Боги минувших времен: стихотворения

Вот покинул я царство теней,

Где над Летой я скорбно носился,

Вновь на свет я из мрака явился,

Снова вижу и слышу людей.

Так же медленно плещет волна,

Окружая эвбейские скалы,

Так же чайка над ними летала

И под солнцем белела она.

Аромат над землею летит.

Из цветов он струится волною,

И сиянием солнца облит,

Махаон промелькнул надо мною…

В твоих глазах две светлых точки есть,

В твоих глазах сверкают два луча,

Они хранят таинственную честь,

Грозя врагам, как острие меча…

Ужели я, ужель то буду я,

Кто выйдет в бой жестокий, как гроза?!

Сверкнут во тьме два светлых острия,

Мелькнет копье… кровавая струя…

И слез волна затмит твои глаза.

…Ты ушла, но волной ароматы

До сих пор опьяняют меня,

И мне кажется, будто сама ты

Еще здесь, и так льются, звеня

И с неведомой силой волнуя,

Сладкозвучные речи твои.

Так лепечут бессонные струи,

Так весенние плещут ручьи…

Да, твой образ остался со мною.

Он не скоро уйдет от меня.

Ароматов обвита волною,

Ты пришла ко мне вместе с весною,

В мое сердце тоску зароня.

Мировою волною подхваченный,

Я на пенистый гребень взнесен;

Не жалею о воле утраченной,

Не страшит меня вечности стон.

Знаю участь мою неизбежную,

Всем нам доля одна суждена.

Так влеки ж меня в даль безбережную,

Уноси, мировая волна!

Над пучиной мятежно-сердитою

Будет славить мой пламенный стих

Обреченные мне Афродитою

Розы уст прихотливых твоих.

Братья, исполнимте радостный танец!

Прибыл в наш край из-за дальнего Понта,

Славу затмить мексиканца, Бальмонта,

С грузом стихов Гумилёв — африканец!

Трон золотой короля Менелика

Гордо отринув, привез он с собою

Пояс стыдливости, взятый им с бою

У эфиоплянки пылкой и дикой.

Славы Синбадовой гордый наследник

Рас-Мангашею пожалован в графы,

Он из страны, где пасутся жирафы,

Вывез почетный за храбрость передник.

С буйволом бился он, львов истребитель;

В битвах смирил непокорных адалей;

В поисках новых неведомых далей

Юным поэтам он лучший учитель.

Перед героем слоны трепетали,

Прятались в нору трусливо гиены,

И преклоняли покорно колена,

Ликом к земле припадали адали [62].

Перьями страуса гордо украшен,

С гривою льва над челом благородным,

Пред крокодиловым зевом голодным,

Грозно отверстым, стоял он, бесстрашен.

И, возвратившись к супруге на лоно,

Ждавшей героя верней Пенелопы,

Он ей рога молодой антилопы

С нежной улыбкой поднес благосклонно.

Подруга юная моих полночных бдений,

При лампе у стола, над книгами склоняясь,

Сижу подолгу я, и строк чернильных вязь,

Неутомимая, всё тянется. Ты ж гений,

Хранитель мой, вблизи меня лежишь

В своей колясочке и тихо, мирно спишь.

Твое дыхание я чувствуя, счастливым

Готов назвать себя, когда б не вечный страх,

Чтоб чьих-то черных крыл неумолимый взмах

Вдруг не унес тебя безжалостным порывом.

И мысли мрачные гоня далеко прочь,

Я близ тебя, мой друг, готов сидеть всю ночь…

В розовом блеске одежд, обрамляющих нежную шею,

Гордой царицей ты властно стоишь предо мной.

Я покорен и пленен красотой все победной твоею

И пышнорусых волос долу бегущей волной.

Черные брови твои, как птицы таинственной крылья,

Душу тревожит мою взор из-под темных ресниц.

Пышною розой прельщен, любовного полон бессилья,

Перед царицей моей робко я падаю ниц.

Твои уста полуоткрыты,

Подернут влагой томный взор,

Зардели розами ланиты,

Весь лик являет приговор

Неотвратимой Афродиты.

Покорна, нет ли — все раба

Богини, чуждой состраданья,

Ей не противься — ты слаба.

Иди на нежное свиданье,

Куда влечет тебя судьба.

Свои брови не хмурь, дорогая!

Не к лицу тебе строгость твоя.

Посмотри, как на солнце сверкая

И в волнах голубых пропадая,

Реет чаек белеющих стая.

Посмотри на них, радость моя!

На земле все непрочно земное,

В поле вянут живые цветы.

Покрывает их снег пеленою…

Только небо одно голубое

Да лишь сердце, что полно тобою,

Не забудут твоей красоты…

Белые розы цветут средь зелени темной ограды.

О, как отрадно вдыхать нежных их уст аромат!

Белая роза — залог и символ тайной награды.

Запахом томным цветов полон задумчивый сад.

Цветут глицинии. Волной бледно-лиловой

Колышутся они и к белым льнут стенам.

Под ветром, треплющим прическу нежных дам,

Деревья клонятся, шумя листвою новой…

Одеты в светлое, Вы на скамье садовой

Подобны грации, отдавшейся мечтам,

И вся — немой упрек: зачем моим стихам

Неведом облик Ваш средь зелени лавровой?!

Увы, давно угас во мне мой юный пыл!

Ни в теле, ни в душе нет больше прежних сил;

С весной цветущею я вновь не молодею

И только рифмою по-прежнему владею,

Сонетом же одним едва ль Вам буду мил…

Простите ж, как Христос, распятому злодею!..

День настал. Прости, Омфала!

Кончен рабства краткий срок.

Время странствий вновь настало.

Не проси. Так хочет Рок.

Дали моря ярко сини,

Бодр и свеж шумит прибой.

Эти влажные пустыни

Скоро скроют парус мой.

Ждут меня иные дали.

Манит властно моря гладь.

Там следов твоих сандалий

Я не буду целовать.

Преклоняясь пред тобою,

Я гляжу в последний раз

Не с тоскою, не с мольбою

В тайну темных гордых глаз.

Их не властны больше чары,

И без трепета вдали

Вспомню сладкие удары

Пестрой маленькой туфли.

Этих туфелек немало

На моем лежит пути.

Пышнобедрая Омфала,

Рок зовет меня. Прости.

Века протекли без возврата,

Но те же – в глазах твоих синь,

Прически пушистое злато

И контур эламских богинь…

Играли в саду музыканты.

Мне чужд был их песен мотив,

Но так же сгибала свой стан ты

И так же твой шаг был красив,

Как в час, когда пред Издубаром

Предстала ты в виде Иштар,

Богиня, чьим ласковым чарам

Подвластны и молод и стар…

Слышишь ветра холодного пение

Посреди обнажённых ветвей?

Холодеет и солнце осеннее,

И всё тоньше, грустнее и бреннее

Вьётся ниточка жизни моей.

Юность вдаль унеслась невозвратная;

Вечер жизни ненастно-суров.

На Тебя лишь надежда невнятная:

Ты накинешь на нас, Благодатная,

Ярко-блещущий звёздный покров.

Ты усталого сердца биение

Остановишь целящей рукой,

Ты всем скорбям пошлёшь утоление

И сквозь краткое смерти мгновение

В Свой ввёдешь лучезарный покой.

Вертограда небесного Лилия,

Райский Цвет на бесплодной земле!

Распростертый средь праха и пыли, я

Образ Твой призываю во мгле.

Нимб Твой — звёзд серебристых сияние,

Поступь — облачка легкого след;

Днем и ночью Твое одеяние

Дарит солнца немеркнущий свет.

Очи помыслы гонят нечистые.

Лик Твой — отблеск зари на снегу,

Волоса Твои — рожь золотистая,

А улыбки сравнить — не могу!

Мне ли, с силами столь невеликими,

Слить мой стих в славословящий хор

С херувимами пламенноликими,

Сонмов ангельских внять приговор?!

О, Звезда Незакатная, Божия,

О, Светильник надмирных высот,

Я кладу у святого подножия

Вместе с песнью души моей гнёт.

Голубица небес ослепительных,

В сферах вечного света паря,

Не забудь наших скорбей мучительных,

О, Невеста и Мать Всецаря!

На молитву, к Тебе вознесённую,

Обрати, Благодатная, взор

И над Русью, тоской угнетённую,

Распростри Твой златой омофор!

Наше «я» преходяще и тленно,

Неизменен и вечен лишь Ты.

Наши жизни, тщеславно-пусты,

Пред Тобою проходят мгновенно.

Память дней наших так коротка!

Всё времён унесётся потоком,

Никакая скрижаль не крепка

Перед их всестирающим током.

Всё — как сон мимолётный иль дым

Перед ликом спокойным Твоим.

Обиталище душ, обретенных от тела,

Солнце мертвых, нагая Луна,

Много тысяч веков над землей ты блестела,

Неразгаданной тайны полна!

Свет вечерний ноябрьского дня презирая,

С безучастным лицом мертвеца,

Ты глядишь, не суля нам ни ада, ни рая,

Но лишь тяжкие сны без конца.

Эти сны словно черные тучи нависли

И плывут над беспечной землей

И в мозгу вызывают неясные мысли

О грядущей тоске гробовой…

Вот вещи нужные для творчества поэтам:

Стол; окна старые, полны зеленым светом

От молодой листвы, что вешний дождь кропил,

И в мутном хрустале стигийский мрак чернил;

Перо, которое их выпьет ржавым клювом,

Ну и, конечно, тот, кому шептать, «люблю» Вам.

Сегодня — день восьмого февраля…

Как далека ты, Невская Столица!

Ушли, как сон, родных и близких лица,

Вокруг — уже не русская земля!

Без устали несется колесница

Времен, моей души не веселя.

Я — пленник в ней. Стигийские поля

Уже близки. Загадочный возница

Сурово гонит бешеных коней,

Влекущих нас в неукротимом беге

В страну воспоминаний и теней,

Где как живые ждут меня коллеги

Моих беспечных юношеских дней,

По зданию Двенадцати Коллегий .

Столица Севера, как вид прекрасен твой

Над полноводною, медлительной Невой,

Рекой-красавицей в гранитном одеяньи,

Соборов и дворцов величественный строй,

На площадях — царей немые изваянья…

Кто раз тебя видал — забыть не в состояньи.

Не позабыл и я, о Город мой родной,

Далекий Град Петра, Тебя в моем изгнаньи,

Твоих каналов мрак, твоей реки сверканье,

Адмиралтейский шпиц, за сквером, золотой,

Гул поздний Невского, и санный бег зимой,

И зоревых ночей весенних обаянье!

О, годы юности! О, розовое зданье,

Как улей, полное студенческой толпой!

Сестер кастальских благостыни

Лишен, я Роком удален

В изгнанье на брега Горыни.

Забыл меня здесь Аполлон,

И всеми позабыт я ныне.

Но верю, помнят про меня

Не знающие света дня

На берегах печальной Леты

Мои знакомые поэты

И ждут, молчание храня.

Альбом красив. Толпою стиходеи

Туда войдут и лягут меж страниц,

Как на турнире: навзничь или ниц

Повергнутые той, кто им владеет…

И робостью исполнен и тоскою,

Перо сломить, увы, не выхожу.

В чернильной луже распростерт, лежу

У Ваших ног и трепетной рукою

Под посвященьем вензель вывожу.

Не надо крови! Пусть царит здесь мир,

А с ним и вы, божественные музы.

Я жду. Небес покинувши сапфир,

Войдете вы в венках из кукурузы,

Чтоб вдохновить, улыбкою маня,

На новые Георгики меня.

О, светлый юноша, мой враг прекрасный, я

Не в бой вступать любить тебя готова.

Сойди с коня — пусть снежная дуброва

Приют нам неги будет… Я твоя.

Брось этот шит. И острие копья

В грудь белую не направляй сурово…

Что ж, я уйду. Но, знай, вернуся снова,

Твой юный лик в душе моей тая.

Но не найду тебя я, возвратясь!

Растратив пыл с Землею, а Купалой

Покинут для других, обманутый, усталый,

Ты радость жить утратишь, милый князь,

И, завернувшись в плащ свой ярко-алый,

Уснешь навек, со мной не примирясь.

За белой Лебедью, царевною морской,

Ты мчишься бешено. Могуче машут крылья…

Вот Лебедь падает. Ей твоего насилья

Не избежать, Орел. Но я мой лук тугой

Уже напряг. Стрела рассталась с тетивой

И, свистнув, понеслась. Сквозь водяную пыль я

Заметил, как ты вдруг метнулся над волной…

И без изчезнувшей — подруг ты в изобильи

Имеешь на небе. — Любовь их так пылка…

К ним страсть излить лети. Но, раздирая тучи

Одежд их царственных, не забывай, Могучий,

Что не над всем властна, Перун, твоя рука.

И Лебеди не тронь! Иначе снова жгучей

Стрелы изведаешь полночного стрелка.

Тоска лежит на сердце. Ночь темна.

Кто (это) там идет беззвучно возле моста?

То мой покойный Ясь. Такого ж роста.

Походка та ж… Все ближе… У окна

Остановился. Смотрит. И луна,

Из туч проглянув, белый, как береста,

Лик озарила выходца с погоста.

И ласковая речь знакомая слышна:

«Оксана, ясочка! Я это, отвори…»