Ближайшие союзники? Подлинная история американо-израильских отношений. Том I. Эпоха межгосударственных войн: от Второй мировой до Войны Судного дня. 1945–1973

Глава 11 1969 год: План Роджерса об израильском отступлении с занятых территорий, обнародованный без ведома и согласия правительства Израиля

Когда Ричард Никсон вступил в должность президента США 21 января 1969 года, проблемы Ближнего Востока в его повестке дня не входили в число вопросов, требующих немедленного разрешения. Р. Никсон знал, что его успех на посту президента будет зависеть от того, сумеет ли он найти достойный выход из Вьетнамской войны; помимо этого, он надеялся по-новому выстроить отношения с Советским Союзом и с Китаем. Но все же, несмотря на эти проблемы, Р. Никсон также был озабочен и делами Ближнего Востока. В ходе пресс-конференции, прошедшей спустя неделю после инаугурации, Р. Никсон назвал этот регион «бочкой с порохом, которая может взорваться в любую минуту»[411]. Эти слова вызвали возмущение некоторых израильских лидеров, потому что они противоречили отстаиваемой ими позиции, заключавшейся в том, что непосредственная опасность войны отсутствовала и что весь мир мог спокойно ждать, пока арабы придут к соглашению с израильтянами, приняв условия последних. Заявление Р. Никсона было с воодушевлением встречено руководителями арабских государств по той же причине, по которой оно возмутило израильтян: его слова означали, что американский президент может быть склонен к тому, чтобы вынудить Израиль пойти на уступки ради предотвращения новой эскалации конфликта.

Очень мало кто в Вашингтоне действительно считал угрозу эскалации такого рода реальной, ибо в любой войне победа Израиля казалась слишком очевидной для того, чтобы был спровоцирован новый вооруженный конфликт с участием его армии. Однако события имели свою собственную динамику. 23 июля 1968 года боевики Народного фронта освобождения Палестины захватили израильский самолет, летевший из Рима в Тель-Авив. Захватчики направили самолет в Алжир. Главным требованием лидеров НФОП было освобождение 1200 палестинских заключенных из израильских тюрем. Алжирские войска сумели освободить заложников, но Израиль вынужден был освободить 16 палестинских заключенных в качестве «акта доброй воли». Через два дня после взрыва израильского самолета 26 декабря того же года в афинском аэропорту, в подготовке которого участвовали боевики НФОП, силами израильских коммандос были уничтожены 13 самолетов в аэропорту в Бейруте. Подобные нападения и ответные удары постепенно ухудшали ситуацию, и без того бывшую напряженной; достаточно сказать, что в сентябре 1968 года произошла перестрелка между египтянами и израильтянами на Суэцком канале.

В ходе закрытых консультаций Р. Никсон выражал озабоченность тем, что эта ситуация может дать Советскому Союзу возможность укрепить свои позиции в регионе. С момента окончания Шестидневной войны Советский Союз не переставал претендовать на роль единственной сверхдержавы, дружественной арабам, и на роль главного защитника их интересов. Отношения американцев с арабами на тот момент были самыми напряженными за всю предшествовавшую историю. Египет, Сирия и Ирак разорвали дипломатические отношения с США в первые же дни войны 1967 года, и последствия поражения арабов могли легко пошатнуть авторитет США даже среди более умеренных государств. В начавшей работу администрации президента Р. Никсона считали, что политика его предшественника Л. Джонсона была нацелена либо на то, чтобы арабы сами созрели для достижения соглашения с Израилем на его условиях, либо нашли возможность начать новую войну. Позиция Р. Никсона заключалась в том, что если американцы не будут прикладывать более активные усилия для того, чтобы склонить стороны к мирному соглашению, то позиции Советского Союза в регионе будут только усиливаться, а угрозы для интересов и влияния США на Ближнем Востоке — лишь множиться.

Для Ричарда Никсона и Іенри Киссинджера (Henry Alfred Kissinger), профессора из Гарвардского университета (давно связанного с Республиканской партией и губернатором штата Нью-Йорк Нельсоном Рокфеллером), которого новый президент выбрал для реализации своих стратегических решений, урегулирование проблем Ближнего Востока было всего лишь одним из вопросов в масштабной матрице американо-советских отношений. В конце 1968 года Советский Союз предпринял ряд дипломатических инициатив на Ближнем Востоке. Советские руководители были готовы провести переговоры между представителями двух сверхдержав, нацеленные на поиск решения конфликта в этом регионе. Р. Никсон был готов принять это предложение, хотя и сомневался в том, что в Москве были готовы способствовать урегулированию арабо-израильского конфликта иначе как на условиях, которые позволят Советскому Союзу снискать славу защитника арабских интересов. Р. Никсон хотел проверить истинные намерения советских руководителей, и назначенный им новый госсекретарь Уильям Р. Роджерс (William Pierce Rogers, 1913–2001) был готов приложить к этому все усилия. Р. Никсон не считал, что советские руководители хотят войны на Ближнем Востоке, надеясь, что сможет выяснить, действительно ли они стремятся добиться мира или же их цель — контролировать напряженность в регионе в своих интересах[412].

С тех пор как окончилась Шестидневная война, президент Франции Шарль де Голль требовал проведения переговоров по вопросам Ближнего Востока с участием Франции, Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Линдон Джонсон не скрывал своего пренебрежительного отношения к претензиям Франции на роль ведущего игрока в ближневосточной политике. Когда он впервые узнал о предложении французов провести встречу «четырех великих держав» по вопросам Ближнего Востока, то саркастически спросил: «А кто остальные две державы?»[413] Р. Никсон, напротив, искренне восхищался Ш. де Голлем, и Г. Киссинджер также отзывался о нем с исключительным уважением. При этом оба они считали, что очень важно открыть новую главу в отношениях США и Франции. Через несколько недель после инаугурации в 1969 году Р. Никсон отправился в Париж на переговоры с Ш. де Голлем; это была первая зарубежная поездка Р. Никсона в статусе главы государства.

Уильям Роджерс и Джозеф Сиско, сотрудник Іосдепартамента, которому госсекретарь поручил возглавить Отдел по вопросам Ближнего Востока и Южной Азии, знали, что Шарль де Голль непременно напомнит о своем предложении провести встречу представителей четырех держав. Заранее было принято решение о том, что Ричард Никсон согласится на это — не потому, что американские дипломаты считали это верным решением, но чтобы удовлетворить честолюбие французского президента и продемонстрировать степень уважения к нему со стороны новой американской администрации. С их точки зрения, это была единственная причина, по которой такая встреча вообще имела смысл. Французские дипломаты поддерживали позицию Советского Союза, требуя полного вывода израильских войск с Синайского полуострова без того, чтобы арабские страны гарантировали свою готовность на заключение мирного соглашения с Израилем. При этом американские дипломаты полагали, что и британские представители (учитывая, что главные интересы их страны в этом регионе были связаны с обеспечением безопасности торговли с арабами) хотя бы отчасти будут поддерживать французско-советскую позицию. На этих переговорах Соединенные Штаты рисковали оказаться в одиночестве и, возможно, испытать давление не только со стороны Советского Союза, но и со стороны своих союзников по НАТО.

Израильские руководители сопротивлялись не только любому решению, которое могло бы быть принято на этом форуме, но и самой идее проведения таких переговоров в принципе. При этом они вряд ли охотнее согласились бы на то, чтобы американцы проводили встречу только с представителями Советского Союза, поскольку тогда они увидели бы в этом угрозу того, что Израилю будет навязано соглашение на чуждых ему условиях, легитимизирующее позиции Советского Союза на Ближнем Востоке. Однако вследствие войны 1967 года Советский Союз был слишком активно вовлечен в ближневосточную политику, чтобы его можно было игнорировать. По крайней мере, как полагали в Вашингтоне, переговоры с СССР позволили бы уменьшить опасность возникновения недоразумений между двумя державами, которые могли поставить человечество на грань ядерной войны.

Однако предложенный Ш. де Голлем форум не казался американским экспертам наилучшим способом проверки истинных намерений руководителей Советского Союза. В начале февраля 1969 года Дж. Сиско составил, а У. Роджерс подписал меморандум, адресованный президенту, в котором они рекомендовали провести параллельные переговоры: между четырьмя вышеназванными государствами — в ООН и между представителями двух сверхдержав, США и СССР — в Вашингтоне. Предполагалось, что именно во время переговоров в Вашингтоне будут определены направления политики в отношении Ближнего Востока и порядок проведения переговоров о мирном соглашении. Эту позицию поддержал и Генри Киссинджер, сумевший убедить президента Р. Никсона следовать именно этим курсом[414].

На этих переговорах США должен был представлять Джозеф Сиско, а постпред США в ООН Чарльз Йост (Charles Woodruff Yost, 1907–1981), которому поручалось ведение переговоров в Нью-Йорке, должен был получать от него инструкции и текущую информацию, не выходя за пределы того, что будет согласовано в ходе двусторонних переговоров в Вашингтоне. Французские дипломаты получали возможность удовлетворить свои геополитические амбиции, но в реальности американцы не собирались привлекать их к выработке тех решений, которые должны были быть реализованы. Фактически американцы пригласили своих британских и французских «партнеров» участвовать в переговорах, имевших лишь церемониально-символическое значение. Основными же должны были стать прямые тайные переговоры представителей США и СССР.

Нужно сказать, что советские руководители изначально относились к Ричарду Никсону откровенно враждебно. Посол СССР в США А.Ф. Добрынин, работавший в Вашингтоне с 1962 по 1986 год, свидетельствует: «В Москве были серьезно встревожены перспективой прихода к власти Никсона, который считался опасным антисоветчиком. Кандидатура Хэмфри [Хьюберт Хэмфри был официальным кандидатом Демократической партии на пост президента США] выглядела гораздо предпочтительней. Этот вопрос специально обсуждался в Кремле. В результате советское руководство пошло на необычный (и единственный в истории отношений с США) шаг — приняло решение напрямую обратиться к X. Хэмфри с негласным предложением оказать ему любую возможную помощь (включая финансовую) с целью избрания его президентом США». X. Хэмфри, впрочем, сразу же ответил советскому послу, что для него «вполне достаточно добрых пожеланий из Москвы, которые он ценит»[415]. Однако в ноябре 1968 года президентом США был избран не он, а Ричард Никсон. Удивительным образом, именно годы его правления оказались периодом некоторой разрядки напряженности в советско-американских отношениях. В период его президентства состоялись три встречи на высшем уровне между руководителями СССР и США, что не имело прецедентов за всю историю двусторонних отношений.

Для США рубеж 1960-1970-х годов был периодом переоценки внешнеполитических установок. Среди объективных причин, в силу которых США пошли на определенную нормализацию отношений с СССР, можно назвать следующие: достижение Советским Союзом сопоставимого с США ракетно-ядерного потенциала; возросшее стремление ряда крупных государств Запада (прежде всего, Франции и ФРГ) проводить более самостоятельный внешнеполитический курс; серьезное осложнение внутриполитической и социально-экономической ситуации в США из-за войны во Вьетнаме. Представляется взвешенной оценка посла А.Ф. Добрынина, согласно которой администрация Р. Никсона стремилась решить несколько основных краткосрочных и долгосрочных задач американской внешней политики, которые дополняли друг друга:

— найти приемлемый и наиболее безболезненный выход из войны во Вьетнаме, а также урегулировать некоторые оставшиеся со времен Второй мировой войны взрывоопасные проблемы (в частности, вопрос о Западном Берлине);

— уменьшить угрозу ядерной войны между СССР и США путем некоторых шагов в области ограничения вооружений, создать своего рода систему американо-советских консультаций, механизм взаимной сдержанности в отношении взрывоопасных районов;

— провести перегруппировку своих и союзных сил в борьбе за сохранение социально-политического статус-кво в мире, отвечающего интересам США;

— не допустить чрезмерной поляризации сил внутри страны, сбить накал антимилитаристских настроений;

— путем нормализации отношений с СССР обрести большую свободу маневра в отношении своих собственных союзников и усиления контроля над координацией их действий в рамках противостояния Запад-Восток;

— укрепить престиж и авторитет администрации, лично Р. Никсона в стране и за рубежом[416].

В начале февраля 1969 года заместитель госсекретаря Дж. Сиско передал послу А.Ф. Добрынину послание Р. Никсона на имя Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина по Ближнему Востоку. Р. Никсон призывал к ограничению поставок оружия в этот район, а в конце послания выразил готовность администрации продолжать совместные усилия по поискам путей достижения мирного урегулирования в этом регионе. Спустя месяц на встрече с госсекретарем У. Роджерсом А.Ф. Добрынин изложил соображения советского правительства по данному кругу вопросов. Подчеркнув полезность продолжения обмена мнениями между правительствами СССР и США, У. Роджерс предложил возобновить переговоры на уровне советский посол — Дж. Сиско.

17 февраля 1969 года посол А.Ф. Добрынин был впервые принят новым президентом США в Белом доме. Говоря о важности решения актуальных международных проблем, он остановился конкретно на наиболее важных из них: договор о нераспространении ядерного оружия; политическое решение вьетнамского конфликта; достижение договоренности об урегулировании ближневосточного конфликта; уважение основ послевоенного устройства в Европе; сдерживание гонки стратегических вооружений в целях достижения соглашения между СССР и США по этому вопросу; использование возможности для дальнейшего развития советско-американских отношений. Проблемы Ближнего Востока были лишь одними из шести тем, поднятых им, а Израиль не был упомянут вообще; этот вопрос не был приоритетным ни для администрации США, ни для советско-американского политического диалога. При этом так сложилось, что именно посол А.Ф. Добрынин должен был вести переговоры с представителями Госдепартамента по проблема ближневосточного урегулирования.

Такие встречи начались в Госдепартаменте с 1 апреля 1969 года. По воспоминаниям американских дипломатов, Анатолий Добрынин вел себя крайне осторожно, и было видно, что полученные из Москвы инструкции оставляли ему очень мало простора для действий. Кроме него, в переговорах участвовали его заместитель Юлий Воронцов (1929–2007) и некоторые другие сотрудники посольства; время от времени вместе с ними приходили также эксперты из Министерства иностранных дел СССР. В свою очередь, Джозефа Сиско сопровождали Альфред Л. Атертон (Alfred Leroy Atherton Jr., 1921–2002), который в те времена возглавлял в Госдепартаменте Отдел по вопросам Израиля и арабо-израильским отношениям (Office of Israel and Arab-Israeli Affairs), и Уолтер Б. Смит (Walter В. Smith), сотрудник Госдепартамента, владевший русским языком, в прошлом работавший как в Москве, так и на Ближнем Востоке. Встречи проходили в одном из кабинетов в Отделе по вопросам Ближнего Востока и Южной Азии. Время от времени Дж. Сиско завтракал с А.Ф. Добрыниным в советском посольстве в неформальной обстановке, а порой даже приглашал его на свою виллу в пригороде Вашингтона. После каждой из своих встреч с А.Ф. Добрыниным Дж. Сиско направлял подробные отчеты госсекретарю У. Роджерсу, постпреду США в ООН Ч. Посту, работавшему в Каире американскому дипломату Дональду Бергусу (Donald Clayton Bergus, 1920–1998), а также американским послам в Израиле и в Иордании.

Эти встречи «проходили негласно (интересно, что не было никаких утечек в прессу), — вспоминал А.Ф. Добрынин. — Была предпринята важная попытка на двусторонней основе подготовить ключевые статьи возможного ближневосточного урегулирования. Хотя считалось, что обмен мнениями идет лишь между Вашингтоном и Москвой, по существу, и мы, и они негласно консультировались со своими главными партнерами: мы — с Насером, а они — с Тель-Авивом»[417]. Показательно, что и в 1990-е годы, когда он писал свою книгу, а дипломатические отношения между СССР/Россией и Израилем были восстановлены, посол А.Ф. Добрынин называет столицей Израиля Тель-Авив, хотя все высшие органы власти и управления страны, кроме Министерства обороны, находятся в Иерусалиме, еще в 1949 году провозглашенном столицей еврейского государства.

В первую очередь необходимо было определить повестку дня и порядок проведения переговоров. Советские представители хотели выработать проект мирного соглашения между Израилем, Египтом, Сирией и Иорданией. Отказ Сирии даже рассмотреть идею урегулирования своих разногласий с Израилем иным путем, кроме как посредством войны, не давал представителям Советского Союза возможности игнорировать своего строптивого союзника, поскольку в случае достижения соглашения между Израилем и Египтом Сирия вынуждена была бы в одиночку противостоять Израилю, не имея для этого ни дипломатических, ни военных ресурсов. Американцы же стремились свести свои переговоры с Советским Союзом по Ближнему Востоку к обсуждению условий возможного урегулирования между Израилем и Египтом. Пока сирийские руководители не принимали условия резолюции Совета Безопасности ООН № 242, США считали, что вопрос об урегулировании отношений между Израилем и Сирией в принципе не может быть урегулирован. Что же касалось Иордании, то Вашингтон совершенно не собирался оказывать помощь СССР в укреплении его позиций в Аммане. В ходе непростых переговоров был достигнут следующий компромисс: переговоры между СССР и США, на которых предполагалось принимать ключевые решения по Ближнему Востоку, должны были касаться только и исключительно Израиля и Египта. А на переговорах между четырьмя государствами, которые и США, и Советский Союз считали скорее показными, должны были обсуждаться отношения между всеми сторонами ближневосточного конфликта[418]. Это дало возможность советским дипломатам уверять своих сирийских коллег в том, что они делают все возможное, чтобы добиться вывода израильских войск со всех территорий, которые он оккупировал во время Шестидневной войны, включая Голанские высоты.

Когда Дж. Сиско на первых встречах излагал позицию США, А.Ф. Добрынин неоднократно высказывал возмущение тем, что американцы требовали существенных уступок со стороны Египта, которых Советскому Союзу будет крайне сложно добиться. Дж. Сиско дал понять, что для того, чтобы быть приемлемым для Израиля, любое предлагаемое соглашение должно содержать условие об обязательном проведении на определенном этапе переговоров между представителями еврейского государства и Египта. Соглашаясь с тем, что вначале израильско-египетские переговоры могут быть непрямыми и проходить через посредников, американские дипломаты настаивали на том, что в конце концов представители двух стран должны встретиться лицом к лицу. Само по себе соглашение должно было быть двусторонне обязывающим документом, подписанным обеими странами, а не односторонним обязательством об израильском отступлении, которого добивались египтяне.

Это соглашение не только было призвано положить конец состоянию войны между двумя странами, но также содержать необходимые условия для подписания в будущем мирного соглашения между ними. Американские дипломаты исходили из того, что разрабатываемое соглашение должно было гарантировать свободу израильского судоходства через Акабский пролив и Суэцкий канал; что же касается Синайского полуострова, то после вывода оттуда израильских войск он должен был быть демилитаризован. На переговорах обсуждалась и выдвинутая американцами идея о передаче сектора Газа под контроль Иордании вместо того, чтобы контроль над ним был возвращен Египту. Американцы поддерживали право на возвращение палестинских беженцев, требуя при этом, чтобы Египет взял на себя ответственность за то, чтобы численность возвращающихся в Израиль/Палестину беженцев была ограниченной. Нет никаких свидетельств того, что правительство Голды Меир согласилось на то, чтобы на территорию Израиля возвращались палестинские арабы, покинувшие страну в ходе войны 1948 года. Фактически американские дипломаты вели со своими советскими коллегами переговоры, целью которых было навязать Израилю и Египту некоторые параметры соглашения, при этом ни израильские, ни египетские представители к участию в этих переговорах приглашены не были.

В течение нескольких недель в ходе переговоров Дж. Сиско и А.Ф. Добрынину удалось согласовать около десятка разных статей планировавшегося договора. Насколько известно, советским дипломатам удалось убедить египтян согласиться на то, что, если соглашение будет достигнуто, оно приобретет вид документа, подписанного представителями Египта и Израиля[419]. «Это была наиболее обещающая в те годы негласная совместная работа американской и советской дипломатии, хотя, к сожалению, она и осталась неизвестной и незаконченной», — отмечал посол А.Ф. Добрынин[420].

Американо-советские переговоры по Ближнему Востоку застопорились по ряду причин, не последней из которых было соперничество среди американских руководителей, каждый из которых жаждал лично снискать лавры миротворца. Генри Киссинджер был ярким примером человека, личность которого определяла статус занимаемой им должности, а не наоборот. Никогда в истории США советник президента по национальной безопасности не имел такого влияния, которое имел он. Г. Киссинджер был евреем и в 1960-е годы совершил три коротких частных визита в Израиль, однако до вступления в должность он никогда не посещал ни одну арабскую страну, в целом не очень интересуясь делами и проблемами Ближнего Востока. Несмотря на то что он согласился на переговоры между Дж. Сиско и А.Ф. Добрыниным и постоянно получал подробные отчеты обо всем, что происходило на них, Г. Киссинджер все же терзался глубокими сомнениями по поводу успеха всей инициативы, переживая по поводу того, что не мог в полной мере выражать свою позицию. Р. Никсон поручил руководить дипломатической работой по проблемам Ближнего Востока госсекретарю У. Роджерсу. Г. Киссинджер считал, что это было каким-то образом связано с тем, что сам он был евреем; как он верно догадывался, Р. Никсон не верил, что его советник сможет быть полностью бесстрастным и объективным в вопросах разногласий между израильтянами и арабами. Единственное, чем Г. Киссинджер пытался утешить себя (если не в то же самое время, то определенно на момент написания своих мемуаров), — это то, что, по его мнению, Р. Никсон оказал У. Роджерсу медвежью услугу, поручив ему миссию, которая, как считал Г. Киссинджер, была обречена на провал[421].

Подавляющее большинство американских евреев на выборах 1968 года голосовали против Р. Никсона: его поддержали только примерно 17 % из них, тогда как его соперника X. Хэмфри — 81 % [422]. Своему спичрайтеру он говорил об избирателях-евреях: «Они не дадут мне ни одного голоса. Они будут улыбаться и аплодировать, но проголосуют за другого; они все время это делают»[423]. Ричард Никсон люто ненавидел левую интеллигенцию, и в первую очередь — либеральных журналистов. Волею судеб многие из этих людей были евреями, и ненависть Р. Никсона к ним увязывалась с их национальной принадлежностью. Большинство евреев он не без оснований считал людьми левых взглядов, враждебно настроенными по отношению к Республиканской партии. Как бы ни старались отдельные авторы, спасая честь института президента, доказать, что Р. Никсон не был ксенофобом, рассекреченные аудиозаписи его бесед в Белом доме со своими ближайшими советниками не оставляют возможности толковать слова главы государства как-то иначе. В феврале 1973 года, беседуя со своим советником Чарльзом Колсоном, Р. Никсон заметил, что у людей всех национальностей есть якобы свои специфические черты: «Ирландцы, например, не умеют пить. Каждый ирландец, изрядно подвыпив, становится абсолютно отвратительным, — утверждал президент. — Итальянцы — замечательный народ, но они неспособны к серьезным размышлениям. Евреи — агрессивные, грубые и, в целом, крайне неприятные создания». По мнению Никсона, «евреи страдают от комплекса неполноценности и поэтому все время пытаются что-то доказать»[424].

Р. Никсон неоднократно повторял, что «еврейское лобби не может повлиять на него»[425]. В марте 1970 года, когда стало известно о продаже французских боевых самолетов Ливии, группа американских солдат и офицеров — ветеранов Вьетнамской войны обратилась к президенту с призывом для поддержания военного баланса в регионе Ближнего Востока продать современные самолеты Израилю. Разозленный Р. Никсон отреагировал на эту просьбу следующим образом: «Я не желаю больше видеть евреев, ходатайствующих за Израиль, в своем офисе как минимум до… — не знаю, как долго»[426]. Президент ясно давал понять, что таких ходатаев он не желает видеть никогда. Умный Г. Киссинджер не мог всего этого не понимать, поэтому одной из основных его задач стала потребность доказать самому себе, президенту и всему миру, что, будучи по факту рождения немецким евреем, покинувшим родину в пятнадцатилетием возрасте из-за политики нацистов, он является стопроцентным американцем, который может вести не менее жесткий курс по отношению к Израилю и еврейскому народу в целом, чем сам Р. Никсон или У. Роджерс.

С первых дней работы администрации Р. Никсона в январе 1969 года стало ясно, что между Белым домом и Госдепартаментом имеются существенные разногласия относительно методов оптимального разрешения арабо-израильского конфликта в целом, и израильско-египетского конфликта в частности. Главу своего масштабного исследования, посвященного политике США в арабо-израильском конфликте в ходе первого срока правления Р. Никсона, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Стивен Спигель озаглавил «Госдепартамент и Совет по национальной безопасности в состоянии конфликта»[427]. Напряженные отношения между Г. Киссинджером и У. Роджерсом снижали возможности Государственного департамента успешно проводить и вести к намеченным целям двусторонние и четырехсторонние переговоры. Г. Киссинджер дал указание руководителю Отдела по вопросам Ближнего Востока Совета национальной безопасности Гарольду Сондерсу (Harold Saunders) не общаться с Дж. Сиско, а У. Роджерс потребовал от Дж. Сиско не сообщать информацию о его переговорах с А.Ф. Добрыниным Совету по национальной безопасности. Г. Сондерс, Дж. Сиско и А. Атертон понимали, что подобным образом успеха добиться было невозможно, и они поддерживали связь, обмениваясь информацией, втайне от своих руководителей. Некоторые недоразумения имели место, однако этот неформальный обмен сведениями помогал избежать гораздо более серьезных проблем.

У. Роджерс и Дж. Сиско считали, что у них нет никаких причин сомневаться в том, что президент поддерживает как сами переговоры с Советским Союзом, так и методы их проведения. Время от времени Р. Никсон вызывал У. Роджерса или Дж. Сиско для того, чтобы узнать новости о ходе переговоров «из первых рук», и в беседах с ними он неизменно выражал одобрение и поддержку. Однако с точки зрения Г. Киссинджера, время для переговоров еще не «созрело», потому что позиции двух сторон были слишком далеки друг от друга. Г. Киссинджер видел в каждом воинственном заявлении арабских представителей подтверждение своей концепции о том, что переговоры не приведут ни к какому практическому результату. В то время как У. Роджерс и Дж. Сиско считали, что стагнация в мирном процессе только навредит интересам США на Ближнем Востоке, Г. Киссинджер утверждал, что отсутствие прогресса покажет арабам, что Советский Союз не может помочь им, а значит, они нуждаются в поддержке США. По его мнению, когда это произойдет, позиции Советского Союза в арабском мире существенно ухудшатся. Он полагал, что продолжающаяся неопределенность в конечном итоге принесет пользу США, поскольку она заставит арабов поменять свои позиции. Напротив, Госдепартамент считал, что бесконечное затягивание мирного процесса подтолкнет арабов к радикализации[428].

В Госдепартаменте считали, что США должны достичь договоренности с СССР о характере и параметрах соглашения между Израилем и его арабскими соседями. Подобное сотрудничество между мировыми сверхдержавами должно было усилить позиции США в глазах лидеров арабских государств, в первую очередь — Египта и Иордании. Более того, США следовало выработать «сбалансированную политику» в отношении сторон конфликта. В рамках мирного соглашения от Израиля было решено потребовать отказаться от большей части территорий, занятых в 1967 году. Влиятельные должностные лица утверждали, что военная помощь Израилю должна быть оказана как раз на том условии, что правительство еврейского государства согласится принять эти положения[429].

Г. Киссинджер считал, что подход Госдепартамента к вопросам ближневосточной политики ошибочен, поскольку нет сомнений, что любое соглашение, достигнутое с одобрения Москвы, будет выражать мнение арабского мира и тем самым будет представлять собой бесспорное доказательство советского доминирования в регионе. Он утверждал, что конечная цель Кремля заключается в том, чтобы вытеснить США с Ближнего Востока. Такая оценка ситуации побудила Г. Киссинджера выработать политику, нацеленную на поддержание существующего статус-кво в регионе. Г. Киссинджер выступал против намерений Госдепартамента убедить Израиль пойти на мирное соглашение с территориальными уступками. Он считал, что американским интересам отвечало поддержание существовавшего положения дел. Г. Киссинджер утверждал, что это даст понять арабским государствам, что СССР неспособен содействовать никаким мирным инициативам на Ближнем Востоке и тем самым побудит их выбрать США в качестве посредника на переговорах между ними и Израилем[430]. Когда же арабские лидеры обратят свой взор в сторону США, те и заставят правительство Израиля согласиться на болезненные уступки.

Г. Киссинджер использовал любую возможность для того, чтобы своими аргументами подорвать доверие Р. Никсона к У. Роджерсу и Дж. Сиско. Несмотря на то что Р. Никсон не хотел, чтобы Г. Киссинджер занимался ближневосточной дипломатией, он продолжил общение с тогдашним послом Израиля в США генералом армии в отставке Ицхаком Рабином. Руководители Госдепартамента слышали отзвуки бесед Г. Киссинджера и И. Рабина, что дало им повод подозревать советника по национальной безопасности в том, что тот убеждал И. Рабина не беспокоиться по поводу двусторонних и четырехсторонних переговоров, поскольку они были организованы по инициативе Госдепартамента, а значение имела только позиция Белого дома, и Г. Киссинджер либо прямо, либо косвенно давал понять И. Рабину, что она была другой.

И. Рабин, однако, не понимал, в какую ловушку он попадает, совершенно не осознавая целей, которых Г. Киссинджер стремился добиться. Фактически демонстративный отказ от поддержки еврейского государства стал для Г. Киссинджера условием обретения им желанного статуса в высших эшелонах власти США, что позволило ему после переизбрания Р. Никсона на второй срок занять пост государственного секретаря, который он сохранил и после вынужденной отставки президента. Израиль и евреи были для Г. Киссинджера балластом, интересами которых он всегда был готов пренебречь для продвижения собственных интересов, хорошо понимая, что в существовавшей ситуации руководителям еврейского государства не у кого искать защиты, и они раз за разом будут все равно обращаться к нему, надеясь (почти всегда безосновательно) на пробуждение в нем чувства национальной солидарности. Обнародованные аудиозаписи, сделанные самим Р. Никсоном, включали в себя чудовищный диалог президента с самым высокопоставленным евреем США. Комментируя просьбу премьер-министра Израиля Голды Меир усилить американское давление на советское руководство, вынудив его таким образом дать добро на еврейскую эмиграцию, Генри Киссинджер сказал президенту: «Эмиграция советских евреев не входит в список приоритетов американской внешней политики. И даже если их пошлют в газовые камеры, это не станет американской проблемой, разве что, может быть, гуманитарной». — «Я знаю, — ответил ему Р. Никсон. — Мы не можем из-за этого взорвать мир»[431]. Вдумаемся: Г. Киссинджер заверял американского президента в том, что даже возможный Холокост советских евреев и их массовое уничтожение (таких планов, к счастью, никто в советском руководстве не вынашивал) не должны восприниматься Соединенными Штатами как их проблемы! Нарочитое, полное пренебрежение к своему народу стало той ценой, которую Г. Киссинджер платил за свой политический успех.

Как бы то ни было, американо-советские переговоры по проблемам Ближнего Востока возобновились в мае 1969 года. В июне министр иностранных дел СССР А.А. Громыко посетил Каир, после чего 17 июня 1969 года представил свои предложения по урегулированию ближневосточного конфликта, сформулированные от имени Израиля, Объединенной Арабской Республики и неназванных «других арабских стран». Этот документ требовал от Израиля вывести войска со всех занятых в ходе Шестидневной войны территорий, а также «выполнять решения ООН в отношении палестинских беженцев» (без дальнейшей конкретизации). Г.А. Насер должен был согласиться на размещение войск ООН в секторе Газа и в районе Шарм-аль-Шейха, а также гарантировать свободу судоходства через Тиранский пролив, по Акабскому заливу и по Суэцкому каналу «для судов всех государств без дискриминации»[432].

Советские дипломаты были готовы работать над соглашением, имеющим обязательную силу для конфликтующих сторон, и добиваться признания Египтом Израиля. У. Роджерс и Дж. Сиско были воодушевлены этими результатами. Представители Советского Союза выразили желание провести следующий этап переговоров в Москве. У. Роджерс направил Р. Никсону меморандум, в котором порекомендовал направить Дж. Сиско в столицу Советского Союза, наделив его правом пустить в ход главную «козырную карту» США, которую Америка держала наготове с самого начала переговоров. Таковой У. Роджерс считал предложение о том, что США официально потребуют полного вывода израильских войск с Синайского полуострова, если Советский Союз согласится на проведение переговоров между Израилем и Египтом в том формате, в котором проходили переговоры о перемирии между двумя странами в 1949 году, что включало в себя следующие основные элементы: использование как прямых, так и непрямых переговоров, заключение двусторонне обязывающего соглашения и демилитаризацию Синайского полуострова.

Забегая вперед, укажем, что переговоры эти ни к чему не привели. А.Ф. Добрынин винил в их провале руководителей еврейского государства: «По мере продвижения вперед чувствовалось, однако, как росло сопротивление правительства Израиля этому советско-американскому обмену мнениями»[433]. В действительности ситуация была куда более сложной, хотя, в самом деле, параметры соглашения, которое вырабатывали представители сверхдержав без учета израильской позиции, вызывали у Голды Меир и министра обороны Моше Даяна крайне негативные эмоции.

С момента окончания Шестидневной войны в Вашингтоне доминировала позиция, согласно которой в рамках мирного соглашения с Египтом Израиль должен будет вывести свои войска с Синая до границы, которая проходила между подмандатной Палестиной и Египтом. Положение, согласно которому в рамках мирного соглашения Израиль должен будет вернуть Египту весь Синай, было одобрено на совещаниях Совета по национальной безопасности США (разумеется, не спрашивая на то согласия израильских руководителей) еще в феврале 1970 года. Однако Г. Киссинджеру было важно, чтобы «архитектором урегулирования» был именно он, и для него было едва ли не предпочтительней сорвать процесс, чем отдать У. Роджерсу лавры миротворца. Г. Киссинджер резко воспротивился тому, чтобы президент уполномочил Дж. Сиско озвучить то предложение, которое было сформулировано госсекретарем. Г. Киссинджер нехотя признал, что в советских предложениях были позитивные моменты, однако настаивал на том, что они недостаточны. Р. Никсон принял позицию своего советника по национальной безопасности, и Дж. Сиско отправился в Москву практически с пустыми руками[434].

Тем не менее Дж. Сиско надеялся, что за те четыре дня, которые он намеревался провести в Москве — с 14 по 17 июля 1969 года, — он сумеет выработать с советскими дипломатами параметры взаимоприемлемого соглашения. Дж. Сиско сообщил своим московским собеседникам, что если Советский Союз не сможет заставить Египет пойти на открытые мирные переговоры, которые закончатся тем или иным соглашением, то США не смогут подвигнуть Израиль на вывод своих войск с Синайского полуострова. Советские представители давили на американцев, с тем чтобы они обязались обеспечить полный вывод израильских войск с Синайского полуострова, однако инструкции, полученные Дж. Сиско, не давали ему возможности проявить гибкость в этом вопросе, и он просто вынужден был повторять те же слова, которые до этого от него слышал А.Ф. Добрынин на протяжении всего процесса переговоров в Вашингтоне: «Вывод израильских войск со всей территории Синая не исключается»[435].

Переговоры в Москве стали разочарованием для обеих сторон. В последней телеграмме, которую Дж. Сиско направил в Вашингтон перед тем, как покинуть Москву, он сообщил, что продвижение в переговорах было совершенно незначительным. Он добавил, что встреча с А.А. Громыко оставила его с четким убеждением, что Советский Союз был готов на поддержание существующего статус-кво; он не увидел никаких признаков того, что советские представители хотели бы, чтобы президент Египта Г.А. Насер занял менее жесткую позицию. Со своей стороны, советские дипломаты сообщили своим американским коллегам, что, поскольку они сделали серьезные шаги вперед в своих предложениях, представленных 17 июня, они ожидали, что Дж. Сиско приедет в Москву с какими-то новыми предложениями американской стороны, и не скрывали своего разочарования в связи с отсутствием таковых.

Тем временем как военные действия на берегах Суэцкого канала (получившие название «Войны на истощение»), так и террористическая деятельность НФОП и других антиизраильских палестинских организаций становились все интенсивнее. В начале сентября У. Роджерс потребовал предоставить ему право вернуться на двусторонние переговоры и представить СССР в качестве предложения уже упомянутую позицию США, касавшуюся полного вывода израильских войск с Синайского полуострова. Г. Киссинджеру и в этот раз удалось заблокировать эту инициативу, парировав, что затягивание мирного процесса было в интересах США, так как Израиль был более сильной стороной конфликта, и если бы арабы начали новую войну, то они бы были обречены на поражение — а раз так, то именно они должны быть больше заинтересованы в достижении урегулирования. Р. Никсон в очередной раз нашел аргументы Г. Киссинджера убедительными, проинструктировав У. Роджерса не делать новых предложений во время переговоров с А.А. Громыко на Генеральной Ассамблее ООН[436]. Однако энергичный Дж. Сиско возобновил свои переговоры с А.Ф. Добрыниным, которые продолжались и в сентябре, и в начале октября 1969 года.

В сентябре 1969 года ситуация, однако, несколько изменилась: в Израиль начали поступать первые истребители-бомбардировщики системы F-4 Phantom, обещанные еще администрацией Л. Джонсона, что вызвало волну протестов в арабских государствах. Эти самолеты были мощным оружием, превосходящим все виды вооружений, которые Египет получал от Советского Союза. Спустя всего нескольких дней после получения самолетов израильтяне использовали их в боевых действиях на Суэцком канале, где они нанесли колоссальный ущерб противнику. Это дало Советскому Союзу возможность резко интенсифицировать антиамериканскую пропаганду. В радиопередачах, адресованных арабской аудитории, советские представители обвиняли Вашингтон в сознательном подрыве мирных переговоров.

Госсекретарь считал, что эти обвинения нельзя оставить без ответа, ибо они угрожали подорвать и без того непростые отношения США с арабскими странами. У. Роджерс снова обратился к Р. Никсону с просьбой обнародовать наконец позицию США, гласившую, что Израиль должен вывести все свои силы со всей территории Синайского полуострова. Г. Киссинджер вновь высказался против, однако в этот раз Р. Никсон проигнорировал его возражения. Президент сомневался, что Израиль можно будет убедить вывести все его войска со всей территории Синайского полуострова, однако Р. Никсон посчитал важным показать миру, что США не поддерживают курс израильского руководства. Он прислушался к аргументам Госдепартамента и согласился с тем, что если арабские руководители будут знать о том, что США поддерживают их требования, это сможет предотвратить резкое ухудшение отношений между США и арабскими государствами; Израиль вновь стал разменной монетой в чужой игре.

При этом Р. Никсон вел с израильскими руководителями двойную игру, демонстрируя маккиавелизм высшей пробы: когда в конце сентября 1969 года Г. Меир совершила свой первый визит в США в качестве премьер-министра Израиля и открыто заявила о своих возражениях, Р. Никсон, который незадолго до этого лично дал «зеленый свет» У. Роджерсу и Дж. Сиско, создал у своей гостьи впечатление, будто он не разделяет позицию руководителей Государственного департамента. Г. Меир считала, что госсекретарь У. Роджерс «никогда по-настоящему не понимал ни того, что лежит в основе арабских войн против Израиля, ни того, что верность своему слову арабские лидеры понимают совсем не так, как он сам»[437]. Однако Р. Никсон, с которым она встречалась впервые в жизни, был настолько убедителен в роли покровителя Израиля, которую он сыграл, принимая свою гостью, что на торжественном обеде растроганная Голда произнесла следующий тост: «Господин президент, благодарю вас не только за гостеприимство, не только за замечательный сегодняшний день и за каждую минуту сегодняшнего дня, но больше всего за то, что вы дали мне возможность сказать дома моему народу, что у нас есть друг, большой друг в Белом доме. Это нам поможет. Поможет справиться со многими трудностями»[438]. Премьер-министр Израиля не знала о том, что прием в ее честь Р. Никсон называл «еврейским банкетом», к которому давал следующие инструкции: «Я не хочу видеть на этом приеме ни одного еврея, который не поддерживал нашу предвыборную кампанию, вам понятно? Ни одного»[439].

Не прошло и месяца после отъезда Г. Меир из Вашингтона, как У. Роджерс и Дж. Сиско встретились с А.Ф. Добрыниным с целью интенсификации переговоров, целью которых было сближение между СССР и США за счет уступок, которые требовались от Израиля.

У. Роджерс и Дж. Сиско встретились с А.Ф. Добрыниным 28 октября 1969 года и представили ему полный текст американского документа, состоявшего из десяти пунктов. Один из них говорил о выводе израильских войск с египетской территории, оккупированной во время Шестидневной войны (не конкретизируя, шла ли речь обо всех занятых территориях, либо же американские дипломаты были готовы согласиться на корректировку границы), другой — о том, что переговоры между Египтом и Израилем будут вестись как о территориях, подлежащих демилитаризации, так и о мерах по обеспечению свободного прохода морских судов через Акабский пролив, а также о мерах безопасности для сектора Газа. Кроме того, американские предложения гласили, что соглашение, подписанное обеими сторонами конфликта, должно прекратить состояние войны между ними, запретив «действия, несовместимые с состоянием мира между ними». Говорилось и о «справедливом разрешении» проблемы беженцев: американцы предлагали разрешить эту проблем путем принятия Израилем ста тысяч возвращающихся палестинских арабов в течение десяти лет[440]. Израильские руководители на это никогда не соглашались, но американцы считали, что смогут навязать Голде Меир и ее правительству эти параметры урегулирования.

Переговоры 28 октября 1969 года должны были стать последними в намеченной серии встреч. Именно тогда У. Роджерс озвучил позицию США относительно вывода всех израильских сил с Синайского полуострова. После этого он заявил, что США пошли на все возможные уступки, на какие только могли, и что теперь настала очередь СССР добиться смягчения позиции руководителей Египта. О том, что они озвучили советским дипломатам позицию, требовавшую полного ухода сил ЦАХАЛа из Синая, израильским руководителям американцы рассказали лишь постфактум. Израильские руководители восприняли это крайне болезненно, сочтя, что американские дипломаты предавали Израиль, оставляя его один на один с Египтом.

В декабре 1969 года должен был состояться саммит глав арабских государств, и представители Госдепартамента были обеспокоены тем, что он может привести к негативным последствиям для США. А. Атертон и Дж. Сиско рекомендовали У. Роджерсу как можно скорее публично изложить основные положения американской позиции. Госсекретарь согласился с аргументами своих подчиненных. Речь, которую он произнес при первой же удобной возможности — на конференции в Вашингтоне, посвященной, вообще говоря, совершенно другой теме — проблемам образования взрослых, — стала одним из самых важных выступлений, которые ему когда-либо приходилось делать в период пребывания на посту госсекретаря. В отношении проблемы достижения соглашения между Израилем и Египтом У. Роджерс заявил, что подход, которого придерживается администрация США, заключается в том, чтобы потребовать от Египта согласиться взять на себя конкретное обязательство о стремлении к миру, а от Израиля — вывести свои войска «к международной границе между Израилем и Египтом, которая существовала на протяжении более чем полувека [так в оригинале]»[441].

В арабском мире эта речь в целом достигла целей, к которым стремился Госдепартамент; в Иордании и Саудовской Аравии она встретила явную поддержку. Отдельные лидеры арабских государств увидели в предложениях госсекретаря свидетельство того, что Вашингтон может относиться к их чаяниям с тем же пониманием, что и к чаяниям Израиля.

В Израиле же взяли время на раздумья — идти на лобовое столкновение с США правительство страны, естественно, не хотело, но и сделать вид, что ничего не произошло, не могло. 10 декабря 1969 года кабинет министров сделал заявление, в котором подтвердил желание Израиля достичь мирного договора с Египтом и принять участие в прямых переговорах с полномочными представителями этой страны. В этом заявлении не содержалось прямого указания на то, что Израиль отвергает План У. Роджерса, однако выражалось сожаление по поводу того, что американские дипломаты сформулировали требуемые от Израиля масштабные уступки еще до того, как египетские руководители в принципе согласились вести с Израилем переговоры о мире. С критикой Плана Роджерса Іолда Меир выступила с трибуны Кнессета 15 декабря 1969 года[442]. Одновременно с этим было решено, что министр иностранных дел Израиля Абба Эвен будет направлен в Госдепартамент для разъяснения израильской позиции и дальнейших переговоров[443]. 15 декабря А. Эвен отправился в Вашингтон. Он беседовал с У. Роджерсом на протяжении двух с половиной часов 16 декабря и на следующий же день вернулся в Иерусалим.

Министр иностранных дел был шокирован, узнав, что всего лишь через двадцать четыре часа после его отъезда из столицы США американские дипломаты, не предупредив его об этом ни намеком, представили свои предложения в отношении возможных параметров соглашения между Израилем и Иорданией. Они были сходны с американским планом соглашения между Израилем и Египтом, представленным 28 октября 1969 года, и предусматривали вывод израильских сил со всей территории Западного берега, за исключением взаимно оговоренных и не то чтобы очень существенных корректировок пограничной линии; также предусматривалось совместное иорданско-израильское управление Иерусалимом. У. Роджерс и Дж. Сиско были обеспокоены тем, что если США будут прилагать больше усилий во благо Египта, бывшего союзником СССР, чем в поддержку Иордании, союзницы США, то доверие короля Хусейна к США будет подорвано. Ход мыслей американских дипломатов можно понять, но факт сокрытия ими своей концепции от только что посетившего Вашингтон руководителя израильской дипломатии не может свидетельствовать ни о чем, кроме как о полном пренебрежении тогдашним руководством США, как президентом Р. Никсоном, так и госсекретарем У. Роджерсом, интересами Израиля, в том виде, как их отстаивало демократически избранное правительство еврейского государства.

А. Эвен был в ужасе; он воспринял происшедшее и как личное оскорбление. При этом он хорошо понимал то, в чем У. Роджерс и Дж. Сиско могли не отдавать себе отчет: Иудея, Самария и Иорданская долина, называемые американцами Западным берегом Иордана, имели (и имеют) для значительного большинства еврейского населения Израиля существенно большее историко-символическое и военно-политическое значение, чем Синайский полуостров, а объединенный в ходе Шестидневной войны и сразу объявленный единой и неделимой столицей Иерусалим стал восприниматься как высшее воплощение многовековых национальных чаяний. Полный вывод израильских сил с Синайского полуострова в обмен на мирный договор с Египтом израильское правительство было готово рассматривать; спустя десять лет, в 1979 году, на этих условиях договор между двумя странами и был заключен. Однако в отношении Иерусалима, Иудеи, Самарии и Западного берега позиция израильского руководства (и общества) была — и остается — принципиально иной.

Параметры арабо-израильского урегулирования, представленные американскими дипломатами 18 декабря 1969 года, в связи с содержащимся в них требованием вывести силы ЦАХАЛа из Иудеи, Самарии и Иорданской долины, способствовали существенному внутриполитическому сближению в Израиле. И глава правительства Голда Меир, и лидер крупнейшей оппозиционной партии «Херут» [ «Свобода»] Менахем Бегин видели в этой ситуации вызов, который требовал жесткой реакции. Послу И. Рабину было предписано вернуться в Израиль для проведения срочных консультаций.

22 декабря 1969 года правительство Израиля сделало заявление, в котором подвергло предложения У. Роджерса резкой критике. Напомнив, что «во время войны 1967 года Израиль в одиночку сражался против сил, которые желали его уничтожения», и что «с тех пор Израиль не перестает предлагать арабским государствам начать переговоры для установления мира, однако арабские правительства регулярно отказываются от переговоров о мире, продолжают свою агрессивную политику и заявляют о том, что готовятся к новой массовой войне», правительство констатировало: «Агрессивные правители арабских государств могут расценить последние американские предложения лишь как попытку США удовлетворить их стремления за счет Израиля». В заявлении недвусмысленно постулировалось, что кабинет министров отвергает американские предложения:

«Кабинет обсудил вызывающие тревогу инициативы администрации США, предлагаемые в рамках переговоров между четырьмя державами. Кабинет с большим неодобрением смотрит на предложения, которые сделаны администрацией США в отношении конфликта между Израилем, с одной стороны, и Египтом и Иорданией, с другой.

Кабинет отвергает эти предложения, сделанные США, поскольку они снижают шансы на установление мира; игнорируют насущную необходимость установить безопасные и взаимно оговоренные границы путем подписания мирных договоров, выработанных в ходе прямых переговоров; нарушают суверенные права и ставят под угрозу безопасность Израиля, предлагая проекты неприемлемых решений по вопросу о [палестинских] беженцах, и не содержат никакого реального требования к арабским странам положить конец саботажу и прекратить деятельность террористических организаций.

Если эти предложения будут претворены в жизнь, то безопасность Израиля и его мирное существование окажутся в огромной опасности. Израиль отказывается приносить себя в жертву интересам какой бы то ни было державы, и поэтому он отвергнет любую попытку навязать ему чуждое ему решение»[444].

За заявлением, которое было сделано кабинетом министров Израиля, последовала буря протеста против Плана Роджерса со стороны произраильского лобби в США. По свидетельству Г. Киссинджера, еще до этого прагматичный Р. Никсон снова постарался уйти за кулисы для того, чтобы никто не считал, что он напрямую связан с этим планом, который уже стали называть «инициативой Государственного департамента»[445].

23 декабря 1969 года А.Ф. Добрынин встретился с У. Роджерсом и Дж. Сиско и сообщил им, что усилия тщетны: Г.А. Насер отверг предложения США. Как сообщил советский посол, египетский лидер отказался вести с Израилем переговоры по какому бы то ни было вопросу, будь то демилитаризация, свободный проход морских судов или же меры безопасности. Г.А. Насер требовал безоговорочного вывода израильских войск с территории Синайского полуострова. Не соглашался он и на «основные принципы мира», принятием которых Египтом США обуславливали требование о выводе израильских войск с Синая. А.Ф. Добрынин дал понять, что Советский Союз в любом случае поддержит Египет, и если Г.А. Насер не согласится принять американские предложения, то же самое сделает и СССР[446].

У. Роджерс и Дж. Сиско были чрезвычайно разочарованы. Они убедили президента открыто пойти против позиции Израиля, однако представители Советского Союза не были готовы сделать то же самое по отношению к своему союзнику — Египту. Г.А. Насер не был готов к тому, чтобы разрешить свои споры с Израилем мирным путем, и Советский Союз не собирался вынуждать его к этому. И в Госдепартаменте, и в Белом доме пришли к выводу, что проверка истинных намерений Советского Союза, которую Р. Никсон поручил У. Роджерсу и Дж. Сиско в феврале, завершилась и что ее результаты явно показали, что Кремлю важнее держать напряженность в регионе под контролем, нежели стремиться к достижению мирного урегулирования.

Важно подчеркнуть, что принципы, которыми руководствовались американские и советские дипломаты, были принципиально различными. Стратегия Советского Союза заключалась в том, чтобы на каждом этапе переговоров добиваться поддержки египтян; собственные отношения с Г.А. Насером были советским руководителям всяко важнее, чем его отношения (или отсутствие таковых) с Израилем. Стратегия же США была кардинально иной; американские дипломаты никогда не пытались добиваться одобрения своих действий Израилем. Американцы рассчитывали, что для того, чтобы добиться требуемых уступок от Израиля, необходимо добиться поддержки СССР и Египта, когда же она будет получена, у Израиля не останется выхода. Советскому Союзу не удалось убедить Г.А. Насера согласиться на ведение прямых переговоров о мире с Израилем, и этим — и только этим — объясняется тот факт, что Израилю не пришлось оказаться в состоянии «лобового столкновения» с США в связи с требованиями о полном уходе со всех занятых в ходе Шестидневной войны территорий.

Глава 12 Интриги, приведшие к войне: Генри Киссинджер в борьбе за американскую гегемонию на Ближнем Востоке, 1970–1973 гг.

В ответ на План Роджерса Г. Киссинджер разработал альтернативную доктрину, которую можно охарактеризовать как «доктрину затягивания». Фактически именно она лежала в основе ближневосточной политики США вплоть до начала Войны Судного дня в октябре 1973 года. На следующий день после выступления государственного секретаря, 10 декабря 1969 года, Г. Киссинджер изложил основные принципы предлагаемой им политической линии: «Чем дольше Израиль будет удерживать захваченные им арабские территории, тем дольше Советский Союз не будет иметь возможности сделать то, чего от него ждут арабы. И со временем арабы неминуемо должны будут понять, что дружба с Советским Союзом не особенно помогает им — она стала причиной двух поражений [речь о войнах 1956 и 1967 годов], от одного из которых арабов спасли именно американцы, и лишила их возможности вернуть утраченное»[447].

Уже летом 1967 года Египет с помощью Советского Союза начал восстанавливать свои военные ресурсы. Более 60 % самолетов и 40 % военной техники, потерянной Египтом в Шестидневной войне, было восстановлено за счет советских поставок уже в июне-августе 1967 года[448]. К концу 1967 года было возмещено 60 % всех потерь, а к октябрю 1968 года — уже 80 %. Количество техники, находившейся на вооружении Египта, значительно возросло в 1972 году, по сравнению с 1967 годом. По данным лондонского Института стратегических исследований, Египет обладал 1400 танками в 1967 и 2000 танками — в 1972 году; 450 самолетами — в 1967 и 768 — в 1972 [449]. Сирия и Ирак также получили значительную советскую военную помощь. Количество советских военных «советников» в Египте, которые должны были обучать солдат обращению с новыми видами оружия, исчислялось многими тысячами.

В течение 1968 года египетская артиллерия вела спорадические обстрелы израильских позиций на другой стороне канала. В феврале 1969 года Г.А. Насер провозгласил политику «постоянной военной активности» в зоне Суэцкого канала. В марте того же года началась т. н. Война на истощение, которой суждено было продлиться до августа 1970 года.

Израильские военные стратеги сознавали невыносимость войны на истощение для маленькой страны, вынужденной в связи с этим держать силы резервистов в состоянии постоянной боевой готовности. Продолжительная война на истощение, в которой противники несут постоянные, приблизительно равные потери, означала бы скорую и неизбежную агонию Израиля. Поэтому Израиль был вынужден предотвратить «истощение» даже путем непропорционально жесткой реакции, то есть нанесения ответного удара, по мощи на порядок превосходящего провокационные действия врага. Однако помимо этих общих соображений у Израиля в тот момент имелись дополнительные причины стремиться к эскалации конфликта.

Советское военное присутствие в Египте постоянно расширялось; египетские вооруженные силы получали новое, хотя и не самое современное оружие. Война на истощение, ответные израильские удары и советская реакция на них создавали динамику замкнутого круга, грозя привести к прямой советской интервенции с последующим риском столкновения двух сверхдержав.

Как уже говорилось в предыдущей главе, государственный секретарь Уильям Роджерс настаивал на прекращении огня и мирных переговорах. В то же время советник президента по национальной безопасности Генри Киссинджер не считал эскалацию военных действий проблемой — скорее, наоборот. Израильский посол в Вашингтоне Ицхак Рабин, который в то время общался с ним весьма часто, 19 сентября 1969 года телеграфировал в Иерусалим: «Совет по национальной безопасности рассматривает результаты израильских военных операций против Египта… Положение Насера пошатнется, а это, в свою очередь, ослабит позиции Советского Союза в регионе… Готовность снабжать нас оружием обусловлена скорее интенсификацией наших военных действий, чем их свертыванием»[450].

По-видимому, этот совет пришелся по душе Голде Меир. Во время своего визита в Вашингтон в сентябре 1969 года она установила систему прямой связи через посла И. Рабина и Г. Киссинджера в обход своего собственного Министерства иностранных дел и американского Государственного департамента. В своих мемуарах И. Рабин описывает эту систему следующим образом: «Киссинджер в соответствии с указаниями президента должен был передавать сообщения мне, а я должен был пересылать их Симхе Диницу, специальному помощнику Голды Меир, в Иерусалим. Таково было предложение президента, и Голда Меир одобрила его. Если это предложение было связано с некоторым недоверием к Аббе Эвену и Уильяму Роджерсу, это не моя вина… Таким стал основной способ поддержания контактов между двумя странами по самым важным вопросам»[451]. Большой вопрос, однако, состоит в том, в какой мере Г. Киссинджер действовал здесь в соответствии с «указаниями президента», а в какой вел свою собственную игру[452].

25 октября 1969 года И. Рабин, лишь за два года до этого бывший начальником Генерального штаба ЦАХАЛа, предложил провести «глубинную» бомбардировку египетских целей. К. О’Брайен полагает, что «в контексте системы “прямой связи” Голда Меир должна была понять, что этот неожиданный совет ее посла был передан через Киссинджера и исходил от президента Соединенных Штатов»[453]. Мне кажется, что президент Р. Никсон был здесь совершенно ни при чем, его советник по национальной безопасности давал советы на свой страх и риск, способствуя разрушению и без того подточенной системы региональной безопасности, считая, что именно эскалация конфликта и увеличения числа жертв с обеих сторон будет способствовать укреплению геополитического статуса США.

В тот период члены израильского кабинета министров разделились на тех, кто считал оправданным риск глубокого проникновения в египетское воздушное пространство и налеты на Каир, и тех, кто опасался, что Советский Союз придет на помощь Египту и это приведет к нарушению равновесия стратегических сил.

И. Рабин слал все новые телеграммы, призывавшие к эскалации военных действий против Египта и других арабских стран. Он, очевидно, полагал, что влиятельные люди в Вашингтоне ждали именно этого. Голда Меир придерживалась того же мнения. Вряд ли в оценке позиции Г. Киссинджера она полагалась только на И. Рабина; скорее всего, это соответствовало ее собственному впечатлению от советника президента, сложившемуся после встречи с ним.

7 января 1970 года израильские ВВС совершили свой первый «глубинный» налет на Египет. Спустя две недели, 22 января, Г.А. Насер вылетел в Москву. Целью его поездки было заполучить эффективные ракеты «земля — воздух», а также специалистов для их обслуживания. В Москве не торопились удовлетворять эту просьбу, опасаясь, что это приведет к кризису между Советским Союзом и Соединенными Штатами. В ответ Г.А. Насер начал откровенный шантаж, угрожая переметнуться в проамериканский лагерь. По свидетельству сопровождавшего Г.А. Насера в поездке Мохаммада Хейкала, в ответ на замечание Л.И. Брежнева президент Египта заявил: «У меня достаточно мужества сказать моему народу неприятную правду: нравится это народу или нет, но американцы — хозяева мира»[454]. С этим советские руководители смириться не могли, приняв решение удовлетворить все запросы Г.А. Насера о поставке запрошенных их видов оружия. Советский Союз взял на себя обязательство модернизировать египетскую армию. Спровоцированные Г. Киссинджером израильские «глубинные» налеты на Египет привели к коренному изменению военного равновесия в регионе, причем это изменение было в пользу Египта, а не Израиля.

Израильское правительство предвидело враждебную реакцию со стороны Советского Союза, однако оно не рассчитало все масштабы и последствия этой реакции. Несмотря ни на что, Голда Меир и ее посол в Вашингтоне были твердо уверены в поддержке со стороны США. Они полагали, что им удалось установить беспрецедентно тесные отношения с президентом Соединенных Штатов. Они также полагали, что, отвергнув План Роджерса и выразив свое пренебрежение Государственному департаменту, а затем инициировав эскалацию конфликта с Египтом, они делали именно то, чего ожидал от них президент Р. Никсон. Однако, вопреки ожиданиям и оценкам Г. Меир и И. Рабина, представители администрации США начали оказывать планомерное и в конечном счете эффективное давление на Израиль с целью вынудить его остановить эскалацию, согласиться на прекращение огня и начать переговоры на основе того или иного толкования резолюции № 242 и параметров Плана Роджерса, пусть даже их озвучивал не сам госсекретарь.

Голда Меир, вероятно, не поняла всей важности предложений Уильяма Роджерса, которые отражали желание Ричарда Никсона остановить эскалацию конфликта и связанное с ней расширение советского вмешательства в дела Ближнего Востока. Когда Г. Меир получила от президента Р. Никсона обещание поставить новые самолеты и электронное оборудование, то заключила, что ее курс пользуется поддержкой в Вашингтоне. Дело, однако, обстояло не совсем так, и Государственный департамент информировал израильское посольство в Вашингтоне о том, что выполнение израильского заказа откладывается. Причем, в противоположность мнению посла И. Рабина о распределении властных полномочий в Вашингтоне, именно Государственный департамент говорил от имени президента. 23 марта 1970 года У. Роджерс публично заявил об «отсрочке» военных поставок Израилю. Проблема поставок американского оружия в Израиль стояла очень остро, но президент Р. Никсон, очевидно, использовал поставки оружия как рычаг давления. Советские же военные поставки в Египет достигли небывалых масштабов, причем в Советском Союзе рассматривали все варианты, в том числе и возможность прямого вооруженного вмешательства против Израиля; планы соответствующей военной операции были подготовлены.

30 июля 1970 года в тридцати километрах к западу от Суэцкого канала израильские истребители сбили четыре советских самолета. Риск антиизраильской военной операции СССР стал выше, чем когда-либо прежде. Опасаясь этого, на следующий день правительство Израиля согласилось на прекращение огня. Хотя первоначально предложения американской администрации об условиях прекращения боевых действий были восприняты правительством Израиля в штыки, последующие переговоры вынудили Голду Меир и членов ее кабинета согласиться на эти условия. Принятие руководством Египта американских предложений и все возрастающая угроза военной конфронтации с Советским Союзом оказывали значительное давление на израильское правительство[455].

В дополнение к требованию о прекращении огня США потребовали от Израиля согласиться отступить со всех занятых в ходе Шестидневной войны территорий, включая Иудею и Самарию, в рамках реализации резолюции № 242 с целью достижения мирного соглашения между Израилем и арабскими государствами. Хотя такое требование носило скорее декларативный характер, так как согласие арабских стран на заключение мирного договора получено не было, оно незамедлительно привело к внутриполитическому кризису. 31 июля 1970 года семнадцать членов правительства проголосовали за то, чтобы принять американский ультиматум, шестеро — против. 4 августа 1970 года решение правительства было одобрено Кнессетом (результаты голосования: 66— «за», 28— «против», 9 депутатов воздержались). В тот же день Менахем Бегин (1913–1992) и пять его последователей в знак протеста вышли из правительства Израиля. Попытки премьер-министра Голды Меир предотвратить их уход из так называемого «правительства национального единства» ни к чему не привели. Р. Никсон публично поддержал условия по прекращению огня во время Войны на истощение между Израилем и Египтом, которое вступило в силу 7 августа 1970 года. Как указывает профессор Иоси Гольдштейн, американская администрация воспринимала Израиль как обузу, ставящую под удар отношения США с Советским Союзом[456], которые воспринимались как несравнимо более важные, чем отношения с Израилем. Показательно, что, каковы бы ни были сопутствующие обстоятельства, именно американское давление привело к правительственному кризису и распаду первого широкой правительственной коалиции (т. н. «правительства национального единства») в Израиле.

Сразу после этого У. Роджерс возобновил попытки добиться начала мирных переговоров между Египтом и Израилем. Он рассматривал установление мира между этими двумя странами как свою важнейшую политическую цель в этом регионе.

Ситуация существенным образом изменилась 28 сентября 1970 года, когда, будучи в Москве, на пятьдесят третьем году жизни скоропостижно скончался Гамаль Абдель Насер. Его место занял Ануар Садат (1918–1981).

Вскоре после того, как А. Садат сменил Г.А. Насера на посту президента Египта, ему стало ясно, что путь к возвращению захваченных Израилем земель скорее лежит через Вашингтон, чем через Москву. Для того чтобы с этой целью снискать поддержку Белого дома, он был готов существенно уменьшить количество советских военных, которые находились в Египте. Когда в мае 1971 года У. Роджерс посетил Египет в рамках своей кампании по продвижению идеи перемирия в районе Суэцкого канала, А. Садат сказал ему: «Если мы сможем прийти к перемирию… даю вам свое личное поручительство, что все русские военные покинут мою страну в течение шести месяцев»[457].

А. Садат считал, что без инициативы со стороны Г. Киссинджера или самого Р. Никсона не могло быть и речи о достижении мирного соглашения с Израилем, которое могло бы позволить Египту вернуть себе Синайский полуостров. Поэтому А. Садат решил направить своего советника Мухаммеда Хафеза Измаила (1918–1997) на встречу с Г. Киссинджером, с тем чтобы постараться склонить Белый дом к участию в возобновлении мирного процесса с Израилем на египетских условиях.

А. Садат хотел, чтобы переговоры между М.Х. Исмаилом и Г. Киссинджером начались в октябре 1972 года, но Г. Киссинджер неоднократно откладывал встречу с египетским эмиссаром. В своих мемуарах он утверждал, что вынужден был перенести переговоры с X. Исмаилом из-за того, что был слишком занят проблемами, связанными с окончанием войны во Вьетнаме[458]; на этом фоне развитие мирного процесса на Ближнем Востоке не было для него приоритетом. В конечном итоге они встретились только в конце февраля 1973 года.

Видимо, Г. Киссинджер не придавал большого значения своей встрече с X. Исмаилом. За три дня до нее он говорил послу И. Рабину: «Эта встреча ни к чему не приведет, если только они не сделают какое-то новое предложение. А если это произойдет, то я скажу им, что подумаю над ним… В отличие от Роджерса и Сиско, я считаю, что я должен принимать участие в том или ином процессе только в обмен на что-то»[459]. Г. Киссинджер не считал, что египетскому эмиссару есть что предложить.

Однако во время переговоров, которые состоялись 25–26 февраля 1973 года, М.Х. Исмаил представил самое далеко идущее предложение, которое когда-либо до этого делал Египет на переговорах по достижению мирного соглашения с Израилем. Оно заключалось в том, чтобы урегулировать египетско-израильский конфликт в несколько этапов на пути к окончательному соглашению. При этом М.Х. Исмаил неоднократно подчеркивал, что Египет не может больше ждать и что большая часть соглашения должна быть реализована уже в 1973 году. Он добавил, что слишком медленное продвижение мирного процесса ослабит позиции Египта в арабском мире и что вывод израильских войск с Синайского полуострова должен быть завершен к концу года. Идеи, высказанные М.Х. Исмаилом, можно свести к шести основным положениям:

1. Египет был готов принять любое соглашение между Израилем и Иорданией и палестинцами Западного берега, к которому придут сами конфликтующие стороны. Это соглашение должно было основываться на праве палестинцев на самоопределение в секторе Газа, что подразумевало создание палестинской автономии в этом районе под контролем ООН.

2. В отношении израильско-арабского конфликта М.Х. Исмаил ясно дал понять, что наиболее важным вопросом в рамках предлагаемого соглашения должно быть сочетание реализации претензий Египта на возвращение под его юрисдикцию Синайского полуострова и требования Израиля гарантировать его безопасность на границе с Египтом. М.Х. Исмаил выразил понимание беспокойства Израиля по поводу своей безопасности и назвал его «легитимным и разумным».

3. В обмен на полный вывод израильских войск с Синайского полуострова эмиссар президента Египта от имени своей страны пообещал признать независимость, суверенитет и территориальную целостность Израиля в границах 1967 года, прекратить состояние войны с Израилем, гарантировать невмешательство во внутренние дела Израиля, разрешить свободный проход морских судов в Израиль по международным водным путям в Суэцком канале и в Тиранском проливе, а также согласиться на присутствие международного воинского контингента в двух или трех стратегических точках на Синае, в том числе в Шарм-аль-Шейхе, и предпринять усилия для отмены арабского бойкота в отношении государств, торгующих с Израилем.

4. Египет будет следить за тем, чтобы его территория не использовалась как база для террористических организаций или террористической деятельности отдельных лиц против граждан Израиля или израильской собственности.

5. Некоторые части Синайского полуострова останутся демилитаризованными.

6. М.Х. Исмаил даже был готов рассмотреть вопрос о полной нормализации отношений с Израилем, включая обмен послами, содействие открытому туризму и подписание торговых договоров между двумя странами. Тем не менее он сделал акцент на том, что Египет будет готов к таким шагам лишь тогда, когда арабо-израильский конфликт будет разрешен в целом, что подразумевало также и обязательное заключение соглашения с палестинцами[460].

С точки зрения опытного египетского дипломата (а М.Х. Исмаил имел стаж работы послом своей страны в Лондоне, Берлине и в Париже), эти предложения содержали существенные уступки, подобных которым Египет не делал никогда прежде. Однако в тогдашних обстоятельствах они не были достаточными для того, чтобы привести к какому бы то ни было прорыву в процессе переговоров. Действия Израиля основывались на предположении, что он обладал существенным военным превосходством над Египтом и что в этот раз, после войны 1967 года, он не должен отказываться от возможности прийти к полноценным соглашениям (а не только к договорам о размежевании войск) с арабскими странами. Опыт Родосских соглашений о прекращении огня, заключенных после войны 1948 года, показал, что такие документы ни в кратко-, ни в долгосрочной перспективе не приводят к полноценным мирным договорам. Исходя из этого, в Израиле пришли к выводу о том, что отдача территорий допустима только в условиях подписания полноценного мирного соглашения. Согласно предложениям М.Х. Исмаила, Израиль должен был полностью вывести свои войска с Синайского полуострова в обмен лишь на соглашение о прекращении боевых действий, в то время как полноценное мирное соглашение Египет не был готов подписать, пока ключевая проблема в израильско-арабских отношениях — палестинская — не нашла своего разрешения. М.Х. Исмаил, несомненно, осознавал, что эта проблема не могла быть разрешена в краткосрочной перспективе, а Г. Киссинджер понимал, что Израиль не отдаст Синай, не получив взамен полноценный мирный договор, просто потому, что на следующем этапе отдавать будет уже нечего.

Холодное отношение Г. Киссинджера к предложениям Исмаила надо рассматривать именно в этом контексте. Эти предложения не давали надежды на какие-либо значимые изменения в мирном процессе. Г. Киссинджер изложил свое видение ситуации, указав, что египетская позиция не будет принята Израилем, который будет отказываться брать на себя обязательство вывести войска с Синайского полуострова до начала прямых переговоров между странами. Он добавил, что если руководство Египта желает перемен, то оно должно осознать это.

Такое отношение одного из высших руководителей США к предложениям М.Х. Исмаила было неприятной неожиданностью для А. Садата. Судя по всему, он рассчитывал, что его предложения будут расценены администрацией как выражение готовности Египта пойти на серьезный компромисс ради достижения соглашения с Израилем. Он надеялся, что в обмен на это США согласятся оказать давление на Израиль, с тем чтобы он продемонстрировал большую готовность к уступкам со своей стороны. А. Садат рассчитывал, что отказ от помощи советских военных «советников» будет воспринят Соединенными Штатами как свидетельство готовности Египта избавиться от покровительства СССР и, как следствие, побудит администрацию Р. Никсона поддержать египетскую позицию и связанные с ней требования по отношению к Израилю[461].

Принципиальное требование Египта заключалось в том, чтобы Израиль полностью вывел свои войска с Синайского полуострова. А. Садат открыто и недвусмысленно выразил эту позицию в мае 1971 года, когда он дал понять У. Роджерсу и Дж. Сиско, что возвращение всей территории Синая Египту является безоговорочным условием для достижения любого соглашения между Израилем и Египтом и что Египет не собирается уступать в этом вопросе. Кроме того, в то время А. Садат не собирался идти на прямые переговоры с Израилем, декларируя и то, что «не поступится никакими правами палестинского народа».

Сразу же после завершения переговоров между М.Х. Исмаилом и Г. Киссинджером в конце февраля 1973 года с государственным визитом в США прибыла Г. Меир. Ее встреча с президентом Р. Никсоном состоялась 1 марта. Р. Никсон и Г. Киссинджер потребовали, чтобы в ответ на угрозы со стороны арабских государств о введении нефтяного эмбарго против США, если последние откажутся оказать давление на Израиль, правительство Израиля публично заявило о своем стремлении содействовать продвижению мирного процесса[462]. (Кстати говоря, в ходе Войны Судного дня 16 октября 1973 года страны Персидского залива объявили о повышении цен на сырую нефть на 70 %, а 17 октября десять арабских нефтедобывающих стран на совещании в Кувейте объявили о своем решении сокращать добычу нефти по крайней мере на 5 % каждый месяц до тех пор, пока Израиль не выведет свои войска с территорий, оккупированных в войне 1967 года, и пока не будут восстановлены «законные права палестинцев»; за этим решением последовало эмбарго на продажу нефти Соединенным Штатам. Но как сокращение добычи нефти, так и антиамериканское эмбарго были отменены уже в начале 1974 года.)

Голда Меир была готова проявить гибкость для того, чтобы проверить, насколько серьезны были намерения М.Х. Исмаила, и чтобы попробовать достичь хотя бы частичного соглашения по поводу Суэцкого канала. Она согласилась на частичный вывод израильских войск из района Суэцкого канала, оставив вопрос о выводе израильских войск с Синайского полуострова открытым для обсуждения в будущем. Она также впервые согласилась на ограниченное присутствие египетской полиции в районе канала и отметила, что, несмотря на то что Израиль настаивает на том, что у его кораблей есть право проходить через Суэцкий канал, она не собирается требовать, чтобы соблюдение этого права было включено в условия промежуточного мирного соглашения. Г. Меир согласилась на то, чтобы Соединенные Штаты продолжали свое взаимодействие с СССР и Египтом по вопросу выработки параметров соглашения[463]. Во время встречи Р. Никсона с Г. Меир между США и Израилем был заключен новый договор о поставке вооружений, в том числе тайное соглашение о продаже 100 истребителей системы Phantom в течение последующих нескольких лет. При этом президент Р. Никсон потребовал от Г. Меир, чтобы она не сообщала эту информацию прессе[464]. В публичном пространстве американская администрация продолжала дистанцироваться от Израиля. Когда 20 марта 1973 года М.Х. Исмаил написал Г. Киссинджеру письмо, в котором выразил недовольство фактом заключения договора о поставке Израилю американских вооружений, Г. Киссинджер немедленно опроверг факт совершения подобной сделки.

Однако интерес Г. Киссинджера состоял не в достижении израильско-египетского урегулирования под патронажем двух великих держав, США и СССР; он стремился к достижению соглашения исключительно под эгидой США. Более того, отсутствие соглашения вообще было в его глазах более предпочтительным, чем достижение соглашения при участии советских дипломатов. Израильские интересы мало интересовали Г. Киссинджера, ведшего борьбу не за мир на Ближнем Востоке, а за изгнание Советского Союза с Ближнего Востока. Даже увидев явную готовность Голды Меир пойти на существенные уступки, Генри Киссинджер не изменил своего курса, сообщив в конце мая 1973 года новому израильскому послу Симхе Диницу о своем намерении продолжить «политику затягивания»: «Мы следуем той стратегии, которую я уже разъяснял вашему премьер-министру. Мы ничего не добиваемся, мы тянем время. Мы используем переговоры с египтянами для того, чтобы прекратить переговоры с СССР. Египтяне также обратились к ним [представителям СССР] с просьбой не вмешиваться [в переговоры между США и Египтом], так что в вопросе работы над мирным процессом мы не испытываем с их стороны [со стороны СССР] ощутимого давления». При этом Г. Киссинджер признавал, что он не знает, насколько долго возможно будет сохранять «политику затягивания», и что ситуация на Ближнем Востоке может и весьма быстро выйти из-под контроля[465]. Это показывает, что Г. Киссинджер был в курсе недовольства Египта, вызванного стагнацией в мирном процессе и «политикой затягивания», инициатором которой он сам во многом и являлся. Несмотря на то что он осознавал, что недовольство арабов, и в первую очередь — египтян, может привести к полномасштабному столкновению с Израилем, он все же предпочел продолжить свою политику.

Фактический провал переговоров М.Х. Исмаила и Г. Киссинджера, а также сообщения о продаже американского оружия Израилю привели А. Садата к мысли о том, что единственным способом вернуть Синайский полуостров является новая война. Насколько известно, впервые о решении напасть на Израиль А. Садат объявил на закрытом совещании 6 марта 1973 года, причем уже тогда он рассчитывал, что благодаря поддержке Сирии ему удастся навязать Израилю войну на два фронта. 5 апреля А. Садат созвал совещание египетского правительства, на котором заявил, что ввиду позиции, занятой администрацией США, война против Израиля неизбежна[466].

По всей видимости, к середине апреля 1973 года Г. Киссинджер также пришел к выводу, что сложившееся положение вещей не могло продолжаться бесконечно. 11 апреля он сообщил послу С. Диницу, что Израилю следует разработать критерии относительно содержания соглашения о прекращении огня с Египтом как можно скорее, с тем чтобы ограничить участие СССР в мирном процессе и прекратить попытки арабских стран оказывать давление на США с целью добиться более активного участия в продвижении мирного процесса с использованием их контроля над рынком нефти[467]. Г. Киссинджер не упоминал вооруженный конфликт в качестве возможного варианта развития событий, его главные опасения были связаны с возможностью наложения арабами эмбарго на продажу нефти в США и с усилением позиций СССР на Ближнем Востоке.

На тот момент Г. Киссинджер «удачно» вел бессмысленные переговоры с СССР, с одной стороны, и с Египтом, с другой, нацеленные лишь на то, чтобы выиграть время, однако он никак не мог гарантировать, что эта тактика будет и дальше давать свои плоды. Он добавил, что, если арабы решат использовать свою нефть для того, чтобы шантажировать Америку, Израиль может оказаться в очень щекотливой ситуации, поскольку общественное мнение в США будет требовать, чтобы администрация оказала давление на Израиль и заставила его пойти на существенные уступки Египту. Несмотря на сомнения относительно возможности достижения соглашения между Израилем и Египтом, Г. Киссинджер потребовал, чтобы Израиль публично заявил о своей заинтересованности в продвижении мирного процесса на Ближнем Востоке и объявил о готовности к тем или иным уступкам с целью его оживления[468].

18 апреля 1973 года в служебном доме главы правительства Израиля состоялось конфиденциальное совещание руководителей страны, в ходе которого обсуждалась вероятность новой войны с Египтом в ближайшие месяцы и возможные альтернативы ей[469]. Среди участников совещания, помимо Голды Меир, были: министр обороны Моше Даян, министр информации Исраэль Галили (1911–1986), глава Генерального штаба Армии обороны Израиля Давид Элазар (1925–1976), глава военной разведки генерал Эли Зеира и руководитель Службы внешней разведки Цви Замир; присутствовали также некоторые их ближайшие помощники. Совещание было созвано в свете предупреждений, которые начала передавать израильская разведка относительно намерений Египта начать войну против Израиля. Эти предупреждения исходили из различных источников, однако все они указывали на разочарование, которое испытывал А. Садат по поводу неудачной попытки возобновления переговоров при посредничестве Г. Киссинджера и на его решимость идти на Израиль войной. Эти сообщения содержали различную информацию относительно возможного срока начала войны, хотя наиболее часто назывались даты 15 и 19 мая 1973 года[470]. Послу С. Диницу было поручено передать информацию о египетских планах нанести удар по Израилю лично Г. Киссинджеру что он и сделал 23 апреля.

В начале мая на основе этой информации в Совете по национальной безопасности США был подготовлен меморандум, в котором оценивалась вероятность войны на Ближнем Востоке в краткосрочной перспективе. Американская разведка располагала информацией, которая подтверждала, что Египет и другие арабские страны в течение весны 1973 года передислоцировали свои войска таким образом, что эти действия могут быть интерпретированы как подготовка к войне против Израиля. В частности, ракеты класса «земля-воздух» SAM-2 и SAM-6 были перемещены ближе к западному берегу Суэцкого канала, три эскадрильи самолетов «мираж» были переброшены из Ливии в Египет, причем полеты на них совершались египетскими летчиками; кроме того, шестнадцать истребителей Hawker Hunter были переброшены из Ирака в Египет, а шестнадцать бомбардировщиков TU-16 были переведены из района Асуанской плотины в окрестности Каира.

Однако в документе также отмечалось, что американская разведка не уверена, действительно ли эти шаги отражают намерение Египта начать войну в ближайшие месяцы, или же они направлены на то, чтобы оказать психологическое давление на Израиль и США и вынудить администрацию усилить давление на Израиль, чтобы он согласился вернуть под юрисдикцию Египта потерянные им в ходе войны 1967 года территории. В документе констатировалось, что арабские государства едва ли начнут войну, поскольку их руководители осознавали факт военного превосходства армии Израиля над их вооруженными силами[471].

Исходя из этого, эксперты Совета по национальной безопасности пришли к выводу, что египтяне не собирались начинать боевые действия в ближайшие месяцы. Сделав этот совершенно ошибочный вывод, эксперты, привлеченные Г. Киссинджером, полностью проигнорировали публичные заявления А. Садата, в которых он неоднократно делал акцент на том, что без явных изменений в ближайшее время Египет собирается начать войну. В интервью журналу Newsweek 9 апреля 1973 года А. Садат заявил: «Пришло время для шоковой терапии. Дипломатическая работа будет вестись и дальше — до, во время и после войны. Все западноевропейские страны показывают, что просто забыли о проблемах Ближнего Востока. Но очень скоро все они вспомнят о нем, поняв, что Америка просто не оставила нам другого пути выхода. Поэтому теперь все усилия мобилизуются для того, чтобы начать битву, которая просто неизбежна». Цитируемое интервью Ануара Садата журналисту Арно де Боршграву (Arnaud de Borchgrave) было опубликовано в журнале Newsweek только 23 апреля 1973 года, то есть спустя две недели, однако, осознавая важность услышанной им информации, корреспондент немедленно передал текст интервью в аппарат Совета по национальной безопасности[472]. Однако Г. Киссинджер, который осознавал, что египтяне намерены пойти войной на Израиль, тем не менее продолжал вести «политику затягивания».

По всей видимости, Р. Никсон не был в восторге от «политики затягивания», проводимой Г. Киссинджером. После своего повторного избрания на президентский пост в ноябре 1972 года и после того, как 27 января 1973 года в Париже было подписано соглашение о прекращении огня и восстановлении мира во Вьетнаме, ознаменовавшее выход США из этой войны, Р. Никсон собирался уделить больше внимания Ближнему Востоку. В феврале 1973 года он неоднократно выражал свою озабоченность продолжающейся политикой затягивания мирного процесса и называл причиной этого непримиримую позицию Израиля[473]. Р. Никсон решил занять более жесткую позицию по отношению к Израилю. 2 февраля ближневосточные вопросы стали предметом обсуждения на встрече президента с британским премьером Эдвардом Хитом (Edward Heath, 1916–2005). Р. Никсон упомянул, что теперь он был свободен от ограничений, связанных с внутренней политикой, которые он должен был принимать во внимание в связи со своей предвыборной кампанией, и поэтому собирался склонить в 1973 году Израиль к существенным уступкам во имя продвижения мирного процесса[474]. В своих воспоминаниях Р. Никсон писал о том, что осознавал возможные риски для интересов США на Ближнем Востоке, которые могут наступить, если «политика затягивания» продолжится, а именно: ухудшение отношений США с арабским миром, усиление радикально настроенных течений среди арабов, а также упрочение советского влияния на Ближнем Востоке[475].

Г. Киссинджер, однако, не был согласен с прогнозами президента. В меморандуме от 23 февраля 1973 года, составленном в ответ на просьбу Р. Никсона представить новые альтернативы ближневосточной политики США, он выразил мнение о том, что затягивание переговорного процесса еще на несколько месяцев не нанесет никакого ущерба интересам США в регионе. Р. Никсон ответил, что не согласен с этой позицией и что у него нет никакого намерения продолжать откладывать прямое вмешательство США в переговорный процесс, потому что ситуация в регионе чрезвычайно напряжена и в любой момент может произойти открытое военное столкновение[476]. В середине марта 1973 года, после того, как М.Х. Исмаил и Г. Меир посетили Вашингтон, Р. Никсон стал проявлять еще большую озабоченность. Однако развитие Уотергейтского скандала, в конечном итоге вынудившее президента уйти в отставку, отвлекло Р. Никсона, в том числе, и от ближневосточных проблем.

Во время встречи Г. Киссинджера и М.Х. Исмаила, состоявшейся 20 мая 1973 года, египетский дипломат не сделал никаких новых предложений. К тому времени А. Садат уже принял решение о войне против Израиля и, по всей видимости, не ожидал от этой встречи ничего нового; Г. Киссинджер не сделал ничего, чтобы изменить этот настрой. Г. Киссинджер отказался от каких бы то ни было обещаний, указав, что невозможно ожидать каких бы то ни было серьезных изменений до выборов в Израиле, назначенных на конец 1973 года, предложив провести следующую встречу уже после того, как они пройдут[477]. М.Х. Исмаил был очень разочарован этой беседой. В беседе с американским дипломатом в Каире он сказал, что США будут нести ответственность за «конец света», который скоро наступит на Ближнем Востоке[478].

Несмотря на все вышесказанное, в ходе серии встреч на высшем уровне между Л.И. Брежневым и Р. Никсоном, состоявшихся в июне 1973 года, проблемы Ближнего Востока почти не подымались, хотя за неделю до этого саммита Израиль с тайным визитом посетил эмиссар Ю.В. Андропова Виктор Луи (1928–1992), обсуждавший в ходе длительных переговоров с главой администрации премьер-министра Мордехаем Газитом широкий круг вопросов, касавшихся возможных путей улучшения советско-израильских отношений[479]. На самом саммите же попытка достичь соглашения о принципах разрешения ближневосточного конфликта была отложена до самого последнего дня, то есть до 23 июня. Как свидетельствует протокол, Л.И. Брежнев подымал эту тему весьма настойчиво, но усталый Р. Никсон ограничился расплывчатым обещанием того, что достижение мирного соглашения на Ближнем Востоке будет основным приоритетом политики США в следующем году[480]. Совместное коммюнике, обнародованное от имени лидеров двух сверхдержав по итогам саммита 24 июня, содержало крайне малосущественное упоминание Ближнего Востока и не скрывало наличия разногласий между сторонами: «Стороны выразили глубокую озабоченность положением на Ближнем Востоке и обменялись мнениями о путях достижения ближневосточного урегулирования. Каждая из сторон изложила при этом свою позицию по данной проблеме. Обе стороны согласились продолжать свои усилия с целью содействовать быстрейшему урегулированию на Ближнем Востоке. Это урегулирование должно быть осуществлено в соответствии с интересами всех государств данного региона, должно отвечать их независимости и суверенитету и учитывать должным образом законные интересы палестинского народа»[481]. На этом саммите были подписаны «Основные принципы переговоров о дальнейшем ограничении стратегических наступательных вооружений», но с задачей предотвращения конвенциональной войны на Ближнем Востоке руководители США и СССР не справились.

Уже после этого, 28 июня 1973 года, госсекретарь У. Роджерс представил президенту Р. Никсону новые предложения, основная идея которых заключалось в том, чтобы США постарались убедить Израиль и Египет начать конфиденциальные переговоры друг с другом при посредничестве США, направленные на урегулирование конфликта между ними на основании резолюции Совета Безопасности ООН № 242 и при их согласии с тем, что эта резолюция не обязывает Израиль полностью выводить свои войска с территорий, захваченных после 4 июня 1967 года, но и не противоречит идее о таком выводе. У. Роджерс осознавал тот ущерб, который затягивание мирного процесса может нанести интересам США. Представляя план Р. Никсону, он подробно объяснил, почему, по его мнению, обстоятельства уже созрели для того, чтобы обнародовать новую дипломатическую инициативу США, и назвал серьезные риски, которые стояли перед США в случае продолжения затягивания мирного процесса: «Израиль удовлетворен результатами встречи на высшем уровне и нашими текущими отношениями в рамках поставки вооружений. Поэтому сейчас он должен как никогда быть готов принять наше предложение, в котором мы сделаем акцент на том, что мы считаем важным с точки зрения наших национальных интересов в регионе. Что касается Египта, то Садат ищет дипломатическую альтернативу и признает, что США должны играть ключевую роль… Такой шаг может также ослабить давление Египта на Совет Безопасности, коим он пытается добиться результата, который может еще больше отдалить друг от друга позиции Египта и Израиля, сделав обе страны еще менее склонными к компромиссу и, возможно, заставить нас наложить вето, которое не позволит нам сыграть роль конструктивного посредника и еще больше усилит недовольство арабского мира позицией США в целом»[482].

Эта инициатива была сразу же отклонена Р. Никсоном. Как записал в своей справке Теодор Д. Элиот (Theodore Eliot), тогдашний исполнительный секретарь Госдепартамента: «Іенерал [Александр] Хейг, помощник президента, вызвал меня сегодня утром, чтобы сообщить, что президент не хотел бы, чтобы госсекретарь дал ход своему плану, который был обозначен в меморандуме, направленном президенту 28 июня. Хейг сказал, что президент ждет ответа от Брежнева после того, как он обсудил с ним ближневосточные проблемы на прошлой неделе, и не хочет, чтобы до получения его ответа предпринимались какие бы то ни было действия». Т. Элиот передал этот ответ президента как Дж. Сиско, так и самому У. Роджерсу[483].

Исходя из этого свидетельства, сопротивление Р. Никсона новой инициативе У. Роджерса объясняется его желанием дождаться ответа советского руководителя на те предложения, которые обсуждались на встрече в верхах за несколько дней до этого. Однако, скорее всего, поведение Р. Никсона было вызвано сугубо внутренними аппаратными причинами, ибо, учитывая, что ближневосточные сюжеты обсуждались на встрече в верхах крайне лаконично и бессодержательно, ожидать ответа от советской стороны Р. Никсону было не на что. В то время фактическим руководителем американской дипломатии уже был Г. Киссинджер, и он, как и Р. Никсон, не хотели нового усиления У. Роджерса, что произошло бы в случае, если бы его инициативе был дан ход. Возможно, что Г. Киссинджер был одним из тех, кто убедил Р. Никсона наложить вето на инициативу У. Роджерса. В то время личные взаимоотношения между ними серьезно ухудшились, и президент даже отправил к У. Роджерсу А. Хейга, чтобы тот убедил его уйти в отставку, и Р. Никсон смог назначить на это место так стремившегося его занять Г. Киссинджера[484].

16 августа 1973 года У. Роджерс направил Р. Никсону свое заявление об отставке. Это позволило президенту 22 августа назначить Г. Киссинджера на пост госсекретаря. На тот момент Р. Никсон был озабочен почти исключительно своим политическим будущим после начала Уотергейтского скандала, и проблемы Ближнего Востока были одними из последних в его списке приоритетов. Можно только догадываться, смогла ли бы реализация инициативы У. Роджерса, будь она одобрена Р. Никсоном, предотвратить начало войны в октябре, три месяца спустя. По всей видимости, израильские руководители не были готовы согласиться на полный уход с Синайского полуострова, а А. Садат тогда еще не был готов подписать сепаратный мир с Израилем. Г. Киссинджер же был уверен, что его политика на Ближнем Востоке рано или поздно приведет к результату, которого он так ожидал: заставит руководителей Египта полностью отказаться от покровительства со стороны СССР, согласившись с тем, что единственными посредниками на переговорах с Израилем будут американские дипломаты. Г. Киссинджер не стремился вернуть к жизни застопорившийся мирный процесс между Израилем и Египтом даже тогда, когда египетские лидеры неоднократно и явно заявили о своем намерении возобновить боевые действия против израильтян. Несмотря на информацию о подготовке Египта к новой войне, которую получала американская разведка, Г. Киссинджер не отказался от проводимого им курса: он был готов поставить под удар безопасность Израиля, но не свои планы по изгнанию Советского Союза с Ближнего Востока и превращение его в регион сугубо американских геополитических интересов. Эта политика навлекла на Израиль самую тяжелую для него войну за всю историю еврейского государства, исключая, конечно, Войну за независимость. Война эта была начата объединенными силами Египта и Сирии 6 октября 1973 года.

Глава 13. Ричард Никсон, Генри Киссинджер и Голда Меир во время и после Войны Судного дня: задержанный «воздушный мост» и увеличивавшаяся зависимость, 1973–1974 гг

6 октября 1973 года, когда жизнь в еврейском государстве затихла в связи с наступлением Судного дня, египетские и сирийские вооруженные силы совершили массированное нападение на Израиль. Налеты египетских военно-воздушных сил сопровождались разрушительным артиллерийским обстрелом оборонительных рубежей израильской «линии Бар-Лева» (названной по имени бывшего главы Генерального штаба ЦАХАЛа Хаима Бар-Лева) на восточном берегу Суэцкого канала. Через пятнадцать минут после начала атаки восемь тысяч военнослужащих египетских штурмовых подразделений пересекли Суэцкий канал. За первой волной атакующей пехоты последовали другие; оборонительная «линия Бар-Лева» перестала существовать.

На северном фронте две израильские бригады приняли на себя удар трех сирийских дивизий. Через сутки после начала войны сирийские войска находились в непосредственной близости от реки Иордан и от озера Кинерет. На южном фронте к полудню 7 октября египетские вооруженные силы пересекли Суэцкий канал.

Естественно, первые сутки были самыми тяжелыми для Израиля. Египет обладал одной из крупнейших в мире армий, которая была хорошо подготовлена, в то время как Израиль опирался в основном на резервистов, большинство из которых находились в синагогах в день Судного дня.

О Войне Судного дня написаны внушительные книги, самая подробная из которых принадлежит перу Авраама Рабиновича[485], и здесь поэтому нет необходимости подробно описывать ход боевых действий. Вкратце напомним, что 8 октября израильские танки пошли на штурм на Синайском полуострове, который оказался, в целом, неудачным. В одной из таких атак погибла целая бронетанковая рота из синайской бригады ЦАХАЛа, а 9 октября та же судьба постигла батальон, сражавшийся в районе Кантары. Однако благодаря этим атакам египтянам не удалось продвинуть свои передовые позиции в глубь Синая.

На сирийском фронте 8 и 9 октября израильские войска перешли в более успешное контрнаступление. К вечеру 10 октября израильская армия, получившая подкрепление, отбросила врага за линии прекращения огня 1967 года, all октября уже вела бои на территории Сирии. 13 октября израильские войска прорвали сирийские укрепления в районе Саса, расположенном в сорока километрах от Дамаска. Это явилось поворотным пунктом войны как с чисто военной, так и с политической точек зрения.

На южном фронте изнурительные бои шли с переменным успехом для обеих сторон до 14 октября, когда силы ЦАХАЛа начали контрнаступление севернее Горького озера, где между Второй и Третьей египетской армиями образовался незащищенный проход. В операции принимали участие три танковые бригады. Одной из них было поручено для отвлечения внимания противника вступить в бой с силами Второй армии, расположенными на противоположной стороне прохода. Вторая бригада должна была прикрывать район переправы и выполнять работы по наведению мостов. И наконец, Третья танковая бригада форсировала Суэцкий канал на этом участке. Танковое сражение закончилось полной победой Израиля, и это решило исход войны; Египет потерял 264 танка, Израиль — 10. После этого часть израильских сил повернула на север и начала наступать в направлении шоссе Исмаилия — Каир, однако основной удар был направлен на юг. Закрепившиеся на небольшой территории израильские части создали серьезную угрозу для тыла Третьей египетской армии, расположенной на восточном берегу канала, и для города Суэца. К 19 октября израильтяне укрепились на другой стороне Суэцкого канала, разрушили египетские ракетные батареи и угрожали отрезать всю Третью египетскую армию от основных египетских сил.

В том, что в октябре 1973 года Израиль был защищающейся стороной, подвергнувшейся агрессии, нет никаких сомнений. Вопрос о том, почему силы ЦАХАЛа были застигнуты врасплох египетским и сирийским нападением, очень сложен. Факт состоит в том, что силы ЦАХАЛа были застигнуты врасплох, хотя и руководитель Службы внешней разведки Цви Замир (на основании информации, переданной накануне ему лично в ходе их встречи в Лондоне зятем Г.А. Насера Ашрафом Маруаном[486]), и начальник Генерального штаба Давид Элазар (на основании ежедневно получаемых данных аэрофотосъемки расположения египетских сил в районе Суэцкого канала), и даже скептичный министр обороны Моше Даян (на основании полученной информации о спешной эвакуации семей советских дипломатов из Египта и Сирии) осознавали, что нападение двух арабских стран на Израиль чрезвычайно вероятно, вследствие чего была объявлена — впервые с момента окончания Шестидневной войны — третья (наивысшая) степень боеготовности. На заседании правительства, состоявшемся утром 5 октября, не было, однако, принято решения о мобилизации резервистов; правительство лишь уполномочило премьер-министра и министра обороны принять такое решение, если, с их точки зрения, оно будет необходимо. Руководители Израиля надеялись, что страсти улягутся до того, как начнется война. Все, однако, сложилось по-другому.

Интересно, что американская разведка по своим каналам также получала информацию о грядущем нападении, причем, насколько можно судить, еще раньше, чем израильтяне, но эта информация в Израиль передана не была! Насколько известно, сотрудники Агентства национальной безопасности США прослушивали советские линии связи и расшифровали сообщения из советского посольства в Каире об эвакуации персонала и членов семей дипломатов. 4 октября в АНБ знали, что нападение на Израиль произойдет во второй половине дня 6 октября. Будь эта информация передана в Израиль немедленно, она бы могла кардинально изменить ход войны, ибо 5 октября, накануне Судного дня, состоялись и заседания Генштаба, и премьер-министра с руководителями Генштаба и разведслужб, и правительства (пусть и не в полном составе), и если бы участники этих заседаний знали, что спустя сутки неминуемо начнется война, они могли бы принять ответственные решения, которые, увы, в реальности приняты ими не были. Голда Меир вспоминала, что сказала на заседании правительства: «Послушайте, у меня ужасные чувства, что все это уже бывало прежде. Мне это напоминает 1967 год, когда нас обвиняли, что мы наращиваем войска против Сирии — именно это сейчас пишет арабская пресса. По-моему, это что-то значит»[487]. В тот же день через посольство Израиля в США была направлена срочная телеграмма Голды Меир о беспрецедентной концентрации войск противника у израильских границ. В этой телеграмме, в тот же день переправленной тогдашним заместителем советника президента по национальной безопасности Брентом Скоу-крофтом (Brent Scowcroft) Генри Киссинджеру, премьер-министр Израиля заверяла, что у Израиля нет планов напасть на какие-либо арабские страны, но, если они нападут первыми, Израиль ответит всей мощью своих вооруженных сил, о чем Голда Меир просила известить и арабских, и советских руководителей[488]. В четыре часа утра Голде позвонил ее военный секретарь [офицер, служащий связным звеном между Генеральным штабом и главой правительства], сообщавший, что Египет и Сирия предпримут совместное нападение на Израиль во второй половине дня[489]. Непосредственно в Судный день, 6 октября в 8 утра, Голда Меир встретилась с несколькими самыми близкими ей министрами (Моше Даяном, Исраэлем Галили и Игалем Аллоном), а также начальником Генерального штаба Давидом Элазаром, а затем вызвала посла США в Израиле Кеннета Китинга (Kenneth Barnard Keating, 1900–1975), которого она проинформировала, что, по данным израильских разведывательных служб, страна будет атакована в течение ближайших двенадцати часов[490]. «Я сказала ему две вещи: что, по данным нашей разведки, на нас нападут во второй половине дня, и что мы не нанесем удара первыми. Может быть, еще возможно предотвратить войну, если США свяжется с русскими или даже прямо с Египтом и Сирией»[491]. Г. Киссинджер связался, во-первых, с послом А.Ф. Добрыниным, чтобы тот, в свою очередь, вышел на связь с руководителями Египта и Сирии, а во-вторых, с находившимся в США государственным министром по иностранным делам Египта М.Х. эль-Зайятом; госсекретарь призывал их к миру и спокойствию[492]. От Израиля же Г. Киссинджер требовал ни в коем случае не начинать боевых действий первым[493], и этим заставлял Израиль согласиться тем, что ЦАХАЛу придется вести боевые действия, время начала и характер которых будут навязаны противником. Начальник Генерального штаба Давид Элазар считал, что надо нанести превентивный удар, поскольку было ясно, что война все равно неизбежна, утверждая, что военно-воздушные силы могут сделать это уже в полдень. Однако, зная об американском давлении, Іолда Меир отказалась санкционировать этот шаг.

Г. Киссинджер неверно оценил степень советского влияния на A. Садата, которая как раз была весьма ограниченной. Вскоре после начала боевых действий посол А.Ф. Добрынин передал госсекретарю телеграмму, отражавшую высшую степень растерянного недоумения: «Советское руководство получило информацию о начале боевых действий на Ближнем Востоке в то же время, что и вы. Мы прикладываем все возможные усилия, чтобы разобраться, каково реальное положение в регионе, поскольку поступающая информация противоречива. Мы полностью разделяем вашу обеспокоенность в связи с резким обострением ситуации на Ближнем Востоке. В прошлом мы неоднократно обращали внимание на то, что ситуация в этом регионе взрывоопасна. В настоящее время мы, как и вы, взвешиваем, какие меры могут быть предприняты. Надеемся вскоре обсудить с вами возможности координации наших позиций»[494]. Эта телеграмма явно не свидетельствует о том, что Египет начал войну с ведома и одобрения Советского Союза, руководители которого не очень понимали, какую, собственно, позицию им занять. При этом фраза о том, что «советское руководство получило информацию о начале боевых действий на Ближнем Востоке в то же время, что и вы», была откровенно лживой. По свидетельству видного советского дипломата Виктора Исраэляна (1919–2005), еще вечером 4 октября 1973 года состоялось совещание у министра иностранных дел СССР А.А. Громыко, на котором присутствовали: сам министр, его первый заместитель B. В. Кузнецов, заведующий отделом США в МИДа Г.М. Корниенко; заведующий отделом Ближнего Востока МИДа М.Д. Сытенко и зам. представителя СССР в ООН В.Л. Исраэлян. Из последних четырех лиц была чуть позже создана так называемая «оперативная группа», в задачи которой входил анализ ситуации на Ближнем Востоке и выработка предложений о возможных ответных действиях советской стороны. Уже тогда А.А. Громыко проинформировал собравшихся о решении египетского и сирийского руководства осуществить нападение на Израиль 6 октября в два часа дня[495]. Насколько известно, в Москву данные о сроках начала новой войны поступили не из Каира, а от посла в Дамаске Н.А. Мухитдинова (1917–2008), которому об этом поведал лично Хафез Асад (1930–2000). Сразу после этого началась эвакуация из Сирии и Египта семей советских дипломатов, а также семей дипломатов и сотрудников из других стран социалистического лагеря, которая, как указывалось выше, не прошла незамеченной для израильской разведки.

Во второй половине дня 6 октября Израиль оказался в чрезвычайно трудной ситуации. Впервые с 1948 года еврейскому государству пришлось вести навязанную войну, начатую вероломно в день иудейского Дня искупления, причем сразу на двух фронтах. Израиль сразу же обратился к США с просьбой о помощи, однако, как верно отмечал Коннор О’Брайен (1917–2008), «основной тактикой Киссинджера в первые (самые тяжелые для Израиля) дни войны было — обещать немедленные поставки оружия и откладывать их»[496]. Госсекретарь заверял посла С. Диница (в отдельные дни они разговаривали по 6–7 раз), что американский воздушный мост в Израиль «будет вот-вот открыт». В течение первой, самой тяжелой, недели войны С. Диниц, находившийся под влиянием Г. Киссинджера, не предпринял ничего, чтобы активизировать произраильское лобби, взбудоражить прессу и общественное мнение.

Руководители Советского Союза определились куда быстрее. Через несколько часов после начала боевых действий произошла встреча А. Садата и советского посла В.М. Виноградова (1921–1997), поздравившего египетского президента с успешным развитием военной операции. В течение двух дней — с 6 по 8 октября — происходил интенсивный обмен мнениями между Л.И. Брежневым и Р. Никсоном. Л.И. Брежнев, по существу, уходил от созыва Совета Безопасности, делая упор на том, что агрессором в принципе давно является Израиль, удерживающий много лет захваченные им арабские земли. «В этой связи, — писал Л.И. Брежнев Р. Никсону 7 октября, — на наш взгляд, было бы весьма важным, если бы со стороны Израиля последовало ясное, без всяких оговорок, заявление о его готовности уйти с оккупированных им арабских территорий, имея в виду, что одновременно гарантировалась бы безопасность Израиля, как и других стран региона». Л.И. Брежнев отвергал также отвод войск на линию перемирия 1967 года, так как арабские страны не должны опять отдавать Израилю вновь отвоеванные у него арабские территории. «Надо сказать, что в первые дни конфликта Москва находилась под сильным нажимом Каира и Дамаска, выступивших против передачи дела в ООН, ибо они надеялись на успех в военных действиях. Брежнев фактически шел у них на поводу», — признавал десятилетия спустя посол А.Ф. Добрынин[497]. В первый день боевых действий советскому представителю в Совете Безопасности ООН было отправлено предписание: в случае постановки на голосование предложения о прекращении огня голосовать так, как об этом просят Египет и Сирия (а в случае разногласий между этими странами — ориентироваться исключительно на Египет). 8 октября было опубликовано Заявление от имени советского правительства, в котором, игнорируя тот факт, что война была начата Египтом и Сирией, ответственность «за нынешнее развитие событий и их последствия» была полностью возложена на «Израиль и те внешние реакционные круги, которые постоянно потворствуют Израилю в его агрессивных устремлениях»[498]. К 10 октября израильская армия в основном остановила наступление арабских войск, а советские военные эксперты стали склоняться в своих оценках в пользу Израиля[499]; стремясь не допустить перелома в ходе войны, советское правительство начало переброску оружия по воздуху в Каир и Дамаск. Таким образом, определилось направление советского внешнеполитического вектора — не прекращение огня, а максимальная поддержка Египта и Сирии, причем не только дипломатическая, но и военная.

США же медлили, причем медлили сознательно. От имени президента Киссинджер заявил 12 октября для передачи в Москву, что США не будут посылать свои войска на Ближний Восток, если и СССР не сделает этого[500]. Выступая на пресс-конференции 12 октября, Г. Киссинджер заявил: «После начала вооруженного конфликта у Соединенных Штатов были две цели. Первая — немедленно прекратить конфликт. Вторая — прекратить его таким образом, чтобы обеспечить в будущем стабильное урегулирование ситуации на Ближнем Востоке»[501]. Вместо того чтобы поддержать просьбы Израиля о помощи в чрезвычайной ситуации скоординированного военного нападения на двух фронтах, Г. Киссинджер размышлял, будет ли удовлетворение этой просьбы способствовать тому, что израильское правительство в будущем станет более уступчивым в отношении выдвигаемых в его адрес требований. Пока шла война и гибли сотни и тысячи людей, Г. Киссинджер взвешивал, как добиться реализации его главной стратегической цели — изгнания Советского Союза с Ближнего Востока, чтобы все вовлеченные в конфликт стороны видели в качестве единственного полномочного арбитра, посредника и покровителя Соединенные Штаты.

11 октября Г. Меир направила срочное личное послание Р. Никсону с просьбой о воздушном мосте в Израиль. Впервые с 1969 года израильское правительство решилось обойти Г. Киссинджера. 18 октября А. Садат отказался от немедленного перемирия, которое к тому времени поддерживали и руководители СССР, и США. По словам посла А.Ф. Добрынина, «Садат допустил грубейшую политическую и стратегическую ошибку, не согласившись на прекращение огня, ибо это обернулось для него через несколько дней военной катастрофой»[502]. Вечером того же дня, учитывая советскую угрозу, личную просьбу Г. Меир и отказ А. Садата, президент Р. Никсон распорядился об открытии воздушного моста в Израиль. Военнотранспортные самолеты Lockheed С-5 Galaxy, доставившие в Израиль столь необходимое военное снаряжение (танки, снаряды, ракеты «воздух-воздух», а также одежду и медицинскую помощь), прибыли лишь на девятый день боевых действий[503]. Впрочем, это уже не противоречило планам Г. Киссинджера: как первоначальная задержка, так и переброска оружия должны были еще раз напомнить Израилю, что он полностью зависит от США. При этом, по воспоминаниям А.Ф. Добрынина, «Киссинджер информировал нас о начале воздушной переброски американского оружия Израилю, которая будет возрастать по мере продолжения войны. Белый дом будет готов полностью прекратить все поставки оружия после прекращения огня, если советская сторона поступит также»[504]. Об этом же пишет и Е.М. Примаков: «Белый дом предложил Москве обоюдно прекратить поставки вооружений после прекращения огня»[505]. Поддержка Израиля была, таким образом, лишь фактором в масштабном советско-американском противостоянии, и Г. Киссинджер был готов с легкостью отказаться от нее в рамках геополитической игры сверхдержав. Этого не случилось лишь потому, что от этого предложения отказались со-ветские партнеры Г. Киссинджера по переговорам. «Москва в это время оказалась в плену своих отношений главным образом с Египтом, и, — честно указывает Е.М. Примаков, добавляя: — Это был тот случай, когда хвост вилял собакой»[506]. Только это и спасло Израиль от прекращения американских поставок.

Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, по всей видимости, опасаясь провала своей миссии, не захотел лететь в Каир[507], и туда 16 октября вылетел лично Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин, что указывало, насколько серьезно относился к этой войне Советский Союз. Теперь уже А. Садат просил советских руководителей поддержать то самое перемирие, которому он недавно так противился. С этого дня египетский президент встречался с А.Н. Косыгиным каждый день[508]. Переговоры продолжались вплоть до 19 октября. Сначала А. Садат отвергал саму идею прекращения боевых действий, требуя от советской стороны лишь одного — увеличения поставок вооружения. Но А.Н. Косыгин ознакомил А. Садата с разведданными, которые демонстрировали, насколько серьезно израильские войска укрепились на западном берегу Суэцкого канала, и изложил, чем может грозить дальнейшее развитие ситуации. После этого А. Садат сообщил, что он мог бы согласиться с прекращением огня, если Израиль пойдет на выполнение резолюции № 242 Совета Безопасности ООН от 28 ноября 1967 года относительно вывода своих войск с «оккупированных арабских территорий». На время вывода израильских войск между последними и египетскими войсками А. Садат предложил создать «буфер» из советских и американских военнослужащих. Кроме того, должна была быть созвана международная конференция для урегулирования ближневосточного кризиса. 19 октября Косыгин отбыл в Москву. В тот же день состоялась еще одна встреча А. Садата и советского посла В.М. Виноградова, во время которой египетский президент подтвердил, что Египет согласен на прекращение огня.

Как только А.Н. Косыгин вернулся из Каира в Москву, было принято решение пригласить для встречи с ним госсекретаря Г. Киссинджера для совместного поиска выхода из создавшейся ситуации. Г. Киссинджер прилетел в Москву 20 октября (тогда же из США в Москву прибыл и посол А.Ф. Добрынин). В ходе его однодневного визита была достигнута договоренность о выступлении представителей двух сверхдержав с совместным проектом резолюции Совета Безопасности ООН, которая призвала бы к немедленному прекращению огня и выполнению резолюции № 242. В этом документе, принятом Советом Безопасности 22 октября 1973 года и известном как резолюция № 338, в частности, говорилось: «Все стороны, участвующие в нынешних боевых действиях [должны] прекратить всякий огонь, а также прекратить все военные действия немедленно, не позже, чем в течение двенадцати часов с момента принятия настоящего решения, с оставлением войск на занимаемых ими сейчас позициях; начать немедленно после прекращения огня практическое выполнение резолюции № 242 во всех ее частях». Кроме того, в резолюции содержалось требование «начать немедленно и одновременно с прекращением огня переговоры между заинтересованными сторонами над соответствующей эгидой, направленные на установление справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке»[509].

«Переговоры между заинтересованными сторонами» были новым элементом, внесенным для того, чтобы заручиться поддержкой Голды Меир. В то время, когда Совет Безопасности принимал резолюцию № 338, Г. Киссинджер находился в Израиле на пути в США из Москвы. Госсекретарь встретился не только с представителями политического руководства страны, но и с начальником Генерального штаба ЦАХАЛа и несколькими высшими офицерами. С понятными колебаниями и сожалениями Голда Меир и члены возглавляемого ей правительства согласились на прекращение огня, которое с военной точки зрения отняло у них плоды так трудно завоеванной и такой дорогой ценой доставшейся победы. При этом Г. Меир достигла взаимопонимания с Г. Киссинджером о том, что израильская армия продолжит ведение боевых действий на протяжении еще двенадцати часов[510].

Это было удивительное соглашение, причем мотивы, которыми руководствовался Г. Киссинджер, оставались всё теми же: он продолжал «свою собственную сложную игру с целью убедить арабов, что только США смогли приостановить победное наступление Израиля, а значит, только США могут стать естественным единоличным спонсором необходимых арабо-израильских переговоров. Влияние же Советского Союза на Ближнем Востоке при этом серьезно подрывалось. США приобретали доминирующие позиции в ближневосточной дипломатии, причем фактически признавалась ключевая роль во всем этом самого госсекретаря США»[511]. Вопреки резолюции Совета Безопасности и обязательствам о немедленном прекращении огня, израильские войска вышли к Суэцкому каналу. Ситуация достигла такого накала, что 23 октября по линии прямой связи Л.И. Брежнев дважды связывался с Р. Никсоном с предложением добиться немедленного прекращения военных действий Израилем, утверждая, со своей стороны, что Египет готов полностью сделать это. А. Садат же обратился к Советскому Союзу с просьбой о срочном «военном вмешательстве»[512], утверждая, будто «египетскую столицу уже окружают израильские танки». Советские же военные специалисты сообщили в Политбюро, что непосредственно Каиру угрозы не было, но что создалось действительно тяжелое положение с одним из корпусов египетской армии, который был окружен израильтянами в районе Суэцкого канала и находился под угрозой полного уничтожения, если бы соглашение о прекращении огня не стало выполняться.

Именно вокруг этого и развернулись основные события. 23 октября Совет Безопасности при поддержке и СССР, и США принял резолюцию № 339, которая требовала, чтобы «войска сторон были возвращены на те позиции, которые они занимали в момент, когда прекращение огня вступило в силу». 24 октября советское правительство предупредило Израиль «о самых тяжелых последствиях, которые повлечет продолжение его агрессивных действий против Египта и Сирии». В тот же день вечером Л.И. Брежнев после бурного заседания Политбюро, в ходе которого министр обороны маршал А.А. Гречко требовал послать советские войска в Египет и Сирию, направил новое послание Р. Никсону, предложив «срочно направить в Египет советские и американские воинские контингенты для обеспечения решений Совета Безопасности». Более того: глава советского государства добавил, что «если бы вы не сочли возможным действовать совместно с нами в этом вопросе, то мы были бы поставлены перед необходимостью срочно рассмотреть вопрос о принятии нами соответствующих шагов в одностороннем порядке»[513]. Это было последнее, к чему Г. Киссинджер и Р. Никсон хотели прийти. Позиция Г. Киссинджера по отношению к Израилю стала в результате очень жесткой. Госсекретарь прямо сообщил израильским руководителям, что в случае советского военного вмешательства США не отправят свои войска на помощь еврейскому государству. «В случае необходимости у вас не будет иного выбора, кроме как подчиниться», — сказал он послу С. Диницу.

Совет Безопасности принял 25 октября 1973 года третью по счету резолюцию, которая наконец прекратила военные действия. Было решено послать чрезвычайные силы ООН на Ближний Восток, в состав которых, однако, не должны были войти вооруженные контингенты пяти стран — постоянных членов Совета Безопасности. В тот же день после полудня соглашение о прекращении огня вошло в силу и выполнялось всеми сторонами.

Война Судного дня оказалась тяжелой травмой для Израиля, если учесть как военные, так и политико-дипломатические аспекты. В Израиле осознали, что, с одной стороны, Египет теперь является гораздо более мощным противником, чем было за шесть лет до этого, а с другой — что отношения с Соединенными Штатами носят весьма условный и непредсказуемый характер. Окружив Третью египетскую армию, Израиль оказался на пороге полной военной победы, но две сверхдержавы наложили на нее вето, причем одна из них считалась единственной союзницей Израиля.

Война Судного дня имела ряд очень важных последствий для Израиля. Количество погибших было настолько велико, что в стране был объявлен общенациональный траур. Изменились представления как об Израиле, так и об арабах: образ непобедимого Израиля потускнел, а образ бестолкового арабского солдата остался в прошлом. Была подорвана вера в безусловную компетентность израильского руководства: несмотря на значительное количество предупреждений, одно из которых исходило от короля Иордании Хусейна, а другое — от зятя Г.А. Насера Ашрафа Маруана, силы ЦАХАЛа были застигнуты нападением войск Египта и Сирии врасплох. Война, мобилизация, а затем необходимость восстановления уничтоженного и поврежденного имущества легли тяжелым финансовым бременем на плечи израильтян. Отказ стран — членов НАТО помочь США в воздушных поставках Израилю продемонстрировал крайнюю уязвимость еврейского государства в военное время. Во время войны западноевропейские страны, за исключением Португалии, не разрешали американским военным самолетам, летящим в Израиль, садиться и заправляться на своей территории. Хотя именно Израиль был атакованной страной, после войны возросла его политическая изоляция, особенно среди стран «третьего мира», с которыми он поддерживал партнерские связи и которым оказывал ту или иную помощь, в особенности в сферах медицины и сельского хозяйства, на протяжении многих лет. Под давлением арабских государств многие из этих стран разорвали связи с Израилем и начали голосовать против него на различных международных форумах. После Войны Судного дня существенно снизилась еврейская иммиграция в Израиль, значительно возросшая вследствие Шестидневной войны. Именно с конца 1973 года численность советских евреев, выезжавших по т. н. «вызовам» из Израиля, но в Вене заявлявших о том, что они желают эмигрировать в США, превысила количество тех, кто все-таки добирался до Израиля; в языке иврит даже появился отдельный термин для характеристики этого явления — нешира [отсев]. Общественный настрой в Израиле после войны был подавленным, несмотря на то что израильские войска отразили наступление и вступили на территорию Египта и Сирии.

В течение двух лет после Войны Судного дня ведущая роль в политике на Ближнем Востоке принадлежала Генри Киссинджеру. Какова бы ни была роль, которую Г. Киссинджер сыграл в эскалации конфликта, эта война предоставила ему огромные возможности для личной дипломатии, и он использовал их с максимальной пользой и для геополитических интересов США, и для укрепления собственного статуса. Курс Г. Киссинджера был направлен на то, чтобы вывести СССР за скобки в решении проблем Ближнего Востока и в то же время поддерживать иллюзию сотрудничества с ним в рамках политики «разрядки» международной напряженности.

Г. Киссинджер сумел убедил А. Садата, что только Соединенные Штаты, обладающие влиянием на Израиль, помогут Египту вернуть потерянные в Шестидневной войне территории, которые в октябре 1973 года не удалось освободить силой. Г. Киссинджер первым из руководителей американской дипломатии понял, что, манипулируя отношениями с Израилем, можно оказывать давление на арабские страны, как бы говоря им: «Если вы хотите добиться чего-либо от Израиля, у вас нет иного выхода, кроме как просить об этом нас». Как говорил он сам, «успех нашей стратегии строился на том, что мы были единственной страной, способной добиваться уступок от Израиля»[514].

Для распространения американского влияния в регионе Г. Киссинджеру приходилось не просто оказывать давление на Израиль; требовалось постоянно демонстрировать арабам, что это давление существует и решающим образом влияет на израильскую политику. Собственные уступки израильских руководителей в этом смысле только мешали Г. Киссинджеру. Сразу же после войны между египетскими и израильскими вооруженными силами были налажены прямые контакты. Израильский генерал Аха-рон Ярив (1920–1994) регулярно встречался с египетским фельдмаршалом Мухаммедом Абделем Гани аль-Гамаси (1921–2008) на 101-м километре шоссе Суэц-Каир для обсуждения таких неотложных вопросов, как поддержание перемирия и организация поставок продовольствия для окруженной Третьей египетской армии. Египетский и израильский военачальники быстро нашли общий язык; по мнению Г. Киссинджера, даже слишком быстро. Госсекретарь стремился доказать — прежде всего, египтянам, — что дипломатический прогресс невозможен без непрекращающихся американских усилий, поэтому Г. Киссинджер посоветовал израильтянам «притормозить» с переговорами на 101-м километре. «Израильская несговорчивость» превратилась в американский капитал, и этот капитал можно было тратить только после получения предварительного согласия госсекретаря.

Голда Меир и ее коллеги по кабинету чувствовали себя в долгу лично перед президентом Р. Никсоном за организованные им поставки оружия. Однако чувство благодарности не распространялось на Г. Киссинджера, который, как они считали, напротив, препятствовал этим поставкам, поскольку стремился предотвратить решительную победу Израиля и тем самым подготовить почву для дипломатического урегулирования послевоенной ситуации под эгидой США.

Израильское руководство в последние дни войны было возмущено давлением со стороны американский администрации, имевшим целью спасти от полного окружения и разгрома египетскую Третью армию. С точки зрения израильского руководства, это демонстрировало не только безразличие американцев к потерям израильского общества во время войны, но и непонимание той жертвы, на которую пошло еврейское государство, согласившись с требованием США не начинать боевые действия первым, когда факт приготовлений Египта к наступательной военной операции был уже очевиден.

«Челночная дипломатия» Г. Киссинджера только усилила взаимные трения, возникшие в ходе войны, и израильские и американские руководители существенно расходились в своих представлениях о целях, которые они преследовали в ходе переговорного процесса. Неудивительно, что во время визитов в Израиль (а в 1973–1975 годах Г. Киссинджер посетил Израиль пятнадцать раз, при том что до этого госсекретари за всю историю еврейского государства побывали в нем всего дважды) госсекретаря встречали толпы протестующих, а в газетах печатались самые разные по настрою репортажи, в том числе и остро критические, включая и те, в которых его обвиняли в предательстве своего еврейства. Опросы общественного мнения в Израиле того времени показывали, что он был одновременно и самой уважаемой, и самой ненавидимой обществом фигурой. При этом общественному недовольству вполне соответствовал повышенный тон дискуссий в официальных кабинетах. Переговоры отражали разногласия между госсекретарем сверхдержавы и руководителями государства-вассала, причем именно в связи с его происхождением деятельность Г. Киссинджера особенно раздражала израильтян. Он же делал все возможное, чтобы убедить американских евреев и израильтян в том, что постепенное продвижение к мирному урегулированию дипломатическими методами, осуществляемое исключительно под контролем Соединенных Штатов, будет в долгосрочной перспективе служить не только американским, но и израильским интересам. Г. Киссинджер полагал, что провал «челночной дипломатии» будет означать катастрофу для Израиля, поскольку повлечет за собой вступление в мирный процесс посредников, симпатизирующих арабам, и настроит против Израиля американское общественное мнение[515]. Г. Киссинджер обвинял израильских лидеров в неблагодарности за то, что США, несмотря на политику «разрядки», заняли в ходе войны позицию, противоположную советской, хотя это ставило под угрозу и престиж США как сверхдержавы, и личную репутацию Р. Никсона и Г. Киссинджера[516]. Американо-израильские разногласия по поводу сути переговоров осложнялись спорами о доверии и авторитете. Г. Киссинджер стремился доказать, что без участия США прогресс в переговорах был невозможен, стараясь при этом удержать контроль над всем переговорным процессом в своих руках. Пытаясь урезонить Г. Киссинджера, Г. Меир в последний день октября 1973 года полетела в Вашингтон, но ее встреча с Р. Никсоном продолжалась полтора часа, после которых она — по ее собственным словам, «почти всю ночь» — была вынуждена вести изнурительные переговоры с государственным секретарем. На каком-то этапе, не выдержав, Голда Меир вспылила: «Знаете, всё, что у нас есть — это наш дух. Теперь вы хотите, чтобы я отправилась домой и помогла уничтожить этот наш дух. Но тогда уже не нужна будет никакая помощь»[517].

Однако Израилю нужно было освободить своих попавших в плен солдат, и это было главным инструментом американского давления. К 18 января 1974 года Г. Киссинджер достиг взаимопонимания с А. Садатом и Г. Меир в отношении плана (впоследствии получившего название «Первого соглашения по Синаю») по разъединению войск, частичному выводу войск из зоны Суэцкого канала и восстановлению буферной зоны под контролем Организации Объединенных Наций. Опубликованная часть плана сопровождалась другой, секретной, сведения о которой, однако, просочились в печать. Как выяснилось, Соединенные Штаты дали Израилю гарантии, что Египет не будет мешать свободе израильского гражданского судоходства в Красном море и что силы ООН не будут выведены без согласия обеих сторон. Последнее условие являлось с израильской точки зрения улучшением по сравнению с ситуацией, существовавшей до 1967 года. После этого соглашения израильские войска по-прежнему удерживали стратегические перевалы Гиди и Митла в западной части Синайской пустыни, но были отделены от Суэцкого канала силами Организации Объединенных Наций.

Однако после подписания «первого соглашения по Синаю» (соглашения о разъединении сил) переговоры шли ни шатко ни валко. Президент Р. Никсон возлагал на Израиль ответственность за стагнацию дипломатического процесса на Ближнем Востоке, при этом он считал (и в этом очень некстати проявились присущие ему антисемитские стереотипы), что именно контролируемые евреями СМИ раскручивают Уотергейтский скандал, подрывая его позиции. Р. Никсон все больше воспринимал Израиль как силу, выступающую на стороне его врагов, которая совместно с американскими евреями стремится подорвать внешнюю политику США и его собственную репутацию внутри страны. Р. Никсон откровенно давил на израильское руководство весной 1974 года, когда он направлял израильтянам угрожающие письма и даже приказал своему заместителю советника по национальной безопасности прекратить всякую помощь Израилю, если правительство еврейского государства не согласится с его позицией[518]. Очевидно, что к концу каденций Голды Меир на посту премьер-министра Израиля и Ричарда Никсона на посту президента США между правительствами двух стран доминировало чувство взаимного разочарования.

Под давлением Р. Никсона и Г. Киссинджера правительство Израиля согласилось на ограниченный вывод своих войск с передовых позиций на Голанских высотах. Оставленная Израилем зона была очень узкой, но включала Кунейтру — хотя разрушенный и заброшенный, но все-таки город, отмеченный на картах, что было важно для престижа тогдашнего президента Сирии X. Асада. Оставленная зона становилась демилитаризованной и переходила под контроль специальных сил Организации Объединенных Наций. 31 мая 1974 года в Женеве представители Израиля и Сирии подписали соглашение о разъединении войск. Как справедливо указывал российский дипломат В.В. Марченко, фактически именно это соглашение стало завершающим аккордом Войны Судного дня[519].

Деятельность Г. Киссинджера принесла США значимые дивиденды. Дипломатические отношения с Египтом и с Сирией, разорванные в 1967 году, теперь были не просто восстановлены, но стали почти партнерскими. По просьбе А. Садата и к их собственной выгоде нефтедобывающие страны сняли эмбарго на поставки нефти в США. Советский Союз был полностью исключен из процесса достижения соглашения о разъединении войск, вследствие чего его влияние резко ослабло.

Израильские руководители добивались главным образом закрепления состояния прекращения огня и возвращения израильских военнопленных. При этом отступление со всей территории Синайского полуострова, в боях за который только что погибли сотни израильских солдат и были ранены тысячи, явно не входило в планы израильского правительства. 16 октября 1973 года, когда Израиль все еще находился в опасности, выступая с трибуны Кнессета, Голда Меир, как она писала позднее, «сочла своим долгом напомнить государствам — членам ООН и арабам, почему мы [Израиль] так крепко и так упорно — в ожидании мирных переговоров — держимся за то, что взяли в 1967 году». Она сказала: «Не нужно особенного воображения, чтобы представить себе, что было бы с Государством Израиль, оставайся мы на линии 4 июня 1967 года. Тот, кто не может нарисовать себе эту кошмарную картину, пусть вспомнит, что произошло на Северном фронте — на Голанских высотах — в первые дни войны. Не кусочка земли хочет Сирия, а возможности снова направить свои орудия с Голанских высот на поселения в Галилее и свои ракеты против наших самолетов, чтобы под их прикрытием сирийские дивизии ворвались бы в сердце Израиля. Не нужно особенного воображения, чтобы представить себе судьбу Государства Израиль, если бы египетские армии сумели победить израильтян в Синайской пустыне и двинуться к израильским границам… Снова война должна была покончить с нами — как с государством и как с нацией. Арабские правители делают вид, что их цель — выйти на линию 4 июня 1967 года, но мы знаем, какова их истинная цель: полное покорение Государства Израиль. Наш долг — сознавать истину; наш долг — открыть ее всем людям доброй воли, которые стараются ее игнорировать. Мы должны полностью осознать эту истину, как она ни сурова, чтобы мобилизовать все наши внутренние ресурсы, все ресурсы еврейского народа, чтобы победить наших врагов, и драться, пока не разобьем тех, кто нападает на нас»[520].

Голда Меир абсолютно верила в то, что говорила, и, пока она была главой правительства, сподвигнуть Израиль на территориальные уступки было трудно. Однако спустя полгода после Войны Судного дня, 3 июня 1974 года, в возрасте 76 лет Голда Меир ушла в отставку (о своем уходе она объявила за семь недель до этого, 11 апреля). Ее место занял Ицхак Рабин. Он был на четверть века моложе, лишь на протяжении нескольких месяцев был членом правительства, причем занимая малозначительный пост министра труда, но, главное, что на протяжении пяти лет его работы в качестве посла в Вашингтоне сотрудники американской администрации изучили его, что называется, вдоль и поперек.

Так сложилось, что 16–17 июня 1974 года, то есть менее чем через две недели после того, как он занял пост главы правительства, Ицхаку Рабину довелось принимать первый визит в Израиль делегации во главе с президентом США. Поездка на Ближний Восток (в ходе которой президент побывал не только в Израиле, но и в Саудовской Аравии, Иордании, Египте и Сирии) была одной из попыток поправить быстро падавшую репутацию Р. Никсона в США. Для Г. Киссинджера этот визит был непростым испытанием, и он всячески старался снизить связанные с ним ожидания. Среди прочего, он предупреждал Р. Никсона о том, что в качестве премьер-министра И. Рабин будет таким же удобным партнером, каким он был тогда, когда занимал должность израильского посла в Вашингтоне. Г. Киссинджер дал также очень негативную характеристику тогдашнему заместителю премьер-министра Израиля Игалю Аллону (1918–1980)[521].

Визит этот ознаменовался грандиозным скандалом еще до его начала: Р. Никсон отказался от традиционного посещения мемориала Холокоста и героизма Ядва’Шем в Иерусалиме, с чего традиционно начинаются все поездки в Израиль иностранных официальных лиц, впервые прибывающих в еврейское государство. Затем Р. Никсон все же согласился потратить час на посещение мемориального центра памяти шести миллионов погибших евреев Европы, но, уже прибыв туда, отказался надеть иудейский ритуальный головной убор, традиционно одеваемый посетителями в зале памяти. После этого Р. Никсон встретился и с премьер-министром И. Рабином и некоторыми членами кабинета, и с четвертым президентом Израиля Эфраимом Кациром (1916–2009), но встречи эти были очень и очень напряженными. Как вспоминал Г. Киссинджер, в ходе переговоров президент прямо сообщил своим израильским собеседникам, что у США на Ближнем Востоке — своя политика, и страны, не признающие само существование Израиля, совсем не обязательно должны рассматриваться как враги США: «Времена… когда мы поддерживали Израиль… и собирались стать лучшим другом Израиля… когда ваши ближайшие воинственные соседи воспринимались нами как враги Соединенных Штатов Америки; эти времена [закончились]: кто-то в этой стране может сказать, а многие из наших друзей среди американских евреев говорят и сейчас: давайте вернемся к тому, что было раньше. Я не думаю, что это возможно»[522]. Спустя считанные недели, когда в Израиль собирался министр финансов США Уильям Саймон (William Edward Simon, 1927–2000), Ричард Никсон дал ему следующие инструкции: «Я хочу, чтобы вы были как можно более жестки в переговорах с Израилем… Я не хочу никаких поблажек для израильтян… Когда речь пойдет о долгосрочной помощи, не потакайте им. Смехотворно давать им шесть миллиардов долларов [такой кредит запросило израильское правительство после войны], когда арабы получат самый мизер, особенно учитывая нынешнее поведение Израиля на переговорах»[523].

Надежды на то, что первый визит президента США в Израиль приведет к прорыву в двусторонних отношениях, не сбылись; Р. Никсон как приехал, так и уехал настроенным по отношению к Израилю и еврейству весьма враждебно. Впрочем, период его правления подходил к концу. 9 августа 1974 года, после вынужденного досрочного ухода Р. Никсона в отставку, главой американского государства стал Джеральд Форд (Gerald Rudolph Ford, 1913–2006). Он стал единственным президентом США, который — это, удивительным образом, допускается Конституцией США — никогда не был всенародно избран ни на пост вице-президента, ни на пост президента, последовательно заменив из-за их вынужденных отставок Спиро Агню и Ричарда Никсона. Джеральд Форд оставил Генри Киссинджера на посту руководителя американской дипломатии. Учитывая, что сам президент практически не имел внешнеполитического опыта и никогда не бывал в Израиле, Г. Киссинджер не только сохранил, но даже упрочил свои позиции в регионе. Эпоха войн заканчивалась, начиналась эпоха «борьбы за мир».

Оглавление

Глава 2. Государственный департамент против возможности провозглашения еврейской государственности: начало эпохи Г. Трумэна и формирование позиции США

по определению будущего Палестины, 1945–1947 гг. . .40 Глава 8. Упущенная инициатива: Администрация Г. Трумэна

и дилемма (не)признания независимости Израиля,

1947–1948 гг………………..65

Часть II. Враждебная отчужденность:

Американо-израильские отношения в первое десятилетие государственной независимости Израиля

Глава 4. Холодное безразличие: американо-израильские отношения в период второго срока правления

Г. Трумэна, 1949–1952 гг…………..99

Глава 5. Первый срок правления Д. Эйзенхауэра, 1958–1956 гг.: Крах американских планов создания системы ближневосточной региональной безопасности и провал посреднических миссий Э. Джонстона и Р. Андерсона. 113

Глава 6. В войне по разные стороны баррикад: США против Израиля в ходе Суэцко-Синайской кампании 1956 года. 133 Часть III. В поисках держав-союзниц, надеясь только на себя: Трудные отношения с США в многовекторной внешней политике Израиля в 1957–1968 гг.

Глава 13. Ричард Никсон, Іенри Киссинджер и Голда Меир во время и после Войны Судного дня: задержанный «воздушный мост» и увеличивавшаяся зависимость, 1973–1974 гг……………….289

Научное издание

Алек Д. Эпштейн

Ближайшие союзники? Подлинная история американо-израильских отношений. Том I. Эпоха межгосударственных войн: от Второй мировой до Войны Судного дня. 1945–1973

Зав. редакцией И. Аблина

Художественное оформление Г. Златогоров Компьютерная верстка И. Пичугин Корректор Т. Калинина

знак информационной продукции 16+

Мосты культуры, Москва

Тел./факс: (499)241-6871

e-mail: office@gesharim-msk.ru

Gesharim, Jerusalem

Tel./fax: (972)-2-б24-2527

Fax: (972)-2-б24-25О5

e-mail: house@gesharim.org

www.gesharim.org

Издательство «Мосты культуры» ДР № 030851 от 08.09*98 Формат 6о х 90 /16. Тираж юоо экз.

Бумага офсетная. Печать офсетная. Печ.л. 19,5 Подписано в печать 01.08.2014* Заказ №