Бляж

7

С утра пораньше, когда солнце вполне еще можно назвать солнышком, заправившись за общим столом пшенной кашей, донельзя испорченной сливочным маслом, мы с Минькой спустились по лесенке до уровня моря и повернув противу правил налево, пошли бережком-бережком, оставляя на мокром песке размытые следы.

Минуя пляж, заполняемый любителями солнечных и воздушных ванн, в конце-концов мы уперлись в высокий, обмазанный дегтем забор, сползший далеко в море.

Забор равнодушно предотвращал нелепые попытки проживающих по эту сторону пройти через заповедную территорию на ту сторону: к базару, магазинам, почте-телеграфу-телефону, вокзалу, автостанции, к памятнику вождю, наконец!

Забор был на своем месте.

А тем, кто считал, что забору здесь не место, чтобы добраться до делового и культурного центра, надо было обходить санаторий по кривой каменистой дорожке, по мостику через помойную речку, впадавшую в море прямо в месте всеобщего купания, через парк с гипсовыми безносыми скульптурами, через проезжий пыльный шлях, через длинную улицу маленьких домиков за большими заборами.

Что люди и делали.

Нелюди же по-пионерски смело зашли в пока еще относительно чистую воду и через минуту-другую уже взобрались на теплые доски хлипкого на вид причала для рейсового трамвайчика, каждую пару часов отчаливающего к жемчужинам и здравницам Черного моря.

В нескольких шагах от нас, касаясь покрышек, принайтованых к причалу, покачивался водный велосипед, крашеный под лавку в парке. На велосипеде нежилась русалка в закрытом купальнике с волнующими вырезами спереди, сзади и по бокам. Русалка была, по всей видимости, грамотная, поскольку вдумчиво перелистывала книгу.

— Девушка, можно вам задать один вопрос? — спросил Миня, втянув живот и развернув плечи.

— Нельзя, — ответила она, не повернувшись в нашу сторону.

— Видите ли… — ласково продолжил было Минька.

— Что, лошадь зеленая? — девица повернулась, предъявив глазищи в пол-лица и кукольнойизящности личико.

— А-а… — подавился Минька. — Вы такие пошлости знаете?

— Если вы знаете, почему бы мне ни знать, — презрительно ответила незнакомка, нажала на педали и велосипед, подняв фонтанчики брызг, отвалил от причала.

— Миня, водоем зарыблен.

— Путти-кутти, ножки гнути. Придется наказать, — сказал Минька. — Когда заплаканная рухнет мне на грудь, холодно отодвинусь и уйду. В ночь. К цыганям.

Мы нырнули почти без брызг и, преодолев пространство до забора с противоположной стороны, покинули чужие территориальные воды.

По эту сторону также гомонил пляж, также светило солнце также мельтешила на мелкоте малышня. По пляжу бродили офени, зазывно предлагая «орешки маисовые с медом», рубль плитка, что в отличии от такой же продукции, продаваемой с нашей стороны, но именуемой «орешками фисташковыми с медом» — было тем же самым, а на вкус обыкновенной царицей полей — кукурузой, жареной на прогорклом подсолнечном масле с сахаром.

У павильона с теплой газировкой мы натянули на себя шорты и спортивные майки с надписью на груди «Динамо» и цифрами 7 и, соответственно, 13, на спине, почти не намокшие за время преодоления водной преграды в целлофановом кульке, предусмотрительно завернутом в пластиковый пакет с изображением какого-то хиппаря. Для непонятливых, под портретом вензелями было выписано: «Алла Пугачева».

Чтобы побыстрее миновать пляж, выбрались на асфальтовую дорожку и мимо базара с его дикими ценами, мимо Огней Большого Разврата вышли на другую сторону поселка, но не спустились снова к морю, а углубились в выжженный солнцем дикорастущий кустарник.

Почти сразу же относительная ухоженность мест прилегающих к пляжу, сменилась помойной землей с гниющими отбросами. Тут и там было загажено, как и все без исключение побережье в это время года. Огибая поселок, мы прошли по топкому руслу пересохшего ручейка, пригибаясь под низко нависшими ветками. Черная жижа противно налипала на ноги, скользкие гнилые сучья под ногами казались змеюками, а вонь идущая от земли отбивала охоту к дальнейшим исследованиям.

Цивилизованность шаг за шагом, метр за метром перерождалась в затхлый мирок менструальной местечковости. Гоголевские хатенки, подпершись заборами, криво щурились на непроезжую часть, куда все и вся лили помои. Куры квохтали в пыли, не поделив червяка, петух точил клюв о камень, собаки полудохло откинули ноги, коты растеклись жирными задами по перекладинам ворот, чумазые дети поливали друг друга чумной водой из лохани, поставленной для домашней птицы.

Забираясь дальше от протухшего жилья, мы лезли сквозь заплетенный кольцами высокий кустарник ближе к свету и чистому воздуху. Но и дальше было тоже самое. Казалось, единственная нога, которая здесь ступала, принадлежала тебе самому, в голову почему-то лезла глупая детская шутка: «дураков, как ты, немало эта рожа повидала, а теперь тебе понятно — положи портрет обратно». Про «обратно» думалось уже как о ста граммах после бани.

Проплутав больше часа и не заметив даже намеков на плодородные сады, надежно укрытые от нахальных глаз, у густого, веточка к веточке, листочек к листочку, заросшего берлинской стеной кустарника, мы остановились перекурить и обсудить пролетную ситуёвину.

Но тут из непроглядной и, казалось, непролазной чащи, как на представлении Эмиля Кио вынырнуло ведро доверху наполненное огромными, с кулак, бордовыми персиками. За ведром, бойким чертиком из табакерки, на белый свет протиснулся неопределенного возраста мужичок. И в другой его руке было точно такое же ведро, с точно такими же, один к одному персиками. Явление сборщика урожая народу было настолько неожиданным, что мы не успели даже растеряться.

— Так, — спокойно сказал Миня, перекинув сигарету в другой угол рта. — Сколько же ждать-то тебя, милый? Разберись за ним, Сергей Эдгарович, а я пойду хлопцев свистну. Пусть машину подгонят.

— Да там ж собрано уже всё, — недоуменно сказал мужик. — Я же падалицу подбирал.

— Падалицу, — усмехнулся недобро я. — На суде заседателям расскажешь. Нам тут не надо вола крутить.

Минька подмигнув мне, просунул голову в лаз.

— Кто с тобой еще?

— Жинка, — ответил мужичок.

— С жинкой он. Глядите вы на него. Молодца.

— Так-так. Групповое хищение. Часть вторая, прим.

— Да вы что, ребята, там уже все собрано. Пустой сад-то!

— Какие «ребята»? Ты с ребятами «козла» забивай! Чем по посадкам с ведром шастать.

— Собрано, — недоуменно повторил мужик.

— Ты лучше ответь, дядя, чей там сад? твой что ли? — взвился я.

— Отпустили бы, чего…

— Ох, — зло вздохнул я, войдя в роль. Все мы родились ментами, правильно Маныч говорил.

После оценивающей паузы, глядя на переминавшегося с ноги на ногу станичника, Минька, скособочив рот, брезгливо сказал:

— Ну что? Что делать будем? А? И поглядеть на вас — человек-то ведь вы уже, прости Господи…. Я понимаю — пацанье. В вашем ли возрасте по пасадкам лазать?

— А что им. Им хоть в лоб, хоть по лбу.

— Им-то да, им что, а я сегодня не обедал, — подыграл Минька. — А теперь сиди до вечера и отписывайся.

— Да я чего, — почувствовав шанс, и, поглядывая на нас воловьими глазами, забубнил мужик, — я ничего. Чего я?

— Осознает, Сергей Эдгарович?

— Осознают они, — сплюнул я под ноги. — Таких сознательных… Только и смотрят где, сволота. Всё кругом колхозное, всё кругом моё.

— Так. Фамилия, адрес, — строго сказал Минька.

Абориген сглотнул и, выпучив глаза, громко икнул.

— Помрет еще, товарищ капитан, — сказал я. — Дать ему под зад, засранцу, и пусть валит.

— Высыпай, — равнодушно приказал Минька. — На землю, на землю. И иди себе. Пока я не передумал. Бумаги на вас больше изведешь.

Мужичок проворно опорожнил ведра и шмыгнул в кусты.

Персики, каждый размером с хороший кулак, были абсолютно последней пробы. Решив сегодня же наведаться сюда всей оравой, мы наполнили пакеты фруктами, а то, что не могло вместиться приговорили к уничтожению самым естественным образом. Приговор привели в исполнение незамедлительно и, не дожидаясь наверняка крикливой супруги незадачливого сборщика останков колхозного урожая, подались с отвислыми животами восвояси.

Домой тащились торной дорогой, через пыльный большак, через душный до рвоты магазин, нагрузившись «Мадерой» вдобавок ко всему. И если б не моя предусмотрительность, взяли б царевой жидкости несравненно меньше.

А всё русская ноу-хау: авоська-небоська. Нам не с горы, нам в гору пылить. И лучше взять сразу. Потому что про запас не получается. Всегда получается почему-то мало.

Кто эту, чисто русскую проблему — «что и требовалось доказать» развернет? Чтоб концы ровнехонько сошлись.

Кто возьмется?

Чтоб потом не говорили: перпетуум-мобиле, теорема Ферма…