Блондинки начинают и выигрывают

Глава 14

— Вот что, друг сердечный, Иннокентий Иванович, — однажды произнес я, тщательно проанализировав все сходства и расхождения в нашей с Кешей внешности. Казалось, с течением времени сходства становилось все больше, а расхождений все меньше. — Завтра мы идем сводить твою татуировку. Лазером.

Кеша обеспокоенно захлопал глазами.

— Эта… Как же, — начал он, испугавшись своего прилипчивого «эта» (за каждый словоупотребительный просчет или нецензурное слово я объявлял штраф, вычитая деньги из ежемесячной зарплаты). — Не, так мы не договаривались… В вашей инструкции не записано такое, чтобы невинного человека по всяким заведениям тягать, лазером мучить. Не согласен я!

— Что это за внешность такая? — разбушевался Кеша. — Не согласен я, чтобы меня задарма вдоль и поперек резали!

— Тэ-экс, чудно… Нарушение трудового договора в пункте «а»: «изменение внешности согласно установленному образцу»…

— Кто тебе сказал, дурачок, что тебя будут резать? — рассмеялся я. — Несколько сеансов, и дело в шляпе.

Глаза Кеши воровато заметались, но он промолчал, напуганный ссылкой на договор.

Утром, когда я заехал за ним, чтобы отвезти к косметологу, в коридоре мне попалась Клавдия Митрофановна с сухариком в руках (давеча я презентовал ей целый мешок) и предупредительно изрекла:

— Без выгоды ты продал народ твой, и не возвысил цены его. Отдал его на поношения соседям нашим, на поругание и посмеяние живущим вокруг нас.

Я разгадал ее мрачноватое предостережение, только обнаружив скорчившегося на диване Кешу, страдальчески опустившего веки. Возле него в позе наяды, клонившей голову над водами прозрачного ручья, сидела разбитная Валюха.

— Братец твой совсем сдвинулся, — визгливо заметила она. — Вчерась как с катушек съехал — всю ночь стонал почем зря.

— Что случилось?

Скрючившееся на диване существо поведало смущенно:

— Организмы у нас нежные, не способные переносить большие напряжения. В голове туман и плечо адски болит. Может, завтра, а?

— Сегодня, — садистски усмехнулся я. — Собирайся.

Между тем Валюха приблизилась ко мне, играя плечами, бедрами, глазами и всем, чем может играть тридцатипятилетняя женщина в полном соку, не обремененная никакими моральными обязательствами, включая брачные, и произнесла, щуря зеленоватые в крапинку глаза:

— А куда это наш братец все время спешит? И не остановится даже, и чаю с нами даже не попьет… — Она заговорщически подмигнула и ехидно добавила: — Ох, смотри, красавчик, не будь больно гордым. Как бы не пришлось с будущими родственниками отношения наново устанавливать.

— Не вижу здесь никаких будущих родственников, — парировал я.

— Ну так посмотри! — Валька, уперев кулаки в наливные бока, выразительно крутанулась передо мной.

Суть развязного поведения соседки Кеша разъяснил уже в машине:

— Хочет, чтобы я на ней женился.

— А что, было между вами что-то? — спросил я, выруливая на улицу.

Напоминая нахохлившегося от мороза воробья, Кеша мрачно мотнул головой:

— Только разик вчера в углу и прижал… От разыгравшихся чувств.

— Пожалуй, необходимо включить в наш договор еще один пункт. О неправомочности наемного работника вступать в половые отношения без санкции работодателя… Ты что, не понимаешь, эта вертихвостка, если что пронюхает, сразу по всем углам разнесет?

Кеша только жалобно застонал, держась рукой за голову.

Оказалось, после сообщения о неминуемом визите к косметологу на Иннокентия Ивановича снизошли раздумья о судьбах человечества, мировая тоска, вселенская скорбь и еще несколько столь же сильных вещей. Они окончательно добили в нем остатки здравого духа и толкнули несчастного в объятия вероломной Вальки, которая вот уже несколько дней обрабатывала нового соседа, прижимаясь к нему в укромных местах квартиры всем телом, вопреки существованию и слабым протестам своего мужа, инородца Нисхата.

Вскоре Кеша с бледным лицом на подламывающихся ногах уже входил в кабинет, чтобы спустя час выйти оттуда с сияющим видом победителя.

Пока я расплачивался за сеанс, он вприпрыжку отправился на улицу, чтобы обновленным взглядом лицезреть сияющий подлунный мир, напрочь лишенный и мировой тоски, и вселенской скорби.

— Интересная татуировка, — произнес мастер, дюжий парень с бородой и мощными руками мясника, принимая деньги. — Количество прорисованных перьев у птицы свидетельствует о числе проведенных в заключении лет. Но вместе с тем сама фигура орла, выполненная в особенной, нехарактерной манере, напоминает пивной бочонок и…

Я задумался. Значит, Кеша сидел…

— За что это вашего родственника упекли на двадцать лет? На бывалого урку он вроде не похож…

— На двадцать?! — поразился я.

Значит, когда Кешу посадили, ему было пятнадцать и… Его помиловали? Он сам сбежал? Наверное, убил охранника и…

Загадка объяснилась чуть позже.

— Татуировку в армии наколол, — пояснил питомец неохотно. — Я в автомобильных войсках служил, там эмблема — колеса с крыльями. Со всей дури мне ее и забабахали. Только еще птичий клюв присобачили. Малёк похоже на птицу получилось.

Сказанные слова как-то объясняли и Кешино умение водить автомобиль, и неплохое знание техники. Но сама версия происхождения татуировки показалась мне очень неубедительной. Абсолютно неубедительной!

— Прекрасный человек Александр Юрьевич, просто прекрасный… Удивительной душевной тонкости человек, остро чувствующий, думающий, анализирующий… Просто удивительно, как в наше прагматичное время, в нашей меркантильной среде еще сохранилась подобная человеческая порядочность…

А как он поет, вы слышали? У него прекрасный романтический баритон, глубокий, волнующий голос. Однажды мы с ним пели дуэтом «Ромашки спрятались, поникли лютики», и, надо сказать, он…

Короче, я со всей ответственностью заявляю, что Александр Юрьевич — прекрасный собеседник, примерный семьянин и просто поразительной душевной теплоты человек. Так и запишите, вот-вот! И я не понимаю, почему вы начинаете меня спрашивать по поводу…

Да, вы не ошиблись, Галина Валерьевна — это я… Да, я работала главным бухгалтером. Ну и что? Что, нельзя?..

А вы что же, действительно его родственник? Ой, а не похожи-то как… И нос-то у вас как-то на сторону, и глаза какие-то мелкие… Опять же борода клочками. Ах, вы дальний родственник!.. Ну тогда понятно.

Да, я слышала ту странную историю. Кажется, это даже в газетах мелькнуло… Что-то там про похищение, верно? Так вот, я не удивляюсь, что такого прекрасного и честного человека похитили. Ведь он собирался всех вывести на чистую воду, и ему вздумали заткнуть рот таким примитивным, вульгарным способом!

Я знаю, чьи это происки. Ну конечно, это инициатива сладкой парочки, Петина с Улялякиной, их работа! У Рыбасова было достаточно материала, чтобы раскрыть их махинации, вот они и решили заткнуть ему рот. Но честным людям рот не заткнешь! Их не купишь, честных людей! Они будут бороться за правду до последнего, чего бы это им ни стоило, как бы ни грозили им злобные силы, какие бы златые горы ни сулили алчные прохиндеи. Вот так!

Я теперь могу смело заявить об этом, потому что уже не работаю в той конторе. Я оттуда уволилась по собственному желанию. Я презрела всех со всеми их мелкими делишками, с их мышиной возней, с их подковерной борьбой за должности, места, деньги. Было просто омерзительно находиться в клубке злобно ощеренных гадюк, каждая из которых стремилась искусать своих сродственниц, только бы выжить самой. Но нас, честных людей, повторяю, нельзя ни запугать, ни купить!

Я, между прочим, с помощью Александра нашла новое место работы, и теперь мне нет нужды пресмыкаться перед всяким сбродом, недостойным даже взгляда честного человека.

Да, я знаю, кто задумал и спланировал ужасную акцию в отношении Рыбасова. Вы записываете? Записывайте, записывайте… Громко называю их имена. Это генеральный директор Дерев Станислав Петрович, его помощник-референт Василий Петин и начальник бухгалтерии Улялякина Наталья Петровна, особа, между прочим, без всяких признаков высшего образования, зато в изобилии оборудованная различными приспособлениями для разжигания у мужчин низменных страстей.

В своих показаниях я утверждаю, что эти люди 28 сентября прошлого года вывезли Рыбасова Александра Юрьевича в пансионат «Верхние Елки» и там безжалостно лишили его последних признаков жизни.

Говорите, он вернулся живым и здоровым? Это абсолютно ничего не значит!

Говорите, он и сейчас работает в вышеозначенной конторе? Это абсолютно ни о чем не говорит!

Вы не знаете этих людей, это страшные люди. Эти люди готовы на все! Для них нет ничего святого! За несколько бумажек в свободно конвертируемой валюте они продадут всех и каждого, включая родную мать. Возможно, они убили Рыбасова, а потом на его место подсунули кого-то, чтобы просто замести следы.

Неправдоподобно, говорите?.. Нереально, утверждаете?..

В нашей жизни, товарищ, так мало правдоподобно хорошего и так мало реально прекрасного! Поэтому на вашем месте я бы помолчала о правдоподобном и прекрасном. Эти люди были готовы убить меня, слабую женщину, которая ничего не совершила, а только открыла глаза честному человеку на существующее положение вещей. Ну, еще помогла ему открыть счет в банке, совершить пробный перевод одиннадцати долларов девяносто восьми центов — конечно же не корысти ради, а только ради правды святой. Только ради того, чтобы хитрецов и льстецов вывести на чистую воду. Чтобы возгорелся сияющий огонь справедливости, чтобы неправедные, мучаясь, тлели на костре собственной совести или на каком-нибудь другом костре. Вот так!

Мы с Александром Юрьевичем изучили журналы проводок, оставшиеся после недавней аудиторской проверки, и обнаружили, что случайно выявленный Рыбасовым счет используется довольно редко. Пополняется он регулярно, однако при этом интенсивность использования его остается крайне низкой. Деньги со счета при этом снимали вообще только один раз за прошедший год, но зато круглую сумму, которая и ушла в иностранный банк в офшорной зоне. Все это позволило нам предположить, что обнаруженный счет используется руководством «Интеркома» для отмывания нечистых доходов, а Васин и Улялякина служат только слепыми инструментами такого отмывания.

Александр Рыбасов, умнейший и образованнейший человек, сразу же предположил, что обнаруженные нами сведения, будучи обнародованными, могут иметь разрушительную взрывную силу. И он решил в одиночку идти до конца. Он захотел спасти для государства хотя бы часть украденной суммы, и мы с ним придумали метод, чтобы переводить деньги на открытый персонально на Александра Юрьевича счет в одном из офшорных банков. Причем существовала гарантия того, что даже если тайное использование счета им и будет раскрыто его владельцем, то махинаторы все равно ничего не смогут предпринять. Ведь не пойдут же они жаловаться в милицию, что, мол, со счета, куда они переводят украденные деньги, кто-то урвал крупный кусок. К тому же транзитные переводы на номерные счета проследить чертовски трудно, когда обрываются шеды финансовых операций. На это мы и рассчитывали.

Долгое время мы вдвоем шаг за шагом раскрывали махинации гнусной шайки подонков и прихлебателей. И конечно, Александр Юрьевич, как благородный человек и джентльмен, не мог позволить себе подставить под удар даму. Он уговорил меня уволиться, помог найти приличное место в конторе одного своего знакомого, а потом развернул знамя праведной борьбы.

Мне доподлинно известно, что произошло в тот знаменательный день. Александр смело пошел к Дереву и выложил тому все, что нам стало известно о подставных счетах. Тот стал ему угрожать увольнением, а потом вызвал своих приспешников Петина и Улялякину, они скрутили отважного рыцаря, вывезли его за город и там пытали, требуя, чтобы он отказался от своей благородной миссии.

Но отчаянно смелый Рыбасов вырвался из цепких лап бандитов и бандиток и отважно бежал глухой ночью. Однако злобные мстители настигли беглеца в лесу. Отважного рыцаря Ланселота убили под видом случайного прохожего и потребовали от жены, чтобы та не смела признать в найденном теле своего драгоценного супруга. А тем временем подготовили себе человечка, который в случае розыска и следствия смог бы сыграть роль убитого.

Нам хорошо известны и коварные замыслы этих людей, и этот человек, призванный запудрить мозги всем — правоохранительным органам, заинтересованным лицам, родственникам и друзьям погибшего, к коим я справедливо причисляю и себя. Это некто Иннокентий Стрельцов, неудачливый фармазон с мизерными способностями и гибкой совестью.

Мне известно, что Рыбасову стали заранее известны ужасные планы врагов. Он подружился с этим человеком и попытался разыграть с ним комбинацию, которая послужила бы вящему разоблачению подлого племени прихлебателей и лжецов. Но он не успел. Не смог успеть. Слишком неравны были силы.

В тот день схлестнулись стихия зла и стихия добра. Небо обрушилось на землю, средь бела дня потемнело, как в преисподней, и ужасный ливень грянул оземь, несправедливо смыв следы убийц, чьи имена так и остались неназванными. К сожалению, силы зла победили в тот день. Но победа их временна, преходяща. Когда-нибудь силы добра восторжествуют и над корыстолюбцами, ради собственного обогащения расправившимися с честным человеком, и над марионетками, которые угодливо играют уготованные им роли, и над продажной, купленной на корню милицией.

И тогда улыбнется ослепшая от слез жена Рыбасова. Тогда рассмеются звонким смехом его несчастные дети, оставшиеся сиротами. Тогда безвременно состарившийся от горя отец, вынужденный от рук убийц уехать подальше, во Владимирскую область, вернется с гордо поднятой головой. И воспоют в радости ангелы на небе, и вострубит трубный глас на земле. И воцарятся на веки веков радость и мир.

Да будет так, аминь!..

Что, смогу ли я рассказать в милиции все, что знаю? Да вы что, с ума сошли? Мне пока моя жизнь дорога, как память. И вообще, я ничего не знаю, ничего я вам не говорила. Прощайте!

И не приходите больше, меня нет дома.

Чрезмерное увлечение Кешей не могло не отразиться на моей семейной жизни. Укоризненные взгляды в момент запоздалого возвращения со службы давно стали нормой, а холодновато-презрительный тон моей супруги свидетельствовал о ее все возраставшем раздражении.

Иришка выжидала. Что она подумала о моих занятиях, если бы узнала о них, одному Богу известно. Удивилась бы, возмутилась, объявила ультиматум? Или с облегчением рассмеялась бы над своими подозрениями? Я не знал.

Трудно, не читая женских журналов, догадаться, что можно посоветовать красивой женщине в полном расцвете сил, муж которой тайно встречается в грязноватой коммунальной квартире с неким шершавым типом. Причем проводит он там с ним ежедневно от часу до двух, самолично возит его в салон красоты к лучшему визажисту в городе, к стоматологу, по магазинам, печется о нем чуть ли не больше, чем о своей семье, и вообще, очевидно, пылает к нему нездоровой страстью. Возможно, журналы не были бы едины во мнении по этому скользкому вопросу. Одни посоветовали бы несчастной страдалице демонстративно уйти к другому (если таковой имеется на примете) с гордо поднятой головой, другие неуверенно уговаривали бы потерпеть, авось образуется, а третьи посоветовали бы попробовать вразумить блудного супруга словом, четвертые вообще порекомендовали бы, не глядя, плюнуть и растереть… Но Иришка терпела.

Впрочем, я сам еще не пришел к твердому решению относительно ее знакомства с Кешей. Стоит ли их знакомить вообще? В каком качестве знакомить? Представить Кешу как дальнего, внезапно обретенного родственника? Но кому, как не моей жене, известно, что родственников у меня раз-два и обчелся! Как лучшего друга? А как объяснить ей то, что друг — точная моя копия, причем черты сходства тщательно подчеркнуты и взлелеяны, а различия умело затушеваны? В будущем, для той пьесы, что я придумал, мне могла понадобиться тщательно срежиссированная игра моей супруги с дублером. Поэтому я колебался.

Очевидно, мои колебания продолжались непростительно долго, потому что жена решила взять дело в свои руки и, кажется, даже стала шпионить за мной, — так неожиданно умело, что я не замечал слежки.

В один прекрасный день, точнее, вечер, когда я вернулся с работы, она встала на пороге и оскорбленно проговорила:

— Я все знаю! — Ушла в комнату, отвернулась к окну, в котором от валившего вторые сутки снегопада блуждали мутные тени, и застыла, точно олицетворенная печаль.

— Что ты знаешь? — спросил я, разоблачаясь после тяжелого дня. Мне показалось, что речь идет о моем высосанном из пальца недуге под названием «деперсонализация».

Иришка помолчала немного, а потом неохотно разжала губы.

— О ней знаю… Все! Сначала ты наряжаешься в лохмотья и шаришь в мусорных баках, а теперь еще и эта особа…

— Ну… — неопределенно протянул я, пытаясь понять, что именно ей стало известно, о ком и в каком объеме.

— Да-да, не отпирайся, я все видела! — Она прищурилась. — Я видела вас вместе…

— Когда? — оторопело проговорил я, лихорадочно придумывая правдоподобные оправдания.

— Сегодня! Ну у тебя и вкус, милый… Не ожидала…

— М-да… — понурился я.

— Эти рыжие патлы! Эта клоунская косметика! Даже не косметика, а раскраска индейца для ритуального праздника…

— ???

— Да, и потом, эти дешевые китайские тряпки с рынка… Эти вульгарные манеры, хохот, курение, сплевывание сквозь зубы! Ужас! Неужели тебя тянет к подобным особам? Вот уж не знала…

— Абсолютно не понимаю, о чем речь.

— О чем речь? Он еще спрашивает, о чем речь! — Картинно заломленные руки свидетельствовали о крайней степени возмущения. — Речь идет о тебе и об этой дешевой стерве, с которой ты прилюдно обнимался, сюсюкал, щипал за бедра, шептал на ушко любовные гадости. Вы вели себя как двое голубков на весеннем солнцепеке…

Облик таинственной незнакомки, смачно сплевывающей сквозь зубы, кого-то мне смутно напомнил. Кого-то из другой, непубличной стороны моей жизни…

— Или это опять был не ты, а твое второе «Я»? Тот самый оборванец, обожающий колбасу из мусорных баков?

— М-м-м…

— Да, но если бы в тот момент ты находился в образе Кеши, тогда ты повел бы ее куда-нибудь в подворотню, к мусорному баку, выпить пива… Но ведь ты повел ее в магазин! В дорогой магазин! И купил там этой потаскушке самое ужасное платье в блестках, какое только можно было найти в Москве и ее окрестностях!

— М-м-м… А?.. М-да…

Я начал потихоньку прозревать. Так вот куда Кеша таскался вчера днем, отговорившись передо мной тем, что крепко дрых после обеда и не слышал звонка. Ясно теперь, с кем он таскался и куда… Но откуда у него деньги? Ах да, ведь недавно я сам выдал ему изрядную сумму на учебники и канцелярские принадлежности…

— Возможно, я действительно в тот момент находился в образе Кеши и не мог контролировать себя… — промычал я, затравленно пытаясь найти выход из создавшейся ситуации.

— Не верю! — Иришка саркастически (если это слово ей знакомо) усмехнулась. — Не ве-рю! — добавила она по складам для вящей убедительности. — Представь, я возвращаюсь с Моной из фитнесс-клуба, мы беседуем о возвышенных вещах, о косметике и подтяжке лица, я рассказываю, какой у меня замечательный муж, как он обожает меня и детей, — и вдруг нам навстречу волочится этот самый обожающий муж, который тащит под руку какую-то общипанную выдру, хихикает с ней, тискается и при этом в упор меня не замечает!

Линия защиты наконец выстроилась в мозгу и обрела законченные черты.

— Дорогая, — начал я. «Дорогая» — это умелый ход, призванный расположить недоверчивого противника. — То, что я тебе сейчас расскажу, немного неожиданно, но ты должна меня выслушать и попытаться понять…

— Ну конечно! — горько усмехнулась Иришка. — Я знаю, что ты сейчас скажешь! Что это временное увлечение, ничего серьезного, а ты любишь только меня и ради семьи готов на любые жертвы… Я уже слышала это, когда ты со своей Алиночкой…

— Я хотел сказать совсем не то!

— Неужели ты сейчас заявишь, что у вас это вполне серьезно и ты… — Крупные увеличительные слезы показались в уголке века, рот искривился, а голос предательски задрожал. — И ты… Ты с этой выдрой!..

— Нет, конечно нет. — Я обнял ее. — Как ты могла подумать? И вообще, честно говоря, это не я был в тот момент…

— А кто, твой придуманный Кеша? — опять саркастически (сегодня был вечер саркастических усмешек) усмехнулась жена.

— Н-да… Можно сказать и так… — И я начал вдохновенно врать. — Понимаешь, дорогая… Давай все по порядку… Ты же помнишь, что сказал Виктор Ефимович? Мой недуг может проявиться внезапно и так же внезапно исчезнуть. Что, признаться, не слишком удобно даже в обыденной жизни, не говоря уж о работе. Ну, в домашней обстановке еще так-сяк… Предположим, посреди ночи я прыгаю с постели и, не помня себя, выбегаю на улицу, — это, конечно, неприятно, но не смертельно, но вот на работе… Представь… Ответственные переговоры с иностранными партнерами. Полированный круглый стол, представители компаний в строгих костюмах с блокнотами, ноутбуками и портфелями из натуральной кожи. Идет речь о миллионном контракте и вдруг… Один из переговорщиков неожиданно вскакивает, подбегает к корзинке для мусорных бумаг и начинает в ней рыться! Или вообще не является на заседание, потому что в это время страшно занят — собирает бутылки по окрестным помойкам. А документы, необходимые для оформления контракта, мирно валяются на чердаке среди голубиного дерьма и ношеных тряпок. Сделка срывается, Деревяшкин мечет громы и молнии. Меня тащат на ковер и… И я оказываюсь на улице с волчьим билетом. Ужасно, не так ли?

— Да, — пролепетала моя дражайшая супруга, покорно кивнув.

— Понимаешь, я не могу рисковать. Это опасно и для меня лично, и для деловой репутации фирмы. Но я нашел совершенно необычный выход. Представь себе, я решил нанять для подстраховки дублера! Этот человек должен быть похож на меня и знать, хотя бы номинально, мои обязанности, чтобы выполнять их во время моего нервного срыва… Ты понимаешь?

— Да… Кажется, да. Так, значит, это был…

— Ну да, ты все правильно поняла. Совершенно правильно! То был мой дублер, двойник. Назовем его для удобства Кешей, тем более что это имя нам уже знакомо. Обыкновенный тип, не слишком умный, но исполнительный и честный. Он обитает в коммунальной квартире и, как мне известно, завел шашни со своей соседкой Валентиной. Очевидно, сегодня ты видела их вдвоем.

Иришка смерила меня подозрительным взглядом. Слишком необычной была правда, чтобы в нее вот так, с бухты-барахты, поверить.

— Но ведь… Но ведь это значит, ты можешь нас с ним познакомить? Ведь это не тот Кеша, который внутри тебя? — недоверчиво проговорила она.

— Конечно, не тот! Этот Кеша настоящий, без подделки. Просто один недалекий тип, который согласился за скромную мзду вместо меня сидеть на заседаниях, выразительно молчать, как надутый индюк, и изредка кивать головой. Ты ведь понимаешь, с этим раздвоением сознания порой не знаешь, что ожидать от себя самого. Вот и Виктор Ефимович говорит…

Авторитет Виктора Ефимовича возымел свое обычное действие, глаза у Иришки посветлели.

— Так это точно был не ты? — спросила она уже более мягко.

— Сто процентов, — успокоил я, — как ты могла подумать, что я мог бы с этой рыжей шваброй, благоухающей дезодорантом…

— Дешевым дезодорантом, заметь!

— Да-да, дешевым дезодорантом… Иметь что-либо общее!

— Значит, это не с ней ты проводишь все вечера и выходные?

— Конечно нет! Я в это время занимаюсь с Кешей. Понимаешь, надо его ввести в курс дела. Вдруг его спросят о чем-то, а он со своим неполным средним образованием ляпнет что-нибудь невпопад…

— И ты не собираешься бросать меня и Пашку с Леночкой ради этой крашеной мочалки?

— Ну конечно нет! Как это могло прийти тебе в голову?!

Молчание. Согласное, упоительное молчание.

— Ну, тогда давай ужинать?

— Давай, — с облегчением киваю я.

Трудный разговор закончен. Видимо, мне поверили. Пока!