Большой медицинский обман

Дороги к власти: СМИ

Так описала Джона Д. Рокфеллера Ида Тарбелл (Ida Tarbell) в своей «Истории компании Standard Oil» (History of the Standard Oil Company), и материал тот вышел в виде цикла публикаций в McClure’s Magazine в 1905 году. На тот момент репутация дядюшки Рокфеллера еще не упала ниже плинтуса. Сенатор Роберт Лафоллет (Robert LaFollette) еще не назвал его «преступником века», американская пресса еще не окрестила его «самым ненавистным человеком в мире» и не печатала карикатур на него, где он одной рукой дает детям мелкие монетки, а другой крадет мешки с золотом.

Но после Второй мировой войны как в Америке, так и за рубежом стало очень трудно найти какие-либо нелестные отзывы о Джоне Д. Рокфеллере первом, о его единственном сыне, Джоне Д. Рокфеллере-младшем, который, разумеется, пошел по стопам отца, и о четверых сыновьях продолжателя династии, которые не нарушали семейную традицию.

Сегодня во всех энциклопедиях можно прочитать только хвалебные оды семейству Рокфеллеров, например:

А о его сыне, Джоне Д. Рокфеллере-младшем (1874–1960) там написано следующее:

Разумеется, ни слова не сказано о жестокостях, на которых выросла семейная империя, о политических интригах, когда Рокфеллер совместно с Морганом (Morgan) и Меллоном (Mellon) втянули страну в войну, и 50 тысяч мальчишек нашли свою преждевременную смерть в Европе.

Почему же критические голоса, такие как, например, цикл публикаций в журнале McClure в начале XX века, постепенно заглохли, а на смену им пришли оды о «добродетели» семейства?

В 1911 году, когда Джон Д. Рокфеллер, согласно Encyclopedia Britannica, «отошел от бизнеса», один из американских судов признал его виновным в незаконных действиях и постановил распустить картель Standard Oil, включавшую в себя 40 корпораций (из них 14 находились в единоличной собственности нашего героя).

Но именно ликвидация компании по решению суда наделила ее такой силой, какую не мог ожидать и сам основатель. До тех пор жизнь рокфеллеровской картели протекала на виду у всех и была хорошей мишенью. После приговора суда она ушла в подполье, и ее мощь оказалась спрятана за завесой секретности. Невозможно стрелять в невидимого тирана. По сути, Рокфеллер только сделал вид, что распустил свою империю в соответствии с решением суда. А на самом деле он разделил ее на множество предприятий и продолжал контролировать их через подставных лиц, среди которых был и его сын.

Тем не менее, только после определенных событий в 1913–1914 гг. ДДР (Рокфеллер) полностью осознал, что в наш век коммуникаций рычагом всех событий служит общественное мнение. Прежде он относился к нему с пренебрежением, хотя враждебность к нему проявлялась в печатных СМИ, которые до наступления эпохи радио и телевидения отражали мнение людей, а не формировали его, как в наши дни.

Но одно событие настолько накалило всеобщее недовольство, что даже толстокожий Рокфеллер решил поискать какое-то противодействие. То была резня в Лудлоу. А решительные контрмеры ДДР оказались такими успешными, что его американский комбинат превратился во всемирную империю.

Общественный имидж

Профсоюз горняков – организация, благодаря которой Джон Л. Льюис (John L. Lewis) впоследствии прославится – потребовал повышения зарплаты и улучшения условий жизни для горняков, работавших в Colorado Fuel and Iron Company, одной из многочисленных организаций, находившихся во владении Рокфеллера. Рабочие, в основном иммигранты из беднейших стран Европы, жили в хибарах, которые предприятие им сдавало по очень высокой цене. Они получали свою мизерную зарплату – 1,68 доллара в день – в виде чеков, которые можно было обменять только в магазинах, принадлежавших этой компании, а товары там продавались по завышенной цене. В церкви горняки должны были молиться только тем святым, поклонение которым желательно для картели. Дети шахтеров учились в школах, находившихся под контролем компании, и в их библиотеках нельзя было найти книг, которые, по мнению яростных христиан Рокфеллеров, оказывают растлевающее воздействие, например, дарвиновского «Происхождения видов». Компания ежегодно тратила более 20 тыс. долларов на целую армию детективов, сторожей шахт и шпионов, обязанность которых заключалась в том, чтобы не допустить образования профсоюза.

ДДР-младший, в то время наемник своего отца и официальный руководитель Colorado Fuel and Iron Company, и Фредерик Т. Гейтс (Frederick T. Gates), баптистский священник, один из первых лиц в компании, отказались даже от переговоров с рабочими. Они выселяли их из предоставляемого жилья, наняли тысячу штрейкбрехеров в детективном агентстве Болдуин-Фелтс (Baldwin-Felts detective agency) и «убедили» губернатора Аммонза (Ammons) использовать при подавлении забастовки Национальную гвардию.

В результате началась откровенная война. Сторожей, горняков, их жен и детей, которые после выдворения поселялись в палатках, безжалостно убивали, и в конце концов перепуганный губернатор попросил президента Вильсона ввести войска – они и подавили восстание.

New York Times, которую уже тогда нельзя было обвинить в недоброжелательном отношении к Рокфеллеру, хотя в то время она еще не находилась под его всецелым контролем, писала 21 апреля 1914 года следующее:

На следующий день та же самая газета пишет:

Возмущение по всей стране достигло таких масштабов, что ДДР решил нанять самого талантливого в Америке представителя по связям с общественностью, Айви Ли (Ivy Lee), дабы тот занялся решением очень деликатной задачи и реабилитировал имидж магната.

Когда Ли узнал, что вновь основанный фонд Рокфеллера располагает суммой в более 100 миллионов долларов и не знает, как ей распорядиться, он предложил раздать крупные суммы – не меньше, чем по миллиону – известным университетам, больницам, церквям и благотворительным организациям. Клиент принял этот план. А заведения – свои миллионы. И во всем мире появились крупные заголовки – ведь во всех газетах действует принцип, что миллион долларов означает сенсацию.

Таким было начало лживых, искусно составленных сообщений, которые рождаются в информационных агентствах по сей день. А равнодушное большинство очень скоро позабыло бойню иммигрантов или, по меньшей мере, простило ее ввиду того, что под фанфары прессы Рокфеллер «раздавал» свое растущее состояние разным «достойным» заведениям.

В последующие годы Рокфеллер не только «оказывал финансовую помощь» журналистам, но и покупал, финансировал либо даже основывал целые газеты. Так, журнал Time был основан в 1923 году Генри Льюисом (Henry Luce) и перешел к Дж. П. Моргану (J. P. Morgan), когда начались финансовые проблемы. После смерти Моргана и разрушения его финансовой империи рокфеллеровский дом, не теряя ни минуты, ухватился за этот сочный плод, а также за его осиротевших сестер, Fortune и Life, и построил для них 14-этажное здание в рокфеллеровском центре – здание Time amp; Life. Он же стал совладельцем «конкурента» Time – издания Newsweek, которое было основано на его же деньги в первые годы «Нового курса».

Поскольку миллионы имели границы даже у Рокфеллера, Айви Ли предложил еще одну блестящую идею, как постоянно поддерживать имидж щедрого благодетеля: каждый день раздавать новые сияющие десятицентовые монетки всем детям, которые подходят на улице к нашему доброму дядюшке. С пустыми руками не должен был оставаться никто, и вскоре его охранникам пришлось носить за ним мешки с монетами.

Интеллектуалы: выгодная покупка

Даже сам ДДР при своем врожденном цинизме был удивлен тем, до чего же просто купить так называемых интеллектуалов. Да, они оказались среди лучших инвестиций.

Рокфеллер после основания образовательных фондов в Америке и за границей обрел контроль не только над правительствами и политиками, но и над работниками интеллектуального труда и наукой, и произошло это прежде всего в сфере медицины, готовящей служителей новой религии, современных врачей. Враг рокфеллеровской системы ни разу не получал престижную награду, вроде Нобелевки или Пулитцеровской премии, которая означает деньги и почет.

Эта система, изобретенная основателем династии, остается сегодня неизменной, а последователи ее основоположника укрепляют ее все больше. «Меценат», который ежегодно раздает деньги из вечных фондов, подталкивает возможных получателей – руководство и профессоров университетов, ученых, исследователей, издателей, журналистов и т. д. – к тому, чтобы они сидели вокруг него, как собаки, ждущие лакомый кусочек и виляющие хвостами. Претенденты на выплаты и премии вряд ли станут высказывать неудобные социально-экономические идеи и таким образом уменьшать свои шансы.

Давайте посмотрим на случай всемирно известного французского микробиолога Рене Дюбо (René Dubos), лауреата Пулитцеровской премии и профессора Рокфеллеровского института медицинских исследований (Rockefeller Institute of Medical Research) в Нью-Йорке. Он неоднократно выражал скептическое отношение к опытам на животных, но делал это очень осторожно, ведь он пользовался «щедростью» Рокфеллера и работал в институте, ежегодно использующем сотни тысяч животных.

И даже Генри Киссинджер (Henry Kissinger) в 1978 году вынужден был официально признать, что однажды, будучи министром иностранных дел, он получил от Нельсона Рокфеллера 50 тыс. долларов на цели, которые не назывались – так общественности впервые стало известно то, о чем уже давно знали все профессионалы: Киссинджер, как и все другие главные участники политического обезьянника в США, представлял собой продукт рокфеллеровской фабрики.

Генри Льюис (Henry Luce), официальный основатель и издатель еженедельного журнала Time, тоже попал в зависимость от объявлений рокфеллеровской империи и поэтому льстил своим спонсорам.

ДДР-младший оказался среди тех, на ком лежала ответственность за побоище в Лудлоу. Он же был послушным партнером, принимавшим участие во многих сомнительных делах своего отца. Но в 1956 году Генри Льюис напечатал его фотографию на титульном листе Time, а в передовице номера стала статья с простым названием «Хороший человек» (The Good Man). В ней можно прочитать, например, следующее:

Разумеется, у редакции Time не было возможности изменить позицию даже после смерти младшего Рокфеллера и Генри Льюиса, ведь она зависела от рекламы Дома. Например, на его сыне Нельсоне Рокфеллере лежала ответственность за войну во Вьетнаме и все другие вооруженные вмешательства со стороны США, за убийство арестантов и заложников в тюрьме Аттике. Тем не менее, когда в 1979 году он умер, Time писала в его некрологе:

Биографы

Айви Ли успешно провел вверенную ему пиар-акцию, а у младшего Рокфеллера созрел план заказать написание такой биографии о своем отце, которую можно было бы считать образцовым учебником, и которая смогла бы уничтожить последние враждебные отзвуки, вроде сообщений Иды Тарбелл.

Прежде всего перед Айви Ли стояла задача сломить сопротивление упрямого пожилого господина, который отказывался сотрудничать. Ему удалось это сделать, когда он предложил в качестве биографа Уильяма О. Инглиса (William O. Inglis), корреспондента New York World и выдающегося игрока в гольф. На самом деле, Ли искал не столько журналиста, сколько игрока в гольф. За бесконечными партиями на частной площадке для гольфа следовали беседы, в которых старик рассказывал былое своему Нестору-летописцу. Так между ними завязалась связь, длившаяся с 1915 по 1925, пока Инглис не положил перед ним готовую рукопись.

Характерно, что и старший Рокфеллер, и младший оказались не в состоянии оценить ее, поэтому рукопись передали «компетентным» интеллектуалам фонда, чтобы те высказали свое мнение.

Очевидно, 8 тыс. долларов ежегодно, которые Инглис получал за свои труды – изрядная сумма во времена 5-центовых сигарет – настолько убили у него всякую способность к критике, что интеллектуальный центр вынес вердикт: слишком лестной вышла биография, ею невозможно будет никого обмануть. Инглис впал в немилость царского двора, и его вычеркнули из зарплатных ведомостей. Айви Ли решил выписать из Германии Эмиля Людвига (Emil Ludwig), автора биографий-бестселлеров. Он тогда только что опубликовал биографию Наполеона.

Возможно, были и другие интеллектуалы, которые отказались от предложения Рокфеллера, но Эмиль Людвиг оказался единственным человеком, про которого это точно известно. Он позволил Айви оплатить ему билет в Америку, но, лично познакомившись с ДДР и узнав, что последний ждет от него, Эмиль потерял интерес к проекту и вернулся домой. А Ли пришлось вновь ломать голову.

Незадолго до этого славу на литературном поприще снискал Уинстон Черчилль (Winston Churchill) как биограф своего предка герцога Мальборо (Duke of Marlborough). Итак, Ли отправился в Великобританию, чтобы узнать, сколько денег Черчилль запросит за унижение стать биографом ДДР. Когда Ли сообщил, что Черчилль требует аванс в размере 20 тыс. английских фунтов – четверть миллиона долларов в годы Великой Депрессии – Рокфеллер вдруг вспомнил, что мнение общественности его не так уж и заботит и отказался. В результате в 1930 году, когда ДДР умер, его сын еще не решил проблему нахождения для него достойного биографа.

Но в Американской литературной академии было достаточно интеллектуалов, выстроившихся в очередь за деньгами и славой. Выбор рокфеллеровского мозгового центра пал на Аллана Невинса (Allan Nevins), профессора из Университета Колумбии (Columbia University), основанного Рокфеллером. Написанная им незадолго до того биография президента Гровера Кливленда (Grover Cleveland) получила премию Пулицера.

Манера письма Невинса не дотягивала до пламенного слога Черчилля и Людвига, но он был невольником истеблишмента, и поэтому надежным человеком. Название его биографии – «Джон Д. Рокфеллер: героический век американского предпринимательства» (John D. Rockefeller: The Heroic Age Of American Enterprise) – свидетельствует о том, что задача выполнена. В его биографии – ровно столько критики, сколько требуется для лучшего восприятия похвал, и в этом Невинс превзошел всех конкурентов. Он безо всякого стеснения заявлял, что Рокфеллер «никогда не смешивал интересы бизнеса с благотворительной деятельностью» и сравнивает его аж с Сесилем Родсом (Cecil Rhodes), Ришелье (Richelieu) и Бисмарком (Bismarck).

К тому времени, когда в книжные магазины хлынул поток новых биографий святого семейства, опубликованных в самых известных нью-йоркских издательствах, начало происходить кое-что любопытное, но заметное только при наличии критического мышления. Становилось все менее опасно говорить о не очень красивых сторонах личности почившего основателя и его нелегальных действиях – до тех пор, пока оставался безупречным имидж его живых потомков, а финансовые интересы компании не подвергались угрозе.

Вышли даже некоторые обличающие отрывки из материала Иды Тарбелл (Ida Tarbell). Они были напечатаны, например, в критическом труде профессора Ландберга «Богатые и сверхбогатые» (The Rich and the Super-Rich, 1968) и в книге Петера Кольера (Peter Collier) и Дэвида Хоровица (David Horowitz) «Рокфеллеры» (The Rockefellers, 1976). Историк Ландберг, закончивший Университет Колумбии, работавший в Университете Нью-Йорка и принадлежавший к верхам рокфеллеровской компании, мог рассказать о многих нечестных делах «святого семейства» в прошлом. То же самое касается Кольера и Хоровица: они даже смогли сказать, что рокфеллеровская «благотворительность» чаще всего представляла собой хитрые манипуляции, позволяющие уйти от налогов, и давала возможность «меценатам» получить больше, чем отдать. Но во всех этих «смелых и безжалостных разоблачениях» от известных издательств упускалось кое-что важное.

Что же это было?

Все авторы упоминали многочисленные индустриальные и коммерческие интересы рокфеллеровского комбината – кроме одного. Они много писали о нефти и ее производных, об угле, природном газе, электричестве, железных дорогах, автомобилях, стали, резине, недвижимости, искусстве, издательствах и СМИ. Но нигде не упоминалось одна-единственная, самая прибыльная отрасль. О ней не говорили даже в тех книгах, где Рокфеллеры вроде бы подвергались самой разгромной критике. Именно она стала сердцем империи еще с тез пор, как праотец империи, «старина Билл», ходил по деревням и всучивал крестьянам сырую нефть в бутылочках, выдавая ее за целебное средство от рака и других серьезных болезней. Имя той отрасли – фармацевтическая промышленность.

Если бы кто-то заикнулся об участии Рокфеллеров в 200 фармацевтических компаниях, то стало бы понятно, почему они создали сначала Совет общего образования, а затем другие подобные «благотворительные организации», причем во всем мире: то были всего лишь инструменты для повышения прибыльности и мощи Империи. И беспомощному населению навязали новую религию, догматическую веру в чудеса медицины. Религия эта требует все большего использования вредных медикаментов, а они, в свою очередь, обусловливают необходимость нового, пусть и опасного, но высокоприбыльного лечения.

Если бы в биографиях появилось такое разоблачение, они бы, скорее всего, не вышли в свет. Или бы не удержались в продаже надолго.

Министерство пропаганды и обмана

В 1960-е годы американские антививисекционисты разошлись не на шутку и перестали устраивать медико-химический комбинат. Проводились даже слушания в Сенате. И тогда всемогущие власти решили, что вновь пришла пора напечатать большую статью в самой авторитетной газете страны, газете, которая обычно задает курс событиям, и на которую равняются прочие серьезные издания.

Уже упоминавшееся Национальное общество медицинских исследований (National Society for Medical Research) поручило написать эту статью некоему Лоренсу Гальтону (Lawrence Galton), при этом его представили как «свободного журналиста, специализирующегося на научной тематике». Чтобы придать статье блеск и правдоподобие, New York Times напечатала ее в своем воскресном приложении, Magazin. А когда Национальное общество медицинских исследований потом издало ее в виде крупноформатной брошюры на глянцевой бумаге и с иллюстрациями, то оно смогло написать на титульном листе: «Перепечатка из New York Times Magazine от 26 февраля 1967 года».

Выбранный издателем метод не был нов в то время. Его цель заключалась в убеждении читателя, что лабораторные животные не только не страдают, но и умирают куда более легкой смертью, чем большинство животных. В статье говорится:

И о чем тогда тявкают эти антививисекционисты? Наверное, было бы невежливо спросить, почему автор статьи, который, согласно его собственному признанию, посещал лаборатории по всей Америке с 21-летнего возраста, никогда не слышал о нейрофизиологических экспериментах, проводящихся главным образом на приматах, предусматривающих нанесение ударов током и заканчивающихся разрушением всего организма и безумием из-за боли. Неужели он никогда не видел экспериментов (или хотя бы не слышал о них), которые проводились уже в 1967 году во многих медицинских вузах якобы «для изучения половой жизни кошек», и среди которых были смертельные опыты, предусматривающие оперативное обнажение пенисного нерва котов (разрезание скальпелем) и непрерывные удары током до гибели животного.

После введения читателям «успокоительного средства» Гальтон переходит к следующему излюбленному клише правящих кругов. На ком лежит основная ответственность за жестокое обращение с животными? Разумеется, на зоозащитных организациях – это знает каждый. Гальтон пишет:

Обратите внимание на небольшое различие, а именно, слово «использовали» применительно к опытам на животных и «убили» применительно к больным, бездомным или ненужным животным, для избавления их от дальнейших страданий.

А в конце статьи, после полного введения читателей в заблуждения автор наносит им нокаут:

Гальтон забыл еще про трансплантации. Любой знающий человек сможет убедительно опровергнуть его голословные заявления. Например, у животных кожа реагирует на ожоги совсем иначе, нежели у человека: в первом случае образуются отеки, во втором – ожоговые пузыри. В случае ожога более трети кожи люди умирают в наши дни точно так же, как и тысячу лет назад. А в октябре 1980 года профессор Луиджи Спровьери (Luigi Sprovieri), один из отцов экстракорпорального кровообращения и многолетний партнер парижского профессора Дюбо, заявил на медицинском конгрессе в Сорренто перед сотнями своих коллег из разных стран следующее:

Длинный ряд известных хирургов, от Лоусона Тейта (Lawson Tait), разработавшего в конце XIX века большинство приемов оперирования, которые до сих пор используются, и до практикующего британского врача, профессора Р. Бельчера (R.J. Belcher), назвали бы рассуждения Гальтона о хирургии ложью. То же самое касается и прочих его заявлений. Но New York Times не стала печатать опровержения, которые посыпались в редакцию со всех сторон.

27 марта 1978 года американский новостной журнал Newsweek напечатал статью «Животные в лаборатории» (Animals in the Labs), его авторами были Петер Гвинн (Peter Gwynne) и Шарон Бегли (Sharon Begley). Оба журналиста постарались придумать новые оправдания бессмысленной практике. Вот пример:

До 1978 года Министерство пропаганды и обмана использовало для достижения своих целей СМИ, которые формируют общественное мнение и заставляют людей верить в то, что опыты на животных необходимы для благополучия людей, а используемые животные не испытывают практически никакого дискомфорта, ведь гуманизм экспериментаторов полностью их защищает. Когда книга «Убийство невинных» привела неопровержимые и шокирующие доказательства обратного, могущественные заведения смогли за короткое время ее запретить. Но у антививисекционистского сообщества в дополнение к известным этическим аргументам появилась, наконец, твердая научная опора, которая стала точкой отсчета в борьбе и объектом борьбы.

Национальное общество медицинских исследований опять заказало большую газетную статью. Чтобы прогнать призрак отмены опытов на животных, стратегию рассуждений о необходимости вивисекции пришлось несколько изменить.

Статья та авторства некоей Патриции Кёртис (Patricia Curtis) появилась опять в приложении к New York Times 31 декабря 1978 года. Уже ее заголовок должен был показать, что медицинские «верха» с 1967 года начали идти на попятную. На сей раз она называлась «Дело против экспериментов на животных» (The Case Against Animal Experimentation). Но осталось настоящее «дело» преимущественно в заглавии, об этом редакция Национального общества медицинских исследований тщательно позаботилось. Именно ученые сменили тон с целью вставить палки в колеса антививисекционному движению. «Причина роста обеспокоенности у многих ученых состоит в открытиях, сделанных самой наукой», – вот одно из потрясающих заявлений госпожи Кёртис.

Поэтому совсем не удивительно, что дальше мы читаем строчки, типа: «Безусловно, многие медицинские открытия, начиная с вакцины от полиомиелита и кончая физиологией реакции на стресс, были сделаны через эксперименты на животных».

Введя это клише, неправильность которого раскрыли медицинские авторитеты (многих из них мы процитировали в «Убийстве невинных»), Кёртис без какого-либо неодобрения пишет:

Стиль этого сухого сообщения с научным звучанием похоже на манеру письма самих экспериментаторов.

Далее Патриция Кёртис пишет следующее:

«Здоровье населения»? «Научный прогресс»? Патриция Кёртис ничего не говорит миллионам своих читателей о том, что Национальное общество медицинских исследований состоит не из самоотверженных ученых и альтруистичных медиков (как можно подумать по высокопарному названию этой организации), а всего лишь из лоббистов в лице разводчиков лабораторных животных, и какое-либо ограничение вивисекции подвергло бы опасности их прибыль. Много лет назад это самое Национальное общество возникло с подачи Лабораторий Чарльза Ривера (Charles River Laboratories), и цель преследовалась одна-единственная: продвигать использование лабораторных животных. Складывалось все более чем успешно, в том числе и благодаря помощи нерадивых журналистов, вроде Патриции Кёртис. И сегодня «Чарльз Ривер» является транснациональной корпорацией и имеет отделения в Италии, Великобритании, Франции и Германии (чтобы ей легче было вводить в заблуждение читателей, Патриция Кёртис, как и многие коллеги ее, сперва снискала репутацию защитника животных и для этого без устали писала милые «истории о братьях наших меньших»).

Как обычно, в статье ни слова не сказано о заинтересованности фармацевтических картелей в опытах на животных и тем более – о том, что опыты на животных неизбежно ведут к опытам на людях, главным образом на сиротах и нищих стариках из государственных больниц, которые связаны с рокфеллеровской картелью.

Потом статью из New York Times перепечатал другой участник рокфеллеровского дома Reader’s Digest. Это издание имеет ежемесячный тираж 20 миллионов экземпляров и аудиторию 100 миллионов читателей во всем мире. Если внимательно посмотреть мартовский выпуск международного издания (в Америке – февральский), то можно узнать много интересного.

До начала текста целых шесть страниц посвящены рекламе лекарств и косметики, при этом самая эффективная в рекламном отношении первая страница отдана «лекарству от насморка» комтрексу производства Bristol-Myers, рокфеллеровской фармацевтической компании. На седьмой странице размещена реклама сиккатива, и только потом следует статья – две страницы под заглавием (ни за что не поверите) «Новости медицины». А восхваляет она гильдию исследователей с их «новыми» медикаментами и способами лечения.

Большую часть рекламы в том выпуске составляют дополнительные 27 страниц, посвященные главным образом товарам химической промышленности (среди них некоторые продукты нефтехимии и агрохимии, но преимущественно медикаменты и косметика). Немногочисленные и небольшие рекламы продуктов, не имеющих отношения к химии, ютились в конце журнала.

А другая страница в начале журнала оказалась зарезервирована для другого рупора Министерства пропаганды и обмана. Имя ему – Британская Энциклопедия (Encyclopaedia Britannica). С тех пор, как это издание вошло в рокфеллеровский дом, все его статьи на медицинскую тематику подверглись тщательному пересмотру. Например, в нем утверждается, что «синтетические витамины равноценны натуральным».

Покупка общественного мнения

В наших так называемых демократических странах журналистская пропаганда через систематическое и тщательно спланированное преподнесение неверной информации либо ее умалчивание – явление, ускользающее от большинства людей – представляет собой нечто гораздо более печальное, чем отсутствие требований на свободу у СМИ в авторитарных государствах. Там люди воспринимают как данность тот факт, что ко всем внутренним и зарубежным новостям надо относиться скептически. Вместе с тем, в «странах демократии» граждане считают, что, если несколько разных дают одну и ту же информацию, значит, она правдива. Но на самом деле это серьезное заблуждение.

В большинстве стран ситуация такая же, как и в Америке, где New York Times, Reader’s Digest и другие влиятельные издания отказываются публиковать опровержения ложным заявлениям.

В Cape Times за 28 июня 1977 Кристиан Барнард (Christiaan Barnard) бросает вызов противникам вивисекции и предлагает им рассказать, как медицинская наука прошлого развивалась бы без опытов на животных и каковы были бы ее перспективы на будущее. Южноафриканская антививисекционная лига, Южноафриканская Ассоциация за запрет болезненных экспериментов на животных (South African Association for Abolition of Painful Experiments on Animals) приняла вызов и ответила на вопрос, но Cape Times, которая, разумеется, не подвергала цензуре Барнарда, прошлась ножницами по ключевым пунктам ответа (хотя его требовал сам Барнард). Это было столь же ожидаемо, как и беспрепятственное пропускание искомого материала.

Такой политики придерживаются все европейские газеты, принадлежащие истеблишменту. 29 июля 1977 года парижская ежедневная газета Le Figaro напечатала статью, в названии которой уже передавалась тенденция «Либо морская свинка, либо человек». Этот опус за авторством некоего профессора Кашеры (J.P. Cachera) являет собой подлинную оду опытам на животных и включает в себя все давно уже развенчанные клише вивисекторов. А самые трагические провалы современной медицины выставлены в ней как колоссальные успехи.

В результате на редакцию обрушился шквал писем протеста, но свет увидели только два, и оба в сильно сокращенном виде. В одном случае автором был Жан-Дюрантон де Мани (Jean Duranton de Magny), президент Французской антививисекционной лиги, в другом – Ваш покорный слуга. Я всячески старался сделать свой ответ кратким и четким, чтобы не допустить правки, но самые важные моменты, опять же, оказались вымараны; особенно тут характерно предложение бесплатно выслать всем желающим читателям Le Figaro” технический отчет CIVIS. В нем, наряду с прочей важной информацией, можно было прочитать высказывания 150 авторитетов от медицины со всего мира, которые считали вивисекцию научной ошибкой.

В настоящее время ведущие газеты других европейских стран следуют по тому же курсу, что и в Америке. Но негласный союз между правительством и химико-медико-вивисекционным комбинатом наиболее очевиден в странах, где телевидение, самое мощное средство пропаганды, монополизировано государством, как в Швейцарии, Франции и Германии либо находится под значительным государственным контролем, как в Италии. При псевдодебатах на тему вивисекции происходили откровенные искажения аргументов – где уж тут быть уравновешенности.

Во Франции в 1981 году состоялось ток-шоу, которое получило широкое освещение в рекламе. Организаторы сделали все, чтобы не пустить на него тех немногих людей, которые могли бы оспорить аргументы присутствующих «ученых». В нем участвовали такие «специалисты» как Брижит Бардо, корреспондент, кинематографист и врач-гомеопат, который даже не знал ничего – или не хотел знать – о трагедии с талидомидом и большую часть времени молчал, давая возможность вивисекторам врать всеми возможными способами перед 16-миллионной аудиторией.