Боги войны

Андрей Марченко БИТВА ЗА ВОЛНЫ

Его мир был невелик. Десять метров в ширину да около пятнадцати в длину. На этой земле стоял сарай, дом в два этажа, но без подвала. Еще имелся небольшой сад: одно дерево, дюжина кустов помидоров да какая-то трава.

Из окна второго этажа был виден далекий склон и соседские дворы. По склону редко проезжали машины, столь мелкие, что часто нельзя было разобрать их цвет.

Утром в сарае появлялись ящики с деталями, коробки с едой и питьем, порой даже со спиртным. День он проводил в работе: собирал механизмы, ладил пружинки, подгонял щечки. Собранное оставлял в ящиках. К утру они исчезали, но появлялись другие…

И все повторялось.

За высоким забором порой было слышно, как проезжает машина, порой — шаги пешехода. Очень редко удавалось уловить обрывки каких-то разговоров. Идущие по улице говорили о каких-то пустяках, но для жителя этого места то было самое яркое впечатление дня, и порой он долго не мог уснуть в своей опостылевшей постели, раз за разом повторяя услышанное.

В заборе была калитка, но выйти за нее значило пересечь границу и умереть. Правила здесь были просты. За что была ему такая неволя, он уже смутно помнил, а вспоминать не любил. Полагал, что забвение и свобода придут вместе.

Была еще связь: широкий канал, впрочем, тоже ограниченный в слишком многих местах, да какие-то деньги падали на счет за работу, сделанную в сарае.

Закрутив последний винт, он отложил отвертку, повертел в руках собранный пистолет, взвел курок, нажал на спусковой крючок. Механизм сухо щелкнул — кажется, работа была сделана хорошо. Раньше он приставлял еще дуло к виску, но потом бросил это ребячество: пистолет — игрушка, да и патронов к нему никогда здесь не было.

Солнце светило через крошечное окно над верстаком и, стало быть — наступил вечер. Сложив инструменты, он еще раз осмотрел мастерскую. Над верстаком висела простенькая фотография. Он снял ее и спрятал в карман.

Выйдя, отправился не в дом, а в свой сад. После поливал помидоры. Дни стояли жаркими, а он замыслил если не побег, то отлучку. Завтра он устроит себе выходной, не будет ничего собирать. За это он не получит своего пайка, но это не беда — он уже успел сделать крохотные запасы.

А вот если засохнут помидоры — будет жаль.

С закатом он вошел в дом, плотно поужинал, и сел за терминал. Заказанный электросон лежал в почтовом ящике. Он надел костюм, застегнул шлем. Запустил программу.

Пахнуло гарью…

Пахло гарью, и копоть ложилась хлопьями на камни, на броню, на чудом уцелевшие деревья и траву…

Когда все закончилось, танки замерли на площади, окруженной развалинами домов. У поваленного флагштока остановился КВ-1С. Ближе к мэрии стала «Эмча» — кто-то из ее экипажа сейчас ладил в одном из окон флаг вместо сброшенного вражеского. Да еще за сгоревшей «тридцатьчетверкой» прятался «Честный Стю» — М2, непонятно как попавший в этот бой.

Перед битвой все с этой легкой машины потешались. По всему получалось, что в грядущей драке она не жилец. А вот надо же: сгорел и «Тигр», и два «Фердинанда», и полдюжины разнокалиберных «сушек», а этот вот хоть и получил пару попаданий, но выжил.

Уцелело лишь три машины — из трех десятков, выехавших с обеих сторон.

Экипаж «кавэшки», разведя костер, уже состряпал кулеш и теперь в жестяном чайнике кипятил воду. Медленно и основательно пережевывал кашу наводчик — поляк Лешек, перекрещенный в Лешего. Механик-водитель Татьяна рассматривала свой комбинезон: тот следовало подшить, постирать, погладить, да и сменить шлемофон. Такие шлемофоны, как у нее, — еще немного, и выйдут из моды.

Заряжающий, прозванный Якутом, и Командир сидели на броне, бросив шинель на еще теплый металл над двигателем.

— Да там пулька — полграмма, — доказывал Якут. — Никого убить таким оружием нельзя. Патрон, зараза, дорогой. Зато не думаешь, что газ мог выйти, что прокладки травят.

— А у нас все равно запрещено… Говорят, что оружие.

— Ну и дураки!

— Дураки… — согласился Командир.

Хотел еще что-то сказать, вдруг прервался и ложкой указал куда-то в проулок.

— Гляди-ка, пехотинец!

Якут обернулся: меж развалинами домов мелькал силуэт мужчины, одетого в хаки.

— Пехотинец? Это вряд ли. Локация не поддерживает.

— Обещали ведь сделать в будущем. Хотя фаустник в городе — это кошмар…

Мужчина не был пехотинцем. Во всяком случае, никакого оружия у него видно не было. Он уверенно подошел к экипажу, спросил:

— Бронетакси? — И протянул лист из журнала. — Я по объявлению.

Лешек и Наташа переглянулись. То же хотел сделать и Командир, но, повернувшись к Якуту, увидел, как тот кивнул.

— А что тут такого?.. — почему-то стал оправдываться Якут. — Я дал объявление, когда мы на новую пушку копили. Нам тогда деньги нужны были! А место стрелка-радиста все равно свободно.

— Они бы нам и сейчас не помешали, — заметила Татьяна.

— Это смотря куда ехать, — заметил Командир.

Пассажир достал из кармана фотокарточку. На ней фотограф запечатлел берег моря, песчаный пляж. Над этим всем каменной иглой в небо рвался маяк.

— Я хочу увидеть море, — пояснил Пассажир.

— В гробу ты его увидишь, — отрезал Командир. — Нет.

— А где это, коллега? — спросил Лешек. — Я такого не видел.

— Другой край карты. В конце Бриллиантовой дороги. Чуть дальше Царствия Небесного. Нам туда не прорваться. Жопорезка.

Пассажир сник, как-то стал меньше ростом, ничтожней.

— У меня есть деньги, я заплачу…

Он подал заполненный чек. Командир взглянул на цифру.

— Сбацаем партейку? — предположила Татьяна.

— Не окупится. Потом будем копить на ремонт. Иди вон к ним, — командир кивнул в сторону «Стюарта». — У них, похоже, счастливый день.

Пассажир посмотрел в указанную сторону.

— Даже самый счастливый день заканчивается. Я хочу вас.

— А мы тебя нет!

— А все же, — сказала Татьяна, разглядывая фотографию. — Это где?.. Не то чтоб я согласна, но интересно.

Расстелили карту.

— Из города… — привычно прикидывала маршрут Татьяна. — Вырваться из города можно тут, вдоль железной дороги… Потом к… Нет, не сюда, слишком рискованно, а вот если по этой аллее. Потом к перевалу… Если перекатимся — рванем через долину. Вот тут будет тяжело прорваться — хотя если выждать… Ну а дальше… Дальше, если повезет проскочить мимо Врат… И мы почти на месте.

— Не стоит так далеко загадывать. Нас подобьют еще на подходе к перевалу, — отметил Командир.

— А давай мы отвезем тебя на речку, — предложил Якут. — Если вдуматься, очень похоже на море — тоже вода, песок, рыба.

Вопреки прозвищу, Якут был откуда-то с Украины и по-якутски не знал ни слова, а прозвище получил за внешность: коренастый крепыш с плоским лицом и глазами-щелочками.

— Я хочу море…

— Будет тебе море, — вдруг сказала Татьяна.

— Э-э-э… — только и смог сказать Командир для начала.

— Хватит пятаки тут сшибать. Если доберемся — купим новую машину, да еще самим останется.

— А ты не думала, что делать, если нас подобьют?

Заспорили. В бою приказы Командира не обсуждались.

Но танк был куплен на паях, и никто не обладал контрольным пакетом. Командир был против поездки, Татьяна — за. К ее позиции осторожно склонялся Якут. И не только потому, что та ему нравилась. Ему было немного стыдно перед Пассажиром: ведь тот здесь из-за его объявления.

Спор накалялся.

— Если боишься — оставайся тут! — в сердцах воскликнула Татьяна. — Потом тебя подберем.

— Это я боюсь? — огрызнулся Командир.

На мгновение подумалось: девчонка берет его на «слабо». Но нет, с этой станется — действительно, сама сядет в командирское сидение. В один прекрасный день она соберет денег на свой танк, может быть, на что-то дешевенькое вроде того же «Стюарта». В тот день Командир лишится хорошего водителя и приобретет, может быть, опасного соперника.

Вдруг захотелось щелкнуть эту девчонку по носу, сбить дурацкую спесь. Пускай машину подобьют, пусть долго, по крупицам придется ее восстанавливать. Но зато можно будет сказать ей: «видишь, а я был прав…»

Оставался последний шанс: проголосовали. Неожиданного не произошло. Лешек привычно воздержался, а голоса Якута и Татьяны перевесил голос Командира.

Тот пожал плечами:

— А, делайте что хотите, дети мои. Только потом не говорите, что Папка вас не предупреждал. По местам.

Танковый дизель заревел, глотая первые капли горючего. Грохот оглушал, в крохотной броневой коробке было тесно, душно даже с открытыми люками.

Поляк бросил Пассажиру шлемофон.

— Наденьте… Коллега…

Татьяна включила главный фрикцион.

Танк тронулся.

В сумерках танки съехались на Узловой.

Подтянувшемуся последнему КВ-1C были рады, уступая ему место. Командиры машин, стоя в открытых люках, салютовали новоприбывшим. Командир бронетакси кивал вежливо, но чуть высокомерно. На то, безусловно, имел право: машины вокруг были в лучшем случае на треть ниже.

Над креслом Пассажира тоже имелся лючок, через который он осматривал будущих братьев по оружию.

— Чего они радуются? Вас тут знают?

— Кто знает, а кто слышал, — ответила Татьяна. — Земля слухами полнится. А рады они потому, что у них в бригаде теперь есть тяжелый танк. У противника, вероятно, тоже. Но они считают, что это уже наши проблемы.

— А чего они хотят? Противники и мы?..

— Они — хотят ворваться в город. Тут призовые больше, чем в степи.

— А мы?

— Мы их не пускаем. Город не резиновый. Только мы из него уезжаем, значит, кто-то в него все же войдет. После нам придется снова бороться за место в нем.

Пассажир не сразу понял, что произойдет это из-за него. Хотел сказать, что ему очень жаль… Но раньше услышал:

— Закрывай люк! Поехали!

Действительно — тронулись. Но танк через рельсы, через завалы шпал поехал не спеша, на невысокой третьей передаче. Вокруг «кавэшки» тут же выстроилась свита: два средних и два легких танка. Все это Пассажир видел сквозь пулеметный прицел.

— Наша охрана? — перекричал он рев дизеля.

— Где там! Шакалье! — услышал он в наушниках голос Якута. — Думают сыграть на добивании.

И тут громыхнуло! Танк дернулся, двигатель вдруг запнулся, но заработал дальше.

Подбили? Нет. Танк двигался дальше, экипаж находился на своих местах. Зато за забором вспыхнуло, загорелось, через несколько секунд, спрессованных в мгновение — взорвалось.

— Готов! — слышал Пассажир в наушниках. — Готов!

Но вспыхнул танк из «свиты» слева, справа две машины свернули за дом и почему-то не выехали. Последний сопровождающий танк получил попадание от невидимого противника, остановился, стал сдавать назад. Зато впереди появилось три танка противника. По броне «КВ» застучал стальной ливень. Пассажир сжался в углу — сталь корпуса была обжигающе холодной, но понял он это позже.

Татьяна скосила на него взгляд. Подмигнула:

— Моськи! В лоб их пушки не возьмут! Но борт или корму, если им повезет — вблизи могут и прошить.

Еще выстрел! Один танк запнулся, пропахал еще пару метров земли, остановился, зато уцелевшие дали газа, стали заходить с двух сторон. Татьяна врубила передачу назад — танк, виляя, медленно стал сдавать. Где-то сзади был узкий проезд — если попасть в него, борта бы оказались закрыты. Но у водителя танка обзор назад отсутствовал.

— Холера! — неслось сзади. — Снаряд!

— На 15 минут — Т-3! — кричал командир.

Залп. Лязгнула гильза.

— Курва мать! Рикошет!

Заскрипели борта по каменной стене, по броне гораздо весомей грохнула болванка…

— Да нет, всякое бывает, — пожал плечами Командир. — Тебе не за что себя винить.

Лешек отмахнулся.

Пылал костер. Финкой, извлеченной из голенища, Якут «открывал второй фронт» — консервные банки с тушенкой.

— Всякое бывало. Я вот никак не забуду, когда я первый тяжелый подбил. Я тогда на Т-28 был заряжающим. Жестянка, но пушка хорошая. И я — на! В трансмиссионный отсек! Ох, и горел он тогда! Мне бы кто раньше рассказал — подумал бы, байки.

Историю эту экипаж слышал раз сорок, но никогда не прерывал — довольно часто с ними был кто-то новенький.

Консервные банки прошли по кругу.

— Не печалься, — потрепала по плечу Лешека Татьяна. — Ведь все обошлось.

Все обошлось. Снаряд от «тройки», конечно же, не пробил броню. Но, скользнув, по маске пушки, попал под башню, намертво ее заклинив. Прицеливаться остаток боя получалось грубо поворотом корпуса. А «тройку» подбили САУ, двигавшиеся во втором эшелоне.

«Только не их это дело было, — думал Командир. — Должны они были эту всякую шелупонь давить одной левой гусеницей».

Из города выбрались. Танк починили на машинном дворе. Но рейс начинался неудачно.

Из банки на вилке Пассажир извлек кусок тушеного мяса, запил его самогоном, купленным на том же машинном дворе. Где-то далеко, в иной вселенной, сон-машина послушно впрыснула в кровь спящего человека питательный раствор и немного алкоголя.

Разговор не клеился. Пассажир обвел взглядом экипаж, спросил:

— А откуда вы все? Я вот родился в Берлине, — попытался сменить тему разговора Пассажир и, может быть, исправить дурное настроение.

Но где там!

— У нас не принято говорить о таком, — отрезал Командир.

— Отчего же?..

— Не принято, и все. Лешек — из Польши, я и Татьяна — из России, Якут — хохол. И довольно. Свои проблемы мы оставляем ТАМ, — кивнул командир за спину. — И вообще, спать пора. Завтра день тяжелый, мозгам тоже отдых нужен.

И действительно: улеглись.

Татьяна и Лешек заснули сразу. Проваливаясь в сон, Пассажир слышал, как между собой разговаривают Командир и Якут.

— Был такой финт. Подаешь револьвер рукоятью вперед, вроде как сдаешься. Потом его… р-р-раз… на пальце проворачиваешь. Ствол внизу, но выстрелить можно. Ну и стреляешь, убиваешь того, кто хотел оружие забрать. «Крючок агента» называется. А еще…

Пассажир уже спал. Вместо привычных кошмаров ему снился двухэтажный дом за высоким забором, черешня, что клонила ветви… Но сон решительно отличался от реальности. В нем забор был уже между Пассажиром и домом. Не прохожие, а он сам шел по улице. И смерти он не боялся. Ее не было.

Казалось, сон был краток, но когда Пассажир раскрыл глаза, оказалось, что звезды улетели далече. Он, было, задумался: может ли быть вещим сон, приснившийся во сне?..

Но от размышлений его отвлек шепот.

— Мы везем преступника. Я слышал: есть такие, — говорил Командир. — Они сидят в клетушках, что-то делают. У них даже есть связь, но сильно урезанная. Ну, подумайте сами! Был бы он обычным — за те же деньги он купил бы электросон куда-то на Средиземное море. Или даже настоящую поездку на Черное. Думаешь, ему нужна езда в танке? Где там! Я видел, как он дрожит! Просто это единственная дорога.

— Ты же сам говорил, — возражал Якут, — что прошлое тут неважно.

— Все равно не нравится мне это. Можно вернуть ему деньги, пока не поздно. Может, подкинуть из своего вроде неустойки. Оставить здесь — может, кто-то подберет.

— Нехорошо так поступать.

Заворочался Лешек, и говорящие прервались. Пассажир ожидал продолжения, но его не последовало.

В небе куда-то летели звезды.

Лешек закурил трофейную «Gitanes», когда-то найденную в подбитом и брошенном T-III. Над степью висело жаркое солнце и не было ни облачка.

Кроме поляка, в экипаже не было курящих, но за дурную привычку никто ему не выговаривал — не желал портить ему настроение.

— Погодка — только загорать, — заметил Пассажир.

— Угу… Сейчас многие не то что загорят, но спекутся.

Ехали на броне. В танке установилась жуткая духота, разбавленная запахом пота экипажа и многих его пассажиров.

— Да разные были пассажиры, — рассказывал Якут. — Кто-то хочет пострелять, кто-то порулить, покомандовать. Покупали нас на бой, на день… Для сопровождения своих танков арендовали. Иногда груз какой-то провезти: в одной местности снаряды дороже, орудия дешевле…

Тряслись на броне: Татьяна выгнала из бронекоробки, осталась одна, у рычагов. А мужчины вынуждены были глотать пыль, сидя на раскаленном железе. Танк трясло, и, чтоб не свалиться в высокие ковыли, приходилось держаться за поручни.

Спешили на бой, его отзвуки уже было слышно. Порой небо перечеркивали трассы гаубичных снарядов.

Татьяна повела танк не прямо по открытой степи, а сама жалась к кустам, к хлипким деревцам.

В одной роще обнаружили взвод танков. Стоило появиться «кавэшке», как перед ней возник танкист, размахивающий руками: дескать, глуши мотор. Татьяна остановила танк, но не двигатель.

— Будьте здравы, славяне! — крикнул Командир.

— И вам не кашлять! — ответил подошедший рыжий коротыш. — Вы на бой? Не слишком-то вы и торопились.

— Прости, не на гоночной машине ездим, — ответила появившаяся из люка стрелка Татьяна.

— Ну, значит, опоздали. Бой закончен. Нас разбили, воевать некому! Тут бы при своих остаться. У них «Тигр».

Пассажир посмотрел на Якута.

— Хороший экипаж в «Тигре» делает дюжину выстрелов в минуту, — пояснил тот. — Выстрел в пять секунд! Причем прицельный выстрел! И если он тебя «крестит» — все, каюк…

— «Крестит»? — спросил Пассажир.

— Да не слушайте его! — прервала Татьяна. — Это он преувеличивает. Пока он из стороны в сторону водит — это еще ничего. А как вверх-вниз водить начал — значит, все, делай ноги, танку жить пару секунд осталось.

Тактика взвода была проста и понятна: ждать противника. Подпустить как можно ближе, постараться поразить с первого выстрела. Может быть, кому-то из троих удалось бы сделать даже второй. Но уж точно никому — третий.

— Нам надо вперед, — сообщил Командир.

— Всем надо было. Да своя шкура еще нужнее.

Экипаж переглянулся: выход из боя таким образом не давал никакой прибыли. На деньги Пассажира в этом случае рассчитывать не приходилось. Что не доставили это еще полбеды. Хуже то, что не попытались.

— Надо ехать… — сказал Якут.

— Вам надо ехать — вы и езжайте! — ответили с земли.

— Думаете, по кустам отсидитесь? — зло крикнул Командир. — Так вот шиш вам! Оптика у него хорошая, цейсовская. Рассмотрит вас и днем и ночью. Остановились — тут вам и каюк! Ему только удобней целиться в вас!

Ответом ему было молчание.

— Ладно, рассиживаться нечего, — кивнула Татьяна. — По местам!

— Я не пойму, кто из нас главный? — пожал плечами Командир.

— Что делать будем, командир? — спросил Якут.

— А? Да по местам. К бою готовиться!

В танке было невыносимо жарко.

За «кавэшкой» тронулась одна «тридцатьчетверка».

Имелась смутная надежда — проехать незаметно к отрогам гор, которые, овитые туманами и облаками, уже были видны на горизонте.

И это почти удалось. Случилось то самое «почти», без которого любая победа неполна.

Бой получился встречным и неожиданным для обеих сторон. «Тигр» держал под прицелом аллею, Татьяна же вела свою машину, укрываясь за складками местности. С «тридцатьчетверкой» шли перекатами, то обгоняя, то обходя один другого попеременно, и в тот момент более легкая машина отставала.

Дул степной ветер, подымая пыль, унося кусты перекати-поля и звуки. Казалось невозможным, но стоящий за камнем заглушенный «Тигр» не услышал КВ-1С, появившегося сбоку, из оврага. Ответно экипаж «кавэшки» не ожидал увидеть противника столь близко. Тяжелые танки оказались на фланге друг у друга.

Взаимно дали залп. «Тигр» смазал — снаряд прошел выше. «КВ» попал, но не подбил. Из-за бугра выскочила «тридцатьчетверка», закружила, пытаясь обойти тяжелого противника, всадить снаряд в корму.

— На 40 минут — «Четверка»! — крикнул командир.

T-IV выстрелил. По «кавэшке» будто ударила гигантская кувалда.

— Не пробил! — крикнул Якут.

— Если бы пробил — ты бы не кричал! Снаряд!

Меж тем «Тигр» разобрался с «тридцатьчетверкой»: повернул башню, довернулся корпусом. Снаряд попал в люк «тридцатьчетверки», тот провалился внутрь танка, калеча механика-водителя, тяги управления. Танк закружил на месте, подставил корму, и тут же получил в нее второй снаряд. Машина вспыхнула, взорвалась.

Тут же башня стала поворачиваться в сторону «кавэшки».

— Пся крев! Курва мать! — орал Лешек. — Быстрее, холера, быстрее!

Спокойствие и флегматичность наводчика смело как рукой. Якут судорожно пытался достать из укладки новый снаряд.

Башня «Тигра» остановилась, теперь двигалось орудие.

Вся крохотная жизнь в этом мире промелькнула у Пассажира перед глазами. Неужто все закончится здесь? Танк получит пробоину, сгорит. Он очнется от электросна в своем ложе. Ему придется снова копить на подобный. Экипаж станет собирать деньги на ремонт — им останется аванс. Ведь они пытались довезти…

На мгновение «Тигр» замер. Грянул выстрел.

Удар был страшен. Показалось, словно они внутри Царь-колокола, и кто-то по нему саданул из чего-то калибром не меньше Царь-пушки.

Но, ударив в наклонный борт башни, снаряд оставил длинную борозду и улетел куда-то в степь.

— Не пробил! Глазам своим не верю… — слышал в наушниках шепот Командира Пассажир. — Не пробил…

Выстрелил Лешек — расстояние не оставляло шансов для противника.

— Горит, горит! — кричал Якут.

— Горит… — уже спокойно кивнул Лешек. — Снаряд!

Звякнула пустая гильза, вылетевшая из ствола в окружении кисло-сладкого дыма. Заряжающий тут же подхватил тяжелый унитар и вбросил его в ствол. Хищно лязгнул затвор, проглотив снаряд.

T-IV попытался повторить маневр «тридцатьчетверки», зайти сзади. Но Татьяна внезапно дала задний ход, и вражеская машина оказалась зажата между камнем и корпусом «кавэшки». Еще одна болванка врезалась в башню, но снова не пробила. Двигатель «Майбах» завыл, но танк из зажима не вытянул.

Лешек нажал на спуск, матерно ругнулось орудие, выплевывая сгусток пламени и стальную болванку. Четко, словно на учениях, Лешек всадил ее между корпусом и башней.

— Готов! Еще один!

Когда бой был окончен и экипаж выбрался из задымленной коробки танка, без команды все сняли шлемофоны, склонив головы у подбитой «тридцатьчетверки».

— Славные ребята, видать… На своей коробчонке против «Тигра», — заметил Якут.

— Ничего, им воздастся… — ответил Командир. — Но жаль, дальше они нам не помогут…

— Да с их броней и делать дальше нечего, — привычно цинично ответил Лешек.

— А нам?.. — спросил Пассажир.

— Да и нам по большому счету, — ответила Татьяна.

Остановились в роще около железнодорожного полотна. На рельсах стоял эшелон, попавший под налет. «Федюк», локомотив, лежал под откосом, а на платформах стояли новенькие «тридцатьчетверки». Танки, наверное, собирались сразу бросить в бой — в них были загружены боекомплекты, залито топливо и масло. И теперь экипаж с Пассажиром перегружали снаряды в свою машину: на Т-34 и на КВ-1С стояла одна и та же пушка.

Пока работали — проголодались. Сговорились пообедать, сварить простенький суп из тушенки и овощей, надерганных на брошенном огороде обходчика. Не было только воды — здешний колодец оказался порушенным и заваленным. Но недалеко была река, и сходить за водой вызвался Пассажир. Однако сам идти опасался, боясь, что экипаж уедет без него. Пройтись с ним вызвался Якут.

Пассажир шагал широко, размахивая котелком.

— Жарко сегодня тут, — заметил он.

— На перевалах может быть холодно, — ответил Якут. — Если повезет — поднимемся до ворот в Царствие Божье. Если очень повезет — даже спустимся. Постараемся проскочить в общей суматохе. Но дело ненадежное. Потому наслаждайся тем, что у тебя есть здесь.

— Будет бой?

— А как же. Тут мир такой — за все надо драться. Тот Парень просто так проехать не даст.

Якут произнес слово «Парень» так, что в нем отчетливо слышалась большая буква «П».

— Кто он? Тот Парень?

— Бог.

— А серьезно?

— Чудак-человек, тебе же сказано: бог. Не из главных, может быть, из тех богов, кто в отставке. Вместо того чтоб метать молнии, насылать несчастия, он сгоняет дурное настроение здесь. Он неплохой парень, этот бог.

Говорил Якут торопливо, словно пытался умилостивить этого бога, который, может быть, был вездесущим.

— Хоть и бог, но правила уважает. Никакого «вундерваффе». Говорят, однажды его машину даже подожгли.

— Но почему вы решили, что это бог?

— Потому что он играет как бог. Еще никто не смог у него выиграть.

— Зачем тогда с ним играют?..

— Порой даже бог совершает оплошность.

— Но зачем?.. Что даст победа?

— Победа над ним откроет дорогу в Царствие Господне. Это самый большой приз в этом мире.

— И что там?

— По-разному говорят. Райские кущи, гурии и двенадцать девственниц, пиры Валгаллы. Еще говорят, что это единственное место, где сходится реальность и выдумка. Если прорваться туда, то из сна можно поменять свою настоящую жизнь. Ниспослать себе манну небесную или что там, в пределах возможности этого бога.

— Бог будет один?.. — с надеждой спросил Пассажир.

— Где там! У него команда — один к одному. Говорят: лучшие танкисты, когда умирают, попадают к нему.

Дошли до речушки — медленной и ленивой. Разогнав ряску, Пассажир набрал воду. Та пахла тиной — оставалось надеяться, что кипячение прогонит дурной запах. В противном случае суп грозил превратиться в подобие ухи.

От всплеска в камышах взлетели перепела, понеслись, словно пули, куда-то прочь.

Якут с досадой проводил их взглядом:

— Эх, ушли. Мне бы сюда ружьишко. Я ведь еще и охотник.

— В другом мире?

— В том самом — настоящем. У меня есть ружье, потом винтовка под мелкий калибр и револьвер. Знаешь, такие есть, с короной на рукояти?

Якут осекся: ну откуда знать это заключенному? Но к его удивлению Пассажир кивнул:

— Да я же их и делаю!

Около танка уже пылал костер, над которым и повесили котелок.

— Я там одну гайку повернуть не могу… — продолжая начатый у реки разговор, сказал Якут.

— Где?

— В барабане.

— А, так там ключ специальный нужен. Выслать тебе я его вряд ли смогу, а вот чертеж — не вопрос. Мой электронный адрес…

— Нет! — резко прервал Командир. — Никаких разговоров о реальности. Мы живем далеко друг от друга, и на этом все!

— Но почему?.. — начал Пассажир.

— Это наши правила. И не тебе их нарушать. Ты ведь сам имеешь что-то, что скрываешь.

— Если хотите, я могу сказать.

— Нет!..

— Пусть говорит, — вдруг сказала Татьяна. — Он не из Экипажа. А я знать хочу, кого везу.

— Нехай каже, — поддержал ее Лешек.

— Я — убийца. Я убил свою жену и лучшего друга. Убил умышленно, за то, что они поступали не так, как должны поступать верная жена и лучший друг.

— А я… — легкомысленно начал Якут.

— Не сметь! — запретил Командир.

Пассажир обвел их недоумевающим взглядом:

— Ну, я-то тут понятно отчего. Но вы что тут делаете, неужто мир тесен для вас, неужто он вам не интересен такой как есть?.. Отчего вы рядом, но как чужие? Отчего не хотите узнать…

— Не знаю и знать не хочу! — вспылил Командир. — Вам что, будет лучше узнать, что я безногий инвалид, живущий в однокомнатной квартире? Я тут становлюсь человеком. У меня тут есть ноги, у меня тут — машина. Мое имя что-то да значит! — он осекся, замолчал, сел. Все было сказано.

Заговорил Лешек: он еще семнадцатилетним юношей оказался на фронте. Водил танки в бой, в составе Войска Польского брал Берлин, горел в подбитой машине. Думал, что война, бои забудутся — но где там.

Сейчас ему так много лет, что каждое утро благодарит Господа за дарование ему еще одного дня. И порой день или два он тратил на то, чтоб вспомнить, каким он парнем был… В один из них он уйдет, уже совсем скоро. И, может быть, присоединится к армии Того Парня, также известного как бог.

Когда-то Якут был боксером, подающим надежды. В один день он свалился со страшными головными болями. Он мысленно прощался с миром, представляя, как тот будет выглядеть после его смерти, писал и рвал завещания.

Но болезнь отступила, затаилась. Пронесло — одним словом. Якут выдохнул с осторожным облегчением и даже стал строить планы пускай на недалекое, но будущее. Врачи сказали: еще один поединок, еще один удар в голову может разрушить нечто тонкое, что приведет к немедленной смерти. Диагноз перечеркнул карьеру. Попробовав несколько других видов спорта, Якут пристал к танкистам.

Татьяна мило повела плечами:

— У меня есть мечта. Я сражусь с Тем Парнем и смогу его победить. Тогда я не забуду вас, ребята. И не смейтесь надо мной.

Никто не смеялся. Лишь беззвучно рыдал Командир.

— Ну-ну. Собирайся, — похлопал его по плечу Лешек. — Нам еще в бой идти. Ты поведешь нас в бой?

Командир кивнул.

— Соберись. — Наводчик протянул кружку горячего чая. — У нас впереди сложный бой. Лучшие погибшие танкисты.

— Все, что вам надо знать о погибших танкистах — это то, что они погибли, — уже спокойно ответил Командир. — Их подбили раз, сделали это парни безызвестные. А если их подбили однажды — наверняка выйдет и второй раз.

— За одного подбитого…

— А сколько дают за тех, кто подбил?

Слева и справа, пока хватало взгляда, стояли танки.

На «кавэшку» снова бросали взгляды, но уже другие, свысока: занесло же эту консервную банку…

— Да у них дюжина снарядов стоит так же, как и весь наш танк, — пояснил Якут.

— Может, им надо сказать, что мы просто мимо проезжаем? — предположил Пассажир.

— Не вздумай. Тогда свои же пришибут. Они ведь как думают: жестянку нашу изуродуют, как бог черепаху. Но пока нас будут бить, они успеют лишний раз выстрелить.

Танки вокруг были лучшими из тех, что можно было купить.

Средь чистого неба вдруг грянул гром, сверкнула молния. Тысячи танковых двигателей завелись, машины тронулись. Равнину тут же заволокло сизым дымом.

Впереди был подъем, на котором колонна спрессовалась в стальную лязгающую ленту. Броня скрипела по броне, радиоэфир наполнялся руганью. Появились первые жертвы — водитель одного из танков не справился с управлением, и тяжелая машина начала сползать к обрыву, а после исчезла, рухнула. Эхо взрыва докатилось, изрядно затихшее — словно гром, грянувший в иной жизни.

Дорога расширялась, стало свободней, но тут же с небес ударил бронебойный дождь. Танк, ехавший впереди, получил пыльный удар с небес, заглох, а после запылал, взорвался. Осколки и обломки застучали по броне «кавэшки».

Татьяна закрыла смотровой люк и дальше повела танк, всматриваясь в триплекс смотрового прибора.

— С-с-суки! — шипел Командир. — Добрался бы до вас — гусеницами бы передавил!

«Чемодан», выпущенный из тяжелой артустановки, при прямом попадании вколачивал танк в землю, расплющивая механизмы и людей. Но ответно танк, ворвавшийся на позиции артиллерии, устраивал среди неповоротливых установок форменное избиение.

— Ходу! — кричал Командир. — Где-то тут их авангард! Они артиллерию наводят! Ходу.

Но то понятно было и без его крика. Татьяна вела танк на высшей передаче, объезжая воронки, подбитые танки. Пассажир смотрел на нее: белый локон выбился из-под шлемофона, на нем висела капелька пота. Ее руки сжимали рычаги до того, что побелели костяшки пальцев, словно часть своей силы она хотела передать стальной машине.

Командир через триплексы командирской башенки осматривал поле боя.

— Справа на семь минут — съезд. Давай к нему!

Приказ был принят и выполнен. Танк пополз по крутому склону. В перископы экипаж, находящийся в башне видел, что вслед за ними свернуло еще три танка.

На площадке за кустами стояла вражеская батарея САУ. В лобовой атаке у «КВ» просто не было ни малейших шансов — снаряд трехдюймовки не брал броневую шкуру самоходок. Но сейчас положение менялось. На ходу, когда машина противника почти заполняла прицел, Лешек дал залп.

— Снаряд, коллега!

Рядом с танком обрушился фугас. Якут зашатался и осел, сполз по горячей танковой броне. Из-под шлемофона текла тоненькая струйка крови.

— Снаряд! Ну же, быстрей, — не отрываясь от окуляра, требовал Лешек.

Тогда Пассажир прополз со своего кресла назад, достал из боеукладки снаряд. Вбросил в ствол, закрыл затвор. Идущие вслед за «кавэшкой» танки стреляли, неповоротливые самоходки поворачивались, били в ответ.

«Фердинанд» торопливо выстрелил в КВ-1С. Снаряд дал недолет, подняв облако пыли. Оно сокрыло танк противника. Лешек выстрелил в марево, что-то громыхнуло в нем, сверкнула будто молния:

— Есть! Попал!

Тут же машина, ведомая Татьяной, врезалась в бок «Ягдпантеры» и стала толкать к обрыву. Башня «кавэшки» повернулась, и Лешек выстрелил по самоходке рядом.

Т-54 попытался таранить «Фердинанд», но лишь прижал тот к скале, стеснил движение. Радист «Т-54» расколол эфир криком:

— Стреляй в направлении меня!

Его танк тут же взорвался, и тотчас множество снарядов упали вокруг.

Этот клочок поля боя остался за КВ-1С.

— Мы их подбили! — кричал Командир. — Теперь не они лучшие, а мы! Поехали дальше, а то без нас не управятся.

— Вперед! — в запале боя кричал Пассажир.

Приказы не обсуждались.

Все дороги стекались на равнину. Вдалеке видны были Ворота в Царство Божье, из которого появлялись новые и новые танки. Где-то рядом с ними был маленький съезд — ненужная и полузабытая дорога к морю.

Две стальные лавины столкнулись, залпы слились в сплошной гул, от которого дрожали земля, небо, казалось, даже двигались холмы.

Замолчала божественная артиллерия — танки вошли в боевое соприкосновение, смешались, и появилась вероятность попасть по своему танку.

Убогую «кавэшку» спасало то, что машины поднимали облака пыли, и рассмотреть что-то за сто метров уже было невозможно. Когда видели ее — с нее тоже успевали увидеть противника, а потому — уйти за подбитую машину, скрыться за дымовой завесой.

Но все равно приходилось несладко. Осколки градом стучали по корпусу, воздухоочистители давно забились и лишь гоняли дым.

Осколки градом стучали по корпусу.

— Господи, — кричал Пассажир, — Господи, если ты меня слышишь… Если ты существуешь…

Он думал — в этом грохоте никому не расслышать его неумелую молитву.

Но внезапно он услышал спокойный голос Лешека:

— Бог есть. Но он — в другом танке.

То, что в облаках пыли сначала показалось холмом, на самом деле было чудовищной боевой машиной — танком высотой под дюжину метров. Самые большие танки, с которыми «кавэшка» начинала бой, выглядели несерьезно. Даже для бога, более-менее всемогущественного, создание такого гиганта выглядело как расточительство.

— Что это? Что, я вас спрашиваю? — кричал Командир. — Вы же говорили: никакого неконвенционного оружия!

— Это «Крыса», коллега. «Ratte». Танк последней надежды фюрера. Формально — все в пределах правил.

— Но это все равно несправедливо!

— У богов своеобразное понятие о справедливости и равновесии.

Танк бога двигался медленно, но в неразберихе не все успевали съехать с его дороги, и тяжелые танки под его гусеницами давились, словно детские игрушки.

— Ничего! Ничего! Надо сбить с него гусеницу! — кричал Лешек, наводя орудие. — Надо с него сбить гусеницу. А потом дать координаты нашей артиллерии. Танк большой — не промажут! Снаряд!

Лязг затвора. Выстрел! Горячей птицей летит снаряд, оглушает колокольный, почти музыкальный звон гильзы.

— Снаряд!

Выстрел! Гильза обжигает даже через «чертову кожу» комбинезона. Воздухоочистители не успевают вытягивать дым.

— Снаряд!

Часто стучало не то сердце, не то танковый двигатель.

Снаряды штатной трехдюймовки не причиняли «Крысе» никакого урона. Зато три орудия, установленные в ее башне, били без пощады. Две крупнокалиберные пушки стреляли нечасто, но попадания вполне хватало, чтоб порвать броню, словно бумажную, сорвать башню, перевернуть машину. Чаще било третье орудие, калибра поменьше — но и его для многих машин хватало вполне.

Но бой проходил не без потерь и для чудовищного панцирника — по нему быстро пристрелялась самоходная артиллерия, и промазать действительно было трудно.

Дымные трассы сходились на броне, «Крыса» содрогалась, но шла дальше. Однако взрывы снарядов гаубиц снесли зенитные скорострелки, разбило антенны, приборы наблюдения — стрелки «Крысы» били уже на глаз, и порой мазали.

В дыму, в пыли, свою машину Татьяна вела через все поле боя с правого фланга, мимо Ворот, к флангу левому, где начинался спуск. Казалось, еще немного, и можно будет умчаться по серпантину с гор, казалось, бог не заметит убогую «кавэшку».

Но нет, бой окончился немного раньше, чем хотелось.

Вколотив огромный пушечный снаряд в сверхтяжелый ИС, тысячетонная махина стала разворачиваться в сторону КВ-1С. Тяжелые орудия ворочались медленно.

Куда быстрей двигал ствол Лешек, выискивая место, куда всадить последний снаряд. Броня «Крысы», изуродованная попаданиями, напоминала лунный пейзаж. Думалось всем: влепить болванку в какое-то место, уже ослабленное предыдущим попаданием, осколки покалечат экипаж, подорвут боезапас…

— Стреляй! Стреляй же! — частил Командир. — Ну же! Чего ты ждешь?..

Лешек держал руку на электроспуске. Но выстрела не было. Не стрелял и бог, хотя ясно было: его чудовищные пушки перезаряжены. И наводчики, даже если они у него полные олухи и бездельники давно прицелились.

— Господи… — прошептал Командир. — Да мы только мимо проезжали…

И будто бы эта неумелая молитва была услышана.

«Крыса» дала задний ход, направляясь к открытым воротам.

— Поехали, — шептал Лешек. — Проезжаем, проезжаем…

— Мы же ему борт подставим, — слышался растерянный голос Татьяны.

— А ему все равно, куда нас пробивать! Ну же, лево руля!

КВ пополз в сторону от Ворот, объезжая горящие остовы танков. Задним ходом двигался и танк так и оставшегося неизвестным божества. Оба танка, впрочем, держали друг друга в прицеле. И оба танка так и не выстрелили.

Все пятеро дружно выдохнули, когда их танк скрылся за валуном. Через перископ было видно, как закрываются Ворота. Бой закончился.

— Даже если он не бог — он поступил милосердно по-божески, — сказал Командир, утирая пот шлемофоном. — Подбил бы нас — и это была бы чистая победа. А так — мы сыграли с богом вничью.

— Ничья в нашу пользу, — заметил Лешек.

— Истинно так… Коллега…

Танк мчался по Бриллиантовой дороге. Из-под траков летели не то искры, не то звезды.

Пронеслись мимо маяка, по короткому серпантину спустились к пляжу — на обратном пути этот подъем дастся с трудом, но это будет потом, все потом…

«Кавэшка» остановилась метрах в пяти от полосы прибоя у огромной ивы. Через люки экипаж выбрался так, словно машина объята пламенем и языки огня лижут боекомплект.

Пляж уходил в бесконечность. Дул свежий бриз с моря, шелестел в листьях дерева. И ветер здесь был другой, и дерево шумело совсем иначе, нежели черешня в саду Пассажира.

— Доехали, братцы, доехали! — кричал он.

— Доехали, коллега, — кивнул Лешек, доставая очередную цигарку.

— Доехали… Глазам не верю! — всплеснул руками Якут.

— Доехали, — с деланным безразличием согласился Командир.

Он ожидал: что же скажет Татьяна, каким тоном.

Но она молчала.

Пассажир быстро раздевался, словно боялся куда-то не успеть, боялся, что море закончится.

«О чем она думает? — гадал командир. — Она победила. Наверное, решает, какую новую машину выбрать. Вероятно, попытается туда сманить наводчика…»

Но все оказалось куда проще.

— Коль мы уже здесь, грех не искупаться! — сказала она. — А ну-ка, отвернулись все!

— Да больно надо, — обиделся Якут.

По обиде было ясно: как раз больше всего он хотел увидеть то, что за его за спиной происходило.

И вот мешковатый комбинезон лег на песок, и к полосе прибоя выступила девушка. Сложением она не походила на девушек с обложек глянцевых журналов, но разве в том счастье и суть? Татьяна была из тех, с кем приятно дышать одним воздухом, носить на руках, слушать, как бьется ее сердце, узнать в один день, что у вас будет ребенок.

Она коснулась ножкой кожи воды, после стала входить в море. Шла она не спеша, дыша и задерживая дыхание в такт с набегающей волной. Когда вода дошла до пояса — поплыла.

Плавала она неспешно, аккуратно, совсем не поднимая брызг. Зато Пассажир плескался, словно ребенок, распугивая рыбу в ближайших окрестностях. Он олицетворял абсолютное счастье: на свои деньги он получил даже больше, чем рассчитывал. Ибо что может быть лучше: он купался в одном море с красивой девушкой!

— Никто не хочет купаться? — спросил Якут.

— Я бы порыбачил. Да удочки нет.

— А ты, Леший?

— Я и так живу у моря, коллега, — ответил Леший.

— Где?

— Гданьск.

— Днепропетровск.

— Оренбург, — закончил Командир.

— Надо будет заехать к Командиру, — шепнул Якут Лешеку.

Тот кивнул. Командир сделал вид, что не услышал.

Пожали друг другу руки, словно только что познакомились.

В определенной мере так оно и было.

— Замерзнет ведь, — заметил Якут, глядя на Пассажира. — Судорога может схватить. Испортит себе впечатление об отпуске.

— Пускай, тебе что, моря для него жалко?.. — махнул рукой Командир.

Ему было не до того: Татьяна вышла из моря и вытирала волосы полотенцем, поданным Лешеком. Она была хороша и знала об этом. Она не просто давала собой любоваться, но и поворачивалась в лучах заходящего солнца так, чтоб ее лучше рассмотрели.

А ведь он забывал, дурак, забывал, что под промасленным комбинезоном скрыта женщина, да еще такая соблазнительная. Надо наверстать, подарить ей… Пока неизвестно, что — это надо обдумать. И, может быть, получится сохранить экипаж… Ведь, как ни крути, воюют не танки, воюют люди.

Выбрался из моря и Пассажир, присел у дерева, долго глядел вверх, вслушиваясь, как шелестит листва. Потом отломал веточку, набрал в ладонь песка, с сожалением поглядел на них.

— Хочешь взять с собой? — угадал его мысли Якут. — Прости, это невозможно.

Этот мир был как сон — все казалось таким реальным. Но ничего из него нельзя забрать в жизнь, откуда они явились.

Потом из собранного топляка разожгли костер, варили на нем кашу. Дрова горели с треском, с искрами. Они летели вверх и превращались в звезды…

Наступала ночь, заканчивалось время.

Он проснулся утром в своей постели. Поворочался, надеясь, что все это ему снится, и он очнется опять на песке у стальной коробки. Но все было тщетно: этот мир был еще более реален, нежели тот…

Все так же шумела черешня, под ней наливались помидоры. В сарае стояли коробки с деталями. Он вздохнул и стал за верстак.

Забвение еще не пришло, но он с удивлением замечал: вот он уже не думал о прошедшем целую неделю, две…

И однажды, когда дело шло к осени, в одном из ящиков с деталями он обнаружил веточку ивы, а в другом будто кто-то рассыпал песок.

Веточка, поставленная в стакан, пустила корни, погнала новые побеги, благополучно принялась в земле следующей весной. Деревцо на ветру шелестело совсем как то, что росло у моря.

Он уже не думал о прошлом. Хотелось туда, вперед, в будущее. И в один вечер он принялся собирать сумку. Он собирался в путь.