Блондинки от «Бергдорф»

7

Я была tres счастлива, что мой маленький план с адвилом не сработал. Весь ужин Эдуардо цитировал Пруста. Представьте что-нибудь более интеллектуально стимулирующее, чем мужчина, шепчущий: «II n'ya rien comme le desir pour erapecher les choses qu'on dit d'avoir aucune ressemblance avec ce qu'on dans la pensee»[49], — за бокалом «Шато Лафит», чей возраст превышает ваш. И пусть мой не вполне хороший французский не дотягивал до понимания фразы, я воображала, как все было бы романтично, если бы я поняла принца.

— Джузеппе, — сказал Эдуардо водителю, когда мы вышли из ресторана и сели в машину, — пожалуйста, вези нас домой.

Как я поведала потом Джулии, суперрасстроенной тем, что не нашла меня наутро в «Ритце», у меня и в мыслях не было, что «дом» — это фамильное палаццо на берегах озера Комо. Всю дорогу от Парижа до Комо, а это около восьмисот километров, Эдуардо целовал меня, как взбесившийся демон, и хотя дорога должна была занять часов восемь, с таким водителем, как Джузеппе, мы оказались на месте через пять. Надеюсь, никогда больше не сяду к нему в машину. Вовсе не обязательно мчаться со скоростью выше ста восьмидесяти пяти километров в час.

Думаю, на этот раз я встретила почти идеального мужчину. Кашемира от Мало на нем было больше, чем на стаде горных козлов. Мамочка Эдуардо когда-то была голливудской актрисой, а отец стал бы королем Савойским, если бы там не сменился строй. Обычно итальянским королевским семьям въезд в Италию запрещен, но правительство так боготворило мамочку Эдуардо, что издало специальное разрешение, позволяющее самому Эдуардо передвигаться, как ему вздумается. Он изучал французскую литературу в Беннингтоне и жил в Нью-Йорке, «работая на семью», что бы это ни означало. Я не допытывалась, поскольку видела «Крестного отца», и все такое; кроме того, итальянцев не принято спрашивать, каким образом они добывают деньга.

Внутри палаццо было лучше, чем «Фрик»[50]. Похоже, я жила только ради старинной кровати с четырьмя столбиками, в которой проснулась на следующее утро. Представляете, она была задрапирована в итальянские кружева! Точно такие, как на корсетах «Дольче и Габбана»! Ставни были открыты, поэтому я видела озеро и горы вдали, все в сочных синих тонах, как в цветном кино. Неудивительно, что в Шотландии итальянцев днем с огнем не сыщешь.

Меня потряс такой поворот событий. Жизнь вдруг переменилась. То есть я жива, избежала неприятной сцены разрыва Джулии и Чарли, причем не по собственной вине, и сейчас завтракала в постели дворца, по сравнению с которым «Ритц» выглядел как «Мариотт маркиз». Куда бы вы ни бросили взор, тут же появлялся дворецкий в черной куртке и белых перчатках; он подносил вам свежеиспеченное миндальное пирожное или что-то такое же восхитительное. Даже не верится, насколько лучше я себя чувствовала! Кто мог предполагать, что через тридцать шесть часов ты полностью оправишься после попытки самоубийства? Да это легче, чем упасть с обрыва!

Я подумала, что непременно должна послать открытку девушкам в Нью-Йорк. Им необходимо узнать об этом.

Мы отправились в местную деревню кое-что купить, но не успели выйти из дома, как появились два загорелых дочерна итальянца в солнечных очках, оба в синих куртках-«пилотах» и темных брюках. На обоих были наушники. Выглядели они такими здоровыми, что, клянусь, наверняка провели всю жизнь в тренажерном зале «Кранч» на Восточной Тринадцатой улице. Должно быть, телохранители! Как шикарно иметь тех, кто защищает тебя! Разумеется, я вела себя супер-пупер равнодушно: не хотела, чтобы Эдуардо знал, как я потрясена появлением секьюрити, поэтому просто бросила обоим ciao[51], словно хотела сказать: «У всех, кого я знаю, есть вооруженная стража».

Они проводили нас до деревни и обратно, то и дело что-то шепча в рации, хотя нам вроде бы не грозила немедленная опасность покушения или чего-то подобного. В деревне мы увидели только одинокого фермера, гнавшего ослика по главной улице. Но тут до меня дошло, что если кто-то хотел опознать и убить принца, добиться этого было легче легкого: кто еще способен бродить в этот день по деревне в сопровождении двух бросающихся в глаза телохранителей, тащившихся за ним и девушкой на высоких каблуках, в черном атласном вечернем платье.

Знаете, что самое потрясающее в жизни его королевского высочества, имеющего больший штат слуг, чем первая леди? Вы можете решить, что хотите на ленч, позвонив домой, где шеф-повар, которому Жан Жорж Вандер-Рихтер не годится в подметки, готов выполнять ваши приказы двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И не успеете вернуться, как вас уже ждут баклажаны и клубника со взбитыми сливками. Представляете, что именно я написала в открытке:

Конечно, я знаю, что у Джолин назначена свадьба и все такое, но пусть заранее знает, чего лишается.

После ленча мы сидели в гостиной и пили эспрессо, когда один из слуг спешно доставил Эдуардо телефон.

Что-то очень быстро сказал по-итальянски, положил трубку и бодро вскочил.

— О'кей, мы уезжаем. Сегодня вечером возвращаемся в Нью-Йорк.

— Почему? — удивилась я. Мы так божественно проводили время! Просто безумие мчаться в Нью-Йорк, хотя за последние несколько дней мне не раз приходило в голову, что следовало бы связаться с наследницей из Палм-Бич.

— Carina, прости, мне нужно позаботиться о делах семьи. Но летом мы вернемся сюда, обещаю.

Мне нравилось, когда Эдуардо называл меня «carina», это по-итальянски «дорогая». Он был ужасно расстроен.

— Но я оставила паспорт и все остальное в Париже!

— Со мной тебе паспорт не нужен.

Боже, как шикарно! Даже президенту нужен паспорт!

Когда я поздней ночью вернулась в Нью-Йорк, меня ожидали шесть электронных посланий от Джулии. Я долго боялась их читать: Джулия никогда не простит меня за то, что я оставила ее одну в Париже, вернее, одну и брошенную мужчиной в Париже. Теперь ее очередь получать нервный срыв!

Первое послание гласило:

Слава Богу, у Джулии по-прежнему есть Чарли. И хотя он, несомненно, вел себя подло и низко во всей этой истории с адвилом и я твердо решила никогда больше с ним не разговаривать, Чарли сделал Джулию счастливой, А это самое главное.

В остальных посланиях с диккенсовскими подробностями перечислялись различные покупки. В основном Джулия мешками сгребала в «Колетт» вещи Марка Джейкобса. Меня это немного удивило, поскольку она могла купить их куда дешевле в родном Нью-Йорке, на Мерсер-стрит. Но как сказала Джулия:

— Если уж вынуждена носить Марка Джейкобса, потому что он слишком хорош, по крайней мере сумей выделиться из толпы, заявив, будто купила вещи в Париже.

Я отправила ей электронное письмо и попросила привезти паспорт и одежду, зная, что особых проблем это не создаст, поскольку, как у всех принцесс с Парк-авеню, у Джулии всегда найдется кому сложить и отправить вещи.

Вы знаете, как я была безутешна после разрыва помолвки? Моя квартира внезапно стала зоной, свободной от приглашений. Ну так вот, стоило всему Манхэттену пронюхать, что я была гостьей в палаццо принца, как на моем подносе скопилось столько жестких белых карточек, что без бульдозера все это было бы не разгрести. Правда, меня втайне волновало, что все это задумано как тактический прием на случай, если я вдруг стану принцессой. Но разумеется, куда приятнее считать, что я получаю приглашения благодаря своей внезапной популярности, иначе у меня остался бы только один выход: снова прибегнуть к пузырьку адвила. Кстати, иногда, весьма полезно отказаться посетить то или иное светское мероприятие.

В Нью-Йорке нет ничего более престижного, чем подцепить «титул». Помимо того, что Эдуардо ослепителен внешне, умен и образован, все в Нью-Йорке мечтают выйти за «титул». Фелипе Испанский, Павлос Греческий, Макс Шведский, Кирилл Болгарский — у этих мальчиков потрясающие американские подружки и жены. Как большинство изгнанных королевских особ, все они любят селиться в Нью-Йорке, где ощущают себя особенно Ценимыми. (Очевидно, европейцы далеко не так дружелюбно к ним настроены.) И никто не обращает внимания на то, что у принцев больше нет королевств. Большинство ньюйоркцев считают, что Савой — это супершикарный отель в Лондоне, но все же обожают Эдуарде, и не важно, где находятся ваши бывшие владения, главное, что они все же где-то есть. Нью-йоркская девушка убьет кого угодно, лишь бы иметь возможность выйти за принца без короны и называть себя принцессой. Только одним людям есть дело до потерянного королевства — это самим принцам, и они воспринимают это tres серьезно.

Эдуардо жил в безупречной холостяцкой квартирке на углу Лексингтон-авеню и Восьмидесятой. Превосходное местечко для ночных свиданий. Я по-прежнему затруднялась с переводом тех цитат, которые так щедро приводил Эдуардо, но теперь у меня хотя бы имелась возможность отвлечься, рассматривая стены и полки, заставленные книгами, увешанные картинами и черно-белыми снимками предков в тиарах и ослепительно сверкающих коронах. Кто же знал, что они уже тогда были помешаны на Гарри Уинстоне? Если бы только об этом писали в исторических книгах! Многие нью-йоркские школьницы сочли бы объединение Италии очень важной частью своего образования.

Едва Джулия вернулась в Нью-Йорк, мы встретились за чашкой кофе с молоком и без кофеина в кафе «Житан» на Мотт-стрит. «Житан» от стенки до стенки буквально забит топ-моделями, одетыми, как уличные оборванки, в очень дорогие вещи от Марни. Все считают это суперстильным. Признаюсь, иногда я и сама подхватывала от них кое-какие направления моды. Джулия на удивление хорошо вписалась в обстановку, потому что надела купленные во Франции «армейские» брюки от Марка Джейкобса, сидевшие на ней гениально. Она выбрала столик в темном углу, что было странно, поскольку Джулия обычно хочет сидеть на самом заметном месте, где бы оно ни находилось.

— Привет, дорогая, — кивнула она мне. — Знаю, знаю, ты как-то опасливо на меня посматриваешь, потому что это самый паршивый столик, но знаешь… я в таком дауне.

Я была совершенно озадачена. Джулия, собственно говоря, находится в политической оппозиции к пребыванию в дауне.

— Почему? Это так на тебя не похоже, — удивилась я.

— Ш-ш-ш. — Она надела очки. — Не стоит, чтобы нас услышали.

— Почему?

— За тобой присматривают, на случай новой попытки самоубийства.

— Я в полном порядке. В рот не беру адвила с тех пор, как подсела на Эдуардо. Взгляни на меня, все говорят, что я ослепительна.

— Мы все знаем, как стать ослепительной в Нью-Йорке после разрыва помолвки. Секрет прост: Портофино. Так что и не думай выкинуть еще одну такую же штуку. Мы на страже.

— Мы?

— Я, Джолин и Лара. Мы наблюдаем за тобой круглосуточно, без выходных. Ты переезжаешь ко мне, и без всяких споров.

— Ни за что. Слушай, Трейси поработала на славу, комнаты потрясающие, но я не хочу там жить.

— Одно из двух: либо живешь со мной в «Пьере», либо соглашаешься на терапию.

Иногда Джулия прозрачна, как стакан «Сан Пеллегрино». Немного пожить с ней, пока я болею, — это одно дело, но я вовсе не желаю, чтобы она стащила всю мою одежду. Уверена, что это и есть истинный мотив ее великодушия. Джулия никогда, никогда ничего не отдает обратно, даже такие грандиозные вещи, как брючные костюмы от Версаче. Во всем, что касается моды, она настоящая черная дыра, и ее нельзя близко подпускать к чему-то ценному.

Я была уверена, что терапия только ухудшит мое состояние. С девушками, посещающими психотерапевта, невозможно находиться рядом более пяти минут: они безостановочно рассказывают о своем детстве всем, кто имел несчастье оказаться в одной с ними комнате. Джулия считает терапию лекарством от всего на свете и полностью за то, чтобы расстраиваться и плакать о своем несчастном детстве как истинной причине всех истерик в настоящем. Она не желает признаться, что все ее истерики — капризы испорченной, избалованной, давно ставшей взрослой особы. Джулия воображает, что ее травмировало желание матери во время каникул на Палм-Бич наряжать ее только в платьица от Лилли Пулитцер, тогда как другим ребятишкам позволяли носить джинсы от Калвина Клайна. Шринк Джулии относит ее взрослое пристрастие к шопингу на счет этого публичного унижения.

— Джулия, я не собираюсь делать ни того ни другого. Мне гораздо лучше, — заявила я. — И я безумно влюбилась.

— Но ты знаешь его всего несколько дней! Это просто увлечение! Даже если этот королевский отпрыск — дело стоящее, необходимо разобраться, почему ты оставалась с Заком, когда он обращался с тобой хуже, чем с дерьмом на подошвах собственных кроссовок.

— Но, Джулия, я уже обо всем забыла! Как если бы вообще не была помолвлена с Заком. Чувствую себя так, будто это случилось не со мной. С кем-то другим, в каком-то фильме.

— И что дальше? Нельзя же делать вид, словно ничего не произошло? Если не справишься с этим сейчас, кончишь жизнь под чьими-то кроссовками.

Почему Джулия считает блестящей идеей воскрешать все гнусности, которые я стараюсь выбросить из головы? Слишком уж часто она бегает по психиатрам: такое до добра не доведет. По-моему, лучший способ отделаться от всяких мерзостей — навсегда забыть о них.

— Ты едва не умерла неделю назад и полагаешь, что все в порядке? — настаивала Джулия. — Ты могла приобрести два совершенно разных маниакально-депрессивных психоза или что-то такое же кошмарное. Это очень серьезно. Сходи хотя бы на сканирование мозга.

Как большинство нью-йоркских девушек, Джулия бежит в институт психиатрии каждый раз, когда у нее заболит голова. Она так хорошо знакома со всеми разновидностями депрессии, что вполне способна поставить диагноз.

— Кстати, — продолжала она, — Эдуардо знает о случившемся?

— Конечно! Я все ему рассказала.

Ужасно, если Джулия узнает, что я нагло соврала, но, разумеется, Эдуардо абсолютно ничего не известно о моих парижских приключениях. Он думал, что я, как все американки, приехала походить по бутикам. Честно говоря, я ненавидела себя за ту историю с адвилом. Чарли тоже возненавидел меня за это, да и Джулия была отнюдь не в восторге. Не хотелось бы, чтобы еще кто-то меня возненавидел. Не слишком умно говорить Эдуардо правду на столь ранней стадии наших отношений: а вдруг он не захочет иметь со мной ничего общего?

— Что ж, теперь я немного лучшего о нем мнения, — констатировала Джулия. — Но по крайней мере подумай о встрече с доктором Фенслером. Даже если хорошо себя чувствуешь, это может быть полезным.

— Не поговорить ли нам о чем-то еще? — предложила я.

Строго между нами: правда заключается в том, что когда Эдуардо уезжал из города по делам, а это бывало довольно часто, меня иногда снова тянуло к адвилу. Этакое слегка «адвильное» настроение. Я выбросила все таблетки, найденные мной в квартире, но когда лежала по ночам одна, эти чувства, как-бы-халата-из-«Ритца», возвращались и лишали меня воли. Стоило вспомнить Зака хотя бы на секунду, как мне хотелось бежать в аптеку Бигелоу на Шестой авеню и купить самый большой чертов пузырек с таблетками. Я никогда не звонила Эдуардо в самые тяжелые моменты, потому что его сотовый вряд ли работал в таких Богом забытых местах, как Айова, куда ему приходилось ездить все по тем же делам. По уик-эндам он тоже обычно отсутствовал. И в довершение ко всему, когда я позвонила наследнице из Палм-Бич, чтобы назначить срок окончательной встречи, она ответила:

— Я уже дала интервью. Журнал прислал кого-то другого.

Как-то в воскресенье — все воскресенья убийственны, не так ли? — мне снова почти захотелось бежать в «Уиз» и купить DVD-плейер. Эдуард был недосягаем, как всегда, во время одной из своих поездок. Я чувствовала себя парией, черствым бубликом, никому не нужным. И часами смотрела на «Утонувший грузовик» Зака. Раньше я как-то не замечала, что он немного не в фокусе. Может, это не такой уж потрясающий снимок?

Я решила снять его со стены, но пустое место так походило на темный провал, что пришлось вернуть грузовик на место, отчего мне стало еще горше. Когда я решилась позвонить Джулии, было еще четыре утра, но она бодрствовала, поскольку сидела на черничной диете и муки голода не давали ей заснуть.

— Джулия, — сказала я, — мне так грустно.

— Как, солнышко, а я считала, что вы с Эдуардо пребываете в полном блаженстве, — удивилась она.

— Я обожаю Эдуардо, но Зак — единственный, кто мне нужен. Я подумываю позвонить ему. Уверена, он тоскует без меня.

— О-о-о-о! Держись! Я немедленно звоню доктору Фенслеру и записываю тебя на сеанс. Иначе ты никогда не справишься.

Приемная доктора Фенслера была роскошнее, чем у любого шринка в этом городе. Ничего похожего на те психушки, которые, как я слышала, посещает большинство богатых людей вроде Джулии. Вся обстановка великолепна, включая стол Кристиана Лайагра, с аккуратно разложенными на нем модными светскими журналами, даже такими, которые трудно достать, вроде «Нумеро».

Я оглядела комнату. Здесь лучше, чем в первом ряду на показе моделей Майкла Корса! Сидевшие здесь девушки были супершикарны и почти все выглядели как актрисы или светские львицы. Но главное, все эти девушки казались tres счастливыми: ослепительные, окруженные магазинными пакетами, обутые в новые босоножки с ремешками от Тодда, которых нигде не найдешь. Они идеально смотрелись в этот теплый июньский день. И все обсуждали предметы, не имевшие никакого отношения к терапии, например, следующие каникулы на Капри или то, как классно было в Сен-Барте в прошлое Рождество. Я усомнилась в том, что у них есть проблемы. Мало того, выглядели они так, будто вообще не знают, что такое проблемы. Ни одного хмурого или рассерженного лица! В этом обществе я была несомненно самой несчастной и плохо одетой. А вот доктор Фенслер, очевидно, — гений! Скорее бы поговорить с ним! Уверена, он не имеет ничего общего с медицинской страховкой!

Минут через десять после моего прихода хорошенькая молодая сестра в белом велюровом спортивном костюмчике проводила меня в кабинет. Видимо, доктор Фенслер лечил по новой методике: ни старого кожаного дивана, ни книг по психоанализу на полках, только яркий свет и высокий шезлонг, точно такой, как у бассейна отеля «Мондриан» в ЛА. Я села и стала ждать. Признаюсь: я немного нервничала. Все, кто лечится у психоаналитика, знают, какая мука рассказывать о себе всю подноготную совершенно незнакомому человеку лишь для того, чтобы услышать совет о необходимости измениться. Сама мысль об этом казалась крайне непривлекательной. Но если в результате я буду выглядеть так же классно, как те девушки в приемной, то с радостью пойду на все.

Дверь открылась. В комнату заглянул доктор Фенслер, загорелый и модно причесанный.

— Э-э-й! Привет! До чего же я счастлив видеть вас! — воскликнул он, на мой взгляд, излишне взволнованно.

Очевидно, Фенслер не заметил, что я не оделась на прием так, словно собралась на коктейль-пати.

— Выглядите фан-та-стично! Господи, вот это кожа! Вы что, все это время жили в холодильнике? — И прежде чем я успела ответить, прочирикал: — Должен сначала обработать две губы. Вернусь через десять секунд. Никто не делает губы быстрее и лучше доктора Фенслера.

С этими словами он гибко, как ящерица, выскользнул за дверь.

Нет, Джулия окончательно рехнулась! Она послала меня не к аналитику! Она послала меня к дерматологу! Я тут же вытащила сотовый и набрала ее номер.

— Джулия! Доктор Фенслер — косметолог-дерматолог!

Я была так дико зла, что даже немного заикалась.

— Знаю. Он гений. Все, кто хоть что-то собой представляет, не покажутся на вечеринке, не заехав прежде к Фенслеру.

— Но, Джулия, я не собираюсь на вечеринку! Я уже веселюсь на собственной вечеринке, только веселья что-то маловато, и я пытаюсь уйти и не уверена, что доктор Фенслер — тот человек, кто поможет мне выбраться. По-моему, это ты сказала, что мне нужна терапия.

— Дорогая, дерматология и есть новый метод терапии, — пояснила Джулия. (Джулия думает, будто все новое хорошо только потому, что оно новое.) — Неужели не видела, какой трагический вид у людей, которые бегают по шринкам? Шринки делают людей несчастными. Но весь фокус в том, что приходишь к доктору Ф. за невинным маленьким уколом ботокса, а уходишь, чувствуя себя счастливее, чем после десяти лет терапии! Выглядишь красивой, ощущения великолепные. Легко! У некоторых девушек в Нью-Йорке развивается нечто вроде навязчивого психоза: они бегают к доктору Ф. каждый день. Разумеется, не хотелось бы, чтобы это произошло и с тобой, но, полагаю, небольшая дерматологическая терапия будет для тебя очень позитивным опытом. Это нечто вроде обмана, но обмана во имя добра.

Теперь я поняла, почему все эти девушки в приемной казались такими счастливыми. Классические, подсевшие на ботокс наркоманки! Никаких гримас, никакого выражения, только улыбки!

— Джулия, едва ли это мне подходит. Я хочу поговорить с кем-то о том, что со мной творится. И не желаю приобретать эту замороженную маску — ботокс, которую все считают такой шикарной.

— Никто и не говорит, что тебе нужен «ботокс». Возможно, пилинг или укол энзимов. И можешь рассказать доктору Ф. все. На уколы уходит пять минут, не больше, остальное время он просто слушает, что тебе как раз и необходимо. Доктор Ф. разбирается в отношениях между людьми лучше, чем любой консультант по вопросам брака, и, клянусь, я побывала у каждого на Верхнем Вест-Сайде. Неужели я пошлю тебя к кому-то, кроме лучшего специалиста во всем Нью-Йорке?! — Конечно, нет.

Соблазн был tres велик. Я никогда раньше не слышала о терапии, которая позволяет тебе выглядеть как девушка Майкла Корса. Если уж мне суждено быть несчастной, стану хотя бы неотразимой! Я пытаюсь, конечно, не быть такой невероятно тщеславной, как Джулия, но иногда приходится, если на кону стоит собственный рассудок.

— О'кей. Значит, действуй. Все за мой счет. И кстати, ты не видела в приемной Кей-Кей? Убеждена, она делает себе новую ботокс-маску, ту, что из Парижа, но Кей-Кей клянется, будто ее неподвижное лицо — результат втирания масла персидской розы на ночь, в течение двадцати минут. Она совсем не умеет врать! Никому еще не удавалось так выглядеть с помощью трав!

Доктор Фенслер снова просунул голову в дверь и рысью влетел в комнату.

— Джулия, — шепнула я, — мне нужно идти. Он здесь.

— Итак, расскажите мне все, — предложил он. — Порвали со своим бойфрендом?

Я кивнула.

— Я обещаю сделать вас красивой и счастливой, как всех моих девушек. Вы никогда больше не станете думать о нем. Не волнуйтесь! Приходите каждый день, если понадобится. Многие девушки так и поступают, когда переживают подобную травму.

Он подошел ближе и начал изучать мою кожу.

— Вот оно! Я вижу прыщик! Вы недавно летали в Европу?

— Да, — кивнула я. Может, этот человек действительно гений?

— Последствия разницы в часовых поясах. От них страдают все. Это новая, совершенно новая теория. Вы угнетены, находитесь под постоянным стрессом, облетаете весь земной шар как безумная, не находя покоя, не думаете о часовых поясах, уровень гормонов взлетает до небес, и — бац! Акне. То есть воспаление сальных желез. Знаете, все топ-модели едут ко мне прямо с парижского рейса. Туда-сюда, пилинг, укол, и они снова выглядят фантастично! Куда лучше прежнего, да и чувствуют себя счастливее, чем раньше. А теперь расскажите о бойфренде, которого потеряли.

Я честно выложила ему всю историю, немного преувеличив отдельные детали, чтобы казалось интереснее. Пришлось, естественно, опустить наиболее унизительные подробности вроде несостоявшегося путешествия в Бразилию. Не хотела, чтобы доктору Фенслеру стали известны такие интимные вещи.

— Это не все, — покачал он головой. — Вы что-то скрываете.

Я неохотно рассказала о парижской попытке самоубийства, чего прежде не собиралась раскрывать. И, кроме того, признала невыносимую правду о Рио, ставшем недосягаемым после поездки в ЛА.

— Что же, он либо слеп, либо голубой, — пошутил доктор Фенслер, пытаясь утешить меня. — Такой грубый отказ кого хочешь расстроит.

— Я чувствую себя неполноценной, — вздохнула я. — И никак не могу от этого избавиться.

— Ничего такого, чего не мог бы исцелить альфа-бета-пилинг, — решил доктор, натягивая хирургические перчатки. Поставил в ряд несколько бутылок неизвестной прозрачной жидкости и попросил меня лечь, после чего нанес мне на лицо первый раствор. Щипало ужасно. Я взвизгнула.

— Ну вот и прекрасно! Когда вы уйдете отсюда, ваша кожа будет выглядеть безупречно. Каждая клеточка станет самим совершенством. И вы никогда больше не позволите никому ранить вас так безжалостно. Сами будете удивляться, почему так долго оставались с этой неприятной личностью.

Я кивнула, но говорить не смогла, потому что запах был ужасно резким и у меня перехватило дыхание.

— Вы знаете, что это такое? Иметь дело с сукиным сыном вроде вашего Николсона?

Я покачала головой, поскольку все еще не понимала природу своего влечения к кому-то, кто, как мне только теперь стало ясно, поступал со мной так подло.

— Классические дисфункциональные отношения. Они будут тяготеть над вами, пока не почувствуете, что без них вы ничто. Никто не поймет, почему вы остаетесь с ним, но для вас иного пути нет. С вашей стороны это типичный случай низкой самооценки. Дорогая, постарайтесь повысить эту самооценку, и никто не сумеет обидеть вас. Когда вы вернете себе достоинство, мужчины потянутся к вам, причем неудержимо. Уверенность в себе — синоним высокой сексуальной привлекательности. Вам следует полюбить себя, и только потом вас полюбит кто-то, по-настоящему порядочный. Я могу сделать вас красивой внешне, но только вы сами способны сделать себя красивой внутренне. Лекция окончена. О'кей, накладываю второй раствор.

Этот жег еще хуже первого. Совершенно неясно, как такое приносит пользу вашей коже или душе.

— Кажется, чувствую, что моя самооценка повышается, — пробормотала я. — Я встретила нового парня, и он ухаживает за мной, как за самым драгоценным созданием в мире.

— А где он? — поинтересовался доктор Ф.

— В командировке. Он много ездит.

— Убедитесь только, что он не женат и не живет в Коннектикуте с женой и тремя ребятишками. — Я хихикнула. Доктор Фенслер ужасно забавный. — А теперь я оставлю последний слой на пять минут, после чего будете сиять здоровьем, дорогая. Вы изумительная девушка. Не соглашайтесь на такого, кто не обращается с вами, как с принцессой, потому что вы таковы на самом деле. Никаких грубиянов и осквернителей, никаких энергетических вампиров.

Я понятия не имею, что он подразумевает под словом «осквернитель», но постараюсь избегать их. Может, Джулия права, и в Нью-Йорке хороший дерматолог — это ключ к личному счастью. Доктор Фенслер пошарил на столе и вдруг спросил:

— Кстати, каким был секс с парнем, разорвавшим помолвку?

Иногда люди задают такие интимные вопросы! Суют нос даже в детали путешествия в Бразилию, причем с самым непринужденным видом, словно речь идет об отдыхе в Палм-Спрингс или о чем-то в этом роде.

— Ну… то есть… хм-м-м… когда мы этим занимались… лучше не бывает, — смущенно отозвалась я.

— О-о-о! Берегитесь! — воскликнул Фенслер. — Никогда, ни за что не выходите за лучший секс в своей жизни! Он бывает только с тем, кто очень опасен для вас. Да, конечно, страсть, пыл, все так волнует, но обычно указывает только на то, что вы нажимаете на дисфункциональные кнопки друг друга. Остерегайтесь мужчин, к которым вас безумно влечет. Повторяю, они опасны. Так утверждает любой психоанализ, в той или иной форме.

Я благоразумно умолчала о том, что секс с Эдуард о в миллион раз лучше, чем секс с Заком. И что теперь делать? Порвать с ним именно потому, что меня так влечет к нему? Встречаться с тем, кого нахожу отвратительным? Вот тут вся эта штука с терапией забуксовала. Невозможно предпринять что-то насчет того, относительно чего необходимо что-то предпринять.

Доктор Фенслер поднес к моему лицу зеркало.

— А теперь взгляните на себя. Феноменально!

Доктор Ф. совершил чудо. Моя кожа светилась. Я больше походила на ту, которая только что вернулась, проведя месяц на островах, чем на девушку, едва оправившуюся от попытки самоубийства.

Внезапно я ощутила, как повысилась моя самооценка. Так я чувствовала себя, когда впервые купила шелковый шарф от Пуччи и носила его на яхте на манер Кристины Онассис.

— Спасибо вам большое, я превосходно себя чувствую, — сказала я на прощание.

— Сохраните это чувство и, если вдруг потеряете его, немедленно возвращайтесь за новой порцией, ясно?

Значит, визит к дерматологу в отличие от визита к терапевту возвращает вам счастье немедленно. Проходя через приемную, я, клянусь, помахала рукой всем этим шикарным девушкам. Эдуардо обожает меня. Зак давно в прошлом, и я выгляжу на миллион баксов.

Честно говоря, знай я раньше об альфа-бета-пилинге, никогда бы не связалась с дрянью вроде Зака.

Доктор Ф. почистил мой эпидермис в самый подходящий момент, потому что вечером Эдуардо должен был вернуться в город, и я предвкушала очередную порцию лучшего-Пруста-в-своей-жизни, несмотря на совет доктора. Эрин ван Оренбург — молодая дочь-отшельница Густава ван О., про которого говорят, что у него больше предметов искусства, чем у Гетти, — решила выйти из затворничества и устроить фантастический костюмированный бал. Ходили слухи, что после окончания колледжа Эрин сидела дома и вязала мешочки для обуви из золотого люрекса для своей обширной коллекции Кристиана Лубутини. Все хотели попасть на вечеринку к Эрин. Но Эрин, словно противореча общепринятому мнению о ней, пригласила лишь половину желающих.

Далее, следуя уже намеченному пути, она объявила тему бала, крайне неясную и сбившую с толку приглашенных: «Роберт и Эли». Идея заключалась в том, чтобы парни изображали киномагната семидесятых Роберта Ивенса, а девушки — одну из его жен, Эли Мак-Гроу. Дело в том, что костюмированный бал в Нью-Йорке должен быть супероригинальным. Я слышала, что самые жестокие девушки Нью-Йорка сжигают приглашения, если находят тему «утомительной». Очевидно, следующие темы отныне находятся под строжайшим запретом: Мик и Бьянка, «Ночи в стиле буги»[52], Билл и Моника. Кроме того, не стоит даже упоминать о леопардовой шкуре, потому что все, стараясь нагло обмануть окружающих, затягиваются в Роберто Кавалли.

Лара, Джолин и Джулия сразу же возненавидели тему: ведь для того, чтобы имитировать волосы Эли, приходилось напяливать парики.

— Ну и надень парик! — сказала я Джулии, собравшей костюмный саммит.

— Ни за какие деньги я не натяну гнусные каштановые волосы на этот роскошный блонд! Ариетт просто умрет! Как могла Эрин так поступить со мной после того, как я присматривала за ней в Спенсе?!

Редкий случай, чтобы брюнетка вроде меня имела социальное преимущество над нью-йоркской блондинкой. Но и такое, бывает, случается. Я дождаться не могла сегодняшнего бала!

— Почему бы не попросить Ариетт покрасить тебя в брюнетку на сегодняшний вечер? — предложила я Джулии.

— Йо-о-о! Нет! Господи, волосы могут вообще стать каштановыми!

Настоящий цвет волос Джулии действительно ближе к каштановому, но я твердо решила не упоминать об этом.

— Подумаешь, буду блондинистой Эли Мак-Гроу! — объявила она.

Так Джулия будет выглядеть еще симпатичнее. Вечно эта Эрин что-нибудь придумает! Просто хочет всем досадить и попасть в колонку «Сьюзи» как самая оригинальная принцесса Парк-авеню.

— Тебе не обязательно идти, — заметила я.

— Смеешься? Никто не был приглашен. Мне нужно ехать. Это «гвоздь» моей недели, даже если сейчас только понедельник и моя неделя по-настоящему еще не началась. — С этими словами Джулия повесила трубку. Но через несколько секунд позвонила опять и попросила: — Солнышко, не говори Эрин, что я считаю ее бал «гвоздем» моей недели: мне будет ужасно неприятно, если она узнает мое мнение о ее вечеринке.

Мы с Эдуардо договорились встретиться на балу, который я честно признавала «гвоздем» моей недели. Джулия решила приехать с Тоддом: очевидно, он вновь числился в ее обширном списке бойфрендов-однодневок, особенно теперь, когда Чарли вернулся в ЛА. (И слава Богу. Мысль о его хмурых взглядах с другого конца комнаты, полной двойников Робертов и Эли, не слишком привлекала.)

У Эрин явно вызывала аллергию всякая попытка сэкономить. Она превратила свое жилище в точную копию знаменитого дома Роберта Ивенса на Беверли-Хиллз. На гигантском экране в библиотеке шла «История любви». Из ЛА специально прилетел знаменитый шеф-повар Мацусима. Очевидно, среди гостей находились и настоящие Роберт и Эли, поскольку Эли была крестной Эрин или что-то в этом роде. Но вся штука в том, что среди такого количества Робертов и Эли различить их было невозможно.

В разгар вечеринки случилось кое-что странное. Я расположилась на бархатном диване, и тут рядом оказался Тодд. Я едва узнала его в бархатных брюках-клеш и гигантских темных очках в черепаховой оправе. Казалось, он чем-то взволнован. Пристально уставясь на меня, Тодд вдруг заявил:

— Мне необходим твой телефон.

Странно. Даже неприятно. Тодд принадлежал Джулии. Я — запретная тема.

— Зачем?

— Я должен тебе позвонить. Хочу… мне кое-что нужно тебе сказать.

Поведение Тодда совершенно сбило меня с толку. Что ему надо? Почему он так смотрит на меня?

— Тодд, я не хочу, чтобы ты звонил мне, ясно? Тодд со смущенным видом отошел.

Вечеринка была поистине сказочной: вроде бы прошло всего пять минут, и вдруг оказалось, что уже час ночи. Время коварно: на лучших вечеринках оно летит незаметно, на худших — тянется бесконечно, что ужасно раздражает. Джулия уехала с Тоддом. Я вышла на улицу и взяла такси.

В такси меня поразила предательская мысль. Где Эдуардо?! Он так и не показался. Я проверила сотовый. Ни одного сообщения. Я позвонила домой, на голосовую почту. Он ни разу не звонил. Тогда я набрала номер его сотового. Ответа не дождалась. Я позвонила в его квартиру. Ничего.

Нет, в отчаяние я не пришла. Просто не хотелось терпеть подобное отношение. Он обманул мои ожидания и оставил меня на растерзание Тодду. Спасибо Господу за доктора Фенслера. В ту ночь меня так переполняла вновь обретенная самооценка, что я решила порвать с Эдуардо. Сказать ему, что все кончено. Пусть знает: я женщина с такой степенью самооценки, что со мной следует обращаться, как с лучшим изумрудом в одной из корон его прабабушки. После того как Эдуардо начнет умолять меня о прощении, я неохотно соглашусь, если он пообещает исправиться. В конце концов это первый промах Эдуардо, и разве закон не прощает преступников за первое нарушение?

К тому времени как я вернулась домой, моя самооценка оставалась почти на том же уровне, что я сочла превосходным результатом, поскольку она подверглась немалым испытаниям.

Я направилась к телефону и, увидев, как мигает кнопка автоответчика, набрала голосовую почту. Надеюсь, у Эдуардо найдется веская причина!

Но это оказался не он. Я прослушала три сообщения от Тодда (интересно, как он раздобыл мой номер?); он просил перезвонить.

Нет, это какое-то извращение! Разве это не форма инцеста — домогаться лучшей подруги своей девушки?! И ведь Тодд знал, что я встречаюсь с Эдуардо! А они одноклассники и старые знакомые!

В 6.30 утра меня разбудил телефонный звонок. Я подняла трубку, хотя считала неэтичным общаться с окружающим миром до половины одиннадцатого утра.

— Это Тодд…

— Тодд, почему в такую рань?

— Я должен поговорить с тобой.

Я была в полном восторге от доктора Фенслера с его теорией позитивной самооценки, но хотела бы при этом, чтобы Тодд добивался меня.

— Тодд, ты очень умный, симпатичный, но принадлежишь не мне, а Джулии. Я не стану с тобой встречаться. Ты просто рехнулся.

— Но…

— Я хочу спать.

И повесила трубку.

Очевидно, наступила эра безумно ранних утренних звонков, потому что десять минут спустя телефон снова зазвонил.

Йо-о-о! Не хочу больше терпеть выходок Тодда!

— Да? — сухо бросила я.

— Это ты, моя carina, медовый лепесточек?

Это оказался Эдуардо! Только почему он шепчет?

Ни один мужчина до него не называл меня своей дорогой и медовым лепесточком, но я не сбилась с курса: пусть рано или поздно я смягчусь, но сейчас не должна выказывать снисходительности.

Призвав на помощь самый высокий уровень самооценки, я объявила:

— Эдуардо, я очень разочарована. Как ты мог подвести меня прошлой ночью?

Я говорила чистую правду. То есть я предприняла гигантское усилие, чтобы выглядеть как Эли Мак-Гроу на пике ее успеха, а он бессердечно пропустил мой звездный час.

— Едва ли нам стоит встречаться, — бросила я.

— Non! Дорогая моя, я застрял в аэропорту Флориды. Слышала, какой там разразился ураган? Так вот, аэропорт оказался в его эпицентре. Моему пилоту не позволили взлететь. Пришлось остановиться в кошмарном отеле «Шератон». Я ужасно устал, а все телефонные линии не работали до последнего часа. Мне так обидно, что не удалось дозвониться тебе прошлой ночью, ведь ты знаешь, je t'adore![53]

Меня сбила с ног мега-волна вины. Подумать только, я лелеяла свою обиду, когда Эдуардо спал под какой-то ужасной синтетической простыней! Все же я не сказала ни слова.

— Позволь мне повести тебя сегодня на ужин. В «Серафину». Лучшие спагетти в Нью-Йорке. Как ты можешь сказать «нет»?

Я не смогла. Если вы когда-нибудь ели спагетти с моллюсками в «Серафине», ваша самооценка немедленно понизилась бы.

Очень удобно расположенный вблизи от «Барниз» на Восточной Шестьдесят первой улице, ресторан «Серафина» — любимое место их королевских высочеств.

Очевидно, князь Альберт Монакский отправляется туда прямо из аэропорта, чтобы поесть пиццу со свининой. А «Греция» и «Бельгия» вообще редко принимают пищу в других местах. В этом ресторане, куда ни посмотришь, всюду титулованные особы. И хотя они очень вежливы друг с другом, Эдуардо утверждает, что греческие монархи бешено завидуют бельгийским, поскольку у бельгийцев по-прежнему есть страна. Впрочем, никому и в голову не придет ехать туда, даже если бы это было последнее место на земле. Мне это абсолютно непонятно. На мой взгляд, лучше совсем не иметь страны и жить в каком-нибудь волнующем месте вроде Манхэттена, чем владеть чем-то вроде Бельгии и торчать там, где нет ничего, кроме пива, и никакого тебе альфа-бета-пвдшнга.

Я решила надеть на ужин то роскошное атласное платье цвета перечной мяты от Луи Вюиттона. Теперь, оглядываясь назад, понимаю: должно быть, я подсознательно пыталась намекнуть Эдуардо, что лучшей кандидатуры на роль принцессы Савойской ему не найти. Именно что-то подобное надела бы Грейс Келли, будь она брюнеткой. Идеальный наряд для ссоры с Эдуардо: он не сможет сосредоточиться на том, что я говорю, и скорее всего ему придется согласиться на все мои условия, заключавшиеся в следующем:

1. Сократить время отсутствия. Командировки только с понедельника по пятницу.

2. Заменить безнадежно устаревший сотовый фирмы «Моторола» на цифровой, который работает везде, даже в отцовском «Лире»[54].

3. Очередной визит в палаццо, tres скоро.

Едва войдя в ресторан, я сразу заметила Эдуардо, загорелого, с зачесанными назад темными волосами. Стоило ему сказать: «Моя carina, ты сегодня bellissima[55]», — как все условия мгновенно испарились. Я не могла припомнить, из-за чего, собственно, злилась (к счастью, я успела записать условия на ладони, предупредив себя о возможном приступе забывчивости при виде Эдуардо).

У нас был чудесный столик, откуда был виден весь ресторан. Ночь принадлежала сногсшибательным шведским принцессам, сидевшим за столиком в самом центре. Никто не мог отвести от них глаз, скорее всего потому, что они натуральные блондинки: нельзя же поверить, что этот цвет настоящий. Повсюду сидели «греки» с хорошенькими женами-американками, как на подбор блондинками. Я разглядела в дальнем углу Джулию с Тоддом — фу-у-у — и целый столик с «австрийцами». В другом углу примостился парнишка, по виду только что из Ист-Виллидж, одетый во весь этот готический молодежный хлам, который можно раздобыть на Восточной Девятой улице. Он казался совершенно не на месте в этом шикарном ресторане, пока не подошел к нам и не поздоровался с Эдуардо. Тот представил его как Яго Датского. «„Гамлет“, — подумала я, — как мило!»

Яго сел с нами, и я сразу пожалела, что не прибавила к списку условий четвертое: никаких романтических ужинов a trois[56] с невразумительными принцами датскими. Говорили они в основном о проблемах мелких европейских монархов, а именно:

1. Когда они собираются вернуть свои страны?

2. Кто разбил больше всех автомобилей в Рози?

3. Будет ли юг Франции полностью оккупирован русскими?

4. Пригласят ли их снова на яхту короля Испании этим летом?

5. По-прежнему ли в моде пляж Никки в Сен-Тропезе? Или куда шикарнее показывать свой загар (девушку) и лично себя на Ла Вуаль Руж?

Разговоры «титулов» обычно невыносимо скучны, но если вы собираетесь стать принцессой, приходится делать вид, что ничего интереснее в мире нет. Кроме того, надо притворяться, будто считаешь справедливым и необходимым, чтобы монархи вновь получили свои страны, даже если ты демократка (как я) и считаешь монархии давно устаревшими. Я втайне уверена, что большинство этих молодых принцев не способны управлять даже своими многоквартирными домами, не говоря уже о народах (за исключением принца Уильяма, который так хорош, что мог бы управлять даже Вселенной, если бы захотел). После ухода Яго Эдуардо взглянул мне в глаза и очень романтически спросил:

— Тирамису[57]?

Похоже, я неверно его поняла, потому что раздраженно заявила:

— Эдуардо, я очень расстроена. Больше мы с тобой не встречаемся, и уж конечно, я ни за что не лягу с тобой в постель.

Я не хотела, чтобы Эдуардо счел, будто вернет меня этой же ночью, хотя, конечно, позволила бы ему поиметь себя. Но мне было ужасно трудно сосредоточиться, потому что чертов Тодд как-то странно гримасничал и то и дело показывал в сторону туалета. Нет, нью-йоркские мужчины иногда ведут себя как последние идиоты!

Я не обращала на него внимания.

— Собственно говоря, — заметил Эдуардо, — я имел в виду десерт. — (Какой позор!) — Я знаю, ты расстроена, и ничего от тебя не ожидаю. Ты имеешь полное право сердиться на меня, — продолжал он. Все это очень мило, но я была разочарована, поскольку сегодня ночью рассчитывала на свою долю крайне стимулирующего Пруста — после долгих уговоров Эдуардо, разумеется. Я сказала, что хочу десерт, тем более что другого «тирамису» мне не предлагали. Официант принес тирамису в форме сердца. — Простишь меня?

— Нет, — сказала я, подразумевая обратное.

— Поплывешь со мной в Сардинию на яхте испанского короля через две недели?

— Нет, — отказалась я, размышляя, не стоит ли сразу помчаться в «Ирес» на Мэдисон-авеню и купить новый белый бикини, который они рекламируют.

Представляете, прикончив тирамису, оказавшийся сверхвосхитительным, на дне я увидела розовое хрустальное сердечко, дожидавшееся меня. В конце концов, Эдуардо мог уезжать в свои командировки и вообще не звонить. Никогда…

— Простишь меня, принцесса? — спросил он.

— Ты прощен, — объявила я, поскольку люблю хэппи-энд с подарком в придачу.

— Тогда пойдем.

— О'кей, только позволь мне забежать в дамскую комнату.

Я хотела намазать губы и подрумянить щеки перед уходом домой. Признаться, я была ошеломлена. Эдуардо вел себя идеально. Элегантно извинился, сказал, что был не прав, а я во всем права, не дав мне даже изложить условия. Просто вообразить невозможно, почему я терпела такого, как Зак, когда в мире есть Эдуардо.

Я скользнула в кабинку. Дверь туалета распахнулась, и кто-то поспешно влетел внутрь. Я слышала, что эти шведки вечно нюхают кокаин в туалете, поэтому сидела, притаившись, как мышка.

— Эй, — послышался чей-то голос, — ты должна выслушать меня.

Это Тодд!

— Тодд, оставь меня в покое! Мне все это неинтересно, — взмолилась я.

— Меня послала Джулия. Настаивает, чтобы я сказал тебе правду.

Странно. Очень странно.

— Ну что тебе?

— Ты должна перестать с ним встречаться, — ответил он.

— Ни за что. Эдуардо — лапочка. И уик-энд мы проводим на яхте короля Испании.

— Говорю тебе, порви с ним, иначе сильно обожжешься.

Я вышла из кабинки и открыла косметичку. Честно говоря, очень приятно, когда двое мужчин сражаются за тебя, но я вела себя так, словно для меня это был кошмар.

— Тодд, я знаю, что нравлюсь тебе, но, пойми, я с Эдуардо, а ты встречаешься с моей лучшей подругой, — терпеливо пояснила я.

— Не собираюсь я с тобой встречаться! — отрезал Тодд. Что?! Как это удручает! Значит, он хочет лишь переспать со мной? Это гораздо хуже.

— Я желаю тебе счастья, вот и все. Я хорошо знаю Эдуардо, еще со школы, и все такое, и он не сделает тебя счастливой. Я все рассказал Джулии сегодня вечером, и она велела припереть тебя к стенке и не выпускать из туалета, пока ты всего не узнаешь.

— Тодд, не порть мне настроение! Эдуардо ждет в зале. Пора бежать. — Я открыла дверь, но Тодд грубо захлопнул ее и загородил мне дорогу. — Пусти меня! — прошипела я.

— Он женат и живет в Коннектикуте с женой и тремя детьми, старшему нет и пяти.

— Чушь! В жизни не слышала такого вздора!

— Это правда.

— Нет!

— Неужели тебя не удивляло, что он каждый уик-энд уезжает «по делам»? — спросил Тодд.

— Работы много, — твердо ответила я.

— Итальянцы не работают по выходным!

— А Эдуардо работает.

— Интересно, почему же телефон у него не действует? — Я отказывалась верить в это. Знаете, в ту ночь мне действительно была до зарезу необходима поездка в Рио. Кстати, это страшная тайна. — Я знаю его, и, прости, он типичный обманщик.

— Заткнись! — крикнула я, пытаясь оттолкнуть его от двери.

— «II n'ya rien comme le desir pour empeche les choses qu'on dit d'avoir acune ressemblance avec ce qu'on a dans la pensee». Именно это он тебе говорил? — Откуда Тодду все это известно? Странно… — Знаешь, что это означает?

— Цитата из Пруста.

— Итак, что это означает? — Я не ответила, поскольку так и не спросила у Эдуардо перевод. Звучало это классно, вот и все. — Позволь, я объясню: «Ничто, вернее желания, не может воспрепятствовать словам человека возыметь хоть какое-то сходство с его же мыслями».

Я была потрясена. Тодд читал Пруста? А я-то считала его обычным невежественным богатеньким мальчиком. Но теперь раскаиваюсь, честно, раскаиваюсь.

Я не могла посмотреть ему в глаза. Только схватила сумочку и поспешно покинула ресторан через кухонный выход.

«Дура! — думала я, убегая. — Если бы только я не поленилась как следует выучить французский, ничего бы этого не случилось!»