Блондинки от «Бергдорф»

11

То, что отель «Мерсер» не был плодом моего воображения, стало окончательно ясно, когда я без всякой видимой причины отказалась лететь в Лондон на частном самолете. Несколько дней спустя, когда я собиралась отправиться на папочкин день рождения, позвонил Патрик Сакстон. Я едва успела с ним поздороваться, как он вновь принялся за свои выходки.

— Завтра я лечу в Лондон на уик-энд, — объявил Патрик. — Почему бы вам не присоединиться ко мне? Без всяких условий.

Один из моих основных жизненных выводов таков: термин «без всяких условий» означает, что вас поставят в жесточайшие рамки. Но хотя, как сами знаете, отказ от личного самолета исторически невозможен, я презрела общепринятый этикет и отказалась. После вышеописанных событий полет на личном самолете вряд ли меня утешит.

— К сожалению, не смогу, но спасибо за приглашение, — жизнерадостно ответила я.

Ночь в «Мерсере» все изменила.

— Не хотите побывать в Лондоне? — удивился Патрик. — Там здорово!

— Я уже лечу в Лондон завтра вечером, на день рождения отца.

— Так поезжайте на вечеринку, а потом остановитесь в моем номере в «Клариджез». А я потом отправляюсь в Сен-Тропез посмотреть яхты. Подумываю купить «Магнум-50». Будет куда поместить десять супермоделей и их ноги! Не мечтаете, случайно, о маленьком путешествии вдоль Лазурного берега? Может, заглянем в «Скалина-теллу», на Капри. Это мой любимый отель. Позвольте показать его вам.

— Не могу, я лечу кое с кем другим.

— С кем?

— С «Американ эйрлайнз», — гордо ответила я, пораженная легкостью, с какой отвергла предложение Патрика. Случилось чудо. Похоже, за эти несколько дней я полностью изменилась.

— Значит, вы скорее полетите коммерческим рейсом, чем со мной? — возмутился Патрик.

— Будет лучше, если я сделаю, как решила.

В конце концов, я девушка независимая, и мне ничего не нужно от плейбоя вроде Патрика Сакстона.

— Эй, летающий автобус до Лондона — это еще не конец света, — добавила я на прощание.

Но, если хотите знать правду, в душе я чувствовала себя так, словно конец света уже наступил. Главный недостаток ночей сожаления состоит в том, что за ними следует много-много дней сожаления, чередующихся с редкими просветами вроде лучшей Бразилии в твоей жизни, и тому подобное. И, как ни странно, так паршиво мне никогда еще не было, даже после разрыва с Заком. Словно я нашла кого-то, кто мог показать мне потрясающую Бразилию, но с кем мне было уютно, как со старым Другом.

О Чарли не было ни слуху ни духу, что несколько угнетало. Я всегда считала, что у Чарли хорошие манеры, Все же, если он не пожелал мне позвонить, значит, решила я, и мне незачем разыскивать его.

А Джулия между тем совершенно забыла обо мне. Джолин уверяла, что не стоит принимать это на свой счет. Она объяснила, что Джулия исчезла с небосклона, отправившись в романтическое путешествие и никому не сказав, куда едет, поскольку безумно влюблена. Я не поверила. Все дело в том, что я оказалась плохой подругой и заслужила любое наказание.

После разговора с Патриком позвонила мамочка. Было уже поздно, и я устала. Должно быть, в Англии часа три ночи, но голос мамочки звучал на удивление бодро. И хотя мне не терпелось увидеть родителей, этот звонок вывел меня из себя.

— Дорогая! — взволнованно вскричала она, когда я подняла трубку. — Надеюсь, ты не забыла о дне рождения отца? Я оставила Джулии Бергдорф три сообщения с приглашением — ты знаешь, как папочка обожает ее, — а она не перезвонила. Джулия приедет?

— Понятия не имею, мама.

— Что это с тобой? И сколько ты пробудешь у нас?

— Я приеду в субботу, а уеду в понедельник. На следующей неделе нужно сдать статью.

— Только три дня! Если будешь и дальше так трудиться, превратишься в Барри Диллера[70]! Карьера — это еще не все! Кстати, я постелила тебе сказочные простыни. Ирландское полотно — это вам не Пратези! Американцы совершенно не разбираются в белье, не то что мы…

— Мама, ты американка, — напомнила я.

— Я чистокровная англичанка, заключенная в тело американки, как транссексуал. По крайней мере так утверждает мой гуру. Кстати, я слышала, что семья вернулась, как раз в самое время, верно?

— Какая еще семья, мамочка?

— Суайры, дорогая. Ты, наверное, захочешь повидаться с Маленьким Графом, пока будешь здесь. Все говорят, что он charmant[71] и красивее принца Уильяма и принца Гарри, вместе взятых.

Иногда я подумываю, не стоит ли раз и навсегда развестись с мамочкой. Это сразу разрешит все неразрешимые противоречия в отношениях с соседом. Сделала же это Дрю Бэрримор[72], и что же? Все обернулось к лучшему.

— Мама, если быть точными, мы не слишком большие друзья Суайров, помнишь?

— Дорогая, я не хочу, чтобы ты снова упустила свой шанс.

— Мама, в жизни есть о чем побеспокоиться, кроме мужчин, — взорвалась я. (Должна признаться, что большинство нью-йоркских девушек думают об этом примерно двадцать четыре часа в сутки, но мы не желаем в этом признаваться. Куда пристойнее твердить, что думаешь только о карьере. Хотя, по-моему, чем сильнее увлечена девушка карьерой, тем больше размышляет о мужчинах.)

— Я велела установить тент в саду, как когда-то Джеки Кеннеди — на газоне Белого дома. Лорд и леди Финулла приняли приглашение, так что я на седьмом небе. Правда, синоптики обещают дожди, но они вечно врут.

Мамочка — величайшая на свете оптимистка. Каждый год на отцовский день рождения непременно идет дождь. В Англии поливает всегда, в дни рождения всего населения, даже королевы.

— О'кей, мамочка. Увидимся в субботу. Я возьму в Хитроу машину напрокат и сразу поеду домой, так что во второй половине дня буду у вас.

— Превосходно! И пожалуйста, сделай макияж. Не забудь наложить тот крем-основу, который я купила тебе у «Ланком». Помнишь, тот, что любит Изабелла Росселини. Иначе папочка расстроится.

— Постараюсь, — солгала я. Мамочка так и не поняла, что, кроме нее, все еще пользуется кремом-основой только Джоан Коллинз.

Наутро, складывая вещи, я осознала, что должна собраться с духом, какие бы неприятности ни приключились со мной. Нельзя показаться на празднике с несчастным, расстроенным лицом, это уж слишком эгоистично. В стиле Наоми Кэмпбелл, но ей все сходит с рук, потому что она носит второй размер. В ту ночь в «Мерсере» я вела себя опрометчиво, подстегиваемая отчаянием, комплексами неполноценности, неуверенностью в себе и полным отсутствием оргазмов в последнее время. Теперь за все приходится платить. Каким-то образом я умудрилась встречаться с грубым животным, прирожденным лжецом и профессиональным сердцеедом, имеющим жену с замашками Глен Клоуз[73]. И в довершение ко всему переспала с экс-бойфрендом лучшей подруги, который после этого, фигурально выражаясь, растворился в воздухе. Теперь я обречена на одинокую жизнь, во всяком случае, ближайшие две недели. Остается надеяться, что мы с Джулией скоро помиримся: рано или поздно она наверняка захочет снова позаимствовать у меня брючный костюм от Версаче.

По пути в аэропорт Кеннеди я решила радоваться тому, что имею, и не оплакивать то, чего у меня нет и не было. Скажем для примера: многие девушки пошли бы на все, чтобы иметь столько Марка Джейкобса, как у меня.

Нет ничего противнее, чем застрять в очереди на проверку багажа в аэропорту Кеннеди в десять часов вечера, стоя за мужчиной, путешествующим сразу с четырьмя лэптопами. Каждый из них пришлось раскрыть, поместить в отдельный пластиковый поднос, просканировать, рассмотреть и снова закрыть. Такое кого угодно выведет из себя. В такие моменты искренне жалеешь, что сумела измениться. Если вдруг решили самосовершенствоваться, оставьте хотя бы несколько дурных привычек, с чисто практическими целями, разумеется. Отказываться от полетов на частных транспортных средствах — крайне глупо. Послушайтесь меня и никогда-никогда не следуйте моему примеру.

Я прибыла в Хитроу в одиннадцать утра и, прежде чем подойти к стойке проката машин, нырнула в туалет, чтобы переодеться. Не хочу показываться дома с видом отверженной. Хватит и того, что ощущаю себя таковой в душе.

Не представляете, до чего уход за собой способен поднять настроение девушке, еще не успевшей оправиться от последствий одноразовой встречи! Например, взгляните на Элизабет Харли, чьи брови после каждого разрыва становятся все сногсшибательнее. Она всегда смотрится изумительно, когда появляется в английской глуши, на совершенно бессмысленных мероприятиях типа очередной игры в поло или крикетных матчей с Хью Грантом в главной роли.

Вдохновленная ее примером, я заперлась в кабинке, надела сверхтонкую кашемировую оранжевую майку (Донна Каран, Нью-Йорк) и узенькие кремовые брючки (Джойе). Вооруженная коричневым кожаным поясом, простыми золотыми серьгами-подвесками, светло-бирюзовыми босоножками от Джимми Чу с изящными золотыми «кошачьими каблучками» и мягкой парусиновой сумкой с рисунком «зебра» на длинном ремне, я сочла, что приобрела истинно гламурный вид в стиле Лиз Тейлор. Никто не узнает, что я три дня как одержимая обдумывала каждую деталь.

Для английской глуши одежда была не совсем практичной, но я и не собиралась разгуливать по английской глуши. Опасность, грозившая только моим туфлям, была незначительной, поскольку от машины до дома всего несколько шагов. Мамочка велела заасфальтировать подъездную дорожку к Олд-Ректори еще много лет назад, сообразив, что хотя гравийные дорожки — это tres по-английски и считаются куда выше классом, чем асфальт, — все же беспощадно гробят ее любимые коричнево-кремовые лодочки от Шанель.

Ничто в мире, даже бесконечно огромный бассейн в отеле «Дю Кап», не может сравниться с Англией в теплый летний день. Разве только пляж Макарони на крошечном островке Мастик, но это уже совсем иная материя.

Два часа спустя я съехала с шоссе и повернула крошечный прокатный «рено клио» к нашей деревне Стиббли, куда можно добраться только узкими извилистыми тропинками, густо заросшими борщевиком и кустами ежевики, которые задевали за зеркала заднего вида. Британцы не слишком большие сторонники маникюра, независимо от того, идет ли речь о ногтях или живой изгороди. Я проезжала мимо разрушавшихся оград, заброшенных ферм, оказывалась в маленьких деревушках с домиками под черепичными крышами, окаймленными цветочными бордюрами, причем каждый впечатлял больше, чем предыдущий. Цветочные бордюры — один из предметов одержимости англичан. Честно-честно, они посвящают этому целые разделы воскресных газет. Общую живописность ландшафта нарушали лишь таблички с надписью «Общественный туалет» и стрелкой, указывавшей на грязноватую будку.

К двум часам дня я уже была милях в пятнадцати от дома. Дорожная табличка гласила: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОКРУГ СТИББЛИ-НА-УОЛДЕ». Местность выглядела на удивление мило, а вид портило только знакомое мрачное, обшарпанное здание, бывшее когда-то больницей. Теперь же, судя по табличке, тут помещалось «УБЕЖИЩЕ СВЯТОЙ АГНЕССЫ ДЛЯ ЖЕНЩИН», где находили приют несчастные, подвергавшиеся издевательствам жены и одинокие матери. Еще ребенком я часто видела обитательниц убежища, бесцельно слонявшихся по деревне. Чаще всего они становились легкой мишенью для несправедливых нападок жителей, обвинявших их во всех несчастьях, случавшихся в округе. Даже если с церковного шпиля падал флюгер, считалось, что тут не обошлось без «этих».

До дома оставалась пара миль, и как раз на том месте, где проселочная дорога делала особенно крутой поворот, «рено клио» вдруг затрясся и встал. Я поставила его на ручной тормоз, переждала немного и повернула ключ зажигания. Мотор рычал и всхлипывал, но машина не трогалась с места. Я попыталась еще раз. То же самое. Прошло минут десять, но у меня так ничего и не вышло.

Признав поражение, я сняла машину с тормоза и позволила ей откатиться на обочину, а сама вышла и понуро уселась на капот с унылым видом новоявленной Келли Осборн. Как же теперь добраться домой? Сотовый здесь не работает (Боже, давно следовало купить Трибэнд!), а вокруг ни единого дома и никаких признаков жизни. Тишину нарушал только шелест пшеничных колосьев, колыхавшихся на ветру. В моменты, подобные этому, девушка имеет право искренне сожалеть о том, что не сидит задыхаясь, стиснутая двумя супермоделями на яхте Патрика Сакстона, хотя общение с супермоделями, постоянно сетующими на то, «какие они толстые», нормального человека невероятно раздражает.

Но я тут же напомнила себе, что стала другим человеком, поэтому придется идти пешком.

Я надела темные очки, взяла сумочку с переднего сиденья, закрыла машину и начала спускаться с холма.

Господи, готова побиться об заклад, что Элизабет Харли никогда не спускалась с английского холма. Не нужно быть Эсте Лаудер, чтобы понять: только последняя идиотка способна взять в «Херце»[74] машину напрокат и при этом надеяться, что приедет куда-то. Элизабет Харли скорее всего доставил бы сюда вертолет, причем секунд за десять.

Я прошла всего несколько ярдов, как вдруг услышала шум мотора. Старый трактор медленно пыхтел, спускаясь по склону и таща за собой груженный скотом трейлер. За рулем сидел молодой парень. Когда он подъехал ближе, я махнула рукой. Развалина со скрипом остановилась. Я заметила, что облупившаяся синяя краска покрыта пылью с прилипшими к ней соломинками.

— Привет. Все порядке?

Господи, до чего симпатичный мальчик! Темные курчавые волосы, красная майка, засаленные джинсы и поношенные тяжелые ботинки. Ну просто лапочка! Так и излучает свежесть! Догадываетесь, хандра в стиле Келли Осборн исчезла как по волшебству.

— Все, — улыбнулась я, не зная, что сказать.

— Сломались?

— Да, — кивнула я, дергая себя за волосы. Да-да, мистеру Деревенщине было не больше девятнадцати, но я не устояла и слегка пофлиртовала с ним. Легкий флирт отличается от тяжелого, когда знаешь, что случится в конце, и заранее покупаешь бразильский воск для эпиляции интимных мест, и тому подобное.

— Нужна помощь?

Господи, обожаю английских мальчиков, у которых все предложения умещаются в два слова. Они напоминают Хитклифа[75] или что-то подобное.

— Не подвезете ли меня домой?

— Это куда?

— Олд-Ректори. В Стиббли.

— Малость далековато. Бычки, — пояснил он, показывая на трейлер. — Могу высадить вас у фермы. Они позволят вам позвонить.

— О'кей, — кивнула я. Наверное, папочка подъедет за мной.

Дейв (так звали парнишку) протянул руку, помог мне забраться в трактор, включил мотор, и мы мирно попыхтели вниз. Все, что могу сказать по этому поводу: благодарение Богу за «Херца» и их бесполезные прокатные машины. Я была так счастлива сидеть рядом с Дейвом, что едва заметила на своих прелестных кремовых брючках масляное пятно и что мои ноги покоятся на связке сена, покрывшего пылью сногсшибательные туфельки.

Через пару миль Дейв с шиком подкатил к загородке, откуда начиналась извилистая тропинка. Никакого следа фермы. Единственным признаком жизни была отара овец, пасущихся на лугу.

— Ферма там. — Дейв кивком указал на холм. — Пятьсот ярдов.

— Йо-о-о, — прошептала я. Дейв, очевидно, понятия не имел о Джимми Чу и его шедеврах. В них можно пройти не более пяти ярдов. О пятистах нет и речи.

— Порядок?

— Конечно, — нерешительно пробормотала я, соскользнув вниз. — Спасибо.

Дейв отъехал. Я перелезла через загородку и, почти свалившись вниз, услышала подозрительное чавканье. Я опустила глаза. Мои миленькие чудесные туфли обзавелись черным торфяным ободком. Американцы и не подозревают, что в Англии существует нечто подобное. Даже в жаркий день тут всегда найдется невидимое болотце. Вроде бы место вполне симпатичное, но на самом деле — настоящее минное поле для обуви. Проблема в том, что английская сельская местность скорее напоминает обстановку из «Грозового перевала», чем из «Эммы».

«Господи, — думала я, карабкаясь на холм, — я беру назад, честное слово, беру назад все, что сказала об английской сельской местности. Лазурный берег куда лучше, клянусь, неизмеримо лучше!» Больше ноги моей тут не будет! Кое-как я доплелась до вершины, подошла к деревянным воротам. Тут дорога разветвлялась. Далеко внизу, через маленькую деревушку, змеилась река. Берега ее поросли плакучими ивами, между которыми бродили овцы. Справа виднелись хозяйственные постройки и коровники. Слева — большой дом, выраставший из обширного зеленого газона. Должно быть, замок. Суайр-Касл. Примыкающая к нему ферма — скорее всего часть поместья. Нужно сказать, вид весьма живописный. Как в кино. Куда красивее, чем я считала в детстве. Конечно, на замок это не слишком похоже, скорее на обычный особняк, но так уж принято в Англии. Никто не называет свой дом домом: обязательно должна быть приставка «парк», «холл», «дворец» или просто «замок». Думаю, это делается для того, чтобы сбивать с толку иностранцев.

Суайр-Касл был так чудесен, что я почти излечилась от фобии к загородным домам. Выстроенный из медово-желтого песчаника, он представлял собой прекрасный образец безупречных английских зданий восемнадцатого века в греческом стиле, знаете, из тех, что похожи на гигантский кукольный дом, только с двумя большими пристроенными крыльями. Я несколько минут стояла неподвижно, глядя на замок и почти сочувствуя Коричневым Табличницам. (Таких по-прежнему целая куча в Нью-Йорке и Париже, просто в наше время они в основном изображают из себя модных дизайнеров для Луи Вюиттона. Это на самом деле прекрасное прикрытие.)

Мамочка и папочка, должно быть, гадают, куда я подевалась.

Я снова оглянулась на хозяйственные постройки. Кажется, ферма немного ближе замка, но если девушка вроде меня поставлена перед выбором «замок или ферма», я всегда выберу ферму. Хотя мамочка доводила меня до безумия своими охами и вздохами о замке, меня, похоже, все еще терзало любопытство. Может, попросить разрешения воспользоваться телефоном, а в ожидании папочки украдкой осмотреться? Никому не обязательно знать, что это именно я, то есть вовсе незачем сообщать, что я — дочь соседа с поддельным чиппендейлом из прошлого.

Я повернулась и побрела к замку по узенькой немощеной дорожке. Может, я наткнусь на Маленького Графа? Впрочем, какая разница? Он, возможно, лысеет и носит эти кошмарные ярко-розовые вельветовые штаны и носки в горошек, так обожаемые племенем джентов.

Тропинка скоро перешла в усыпанную гравием подъездную аллею, и я поковыляла по ней, стараясь следовать вдоль решетчатого ограждения (что, если вам так уж любопытно, tres сложно в туфлях от Джимми Чу, но все же возможно).

Парк тут сногсшибательный! Боже, я боготворю английские парки, к которым приложил руку Потенциальный Браун, а вы?

Добравшись до главного входа, я заметила над крыльцом герб в золотых и голубых тонах. Типичная манера британского высшего света: на случай если вы еще недостаточно унижены, они еще больше распоясываются и рисуют герб, чтобы окончательно выбить вас из колеи неудивительно, что ни у кого в Англии днем с огнем не сыщешь никакой самооценки.

Я схватила дверной молоток-горгулью и нервно постучала.

Тишина.

Я постояла немного под злобным взглядом горгульи. Ни звука. Может, никого нет дома? На подъездной аллее не было машин, хотя это ничего не означало. Бриты — ужасные собственники и ревниво прячут машины в сараях и конюшнях, даже самые симпатичные, вроде «ауди» с тем чтобы их не обвинили: а) в порче пейзажа; б) в выпендреже.

Я снова постучала, уже громче. Безрезультатно.

Мысль о том, что придется брести к ферме, была невыносима. «Джимми Чу», как обычно, полностью перекрыли кровоснабжение, и я почти не чувствовала ног.

Я вцепилась в ручку и повернула. И ничуть не удивилась, когда дверь открылась. Дженты всегда оставляют двери незапертыми, словно живут в Кейп-Код или тому подобном месте.

Переступив порог, я оказалась в гигантском холле, обремененном лепниной и фигурными карнизами. Чувство было такое, что я вдруг попала в свадебный торт. Господи, содержать такое место в чистоте, должно быть, стоит немало труда и уймы денег!

— Хелло?! — окликнула я. — Кто-нибудь дома?

В ожидании ответа я сбросила туфли. Каменный пол приятно холодил распухшие ступни. Единственным звуком было громкое тиканье часов над камином. Никто не появлялся. Полагаю, дом так велик, имеет так много входов и выходов, что даже если кто здесь и есть, Суайры не всегда знают об этом. Немного напоминает проживание на сирийской границе, разве только террористов поменьше.

Может, я сама найду телефон? И заодно проведу экскурсию?

Открыв обшитую панелями дверь слева от холла, я очутилась в роскошно обставленной столовой. Стены были увешаны фамильными портретами. На меня смотрели фарфорово-бледные, похожие на призраков физиономии. Им необходим искусственный загар! Иногда я поражаюсь стойкости девиц, выносивших лишения восемнадцатого века. То есть совершенно непонятно, как женщины обходились без крема для загара «Бобби Браун» и помады «Джуси тьюбс» двенадцати оттенков? О современности свидетельствовали только проектор и экран в одном конце комнаты: должно быть, тут и помещался конференц-центр.

Похоже, я пошла не туда. Нужно найти телефон.

Я вернулась в холл. Поперек лестницы был протянут красный шнур с табличкой «Вход воспрещен». Видимо, чтобы посторонним не пришло в голову вторгнуться на половину хозяев.

Вы меня знаете. Если я вижу бархатный шнур, значит, должна очутиться по нужную от него сторону. Я проскользнула под шнуром и поднялась наверх. Может, там есть кабинет с телефоном.

На верхней площадке меня встретил длинный, изрезанный дверями коридор. Я открыла первую. Внутри стояла старинная кровать, задрапированная китайским шелком с оборками. Я скользнула в спальню. За драпировками скрывался маленький портрет девушки, увитый цветами. Картина очень походила на Фрагонара в музее Фрика. Возможно, подлинник! Спать под Старым Мастером — вполне в стиле богатого британского лорда.

Последней комнатой оказалась величественная просторная библиотека. Я немедленно отправилась туда. Уж там-то наверняка есть телефон! Так хочется добраться до дома!

Дальняя стена была уставлена полками с книгами в кожаных переплетах, а над громадным мраморным камином висел итальянский пейзаж. Судя по маленькому золотому ярлычку под ним, это был Каналетто.

Не понимаю, просто не понимаю! И это англичане, которые вечно распространяются о расточительности американцев! А сами живут так, словно выиграли миллион в Лас-Вегасе!

В другом конце комнаты темнели рояль, уставленный старыми черно-белыми фамильными фотографиями, и большой письменный стол орехового дерева, заваленный бумагами. И тут я наконец-то увидела старомодный телефонный аппарат, выглядывавший из завалов. Подойдя к столу, я подняла трубку и, пока набирала номер родителей, заметила маленькую овальную золотую коробочку для пилюль, с эмалевой миниатюрой, изображавшей батальную сцену. Я машинально взяла ее, рассмотрела усыпанный драгоценными камнями замочек. На столе валялись еще несколько табакерок и безделушек. Говорю я вам, у британцев лучшие безделушки в мире, и тут спорить не о чем.

Телефон звонил и звонил. Почему никто не поднимает трубку?

— Чем могу помочь? — спросил голос с английским акцентом.

Я подскочила и выронила трубку. За спиной стоял сгорбленный старик с изборожденным морщинами лицом. Он и сам выглядел как антикварная древность. На нем были потертый черный пиджак и полосатые брюки. Хорошо сознавать, что есть люди, до которых «Джей Кру»[76] никогда не доберется!

Не желая, чтобы он увидел у меня коробочку, я судорожно сунула ее в карман. Позже положу на место.

— О, привет! — выдохнула я. — Кто вы?

— Я дворецкий семейства Суайров. Что, позвольте спросить, вы здесь делаете?

Он подозрительно оглядел меня, с неодобрением уставившись на мои грязные босые ноги.

— Понимаете, моя машина сломалась на дороге, и я искала телефон, — нервно пояснила я, поднимая трубку с пола. — Мои мама и папа живут в Олд-Ректори.

— Я должен уведомить лорда Суайра. Подождите здесь. Дворецкий покинул комнату, прикрыв за собой дверь.

Я услышала, как повернулся в замке ключ. Боже, он вообразил, будто я воровка или что-то в этом роде. Я взяла трубку и снова позвонила домой. На этот раз ответили после первого же звонка.

— Ма?

— Хо-хо! Как ты, пижонка?

— Джулия? — выдохнула я.

— До чего же здорово оказаться в британской глуши, хотя все англичане, которых я встретила в Лондоне, меня пугают. Представляешь, эти люди понятия не имеют, кто такая Барбара Уолтерс[77], и о многом другом. Как ни странно, но я у твоих родителей.

А как насчет нашей ссоры? И тайного романа Джулии?

— Приехала на день рождения папочки? — удивилась я.

— Не только! Не поверишь, но я прилетела на примерку свадебного платья. У самого Александра Маккуина! Но тут позвонила твоя ма и убедила меня посетить дурацкую вечеринку твоего папаши.

— Ты выходишь замуж? За кого?

— За Генри Хартнетта. Никогда не угадаешь, что произошло! После книжного клуба он пригласил меня на «Беллини», и с тех пор мы вместе. Я бросила остальных бойфрендов, даже бедняжку Тодда. Генри такой лапочка и так богат, это что-то. Словом, он и есть «Хартнетт Стал», но ужасно этого стесняется. И считает меня жутко забавной. Ты не представляешь, сколько у нас общего. Где ты, черт возьми? Мы все тебя ждем. Кстати, заметила, я снова с тобой разговариваю и совершенно простила тебя за все?

Нужно отдать должное Джулии: при всей своей избалованности она поразительно великодушна к проступкам подруг. Так мило с ее стороны. Она настолько незлопамятна, что физически не способна таить обиду дольше нескольких дней.

— Поздравляю! Скажи папочке, что я в замке. Пусть он за мной приедет.

— Так ты совсем рядом? О Господи, я так завидую тебе! Говорят, там сногсшибательные интерьеры! Или все так же гнусно, как в Букингемском дворце? Я слышала, что у королевской семьи отвратительный вкус.

— Джулия! Позови папу! Моя машина сдохла, и я вломилась сюда, чтобы позвонить, а теперь меня приняли за воровку.

— У них правда повсюду дельфтский фаянс и лакеи?

— Джулия!

— О'кей, пижонка, я ему передам. Кстати, свадьба назначена на четырнадцатое июня будущего года. Ты — подружка невесты, так и знай.

Я положила трубку. Джулия помолвлена? И даже назначила день свадьбы? Почему обрученные не понимают, как неприятно одиноким людям слышать о подобных датах? Им и без того не слишком весело живется. И потом, все это так внезапно! Надеюсь, она знает, что делает!

Я подошла к двери и безуспешно подергала ручку, но в конце концов сдалась и уселась на маленькую, обитую гобеленом оттоманку у двери. И тут до меня донеслись голоса. Я насторожилась и приложила ухо к замочной скважине, но различила только отдельные слова: «…говорит, что машина сломалась… похожа на цыганку… одежда ужасно грязная… возможно, одна из тех забитых матерей-одиночек из Убежища… даже туфель нет…»

Я оглядела свою замусоленную одежду и грязные ноги. До чего все это грустно! А ведь когда-то я была воплощением гламура! Лиз Харли никогда бы не позволила себе так опуститься за время короткой поездки в деревню!

— …должно быть, вломилась… я вызвал полицию. Очень сожалею, сэр.

Полицию?

Я заколотила в дверь, отчаянно вопя:

— Эй! Выпустите меня отсюда!

Через пару минут в двери повернулся ключ. Убеждена, вы не поверите, что было потом! Все равно как если бы Майкл Джексон поклялся, будто в жизни не делал пластических операций или чего-то вроде того. В комнату вошел дворецкий, и даю слово, что не сочиняю ни капли: за ним следовал Чарли Данлейн. Вот в чем беда с этими одноразовыми приключениями: воображаешь, будто хочешь видеть его снова, но если это происходит, кривишься от омерзения, особенно представив, что когда в последний раз говорила с ним по-человечески, его голова находилась в том же самом месте, что и голова Чеда много лет назад. И что всего отвратительнее: Чарли выглядел просто лапочкой. Супер! Он был в своей ЛА униформе: потертые вельветовые штаны и майка.

Уровень сахара в крови у меня опасно понизился. По-моему, начиналась гипогликемическая кома или что-то подобное.

Кажется, Чарли был потрясен встречей не меньше меня.

— Какого дьявола ты в таком виде? Что с твоей одеждой? — спросил он.

Я на несколько секунд потеряла дар речи. Каждый раз я предстаю перед Чарли в самом невыгодном положении. И что, спрашивается, он делает у Суайров?!

Никогда еще не чувствовала себя так глупо. И не испытывала такого бешенства.

— А тебе что до этого? — рявкнула я. — Смылся втихую, даже не попрощавшись! Абсолютно никаких манер!

— Вы знаете молодую леди? — удивился дворецкий.

— Знаю. — Чарли не сводил с меня взгляда.

Зато я отвела глаза. То есть поймите меня правильно: я почувствовала, что сейчас либо растаю, либо заплачу. И чтобы окончательно не запутаться, стала думать о том, есть ли в Британии «Ночные комплекты».

Последовало неловкое молчание, прерванное очередным вопросом дворецкого:

— Могу я предложить вашей приятельнице хереса?

— Собственно, я бы не возражала против «Беллини», — оживилась я.

— Принесите ей чашку чая, — распорядился Чарли. Не хочу заниматься психоанализом или чем-то в этом роде, но факт остается фактом: некоторые люди не меняются. Чарли по-прежнему был категорически против «Беллини».

— Разумеется, — кивнул дворецкий, выползая из библиотеки.

— Что ж, похоже, мы встречаемся в самых необычных местах. Может, объяснишь, что ты здесь делаешь? — Чарли облокотился на каминную полку, перед Каналетто.

Господи, до чего же хорош, да и кто бы не был хорош с Каналетто на заднем фоне?

Все же я была tres раздражена. Ну почему стоит появиться Чарли, и я вечно выступаю в роли провинившейся школьницы перед суровым, но справедливым наставником?

— Мои родители живут в деревне. Я прилетела на папин день рождения. А дурацкая машина сломалась. Я решила позвонить домой. А ты что делаешь у Суайров? Знаком с графом?

Последовала пауза.

— Я и есть граф, — выдавил Чарли.

— Прости?

— Это длинная история, но в понедельник я покинул Нью-Йорк в такой спешке, потому что узнал о смерти отца. Моя мать, Кэролайн, дозвонилась мне, как только смогла, — помнишь, ты сама брала трубку? Я вылетел первым же рейсом. Получилось так, что я унаследовал титул.

До меня дошло не сразу. Значит, таинственная Кэролайн — это вечно отсутствующая мать Чарли, и никакой другой девушки нет? Уже легче.

— О Господи, мне так жаль, — пробормотала я.

На душе было гадко. Подумать только, я капризничаю из-за одноразовых похождений, грублю Чарли, врываюсь в его дом, а его отец, оказывается, умер! Последние несколько дней, вероятно, были для него сплошным кошмаром.

— Чарли, ты о'кей? — прошептала я.

— Вполне. Мой папаша был странной пташкой и большим чудаком, так что особенно близкими нас не назовешь, но все же грустно.

— Почему же ты никогда ничего не рассказывал?

— Мы жили в Америке, и отец никому не говорил, что он граф. Да и назывался Данлейном, нашим фамильным именем. Не станешь же распространять по всему ЛА правду о каком-то безумном английском титуле! Кроме того, я почти не помнил об этом месте: отец почему-то скрывал его существование. После его смерти выяснилось, что я унаследовал это поместье. Я не был здесь с шести лет, так что до сих пор не могу оправиться от потрясения.

Ну почему одноразовые приключения всегда оказываются куда более запутанными, чем вы себе представляли? Если я правильно поняла, мистер Ночной Комплект и есть Маленький Граф, соседский мальчик мамочкиных грез. А я-то воображала, что Чарли — всего лишь обычный, милый, нормальный парень! Оказалось, что все это время он скрывал тайну, успешно пряча от меня свое истинное лицо. И еще называл меня избалованной!

Я предпочитала прежнего Чарли, молодого многообещающего кинорежиссера из ЛА.

Послышался стук каблучков, и в библиотеку вошла привлекательная женщина средних лет в облегающих голубых бриджах для верховой езды, грязных охотничьих сапогах и белой мужской рубашке. Волосы были забраны в сетку на затылке. Ходячая реклама Ральфа Лорена, только еще шикарнее.

— Я Кэролайн, мать Чарли. А вы, должно быть, живете в деревне?

Я вдруг припомнила старую вражду мамочки с матерью Чарли, иначе говоря, графиней Суайр. По-моему, она так и не угасла. О Боже, дело принимает неприятный оборот.

— Ма, — вмешался Чарли, — она моя приятельница из Штатов. Ее родители живут в Олд-Ректори.

Я оцепенела. Графиня поджала губы. Кэролайн знала, что я знала, что она знала, что я дочь Парня со Стульями.

— Что-то не так? — осведомился Чарли.

— Фу, кто только сказал, что сельские обитатели ведут спокойную жизнь? Я так наработалась, что едва держусь на ногах! — воскликнула графиня, проворно меняя тему и с обиженным видом усаживаясь в кресло в стиле какого-то Людовика. — Дом так велик, что только за полчаса можно добраться из одного конца в другой.

В открытую дверь постучали. Вошел дворецкий с серебряным подносом, на котором стояли чайник и чашки.

— Мисс, ваша мать приехала, чтобы забрать вас домой, — сообщил он, ставя поднос перед Кэролайн.

— Дорогая! Я решила выручить тебя сама, — пропела мамочка, влетая в комнату в сопровождении Джулии. — Папочке пришлось поехать в город за вином для завтрашнего праздника. Иначе он приехал бы сам.

Мамочка была в своем любимом ярко-розовом платье и, что внушало особенную тревогу, приколола у выреза опаловую брошь. Она носит опаловую брошь в исключительных случаях, вроде дня рождения принцессы Анны. Представляете, она подошла ко мне и едва не задушила в объятиях! Хотя я была рада ее видеть, но все же опасалась, что она явилась не в самый подходящий момент.

— О Господи, только взгляни на себя! Выглядишь так, словно из психушки сбежала! Прошу тебя, надень туфли, хотя бы на день рождения папы! А, Маленький Граф! — воскликнула она, повернувшись к Чарли. — Сожалею о смерти вашего отца! Ужасно! Все в деревне думают о вас. Я ваша соседка, Брук.

Она протянула Чарли руку и присела. (Клянусь, она присела, вправду присела! Мне хотелось умереть.)

— Спасибо, — ошарашенно пробормотал Чарли.

— Ах, графиня, как приятно вновь видеть вас после стольких лет, — продолжала мамочка, подходя к Кэролайн, которая едва кивнула в ответ. — А это Джулия Бергдорф.

— Привет, солнышко, — перебила Джулия, обнимая меня. Она сияла здоровым саутгемптонским загаром, обручальным кольцом с огромным бриллиантом (огранки «принцесс», разумеется) и пышным сиреневым платьем, которого раньше я не видела.

— Старое. Прада. Девяносто четвертый. Тебе нравится?

Джулия невероятно изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз. Среди принцесс с Парк-авеню бытует единодушное мнение, что в магазинах секонд-хэнд можно подцепить заразную болезнь. Помню, как-то после нашего посещения «Элис Андеграунд» на Бродвее Джулия неделю не прикасалась ко мне из страха, что в мужских джинсах «Ливане» семидесятых, которые я примерила, таится гепатит В.

— Нет слов! — заверила я, целуя Джулию в щеку, и прошептала ей на ухо: — Он говорит, будто стал графом и что это его дом. Ужасно странно, верно?

— Не может быть! — тихо ахнула она и ринулась к Чарли с криком: — О-о-о, любовничек!

Не успел он опомниться, как Джулия присосалась к его губам. Правда, секунд через пять отстранилась, не сводя глаз с картины за его спиной.

— Чарли, ты никогда не говорил о Каналетто! У тебя есть Каналетто, а ты скрывал! Bay! Да это место стоило бы сотню миллионов долларов, будь оно где-нибудь на Джинлейн! Не подумывал о том, чтобы все это распродать и купить Ибицу или что-то в этом роде?

— Привет, Джулия, — кивнул Чарли, когда она отпустила его.

— Вы знакомы? — поразилась мамочка.

— И очень хорошо, — кокетливо заверила ее Джулия.

— А вы не встречали мою прелестную дочурку? — оживилась мамочка, подтаскивая меня к Чарли. — Знаете, она не всегда так выглядит, а бывает и очень хорошенькой. Особенно если воспользуется кремом-основой и компактной пудрой.

— Мама! — воскликнула я.

— Вообще-то мы старые друзья, — смущенно признался Чарли.

— Вы! Друзья! Поразительно!

— Вы не представляете, как хорошо они знают друг друга! — вставила Джулия, подмигивая мамочке. — Куда лучше, чем вам кажется, Брук!

— О Боже мой, какая прекрасная пара! Разве не я всегда твердила тебе о соседском мальчике, дорогая? — Раскрасневшись от возбуждения, мамочка понимающе оглядывала меня и Чарли. — И, о-о-о, какой красавец! Скажите, вы унаследовали все?!

— Мама, — прошипела я, — перестань!

Нет, мамочке просто позарез нужно попасть к доктору Фенслеру. Получит альфа-бета-пилинг и полное преображение личности в одном флаконе.

Я робко взглянула на Чарли. Для человека, никогда не ведающего грусти, он претерпел разительные перемены. Лицо стало бесстрастным, замкнутым, и только в глазах светился едва заметный вопрос: «Кто эта жуткая особа?»

Нужно немедленно уводить мамочку отсюда, пока она не наделала бед.

— Чарли, ты действительно владеешь половиной Шотландии, как утверждает Брук? Сногсшибательно! — восхитилась Джулия. — Ну ты и пижон!

— Нам пора, мама, — твердо заявила я.

— Ну, Маленький Граф, для меня будет огромной честью, если заглянете завтра на ленч по случаю пятидесятилетия моего мужа Питера, — упиралась мамочка, полностью игнорируя меня.

— Чарли завтра занят! — отрезала Кэролайн. — Он проведет день со мной, прежде чем я в понедельник вылечу в Швейцарию.

— Но вы тоже должны прийти, графиня, — уговаривала мамочка. — Как будет мило, если наши семьи снова сядут за один стол.

— Нашим семьям нечего сказать друг другу, — ледяным голосом процедила Кэролайн и, отвернувшись, налила себе чаю.

Атмосфера в комнате стала холоднее, чем в Арктике. Я бы не удивилась, если бы на стенах повисли сосульки. Кэролайн и мамочка застыли, как айсберги.

— В чем дело?

— Ничего особенного. Все в прошлом, — заверила всполошенная мамочка.

— Это семейка с самой дурной репутацией в деревне, Чарли. Совершенно ненадежная, бесчестная шайка, — без особых эмоций пояснила графиня. — Не желаю, чтобы ты к ним близко подходил!

— Графиня! — воскликнула мамочка.

— О, я словно попала в эпизод из «Саги о Форсайтах», — прошептала завороженная драмой Джулия.

Пришлось вмешаться, пока дело не дошло до драки.

— Понимаешь, Чарли, почти двести лет назад мой отец продал твоему отцу поддельные стулья чиппендейл. Мой папочка признал ошибку, но между семьями возникло отчуждение. Мало того, они совершенно перестали разговаривать.

Ну вот, правда вышла наружу. До чего же глупым все это казалось сейчас!

— И больше ничего? — спросил ошеломленный Чарли.

— Да. А теперь не могли бы мы забыть о стульях? Совершенно смехотворное недоразумение, — прочирикала мамочка, но тут же, чтобы усилить впечатление, смерила графиню уничтожающим взглядом. — Ваша мать раздула из этого скандал. Лично для меня это было невыносимо.

— Это не совсем правда, но вряд ли имеет значение. Потому-то нам не о чем говорить, — презрительно отозвалась графиня.

Последовало неловкое молчание, и Чарли перевел обеспокоенный взгляд с меня на мать. Трудно сказать, кому он поверил, во всяком случае, я не поняла. Может, освещение здесь было довольно тусклым или он припоминал давнюю историю семьи.

Никто не произнес ни слова. Не пошевелился. С каждой секундой тишина становилась все более непереносимой. И тут матушка высказала поистине блестящую мысль:

— Ну, теперь, когда все стало ясно, почему бы вам обоим не прийти к нам завтра? У меня будут ужасно миленькие мини-пита из «Уэйтроуз»[78]. — Она сделала паузу, и, поверьте, было почти заметно, как поворачиваются шестеренки в ее голове. — Господи, до чего это место подходит для свадьбы, правда, дорогая? Вера Вонг могла бы сшить платье.

Это оказалось последней каплей.

— Мама, немедленно прекрати! — взорвалась я. — Никакой свадьбы не будет! И никому, кроме тебя, не придет в голову, что мы с Чарли можем пожениться! Его мать не выносит тебя. Графиня считает, что мы для нее слишком низки. И все ее слова — правда. Нам с Чарли нечего сказать друг другу. Абсолютно нечего. И знаешь что? Чарли даже не слишком мне нравится. Он бывает ужасно подлым и снисходительным. Не пойму, почему Чарли постоянно относится ко мне покровительственно! Суайры не желают приходить к тебе на праздник, и твои мини-пита их совершенно не впечатляют. — Потом я посмотрела на Чарли и добавила: — Чарли, мне очень жаль, что твой отец умер, и все такое, но это полный кошмар. Как я могу доверять тебе, если ты даже не признался в том, что ты граф? Мне пора. А вы можете выяснять отношения.

Багровея от стыда и едва удерживаясь от слез, я выскочила из библиотеки, судорожно сжимая в руках туфли.

Слетела по ступенькам, промчалась по аллее и попала прямо в объятия мужчины в мундире.

— Молодая леди из Убежища? — спросил полисмен.

— Это я.

Теперь уже все равно. Пусть думают что хотят.

— Не могли бы вы отвезти меня домой?