Близнецы в мимолётности

10

Тут танец кончился, и в кафе появился Генка Филёный. Он постоял, излучая заносчивость, повёл головой туда-сюда и направился к нашему столику картинно-развинченной походочкой. Подсев, спросил про случай на пляже. Меня облил стыд и рвануло ожесточение.

— Они катались на твоей лодке, а я знал, что она переворачивается... — мне хотелось, чтобы вышло злее, но прозвучало так, как прозвучало. — Я поплыл к ним, и они перевернулись. Потом он меня ударил... — закончил я, с вызовом показывая, что мне наплевать.

Ад добавил, что ответно врезать мне не дали.

Генка глядел на меня брызжущими весельем голубыми глазами.

— Ну, готов его на полздоровья наказать?

Как мог я отреагировать? Если Старков всерьёз стукнет мне в челюсть — не обойтись мне без скрепок и питания через трубочку.

Генка встал, длинноногий и гибкий, и, извивно выгибаясь, подался к их столику. Старков смотрел выжидательно. Генка хранил степенное и лукавое безмолвие... Лицо Старкова стало злым.

Филёный адресовался к Нинель:

— Присесть не разрешите?

— Нет! — отрубил Старков.

Она оторопело заморгала, как это бывает, когда некуда деться от неловкости, её сминало разбухающее любопытство толпы. Если бы было можно, не проходя через танцплощадку, моментально исчезнуть — с какой радостью она сделала бы это!

Филёный меж тем стал читать стихи, и я чувствовал — медовое выражение даётся ему не без усилия:

Ты помнишь нас в брызгах вина?

Блесной ты скользнула в волну,

А я был ловцом, и блесна

Вела меня к нежному дну...

За другими столиками всколыхнулись, несколько мужиков-курортников встали, но Генка не убавил голоса: в стихе было про любовную игру, про то, что партнёрша захотела быть сверху... Старков схватил его за запястье, но он прочёл:

Я трогал нескромный кунжут,

И бросила ты свысока,

Что может напруженный жгут

Не выдержать злого рывка...

С лица Нинель стёрся испуг — торопливо, с каким-то беспомощно-требовательным движением головы она вскричала:

— Олег, не троньте!

Он, не отпуская Генку, поднялся со стула:

— Пойдём поговорим!

Филёный вильнул глазами:

— Ась? — и ударом ноги опрокинул его стул.

Из буфета резко шумнул персонал — Генка, Старков, я с Адом и другие наши попрыгали через перила на пространство сбоку от кафе. Тут до уреза воды росла трава. Мы встали на ней, охватив полукольцом, открытым к танцплощадке, Генку и Старкова, которые сбычились друг против друга. Чья-то фигурка мелькнула над перилами — Нинель! Неотразимо женственная в обтягивающих брючках, она встряла между двумя лбами:

— Нет-нет-нет! Не надо! Не смейте!

— Р-р-разойдись! — заорал с площадки Альбертыч — очумело, «под психа»: — Стреля-а-ть буду!

Кто-то закатисто, дуриком, засмеялся. Филёный, привлекая к себе внимание Нинель, сказал: — Не сметь, да? — и, когда она взглянула ему в глаза, воскликнул с горчайшим надрывом: — А если кто-то уже посмел?!

Подойдя ко мне, он с видом милостивого принца взял меня за предплечье и кисть, подвёл к Старкову, ткнул пальцем в мою опухшую скулу:

— За что ударил его?

Я не мог мяться побито-несчастным и, со своей стороны, сделал выпад:

— Хо-хо! Он женщин менял, как перчатки!

Альбертыч, стоя на площадке в свете плафонов, предупредил повышенным тоном:

— Я — свидетель и иду звонить! Моя милиция меня бережёт!

Старков расставил ноги носками врозь — самоуверенный в высшей степени мужчина:

— Лично я иду с девушкой. А ну отбежали!

Я должен был возразить и возразил:

— Чего-оо?! Раньше ты — знаешь — куда пойдёшь?

Нинель, скакнув ко мне, не давала шагнуть, тогда как он пустил в меня словесный плевок:

— Щенок мокрогубый!

Филёный хотел подойти к нему сбоку, но один из курортных принял перед Генкой боксёрскую стойку. Некоторые наши тут же встали в ту же позицию против мужиков.

Нинель металась от Старкова к Генке, ко мне:

— Бросьте! Не надо!

Она вдруг схватила меня за плечо обеими руками, озираясь, как загнанная:

— Он проводит меня домой!

Старков аж заикнулся от злобы:

— Н-не понял?

Наши загорланили наперебой: с ушами плохо? прозвякать по перепонкам?

Нинель вся подтянулась перед ним, простодушно провела рукой по лицу, не скрывая, что извелась из-за происходящего:

— Олег, вы же взрослый! Что вы хотите доказать?

Он хотел бы измолотить меня кулаками, но губы его улыбнулись.

— Суматоха... — сказал ей снисходительно, давая понять, что, смиряясь, делает ей одолжение. Прибавил: — До завтра.

Она повернулась ко мне:

— Ты идёшь?