Боевое братство

Глава 7

САРФУТ, СЕВЕРНЫЙ РЕГИОН, ПРИГРАНИЧНАЯ ПОЛОСА НА ТЕРРИТОРИИ МАРАНДИ.

СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД, ЗА ТРИ ГОДА ДО ДНЯ-П

Маркус бросился на снег рядом с Карлосом:

— Черт, давай оттащим его. Берись.

Ужасно глупо было так беспокоиться о подобной мелочи в войне, длившейся не одно десятилетие и унесшей миллионы жизней. Но войны состоят в том числе и из мелочей, таких как убийства и закулисные интриги. Карлос, почти не сознавая, что делает, взял убитого за ноги, тогда как Маркус вцепился ему в плечи. Но он не забыл опустить очки ночного видения.

Несколько метров до границы дались им тяжелее, чем бег на десять километров. Пока они, увязая в снегу, волокли тело, Падрик осматривал местность через ночные фильтры и не переставал бормотать, что мог бы подстрелить нарушителя на нужной стороне границы.

Хорошо, хоть Карлос проделал это тихо.

Они свалили тело под трубой и сами спрятались в тени БТРа, настороженно всматриваясь в темноту. Ничего нельзя было сделать с разбитым байком и следами крови, но Карлос считал, что и делать ничего не надо. Было бы нелишним дать понять проклятым инди, что их ждет в случае следующей попытки диверсии на трубопроводе и что они не найдут убежища даже по ту сторону от границы.

— Я проверю, что он укладывал в эту яму, — сказал Маркус, предпочитая не уточнять: если там нет взрывчатки, они окажутся по уши в дерьме. — А ты обыщи тело.

"Я убил человека".

Карлос не в первый раз применял то, что инструкторы деликатно называли "смертельный прием", но сегодня все было по-другому. Сегодня они схватились один на один. Как будто скандал в баре зашел слишком далеко… Сердце колотилось в груди, и ощущения были совсем не такими, как те, когда он вел ответный огонь по вражеской позиции или заряжал миномет. И не было времени проанализировать свои чувства. Карлос расстегнул куртку убитого и проверил карманы. Если бы не влажная ткань — не от воды, от крови, — можно было бы представить, что он обыскивает пьяницу. Он обнаружил бумаги, связку ключей и маленький пистолет, от которого в этой части мира почти не было толку.

Карлос повертел в руке связку ключей. Проклятие. Кольцо было выполнено в форме какого-то сказочного персонажа — птицы. От долгого употребления оно слегка погнулось и потерлось, но в свете фонарика отчетливо виднелись следы недавнего тщательного ремонта.

Чем бы она ни была, эта вещица кое-что значила для парня.

Карлос выключил фонарь и опустил со лба очки, а потом сдернул с головы убитого капюшон.

Чисто выбритое лицо человека около тридцати лет… Карлос поддел большими пальцами край очков и сдвинул их вверх.

Эффект ночного видения застал Карлоса врасплох. Глаза убитого парня смотрели на него двумя яркими дисками. Он тысячи раз видел это на живых лицах во время ночного патрулирования, но сейчас на мгновение потрясенно замер. Карлос повернул голову, чтобы избежать мертвого взгляда. Но лицо оставалось лицом: оно не казалось ни чужим, ни странным, ни враждебным… Такое же, как и тысячи лиц, которые он видел на улицах своего города.

— Проклятие, ну почему ты не выглядишь врагом? — пробормотал он. — Почему не хочешь хоть немного облегчить мне жизнь?

Найденные документы ничего не прояснили: удостоверение личности и разрешение на рыбную ловлю, оба на одно и то же имя.

Раздался скрип шагов, и вскоре рядом возник Маркус.

— Ну вот, — произнес он и бросил в снег пару предметов. Они были похожи на пакеты с сахаром. — Хороший улов.

Карлос взял один пакет, сжал его в руке, но слабый запах уже сказал все, что было необходимо. Карлос ощутил громадное облегчение. Взрывчатка армейского качества. Он убил не беззащитного штатского, занимавшегося охотой.

— Что ж, дни этого засранца-взрывателя сочтены, — сказал Карлос с таким видом, словно он все предвидел заранее. Он понимал, что едва не совершил проступок, который легко мог перерасти из несчастного случая в нечто большее. — Тело забираем с собой.

— Нельзя же бросать его здесь, — кивнул Маркус. Он очень устал. Это было едва заметно, но Карлос давно научился улавливать почти невидимые признаки: фраза, законченная с падающей интонацией, и эта поза, когда вес тела распределяется равномерно на обе ноги. — Пошли. Надо покончить с этим.

В наушнике Карлоса послышался шум — пыхтение бегущего Падрика. Канал радиосвязи все время оставался открытым. Оба снайпера торопливо спускались по склону, перебегая от одного пригорка к другому. Они всегда подозревали, что за ними кто-нибудь следит. Карлос помог Маркусу затащить тело в задний отсек БТРа, и к тому времени подбежавший Баз уже был готов забраться в кабину.

— Нам больше нечего здесь делать, — сказал он. Базу было немного за сорок, он отличался крепкой, почти квадратной фигурой и говорил с сильным акцентом жителей Северного Тируса. У Карлоса сложилось впечатление, что Баз никогда не вспоминал ни об одной цели, сбитой Падриком при его участии. — Я уже замерз. Новизна ощущений закончилась еще пару дней назад.

Сзади подошел Падрик:

— Ребята, вы что, собираетесь взять работу на дом? Бросьте этого мерзавца здесь.

— Это не боевая ситуация, — возразил Маркус. — Придется соблюсти кое-какие нормы.

На базу они возвращались в молчании, управление БТРом взял на себя Маркус. Да, разборки с убитыми во время патрулирования требовали соблюдения особых правил, так же как и сдача обнаруженной взрывчатки. Этим делом занялся прикомандированный к части офицер разведки. Особенно его порадовало удостоверение личности убитого, хотя причин своего торжества он так и не раскрыл.

— Эй, трубопровод остался цел и невредим, — сказал Падрик, перед тем как уйти в казарму. — Выше нос, Сантьяго.

Карлос отмыл задний отсек БТРа, и они снова отправились на дежурство. За рулем сидел Маркус. В нескольких километрах к югу они обнаружили еще ямы, но их края уже осыпались от ветра и солнца, словно углубления были давно забыты. Вполне возможно, их выкопали какие-нибудь животные. В ямах не оказалось капканов, только множество отпечатков мелких звериных лап. Снег не выпадал уже несколько дней.

Маркус включил радиоприемник на приборной доске, но одной рукой прижимал к уху наушник, чтобы не пропустить вызов по радиосвязи.

— Хочешь послушать репортаж об игре?

Карлос кивнул. Они прислушались к негромкому голосу комментатора; похоже, «Орлы» выигрывают.

— Как ты думаешь, островитяне интересуются трэшболом?

— Кое-кто интересуется. Что бы мы ни думали, люди на островах следят за событиями остальной страны. — У Маркуса напряглись мускулы на скулах, как будто он силился еще что-то сказать. — Ладно, признаю, что принимаю обязанности капрала слишком близко к сердцу.

— О чем ты?

— Ты был прав. Если бы ты меня послушался, мы бы его упустили. Я слишком серьезно отношусь к инструкциям.

Такова была манера Маркуса извиняться. Но он не сказал, что сожалеет о своих действиях. Порядок и правила были установлены не зря, и в случае провала отвечать пришлось бы Маркусу.

Карлос почувствовал себя виноватым:

— Все равно, я пересек границу нейтрального государства и убил одного из его граждан. Не важно, что его удостоверение личности оказалось фальшивым, а в пакетах он привез взрывчатку.

— Да, конечно… Но правила не могут всё предусмотреть.

— Если бы удача мне изменила, как произошло с Харрис, я мог бы втянуть Маранди в настоящую войну.

Карлос на некоторое время задумался и перестал слушать репортаж по радио. Он не ощущал никакого удовлетворения. Карлос понимал, что своим поспешным и упрямым поведением в какой-то мере разочаровал Маркуса.

— Знаешь, Дом на моем месте действовал бы гораздо лучше. Ему нравится всякая секретность. А я предпочитаю откровенную драку. Все, что мне нужно, — это винтовка и цель, которую надо поразить.

Маркус то ли усмехнулся, то ли поморщился:

— Все наладится, когда станет теплее и начнется сезон боевых действий.

Да, Маркус очень серьезно относился к обязанностям капрала. Казалось, он считал себя лично в ответе за безопасность каждого солдата Коалиции. Если ему присвоят звание сержанта, он станет совершенно невыносим.

Но ему было всего девятнадцать. Им обоим. Карлос задумался о своих ровесниках, не вступивших в армию. Как они переживают тяжелые времена? Как принимают решения, не имея никакого понятия о том, что надо делать? Он чувствовал себя гораздо увереннее, но вместе с тем и понимал, что живет в другом мире.

"Неужели есть такие, кто не хотел бы служить? Как же они умудряются выживать?"

Убийство того парня на снегоходе было рядовым эпизодом в длительном конфликте. В нем нет ничего особенного. Имульсия продолжает поступать по назначению, и еще один плохой человек лишен возможности творить зло.

"Но скоро приедет новый парень на снегоходе. А потом еще. И еще. Это все равно что черпать воду из ведра рукой. Никто не заметит твоих усилий".

— Я в самом деле хочу что-то изменить, — сказал Карлос.

Маркус продолжал смотреть вперед. БТР перевалил через каменистый пригорок, «Орлы» забили еще один мяч, и кабину наполнили радостные крики болельщиков.

— Как можно узнать, какой именно наш поступок способен изменить историю? — спросил Маркус.

— Я узнаю, — ответил Карлос. — Я почувствую это.

Они оба замолчали и дослушали оставшуюся часть репортажа. Этот Коул, как лавина, всех сметал на своем пути. Карлосу стало любопытно, сколько ему заплатят за игру. Интересно, а он знает, каково это — мерзнуть в испачканной кровью форме, когда тебе девятнадцать лет и в голове остались только два желания: поесть горячей пищи и позвонить младшему брату?

Возможно, он это знал. Но Карлос сомневался.

КВАРТИРА ДОМА САНТЬЯГО, НИЖНИЙ ХАСИНТО

Дом повернул ключ в замке и прислушался.

Два часа ночи — не самое лучшее время для встречи с Марией; но он прыгнул в первый проходивший мимо базы поезд, ничуть не задумываясь о том, когда приедет в Хасинто. Он осторожно поставил вещмешок на пол и обнаружил что-то мягкое. Это была игрушка, плюшевая собачка Бенедикто с изжеванными в лохмотья ушами.

Значит, сын уже мог спать без нее. Быстро же он подрастает.

Дом зажег свет и направился в гостиную, как вдруг скрипнула дверь спальни. На пороге, запахивая халат, появилась Мария.

Она поднесла палец к губам:

— Я думала, он никогда не заснет. Почему ты не позвонил, что приезжаешь?

— Я просто вскочил на первый же поезд. Ты скучала?

— Глупый вопрос…

— У меня пятнадцать дней отпуска.

— Ты уверен?

— Ага. — Дом предпочитал не делиться своими сомнениями. В армии он быстро отучился строить какие бы то ни было планы. — Может, нам дадут еще несколько дней за хорошее поведение.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Дом буквально разрывался от желания сразу же все рассказать. Но он еще хотел и показать. Он собирался расстегнуть куртку и продемонстрировать эмблему десантника, уже пришитую на плече, но это было бы слишком долго. Поэтому он просто достал из-под куртки боевой нож и протянул Марии, перевернув рукоятью вперед. Она уставилась на оружие:

— Ты прошел испытание?

— Да, прошел, — кивнул он. — Не знаю только, как я до сих пор умудрялся об этом промолчать.

Она взяла нож двумя пальчиками, словно не желая оставлять на нем отпечатков:

— Ты ничего не говорил.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

— Он настоящий? — Она протянула нож обратно. — Я хотела спросить, ты его уже использовал?

— Да.

Порой Дом чувствовал себя мальчишкой и совершенно терял уверенность. Вот сейчас он стоит с ножом десантника в руке, за его плечами боевой опыт, рядом — беременная жена, а в соседней комнате спит его сын… А ведь ему еще нет и восемнадцати!

Иногда — только иногда — все это чертовски пугало его.

— Я тобой горжусь, — сказала Мария. — Но не значит ли это, что ты не будешь служить вместе с Карлосом и Маркусом?

— Это не обязательно. — Дом открыл дверь детской — громкое название для закутка размером с обувную коробку — и заглянул внутрь, пытаясь рассмотреть спящего Бенедикто. — Это лишь означает, что я прошел обучение и в случае необходимости могу быть призван в любой батальон. Я еще не приписан к какой-то определенной части.

Дом скучал по брату и по Маркусу тоже — сильнее, чем ожидал. Но он не мог больше идти за ними. Причина этого — спящий в кроватке ребенок. Как только Дом осознал, что стал отцом, что несет ответственность за трех других людей, он ощутил, что разрывается надвое. Иногда ему казалось, что он покинул брата. Возможно, это и было взрослением…

— Хочешь кофе? — предложила Мария. — Ты что- нибудь ел сегодня?

— Я в порядке.

— Тогда самое время лечь спать. — Она протиснулась мимо Дома и проверила Бенедикто. — Я сегодня буквально вымоталась.

— Я надеялся, что твоя мама будет тебе помогать.

Мария вернулась в спальню.

— Мне больше нравится все делать самой. Ты же меня знаешь.

Мария всегда и все любила делать по-своему. Он не мог ее в этом винить, поскольку и сам не принимал чьей-либо помощи. Но ребенок требовал заботы, особенно если они ожидали появления второго, а Мария даже не общалась с другими женами военных. В отсутствие Дома ей нужна была поддержка.

Остаток ночи он почти не спал, размышляя, как бы поделикатнее намекнуть своим родным, чтобы они приглядели за Марией. Хотя женщине, которая неохотно покидала дом, трудно было предложить помощь в присмотре за ребенком.

Ладно, у него есть пятнадцать дней, чтобы убедить Марию изменить привычки. Но она росла единственным ребенком в семье, как и Маркус. Она не привыкла, чтобы вокруг было много людей.

А пятнадцать дней пролетят быстро… Дом сразу погрузился в работу: развешивал полки, покупал вещи для будущего малыша. Вскоре Карлос и Маркус получили двухдневный отпуск. Когда было покончено с круговоротом визитов и праздников, на нормальную супружескую жизнь с Марией осталось всего четыре дня.

Но ведь они с детства почти не разлучались. Время не имело большого значения. Ему не надо было заново узнавать Марию. И мысль о смерти даже не приходила ему в голову, так что имевшееся в запасе время растягивалось для них до бесконечности.

Маятниковые войны достигли некоторого равновесия. Как бы ни были тяжелы отдельные сражения, каждый пытался выжить как мог. Дом считал, что люди способны привыкнуть к любой ситуации.

За четыре дня до окончания отпуска Дом сидел во дворе у своих родителей, качал на колене Бенедикто и размышлял, каким солдатом станет к своему тридцатилетию. Демобилизации кого-либо из армии на его памяти еще не случалось.

— Маркус встречался со своим отцом? — спросила Мария.

— Думаю, да.

— Как печально, правда? Их только двое, и такая большая пропасть между ними.

— С ним все будет в порядке, — заверил ее Дом. — Он выдержит. И у Маркуса есть мы.

Дерево, на ветвях которого он впервые увидел Марию семь лет назад, покрылось густой листвой и отбрасывало тень на двор Сантьяго. Дом прикрыл глаза и невольно подумал, насколько тяжелым может показаться ребенок, если целый день таскать его на руках. Он слегка задремал. Он был уверен, что не спит…

Но он заснул. Голос отца прогнал сновидение, забывшееся в тот же миг, едва Дом открыл глаза. Заплакал Бенедикто. От неожиданности у Дома заколотилось сердце, и он выпрямился на скамейке.

— Извини, сынок. — Отец наклонился над ним и взял внука. — Тебя к телефону. Это адъютант.

"Проклятие".

Дом знал, что ему предстоит услышать, еще до того, как взял с кухонного стола трубку.

— Рядовой Сантьяго?

— Доминик Сантьяго. Вы уверены, что ищете меня, а не Карлоса?

Адъютант даже не ответил.

— Вас срочно вызывают в штаб армии. Вы должны явиться к двенадцати часам завтрашнего дня. Простите, что приходится прерывать ваш отпуск, но так получилось.

— Все в порядке, сержант. Я понимаю, вы не можете назвать мне причину вызова по телефону, но…

— Я ее даже не знаю. Я знаю лишь, что всем десантникам приказано срочно явиться на базу.

Дом не помнил, сказал он «слушаюсь» или нет. Он вернулся во двор, пытаясь разобраться в своих чувствах. Что он испытывает: воодушевление, страх или радость? Стоит ли сначала позвонить Карлосу или сразу идти к Марии? Очевидно, намечается крупная операция. Мысль о том, что сразу после окончания тренировок он может принять участие в настоящих сражениях, оказалась немного… пугающей.

Но он через это уже проходил: его, шестнадцатилетнего солдата, прямо с базы отправили на передовую. Так было принято. Дом верил в эффективность тренировок и верил в себя.

— Я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказала Мария и даже сумела улыбнуться. Она постепенно привыкала быть женой военного. — Дай мне знать, если сумеешь возвратиться к рождению малыша.

"Если смогу. Но я же вернулся к рождению Бенедикто, не так ли?"

— Я уже позвонил Карлосу, — сказал отец. — Сбор объявлен для всего двадцать шестого полка, не только для десантников.

Дом говорил себе, что в прошлом были сотни таких же сборов — а может, и тысячи, — но в ходе войны ничего не изменилось. Нет резона полагать, что этот вызов, каким бы ни была его причина, приведет к иным результатам. Дом только мог надеяться, что все пойдет по-другому.

А сейчас ему надо было собираться. Он ненавидел это занятие.

СПЕЦГРУППА ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ. ГЛАВНЫЙ ШТАБ, ЭФИРА

Теперь Хоффман изучил мыс Асфо лучше, чем собственный дом. Виктор и проводил над планами больше времени, чем дома, так что в этом не было ничего удивительного. Если бы он добился успеха с Ниной Кладри, сейчас она наверняка бросила бы его за невнимание. Это обстоятельство еще раз подтвердило, что их союзу не суждено было случиться и он должен радоваться терпению своей жены Маргарет.

"Нет, дорогая, я не приду сегодня ночевать".

"Извини. Снова много работы".

Самое печальное, что она даже не подозревала его в любовных связях — и была права. Она знала, насколько он поглощен военным делом. Хоффман ходил по залу совещаний вокруг стола и в который раз осматривал уменьшенную копию смысла своей жизни.

Первоначальная карта побережья была заменена на план здания, а теперь на тщательно сконструированную модель завода. Разведчики время от времени добавляли новые детали, и Хоффману порой казалось, что им это нравится. Незаметно для себя он сел к столу, оперся подбородком на руки и принялся рассматривать крошечные фигурки, изображающие солдат. Хоффман усмехнулся.

Рядом с локтем появилась чашка кофе. Агент Луиза Сеттайль, у которой с пояса, будто трофеи, свисали многочисленные пропуска, совершенно не по-женски отхлебнула из своей чашки. Хоффман лишь теперь обратил на нее внимание: он даже не слышал, как Сеттайль вошла.

— Майор, когда вы начинаете клевать носом и похрапывать — это значит, что вам пора немного отдохнуть. — Молодая женщина не была очень уж привлекательной, но отменно справлялась со своей работой. Как понял Хоффман, к ее мнению прислушивались. — Вы уверены, что вам достаточно людей? — спросила Сеттайль.

— Для работы внутри — да, — ответил Хоффман. — Если запустить туда больше солдат, они начнут мешать друг другу. Самое важное — охрана внешнего периметра. Чтобы раньше времени нас не обнаружили, чтобы мы могли вовремя и по намеченному маршруту отступить. — Он выпрямился и потянулся за чашкой. — Хорошо бы еще не пришлось тащить на себе парней в белых халатах.

— А у вас могут возникнуть проблемы с живыми?

— Неужели ученые так необходимы? Я знаю, что повторяюсь, спрашивая об этом, но их переброска может доставить нам лишние осложнения.

— Мы прилагаем все усилия, чтобы ускорить параллельные исследования нашей команды. Но в их проекте до сих пор много пробелов. Мы не знаем, как ученые СНР решили проблему глобального позиционирования — наведения на цель, да и детали запуска тоже неизвестны, особенно топливная система. Никакие расчеты на бумаге не обеспечивают достаточной мощности для выхода на оптимальную орбиту. И никто не смог добиться приемлемой точности поражения целей.

Хоффман так и не понял, был ли этот ответ положительным или отрицательным, но Председатель Дальелл выразился достаточно определенно: все ведущие специалисты должны быть доставлены в целости и сохранности.

— Вы предполагаете, что они согласятся с вами сотрудничать, — заметил Хоффман.

— Такая возможность не исключена. — Сеттайль достала из портфеля папку. — Но в том случае, если их похоронить под обломками, им даже не придется об этом задумываться. А я принесла вам последние распечатки аэрофотосъемки. Там ничего не изменилось.

Хоффман взял у нее папку и разложил снимки на свободной части стола. На уровне прилива вдоль берега шло заграждение из колючей проволоки, но его частично скрывал принесенный водой мусор. Это побережье было известно жестокими штормами.

— Учитывая ценность объекта, они могли бы и получше укрепить береговую линию.

Сеттайль приподняла бровь:

— Если бы я вас не знала, могла бы подумать, что вы считаете нашу разведку сборищем некомпетентных тупиц.

— Я бы никогда не осмелился высказать такой упрек даме, — сказал Хоффман. — Но и в вашем подразделении хватает бездарностей.

— Мыс Асфо таков, каким мы его описываем.

— И мы его возьмем, — добавил он, — потому что я получил такой приказ.

— Вас можно назвать вольнодумцем…

— Только из-за недостатка моего вольнодумства у нас до сих пор балом правят гражданские, мадам.

Сеттайль внимательно поглядела на него, словно пытаясь отыскать в последней фразе скрытый смысл. Но развивать тему не стала.

— В это время в Остри довольно плохая погода. Они не ожидают вторжения раньше лета, если вообще ожидают чего-то подобного.

Хоффман отвечал только за нападение на сам завод. Высадка десанта для обеспечения общей безопасности, поддержка огнем с моря, если такое потребуется, — все было поручено другим офицерам. Но к полудню Хоффман должен был представить наилучший план действий генералу Иверу.

— Капитан Майклсон должен прибыть сюда через пару часов.

Хоффман поднялся и подошел к разложенной на столе карте, чтобы еще раз осмотреть зону высадки. Все выглядело слишком благополучно: пустынное побережье, никаких подводных скал, далеко до других укрепленных районов…

— Что же с самого начала привлекло ваше внимание к этому месту?

Сеттайль разложила снимки аэрофотосъемки на карге и совместила их с сеткой координат:

Заводы, которые никогда прежде не занимались выпуском авиационных приборов, начали изготавливать гироскопы. Чтобы выйти на этот объект, нам потребовалось около четырех лет. Жаль, что нельзя обойтись обычным промышленным шпионажем. Мы могли бы просто скопировать их схемы и расчеты и покончить с этим делом. Но для главенствующей роли этого недостаточно. Мы должны быть единственными обладателями этой разработки.

— Понятно.

— Вы собираетесь лично участвовать в деле?

— Конечно.

— Считаете себя незаменимым?

— Нет, но у меня двадцать пять лет опыта. Я не могу оставаться в стороне, посылая на смерть семнадцатилетних мальчишек.

Хоффман редко прислушивался к чьим-либо комментариям, но эти агенты могли в ком угодно посеять сомнения. Такова была их работа. Возможно, они и сами не замечали, как это проделывают, — даже такие приятные собеседники, как Сеттайль.

"Неужели я становлюсь помехой? Или действительно не способен наблюдать за ходом операции из координационного центра?"

Нет ничего хуже, чем командир, который не может вовремя остановиться и отойти в сторону. Хоффман считал, что еще не достиг такого печального состояния. Все дело в вере: ты веришь в людей и позволяешь им верить в себя.

— Кто это сказал: ничто так не укрепляет моральный дух солдат, как вовремя погибший генерал? — спросила Сеттайль.

— Я майор, — заметил Хоффман.

— В том-то и дело, — сказала агент Сеттайль.