Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922

Мне ль, которой ничего не надо,

Кроме жаркого чужого взгляда,

Да янтарной кисти винограда, —

Мне ль, заласканной до тла и всласть,

Жаловаться на тебя, о страсть!

Все же в час как леденеет твердь

Я мечтаю о тебе, о смерть,

О твоей прохладной благодати —

Как мечтает о своей кровати

Человек, уставший от объятий.

Милые спутники, делившие с нами ночлег!

Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб…

Рокот цыганских телег,

Вспять убегающих рек —

Рокот…

Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре —

Помните утренний ветер и степь в серебре?

Синий дымок на горе,

И о цыганском царе —

Песню…

В черную полночь, под пологом древних ветвей

Мы вам дарили прекрасных, как ночь, сыновей,

Нищих, как ночь, сыновей…

И рокотал соловей —

Славу.

Не удержали нас, спутники чудной поры,

Нищие неги и нищие наши пиры.

Жарко пылали костры,

Падали к нам на ковры —

Звезды…

У камина, у камина

Ночи коротаю.

Все качаю и качаю

Маленького сына.

Лучше бы тебе по Нилу

Плыть, дитя, в корзине!

Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне.

Царский сон оберегая,

Затекли колена.

Ночь была… И ночь другая

Ей пришла на смену.

Так Агарь в своей пустыне

Шепчет Измаилу:

«Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне!»

Дорастешь, царек сердечный,

До отцовской славы,

И поймешь: недолговечны

Царские забавы!

И другая, в час унылый

Скажет у камина:

«Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне!»

Август — астры,

Август — звезды,

Август — грозди

Винограда и рябины

Ржавой — август!

Полновесным, благосклонным

Яблоком своим имперским,

Как дитя, играешь, август,

Как ладонью, гладишь сердце

Именем своим имперским:

Август! — Сердце!

Месяц поздних поцелуев,

Поздних роз и молний поздних!

Ливней звездных

Август! — Месяц

Ливней звездных!

Над церкóвкой — голубые облака,

Крик вороний…

И проходят — цвета пепла и песка —

Рéволюционные войска.

Ох ты барская, ты царская моя тоска!

Нету лиц у них и нет имен, —

Песен нету!

Заблудился ты, кремлевский звон,

В этом ветреном лесу знамен.

Помолись, Москва, ложись, Москва, на

вечный сон!

Настежь, настежь

Царские врата!

Сгасла, схлынула чернота.

Чистым жаром

Горит алтарь.

— Христос Воскресе,

Вчерашний царь!

Пал без славы

Орел двуглавый.

— Царь! — Вы были неправы.

Помянет потомство

Еще не раз —

Византийское вероломство

Ваших ясных глаз.

Ваши судьи —

Гроза и вал!

Царь! Не люди —

Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха

По всей стране,

Спокойно спите

В своем Селе,

Не видьте красных

Знамен во сне.

Царь! — Потомки

И предки — сон.

Есть — котомка,

Коль отнят трон.

За Отрока — за Голубя — за Сына,

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!

Очи ангельские вытри,

Вспомяни, как пал на плиты

Голубь углицкий — Димитрий.

Ласковая ты, Россия, матерь!

Ах, ужели у тебя не хватит

На него — любовной благодати?

Грех отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка — Алексия!

Чуть светает —

Спешит, сбегается

Мышиной стаей

На звон колокольный

Москва подпольная.

Покидают норы —

Старухи, воры.

Ведут разговоры.

Свечи горят.

Сходит Дух

На малых ребят,

На полоумных старух.

В полумраке,

Нехотя, кое-как

Бормочет дьяк.

Из черной тряпицы

Выползают на свет Божий —

Гроши нищие,

Гроши острожные,

Пóтом и кровью добытые

Гроши вдовьи,

Про черный день

Да на помин души

Отложенные.

Тáк, на рассвете,

Ставят свечи,

Вынимают просфóры —

Старухи, воры:

За живот, за здравие

Раба Божьего — Николая.

Тáк, на рассвете,

Темный свой пир

Справляет подполье.

И кто-то, упав на карту,

Не спит во сне.

Повеяло Бонапартом

В моей стране.

Кому-то гремят раскаты:

— Гряди, жених!

Летит молодой диктатор,

Как жаркий вихрь.

Глаза под улыбкой шалой —

Что ночь без звéзд!

Горит на мундире впалом —

Солдатский крест

Народы призвал к покою,

Смирил озноб —

И дышит, зажав рукою

Вселенский лоб.

Из строгого, стройного храма

Ты вышла на визг площадей…

— Свобода! — Прекрасная Дама

Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка, —

Обедня еще впереди!

— Свобода! — Гулящая девка

На шалой солдатской груди!

Голубые, как небо, воды,

И серебряных две руки.

Мало лет — и четыре года:

Ты и я — у Москвы-реки.

Лодки плыли, гудки гудели,

Распоясанный брел солдат.

Ребятишки дрались и пели

На отцовский унылый лад.

На ревнителей Бога Марса

Ты тихонько кривила рот.

Ледяными глазами барса

Ты глядела на этот сброд.

Был твой лик среди этих, темных,

До сиянья, до блеска — бел.

Не забуду — а ты не вспомнишь —

Как один на тебя глядел.

Горечь! Горечь! Вечный привкус

На губах твоих, о страсть!

Горечь! Горечь! Вечный искус —

Окончательнее пасть.

Я от горечи — целую

Всех, кто молод и хорош.

Ты от горечи — другую

Ночью за руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю

Горечь-горе, горечь-грусть.

Есть одна трава такая

На лугах твоих, о Русь.

И зажег, голубчик, спичку.

— Куды, матушка, дымок?

— В двери, родной, прямо в двери, —

Помирать тебе, сынок!

— Мне гулять еще охота.

Неохота помирать.

Хоть бы кто за меня помер!

…Только до ночи и пожил.

А когда — когда-нибудь — как в воду

И тебя потянет — в вечный путь,

Оправдай змеиную породу:

Дом — меня — мои стихи — забудь.

Знай одно: что завтра будешь старой.

Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,

Синеокою цыганкой будь.

Знай одно: никто тебе не пара —

И бросайся каждому на грудь.

Ах, горят парижские бульвары!

(Понимаешь — миллионы глаз!)

Ах, гремят мадридские гитары!

(Я о них писала — столько раз!)

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,

Паруса надулись — добрый путь!)

Знай одно: что завтра будешь старой,

Остальное, деточка, — забудь.

А царит над нашей стороной —

Глаз дурной, дружок, да час худой.

А всего у нас, дружок, красы —

Что две русых, вдоль спины, косы,

Две несжатых, в поле, полосы.

А затем, чтобы в единый год

Не повис по рощам весь народ —

Для того у нас заведено

Зеленое шалое вино.

А по селам — ивы — дерева

Да плакун-трава, разрыв-трава…

Не снести тебе российской ноши.

— Проходите, господин хороший!

Сабли взмах —

И вздохнули трубы тяжко —

Провожать

Легкий прах.

С веткой зелени фуражка —

В головах.

Глуше, глуше

Праздный гул.

Отдадим последний долг

Тем кто долгу отдал — душу.

Гул — смолк

— Слуша — ай! Нá — кра — ул!

Три фуражки.

Трубный звон.

Рвется сердце.

— Как, без шашки?

Без погон

Офицерских?

Поутру —

В безымянную дыру?

Смолкли трубы.

Доброй ночи —

Вам, разорванные в клочья —

На посту!

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному — в ночь — наследству

У Господа — особый счет.

Мой — не сошелся. Не по средствам

Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто

— Раз руки не умеют красть! —

С тобой, нелепейшая роскошь,

Роскошная нелепость! — страсть!

Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.

Разгромили винный склад. — Вдоль стен

По канавам — драгоценный поток,

И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.

Ошалелое — в ночú — пенье птиц.

Царский памятник вчерашний — пуст,

И над памятником царским — ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!

Наше в княжеских подвалах вино!

Целый город, топоча как бык,

К мутной луже припадая — пьет.

В винном облаке — луна. — Кто здесь?

Будь товарищем, красотка: пей!

А по городу — веселый слух:

Где-то двое потонули в вине.

…Сын казака, казак…

Так начиналась — речь.

— Родина. — Враг. — Мрак.

Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.

— Нечего есть. — Честь.

— Не терять ни дня!

Должен солдат

Чистить коня…

Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук — и много старого вина.

А крылатая была — проклятой!

А единая была — одна!

Как луна — одна, в глазу окна.