Нкуэнг наблюдал с берега за шхуной, потом медленно побрёл домой.
Он шёл и думал о Большой Жемчужине. Жалко рыбу! Ох, как жалко! До того жалко, что сказать невозможно. Не скоро раздобудет он вторую такую, а ещё вернее — никогда. Большая Жемчужина была одна. Равную ей не найти.
Погружённый в свои мысли, охотник собрался свернуть на тропинку, ведущую к хижине, как вдруг услышал, будто за кустами, загораживающими берег, кто-то плачет.
Страх мурашками побежал по спине. Уж не душа ли это рыбы-добытчицы тоскует и рвётся в море?
Океанийца тянуло прибавить шаг, но он пересилил себя, остановился. Плач донёсся явственней. Было в нём нечто знакомое. Нкуэнг пошёл на звук. Обогнув кусты, он увидел маленькую тёмную фигурку, освещенную лучами солнца. Да ведь это Руайя!
— Руайя! — окликнул девочку отец.
Девочка не шевельнулась.
Охотник подошёл вплотную. Руайя сидела у песчаного холмика, насыпанного господином Деньги. Вершина его заканчивалась пирамидкой, сложенной из кораллов.
— Ты сложила? — спросил Нкуэнг.
Девочка подняла голову.
— Да. Так лучше. Я хочу знать это место.
— Хорошо сделала. Пойдём домой.
Руайя встала. У ног её что-то блеснуло. Нкуэнг пригляделся. Это было зеркальце — овальное, двойное, в пластмассовой окантовке.
— Смотри, потеряла. — Он показал пальцем на подарок белого.
— Не потеряла, бросила, — сказала Руайя. — Не нужно оно мне, ничего от белого не нужно.
Руайя наклонилась и куском коралла ударила по маленькому блестящему овалу, в котором отражался песчаный холмик с пирамидкой на вершине. Зеркальце распалось на мелкие куски. В каждом отразился песчаный холмик.
— Хорошо сделала. Пойдём домой, — снова повторил Нкуэнг.
Больше до самого дома отец и дочь не произнесли ни слова.