Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

До казни оставались не дни, а часы. Уже палач намыливал веревку, уже готов был саван для живого пока еще покойника, а он все писал, рисовал, делал прикидки. Агент исполкома «Народной воли» Николай Кибальчич подводил итоги своей жизни.

Скоро навсегда померкнет его сознание, но идеи, полагал он, в особенности одна из них умереть не должны. Такой особой идеей был проект реактивного летательного аппарата. Проект вынашивался долго, но закончить его не хватало времени — оно уходило на создание типографии, динамитной мастерской а также подготовки к покушениям на императора Александра II.

В конце концов, после нескольких попыток императора убили, но был схвачен и Кибальчич со товарищи. Теперь часы отсчитывали время до казни…

О том, что ракеты известны человечеству не одно тысячелетие, Кибальчич наверняка знал — еще в древнем Китае, Индии пороховые ракеты использовались для фейерверков и других развлекательный целей. Как профессионал, имевший дело с взрывчатыми веществами, Кибальчич изучал свойства пороха, и его заинтересовала способность этого горючего создавать реактивную тягу. Вполне возможно, что он думал о ракете, как средстве поражения разных целей, но вот что вполне определенно и точно — он полагал возможным использовать ракету как транспорт. Для полетов человека, для перевозки грузов.

Ему первому, пожалуй, из землян пришла в голову эта идея, и он успел ее превратить в проект незадолго до того, как был повешен.

Спустя почти век посланный Россией «лунник», разогнанный ракетой, о которой думал Кибальчич, облетит Луну и предаст фотографии ее «затылка» — невидимой с Земли лунной стороны. Один из кратеров обратной стороны назовут именем Николая Кибальчича — в память о том, кто первый сказал: ракета понесет человека в необъятные дали.

Неподалеку от кратера Кибальчича находится и кратер имени Фридриха Цандера — инженера, который впервые в России стал практически разрабатывать ракеты, их теорию, а также проекты межпланетных полетов.

Цандеру принадлежит, до сих пор представляющая интерес, идея «космического лифта» — соединения тросом Земли и Луны, он ранее Константина Циолковского и немецкого ракетчика Германа Оберта высказал идею о многоступенчатой ракете, которая отбрасывает отработанные ступени. Ему же первому пришла в голову мысль о сжигании металлических конструкций отработанных ступеней — для увеличения тяги ракеты. Эта мысль настолько обогнала свое время, что до сих пор не реализована, правда, металлы уже вводят в сложные виды ракетного топлива.

Фридрих Цандер в немалой степени был вдохновлен публикацией Циолковского в 1903 году, когда впервые в мире братья Райт подняли в воздух самолет с поршневым двигателем, калужский учитель физики и математики выпустил свое знаменитое «Исследование мировых пространств реактивными приборами». В этом труде Циолковский расчетами показал возможность полета к другим мирам с помощью одноступенчатого ракетного двигателя на жидком топливе (ЖРД),

Цандер свои идеи также старался, как мог, распространять, для этого он подготовил к печати научно-популярную книгу, но советские чиновники от науки дали заключение: «… нет оснований оказывать Ф.А. Цандеру содействие в печати его большой монографии… которая во многом, несомненно, будет содержать псевдонаучный материал».

Неподъемное ракетное дело

Константин Эдуардович, как уже говорилось, был скорее теоретиком и мечтателем, нежели практиком. Он не раз даже высказывался в том смысле, что на пути реального создания ракет встретятся такие неописуемые трудности, что те, которые пройдут этот путь, ужаснутся потом и признают — если бы могли заранее все предвидеть, вряд ли взялись за это почти неподъемное дело.

Но такие люди все же нашлись. В США основоположник ракетоплавания Роберт Годдард запускает в 1926 году первую ракету с двигателем на жидком топливе, ракета поднялась на 300 м. Еще в 1914 году Годдард получил патент на ЖРД, и вот спустя 12 лет состоялся чисто символический запуск. В США возникла шумиха в связи с объявленным Годдардом проектом полета человека на Луну, он еще ранее Цандера оформил патент на двухступенчатую ракету. Но, скорее всего «путешествие к Луне» было рекламным трюком для привлечения внимания и солидных инвестиций.

Фридрих Цандер наверняка знал об успехе американца, но не более того — Годдард все держал в страшном секрете. Поэтому Цандер начал самостоятельно — еще до успешного старта в США — разрабатывать теорию реактивного двигателя. Уникальные условия в камере сгорания — очень большие температуры, давления и скорости продуктов — не имели аналогов ни в природе, ни в промышленных установках, наука также еще не обращалась к этим явлениям, поэтому начинать приходилось «с нуля».

Цандер нашел здесь разумный подход — сперва создавались приближенные методики, потом на основании экспериментов они уточнялись. Однако денег на опыты часто не было, и вскоре он напишет: «В связи с тем, что средств было недостаточно, неожиданно у меня появилась идея перестроить паяльную лампу под первый реактивный двигатель».

Корпус паяльной лампы стал резервуаром для горючего — бензина, сверху было приспособлено сопло, куда подавался воздух под давлением, а поджигалась смесь от впаянной туда же автомобильной свечи.

Скорости истечения продуктов сгорания должна в несколько раз превосходить скорость звука, тяга, правда, была невелика, но и расход горючего — всего лишь 2 грамма бензина в секунду.

Вот так в России в 1929 году путем «скрещивания» паяльной лампы с трубой переменного сечения родился ЖРД, который получил наименование ОР-1 (опытный, реактивный, первый). Работал он устойчиво и принес Цандеру заслуженную известность, а также предпосылки для строительства более модернизированного ЖРД — ОР-2 для установки его на ракету.

К тому времени Цандеру удалось создать коллектив, который на общественных началах стал исследовать проблемы реактивных двигателей и ракет — так называемую Группу Изучения Реактивного Движения (ГИРД). Эту аббревиатуру, впрочем, некоторые остряки расшифровывали и так: «группа инженеров, работающих даром».

Однако, через год небольшие деньги им начали все же выплачивать — Цандер стал разрабатывать двигатель ОР-2 и целиком всю ракету с гремящим названием — «ГИРД-Х». Эта ракета должна было поднять 2 кг полезного груза на пятикилометровую высоту.

Первый в мире

Сергей Павлович Королев появился в ГИРД с самого начала ее существования — он стал председателем технического совета. Его тогда интересовала на столько сама ракета, сколько реактивный двигатель, который он рассчитывал приспособить на самолет — авиация была давним увлечением Королева.

А когда ГИРД приобрела официальный статус, Королев возглавил ее, освободив Цандера от множества организационных забот. С невиданной одержимостью Цандер работал над расчетами реактивного двигателя и ракеты, работал весь день, работал ночью, и никто не знал, когда он спал.

От изнурения и болезней Фридрих Цандер в 1933 году скончался, завершили работу над новым двигателем ОР-2 его ученики и соратники.

ОР-2 давал на испытаниях тягу около 100 г и стабильно работал на протяжении порядка минуты, что для двигателей американца Годдарда было тогда совершенно недостижимо.

А 25 ноября 1933 года первая российская ракета ГИРД-X поднялась метров на восемьдесят. Потом, правда, из-за неполадок она отклонилась от вертикали и упала.

С той поры Россия становится на многие годы лидером в развитии ракетной техники. Надо сказать, что кроме Цандера с соратниками в Москве, в другой бывшей столице Санкт-Петербурге ракетные двигатели строил Валентин Глушко. ЖРД Глушко работали, правда, на другом топливе — горючим был керосин, а окислителем азотная кислота.

И хотя вредность такого горючего была неизмеримо высока, двигатели Глушко работали все лучше и надежнее. И в 1936 году его ЖРД стал по своим техническим данным самым лучшим в мире. А еще значительно раньше — в 1928 году в Петербурге появляется бывший начальник Штаба РККА Михаил Тухачевский, сосланный туда Сталиным за вольнодумство и независимость.

Тухачевский посетил газодинамическую лабораторию (ГДЛ), где работал и испытывал свои двигатели Глушко, там же разрабатывались и артиллерийские реактивные снаряды на порохах.

Тухачевский был поражен сделанным в ГДЛ и в особенности перспективой применения ракет в военном деле. Когда он в 1931 году вернулся в Москву в качестве замнаркома обороны и заместителем председателя РВС (Революционного Военного Совета), то познакомился и с достижениями Московской ГИРД.

Стало ясно, что и тем, и другим нужна хорошая производственная база, причем одна — на две не нашлось бы ни денег, ни сил. Значит, нужно объединить эти коллективы, создать один НИИ с мощным производством. Вскоре появилось и название — РНИИ: ракетный научно-исследовательский институт, первый в мире.

Самолет — хорошо, ну а кони — лучше!

Однако, название придумать несравненно легче, чем организовать РНИИ. Наркомом обороны (сначала он назывался Наркомвоенмором) и непосредственным начальником Тухачевского был Клим Ворошилов, сталинский холуй, хорошо разбиравшийся лишь в тонкостях самогона и науке обольщения легкодоступных бабенок. Другие науки ему были не под силу.

Все нововведения Тухачевского Клим невольно сравнивал с кавалерией и всегда выходило, что «кони лучше». Все эти танки, самолеты, автоматы требовали сложного производства, запчастей, горючего и не шли в этом плане ни в какое сравнение с лошадью, которая везде себе пропитание сыщет, и уж совсем не сравнить моторы с красноармейской шашкой — если ею быстро размахивать налево и направо, никакой враг не выдержит.

А уж эти ракеты — Клим никак не мог взять в толк, на кой ляд они нужны? Ту тонну спирта, которой заправляют ракету, отдай лучше дивизии кавалеристов — они после такой «заправки» любую оборону сметут! Это с одной стороны, но с другой — еще неизвестно, как на ракеты Вождь и Учитель посмотрит. Вон «напел» ему выскочка Тухачевский, что следующая война будет «войной моторов», так теперь «чудесный грузин» и требует постоянно больше самогона (тьфу ты!) — больше самолетов, больше танков…

Клим Ворошилов так долго думал, что голова разболелась. Но в конце концов нашел хитрый ход — взял и все спихнул в Комиссию обороны при Совнаркоме, пусть она решает.

Однако, Комиссию возглавлял Вячеслав Молотов, которому по части бюрократических игр пальца в рот не ложи. Он даже усмехнулся, когда разглядел детский трюк Ворошилова и в горячах чуть было не решил переправить все дело в Совет Труда и Обороны, да во время вспомнил, что тот Совет он же сам и возглавляет. Нужен был более тонкий ход — напрямую отказывать нельзя, еще неизвестно, как на все Коба посмотрит.

И Вячеслав Михайлович, который, шутя, погубил не одно живое дело, вскоре нашелся. Он создает комиссию, куда ввел Тухачевского, чтобы тот сам и отвечал, в случае чего. Тухачевский же оказался тоже не лыком шит — он сам же рассмотрел свое предложение и вынес решение себя поддержать.

Но Молотова просто так на козе не объедешь, Вячеслав Михайлович в ответ создает расширенную комиссию, куда для устрашения вводит начальника Тухачевского — Ворошилова, полагая, что тот даст укорот своему заму. А для большей конфликтности председателем комиссии назначает … Тухачевского.

Тухачевский решительным образом опять сам себя поддержал, и теперь все уперлось в «первого маршала». Климент Ефремович понял, что его опять оставили в дураках, и все вернулось «на круги своя». Чуть ли не год думал Ворошилов, немало было выпито самогону, невесть сколько бабенок приводили адъютанты для отвлечения от горькой думы, да все не шла она — эта проклятая дума — прочь.

И согласиться нельзя — ведь, сколько лишних забот на свою шею, и отказаться невозможно — нечем возразить «выскочке», для этого нужно хорошо в технике разбираться. В конце концов, кто-то из собутыльников надоумил — спихнуть все в Наркомат тяжелой промышленности, им, мол, это дело под силу. Пускай теперь Орджоникидзе и отдувается. На радостях Клим нализался до скотского состояния…

Мануфактурные ракеты

Целеустремленность и организационные способности Королева окружающих поражали. Он сумел захватить подвалы на Садовой для группы ГИРД, добился «производственного» статуса для нее, что улучшило снабжение и финансирование. Не случайно Сергей Павлович становится во главе ГИРД и надеется возглавить РНИИ, чтобы иметь рычаги для определения технической политики Ракетного института.

Ведь кроме создания ЖРД в институте проводилась большая работа по реактивным артиллерийским снарядам, да и сами ЖРД имели два конкурирующих направления — одно использовало спирт и кислород, второе — керосин и азотную кислоту.

Были и другие темы, в которые Королев еще не вник глубоко, но он четко понимал, что самое главное — это крепкая и передовая производственная база. На ее основе можно было создавать экспериментальные образцы ракет для проверки новых идей, а также получать эти идеи для стремительного движения вперед…

Однако, Орджоникидзе и Тухачевский предпочли в качестве директора РНИИ человека в погонах, а Королеву достался пост заместителя с обязанностью курировать производство.

Как ни болезненно было для властолюбивого Королева это назначение, он перенес его, но не успокоился. И в итоге, надо сказать такое распределение должностей спасло ему жизнь…

А с производством дела пошли отвратительно. Директор нанял рабочих, уволенных с соседних фабрик за безграмотность и пьянство. Толку от них никакого — зато «стропроцентные пролетарии». Пьяные пролетарии, обозленные тем, что секретность мешает гнать левые заказы, отлынивали от работы, срывали заказы и Королев повел с ними решительную борьбу. Но за «пролетариев» вступился директор, по большевистским понятиям которого пролетарий — главная фигура советского государства.

Он сурово спрашивал с Королева за безобразия на производстве, но пьяниц и лодырей в обиду не давал. Конфликт назревал и дошел до Тухачевского, а «любимец партии» Николай Бухарин — глава научно-технического управления ВСНХ в итоге освобождает беспартийного Королева от должности, заодно упразднив и саму должность. За что Бухарину надо бы в ножки поклониться, его решение также спасло от скорой и неминуемой смерти Сергея Павловича.

Теперь Королев всецело занят конструкторской работой — новые образцы его не радуют. Они маломощны, капризны, взрывоопасны и почти неуправляемы. Да чего можно было ожидать при таком чуть ли не мануфактурном и дезорганизованном производстве, вечной нехватке материалов, при большевистском способе управления наукой и техническим развитием, когда партийность ставилась во главе угла?

Больше половины запусков ракет была неудачны, отказы в разных узлах появлялись спонтанно, ракеты взрывались. Королев начинает склоняться к двигателям Глушко с азотным топливом, которые к тому времени стали лучшими в мире…

О кости с барского стола

В потоке аллилуйщины и панегириков, которые были исключительно полноводны в советские годы, особенным дискантом звучали похвалы родной партии, дорогому правительству и лично товарищу Генсеку, которые денно и нощно проявляли неукоснительные заботы о советской науке, ученых и конструкторах. Перед гражданами СССР рисовался образ мудрого кормчего, который просыпался в холодном поту и со страхом начинал мучительно припоминать — чего еще недодала страна ее науке, какой еще партийной милостью не обласканы академики, научные сотрудники, инженеры и аспиранты? В стране занимался рассвет, дремали все честные граждане и прокуроры, а мудрый Вождь стоял у кремлевского окошка и стратегически мыслил: «Сем-ка я да разгоню наполовину цековский аппарат бездельников, а их зарплаты, машины, дачи и пайки отдам молодым, но талантливым ученым — пусть еще более возвысят славу советской науки…»

Нет ничего более искаженного и лживого, чем все эти визгливые восхваления. Да, конечно, на словах провозглашалась всемерная поддержка науки, но кто не знает, что по своему лицемерию большевистские вожди превзошли все пределы человеческой низости?

Да, какие-то средства выделялись из бюджета для науки, но только в последнюю очередь, и были они совсем несопоставимы с расходами на ГУЛАГ, НКВД и другие репрессивные органы.

Да, нескольким ученым подарили автомашины и дачи, выдали закрытые сталинские премии, пугающие своими размерами, но сделали это не в 1938 году, когда стала ясной возможность цепной реакции и особенно бомбы громадной мощности, которая могла бы остановить гибель десятков миллионов людей, в будущей войне, а только в 1950 году, когда пришлось, вытягивая жилы, догонять более дальновидные и богатые страны. И опять же, не любовью к науке объяснима та кость, которую ей бросили с барского стола — вождей всех уровней, особенно Самого-Самого обуял невиданный страх, когда стало понятно, что прилетевшая из-за океана атомная бомба уничтожит их всех, и не спасут ни тогдашние бункеры, ни ближние, ни дальние дачи. Тот самый страх, от которого постоянно становилось мокрым исподнее белье назначившего самого себя генералиссимуса.

Страх был вообще определяющим мотивом в жизни этого параноика. Он боялся, что у него отнимут власть, а то и жизнь, боялся, что придется ответить за все преступления, совершенные им еще с ранней молодости. Боялся, что народ может перестать считать его самым любимым и самым грозным.

Тюлькинско-анпиловские тетки с кастрюльками нынче прямо-таки заходятся в истерике, когда начинают вопить, что «Сталин войну выиграл». Такое приходится и слышать от многих людей, плохо знающих или не желающих знать историю своей страны. Де-мол, с именем Сталина люди шли в смертельную атаку. Однако, с противоположной стороны в атаку шли с именем фюрера, который войну, как известно, проиграл.

Да и байки о том, что люди поднимались в атаку с криками: «За Родину! За Сталина!» распространяются в основном в мемуарах обозных генералов, которые передовой в глаза не видели, как и любимый ими Вождь.

Конечно, какой-нибудь ошалевший политрук мог подобное и завопить, но фронтовики рассказывают, что солдаты, поднимаясь на встречу со смертью, кричали несколько другие слова, которые никакое приличное издание не отважится напечатать…

Так вот — войну Сталин проиграл, ее выиграл народ вопреки полководческому таланту Джугашвили. Сталин проиграл не только Отечественную войну — «войну моторов», он «проиграл» новое оружие — ядерное, а также радиолокацию, ракеты, электронику.

А все эти виды оружия ведь начинались и стремительно развивались в СССР еще за годы до начала Отечественной…

Оружие полиции

С ракетами расправились довольно просто — арестовали директора и главного инженера РНИИ и после инсценировки суда немедленно расстреляли.

Их единственная вина заключалась в том, что они были назначенцами Тухачевского и Орджоникидзе. Маршала и наркома, особенно Тухачевского, Сталин боялся — Тухачевский был умен, смел, глубоко образован и физически силен, что для сухорукого Джугашвили было совсем ненавистно.

После инсценировки самоубийства Орджоникидзе и убийства сразу после суда Тухачевского, Сталин велел «достать» всех, кого маршал выдвигал на видные посты. Если бы Королев к тому времени оставался в руководстве РНИИ, его бы тоже немедленно расстреляли.

А так он мог еще пожить, пока. Но Королев, как и Глушко — личности талантливые и неординарные — стояли на пути одного человека, который рвался к директорскому посту, внезапно освободившемуся. И тот пишет на них обоих донос, который в тех условиях не мог не сработать. Трудно сказать — так ли было на самом деле, но эту версию выдвигает Ярослав Голованов. Историк Виккентий Комаров считает, что донос появился после ареста Глушко и Королева. И он готов подтвердить это документально.

Сначала арестовали Глушко и побоями вырвали у него «признание», что Королев был «членом троцкистской организации, занимался вредительством». Потом взяли и Королева, били его так, что сломали обе челюсти — это стало впоследствии одной из причин его преждевременной смерти. Королева также заставили оговорить Валентина Глушко — оба получили по десять лет.

А доносчик добился-таки вожделенного поста директора, но вскоре стало ясно, что не по Сеньке шапка. Его, в конце концов, выгнали, даже ненадолго посадили, но — вот идиотизм и вывих большевистской логики! — присвоили ему звания Героя, «за разработку реактивных минометов БМ-13», в которых он ничего не понимал, поскольку «ни ухом, ни рылом». А вот ни один из немногих, оставшихся на свободе после арестов настоящих разработчиков, достойной награды не получил.

История появления на вооружении армии этих твердотопливных ракетных снарядов вообще показательна, как один из примеров «заботы партии и правительства о перспективных вооружениях и их разработчиках».

Незадолго до начала войны нарком обороны Семен Тимошенко решил провести широкий смотр всех видов артиллерийского вооружения, до чего у предыдущего наркома и «лошадиного» маршала Ворошилова времени никогда не находилось.

На полигоне выстроились ряды всевозможных пушек, гаубиц, минометов и началась пальба по целям. В самом конце вспомнили о скромном грузовике ЗИС-6, на котором размещалась установка для пуска реактивных снарядов.

От первого залпа воющих снарядов, которые превратили цель в груду осколков и море ревущего огня, наркомы, маршалы и окружавшая их челядь просто онемели. Такого еще не видели.

Первым, пришедший в себя Тимошенко, рявкнул маршалу артиллерии Кулику: «Почему раньше не докладывали?» Кулик, как замнаркома отвечал, за внедрение новых минометов — нашли, кому доверить новое оружие! Это был тот самый маршал, который считал автоматы «оружием полиции для разгона демонстраций», а по части самогона и бабенок не уступал самому Климу.

Голова Кулика гудела с похмелья, и он забормотал первое пришедшее на ум, что де-мол, «минометы надо доработать» и прочая, и прочая. Однако лукавил маршал, его подчиненные не раз докладывали о БМ-13, требуя скорейшего их внедрения, но зачем столько шума, если есть лихая конница и конная артиллерия?

Надо отдать должное одному из подчиненных Кулика — он через его голову отправил письмо Сталину, где доложил о складывающейся обстановке по новому оружию. То был смелый поступок, и он мог стоить головы автору письма. Сталин поинтересовался у Жукова, но тот сам толком ничего не знал, БМ-13 Жуков увидел впервые на этих предвоенных испытаниях.

Короче говоря, постановление правительства о внедрении реактивных снарядов вышло за день до начала войны, и в первые ее месяцы стали срочно клепать эти грозные установки, которые народ назвал ласковым словом — «катюша».

Фашисты были ошеломлены дебютом «катюш» на фронте, слагали о них легенды и организовали жестокую охоту за новым оружием. Но только к концу войны смогли наладить у себя производство реактивных минометов, да было уже поздно…

Можно без натяжки сказать, что «катюши», которые могли взломать любую укрепленную оборону и превратить в кровавый фарш скопления фашистских войск, появились на вооружении армии почти случайно.

Совсем не случайно убили Тухачевского — человека, который разглядел перспективу и поддержал развитие нового оружия. Неслучайно убили главного инженера РНИИ, который был душой группы разработчиков реактивных снарядов. Не случайно упекли в тюрьму Королева и Глушко, не случайно наградили за «катюшу» — доносчика. Все это было не случайно, а скорее закономерно — такова политика большевиков: возвышать серость, уничтожать талантливых и независимых. В этом, собственно, и заключалась «забота партии и правительства…»

О мудрости Великого Сталина

«Сталин неустанно укреплял оборону страны, он настойчиво требовал внедрения новой военной техники, неукоснительно заботился (!) о талантливых конструкторах, организаторах производства, крупных военачальниках», — и такой штамп все еще кочует в мемуарной литературе и в рассказах людей, которые в глаза никогда не видели этого параноика.

О том, как Сталин «заботился» о конструкторах, хорошо видно на примере РНИИ, «забота» об организаторах производства в стране привела к тому, что Серго Орджонидзе убили, самого деятельного наркома вооружений Бориса Ванникова посадили в тюрьму, а подавляющее большинство командиров Красной Армии расстреляли накануне войны — для «укрепления обороны», конечно.

Джугашвили требовал, несомненно, «больше танков, больше самолетов, больше стрелкового оружия», вульгарно трактуя призывы убитого им Тухачевского. В результате фашистские войска мы встретили с большим количеством устаревших самолетов, танков и винтовок образца 1891 года, изобретенных царским еще генералом Сергеем Мосиным.

Практически не было на вооружении автоматов, совершенно не применялась радиолокация — ее сочли неприменимой на войне, «слухачи» по мнению «лошадиного» маршала были куда как надежней. Да что там радиолокация — простой связи не было — летчики не могли общаться ни между собой, ни с «землей», войсковые подразделения не знали местонахождения соседних частей, да и своих штабов.

Фашисты же активно внедряли радиолокацию, они перенимали все лучшее у американцев и англичан, особенно когда удавалось сбить их самолет с радиолокатором. Потом уже, после войны немецкий специалист рассказывал советским инженерам: «Мы не могли обнаружить локаторы только на ваших сбитых самолетах, видать вы их хорошо охраняли…» Наши молча проглотили это тонкое издевательство и только вздохнули — знал бы этот немец, что в советских войсках даже простейших географических карт практически не было…

Еще один распространенный штамп — Сталин-де активно вникал во все новое, ставил перед оружейниками большие задачи, поддерживал все передовое в науке вооружений.

В связи с этим уместно привести рассказ одного конструктора, описанный известным журналистом и писателем Ярославом Головановым в книге о жизни и деятельности Королева — самом глубоком и самом правдивом издании среди тех опусов, что насочиняли некоторые борзописцы.

Конструктор этот придумал, как ремонтировать танковые гусеницы прямо на поле боя и даже в бою — с помощью термитной сварки. Накануне большого и высокого совещания по его изобретению, конструктора приволокли к Сталину. Вождь выслушал внимательно его сообщение о принципах изобретенного метода и спросил:

— Ви почему-то нэ говорите о нэдостатках изобретэния…

Конструктор честно, как на духу, перечислил все недоработки и пояснил — как устранить их. На следующей день состоялось высокое совещание, на котором все выступающие подчеркивали важность и ценность изобретения. А в конце выступил Сталин, он в отличие от остальных сосредоточился на недоработках.

Конструктор похолодел — Сталин слово в слово перечислил все недостатки, о которых накануне говорил ему сам автор, выказывая тем самым свою «мудрость» и «глубину проникновения». Поскольку конструктор был единственным свидетелем тогдашнего разговора, он становился и нежелательным свидетелем, которого в любой момент могут убрать.

Сталин, похоже, увидел страх в глазах автора изобретения и понял, что тот будет молчать.

Ну а все остальные были просто восхищены «мудростью» великого Сталина, который видит лучше всех, дальше всех, и глубже всех. Везде, во всем была видна Его рука, Его воля — не случайно ведь народ отозвался на Его деяния:

Уже весна, а скоро — лето.

Спасибо партии и Сталину за это!

НЭП в НКВД

Как уже говорилось, вследствие неустанной заботы партии, правительства и мудрого Сталина самые талантливые сотрудники РНИИ оказались в тюрьме, а руководство — в тюремной могиле.

Но ни Королев, ни Глушко не сдались. Оба пишут в самые высокие инстанции, отвергая несправедливые обвинения и указывая на то, что они все силы отдавали повышению обороноспособности страны и было бы непростительной ошибкой не использовать их знания и опыт для создания новейшей военной техники. Но уж больно был занят Сталин классовой борьбой, которая все усиливалась, и недосуг ему было читать эти письма.

Несомненно, что Королев вскоре погиб бы на золотоносных приисках Колымы, куда его отправили таскать неподъемные тачки с породой. Редко кто из зеков мог протянуть тут целый год — жестокие морозы, постоянный голод, неимоверные физические нагрузки и побои конвоиров губили большинство в первые полгода…

А спас Королева и Глушко генеральный комиссар безопасности Лаврентий Берия. Возглавив аппарат репрессий, он стал исправлять результаты усердий Николая Ежова — алкоголика, педераста и наркомана.

По свидетельству Константина Симонова Лаврентий Палыч выпустил из лагерей большинство невинно осужденных командиров Красной Армии.

Практичный и прагматичный Берия справедливо рассудил, что из миллионов зеков можно извлечь без ущерба для лесоповала, горных и других изнуряющих работ всего несколько сот человек, которые имеют нужные знания и опыт для создания образцов новой техники, в особенности военной. Они останутся зеками и трудиться будут в охраняемых учреждениях, которые народ назовет потом ласково «шарашками». Толку от таких зеков в КБ будет в тысячу раз больше, чем на долбежке мерзлого грунта.

НЭП, объявленная Лаврентием Палычем, имела весьма благоприятные последствия для многих оставшихся в живых ученых, конструкторов, физиков и химиков. Их изымают из тюрем и лагерей, направляют в различные СКБ, где созданы прямо-таки царские — по сравнению с лагерями — условия.

Нет в углу непременной вонючей параши, спят они на обычных койках в темноте, а не при обязательном даже ночью свете, могут заниматься любимым делом, еду кое-где приносили из ресторанов. А главное — атмосфера близких по духу людей.

В одно из таких СКБ, возглавляемым «врагом народа — организатором русско-фашистской партии» Андреем Туполевым, попадает и Королев. Из лагеря на Колыме его отпускают без конвоя — настолько он был слаб и болен.

Однако, долго у Туполева он не задерживается, началась война и Королева отправляют в Омск, где начали строить авиационный завод.

Там Королев узнает, что зек Валентин Глушко в Казани занимается реактивным двигателем для боевых самолетов. Этот вспомогательный двигатель давал недолговременную, но резкую прибавку в скорости, что помогало подниматься с более короткой взлетной полосы — качество весьма необходимое для полевых аэродромов.

А в воздушном бою такой скачок в скорости мог быстро решить исход его. Королев всеми силами добивается своего перевода в Казань, и они вместе с Глушко в конце концов проводят испытание задуманного двигателя в реальных условиях.

В 1944 году зеков Глушко и Королева досрочно освобождают, но их не реабилитировали и судимостей не сняли. Они надолго так и остаются полузеками…

Как советский фюрер помог немецкому

Пока, благодаря заботе партии и правительства, в СССР успешно разваливалось ракетное дело, вперед здесь вырывается фашистская Германия.

По Версальскому мирному договору 1919 года сильно ограничивалась армия ее (до 100000 солдат) и количество вооружений. Для вермахта и его бравых генералов это было крайне унизительно.

Но спасибо Великому Сталину, сначала он оказал фюреру помощь политическую — велел немецким коммунистам не блокироваться со своими социалистами, а наоборот отмежеваться. Вместе они составили бы блок большинства в парламенте, и тогда Адольф Алоизович не прошел бы в канцлеры. Ну, как тут было не порадеть дорогому для Иосифа Висеарионовича человечку?

За политической помощью последовала и материальная — в Греманию из СССР потянулись составы в рудой, лесом, цистерны с нефтью — с бензином у немцев всегда было плохо, а военная техника не может буз бензина.

А чтобы у германского фюрера голова не болела — как прокормить голодное население — советский фюрер погнал в неметчину вагоны пшеницы, сала, сахара, масла.

Вопреки Версальскому договору на советских полигонах стажировались офицеры вермахта, в военных училищах СССР ковались кадры будущих фашистских летчиков, танкистов, артиллеристов. Даже спецслужбы — гестапо и НКВД — не стеснялись брататься.

Обойти версальские договоренности оказалось несложно, а вот в отношении ракет и хитрить было нечего. Все в Договоре было перечислено — сколько винтовок, гаубиц, танков и самолетов может иметь вермахт, а вот насчет ракет абсолютно ничего не было сказано.

Для талантливого конструктора — барона Вернер фон Брауна — это стало подарком судьбы. Ракетное оружие, полагал фон Браун, скомпенсирует ущербность вермахта. Он быстро нашел понимание и поддержку генералитета, добился солидного финансирования, и с 1937 года на севере Германии, у рыбацкой деревушки Пенемюнде начал строиться мощный ракетный исследовательский центр со стендами для огневых испытаний и полигоном с площадками для запусков. Вместе с Германом Обертом, с которым потом уже, значительно позже они построят и запустят первый американский спутник, фон Браун принимается за создание невиданных доселе по мощи ракет и с 1942 года начинает испытывать первые образцы ФАУ-2.

Если Сталин строил для своих ракетчиков тюрьмы и лагеря, то в Пенемюнде на побережье моря возникает по существу курортный городок с прекрасными дорогами, роскошными виллами, ресторанами, бассейнами. Здесь трудятся более 10000 человек и к немецким разработчикам «оружия возмездия» — ФАУ — приходит успех.

Они не только построили саму ракету, но и создали сеть заводов в Германии, которые в тесной кооперации изготовляли детали и приборы для ракет, испытывали узлы, а потом собирали для окончательных испытаний саму ракету.

Создать производство, пожалуй, не менее сложно, а даже более хлопотно, чем само невиданное ранее оружие. Один из заводов в центре страны находился внутри горы. Почти всех заключенных, которые строили предприятия и частью работали на них, зверски убили потом, чтобы сохранить все в тайне.

Но нет ничего тайного, чтобы со временем не стало явным.

Заслуга академика Харитона

Как уже говорилось, советскую разведку в Германии Сталин так же успешно разгромил, и о новом ракетном центре в СССР не было известно. Однако, Серго Берия — сын Лаврентия Павловича — утверждает, что его с группой товарищей после окончания разведшколы собирались забросить в немецкий тыл, а именно — в Пенемюнде. Якобы это было в начале войны, но операция почему-то не состоялась.

Однако, можно ли верить человеку, который не так давно заявил[14], что (цитируется дословно): «Наши ученые — ядерщики не копировали американскую бомбу. Скажем, у нашей бомбы иная конструкция. Это заслуга академика Харитона. Бомба создана на принципиально новой основе. Да, ядерное топливо одно — плутоний, но у американцев, грубо говоря, заряд выстреливается в стволе и за счет сжатия начинается цепная реакция и выделение энергии. У нас вместо ствола применили обжатие шара. Это более сложная конструкция, но одна дает лучшее сжатие, лучший КПД». И эту смесь технического невежества с пропагандистской дрянью публикует доктор наук, Главный конструктор ракетно-космических систем, который уверяет, что он дружил с Курчатовым, Ванниковым, Харитоном, Капицей. В этой же публикации утверждается, что Серго Берия принимал «участие в испытаниях первой атомной и разработках водородной бомбы». Дальше уж просто некуда…

Поэтому, похоже, о существовании Пенемюнде первыми узнали те, кого это больше всего волновало — англичане. Они же первыми и организовали нападение на ракетный центр. Несколько сот самолетов разбомбило почти половину зданий, стендов, стартовых площадок. Гитлер брызгал слюной и топал ногами на Геринга, начальник ПВО застрелился.

Однако, немцы методично стали все восстанавливать. Решено было также для страховки построить второй полигон в Польше. Чтобы утереть нос военным, за его охрану и безопасность взялся сам Гиммлер — вот тут разведка союзников и добралась по-настоящему до немецких ракет.

Польские партизаны, сотрудничавшие с британскими спецслужбами, подкупом добыли карту нового полигона, а также упавшую и неразорвавшуюся ФАУ-2.

В Москве об этих ракетах узнали от Черчилля, который прислал Сталину письмо, где сообщал, что на пути наступления советских войск в

Польше будет ракетный полигон, который желательно захватить невредимым, а его технику передать англичанам.

Сталин поручил разобраться с этим Маленкову, но тот разумел в военной технике не больше, чем его шеф — недоучка. В конце концов, партизаны передали нашим войскам координаты упавшей ФАУ-2, чтобы ее перевезли в Москву. В Москве камеру сгорания ракеты разместили в РНИИ (который теперь именовался НИИ-1) для осмотра специалистами. Они же должны были за ночь тайно осмотреть собранную на том же месте англичанами радиоаппаратуру ракеты и снова запаковать, чтобы утром передать в британское посольство.

Три стадии чесания затылка

Немецкая камера сгорания потрясла наших ракетчиков своим объемом. Если лучшие ракеты в СССР имели тягу в 250 кт, то, судя по размерам, тяга германских была в 100 раз больше — около 25 тн! Причем на ракете серийной, выпускаемой заводом, а не лабораторией…

Такими ракетами немцы хотели отомстить непокоренному Ленинграду, для чего отгрузили пусковое оборудование и сами ФАУ-2, но этот поезд пустили под откос партизаны, которые, правда, не знали — что там везут.

Когда о страшном «оружии возмездия» доложили в ЦК, озадаченный Вождем Маленков велел ракетчикам отправляться на польский полигон и захватить все, что там еще оставалось.

В сентябре 1944 года фашисты начали обстреливать с территории Германии Лондон. В отличие от самолетов — снарядов ФАУ-1, которые летели медленно и низко — их сбивали зенитчики и даже английские истребители — ракеты ФАУ-2 поднималась на высоту, недостижимую ни британскими самолетами, ни зенитными снарядами ПВО.

Она громадным метеоритом обрушивалась сверху на город, и тут уж не было спасения. В головной части ФАУ-2 размещался заряд взрывчатки весом до одной тонны, и этого было достаточным, чтобы разнести в куски любое здание. Всего до Лондона долетело из Германии 1500 ракет ФАУ-2, более 50000 человек стали жертвами этого обстрела — треть из них погибла.

Правда, при атомной бомбежке погибали не десятки, а сотни тысяч людей и не отдельные здания, а отдельные города. Но атомная бомбардировка случится только через год, и только тогда большевики спохватятся — вялотекущие работы по ядерному оружию примут должный размах и ускорение.

Надо сказать, что и фашисты, в особенности фюрер, не оценили перспектив атомных зарядов — все средства фюрер направлял на «оружие возмездия». Что, впрочем, надо считать большим благом, ибо неизвестно — сколько бы миллионов еще погибло и как бы повернулся ход войны, будь Гитлер более дальновиднее и менее самонадеян.

Обескровив атомную программу, он теперь с маниакальным стремлением ждал «чуда» от ФАУ-2. Но союзники уже теснили войска рейха со всех сторон, захватывая и разрушая заводы и полигоны. Выход оставался один — ампула цианистого калия.

Однако, шума немецкие ракеты наделали немало — обстрелы Бельгии, Голландии, Франции, Англии с разрушениями, многочисленными жертвами впечатляли — об этом сообщала пресса, доносила разведка. Однако, Самый Мудрый и Самый Дальновидный все никак не мог «въехать». В самой «правдивой газете» по его указанию замнаркома Авиапрома печатает статью, в которой говорится, что «… немецкая реактивная техника — агония инженерной мысли фашистов».

Тем не менее, до самых тупых большевистских вождей стало доходить, что такие ракеты могут со временем прилететь в Кремль и никакими средствами не спасти его от разрушения.

Это был первый повод почесать в затылке. Когда же дошло до Самого Дальновидного, он крепко струхнул и велел навести здесь порядок. Произошло вторичное чесание затылка. А тут и полная оккупация Германии, где можно обнаружить цельные ракеты и заводы, их выпускающие. Чесание перешло в стадию труднопереносимого скрипа. Чиновники могли теперь распевать частушку:

Узнали мы, что есть немецкие ракеты.

Спасибо Гитлеру и Черчиллю за это!

Профсоюзные полковники

Еще задолго до высадки своих войск в Европу американцы стали готовить операции по захвату важнейших немецких разработок военной техники, ученых и конструкторов, самой этой техники.

Операция «Джекпот» имела ввиду захват большой партии урана, план «Алсос» предполагал интернирование ученых, работавших в ядерной физике, а «Канцелярская скрепка» была нацелена на ракеты и специалистов в этой области.

Захватывалось не только для укрепления своих вооруженных сил, но и для того, чтобы «не досталось русским». Все стратегически важное, что попадало в зону оккупации СССР старались предварительно уничтожить бомбежками.

Американцам, надо сказать, повезло гораздо больше, чем нашим — спасаясь от кровавого большевистского режима все видные ученые и специалисты стремились сдаться в плен войскам западных союзников.

Так «ушли от русских» к англичанам главные фигуранты ядерных разработок в Германии, а Вернер фон Браун вместе с 400-ми специалистами — ракетчиками сдался в плен американцам. К тому же он вывез из Пенемюнде и отправил в США несколько железнодорожных составов ракет, их частей и деталей, приборов управления, средств запуска.

Как и в случае с ядерным оружием, нам досталось значительно меньше специалистов и оборудования в области ракет, но распорядились этим мы несравненно лучше…

Хотя фон Браун основательно опустошил Пенемюнде, кое-что досталось и советским ракетчикам. В частности, обнаружилась документация на разработку ракет, которыми немцы хотели обстрелять Нью-Йорк. Дальность полета такой ракеты — до 40000 км (длина всего экватора!), тяга — до 100 тн. Проект этот, правда, так и не начался…

Удалось набрать десяток «живых» ФАУ-2 и документацию к ней. Если атомную бомбу в США украсть не смогли, а добыли только чертежи и расчеты, то с ракетами повезло несравненно больше.

Впрочем, кое-что существенное для ядерного оружия в Германии нашли-таки. Немцы были далеки от получения плутония — реактор они так и не смогли запустить, хотя размножение нейтронов и начало цепной реакции они в эксперименте уже наблюдали. А вот уран в количестве 100 тн, как уже рассказывалось в предыдущей книге «БОМБА», в конце концов, нашли и вывезли в СССР. Из него и был получен плутоний для первых атомных зарядов.

Розыском урана и всего, что связано с ядерным оружием, занималась целая команда во главе с Завенягиным и Махневым, одетыми в генеральскую военную форму госбезопасности. Такие же мундиры — только полковничьи — одели «полковники» Харитон, Кикоин, Арцимович, Давиденко и другие.

В Германии оказался также «полковник госбезопасности» Зельдович, но он работал по другой линии — как специалист по реактивной технике.

В мае на оккупированной советской территории появились и ракетчики, тоже, конечно, «профсоюзные полковники», как их насмешливо звали боевые офицеры. Но не только они.

Ученые и высококлассные специалисты всех мастей надевали форму и колесили по восточной Германии в поисках новых разработок, техники, материалов из самых различных областей — физики, химии, электроники и тому подобное. Их легко было узнать не только по отсутствию строевой выправки, но и по отсутствию орденских планок. Возглавлял все эти многочисленные бригады представитель Берия — Иван Серов.

В СССР отправлялись ящики с приборами, документацией, деталями, оружием и материалами. Везли станки и целые установки, стенды и технологические линии.

Везли все, что немцы не смогли переправить в западную зону, все, что не успели вывезти американцы с временно оккупированных ими территорий. Везли по праву победителей, как малую компенсацию тех потерь и разрушений, которые фашисты сотворили на нашей земле.

По этому поводу очень исчерпывающе и ясно высказался Ярослав Голованов:

«В 60-70х мы замалчивали сам факт использования немецкого ракетного опыта, и находились даже «патриоты», которые категорически этот факт отрицали. Это неразумно. На все эти ракеты и документы у нас прав неизмеримо больше, чем у американцев, англичан и французов вместе взятых. «Немецкие секреты» мы не похитили, не купили тайком, не добыли обманом, за них сполна заплачено кровью наших солдат».

На голую бабу не позарился

Увлечением Бориса Чертока, как и Королева, вначале была авиация, конкретнее — самолетное оборудование. Но однажды его втянули в проект ракетного перехватчика.

Это был очень необычный проект — на планер ставился ракетный двигатель с запасом горючего на две минуты. За это время перехватчик должен круто взлететь (при обнаружении вражеского бомбардировщика) на высоту до 10 км. Благодаря скорости, превышающей скорость звука, и четырехствольному оружию бомбардировщик легко становился добычей перехватчика. Но горючего после атаки уже не оставалось, и он опускался на свой аэродром в режиме планера. Практически все, что можно, делалось из клееной фанеры — для легкости. Предполагалось клеить эти перехватчики на мебельных фабриках — тысячами. Такая армада могла уничтожить весь воздушный флот врага.

Чертоку предстояла оснастить планер устройствами для наведения на цель и обнаружение своего аэродрома в ночь или непогоду. Задача по тем временам неподъемная — до войны не было ни микроэлектроники, ни интегральных схем с их миниатюрными размерами и весом. Но авторов проекта тогда больше всего волновал еще не существующий ракетный двигатель для планера — достаточно мощный и относительно легкий.

Поэтому вскоре Борис Черток появился в стенах «Института сельскохозяйственного машиностроения» — под этой вывеской скрывался РНИИ. Но это было уже накануне войны…

А потом в Москву привезли из Польши сопло ФАУ-2, потрясшее всех своей мощью. Стало ясно, что немцы ушли далеко вперед. И все специалисты боялись, что наступающие войска Белорусского фронта разрушат уникальный центр Пенемюнде с его бесценным опытом.

В высшие инстанции были многократные обращения по этому поводу, но там тянули до последнего момента и только в мае 45-го решением ГКО в Германию направили группы для изучения и отбора образцов новой военной техники.

Борис Черток получил форму майора, пистолет и командировочное удостоверение, где было написано: «Для выполнения специального задания ГКО». И глупейшую инструкцию — не увлекаться интеллектуальными трофеями, а отбирать в основном станки, технологические линии и тому подобное. Конечно, все это тоже нужно разоренной стране, но ведь такие задачи — не для ученых и конструкторов!

Кому-то из группы, куда входил Черток, пришла в голову — организовать нечто вроде совместного предприятия по сбору интеллектуальных трофеев, куда могли бы стекаться бывшие немецкие специалисты и документация на секретное оружие. Это СП назвали «Институт «Рабе», оно получило печать, фирменные бланки, продовольственную и финансовую помощь советской военной администрации. Начальником института стал Черток.

Вскоре появилась первая находка — в калийных шахтах обнаружили ящик с аппаратурой радиоуправления. Еще раньше нашлись части корпусов, из которых можно собрать полтора десятка ракет, теперь вот стала появляться «начинка».

Потом находки — камеры сгорания, установки для стрельбы и прочее — стали исчисляться вагонами и даже составами.

А для «отлова» специалистов, вспоминает Борис Черток, при институте «Рабе» создали службу разведки, «вооруженную» подарочными часами, ящиками коньяка, сливочного масла и шоколада.

В задачу «разведки» входило — определение местонахождения работников Пенемюнде с помощью агентуры, перехват немецких специалистов — ракетчиков, вплоть до их похищения из американской зоны.

И уже летом 45-го агентура «вышла» на заместителя фон Брауна по электронике и радиоуправлению ракетой. После небольшой обработки он с семьей был доставлен в советскую зону и сразу засел за подготовку отчета о работах в Пенемюнде.

Успех обнадежил «разведку» и решено было похитить самого Вернена фон Брауна. Чтобы пройти через американских пограничников, руководивший похищением «старлей» подарил им часы и единственную бутылку настоящей московской водки. И тем самым сильно перестарался. Растроганные пограничники на радостях отвезли его в покои коменданта.

Потом уже, после неудачной «охоты», старлей рассказывал:

— Вводят меня в большую спальню. На широченной кровати… лежит сам комендант, на второй половине красавица баба, а между ними немецкая овчарка. Видно они завтракали — на столике бутылка и всякая всячина. Он откидывает перину, сгоняет собаку и предлагает мне забраться в постель: «Для русского офицера, соседа по границе, мне ничего не жаль!»

Однако, морально стойкий старлей, на голую бабу не позарился и предаться блуду отказался. Хотя, впоследствии, рассказывая об этом, путался и сбивался. Может комендант обиделся, что вот он, мол, душу нараспашку, а ему туда плюнули, может еще что-то, но даже после последовавших бокалов виски, он отказался поделить «трофей» — фон Брауна — и велел отвезти старлея на границу…

Приехавший потом в «Рабе» Королев долго хохотал, слушая об «охоте» на фон Брауна и в итоге сказал: «Ну и дурак был, что не принял приглашения».

Сам Королев вряд ли отказался бы — после авиации и ракет женщины были его второй страстью. Впрочем, итогом он остался доволен. Фон Браун мог стать сильным и опасным конкурентом…

Напрасно изведенный спирт

Летом 45-го институт «Рабе» развернулся вовсю. Шли огневые испытания найденных ракетных двигателей, во время которых советские специалисты к изумлению немцев шли на крайний форсаж и добились тяги в 35 тонн.

В связи с этими испытаниями из Москвы поступило необычное указание — привезти в столицу две ракеты и организовать показательные испытание двигателей на стенде, построенном над Москвой-рекой. Все это, конечно, к празднику 7 ноября — для удивления иностранных гостей.

Когда все было подготовлено и состав отправился в Москву, Сталин закапризничал и отверг этот «фейерверк». А, скорее всего попросту не «врубился». И совершенно напрасно — громадный факел и рев двигателя помог бы многих наглядно убедить, в том числе и полуграмотного генералиссимуса, в мощи и силе нового оружия.

Например, англичане, также захватившие ракеты ФАУ-2, заставили немцев произвести боевые запуски их, на которые пригласили делегации всех союзников. Зрелище было впечатляющее.

Да и в институт «Рабе» зачислили различные делегации из СССР, которых возили на огневые испытания. Впечатление было настолько ошеломляющее, что их долго потом отпаивали спиртом — благо, что этого многоцелевого «горючего» нашли несколько цистерн…

Институт «Рабе» стал центром кристаллизации королевского Совета будущих Главных конструкторов, и сподвижников Сергея Павловича — Мишина, Пилюгина, Рязанского, Победоносцева, Кузнецова, Воскресенского, Исаева и других.

А осенью в институте появились Королев и Глушко. Оба прибыли в Германию благодаря стараниям генерала Льва Гайдукова, который оценил их творческие возможности и «вытащил» из тюрьмы. Его роль в создании ракетного потенциала страны трудно переоценить. Несмотря на то, что он работал заведующим отделом в ЦК, Гайдуков был умен, образован и дальновиден. Сказ о нем еще впереди…

«Подполковник» Королев приехал с заданием создать независимую службу «Выстрел» для освоения стартовой техники и пуска ракет. Он ухитрился пробраться в состав делегации, которую пригласили англичане на запуски ФАУ-2, и с некоторой долей презрения наблюдал за британцами, которые, видимо плохо разбираясь в новой технике, все доверили немцам.

«Полковник» Глушко тоже получил специальное назначение — начальником Особой правительственной комиссии по ракетным двигателям.

Королев хотел не только изучить стартовую технику, но и провести здесь же пуски ФАУ-2, однако это ему не разрешили.

Вообще, несмотря на обилие делегаций и комиссий из Москвы, расходование на них спирта оказалось напрасным. Большинство партийных функционеров и высших чиновников правительства настаивало на свертывании всех работ и, в особенности на возвращении командированных «для выполнения специального задания ГКО».

По сути дела отвергалась уникальная возможность перенять у немецких специалистов опыт работы с новой военной техникой, а также собрать документацию на нее и саму материальную часть.

Большевистских идеологов, похоже, больше беспокоил образ жизни командированных в этой, хотя и разрушенной, но, несомненно, более благополучной стране — проживание в виллах и особняках с ваннами, бассейнами, горячей водой (а не в коммуналках с одним краном холодной воды и с одним сортиром во дворе на сотню жителей), с питанием в ресторанах, с поездками на личных автомашинах, с богатым разнообразием любовных похождений и «тлетворным влиянием Запада» в конце концов.

С большим трудом Гайдукову удалось не только отбить нападки идеологов, но и даже расширить объем работ в Германии, а также их финансирование.

Кого позвать «на княжение»?

По серьезному к ракетам дальнего действия отнеслось только командование гвардейских минометных частей (ГМЧ) — знаменитых подразделений, наводивших ужас на фашистов своими «катюшами», близкими «родственниками» ракет на ЖРД.

Офицеры ГМЧ не просто охотно знакомились с новыми ракетами, но и глубоко изучали новую технику, требовали своего присутствия и участия во время испытаний. Из них стали формировать части будущих ракетных войск.

Гайдуков, как член военного совета ГМЧ, делал все возможное, чтобы укрепился союз ракетчиков с военными. Но нужно было ведомство, которое взялось бы в СССР изготавливать такие ракеты в промышленных масштабах.

Больше всего по профилю ракеты подходили Авиапрому, но его нарком категорически отказался от лишних забот и потребовал вернуть в СССР своих специалистов. Гайдуков не позволил растащить по ведомствам с таким трудом овладевших опытом ракетчиков.

Оставалась надежда на Бориса Ванникова. Но его только что назначили начальником ПГУ — первого главного управления — которое должно возглавить разработку атомной бомбы и новой отрасли. При этом он оставался еще и наркомом боеприпасов. Конечно, ракета — идеальный и для СССР почти единственный переносчик атомных зарядов, и было бы разумно делать все это в одной системе.

Но по слухам хитрый Ванников проконсультировался со своим сыном, который служил офицером как раз в ракетных частях. Узнав, что ракета — это пока еще капризная, ненадежная и даже опасная машина, крайне сложная в изготовлении, Ванников стал отбиваться руками и ногами.

Последним оставался министр вооружений Дмитрий Устинов. Когда в 1941 году арестовали наркома Ванникова, Жданов предложил Сталину на его место кандидатуру Устинова — Жданов рвался к власти и старался насаждать своих людей везде, где только можно. Сам Жданов метил для начала на пост главы НКВД, особенно после арестов Ягоды и Ежова — наркомат репрессий давал большую власть над людьми.

Однако, Устинов быстро забыл своего «крестного отца» — его кумиром стал Сталин. Шутка ли — в 33 года — возрасте Христа — Устинов стал уже наркомом. Он почитал Сталина и боялся его до ужаса. Он будет бояться диктатора и после смерти его, будет бояться до самых последних дней своих.

Энергичный и очень работоспособный чиновник нравился Сталину своим беспрекословным послушанием. С теми, кто был меньше чином и с подчиненными Устинов был высокомерен и даже, по отзывам современников нагл.

Гайдукову предстояло уговорить наркома «на княжение». Надо сказать, что ко всем наркомам Гайдуков обращался с «высшего позволения». Сначала он попросил своего шефа Маленкова устроить встречу со Сталиным — единственным человеком, который мог решить судьбу ракет. Эта встреча должна произойти без ведома Берия, поскольку в планах Гайдукова было намерение «вытащить» из его спецтюрем сидящих там ракетчиков.

Гайдуков рассказал генералиссимусу о высоком ракетном потенциале Германии, о перспективах нового оружия, о том, что в США уже приступили к испытаниям немецких ракет, но тот отмахнулся, как в свое время уворачивался от решения атомной проблемой Сталин велел Гайдукову самому подыскать подходящий наркомат, а тот нарком, который согласится, должен подготовить проект правительственного постановления.

Воспользовавшись случаем, Гайдуков попросил освободить из тюрем и «шарашек» нужных специалистов и чтобы побыстрее отделаться, Сталин подписал представленный ему список.

Чтобы уберечь от блуда

Когда Гайдуков обрисовал перспективу ракетного оружия Устинову, тот призадумался. Его ведомство, поставлявшее стрелковое оружие, пушки и другое вооружение для танков, кораблей и самолетов, было как бы на вторых ролях.

А Дмитрию Федоровичу очень хотелось, чтобы его заметил и похвалил Сталин. Но, хотя он и чрезвычайно работоспособен, однако обуза появлялась немалая.

И Устинов посылает в Германию своего заместителя. Того приняли на высшем уровне и, детально разобравшись в новом деле, он склонил Устинова взять ракеты в свое ведомство.

Между тем, по образу и подобию института «Рабе» в Германии появились различные организации и группы. Хитрый Королев предложил объединить их, в том числе и «Рабе», в комплексный институт, который назвали «Нордхаузен».

Директором стал генерал Гайдуков, а первым замом и главным инженером Королев, которого повысили до звания «полковник». Чтобы уберечь сотрудников от блуда и разврата, из Москвы им «выписали» семьи, которые прозябали там, кстати говоря, в нищенских условиях. Жить стало лучше, жить стало веселее.

13 мая 1946 года вышло постановление ЦК и Совнаркома № 1017-419, по которому наркомат вооружения становился головным в строительстве управляемых ракет дальнего действия.

Авиапром обязан был разрабатывать и поставлять двигатели для этих ракет, это возлагалось на Глушко. А систему управления ракеты должен возглавить Рязанский — в недрах Министерства промышленности средств связи. Вместе с ним туда уходил его заместителем Пилюгин.

Королев назначался «главным конструктором изделия № 1» в НИИ-88, в этот институт переходил и ведущий специалист по управлению Черток — заместителем главного инженера.

Вскоре в Германию прибыл и сам Министр вооружения генерал-полковник Устинов. Он предложил всем подумать о новых назначениях, для чего предоставил целые сутки. Хотя вскоре выяснилось, что все давно в Москве уже решено, а Устинов просто устроил спектакль — лицемерие в те поры было не только обязательной, но скорее главной чертой начальственного стиля. Тогда же Министр объявил о сворачивании работ в Германии к концу года и переезд в СССР.

Советские ракетчики переняли от немецких специалистов достаточно много, чтобы начинать самостоятельную работу. Положение немцев при этом выглядело несколько двусмысленным. С одной стороны русские их хорошо обеспечивал — продовольственный паек их, например, на две недели включал: 60 яиц, 2 кг масла, 5 кг мяса, неограниченно хлеб, мука, курево. Для голодной Германии это казалось неслыханным богатством, потому немцы очень старались все показать и объяснить русским, чтобы с ними захотели сотрудничать и в дальнейшем.

С другой стороны они понимали, что русские, переняв все необходимое, перестанут нуждаться в немецких специалистах. А когда выяснилось, что в майском Постановлении предусмотрено и строительство Государственного центрального полигона в России, немцы совсем приуныли.

Однако, в жизни получилось все намного неожиданнее. Сначала в «Нордхаузен» прибыл генерал-полковник Серов — уполномоченный Берия в Германии. Он велел составить списки нужных в дальнейшем немцев, которые будут вывезены в СССР. Естественно, без их согласия. И без предупреждения.

Серов велел организовать прощальный банкет и напоить немцев до самозабвения. Советским же сотрудникам напиваться запрещалось. Получилось весьма странное зрелище — немцы налегали на шнапс, а русские — на обильную закуску…

А в четыре утра плохо еще соображающих немцев начали грузить в поданые автомашины — Серов считался большим спецом в таких делах, он переселял целые народы в СССР…

На восток потянулись составы с ракетным оборудованием, с танками, с двумя десятками собранных и испытанных вкупе с двигателями ракет, приборами и автомобилями.

А также с семьями советских и немецких специалистов. Двухлетняя работа в Германии привела к созданию советского коллектива единомышленников, готового к самостоятельному движению вперед. Что не получилось бы в разоренной своей стране.

Так же, как и работа ядерщиков над «слойкой» не привела к искомому оружию, но родила сработавшийся коллектив ученых, готовых к созданию термоядерного заряда…