Блю из Уайт-сити

Глава восьмая Как правильно молиться

В четверг после работы я заехал к Веронике. До нашей свадьбы, которая пройдет в Храме всех святых на Рэйвенскорт-парк, в двухстах метрах от моего дома, осталось два месяца. Вероника скоро должна прийти из морга.

Отличная фраза. Неплохо звучит. «Моя жена вот-вот придет из морга. Да-да. Она, знаете ли, зарабатывает на жизнь, кромсая мертвецов. Зарплата не Бог весть какая, зато огромное удовлетворение от работы. А ведь это самое главное, не так ли?»

Что я делаю? Женюсь на женщине, которую знаю всего несколько месяцев и которая по сорок часов в неделю потрошит покойников как торговка рыбой — скумбрию. Я, наверное, сошел с ума. Тони правильно сказал: мне всего лишь тридцать, в запасе еще как минимум пять лет, пока ставки мои не начнут падать, пока я не начну терять форму, и не нужно будет срочно решать этот вопрос, пять лет до того момента, когда Обязательства окончательно возобладают над Свободой.

Но она так нужна мне. Сидя в квартире, я представляю, как она едет в машине, тормозит на светофоре, стоит в пробке. Я умоляю светофор переключиться на зеленый, прошу машины расступиться и пропустить ее. Что за таинственная сила руководит мной? Не знаю, нравится ли мне такое развитие событий. Я не предполагал, что любовь подразумевает столь сильную зависимость и… уязвимость.

Да и любовь ли это? Может, просто помехи, исходящие от моих гениталий, искажают реальную картину? Не исключено. На то и существуют наши мужские гормоны, чтобы искажать восприятие. Как можно в этом разобраться? Как можно вообще быть в чем-то уверенным?

Я долго думал и пришел к выводу: предстоящая женитьба меня тяготит. Я ждал подходящего случая, чтобы сказать об этом Вронки, но он так и не подвернулся. В последний момент я всегда отступал. Не то чтобы я передумал. Просто мне трудно переварить масштаб этих событий.

А может, я ищу оправдание. Может, я не хочу, чтобы подходящий случай подвернулся. Господи! Ничего не понимаю. Я хочу, чтобы все разрешилось, так или иначе. Нет ничего хуже неопределенности. А время идет, и дать задний ход с каждым днем все труднее. Жизнь специально так устроена. Чтобы нельзя было выпутаться. Отлаженный механизм выкручивания рук.

С церковью уже договорились, ресторан зарезервировали, приглашения разослали, машины заказали, медовый месяц оплатили. Сейчас дать задний ход просто… неудобно.

Я бесцельно брожу по квартире, безотчетно оценивая ее наметанным глазом профессионала. Я отговаривал Вронки от этой покупки. И место в северном Кенсингтоне не лучшее, и дом старый, после реконструкции. Кто живет под нами в такой же однокомнатной квартире, мы толком не знаем. Там проходной двор — постоянно кто-то входит и выходит, хлопая металлической дверью под невнятный скулеж дворняги с примесью бультерьера. В моем представлении это означает одно: дом поганый. Но Веронике он безумно нравится.

Главную роль в покупке сыграли ощущения, потому что на нее квартира произвела очень приятное, гостеприимное впечатление. Я пытался ей втолковать, что это всего лишь кирпичи и цемент, что она вкладывает деньги в недвижимое имущество, а не покупает плюшевого медведя. А она о своем, о положительных вибрациях.

Люди все-таки чудные. Я понял это, занимаясь недвижимостью. Вот, например, на книжной полке стоит внушительный том «Анатомии» Грея. Чистая наука. А рядом «Астрология, судьба и будущее человечества». Чистое дерьмо. Как может человек быть таким умным и таким глупым одновременно?

Я часто обнаруживаю подобные противоречия и в самом себе.

Как бы то ни было, подруга Вронки — специалист по фэн-шуй сказала, что квартира замечательная. На том и порешили.

Я слоняюсь по комнате в ожидании Вероники, пытаясь понять, кто же из нас был прав, а кто ошибся. Рассматриваю другие книжки на полках, купленных в «ИКЕА», которые я помогал собрать. Здесь есть все, что пожелаете: буддизм, суфизм, дзен, вудуизм, джайнизм. Еще есть «Дневник Бриджит Джоунз», «Интеллект чувств», «Мужчины с Марса», «Женщины с Венеры». Книги Остин, Бронте, Элиот, Вульф (Вирджинии) и Вульф (Наоми). «Джаз» Тони Моррисона. Непрочитанная «Чудовище и блондинка» Марины Уорнер. Средней паршивости джентльменский набор тридцатилетней женщины. В общем, неплохо. Гораздо лучше стандартов Шепердс-Буш.

Теперь, собственно, квартира. Конечно, красивые большие окна, деревянные полы, приличного размера кухня, высокие потолки, отреставрированный камин. Все прибамбасы, от которых барышни млеют. Но есть вещи, вызывающие у меня беспокойство. Во-первых, агентство, через которое квартира куплена: «Бартлет и Багл». У меня нет и тени сомнения в том, что БИБ — самые скользкие, ненадежные и сомнительные агенты в Западном Лондоне; в моих словах есть доля восхищения. Грязный Боб — папа римский по сравнению с их домовладельцами. БИБ — или Бамфакен и Биллет, как мы зовем их между собой — выставляют квартиры на полпроцента дешевле, чем остальные агенты. Конечно, есть вероятность, что по чистой случайности среди того, чем они торгуют, попадается приличное жилье, и, возможно, эта квартира как раз тот самый случай. Но мне не нравится сочетание высохших деревьев во дворе и оштукатуренного, свежевыкрашенного подъезда. Уж больно хороший способ прикрыть всевозможные трещины.

Кроме того, я никогда ничего не слышал о домовладельце, хотя занимаюсь недвижимостью в этой части города около десяти лет, а подозрительно низкая плата на содержание дома в последние пять лет наводит на мысль: что-то не так. Все указывает на то, что нас ожидает неприятный сюрприз в виде покосившегося флигеля или протекающей крыши, или поехавшего фундамента. Но мне импонирует, что она поступает так, как ей хочется, покупает квартиру, которая ей нравится. Она очень независима, и я отношусь к этому с уважением. До определенного предела, конечно.

Я вздыхаю и смотрю на часы. Она опаздывает. Не могу сказать, что я в восторге от программы на сегодняшний вечер. Однако, поскольку Тони будет моим шафером, я решил, что надо наладить мосты между ним и Вероникой. Во время встречи в пабе первые полчаса Тони пытался очаровать Веронику. Она упорно не реагировала, он обиделся, и они практически не общались. Сегодня я постараюсь по возможности залатать образовавшиеся бреши.

Правда, с самого начала все пошло не по плану. Мы собирались втроем посидеть в «Эйнджелси». Я хотел, чтобы мы немного выпили, расслабились, и тогда бы я завел разговор о шафере. Потом вдруг Вероника выяснила, что некий Кристофер Кроули, которого ее подруга (та самая, что одобрила покупку квартиры) считает гением спиритизма, выступает в Кенсингтон-Холле как раз в вечер нашей встречи, то есть сегодня. Это только на час. Так что можно она сходит на выступление, а потом присоединится к нам? Я не был против, но когда я сказал об этом Тони, он решил тоже пойти на выступление. Сначала я решил, что он шутит, но оказалось, нет. И вот мы встречаемся на Черчилл-Армз, и все вместе идем слушать гуру, а после этого отправляемся в «Эйнджелси». Я пытался его отговорить, но он уперся. Вероника, наивная дурочка, пришла в полный восторг и даже сказала, что, наверное, ошиблась в Тони. Знала бы она, что у Тони-Бриллиантового есть еще одна кличка: Тони-доведу-до-ручки.

Я слышу, как поворачивается ключ в замке. Дверь открывается, и вбегает Вероника. Выглядит очень элегантно: как будто весь день мирно провела в банке за компьютером. Прическа идеальная, волосок к волоску. Улыбка на лице выражает готовность помочь: приветливая, но не слишком открытая — маленькие зубки почти не видны. На меня едва взглянула. А я невольно посмотрел на ее руки: не осталось ли на них следов крови.

— Привет, малыш, — бросает она на ходу. — Который час?

Придаю голосу некоторую суровость:

— Я тоже рад тебя видеть. Малыш.

Она тормозит, разворачивается и приближается ко мне с виноватым выражением на лице. Целует меня в губы, потом еще раз и, отпустив, одаряет очаровательной улыбкой, после чего продолжает прерванный поход в ванную.

— Прости, Фрэнки. У меня был тяжелый день. Уверена, что подробности будут тебе неинтересны. Это не для твоей тонкой организации. Я сама знаю, что опоздала. Можешь посмотреть, который час?

Я заглядываю в кухню, где висят единственные в доме часы. Вероника между тем уже успела снять пальто и туфли и стоит у двери в ванную.

— Семь.

— Хорошо. Значит, у меня пятнадцать минут. Тони не передумал?

— По-моему, нет. Мы встречаемся у Черчилл-Армз.

Из ванной раздаются странные клокочущие звуки. Из-за двери слышен голос Вероники:

— Какой он милый. А ведь я сначала подумала… Боже, что это?

— Что?

— Вода, она… желтая. Нет, коричневая. Это невозможно!

— Дай ей немного стечь.

Водопроводный рев достигает апогея. Через минуту-другую до меня доносится звук спускаемой в унитазе воды. Я изучаю тонкие, толщиной с волос, трещины на потолке, они вылезают из-под карниза.

— Ну, как вода?

— Уже лучше, хотя и попахивает тухлыми яйцами. Я все же быстренько приму душ. Ты можешь принести мою книжку? Она в сумочке. Такая красная обложка. «Как правильно молиться».

— Сейчас.

— Положи, пожалуйста, около двери.

Я кладу книгу под дверь и усаживаюсь на кухне. На столе лежит небольшая брошюрка с изображением солнца или какого-то сгустка света на обложке. Надпись внизу гласит: «Кристофер Кроули и Всемирный университет спиритизма: Власть Символа и Зов Мифа».

На маленькой фотографии сам Кроули: симпатичный белый мужчина, загорелый, в хорошо сшитом сером костюме. У него голливудская улыбка, хотя со слов Вероники я понял, что родом он из Центральной Англии.

Я пробегаю глазами по тексту на обложке. Слышно, как сливается вода в ванной. Я продолжаю читать. Оказывается, Всемирный университет спиритизма проводит несколько семинаров в этом месяце.

«*Позитивное мышление. Как позволить сознанию воспринимать мир позитивно. Техника позитивного восприятия (ТПВ). Как обезвредить негатив, исходящий от окружающих. Как научиться мыслить эффективно.

* Искусство построения отношений. Четыре основных вида отношений. Как избежать осуждения других и не осуждать самому. Десять принципов построения успешных, счастливых и гармоничных отношений.

* Истинный смысл Лидерства, Познания и Жизни. Истинная сила в умении быть самим собой. Загляните внутрь себя. Найдите руководство к действию не снаружи, а внутри.

* Уважайте себя. В этом секрет неизменного успеха. Найдите свое скрытое, духовное „я“. Специальные упражнения научат вас принимать себя.

* Научитесь управлять собой. Невозможно управлять внешними обстоятельствами, но можно научиться приноравливаться к меняющимся обстоятельствам. Этой способностью вы сможете управлять».

Я зеваю и откладываю брошюру. Все это кажется достаточно разумным. Не понимаю, почему это так меня раздражает. Наверное, потому, что угрожает моему взгляду на мир, моей философии и религии, которые заключаются в следующем: Никто Ничего Не Знает. Возможно, я ошибаюсь. Возможно. Если никто ничего не знает, то я не исключение. А это значит, что с некоторой вероятностью каждый знает очень много.

Я снова смотрю на часы, иду к двери и кричу:

— Семь пятнадцать. Нам пора выходить.

И тут же из-за двери появляется Вероника, как будто стояла там наготове. Она порозовела, от нее пахнет сандаловым деревом, точнее, так, как, по моему мнению, должно пахнуть сандаловое дерево, хотя я его никогда не нюхал. От пара кончик носа морщится. Эластичная мини-юбка оставляет ноги почти открытыми. Сверху белая блузка из какого-то прозрачного материала. Гель сделал волосы чуть темнее обычного. Она выглядит очень сексуально, припухлые веки несколько отяжелели после душа. В постели Вронки потрясающая, может быть, это компенсация за день, проведенный рядом со смертью. Она улыбается мне мимоходом. По глазам видно, что думает о чем-то своем, проверяет, все ли на месте. Мобильный телефон взяла? Кошелек не забыла? Тампакс — он может понадобиться. Пару резинок, на всякий случай. Ключи. В руках она все еще держит книгу «Как надо молиться». Это раздражает меня больше, чем то, что я прочел в брошюре Кроули. Вронки направляется к двери. Двигается она несколько скованно, как будто решает, какую ногу куда поставить, прежде чем опустить на пол, как Бемби, делающий первые шаги под руководством кролика Тампера. Не очень изящно, трогательно-неуклюже.

— Ладно. Пошли.

Сверху она надевает красную шерстяную куртку до колен, немного расклешенную книзу, и открывает дверь.

Пока мы спускаемся по лестнице, я спрашиваю:

— Будешь сегодня молиться?

Я говорю это противным тоном. Даже с раздражением. Но остановиться почему-то не могу. Вероника не обращает на меня внимания.

Мы садимся в «бимер», окунаясь в смешанный запах кожаных сидений и того, как, по моим представлениям, должно пахнуть сандаловое дерево. Вронки снимает куртку и бросает ее на заднее сиденье. На глаза мне снова попадается красная книжечка. Она по-прежнему бесит меня. Я чувствую, что, как никогда близок к конфликту. Вронки достает упаковку жвачки без сахара.

— Ты не помолишься, прежде чем начнешь жевать?

На этот раз она поворачивается ко мне, рот приоткрыт.

— В чем дело, Фрэнки? Тебе плохо оттого, что я взяла с собой книгу? Это оскорбляет твою приверженность идее поросячьего невежества?

Я завожу мотор. Мне одновременно и хочется ссоры и не хочется.

— Вовсе нет. Просто я большой поклонник умных книжек. Тебе это известно.

Ударение на умных.

— Вот как. А эта недостаточно умна для того, чтобы ее читала твоя невеста? Я тебя компрометирую?

Разворачиваюсь по направлению к Лэдброук-гроув. С боковой улицы передо мной пытается вклиниться эскорт, мятый, как будто по нему ходили, но я не пропускаю. Водитель открывает окно и что-то кричит мне. Я показываю ему красноречивую комбинацию из пальцев и упорно продолжаю двигаться по направлению к перекрестку, потом резко торможу. Сам не понимаю, из-за чего я так завелся. Просто что-то внутри меня требует выхода.

— Нет. Но мне кажется, молитва — способ успокоиться для тех, в ком надежда преобладает над разумом.

— Ты хочешь сказать, что я тупая?

— Я не говорил, что ты…

— Конечно, я тупая. Именно поэтому я высококвалифицированный специалист. А ты торговец недвижимостью.

Очень долгая пауза. Мы едем вверх по Лэдброук-гроув к развязке с Холланд-парк-авеню. В то время как я пытаюсь понять, что же меня так гложет, Вероника нарушает молчание:

— А ты когда-нибудь молишься?

— Молюсь? — переспрашиваю я, как будто не понимаю, что она имеет в виду.

— Да. Встаешь на колени. Смиряешься. Просишь о помощи.

— Мне помощь не нужна. Я в состоянии сам о себе позаботиться.

Даже удивительно, сколько злобы и противодействия в моих словах. Вероника вжимается в сиденье. Я начинаю суетиться, настраивать радио. Мы поворачиваем на Ноттинг-Хилл-Гейт. Пора исправлять положение.

— Прости, Вероника. Я сегодня слегка на взводе. Решается вопрос о месячном бонусе, а он был бы не лишним при наших свадебных расходах. Траты предстоят немалые. И ради чего все это? Мы постоянно срываемся друг на друге с тех пор, как решили пожениться. Честно говоря, я срываюсь на всех. Наверное, это стресс.

Вероника молчит. Я продолжаю лепетать.

— Сейчас у нас непростой период. Но он неизбежен. Все через него проходят. Я думаю, это неотъемлемая часть процесса в целом. Просто надо научиться жить в… новых обстоятельствах. Важно пропустить их через себя. То есть, если ты по-другому начнешь смотреть на мир, пройдя через это испытание, значит, ты изменился, так ведь?

Вероника по-прежнему молчит. Теперь уже я не знаю, что еще можно сказать, и тоже замолкаю. Через несколько секунд она начинает говорить все тем же спокойным, мягким тоном:

— Ну, так что?

— Что?

— Ты молишься хотя бы иногда?

— Ты все еще об этом?

— Я только второй раз спросила.

— Конечно, нет. Кому молиться? Санта Клаусу? Рождественской звезде?

— Когда ты последний раз молился?

— Господи, мы можем поговорить о чем-нибудь еще?

Последний вопрос я выкрикиваю, и довольно громко. Вероника снова вжимается в сиденье. Я разозлился не на шутку, внутри словно все оборвалось. Неожиданно для себя я чувствую, как по щеке катится слеза. И злость превращается в нечто другое, гораздо более мягкое и печальное. Я начинаю говорить, когда мы уже подъезжаем к Черчилл. С ходу задом припарковываюсь в небольшое пространство между машинами. Мы продолжаем сидеть в салоне. Мой голос еле слышен.

— Я давно не молился. Наверное, лет десять.

— Не помогло?

— Нет.

— О чем ты просил?

Она еще не успела задать этот вопрос, а я уже бормочу, сухо и бесчувственно:

— Просил, чтобы мой отец умер.

Вероника не шевельнулась. Переплетенные пальцы рук крепко сжаты. Я не хочу продолжать этот разговор. Сквозь окно паба вижу, как Тони направляется к свободному столику. Хочу выйти и присоединиться к нему, поболтать о футболе. Выпить пива, позлословить о девицах. Я не хочу… выворачивать мозги наизнанку. Но почему-то не могу двинуться с места.

По мере того, как воспоминание всплывает из глубины и вырывается наружу, я чувствую, как внутри у меня что-то сжимается, скукоживается. Отец на больничной койке с розовыми ободками, желтое, напряженное лицо на подушке, рот открыт, из него то и дело вылетают ужасные звуки. Пытаюсь сдержать слова, но это оказывается выше моих сил, как будто их высасывает вакуум через разбитый иллюминатор самолета.

— У него был рак легких. Наверное, из-за угольной пыли. Он никогда не курил. Его мучили боли. Сильные боли. Я не мог на это смотреть.

Зачем-то начинаю включать и выключать радио указательным пальцем. Толку никакого. Наконец продолжаю будничным голосом, словно сдаю белье в прачечную:

— Я пошел в церковь, преклонил колена и стал молить о том, чтобы папа умер. Я долго молился. Привел все доводы в пользу того, чтобы Господь отпустил его. Рассказал, как он старался быть хорошим отцом и что это у него получалось. Хоть он и не мог дотронуться до меня. Такой был застенчивый. Пообещал, что буду верить в Бога до конца моих дней, если мучения отца прекратятся. Предложил взять что-нибудь у меня взамен. Руку, например. Потому что папе было очень больно.

Вероника кивнула. Я ее не замечал. Голос сорвался и ослаб. Уличные огни окрасили все вокруг в желтый цвет. Ее слова преодолели расстояние между нами:

— Вы с отцом были близки?

Я кивнул.

— Думаю, да.

— Мне бы хотелось с ним познакомиться.

— Мне тоже.

Я смотрел, как светофор переключался с зеленого на желтый, потом на красный. Теперь мой голос уже не звучал буднично.

Не всегда получается контролировать тембр своего голоса.

— Знаешь, он был моим лучшим другом.

У меня такое чувство, будто я сам только что это понял. И осознаю — так оно и есть. Наконец я посмотрел на Веронику.

— Дело в том, что я не знал этого раньше. Мы оба не знали. Пока он не умер. Ведь о таких вещах обычно с отцом не говоришь, правда? По крайней мере, я. Не говорил.

Вероника собирается выйти из машины, прервать болезненный для меня разговор. Но теперь уже я удерживаю ее за руку. Она сдвинула невидимую плиту внутри меня, словно выпустила из бутылки джина.

— Нет. Послушай. Я простоял в церкви целый час. На коленях. До этого я там никогда не бывал. Между прочим, именно в этой церкви мы собираемся венчаться. На Рэйвенскорт-парк. Там были маленькие красные коврики для молитв, но я ими не воспользовался. Хотел, чтобы Бог понял, как это важно для меня. Что мне не нужен коврик под колени. Когда я вышел оттуда, на коленках была кровь. А в одной еще и большая заноза застряла.

Понимаешь, я думал, что это поможет, странно, ведь я не был верующим в обычном смысле слова. Считал, что все это ерунда. Но я так долго молился. Так искренне. Потом я вышел, оглянулся, посмотрел на церковь и подумал: люди построили такое количество этих чертовых церквей — тысячи, миллионы. Не может быть, что за этим ничего не стоит. Они же не дураки были.

Я качаю головой, не могу сменить тему. Не могу смотреть на Веронику. Не могу замолчать.

— Понимаешь, мой отец был хорошим человеком. Всю жизнь работал, никогда никому дурного слова не сказал. Кто как ни он заслужил Божью милость, если на то пошло. И я попросил за него. Я не молил ни о чем сверхъестественном, например, чтобы он выздоровел, это было бы чересчур, я просто попросил, чтобы он ушел быстро и безболезненно. И что?! Мои коленки истекали кровью, клянусь тебе. От долгой молитвы разболелась голова. Возвращаясь в больницу, я думал, что он уже тихо скончался. Глупо, конечно, но я был в этом уверен!

Слова душили меня, и я прервался. Мне вдруг расхотелось продолжать.

Вероника заговорила так нежно, с таким участием. Но сказала только одно слово:

— Фрэнки…

Я почувствовал, что по щекам текут слезы. И осознал, что должен закончить рассказ. Выбора не было. Она повторила:

— Фрэнки.

— Я вернулся в больницу, шел по коридору и, когда до отцовской палаты было еще метров сто, услышал этот жуткий вой. Ничего ужаснее в своей жизни я не слышал. Похоже на… стон привидения. Все в коридоре смотрели в сторону его палаты. Я подошел ближе и понял, что кричит мой отец. А потом разобрал, что он кричит мое имя… — И прошептал очень, очень тихо: — Фрэнсис, Фрэнсис.

Мимо прошла служительница стоянки, заглянула в машину. Кивнув мне, она улыбнулась, я механически улыбнулся в ответ. Потом сказал:

— Он никогда не называл меня Фрэнки. Не знаю, почему. Думаю, это неважно.

Вижу, как Тони курит сигарету у окна в пабе. Он разговаривает с девушкой, кладет ей руку на плечо. Я снова поворачиваюсь к Веронике.

— Он еще что-то кричал, но я не сразу расслышал. А потом разобрал: «Прекратите это! Прекратите! Прекратите!», как будто он был чем-то возмущен. Как будто кто-то нарушил его права. А ведь Джозеф был на самом деле гордым человеком, очень гордым. Его звали Джозеф. Джо Блю. И знаешь, что я сделал? Можешь себе представить, что я сделал?

Вероника напряженно слушает. Качает головой.

— Я ушел. Развернулся и ушел. Не дойдя нескольких метров до его палаты. А голос звенел в ушах. Больше к нему некому было прийти — его навещали только я и мама. Кроме меня, у него не было друзей. Но, понимаешь, я не смог этого вынести. Он умирал целую неделю. Но я не мог… я просто не мог… — Я почти прошептал это, а потом злость вернула мне голос. — Я больше ни разу не проведал его. Потому что он уже не был моим отцом. Он был сгустком боли. Боли, старости и одиночества. Вот такая чертовщина. Такая обыкновенная мерзость жизни.

Я откинулся на сиденье, с трудом приходя в себя. Вероника дотянулась до моей руки и стала водить по ней указательным пальцем. Ощущение очень приятное. Я никогда никому не рассказывал об этом. Ни Ноджу, ни Колину, ни Тони, ни Мартину Баклу, ни Нивену Бендеру. Так почему вдруг рассказал Веронике? И почему именно сейчас?

Потому что она патологоанатом. Потому что она знает, что там внутри. Она забирается туда при помощи своих маленьких острых скальпелей.

И тут мы оба подпрыгиваем на месте от громкого стука в окно машины.