Большая проблема Царя, или Баба Яга не против (СИ)

Глава 19

— Ваня… ох… Иван… Ванечка…

Даша с трудом соображала, понимая, что никогда не была такой разговорчивой в сексе, и уж точно не повторяла как заведенная имя мужчины. Имя бывшего мужа ей, кстати, просто не нравилось, дурацкое какое-то — Владик. А вот Иван…

Ива-ан! Ей хотелось стонать, повторять, кайфовать.

Ох, царевич, кто бы знал, что ты таким окажешься!

Дарьино тело с радостью встречало качественные быстрые толчки его нефритового стержня — сама так называла царский орган, вроде бы смеясь, но на самом деле… Почему бы и нет? Нефрит — камень не простой. Недаром китайцы говорят: золото имеет цену, нефрит бесценен!

Ванин нефрит точно был бесценен!

Перед глазами у Дарьи плыл мерцающий алый туман, в голове своей она твердила как заведённая «боже, как хорошо, боже, еще, да, пожалуйста, да» — в общем, повторяла реплики всех знаменитых порноактрис.

Это реально было хорошо.

Иванушка тоже чувствовал.

Подходили они друг другу, что и говорить, как ключик и замочек, как ступа и пестик, как мёд и горшочек.

Сладко ему было в ведьме, сладко, так, что хотелось сутками не вынимая.

Засаживать с чувством, размеренно, до донышка, скользить по смазке, чтобы хлюпало, чтобы текла для него, взрывалась фейерверком из золотого дождика, чтобы горячее тепло по яйцам стекало. Тело её хотелось наглаживать, налюбливать, каждую клеточку, каждый миллиметрик, исцеловывать, на шее колье из засосов оставить, пометить, как свою сучку. Грудь упругую лизать, в рот брать, вершинки-вишенки прикусывать, зализывать, вбирать горячими губами, языком по ним вытанцовывать. А еще хотелось её попочку, во всех смыслах. Распечатать, распробовать, хватать за булочки, прижимая, натягивать на себя плотно, до упора. Жадным с ней быть хотелось.

Жадным до её тела и щедрым. Давать всё, что захочет.

Кончать и тут же без перерыва снова долбить, погружаться в неё как в морскую пучину без акваланга.

Да, кстати, насчёт акваланга…

Они не предохранялись. Иван один раз вспомнил, уже обильно орошая вагину ведьмы семенем, что это может быть чревато.

Но его Дарья усмехнулась скептически, глазки закатила и промурчала что-то вроде «В моём возрасте, Энди, ах». Потом выдала пару фраз про фертильность, напоследок залакировав обещанием, что обязательно примет меры, сделает настойку петрушки, в конце концов заварит пресловутый Иван-чай, который, по её словам, в среде её коллег — волшебниц — называют «Иван-кончай».

— Это почему?

— Предохраняет, потому что. Природный гормон, или что-то там.

Об этих свойствах Иван-чая Ивану кончающему было неизвестно, но он в принципе не шибко в травах разбирался и решил — раз таможня даёт добро на то, чтобы не надевать жутко бесячие резинки, он будет пользоваться.

В конце концов, даже если Дарья залетит. Что в этом такого критичного?

Про Змея Горыныча опять в голове всплыло. Два парня и девчонка. Дракончик о трех головах. Почему бы нет-то? Ха! Было бы прикольно.

Ничего, воспитаем!

Именно так думал Царёв, непроизвольно поглаживая Дарьин не совсем плоский животик.

«Ведьмочка моя, хорошая, орлица, горлица» — придумывал Иванушка своей не Алёнушке ласковые прозвища, вспоминая, что фамилия у его возлюбленной была знатная — Орлова. Ну и Царёва ей тоже подойдёт.

Зарекался он не жениться более, но вот поди ж ты, в этот раз и сомнений как не бывало!

А орлица Дарья размышляла, зачем она столько лет истязала себя диетами, старалась сбросить лишнее, довести себя до мифического идеала, когда вот он, нормальный мужик, даже, можно сказать, избалованный вниманием красоток модельной внешности тащится от её не самой стройной фигуры, крутых округлых бедер, высокой груди и даже небольшого балласта на талии?

И любовью с ней занимается так, как будто она — единственная во вселенной, неповторимая, идеальная. В общем — подарок судьбы.

В том, что Иванушка был для неё бесценным подарком судьбы Дарья не сомневалась. И его большой крепкий член — тоже.

Судьба, в лице тётки Варвары Дарью, в принципе устраивала.

Еще в тот вечер, после визита Снежаны, после горячего страстного секса, они с Иваном расположились в спальне. Дарья таки напоила своего любезного отваром из калины, потом чаю налила, с быстрыми ватрушками, которые сама напекла. За ватрушками и произошёл разговор.

Про проклятье. Про тётушку. Про то, что Дарья, конечно, Ивана узнала.

— Получается, ведьма старая не зря меня к тебе отправила?

— Не зря. Жалеешь?

— Я? Похоже, что я жалею? — Иван ухмыльнулся нагло, кивая на внушительный бугор, приподнимающий тонкий, плед, которым они были накрыты.

— Ну, я не знаю. Вдруг ты решишь, что теперь всегда будешь…

Она не договорила, он перебил, глядя так, что ведьма сразу начала течь.

— Всегда буду, Дарьюшка, с тобой — только так. Всегда.

Ей, конечно, этого тоже хотелось.

И через день, и через три, и через неделю.

И даже через три недели после того, как она приехала лечить своего царевича он всё равно еще не начал её подбешивать.

Хорошо им было.

Вот хорошо — и всё!

Они, кажется, и мыслить начали одинаково, так бывает, когда люди долго живут вместе — говорят не просто об одном — одно и тоже. Одновременно. Даже не поворачиваясь друг к другу.

Как, например сейчас, когда они снова ехали в её родные пенаты. Катались они теперь туда-сюда часто. Тётка Варвара вернуться не соизволила, кормить птицу было нужно, огород поливать. Так-то Дарья наняла соседа, которого от пьянства излечила и его жену, они помогали. Но контроль и хозяйский пригляд был нужен.

— На сеновал пойдём? — сказали одновременно, потом повернули друг к другу головы и захохотали.

— Сеновал, говоришь? Думаешь, заслужил, Иванушка?

— Так я это, там и отработаю. По полной программе!

Сказал и… слово сдержал.

Конечно, не прямо на сене — приготовлен был тоненький узкий матрас, даже подушка была, одна. Специально, чтобы ближе. Чтобы не было возможности отодвинуться. Дарья старалась не думать о живности, которая могла прятаться в прелом, пахучем сене — паучки, жучки, косиножки — или сенокосцы. Иван очень быстро сделал так, что она и не думала.

Он был каким-то другим в эту ночь. Более суровым, безжалостным, требовательным. Но как же это возбуждало!

Иван опрокинул её на матрас, ни слова не говоря, скользнул рукой под юбку, словно намечая границы своих владений, задрал ткань, обнажая ноги, нагло и пошло ухмыльнулся, заметив, что белья на неё нет. Дарья призывно улыбнулась — понимала, куда лезут и зачем, для чего же лишние преграды? Не ожидала, что голова его так быстро окажется между её ног. Горячий язык скользнул по сомкнутым складкам, сразу напористо, по-хозяйски, руками раздвинул нижние губы, потрогал, помял пальцами, отмечая то, как ведьма реагирует. Снова облизал, несколько раз щелкая по клитору, потом всосал его аккуратно, зная, что у Дашки там очень чувствительно и легко причинить боль. Боль пока в его планы не входила. Потом, позже и по-другому. Помнил он, как завелась она от его шлепков, и как приятно было драть её, когда попочка алела от следов ударов. Хорошо! Хорошо было с ней. Вкусно, смачно. Текла Дарья обильно, его это заводило — еще бы не завестись тут, когда такая бабёнка ебабельная тебя хочет, раскрывается перед тобой вся. У него глаз туманился каждый раз, когда Дарья просто ноги перед ним разводила. Покорно, но вместе с тем властно. Вот так, двойственно. Готова была отдаться в его руки, но и взять то, что он ей даёт. Язык ввинтился в лоно, раз, другой, голова Дарьюшки по подушке металась, хотелось бедра сжать, усилить то тягучее, тянущее, что собиралось сейчас внизу живота. В секундах от оргазма. Продлить, протянуть, застонать надсадно и взорваться прямо ему в рот, спину выгибая. Но кончить от языка Иван ей не дал. Это в его планы не входило. Поднялся, нагло ухмыляясь, рот вытер тыльной стороной ладони. Царь, настоящий, властелин её тела. Такой, о котором мечтала. О котором каждая девчонка, женщина, баба мечтает. Чтобы взял вот так, нахрапом, и всё. Присвоил. Застолбил. Заклеймил. В капкан страсти словил.

Застонала ведьма, когда почувствовала на влажной промежности горячий, упругий, тяжелый ствол, головка поелозила, заводя сильнее, заставляя тело выгибаться, дрожать в предвкушении…

— Ваня… Ванечка! Ива-ан!

— Громче кричи, давай, пусть все услышат, еще громче! Хочу! Чтобы все знали, что моя, что я с тобой тут делаю!

Ей и хотелось, во всё горло орать, потому что хорошо было. Смачно.

Всё хлюпало внизу, всё размякло, сочилось страстью.

— А-а-а! — он вставил сразу до упора, резко, на всю длину размотал, задержался, наклоняясь, впиваясь глазами сначала, а потом и ртом.

— Моя, ведьма, моя…

— Твоя!

— Сучка!

— Твоя!

— Зацепила!

— Да!

— Обвела, приворожила, приманила на прелести свои. Огонь-баба.

Говорил, грудь в лапище своей огромной сжимая.

Дарья подумала, ведь городской же вроде, бизнесмен, отельер, в жизни же толком руками ничего не делал явно, но ведь мужик! И руки мужицкие — большие, разлапистые, загребущие. Одной ладонью под попу охватил, приподнимая, к себе ближе прижал, насадил, выдохнул.

— Горячая, течешь как, хочешь меня?

— Хочу, Ванечка, хочу.

— Давай, сучка, покричи для меня, давай.

Он толкался мощно, выпуская воздух сквозь зубы, как заведенный врубался, она не знала как долго, вроде бы только-только начали, а уже летит она высоко, кричит, распадаясь на крохотные горошинки кайфа, и он вслед за ней. В неё, глаза закрыв изливается жадно.

А потом накрывает, не вынимая, потому что стержень его нефритовый так и не опадает.

— Роди мне сына, мать, а? А лучше трех.

— Сыновей?

— Хрен знает, можно и девчоночку одну. Но сразу чтобы трое. Это же кайф какой.

Кайф, ага…

Дашка представила себя с невъебическим животом, раздутую как жабу на болоте. Нет уж! Ну уж не-ет!

Или — да?

А чего? Ну, даже если после этого Ванечка решит, что она ему не подходит, всегда же можно на него вялость наслать? Только спросить у тётки — как.

Об этом Дарья думала после третьего оргазма, вырубаясь на плече любимого Царя, обнимая его, и уложив ладошку на член — охраняя от всякой нечисти своё богатство.

А утром… петух кричал три раза. И четвертый.

Не к добру это, подумала Дарья и почти сразу услышала весёлое:

— Дуся, родная, я вернулся!

Блядь… вот тебя только не хватало!