячам уже мобилизованных[356]), он всеми силами пытался найти дипломатическое решение с целью ослабить напряженность и восстановить положение, существовавшее на Синайском полуострове на протяжении десяти предшествующих лет. Л. Эшколь поручил незадолго до этого ставшему министром иностранных дел Аббе Эвену (Abba Eban, 1915–2002) интенсифицировать контакты с возможными международными посредниками, особенно рассчитывая в этой связи на администрацию США, так как президент Линдон Джонсон испытывал антипатию к Г.А. Насеру, вследствие чего в период его правления США прекратили оказывать Египту какую-либо помощь[357]. Абба Эвен уже 15 мая отправил телеграмму послу в Вашингтоне Аврааму Харману с разъяснениями относительно того, что Израиль не собирается нападать на Сирию и с просьбой, чтобы американцы донесли эту информацию до всех, кого только можно, и прежде всего — руководителей собственно Сирии, а также Египта и Советского Союза[358]. Леви Эшколь и Абба Эвен также информировали посла США в Тель-Авиве Уолворта Барбура о том, что Израиль не концентрирует свои силы ни на сирийской, ни на египетской, ни на какой-либо другой границе, поэтому нет никакого повода для нагнетания обстановки[359]. При этом израильские руководители не могли не считаться с тем, что возможности Л. Джонсона в проведении активной политики на Ближнем Востоке весьма ограничивались войной во Вьетнаме, которая в значительной мере подорвала престиж США в мире и привела к серьезному внутреннему кризису в американском обществе.

17 мая 1967 года в ходе встречи с заместителем государственного секретаря США Юджином Ростоу израильский посол в Вашингтоне Авраам Харман получил заверения о том, что в случае конфликта еврейское государство «не останется одно». При этом Ю. Ростоу попросил Израиль консультироваться с Вашингтоном прежде, чем оно решиться на какие-либо военные действия. Официально египтяне переводили войска на Синайский полуостров внутри своей собственной суверенной территории, поэтому Ю. Ростоу заявил, что превентивный удар Израиля на этом этапе «будет очень большой ошибкой»[360].

Слова Ю. Ростоу вызвали немалое беспокойство у израильских руководителей, которые очень хорошо помнили Суэцкий кризис 1956 года. Администрация Л. Джонсона стремилась к тому, чтобы вернуть миротворческий контингент ООН на Синайский полуостров и добиться постепенного отвода египетских войск, одновременно предотвращая возможность проявления израильской военной инициативы. 17 мая 1967 года Л. Джонсон писал премьер-министру Израиля Л. Эшколю: «Я не могу принять какую-либо ответственность от имени США за ситуации, которые возникнут в результате действий, происходящих без консультаций с нами»[361].

Это предупреждение совпало с продолжавшимся усилением египетской армии на Синае, сообщениями о том, что египетские военные корабли выдвинулись на атакующие позиции в Красном и Средиземном морях. Арабские лидеры и контролируемые ими средства массовой информации тем временем нагнетали милитаристские настроения. Министр иностранных дел Сирии Ибрагим Макхос объявил, что «вывод сил ООН означает, что теперь наши войска готовы к войне»[362]; Хафез Асад, бывший тогда министром обороны Сирии, заявил, что сирийская армия «держит палец на спусковом крючке и с нетерпением ждет начала военных действий»[363]; радио Аммана объявило о том, что Иордания «готова вести судьбоносную войну с врагом»[364].

Отказав начальнику Генерального штаба И. Рабину в просьбе о начале масштабного призыва резервистов 15 мая 1967 года[365], Л. Эшколь все же поддался его давлению четверо суток спустя, и 19 мая в Израиле начался призыв резервистов: на протяжении двух дней были мобилизованы тридцать пять тысяч человек. Л. Эшколь всеми силами стремился избежать войны, поэтому израильские дипломаты известили ООН и администрацию США, что этот шаг является «необходимой предосторожностью» и ни в коей мере не выражает агрессивных устремлений Израиля[366]. Более того: предполагая, что войны удастся избежать, Л. Эшколь убедил президента страны 3. Ша-зара не отменять запланированный визит в Канаду, куда он вылетел утром 19 мая. Последующий визит в Исландию уже пришлось отменить, 24 мая 3. Шазар вернулся в Израиль[367]. С просьбой о принятии мер с целью урегулирования конфликта А. Эвен обратился к послу СССР в Израиле и к Генеральному секретарю ООН, однако эти обращения не привели к каким-либо практическим результатам[368].

По мере того как возможности для дипломатического маневра сужались, Израилю вновь пришлось обратить свой взгляд в сторону США. Отвечая на послание Л. Джонсона, премьер-министр Израиля указал, что «за последние шесть недель [на израильско-сирийской границе] имело место пятнадцать случаев попыток убийств и саботажа [против израильтян]», но «мы не реагировали». Л. Эшколь указывал, что Египет разместил на Синайском полуострове шестьсот танков — больше, чем когда-либо прежде, подчеркивая, что единственный путь избежать эскалации — возвращение египетских войск на прежние позиции. Л. Эшколь отмечал, что «в Каире и Дамаске могло сложиться впечатление, что советская поддержка Египта и Сирии гарантирована», призывая президента Л. Джонсона аналогичным образом «прояснить советским представителям американские обязательства в отношении независимости и целостности Израиля и американской воли и готовности защищать стабильность на Ближнем Востоке». Напоминая о многочисленных обязательствах в этой связи, декларированных американскими президентами в 1961–1966 годах, включая слова Л. Джонсона, сказанные в ходе их личной встречи в июне 1964 года, Л. Эшколь обращал внимание на то, что в кризисный момент подобного рода обязательства в послании президента отсутствовали[369]. Отсутствовали они и в ответе Л. Джонсона Л. Эшколю, направленном спустя трое суток. Президент лишь ограничился констатацией обязательства «противостоять агрессии или угрозе агрессии на Ближнем Востоке», упомянув в этой связи не «Меморандум о взаимопонимании» между США и Израилем 1965 года, а «сделанные публично обязательства» президентов Трумэна, Эйзенхауэра, Кеннеди и его собственные, а также Тройственную декларацию правительств Великобритании, Франции и США 1950 года[370]. Однако ни Г. Трумэн, ни Д. Эйзенхауэр никаких гарантий безопасности Израилю не давали, не было их и в Тройственной декларации, а разговор о «противостоянии агрессии на Ближнем Востоке», даже без упоминания в этой связи Израиля, превращал обязательства по защите еврейского государства в нечто крайне аморфное. Опасения, которые Леви Эшколь вслух высказал Линдону Джонсону в ходе их встречи 1 июня 1964 года, к огромному сожалению премьер-министра Израиля, полностью сбылись спустя всего три года: в момент самого серьезного за многие годы ближневосточного кризиса стало очевидно, что для американской администрации приоритетной была не защита интересов Израиля, а поддержание любого мира, пусть и очень «худого». В дни кризиса Израиль должен был противостоять не только непримиримой арабской враждебности, но и фактическому отказу руководителей США от выполнения взятых на себя ранее обязательств. 20 мая посол Израиля в США А. Харман докладывал министру иностранных дел А. Эвену: «Насколько целью [Америки] является предотвращение любой военной конфронтации, настолько они убеждены, что нет никакого шанса заставить Насера или Советы предпринять какие-то шаги, которые могут быть расценены как уступка. Мы должны быть готовы к возможности, что США будут давить на нас, чтобы мы уступили в тех вопросах, которые, по их мнению, для нас не важны… Опасность заключается в том, что США полагают, что они могут навязать нам свою волю»[371]. 25 мая государственный секретарь Дин Раск предложил, чтобы силы ООН были размещены не только на египетской, но и на израильской территории[372]; эту же идею 21 мая высказал посол У. Барбур в беседе с А. Эвеном к явному неудовольствию министра иностранных дел Израиля[373]. Постепенно становилось ясно, что администрация США видит возможное решение проблемы в установлении нового порядка на Синайском полуострове за счет болезненных и в общем-то бесполезных уступок израильской стороны: территория Синайского полуострова втрое больше территории Государства Израиль, при этом Синай практически незаселен, вследствие чего размещенные там войска могут стать разъединяющим буфером между двумя странами; территория же Израиля настолько мала, а прибрежная полоса между сектором Газа и Тель-Авивом настолько густо заселена, что размещать там «голубые каски» реально негде, и никаким «буфером» они, конечно, стать не могут.

По свидетельству Аббы Эвена (в опубликованном тексте письма, переданного через посла У. Барбура, эта тема не фигурирует), 18 мая Л. Эшколь сообщил американскому руководству, что израильтяне не предпримут никаких военных действий, «если только Египет не попытается закрыть [Тиранский] пролив»[374]. Л. Эшколь надеялся, что, если Тиранский пролив все же будет закрыт египтянами для израильского судоходства, США выполнят свои обязательства от 1957 года и поддержат Израиль в его попытке восстановить существовавшее в прежние годы положение[375]. Было похоже, что администрация США откликнулась на призыв Л. Эшколя. Встретившись с заместителем посла Израиля в США Эфраимом Эвроном (Ephraim Evron, 1920–1995; в 1979 году, уже отработав послом в Швеции и в Канаде, он вернулся в Вашингтон в качестве чрезвычайного и полномочного посла), Ю. Ростоу объявил, что «договоренности 1957 года остаются в силе, как и все остальные соглашения между нами». Однако он подчеркнул, что присутствие египетских сил на Синайском полуострове не является оправданием для развязывания войны, так как Г.А. Насер не закрыл Тиранский пролив для израильских судов. Он также отверг просьбу Э. Эврона о том, чтобы корабли Шестого флота США, находившиеся в тот момент в Красном море, совершили демонстративный проход через пролив в Эйлат, обосновывая это тем, что флот находился на Ближнем Востоке «внепланово», и это уже вызвало возмущение в арабском мире[376]. Администрация Л. Джонсона не хотела принимать каких-либо мер, надеясь, что, пока У Тан посетит Каир, а затем вопрос будет обсуждаться в Совете Безопасности ООН, проблема рассосется сама собой. Более того: до 22 мая Л. Джонсон даже не писал Г.А. Насеру, надеясь, что неприятную работу сделает кто-то другой. Новоназначенный посол США в Египте Ричард Нольте (Richard Н. Nolte, 1920–2007), только 21 мая прибывший в Каир (из-за Шестидневной войны он не успел вручить Г.А. Насеру верительные грамоты, а 10 июня был выдворен из страны, так и не вступив в должность), смог вручить письмо президента Л. Джонсона министру иностранных дел Египта Махмуду Риаду (Mahmoud Riad, 1917–1992) только 23 мая, когда ситуация стала существенно более сложной в связи с тем, что Г.А. Насер объявил о блокаде Тиранского пролива для израильского судоходства[377].

Всю вторую половину мая 1967 года у израильских руководителей не было выхода, и им не оставалось ничего, кроме ожидания, хотя никогда различие позиций между правительством страны и ее Генеральным штабом, почти все члены которого настаивали на скорейшем начале боевых действий, дабы не быть застигнутыми врасплох внезапным нападением[378], не было столь существенным, как в те дни. Надежда на успех переговоров У Тана с Г.А. Насером была весьма призрачной, что понимали и в Вашингтоне, и в Иерусалиме, поэтому настроение в Израиле было безрадостным. 21 мая Л. Эшколь заявил членам кабинета: «Я полагаю, египтяне планируют прекратить судоходство израильских кораблей в Эйлатском порту или подвергнуть бомбардировке ядерный реактор в Димоне. Широкомасштабная военная операция последует за этими действиями»[379]. Л. Эшколь пытался использовать любую возможность, чтобы ослабить напряженность, направляя телеграммы главе советского правительства А.Н. Косыгину (1904–1980), Генеральному секретарю ООН У Тану и другим мировым лидерам, которые, как он надеялся, могут побудить Г.А. Насера воздержаться от каких-либо враждебных по отношению к Израилю действий в Тиранском проливе.

Такие примиренческие шаги со стороны израильских лидеров, направленные на успокоение египетского руководства, возымели обратный эффект: Г.А. Насер воспринял их как признаки слабости еврейского государства. Ободренный неспособностью Израиля убедительно ответить на эвакуацию сил ООН и ослепленный славой, которая обрушилась на него во всем арабском мире, Г.А. Насер предпринял шаг, значительно способствовавший сползанию всего региона к масштабной войне. 22 мая, когда Генеральный секретарь ООН У Тан находился на пути в Каир, Г.А. Насер посетил одну из авиационных баз египетской армии на Синайском полуострове, где объявил о блокаде Тиранского пролива для израильских судов и для всех судов, следовавших в Израиль; официальное заявление об этом было опубликовано на следующий день.

Решение Г.А. Насера закрыть Тиранский пролив для израильского судоходства стало решающим моментом кризиса. Во второй половине 1960-х годов Эйлатский порт на Красном море был важным фактором израильской экономики, центром торговли и судоходства. Именно в Эйлатский порт прибывали танкеры, импортировавшие иранскую нефть и другие важные товары, именно отсюда отплывали корабли, экспортировавшие израильские товары в страны Азии и Африки. Израильское руководство опасалось закрытия Тиранского пролива с момента начала кризиса. В качестве ответа на сложившуюся ситуацию в Генеральном штабе израильской армии обсуждалась возможность нанесения авиационного удара по позициям египетских военно-воздушных сил, за которым должен был последовать удар бронетехники в Газе и на западе Синайского полуострова. Все это было призвано добиться восстановления попранного Г.А. Насером status-quo; подобно тому, как это было в 1956 году, захваченные в ходе подобной операции территории предполагалось вернуть Египту в обмен на его согласие гарантировать свободу израильского судоходства в Тиранском проливе и обеспечить возврат миротворческих сил ООН на Синайский полуостров. Высшие офицеры, в особенности заместитель начальника Генерального штаба Эзер Вейцман, настаивали на как можно более быстром проведении операции, так как чем дольше Израиль выжидал, тем больше войск стягивала египетская армия на Синайский полуостров. Если бы Израилю пришлось атаковать хорошо подготовленную армию, потери могли бы быть очень высокими. Немаловажным было и то, что пребывание в постоянном ожидании агрессии со стороны Египта изматывало израильское общество, а массовый призыв резервистов ложился тяжелым бременем на экономику страны.

Хотя в Генеральном штабе ЦАХАЛа считали войну неотвратимой, большинство членов правительства все еще надеялись на мирное разрешение конфликта, вследствие чего глава правительства и министр обороны Л. Эшколь оказался меж двух огней. Многие в Израиле выступили в поддержку создания — впервые в истории страны — т. н. «правительства национального единства» с участием многолетнего лидера оппозиции М. Бегина; такая коалиция была создана. Однако Л. Эшколь пытался любой ценой сохранить мир, 24 мая направив министра иностранных дел А. Эвена в Париж, Лондон и Вашингтон в попытке побудить лидеров ведущих держав Запада дипломатическим давлением вынудить Г.А. Насера отступить. Основной целью А. Эвена было добиться от США и по возможности от Франции и Великобритании, публичной декларации о том, что они сделают все, что в их силах, для того чтобы открыть Тиранский пролив для израильского судоходства. По мнению руководства Израиля, это была единственная мера, которая могла предотвратить надвигавшуюся войну. В случае же если египтяне откажутся открыть пролив, израильские представители стремились добиться признания своего права действовать любыми путями для обеспечения свободы мореплавания, снабжения и внешней торговли.

23 мая американские власти дали израильтянам основание надеяться, что дипломатическое решение может быть найдено. Посол У. Барбур просил правительство Израиля воздержаться от каких-либо военных действий в течение следующих 48 часов, в течение которых администрация США будет искать пути мирного урегулирования кризиса[380]. Президент Л. Джонсон опубликовал 23 мая заявление, в котором охарактеризовал блокаду Тиранского пролива Египтом как незаконную (illegal). В тот же день министр иностранных дел Великобритании Джордж Браун (George Brown, 1914–1985) сообщил послу США в Лондоне Дэйвиду Брюсу (David Kirkpatrick Este Bruce, 1898–1977) о том, что правительство Великобритании взвешивает возможность послать караван судов морских держав в Суэцкий залив, предложив американцам присоединиться к нему. Данный план, позже названный «Регата на Красном море», казалось, был идеальным вариантом бросить вызов блокаде, успокоить Израиль и при этом не раздражать Конгресс, который был против любых действий, которые могли вовлечь США в еще одну кампанию, подобную вьетнамской. Юджин Ростоу сообщил послу Великобритании в Вашингтоне Патрику Дину (Patrick Henry Dean, 1909–1994), что США всячески поддерживают эту инициативу, хотя по ряду причин не хотели бы выступать ее зачинщиками, предложив самой Великобритании инициировать и возглавить данную эскадру; предполагалось, что в ней примут участие семь стран Запада[381]. Одновременно с этим администрация США отвергла просьбу Израиля о поставке двадцати военных самолетов, согласившись вместо этого поставить в Израиль значительное количество средств химической защиты, и, прежде всего, — противогазов.

Пока американцы и англичане разрабатывали план «регаты», А. Эвен отправился в Европу. Во Франции, которая поддержала Израиль в войне 1956 года и которая была с тех пор основным поставщиком вооружений, получаемых еврейским государством извне, его ждал более чем холодный прием. Президент Шарль де Голль не только категорически отверг возможность нанесения Израилем удара по Египту, но и негативно оценил идею «регаты», настаивая, что единственным решением может стать совместная мирная инициатива четырех держав, включая СССР. Интересно, что в этот же самый день, 25 мая, А.А. Громыко констатировал: «Что же касается… вопроса относительно распускаемых слухов о якобы возможном четырехстороннем заявлении США, Англии, Франции и СССР в целях предотвращения военного конфликта на Ближнем Востоке, то все это является вымыслом. Империалисты даже не осмелились нам высказать что-либо о каком-то подобном заявлении. Они хорошо понимают, что советское правительство дало бы на такое предложение категорически отрицательный ответ»[382].

В Лондоне А. Эвен удостоился более теплого приема, однако премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон (James Harold Wilson, 1916–1995) также категорически отверг идею превентивного израильского удара, сдержанно высказал свою поддержку международным действиям, направленным на снятие блокады пролива, подчеркнув и свою поддержку усилий, направленных на то, чтобы договориться с Египтом при посредничестве Советского Союза[383].

Из Лондона Абба Эвен, бывший в недавнем прошлом послом в США и в ООН, прибыл в Вашингтон, где его хорошо знали. Ситуация была нелегкой: американцы продолжали убеждать Израиль не торопиться. Послу в США А. Харману А. Эвен так охарактеризовал цели своего визита: «Мы должны дать понять США, что Израиль не намерен мириться с закрытием Тиранского пролива. Перед тем как мы примем необходимые шаги для защиты наших прав, мы хотим использовать следующие два дня для поиска вариантов мирного урегулирования. Для нас особенно важно прояснить степень поддержки Соединенными Штатами наших усилий. На кону стоит не только возможность войны, но и надежность американских обещаний»[384].

Сразу после приземления в Нью-Йорке 25 мая А. Эвен получил срочную телеграмму из Иерусалима, в которой сообщалось, будто египтяне планируют нанести удар по израильской территории в течение двух последующих дней. Позднее сам А. Эвен считал эту телеграмму — ошибкой, основанной на неверной оценке ситуации военной разведкой[385], но тогда именно на ней основывались инструкции, полученные А. Эвеном от Л. Эшколя: «Основной проблемой сейчас является не Тиранский пролив — под угрозой само существование Израиля. Пассивность Запада вдохновила арабов, каждый час их аппетиты увеличиваются. Вы должны обсудить с Л. Джонсоном те практические шаги, которые готова сделать Америка в сложившейся ситуации»[386].

Госсекретарь Д. Раск был первым официальным лицом, встречавшимся с А. Эвеном. Результаты этой встречи вселяли определенный оптимизм: госсекретарь не отверг просьбу Израиля о предоставлении американских гарантий безопасности, подчеркнув, что он немедленно передаст ее на рассмотрение президенту. Однако беседа со считавшимся произраильски настроенным его заместителем Ю. Ростоу неожиданно разочаровала. «Президент, — заявил Ю. Ростоу, — не может предоставить какие-либо военные гарантии Израилю без одобрения Конгресса, а шансы получить его в нынешних обстоятельствах весьма сомнительны»[387]. Кроме того, в записке, поданной в тот же день президенту, Ю. Ростоу указал, что министр обороны Египта отправился в Москву, но у американцев нет ни малейшего представления о том, что он там собирается обсуждать и с кем (в оригинале — “The UAR Defense Minister did go to Moscow, but we know nothing of his plans ”)[388].

А. Эвен оказался в трудной ситуации. Единственное, что ему оставалось, это заявить, что ему нужно вернуться в Израиль «с четким планом действий» американской стороны — подразумевая, что без такого плана у Израиля не останется иного выхода, кроме как применить силу. Единственный ответ, который он получил, состоял в том, что морские державы продолжат подготовку к «регате» в надежде, что этого будет достаточно, чтобы сдержать Г.А. Насера[389].

В пятницу утром 26 мая 1967 года А. Эвену позвонил Д. Раск, который передал просьбу Л. Джонсона перенести их уже назначенную встречу на воскресенье, так как У Тан должен был к тому времени вернуться из Каира, и Л. Джонсон хотел сначала ознакомиться с его докладом. А. Эвен отметил, что ему необходимо срочно увидеться с президентом США, после чего — вернуться в Иерусалим, где в воскресенье должно было состояться заседание правительства — «возможно, важнейшее за всю историю страны»[390]. Л. Джонсон согласился принять А. Эвена, который в тот же день вел непростые переговоры в Пентагоне с министром обороны США Робертом Макнамарой (Robert Strange McNamara, 1916–2009) и председателем Объединенного комитета начальников штабов генералом Эрлом Уилером (Earle Gilmore Wheeler, 1908–1975). Оба они подвергли сомнению данные израильской разведки о приближающейся египетской агрессии, отказавшись предоставить Израилю какие-либо конкретные обязательства или гарантии. Соотношение сил в администрации США складывалось не в пользу Израиля, но отступать было некуда, и А. Эвен направился в сопровождении израильского посла в США на свою заключительную и самую важную встречу с президентом Л. Джонсоном в Белом доме. Кроме Л. Джонсона, в переговорах с американской стороны участвовали Роберт Макнамара, генерал Эрл Уилер, пресс-секретарь президента Джордж Кристиан, заместитель Государственного секретаря Джозеф Сиско (Joseph Sisco, 1919–2004) и Уолт Ростоу, брат Юджина Ростоу, бывший советником президента США по национальной безопасности.

Описывая ситуацию, А. Эвен отметил, что Израиль находится сейчас на перепутье, так как решение уйти из Синая в 1957 году было принято, основываясь на американских обещаниях обеспечить присутствие войск ООН на полуострове и гарантировать свободу навигации в Тиранском проливе. А. Эвен подчеркнул, что за долгие годы своей дипломатической деятельности он никогда не получал столь тревожной телеграммы, как та, которая пришла ему из канцелярии премьер-министра в Иерусалиме в тот день: речь шла не только о благополучии Израиля, но и о самом его существовании. А. Эвен выразил надежду на то, что Израилю и США удастся скоординировать свои действия в ответ на возможную атаку египтян.

Ответ Л. Джонсона был обескураживающим. По его словам, Соединенные Штаты не собираются рисковать конфронтацией с Советским Союзом лишь потому, что Израиль хочет добиться желательного для себя решения в максимально короткий срок. Президент подчеркнул, что основной проблемой его администрации является продолжающаяся затяжная война во Вьетнаме, добавив, что на проведение каких-либо военных действий на Ближнем Востоке необходимо получение санкций Конгресса. «Я не король в этой стране», — отметил Л. Джонсон. Весьма критически оценив деятельность ООН и его Генерального секретаря по урегулированию ближневосточного кризиса, президент попросил израильтян набраться терпения и действовать преимущественно своими силами: «У вас в Израиле лучшая разведка и лучшие посольства. Заставьте работать всех, кто заинтересован в том, чтобы Тиранский пролив оставался открытым для судоходства». При этом Л. Джонсон высказался категорически против нанесения израильскими военно-воздушными силами превентивного авиационного удара по Египту. Цитируя заключение, представленное американской разведкой, из которого следовало, что, несмотря на агрессивную риторику, у Египта нет намерения атаковать Израиль, Л. Джонсон предупреждал об опасности, грозящей еврейскому государству в случае односторонних действий: «Израиль никогда не должен быть ответственным в глазах Америки или мирового сообщества за развязывание войны. Израиль не будет один до тех пор, пока он не решит быть одним» (“Israel will not be alone unless it decides to go it alone”); последнюю фразу Л. Джонсон повторил три раза. А. Эвен ничего не ответил, предложив создать совместную американо-израильскую рабочую группу по оперативному наблюдению за ходом развития событий. Министр обороны США согласился рассмотреть возможность создания такой группы, отметив, что необходимо сохранять конфиденциальный характер достигнутых договоренностей. Эта полуторачасовая встреча мало что дала: А. Эвен ушел из Белого Дома в смятении, а Л. Джонсон сказал своим советникам: «Они собираются начинать войну, а мы ничего не можем с этим сделать»[391].

А. Эвен вернулся в Израиль, застав военное и политическое руководство страны в крайне сложных и изматывающих дискуссиях. После того как была проведена массовая мобилизация резервистов, каждый день бездействия стоил стране миллионы долларов, не говоря уже о том, что нападение Египта, которое могло последовать в любой момент, грозило непредсказуемыми потерями.

В воскресенье 28 мая 1967 года кабинет министров заслушал доклад А. Эвена о ходе его переговоров с французскими, английскими и американскими руководителями. Выразив опасение, что будущие поколения осудят правительство, если оно не найдет альтернативы войне, А. Эвен рекомендовал отложить принятие решения по этому вопросу на три недели, чтобы дать американцам отсрочку с целью попытаться урегулировать кризис мирным путем; при голосовании в правительстве голоса разделились поровну, 9 — за отсрочку и 9 — против нее[392]. Буквально во время заседания правительства была получена срочная телеграмма Л. Джонсона, в которой говорилось о возможной советской помощи арабам в случае войны и содержалась просьба к Израилю «не принимать никаких превентивных военных действий, тем самым делая себя ответственным за начавшуюся войну». Прислушавшись к предостережениям президента США, правительство решило принять предложение о трехнедельном тайм-ауте; при повторном голосовании против высказался только один ми-нистр, Моше Кармель (1911–2003)[393].

Сообщения, прибывшие от американских представителей на следующий день, обнадеживали: посол США в Израиле отмечал готовность Л. Джонсона использовать «каждое и любые средства» для открытия Тиранского пролива для израильского судоходства. Государственный секретарь Д. Раск сообщал о прогрессе в организации совместной регаты морских держав в Суэцком заливе. Президент Франции Ш. де Голль также подтвердил свою приверженность обеспечению принципов свободы судоходства в Тиранском проливе. Однако дальнейшее развитие событий показало, что стратегическое положение Израиля продолжало ухудшаться. Г.А. Насер отверг предложение У Тана снять блокаду пролива хотя бы на две недели, после чего Генеральный секретарь ООН прекратил любые попытки мирного урегулирования конфликта. Из-за продолжавшейся блокады Израиль начал ощущать острую нехватку нефти и продовольствия. Военная разведка сообщала, что еще одна египетская танковая дивизия вошла в Синай. Мобилизация была объявлена в Судане, Ираке и Кувейте; сирийские силы были готовы вторгнуться в Галилею. Президент Ирака заявил: «Существование Израиля — это ошибка, которую надо исправить. Это возможность смыть с себя позор, который лежит на нас с 1948 года. Наша цель ясна — стереть Израиль с лица земли. И мы, если на то будет воля Аллаха, встретимся в Тель-Авиве и в Хайфе»[394]. Военные приготовления арабских стран достигли своей кульминации на следующий день — 30 мая, когда король Иордании Хусейн подписал двухсторонний военный пакт с Египтом, который фактически ставил иорданскую армию под контроль Г.А. Насера. Израиль неожиданно оказался перед вероятной атакой с трех фронтов. Экономическое положение Израиля продолжало ухудшаться, а голоса, требовавшие перейти к решительным действиям, крепли.

30 июня Л. Эшколь направил новое послание Л. Джонсону, причем о состоянии, в котором находился израильский премьер, свидетельствует хотя бы то, что он вспомнил о трагедии, пережитой народом Израиля в дни гитлеризма, как причину, объясняющую необходимость защиты прав этого народа в противостоянии агрессивным устремлениям Г.А. Насеру[395]. Однако Л. Эшколь обращался в пустоту: к тому времени американская администрация уже приняла решение фактически самоустраниться от происходящего.

Англо-американский план «Регата в Красном море» провалился: даже голландцы и канадцы, которые в начале с энтузиазмом поддерживали его, отказались от участия в нем, опасаясь военного столкновения с Египтом и прекращения поставок ближневосточной нефти. Все более отчаивающийся президент Л. Джонсон намеревался провести эту акцию в одностороннем порядке, но против выступил Пентагон. В лучшем случае, убеждали президента руководители Министерства обороны, США будут обременены постоянной необходимостью патрулировать проливы, в худшем случае — египтяне откроют огонь, вызвав тем самым последовательность событий, которая может привести к катастрофе[396]. Нужно сказать, что министр обороны Роберт Макнамара с самого начала был против регаты, считая ее бесполезной. В ходе их встречи 26 мая он спросил А. Эвена, что она даст: ведь то, что египтяне не создадут препятствий для прохода одной конкретной международной группы судов не будет гарантировать ничего на будущее, а речи о том, чтобы военные корабли США постоянно дежурили в Тиранском проливе, не шло[397]. При этом администрация США не информировала израильтян об изменениях своей позиции: в ходе встреч с А. Харманом и Э. Эв-роном их американские собеседники уверяли, что большинство в Конгрессе поддерживает Израиль (что было правдой, в частности, Уолт Ростоу докладывал об этом президенту после встречи с председателем Комитета по иностранным делам палаты представителей Томасом Морганом 1 июня[398]) и что американские и английские корабли уже находятся на пути в Тиранский пролив. Опасаясь, что израильтяне сами соблазнятся проверить прочность блокады одним из своих кораблей, американцы уговаривали их набраться терпения и успокоиться — ни при каких обстоятельствах они не должны первыми открывать огонь. От прежней жесткой позиции США не осталось и следа, в Каир были направлены новые американские парламентеры. Вице-президент Египта получил предложение 7 июня прибыть в Вашингтон (американцы приглашали маршала А.Х. Амера, но Г.А. Насер согласился делегировать другого вице-президента, Закарию Мохиэддина), после чего планировался ответный визит в Египет вице-президента США.

До 30 мая в Израиле не знали всей правды о судьбе запланированной «Регаты в Красном море». Извещение о провале этого плана пришло неожиданно. Л. Эшколь телеграфировал в Белый дом, приветствуя прошлые заверения Л. Джонсона открыть Тиранский пролив «любыми средствами». Израиль ожидал, что попытка Египта заблокировать международный конвой будет встречена силой. Однако президент Л. Джонсон проинструктировал Ю. Ростоу сообщить А. Харману, что США не могут подписаться под таким заявлением. Израильский посол напомнил Ю. Ростоу «судьбоносный шаг» А. Эвена, когда тот убедил израильское правительство отложить активные действия, положившись на обещание Л. Джонсона. «То, что вы мне сейчас сказали, вызовет большую горечь в Израиле и даст импульс для односторонних действий. Израильское общество больше не может мириться с таким положением вещей», — заявил он[399].

31 мая в Вашингтон был в авральном порядке и в обстановке полной секретности делегирован глава Службы внешней разведки «Моссад» Меир Амит (1921–2009), который встретился с министром обороны Р. Макнамарой и директором ЦРУ Ричардом Хелмсом (Richard McGarrah Helms, 1913–2002). Его собеседники, с одной стороны, убеждали Израиль не атаковать египтян и ждать, но с другой, не представили никаких внятных аргументов, которые бы оправдывали это ожидание — риск того, что существенно превосходящие силы арабских стран нападут первыми, был очевиден, и американцы не были готовы взять на себя никаких конкретных обязательств по помощи Израилю в случае такового нападения. Американские руководители могли предложить Израилю организовать поставки тех или иных видов вооружения, обусловив это обещанием правительства Израиля не начинать боевых действий, однако этого сделано не было. Вернувшись ранним утром 3 июня в Израиль, М. Амит сказал ждавшим его Л. Эшколю, А. Эвену, М. Даяну и И. Алону, что, хотя США сами не собираются прорвать блокаду Тиранского пролива силой, они не будут вмешиваться, если Израиль будет действовать самостоятельно. Фактически в начале июня 1967 года американская администрация самоустранилась от реального участия в разрешении острейшего кризиса, предоставив правительству Израиля свободу маневра, но не оказав ему никакой конкретной действенной поддержки.

Судьбоносное заседание кабинета министров Израиля в воскресенье, 4 июня, длилось более семи часов, после чего правительство единогласно проголосовало за то, чтобы поручить войскам «начать военную операцию с целью освобождения Израиля из-под осады и предотвращения надвигающегося нападения объединенных сил арабских стран». Утром следующего дня израильские самолеты бомбили египетские аэродромы. Война началась, и была менее чем за неделю с блеском выиграна Израилем[400]. Израильские силы заняли не только сектор Газа и Синайский полуостров, но и Западный берег Иордана и Голанские высоты. Советские политики, стремившиеся запугать Израиль, вынув из бутылки джинна угрозы региональной войны, сами того не желая, получили эту войну, в которой все патронируемые ими арабские страны проиграли самым унизительным образом. Однако поражение стран, рассчитывавших на поддержку со стороны СССР, никоим образом не может считаться победой Соединенных Штатов, которые в этой войне не участвовали вообще, оставив Израилю самому расхлебывать навязанную ему сложнейшую ситуацию. Своими действиями (а точнее, полным бездействием в поистине судьбоносный момент) администрация США продемонстрировала, что ни «гарантии безопасности», которые неоднократно давали израильским руководителям лично президенты Дж. Кеннеди и Л. Джонсон, ни «Меморандум о взаимопонимании», подписанный полномочными представителями американского руководства с Л. Эшколем в 1965 году, на самом деле не гарантируют вообще ничего.

По свидетельству Е.М. Примакова, масштаб поражения египетской армии стал понятен компетентным инстанциям в Москве уже в первые часы войны, когда, дезинформированные лживыми победоносными сообщениями каирского радио, учившиеся и работавшие в Москве египтяне испытывали неуместный прилив национальногражданской гордости[401]. Советская дипломатия немедленно стала требовать прекращения боевых действий (А.Н. Косыгин направил обращение по этому вопросу Л. Джонсону, а также Г. Вильсону и Ш. де Голлю еще 6 июня, а затем еще одно — 8 июня и третье — 10 июня[402]), но сделать этого не удалось: война прекратилась только тогда, когда израильские силы добились победы не только на египетском, но и на иорданском и сирийском фронтах. 10 июня советское руководство приняло решение о разрыве дипломатических отношений с Израилем[403], что в перспективе имело значение лишь как фактор демонстрации солидарности с разгромленными арабскими странами, ибо главное, в чем был заинтересован Израиль — в выдаче разрешений на эмиграцию советским евреям, а таковые разрешения в период после Шестидневной войны и разрыва дипломатических отношений, как оказалось, власти, начиная с 1969 года, стали выдавать в несравнимо больших количествах, чем прежде, вследствие чего само по себе формальное отсутствие связей между двумя странами существенного урона Израилю не нанесло. Разрыв Советским Союзом дипломатических отношений, в принципе, толкал Израиль в американские объятия, но руководители еврейского государства к тому времени имели возможность оценить, чего на самом деле стоили многолетние заверения о дружбе и заботе о безопасности Израиля; как следствие, к сближению с США отношение было очень и очень осторожным.

Вскоре после завершения боев 10 июня Дин Раск обсудил с Аббой Эвеном параметры будущего территориального урегулирования. Разочарованный тем, что израильтяне намеревались сохранить за собой большую часть земель, захваченных у Иордании в ходе Шестидневной войны, Д. Раск напомнил А. Эвену о том, что Израиль всегда отказывался от каких бы то ни было территориальных амбиций. «Мы поменяли свою позицию», — заявил Эвен, который позже назвал границы, в которых Израиль существовал в 1949–1967 годах, «границами Освенцима». Обеспокоенный тем, что Израиль может поменять свою позицию также и по вопросу ядерного оружия, Д. Раск спросил: «Не собираетесь ли вы стать первым государством, привнесшим ядерное оружие на Ближний Восток?» — «Нет, — ответил А. Эвен, не без некоторой издевки добавив: — Но мы не будем вторым»[404].

В конце 1967 года напряжение между Вашингтоном и Иерусалимом еще более усилилось, не только в связи с проблемой ядерного оружия, но также в связи с вопросом о том, собирается ли правительство Израиля одобрить предложенный администрацией США принцип «мир в обмен на территории», изложенный в резолюции Совета Безопасности ООН № 242, принятой 22 ноября 1967 года. Пытаясь заново выстроить отношения с главой правительства Израиля, Линдон Джонсон пригласил Леви Эшколя на переговоры, которые прошли в резиденции американского президента в Техасе 7–8 января 1968 года (Л. Эшколь находился в США с 4 по 12 января)[405]. Однако в ходе переговоров реальные цели у сторон были разные. Президент США, как и прежде, требовал от Израиля отказаться от развития ядерной программы (американские эксперты посещали Димону 2 апреля 1966 и 22 апреля 1967 года[406], причем данные о первом из этих визитов, как и за год до этого, были «слиты» в New York Times[407]), добавив к этому и требование вывода израильских сил с занятых в ходе Шестидневной войны территорий. Глава правительства Израиля, вовлеченный в сложные дискуссии, которые шли в Израиле относительно возможного будущего статуса этих территорий[408], в свою очередь, видел свою главную цель в том, чтобы добиться согласия на продажу Израилю 30 истребителей «Скайхок» А-4 и 50 самолетов «Фантом» F-4. Американцы согласились продать устаревавшие самолеты «Скайхок» А-4, но обусловили продажу «фантомов» принятием Израилем резолюции № 242 Совета Безопасности ООН и обещанием не развивать ядерную программу. Этот военно-дипломатический шантаж со стороны администрации США, которому Леви Эшколь (никто из членов правительства его не сопровождал) не поддался, привел к тому, что эти самолеты Израиль в то время так и не получил.

В июне 1968 года с визитом в США находился бывший тогда членом правительства Менахем Бегин, в ходе встречи с Уолтом Ростоу также пытавшийся добиться согласия на продажу Израилю этих истребителей, но и его миссия не увенчалась успехом[409]. Лишь после того, как в октябре 1968 года семьдесят сенаторов подписали письмо в поддержку продажи Израилю самолетов «Фантом» F-4, президент Л. Джонсон дал свое согласие на это. В конце ноября 1968 года заместитель министра обороны США Пол Варнке (Paul С. Warnke, 1920–2001) информировал посла Израиля в США Ицхака Рабина, что вопрос о продаже пятидесяти самолетов решен положительно, на условиях обязательства Израиля не использовать какие-либо полученные от США самолеты для перевозки ядерного оружия[410]; это условие было принято. До конца срока правления Л. Джонсона оставалось менее двух месяцев.