Нет, белый, которого островитяне после рассказа минданайца о его богатстве прозвали господин Деньги, жадным не был. Это стало ясно с той минуты, как он пришел в себя.
Первыми в этом убедились маленькие островитяне.
Своё знакомство с детьми гость начал так. Достал из сумки, висевшей через плечо, коробочки жевательной резинки чуингам и роздал. Хватило всем. Юные жители Тааму-Тара неожиданно для себя стали обладателями двойного богатства.
Во-первых, — вкусных резинок; а во-вторых, красивых коробочек с очень интересными картинками.
Конечно, чуингам понравился. Хорошая штука! Сладко. Приятно пахнет во рту. Можно жевать сколько хочешь. Хоть целый день.
Но ещё больше, надо сказать, понравились маленьким океанийцам коробочки от чуингама и картинки на них.
Маленькие, плоские, в прозрачной плёнке, коробочки годились для многого. В них можно было держать высушенные плавники летучих рыб, выброшенных морем на берег морских коньков, обкатанные волнами кусочки перламутра, отполированные до прозрачности пластинки черепашьего панциря.
А картинки на обеих сторонах коробочек можно было часами рассматривать. Причём даже двух одинаковых не попадалось. Всегда разные. Они открывали новый неизвестный громадный мир, тот мир, который шумит где-то далеко от одиноко заброшенного в океане, всеми забытого Тааму-Тара.
И большие чёрные глаза маленьких темнокожих ребят часами разглядывали то, что было изображено на коробочках. Каждый раз находилось что-то ранее не замеченное.
Вот удивительные хижины из камня и стекла. По тому, какими маленькими кажутся нарисованные рядом люди, видно, что хижины высокие-высокие, выше самой высокой пальмы. В них живут белые. Один над головой другого. Как можно так жить?
Вот сделанная из железа и стекла моторная лодка, которая от обыкновенной моторной лодки отличается тем, что поставлена на четыре колеса и не плывёт по морю, а катит по суше. Чтобы сухопутную лодку не качало, белые сделали для неё гладкую дорогу. Дорога протянулась, будто минданаец разостлал перед покупателем целый кусок серой ткани.
Вот тоже лодка, тоже моторная, но закрытая со всех сторон и с приделанными к бокам крыльями, как у летучей рыбы. Крылья позволяют лодке держаться высоко в небе. Лодка летит. Внизу нарисовано море и плывущая по морю большая шхуна. Интересно, может ли такая лодка нырять? Ведь летучие рыбы то взлетают, то уходят в глубину. А лодка? Сумели ли белые сделать так, что их летучая лодка по желанию или поднимается в воздух, или уходит на дно?
Вот что-то вроде гусеницы из железа и стекла. Вместо ножек — колёса. Много колес. Под колёсами — две уходящие вдаль полоски. Железная гусеница катит по ним. В ней едут белые. Они выглядывают из окон то там, то тут.
А ещё были картинки с необыкновенными животными. Самым необыкновенным казалось громадное животное, на спине которого сидел маленький худой чёрный человек с палкой в руках. Ноги этого животного напоминали стволы пальм, уши не уступали по величине листьям бананов, изо рта торчали два длиннейших зуба, каких ни у одной акулы нет, а между зубами болтался хвост. Самый настоящий. Второй хвост, поменьше и потоньше, был там, где ему полагается быть.
Удивительное животное с двумя хвостами стояло в какой-то луже и глядело на мир крохотными весёлыми глазками. Оно, видно, было доброе, если позволяло хилому черному человечку с палкой сидеть на себе.
Удивляло также другое животное, на высоких нескладных ногах, с длинной, изогнутой, как у птицы альбатрос шеей, с двумя горбами на спине и с толстой, надменно отвислой губой. Возле двугорбого страшилища стоял чёрный человек в белом одеянии. А кругом — жёлтый песок и ни одной травинки.
Странно, думали маленькие островитяне, разглядывая картинки на плоских коробочках, почему так получается, что там, где красивые места и красивые вещи, там — белые люди, а где голый песок, лужи и хвостатые и горбатые животные, там — чёрные. Разве чёрным людям не хочется жить в красивых местах и кататься в красивых машинах с колесами и крыльями? Конечно, хочется!
Но белым, видно, тоже не всегда легко. Взять ту картинку, на которой нарисована белая женщина. Она улыбалась с картинки, но маленьких островитян её улыбка не обманывала. Они искренне жалели женщину. Бедная! Тут плакать впору, а не улыбаться. Ведь талия её перетянута узким пояском так, что несчастная, наверно, еле дышит; её распущенные волосы, конечно, цепляются за любой кустарник; её ноги втиснуты в нечто очень изогнутое, очень узкое, опирающееся на тоненькую подставочку. Она, должно быть, шагу не может сделать.
«И чего она себя так мучает? — недоумевали дети. — Остригла бы волосы, отпустила бы пояс, ходила босиком, — как хорошо!»