Боги минувших времен: стихотворения

Темноликая, тихой улыбкою

Ты мне душу ласкаешь мою.

О, прости меня, если ошибкою

Я не так Тебе песни пою.

Ты рассыпала щедро узорами

Светляков золотые огни.

Благосклонными вещими взорами

На открывшего душу взгляни!

Черно-синими звездными тканями

Ты вселенной окутала сон.

Одинокий, с простертыми дланями,

Я взываю к Царице Времен.

Ты смеешься очами бездонными,

Неисчетные жизни тая…

Да прольется над девами сонными

Бесконечная благость Твоя!

Будь щедра к ним, о Матерь Великая,

Сея радостно в мир бытие,

И прими меня вновь, Темноликая,

В благодатное лоно Твое!

Моя душа тиха, как призрачный шеол,

Где дремлют образы исчезнувшего мира;

Она – в песках пустынь сокрытая Пальмира.

Мои стихи – богам отшедшим ореол.

Я не стремлюсь в лазурь ворваться, как орел,

Пусть небожители ко мне летят с эфира,

О юности земли моя тоскует лира,

И не один из них на песнь мою сошёл.

Ко мне идут они, как в свой заветный храм,

Стопой неслышною, задумчивы и строги,

Когда-то сильные и радостные боги,

С улыбкой грустною склониться к алтарям…

И полон гордости, блаженства и тревоги,

Гирлянды строф моих бросаю к их ногам.

Рождена я от пены морской

И от крови небесного бога.

Никогда не томлюсь я тоской,

Никогда не нахмурюсь я строго.

Улыбаюсь я кротко всегда,

Я взираю на всех благодатно.

Родилась я… Смеялась вода;

Ветер что-то шептал мне невнятно.

Алой кровью пылал небосклон;

Ликовала красавица Гея;

Скрыть румянца не мог Аполлон,

В тайной муке признаться не смея.

Всех дарю я улыбкой своей;

И богов и людей я ласкаю.

Имена моих смертных детей

Лишь одна я, бессмертная, знаю.

Тише бегут златогривые белокопытные кони

Ясным простором лазурных небесных полей.

Бог наш возлюбленный, в огненно-светлой короне,

Время направит к земле бег колесницы Твоей.

Сладостным рокотом струн встретит Твое появленье,

Гимном прославит тебя наш торжествующий хор.

О, низойди, Аполлон, в сердце вселяя смущенье,

Преданным музам Твоим даря вдохновляющий взор!

Бог Стреловержец, не верь улыбкам коварной Фетиды,

К ней не спускайся на дно сине-зеленых морей!

О, Пышнокудрый, Тебя с трепетом ждут касталиды.

К ним, погоня коней, Ты опускайся скорей.

Лук напрягся. Дочь Латтоны

Натянула тетиву.

Кто же, кровью обагренный,

Молча свалится в траву?

Кто под радостные клики

Вкусит тихо сметный сон?

Ты ли это, светлоликий,

Пышнокудрый Орион?

Ты, кто двух бессмертных взоры

Страстью пылкою зажег

И объятиям Авроры

Воспротивиться не смог;

Для кого из океана,

Нетерпения полна,

Мчалась бешено титана

Розоперстая жена;

Кто, внимая речи нежной,

Поцелуем опьянен,

Видел сброшенным небрежно

Златопурпурный хитон.

Вечер. Мчатся кони Феба

С потемневшей крутизны.

Из двойных ворот Эреба

Вылетают тихо сны…

Близок, близок миг печальный,

Расставанья горький миг.

Поцелуя дар прощальный,

Эос клонит бледный лик.

Дочь великой, светлой Теи

Обнял крепко Орион,

И помчались, выгнув шеи,

Кони Ламп и Фаэтон…

В колеснице окрыленной

Скрылась Эос за горой,

И во след ей, утомленный,

Поцелуи шлет герой…

Лоно Геи кроют росы.

Темны пятна тополей.

И звенит многоголосый

Хор кузнечиков с полей.

Ночь простерлась над землею;

Стал стеной густой туман.

Чей-то брякнул за стеною

Переполненный колчан

Вот послышался певучий

Тетивы дрожащей звук,

И блеснул, прорезав тучи,

Артемиды верный лук.

Равнодушно поцелуя

Вспомнить дева не могла,

И запела, негодуя,

Темноперая стрела…

О, мой мальчик, куда убегаешь? Постой!

Все равно не спасешься, лишь в чаще лесной

Исцарапаешь нежные ноги.

Взором робко-стыдливым мне сердце пленя,

Ты дрожишь от испуга, бежишь от меня,

Неизведанной полон тревоги.

Ты, как дева, застенчив, как Эрос, хорош,

И не мни, что в лесу ты спасенье найдешь,

Избежишь моего поцелуя!

Как олень быстроногий, ты скор на бегу,

Но стрелой до тебя я домчаться могу

И, поймав, обниму торжествуя…

Ветви хлещут в лицо. Ветер свищет в ушах.

Слышу вздохи твои. Вижу кровь на ногах,

Утомленных от долгого бега.

Через камни и пни я гонюсь за тобой.

Ты все тише бежишь. Ты споткнулся… Ты мой!

О, какое блаженство и нега!

Ты лежишь недвижим без сознанья и сил

И глаза голубые, как небо, закрыл;

Молодое лицо побледнело.

Полонила мне душу твоя красота,

И к устам твоим нежным я с дрожью уста

Приближаю, склоняясь несмело…

О привет и привет,

Дочь цветущих полей,

Ты, чьи очи лазури ясней!

Ах, не смейся в ответ

Над ногами козла.

Я ведь знаю, ты вовсе не зла.

На песчаном мысу

Шелестят тростники

Недалеко от устья реки.

Я свирель принесу.

Ты овец пригони.

Там с тобою мы будем одни.

От людей далеко,

За стеной тростников

Я играть тебе долго готов.

Мне с тобою легко.

Ты, как нимфа, чиста,

Словно мак темно-алый, уста…

Остров Наксос ликует. Летят с берегов

Восклицанье: «Гимен Гименея!»

Это празднует Вакх, сын владыки богов

Брачный пир с Ариадной своей.

Слышны звонкие хоры. Менады вопят.

«И-о-о, и-о-о, Дионис!»

Потупляя горящий желанием взгляд,

С ними отроки в пляске сплелись.

Бот, люди и звери стеклися на пир.

Слышен хохот и возгласы игр.

Здесь с пантерою резвится юный сатир,

Там к вакханке ласкается тигр.

Словно кровь, темно-красное льется вино,

К плоским чашам припали уста.

Пляшет толстый силен. Не прельщает давно

Его линий нагих красота.

Посреди хоровода, беспечен и юн

И, как нежная дева, румян,

Обнял ласково Вакх, внемля музыке струн,

Ариадны белеющий стан…

Под ногами четы вырастают цветы.

Сбросил барсову шкуру он прочь.

И отводит глаза от его наготы

Пазифаи стыдливая дочь…

Надвигается вечер. С чела виноград

Снял рукою прекрасною бог,

С тихой счастья улыбкой взглянул на закат

И в ногах у супруги прилег.

Тени гуще. Храня небожителя сон,

Смолкли хоры и музыка лир.

Слышен сдавленный смех. Опьянен и влюблен,

Манит шепотом нимфу сатир.

Солнце в море садится, багрянцем горя;

Тихо спит утомленный жених,

И с печалью в очах дочь Миноса царя

Оглядела вакханок своих.

«Вы от счастья устали», — чуть шепчет она. —

Где ты, счастье промчавшихся лет?!..

Я бессмертна. Я светлого бога жена.

Но в душе моей радости нет!..

Где ты, юноша статный ахейской страны,

От меня получивший кинжал,

Ты, чьи руки от братниной крови красны,

Ты, кто ими меня обнимал?!..

По волнам потемневшим к родимой земле

С черным парусом мчится ладья.

Вслед за ней посылаю я вздохи во мгле,

В ней уносится радость моя!»…

Неподвижны ветви пиний.

Ясен синий небосвод.

И с тобою, сын богини,

Биться насмерть в той долине

Некий бог меня зовет.

Шире скейские ворота!

Звонок мрамор черных плит.

Как ливийский лев, из грота

В тихий дол, где ждет охота,

Выхожу к тебе, Пелид.

Вижу шлем твой, озаренный

Ярким солнечным лучом.

Ты, убийством опьяненный,

Мчишься к Трое осажденной

С окровавленным мечом…

Средь багряного тумана

Не напрасно снился мне

Ночью брат… На горле рана…

Возле свежего кургана

Будет месть сладка вдвойне…

Зноен полдня воздух сонный.

Сжав тугой фригийский лук

И укрывшись за колонной,

Чутким ухом отдаленный

Я ловлю сандалий стук.

Битвы пламенным утехам

Отдавая мощный пыл,

Ты спешишь, гремя доспехом,

И готовлю с тихим смехом

Я стрелу тебе, Ахилл.

Очи смертных властно кроя,

Всех объемлет ночи мгла.

Ты не бог. Победно воя.

Свалит фтийского героя

Илионская стрела.

Суд Зевеса непреложен.

Словно серна на бегу,

Насмерть будешь ты положен.

И, клинком сверкнув из ножен,

С криком ринусь я к врагу.

Пав у трупа на колени,

Меч мой кровью напою,

И, придя в родные сени,

Гордо под ноги Елене

Брошу голову твою…

Синее море сливается с далью.

Белая к борту ласкается пена.

Снова глаза твои томной печалью

Полны, Елена.

Тихою вечера скорбью объята,

Ты на корме неподвижно застыла.

Лик твой, победный и гордый когда-то,

Никнет уныло.

Грусть ли твоя то по брошенном доме

Или то тяжесть предчувствия злая?

Вспомнила ль ты о пьянящей истоме

Уст Менелая?

Знаю, что тяжко давящее иго

Пенорожденной, пронзающей груди.

Знаю и то, что не ведают мига

Сладостней люди.

Если бы Рока всесильного волей

Скрылись из мира Киприды страданья,

Как бы томились без ласковых болей

Крона созданья!

Так покорись же бессмертной богине

И улыбнись мне, печаль отгоняя.

Помни, что всюду с тобою отныне

Я, дорогая!

Ради тебя, как и ты Менелая,

Бросил я нежные ласки Эноны.

Прочь же сомненья! Смотри, как, играя,

Пляшут тритоны.

Видишь меж пальцев у них перепонку?

Нагло широкие рты их кривятся

Мимо галеры они вперегонку

Бешено мчатся…

Нет, ты задумчива! Губы безмолвны.

Взоры хранят отражение горя.

Молча следишь ты, как прядают волны

Шумного моря.

Долго ли быть мне с тобой неразлучным?

Может быть, в небе над ходом галеры

Вьются и пляшут со смехом беззвучным

Злобные кэры…

Может быть, молот куст мне тяжелый

Медной стрелы наконечник смертельный.

Встретить готов я с улыбкой веселой

Мрак запредельный…

Снова у борта тритон безобразный!

Бейте еловым веслом ротозея!

Что он мне шепчет с усмешкою грязной

Имя Тезея?!

Знаю удачу героя афинян.

Знаю и то, чем он был для Елены.

Разве тому, кто и сам не безвинен,

Странны измены?!..

Дружно налягте на весла, герои!

Мчится корабль, как морская пантера.

Скоро причалит к берегу Трои

Наша галера.

Выйдут навстречу с ветвями оливы,

С песнями звонкими выйдут девицы.

В воздухе будут дрожать переливы

Сладкой цевницы.

Старца Приама и дряхлой Гекубы

Встретят с тобою нас ласково взоры.

Грянут приветственно длинные трубы,

Юношей хоры.

И окруженная шумной толпою,

Радость даруя восторженным взглядам,

В Трою священную вместе со мною

Вступишь ты рядом.

Будут с тобою нас чествовать пиром,

И зазвучит средь чертогов Приама,

Вторя тоскующим ласковым лирам,

Эпиталама.

В небе вечернем зажглися светила.

Пенятся шумные волны, темнея.

С ясной улыбкою лик мне открыла

Матерь Энея…

Волю твою я исполнил, Киприда:

Мне обреченная рядом со мною

Дочь Тиндарея, теперь Приамида,

Будет женою…

Дружно гребите, валы рассекая!

Утро настанет, и в дымке туманной

Явится взорам родимого края

Берег желанный!..

Щедрою властной рукой бросил я образы миру;

К жизни от сна пробудил фавнов, сатиров и нимф.

Боги минувших времен мне откликались на лиру;

Вечная Матерь с чела звездный подъяла заимф.

Нет, не умру я совсем! Дети раздумий поэта,

Дети печали моей, жадно вкусив бытия,

Будут блуждать, как отец, среди равнодушного света

И о веселье шептать, грусть неземную тая…

Унеси меня, светлый и радостный сон,

На приволье фракийских полей,

В те века, когда в небе блистал Аполлон,

По земле же скитался Лиэй.

Сын сожженной Семелы, толпою менад

Окруженный, ты шел по лугам

И безумье дарил. Тем безумьем объят,

Человек улыбался богам.

Твой ликующий зов смертных властно отторг

От лишений, стыда и тоски.

Где ты, благостный бог, нам даривший восторг

Мановеньем всесильной руки?!..

Виноградной зеленой лозою обвит,

Сквозь ряды белоснежных колонн

С тихой лаской зовет, беззаботно манит

Этот сон отдаленных времен.

Мы – безвестная нежить болот,

Изумрудной трясины сыны;

У окраин немой глубины

Наше племя живет.

В полусне, при сиянии дня,

Мы таимся средь бледного мха

Там, где чахлая дремлет ольха,

Подле черного пня.

Но когда над болотом туман

Заколышется млечной стеной,

Мы выходим, пленясь тишиной,

На приволье полян.

Несказанной истомы полны,

Мы садимся на мшистых камнях

И купаемся в светлых волнах

Бледно-желтой луны.

Голубыми огнями горя,

Мы недавно средь влажной травы,

Под унылые крики совы,

Выбирали царя.

Сам был сер он, а хвост его бел

И короткие рожки красны;

Но, увенчанный веткой сосны,

Быть царем не хотел.

Он капризничал, плакал, просил,

Чтобы лучше был избран другой;

Он брыкался мохнатой ногой

И меня укусил…

Окруженные облаком брызг,

Мы его щекотали, смеясь,

Кувыркались и падали в грязь

Под немолкнущий визг…

Шелестела трава в эту ночь

И взлетали, ее шевеля,

Из-под мокрых кустов дупеля

С тихим цыканьем прочь.

И когда, багровея сквозь лес,

Закатилась луна, о, с какой

Безысходною плакал тоской

Каждый маленький бес!

На закатную красную медь

Со слезами мы лаяли все.

Загулявший в далеком овсе

Встрепенулся медведь…

Он звенел, наш немолкнущий плач.

Были стоны далеко слышны.

На темнеющих сучьях сосны

Завозился пугач…

В этот ранний предутренний час

Там, где ржавеет сонно вода,

Невозвратно ушел навсегда

Наш избранник от нас.

Изумрудной трясины сыны,

Мы тоскуем, заклятье творя;

Мы вчера на закате луны

Утопили царя.

Я — отклик неведомо чей;

Я — звук ночных голосов.

Мой лик колеблет ручей,

Журчащий в чаше лесов.

Люблю я негу твою,

Ночная тихая мгла.

Твой запах я жадно пью,

Сосны золотая смола.

Я — лепет светлых осин;

Я — в тленье старых корней.

Вечерний шепот вершин —

Дыханье грезы моей.

В грозу ночную люблю

Качать деревьев стволы

И отблеск тайны ловлю

В сиянье молний средь мглы.

Зови — и на зов приду,

И другом стану твоим.

Живу я в том же бреду,

Тоскою той же томим.

Земля нам общая мать.

Мы оба ее сыны;

Стремимся оба поймать

Улыбку светлой Весны.

Мы – беззвучное струек движенье

Усыпленной воды;

Мы — в тумане лесном отраженье

Полуночной звезды.

Нам так нравятся томные ласки

Серебристой луны.

Изумрудною зеленью ряски

Наши косы полны.

Мы — неясного шепота звуки,

Тихий плеск в тростнике,

Мы — чьи бледные тянутся руки

К звездам ночи в тоске.

Мы грустим, шелестя и вдыхая

Запах водных цветов.

Мы — воздушная, легкая стая

Чьих-то сладостных снов…

Пусть Михаилом горд в веках Иегова.

Я равнодушен к вам, враждебные владыки.

Пусть розой Астарот венчался медноликий;

Пусть без конца звучат хвалебные слова

Астарте женственной; пусть славит танец дикий

Молоха мрачного, похожего на льва.

Моя перунами увита голова. Я — Вельзевул. Я — неба князь великий…

О, только ты один, мой властный, гордый брат,

С челом пленительным, увенчанным звездою,

Своей улыбкою мне не даешь покою!

Я знаю, для кого приветливо горят

Глаза Обманчивой. Клянусь моей судьбою,

Лазурноокая, я притяну Твой взгляд!

Ты помнишь, на черном зловещем баране

Ты к нам прискакала нагая,

Белея, как призрак в полночном тумане,

Испуганно слезы роняя?

Ты помнишь, как ярко огни запылали,

Как в пляске завились инкубы,

Как гости, склоняясь, «лицо» целовали

В холодные, бледные губы?

Ты помнишь, кропили нас кровью козленка…

Горячие, алые брызги…

Как плакал в толпе кто-то долго и звонко

Под общие крики и взвизги?

Когтями нечистые вырыли яму,

И влагой она засветилась.

Под дикую песню, где славили «Даму»,

Ты помнишь, туда погрузилась?

Ты помнишь, как, очи потупивши долу,

В клубах кантариды и нарда,

Полна содрогания, шла ты к престолу

Принять поцелуй «Леонарда»;

Как в трепете сладко-томителыюй муки,

Тебе неизвестной дотоле,

Ты, гордо раскинув прекрасные руки,

Простерлась на страшном престоле?

Тихо в подвале. Вдоль свода кирпичного

Отблески пляшут огня.

Веяньем холода страх непривычного

Обдал тебя и меня.

Брошены в уголья травы душистые.

Пламень дрожит голубой.

Силы нездешние, силы нечистые

Мы заклинаем с тобой.

Тесен наш круг. Вся полна ожидания,

Ты мне прижалась к плечу.

Обнял я стан твой. Слова заклинания

Строго и властно шепчу.

Кончил. Чу! Трепет гудения струнного,

Тихий, таинственный стук!

Ждем мы видений, меча двоелунного

Не выпуская из рук…

Ахнула ты, содрогаясь и путая

Нить непонятную слов.

Ларвов тела безобразно раздутые

К нам поползли из углов.

Следом, колеблясь, как травы болотные,

Духи иные стеклись.

Формы людские и формы животные

В них своенравно слились.

Поднял я перстень с звездой златокованой,

Пятиконечной звездой.

— Духи, ответьте, что нам уготовано

В жизни суровой судьбой?

Что нам сулит непреложно грядущее?

Горе иль радостей дни?

Ждем мы с тоскою… Молчанье гнетущее.

Не отвечают они…

Грозно сгущаясь, толпа безобразная

Все прибывает из мглы.

Шепчутся головы мертвенно-грязные;

Уст их кривятся углы.

Тянутся цепкие руки мохнатые…

Вот они вновь поползли,

Крови и мыслей исчадья проклятые…

Близко… Коли их, коли!..

Ветер и мрак ледяной…

Хаоса дальнего шум.

Вырвал из жизни земной

Душу мне смертный самум.

В мир пережитых минут

Мне возвращения нет.

Сладко поют и зовут

Кольца лазурных планет…

Мимо! Не тянет меня

Лун упоительный зов.

Громко бушует, маня,

Хаоса сладостный рев.

Вечную чувствуя связь,

Мчусь метеором туда,

В пляске безумной кружась,

Я потону без следа.

Мы ждем Тебя. Из недр ущелий диких,

Из тьмы пещер, из топей и трясин

Несется крик и малых и великих:

О, низойди, сойди к нам, Властелин!

Из тесных нор, где, прячась друг от друга,

Забились мы, летят к Тебе мольбы,

Не молкнет вопль: сойди с святого круга,

Спаси наш род от тягостей судьбы!

Войди в леса, лазурью осиянный,

Своим явленьем алчных разгони,

Явись средь нас, о сладкий, о желанный,

И на ползущих ласково взгляни!

Мы ждем Тебя, бессильно простирая

Корявых лап усталую ладонь…

Ты низойдешь! Застонет мгла немая,

И запоет Твой благостный огонь…

Помнишь тот вечер? Пели гетеры.

Чаши встречались звеня.

Лили по-скифски. Пили без меры;

Пили до проблесков дня.

Медь и вино мы вместе мешали.

Рвалися струны кифар.

Странно знакомы, лица мелькали

Сквозь опьяненья угар.

Помнишь ли смех, поцелуи, улыбки,

Запах курений и вин…

Кордакс всеобщий?.. Как смелы и гибки

Стройные девы Афин!

Помнишь, средь звуков оргии шумной,

Слившихся в радостный хор,

Кто-то, споткнувшись в пляске безумной,

Рухнул на тирский ковер?..

Меж занавесок небо виднелось;

Крупные звезды на нем…

Звезды нам пели… Небо вертелось,

Падали кубки с вином.

Дев розоликих теплились очи.

Ночь была в косах у них…

В теплых объятиях ласковой ночи

Каждый стал кроток и тих…

Помнишь ты утро? С грустью во взоре

Мы покидали Пирей.

Судно нас ждало. Пенилось море;

Гневался старый Нерей…

Пред любою стрелой открывая колчан,

Я во всякие очи гляжусь,

Каждый вечер встречать выхожу караван,

Перед каждым шатром я сажусь.

Пусть соседи твердят, что не знают стыда

Ни ланиты мои, ни глаза;

Пусть цепочек у ног не видать и следа,

Но зато на руках — бирюза…

Я, как башня, тверда, я, как пальма, стройна

И легка, словно горная лань.

Темно-бледная грудь моя взорам видна

Сквозь мемфисскую легкую ткань.

Под ушами моими подвески звенят.

Золотые запястья на мне.

Я в ночной тишине в честь богини Аллат

Вся нагая пляшу при луне.

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать,

Приходи, мой возлюбленный брат.

Две звезды синеватых — богини печать –

На щеках моих смуглых горят…

Есть в царстве снов страна. Там в сумраке видны

Причудливых дворцов застывшие строенья.

Пустынны улицы, и, трепета полны,

От взора прячутся немые привиденья.

По плитам каменным истертой мостовой

Бродил я медленно, весь полон ожиданья.

Очами злобными, объяты полутьмой,

Глядели на меня покинутые зданья.

С тревогой тайною я там тебя искал,

Загадочных палат заглядывал в преддверья.

Там было пусто все, и злой паук заткал

Грифонов мраморных изогнутые перья.

Под аркой темною я крался в тишине

И зорко узкие оглядывал проулки.

Я, словно тень, скользил, но все ж казались мне

Шаги неверные так непривычно гулки.

Тебя там не было. Напрасно призывал

Я стройный образ твой с неутолимой страстью.

В преддверьях сумрачных мне лапу простирал

Лишь каменный дракон с разинутою пастью…

Серебряной звездой стремлюсь я темноте,

Ни ветра не боясь, ни зноя, ни мороза,

Сквозь волны хаоса, куда всевластно грёза

Мой дух влечёт, где блещет на кресте

В сиянье пурпурном мистическая роза.

Пусть лики строгие мне преграждают путь;

Пусть волны чёрные ярятся, негодуя,

И леденящий вихрь пытается вдохнуть

Бессильный трепет мне в тоскующую грудь —

Звездой серебряной к той розе припаду я.

Где прутья ивняка особенно часты,

Где чуть чернеют пни под белой пеленою

И тоненьких осин обглоданных кусты

В уборе инея в созданья красоты

Превращены волшебницей зимою,

За шагом шаг бредут, проваливаясь в снег,

Огромных пять лосей по лесу осторожно.

Передний — их вожак. Забыв про быстрый бег,

Они идут в чащу. Там будет их ночлег.

Четыре будут спать; вожак — дремать тревожно.

Румяная заря играет на снегах.

Покоя полон лес, задумчивый и строгий.

Лишь заяц изредка мелькнет, как сон, в кустах.

Немая тишь кругом. На тусклых небесах

Серебряной луны восходит серп двурогий.

В пору осеннюю, в пору дождливую

В недрах озябшей земли,

Как изваянье богов, молчаливую

Люди тебя погребли.

Ночи предвечной объятия властные

Обдали холодом ту,

Кто воспевала лобзания страстные,

Мраморных тел красоту,

Кто наслажденья мучительно-знойные

В красочно-звонких стихах

Нам воплотила, зажгла беспокойные

Грезы в бессонных умах…

Сапфы соперница, в мрачной обители,

В области легких теней,

Встретят прекрасную Тартара жители

Звучною песнью твоей…

Вы, мирно спящие в серебряных гробницах

Под схимой черною в сиянии лампад,

С печатью вечности на потемневших лицах,

Вы, некогда мечи сжимавшие в десницах,

Стряхните тяжкий сон, откройте мутный взгляд!

Проснитесь иноки, когда-то в бой с Ордою

Благословлявшие российские войска,

Князья, недвижные под тлеющей парчою,

И вы, святители, хранимые Москвою,

Восстаньте все — опасность так близка!

Взгляните в даль, внимательны и строги,

Из чуждых стран, где плещет океан,

Где диких гор рассеяны отроги,

На Русь идут языческие боги

И им во след полки островитян.

Восстаньте все и твердою рукою

Остановите наш позорный бег назад.

Пусть снова грянет бой, пусть льется кровь рекою…

О, если б зов мой был архангельской трубою

Вам, мирно спящие в мерцании лампад!..

Я незаметно и быстро росла

Девочкой с талией тонкой.

Губы, как роза. Очей моих мгла

Многих в могилу сведет и свела

Голос мой слышавших звонкий.

Помню, как сладкий младенческий сон,

Песню, что пела впервые.

Пела под флейт замирающий стон.

Кончила. Вспыхнули с разных сторон

Крики восторга живые.

Имя мое раздается кругом:

«Пчелка богов, Хариксена,

В пении чудном и нежном твоем

Мед наслажденья мы светлого пьем,

Юная дева-сирена!..»

Скиф полицейский был первым моим.

О, как любила его я!

Как издевалась, однако, над ним.

Страстью и ревностью дикой палим,

Вечно не знал он покоя…

Но под неверной звездой родились

Оба мы. Скиф полицейский

Пьянствовать начал, и мы разошлись.

Мне же помог позабыть Клеобис

Скифа поступок злодейский.

Был он гоплит и погиб, говорят,

В битве с фракийцем суровым…

Ах, сколько войны приносит утрат!

Еле утешил меня Калликрат,

Другом мне сделавшись новым.

Но Калликрата сменил Гипсипил,

Сам претерпевший измену.

Пятым был жрец Аполлона Праксилл…

Дальше забыла. Исчислить нет сил

Всех, кто любил Хариксену…

Мохнатый фавн с зелеными глазами

Меня увлек.

Он говорил: в лесу между кустами

Есть уголок.

Там нежен мох. Отрадно будет ложе

Обоим нам!

А я в ответ: а делать будем что же

С тобой мы там?

Но, не смутясь, с улыбкою ответил

Мне полубог:

О, дочь полей, зачем твой лик так светел,

А взор так строг?

Ужели ты досель не заплатила

Киприде дань?..

И в этот миг рука его схватила

Хитона ткань.

— Я жрец лесной богини златотронной,

Звезды Морей.

Твоя судьба — быть в жертву принесенной

Сегодня ей!..

Взмолилась я, обвив его руками:

Не будь жесток!

Но он сверкал бесстыдными глазами

И в чащу влек…

Тишина царит на склонах Иды.

По кустам расыпалося стадо.

Покраснев от злобы и обиды,

Удалились Гера и Паллада.

Отлетел сын Майи легконогий,

Он в душе доволен, что сердиты

Обе олимпийских недотроги

На решенье в пользу Афродиты.

Высоко в равнине бледно-синей

Аполлона блещет колесница.

Скрылся в тень Приамов сын с богиней;

Рядом с ним любви сидит царица.

Молчалива каменная Ида.

Неподвижны ветви кипариса.

И глядит с улыбкою Киприда

На томленье юного Париса.

Сын Приама потупляет взгляды,

Очарован светлой красотою.

Что ему до будущей награды!

Он объят безумною мечтою.

Побледнел сын царственной Гекубы.

Он Елены больше не желает.

Он к иной прижать мечтает губы;

Но не к смертной страстью он пылает…

Надписью сверкает драгоценной

Яблоко меж пальцев у Киприды,

Далеко за гранями вселенной

Этот плод взрастили Геспериды.

«Нектара небесного он слаще

И богов отрадней поцелуя.

Что если его средь этой чащи

С юношей влюбленным разделю я?»

Так мечталось в сладостном томленье

Афродите, трепетом объятой,

К ней с полей зефиров дуновенье

Диких роз приносит ароматы.

Вся полна капризом мимолетным,

Оглянулась добрая Киприда

И руки движеньем безотчетным

Обняла, вздыхая, Приамида.

Раз, о нифмах тоскую душою,

Шел я в полдень тропинкой лесною,

И скользил мой задумчивый взор

По поверхности светлых озер.

Извивался мой путь прихотливо:

То я в гору взбирался лениво,

То спускался в тенистый овраг,

Ускоряя уверенный шаг.

И шептали мне горные ели:

«Ты стремишься вперед не без цели —

У зеркального озера вод

Пляшет весело нимф хоровод.

Торопись! Ибо Зевс похотливый,

Потихоньку от Геры ревнивой,

Беспокойным желаньем палим,

С облаков пробирается к ним…»

Что есть мочи пустился скакать я

И мечтал, как, поймавши в объятья

Дочь волны, ее в лес унесу

И как весело будет в лесу!..

Вот и озеро то, где, и играя,

Пляшет нимф серебристая стая;

И, на корточки тихо присев,

Я смотрел на резвящихся дев.

А затем я пополз осторожно.

Сердце билось, стучало тревожно…

Вот, к плясуньям подкравшись нагим,

Я стремительно кинулся к ним

И схватил одну. С визгом и криком

Разбежались в смятении диком

Нимфы юные ланей быстрей.

Я остался с добычей моей.

Без сознанья, бледна от испуга,

Посредине зеленого луга

Неподвижно лежала она,

Как махровая роза пышна.

Но лишь только рукой дерзновенной

Я коснулся красавицы пленной,

Кто-то, сзади подкравшись ко мне,

Меня больно хватил по спине.

Я ногой отбрыкнулся с размаха,

Оглянулся и… обмер от страха!

Этот «кто-то» был грозный Кронид.

Был суров небожителя вид.

Он стоял за спиною моею

И свернуть собирался мне шею.

Тут, тоскою и страхом томим,

Я упал на колени пред ним.

Слезы лил я рекою обильной

И молил его с миной умильной:

«О, имей состраданье в груди

И дыханье мое пощади!»

«А, попался, скотина лесная!

Здесь давно караулю тебя я.

Как ты смеешь наяд обижать?!.»

Я вскочил и пустился бежать.

Затаив в своем сердце досаду,

Бросив Зевсу в добычу наяду,

Я, как горный олень, между скал

От него что есть духу скакал…

Много дней среди мрачной трущобы

Я скрывался от Зевсовой злобы.

И теперь, если к нимфам крадусь,

Я сначала кругом оглянусь…

Мой дворец у прибрежия Нила.

Окна в пышно возделанный сад.

В час, когда звезды ночи блестят,

Я, ленивою негой объят,

Тихо слушаю плач крокодила.

Дни владыки заботы полны.

Утром надо служить правосудию;

Днем невольниц с лоснящейся грудью

В дар принять от подвластной страны.

После надо в процессии стройной

Поспевать за священным быком,

А пред верным либийским полком

Вдохновенным вешать языком

О кушитов стране беспокойной…

Вечер. Арф замирающий звон.

При багряном сиянье заката

Возлежу я в волнах аромата

Средь украшенных лотосом жен.

Льются вина пьянящим потоком;

Освежает нам пиво уста.

Не манит меня дев красота.

Все милей и отрадней мечта

О пленительном сне недалеком.

Я дал знак — и меня уж ведут

Полусонного чинно вельможи…

Притворюсь-ка я пьяным на ложе

Или жены меня изведут…

О, как очередь трудно блюсти

Меж газелей моих темнооких!

Много слез и упреков жестоких

От наложниц моих крутобоких

Я уж вынес и должен снести!

Ночь. Несутся в окошко ко мне

Крокодилов певучие стоны.

Им в ответ мои верные жены

И храпят, и вздыхают во сне…

Отравляют мне жизнь бегемоты;

По ночам забираются в сад.

Там топочут, зловеще сопят

И меня словно вырвать хотят

Из объятий Царицы-Дремоты.

О, придите ко мне, колдуны,

И прочтите свои заклинанья,

Да бегут эти ада созданья

На посевы соседней страны!