Бой на вылет

Право на кровь

Десять утра, а в редакции уже пахнет так, словно здесь провёл весёлую ночь взвод гренадер-гвардейцев. Ни в чём себе не отказывая. Смесь паров алкоголя, табачного дыма и дешёвых женских духов. Последние, впрочем, не особо выделяются, — наши редакционные дамы в этом отношении солидарны с мужчинами и всегда предпочтут табак и виски парфюму. И не потому, что все из себя такие продвинутые суфражистки. Просто в накуренной комнате работать всё-таки можно, а вот там, где полчаса посидела какая-нибудь, облитая с ног до головы духами по четыре гроша за флакон мадам Стефа с улицы Святых Горлиц, — уже нет. Сначала долго проветривать, не взирая на погодные условия за окном.

А не пускать мадам Стефу тоже нельзя, ибо её вполне легальное хоть и не слишком благонравное заведение каждую неделю из месяца в месяц размещает на страницах наших «Вечерних известий» рекламу по самым высоким расценкам. И минимум на четверть полосы.

Кстати, нынче за окном дождь.

Я не успеваю дойти до своего отдела уголовной хроники, как оттуда в коридор, словно грешник из адского пекла, вываливается коллега Зина. Узел галстука на боку, в углу рта окурок сигары, рожа небритая, глаза красные. Правая рука уже в рукаве плаща, левая делает попытку туда попасть, и видно, что попытка это не первая.

— Грег! — с энтузиазмом восклицает он. — Наконец-то! Тут за тобой главный уже курьера хотел посылать. Но я сказал, что ты будешь с минуты на минуту. И оказался прав. Спас твою задницу, можно сказать.

Курьера. Никак не могу привыкнуть, что на весь город от силы три десятка телефонных номеров. Ко всему привык, а к по-черепашьи медленному распространению информации не могу. Поначалу из-за этого даже попадал в весьма неловкое положение. Говоришь, к примеру, вполне приличной барышне при расставании: «Ладно, пока, я позвоню». А она смотрит на тебя и не знает — то ли ты издеваешься, то ли шутки у тебя настолько дурацкие, что впору за них дать по морде. В заведении-то мадам Стефы как раз телефон один из первых в городе появился, и все об этом знают.

— Ты о моей заднице не беспокойся, — говорю. — Лучше свою голову побереги.

— А что моя голова? — настораживается Зина.

— А то, что по последним данным медиков винные пары разжижающее действуют на головной мозг.

— Враньё, — беспечно машет рукой коллега. Он уже попал в рукав, застегнул плащ и теперь полностью готов добежать под дождём до «Весёлого репортера», где ему нальют первый на сегодня стаканчик.

Все правильно, десять часов и пять минут утра — самое время для первого стаканчика.

— Если бы, — продолжаю. — Да только я лично был третьего дня на вскрытии трупа Скалолаза в городском морге. Так у него, поверишь, не мозги, а чистый студень. Желе. Даже извилин почти не видно. Как пил Скалолаз, ты знаешь. Особенно последнее время.

Скалолаз был известнейшим в городе вором-форточником, способным по голой стене, цепляясь за малейшие выступы и русты, забраться с тротуара на крышу любого дома в городе. Ну, почти любого. Погиб он глупейшим образом — сорвался по-пьянке с узкого карниза пятого этажа во время попытки проникновения в богатую квартиру одного торговца мебелью, о чём я лично давал заметку в двести слов в позавчерашнем номере.

Несколько секунд Зина не сводит с меня воспалённых глаз, стараясь определить, разыгрываю я его или нет, и, не определив, удаляется по коридору в явной задумчивости. Вот и хорошо. Глядишь, и половиной стаканчика на сей раз обойдётся. Хотя вряд ли. У всех репортёров всех трёх городских газет особым шиком считается выполнять свои профессиональные обязанности подшофе и при этом не допускать фактологических, грамматических и стилистических ошибок. Не говоря уже о том, чтобы задержать материал или не сдать его вовсе. Помнится, к подобному стилю работы мне тоже пришлось привыкать долго. Только таблетками алкокиллера и спасался. Да и сейчас без него никуда, чего греха таить.

Сворачиваю к главному.

Наш секретарь Фелиция, не выпуская из зубов папиросу, работает за пишущей машинкой, как толковый пулемётчик времён Первой мировой за «максимом». Татата-тататата-та, татата-тата — разносятся по приёмной скупые и точные очереди ударов по клавишам.

— Привет, Фелиция!

— Привет, Грег. У себя.

Дверь в кабинет главного раскрыта, но я всё равно стучу.

— Кому там жить надоело? — вопрошает хриплый баритон из глубины кабинета, и по этой фразе я сразу понимаю, что настроение у главного рабочее, можно общаться.

Вхожу, не снимая плаща и шляпы. А зачем, если сейчас наверняка снова под дождь?

— Дверь закрой и садись, — командует главный.

Закрываю, прохожу, сажусь, сдвигаю шляпу на затылок, умеренно демонстрируя независимость.

— Записывай, улица Кожевников, дом семь, квартира четыре, второй этаж, вход со двора.

Достаю блокнот и карандаш. Я запомнил адрес, но всё равно записываю, это профессиональное.

— И что там? — спрашиваю. — Убили кого-то?

— Семью, — пожевав губами, сообщает главный. — Вроде бы. Семь… нет, уже восемь минут назад мне наш человечек из городской полицейской управы позвонил. Обходится не дёшево, но отрабатывает честно. Так что давай, отправляйся, и жду от тебя пятьсот слов в номер. На первую полосу.

— Пятьсот? — удивляюсь. — Не много? Или вы чего-то не договариваете?

— Убита семья из пяти человек, — веско говорит главный. — И не какая-то шелупонь с Овражной, вполне уважаемые люди, честные налогоплательщики. Муж, жена, трое детей — мальчик и девочки. Четырнадцать, десять и семь лет. Мало тебе? Причём мне намекнули, что имеют место некие довольно необычные и даже весьма странные обстоятельства.

— Какие именно?

— Вот ты и разберись. И помни, до двенадцати материал должен быть в наборе.

— Эй! — возмущённо восклицаю я.

— Ладно, до половины первого, — милостиво разрешает главный. — Но это крайний срок и только для тебя.

А вы говорите, плащ и шляпа. Репортёру нашей газеты иногда папиросу спокойно выкурить некогда, не то, что раздеться. Хорошо я не курю. Не могу себя заставить, хоть убей. Поначалу, конечно, удивлялись, а потом ничего — привыкли. В конце концов, не один я здесь такой, попадаются некурящие мужчины, хоть и редко. Опять же, сошло за безобидное чудачество, лёгкий бзик, без которых нет истинно творческой личности. А я, как любой нормальный репортёр, просто обязан себя таковой считать. И, соответственно, таковой меня должны считать окружающие. Иначе не впишусь в образ.

Сбегаю по ступенькам, выскакиваю под дождь, оглядываюсь в поисках дежурного лихача, — обычно один или два ожидают неподалёку от здания редакции. До улицы Кожевников пешком минут десять, но время уже дорого. И дело не в том, что три часа до сдачи материала — это мало. Наоборот, за глаза. Просто знаю по опыту, что в таких делах важно идти по горячим следам, тут работа газетчика мало чем отличается от работы полицейского сыскаря.

Ага, вон и лихач нарисовался из-за угла.

Коротко свищу, машу рукой, вскакиваю в пролётку с поднятым от дождя верхом:

— На Кожевников и повеселей!

— Это к дому, где сегодня ночью три семьи зарезали?

Вот, черти. Три семьи, надо же. Почему не четыре? Впрочем, наши таксисты ничем в этом смысле не лучше — всегда готовы выдать очередную сплетню на любую тему.

— Туда, — говорю. — Только не три, и не зарезали.

— Ух ты, а сколько и как?

— Читай сегодняшний номер «Вечерних известий», не ошибёшься.

— Так я и читаю, — охотно сообщает лихач. — Ни одного номера не пропускаю. Очень мне нравится, как вы пишете, господин Грег.

— Ты меня знаешь? Что-то я тебя не припомню, извини.

Он поворачивает ко мне молодое, улыбчивое, влажное от дождя лицо:

— Я недавно колешу, но уже два раза вас возил. Это третий. Меня Рошик зовут. Рошик Лошадник с улицы Глубокой.

Ишь ты, видать, и впрямь парню нравится моя писанина, раз так раскрывается. Не иначе, сам мечтает стать репортёром. Что ж, какие только мечты не бродят в юных головах. Я, помнится, примерно в его годы тоже хотел стать знаменитым поэтом. Слава богу, прошло.

Цокая копытами по мокрой брусчатке, гнедая кобыла резво свернула на Кожевников.

— Тпру-у! — осадил животное Рошик. — Приехали, господин Грег. Вас подождать?

— Пожалуй, не стоит. Неизвестно, насколько я задержусь. Держи, сдачи не надо.

— Спасибо. Если что, спросите на Глубокой Рошика, вам всякий укажет, где меня там найти. Доставлю хоть днём, хоть ночью. Куда надо и кого надо.

— Учту, бывай.

Вот он, дом номер семь. Три этажа, пять окон по фасаду, арочные ворота. Дом, как дом, ничего особенного, таких в городе сотни. Вхожу во двор, поднимаюсь на деревянную галерею второго этажа. Квартира номер четыре — третья дверь справа от лестницы. Приоткрыта, слышны негромкие мужские голоса.

Не стучась, вхожу. Бесцеремонность — важнейшее качество репортёра, без которого в профессии делать нечего. По счастливой случайности данное качество не лишнее и в моей главной профессии.

В прихожей, развалившись сразу на двух стульях, дремлет пожилой вислоусый квартальный. Пусть дремлет. Неслышно прохожу в спальню, откуда и доносятся голоса.

Трое мужчин одновременно поворачивают в мою сторону головы. Всех троих я знаю. Сыскарь Яруч из городской полицейской управы (за тридцать, худой, с быстрыми серыми глазами), а также врач и фотограф оттуда же.

— Салют, ребята, — говорю, как можно уверенней. — Надеюсь, я первый?

— Как всегда, — кривовато усмехается Яруч, пожимая мне руку. — Давно говорю, что тебе, Грег, с твоей прытью у нас нужно работать.

— Благодарю покорно, меня и в газете неплохо кормят, — отвечаю привычно. — К тому же на государственную службу у меня идиосинкразия. При всём уважении к службе.

— Что-что у тебя на государственную службу?

— Извини. Организм у меня её не принимает. Что тут стряслось, поделитесь?

— Ты ж всё равно не отстанешь. Как та идио…синкразия, — Яруч хоть и с запинкой, но точно повторяет незнакомое слово. — Смотри сам. Только руками ничего не трогай, и пятнадцать минут тебе на всё про всё. Два тела здесь, детские трупы в других комнатах. А я, пожалуй, выйду, покурю.

Два тела я заметил сразу, как вошёл. Теперь посмотрел внимательней.

Мужчина и женщина на широкой семейной кровати. Видимо, муж и жена. Он в пижаме, на ней ночная рубашка в мелкий цветочек. Лица и кисти рук белые, как стена, ни кровинки. Лежат спокойно, укрытые по грудь одеялом, словно продолжают спать. Теперь уже вечным сном. Не старые ещё, до сорока.

Оглядываю спальню. Следов борьбы и последующего грабительского шмона не видать. Пара ящиков дорогого туалетного столика не задвинуты до конца, и распахнуты дверцы платяного шкафа, но это наверняка Яруч шерстил — проверял, что пропало из ценных вещей. Крови тоже не заметно. Снова перевожу взгляд на мёртвых. Отчего они умерли? Стоп. А это что?

Подхожу ближе, склоняюсь над кроватью, всматриваюсь. На шеях трупов — небольшие круглые аккуратные ранки. По две на каждой в районе сонной артерии. Как будто… Фу ты, ерунда какая-то.

Вопросительно смотрю на врача.

— Да, — кивает он. — Первичный осмотр показывает, что смерть наступила вследствие большой кровопотери. Очень большой. Такое впечатление, что кровь…э-э… откачали. Как раз через эти раны.

— Или отсосали, — говорит фотограф, складывая штатив. — Хотя меня, конечно, никто не слушает.

— О, чёрт, — говорю. — Вы это серьёзно?

— Куда уж серьёзнее, — отвечает фотограф. — Там, в комнатах, ещё три трупа. С точно такими же дырками на шеях. Мальчик и две девочки. Они даже проснуться не успели, как и мама с папой. Вы знаете, что по некоторым данным вампиры не просто сосут кровь, а сначала через свои клыки, как змеи, впрыскивают специальное парализующее вещество, яд, который невозможно обнаружить современными лабораторными методами?

— Первый раз слышу, — говорю искренне.

Я и впрямь первый раз слышу. Зато прекрасно вижу, что фотограф напуган. И сильно. Хотя держится — профессионал, как-никак.

— Такое возможно? — спрашиваю у врача. — Я не о вампирах, о веществе, которое нельзя обнаружить.

— Всё возможно в наш сумасшедший век, — пожимает тот плечами.

— А когда примерно наступила смерть?

— Между тремя ночи и четырьмя утра.

— Самое глухое время.

— Да уж…

На мёртвых детей смотреть не хочется, но я себя заставляю — мне нужно видеть и общую картину, и детали. Это не мои дети и даже не мой мир, но от этого не легче… Поспешно выхожу на галерею за глотком свежего воздуха. Квартальный в прихожей уже проснулся и, хлопая глазами, смотрит на меня.

— Посторонним запрещено, — произносит он голосом, в котором, впрочем, не чувствуется должной уверенности.

— Всё нормально, господин полицейский, — сообщаю доверительно. — Мне можно.

На галерее Яруч курит уже вторую папиросу — затоптанный окурок первой валяется на дощатом полу. Под диктовку сыскаря я записываю данные погибших — имена, фамилию, возраст, род занятий. Обычная семья, не бедная, но и не богатая, пользовалась уважением соседей. Честные налогоплательщики, как сказал бы мой шеф.

— И что ты обо всём этом думаешь? — спрашиваю.

— Не для печати?

— Договорились.

— Тухлое дело. Ни следов, ни мотивов. Соседи ничего не видели и не слышали. Внизу, в дворницкой, собака живёт. И та не залаяла. Дворник говорит, чужого чует за двадцать шагов. А тут — ноль, ухом не повела.

— Деньги, драгоценности, дорогие вещи?

— Всё цело. Во всяком случае, на первый взгляд.

— Месть?

— Пока не знаю, — покачал головой Яруч. — Буду копать.

— А как преступник проник в дом?

— Судя по всему, через дверь. Но не с помощью отмычки. Или ему открыли сами хозяева, или у него был ключ.

— Вампир, я слышал, сам войти в дом не может. Нужно, чтобы его пригласили.

— И ты туда же, — вздохнул сыскарь. — Дешёвой сенсации, что ли, ищешь? Не ожидал от тебя. Какие, на хрен, вампиры в наш просвещённый век? Я двадцать лет в угрозыске и ни разу не встречал никаких вампиров.

— Я тоже, но…

— Грег, — он посмотрел на меня глазами, в которых мерцала сталь, — я тебя уважаю, поэтому скажу один раз. А ты запоминай. Ни вампиров, ни оборотней, ни злых колдунов и ведьм, ни прочей мистической чешуи не существует. Всякое преступление совершает человек. Да, иногда оно бывает настолько чудовищным и запутанным, что впору поверить в сверхъестественные силы. Но это от слабости. Надо просто как следует напрячься и найти истинную причину и настоящего виновника. И, поверь, виновником этим всегда окажется человек. Всегда.

— А как же нераскрытые преступления?

— Нераскрытые преступления — это те, на которые у полиции не хватило сил и времени.

— Или желания, — усмехнулся я.

— Или желания, — спокойно согласился он.

В редакцию я вернулся, когда часы показывали половину двенадцатого. На пятьсот слов у меня ушло тридцать шесть минут. Справился бы и быстрее, но не сразу удалось подобрать верную интонацию. Такую… одновременно интригующую и доверительную. С толикой сенсационности. Куда ж без неё. «Вечерние известия» газета солидная, горожане нас как раз и ценят за достоверность излагаемых фактов, но без перчинки всё равно нельзя — тираж упадёт.

Ровно в четверть первого заметка под заголовком «Загадочное убийство на улице Кожевников» ушла в набор, и я решил, что на сегодня поработал репортёром достаточно. Пора было уделить внимание своим непосредственным обязанностям.

Средний обыватель уверен, что скауты Внезеркалья совершают переход из одной Реальности в другую исключительно ночью, чаще всего в полнолуние и только в нарочитых местах. В качестве последних сочинители беллетристики, а также сценаристы фильмов и видеоигр обычно выбирают горные ущелья, вершины и пещеры, поляны в дремучем лесу (с одиноким могучим дубом посередине), заброшенные промзоны, подземелья и храмы, развалины древних городов.

Доля истины в подобных представлениях есть. Но лишь доля. То, что поддерживает сюжет развлекательного чтива (по мне, так всякое художественное чтиво есть развлечение, просто у каждого читателя оно своё), фильма или игры к жизни и работе скаутов Внезеркалья в абсолютном большинстве случаев имеет мало отношения.

Начать с того, что перемещаться в иную Реальность можно когда угодно, — ни ночь, ни полнолуние здесь приоритета не имеют. Точка перемещения — да, это важно. Хотя считается, что при наличии достаточно мощного генератора М-поля (от английского «mirror» — зеракало) попасть в иную Реальность можно откуда угодно, скауты Внезеркалья предпочитают те места, где перемычка между двумя пространственно-временными континуумами наиболее тонка.

Я специально употребляю выражение «иная Реальность», а не «параллельная», как принято в средствах массовой информации и у некоторых специалистов-теоретиков. Иная Реальность. Так говорят все скауты Внезеркалья. Почему? Долго объяснять. Но если совсем коротко, мы считаем, что слово «параллельная» здесь совершенно не подходит. Не параллельные все эти Реальности. Ох, не параллельные.

Так вот, о нарочитых местах. Они же М-порталы. У каждого скаута они свои, проверенные и привычные. И далёкие горные ущелья, заброшенные храмы и прочая экзотика попадается среди них крайне редко.

Лично я использую для этих целей обычную скамейку в уединённой части обширного парка, шумящего на склонах Крепостной горы практически в самом центре города. Каких-то три сотни лет назад парк был лесом, так что лесная поляна с дубом посередине, так и быть, имеет право на существование в произведениях наших сочинителей. А также для перехода у меня имеются две неприметные съемные квартиры в той части города, жители которой не любят задавать лишних вопросов. Равно как на них и отвечать. Кроме всего прочего, данные объекты удобны тем, что в моей Реальности они в точности такие же — скамейка в малолюдном парке и две съёмные квартиры в старой части города. А то ведь бывает, когда ты, к примеру, включаешь генератор М-поля на той же лесной поляне, а через полсекунды оказываешься посреди оживлённой городской площади. Или — того хуже — поля боя. Причём бой как раз в самом разгаре. Бывали такие случаи. Особенно поначалу, когда профессия скаута Внезеркалья была страшно редкой, и насчитывались в ней буквально единицы в каждой из трёх-четырёх самых развитых стран мира. Но потом — ничего, как-то приспособились, научились определять не только самые удобные, но и самые безопасные во всех смыслах точки перехода, набрались опыта, и дело пошло. Хотя риск по-прежнему велик. Недаром наша профессия считается одной из самых вредных. Гибнут-то скауты Внезеркалья не чаще, чем, к примеру, пожарные, — обучают нас очень серьёзно, но само воздействие М-поля здоровья организму не прибавляет, а нервное напряжение и физические нагрузки иногда вполне сравнимы с теми, которые испытывают космонавты при выходе в открытый космос.

Дождь утих. С листьев ещё вовсю капало, но небо поднялось заметно выше, и там даже кое-где образовались голубые проталины, дающие надежду на то, что погода вскоре наладится. Впрочем, понятие хорошей или плохой погоды в этом городе весьма относительно. Его мощёные камнем улицы, площади, скверы, парки и даже трущобы радуют в любую погоду. А в дождь особенно. Дождь здесь настолько привычное явление, что нисколько не мешает и даже наоборот, — нескольких солнечных дней достаточно, чтобы ощутить его нехватку. Для восстановления целостности пейзажа так сказать. Опять же добротный макинтош (не компьютер — плащ!) и шляпа из настоящего фетра, который в моей Реальности практически разучились делать, а также крепкие и удобные ботинки на толстой подошве исключают мысли о капризах погоды из разряда первостепенных. Если, конечно, вы не слишком изнежены и прихотливы.

Как я и предполагал, заветная скамеечка была пуста.

Я остановился рядом, бросил по сторонам нарочито праздный взгляд, расстегнул плащ, достал часы на цепочке (нужный поворот заводной головки, и циферблат превращается в дисплей, на котором отображаются данные от встроенного в часы сканера движения и много чего ещё), спрятал их обратно в жилетный карман, и одновременно включил генератор М-поля, замаскированный под обычный, хотя и весьма дорогой, кожаный ремень.

Для постороннего наблюдателя это выглядит так, словно человек просто исчез. Только что он был, и вот его уже нет. Ни вспышки, ни звука. Был, говорите? Человек? Вам показалось, сударь, бывает. Повышенное кровяное давление, знаете ли, и вечная наша нервотрёпка. Советую прогулки перед сном, чай с молоком и мёдом и никакого коньяка. Ладно, одну рюмку после обеда можно. Но только одну.

Воздух, запахи — вот, что в первую очередь отличает одну Реальность от другой. Опытному скауту и оглядываться по сторонам не надо, чтобы понять, где именно он находится. Я и не оглядывался. Вдохнул, пропахший родиной воздух, и зашагал по тропинке вниз, в город.

Это был уже совсем не тот город, который я только что покинул. Хотя во многом и похожий, не отнять. Особенно своей центральной исторической частью. Но думать, что город, по-сути, один и тот же, только разнесённый во времени лет на полтораста и существующий в иных Реальностях — ошибка. Точнее, мне кажется, что это ошибка, я знаю, что многие считают иначе.

Добраться до Конторы — ещё двадцать минут. Она расположена в вышеупомянутой исторической части, так что я даже такси обычно не беру, хожу пешком. Во-первых, потому что вообще люблю передвигаться пешим, когда никуда не надо спешить. А во-вторых, только во время пешей прогулки можно заметить и адекватно оценить степень различия двух городов. Это всегда полезно — быстрей адаптируешься.

Домой, чтобы переодеться, я не заехал — не было времени. Так и явился в Контору — в длинном макинтоше и широкополой фетровой шляпе, ощутив на себе по дороге не один любопытный взгляд.

— Эпатируешь? — ласково осведомился шеф, когда я угнездился в кресле напротив.

— Обычное пижонство, не обращайте внимания. К тому же, спешу.

— Дай угадаю. Деловая встреча, да?

— А если личная, это что-то меняет? — я решил, что толика дерзости не помешает.

— Ну да, ну да, — кивнул шеф. — У скаута в иной Реальности всякая личная встреча является одновременно деловой. Ибо мы, скауты, изучаем иные Реальности во всех, так сказать, аспектах. Ты не представляешь, сколько раз я слышал эту песню.

— Есть претензии к моей работе? — осведомился я, приподняв бровь.

— А вот в бутылку лезть не надо.

— Вы первый начали.

— Да ну тебя к чёрту. Скажи лучше, как там в целом?

— Всё нормально. Правда…

— Что?

Я подумал, не рассказать ли о сегодняшнем более чем странном убийстве, но решил, что пока не стоит. Мало ли кто, где, кого и каким способом отправил в иной мир (кстати, интересно, этот самый иной мир один на все Реальности или для каждой свой?). Есть заботы и поважнее.

— Нет, ничего. Рано докладывать. А может, и вовсе не о чем. Подожду.

— Как скажешь. Пожелания, предложения?

— Всё в штатном режиме.

— Тогда вали отсюда, не мешай работать.

— С удовольствием. До скорых и радостных встреч.

— Пока.

Я уже дошёл до дверей, когда шеф меня окликнул.

— Терехов!

Обернулся.

— В следующий раз всё-таки изволь найти время и переодеться. Понимаешь, зачем или объяснить?

Я понимал. Поэтому молча кивнул и вышел.

Так. Начальство начинает подозревать, что я слишком хорошо вживаюсь в образ. Сначала ты не переодеваешься, а потом начинаешь путать, где твоя родная Реальность, а где иная. Такие случаи бывали. Но у меня и впрямь мало времени, так что пошло начальство в задницу со своими подозрениями. Однако в следующий раз надо и впрямь переодеться, не хватало мне ещё переаттестации.

Как почти всегда, начальство угадало, встреча была личная. Сугубо личная. И место для неё — кабачок «У старого Казимира» я выбрал не случайно. Здесь редко случались шумные пьяные сборища и вкусно кормили.

Ирина пришла как раз в тот момент, когда я, устроившись за крепко стоящим на всех четырёх дубовых резных ногах столом, ополовинил кружку пива и первый раз глянул на часы. Умница. Девушка должна опаздывать на свидание, но не слишком. Ровно настолько, чтобы у кавалера не успело возникнуть желание оглянуться вокруг в поисках возможной замены.

— Привет, — она улыбнулась, и я сразу забыл обо всём: странном и пугающем убийстве на улице Кожевников, необоснованных или обоснованных — не важно — подозрениях начальства, и всех иных Реальностях вместе взятых. Была только Ирина, заманчиво мерцающие огни свечей в её глазах, тихий смех, тонкие тёплые пальцы, а потом, когда ужин остался в прошлом и мы пришли ко мне — нежные губы, грудь, одинаково способная свести с ума четырнадцатилетнего мальчишку, зрелого мужчину и старика, жаркие бёдра и волосы, пахнущие грозой, которая, наконец, наползла на город, залила его ливнем, ослепила всполохами молний и оглушила громовыми раскатами.

— Может быть, останешься до утра? — не в первый уже раз за время нашего знакомства попросил я.

Она только вздохнула и потянулась к одежде. Приличия, чтоб им. Незамужняя молодая девушка должна ночевать дома, иначе на её репутации можно поставить крест. А замуж я Ирину пока не звал. По многим причинам, ни одну из которых нельзя было назвать легковесной. Одна моя профессия чего стоила. Не газетчика — та, другая.

Хотя прецеденты бывали.

Стив Хокер взял жену из иной Реальности, отставшей по времени от нашей минимум на тысячелетие. В итоге: самоубийство жены и психиатрическая лечебница для алкоголиков и наркоманов, в которой Стив пребывает вот уже два года и, говорят, без шансов на выздоровление.

Шарль Готье, порвавший чуть ли не все связи со своей знаменитой семьёй ради того, чтобы стать скаутом Внезеркалья, учёл ошибку Хокера. Он женился на девушке из иной Реальности, не только практически совпадающей с нашей на временной шкале, но даже из страны, похожей на его родную Францию, как одна сестра-близнец на другую. В результате, молодая красавица-жена через полтора года сбежала к его двоюродному брату, который в отличие от Франца, был всецело предан старинному делу производства великолепных коньяков дома Готье.

И это при том, что получение разрешения на брак подобного рода связано с такими бюрократическими и прочими трудностями, каковые нормального разумного человека заставят скорее остаться холостым или подыскать себе жену дома, нежели решиться их преодолеть.

Как бы то ни было, а думать об этом сейчас я не стал. Ибо главный неофициальный принцип работы скаута Внезеркалья «не тряси, само упадёт», как нельзя лучше подходил на сегодня к нашей с Ириной ситуации. А завтра посмотрим.

Домой я возвращался за полночь — после того, как проводил Ирину, заглянул в знакомый полуподвальчик на улице Кленовой, славящийся тем, что там подавали отличный недорогой ром и часто собирались местные художники, поэты и актёры, общение с которыми всегда примиряло меня с несовершенством и злом окружающего мира.

Неизвестно, как повернулись бы события, задержись я в душевном полуподвальчике дольше или, наоборот, уйди раньше на несколько минут. Но я ушёл ровно тогда, когда решил уйти, а потому всё случилось именно так, как случилось.

На Заворотной улице, по которой от Кленовой удобнее всего пройти к моему дому, людей и днём-то обычно мало, а уж ночью и вовсе встретить кого-то — большая редкость. Магазинов и питейных заведений здесь нет, а жители — в основном мелкие буржуа — спать ложатся рано. Поэтому я невольно обратил внимание на человека, который сначала шёл мне навстречу по другой стороне улицы, а затем свернул в подворотню. Обратив же, заметил, что человек не прошёл во двор, а остановился под арочным сводом подворотни, прислонившись к стене и слившись с густой тьмой, там царившей. Слившись для обычных глаз. Но скаутов Внезеркалья, в числе прочего, хорошо учат ночному зрению.

А доверять собственной интуиции мы учимся сами.

Поэтому, ещё особо не задумываясь, что и зачем делаю, я свернул в похожую подворотню на своей стороне улицы, прошёл вглубь, затем тихо вернулся, остановился в точно такой же густой ночной тени, в которой прятался незнакомец, и постарался стать невидимым.

Этому нас тоже учат. Кто такой скаут Внезеркалья? В первую очередь — наблюдатель. Наблюдатель же, если он действительно хочет увидеть важное, должен быть не заметен для тех, за кем он ведёт наблюдение. И дело тут не только в умелой маскировке на местности, хотя маскироваться мы тоже умеем. Дело именно в том, чтобы стать невидимым для других. То есть, войти в такое особое состояние души и тела, когда чужой глаз скользнёт по тебе, как по пустому месту, и проследует дальше, не заметив. Это трудно, но возможно и достигается путём долгих и утомительных тренировок. Но не всеми. Кому-то удаётся, кому-то нет. Мне в своё время удалось.

В полном молчании мы простояли около часа. Каждый в своей глубокой тени. Следовало отдать ему должное — оставаться совершенно неподвижным долгое время он умел. Наконец, тень в тени шевельнулась. Скользнула в глубь подворотни и, словно провалилась в стену. Ясно, поднимается по лестнице, больше ему некуда деться. Пересечь улицу — три секунды. Ещё секунда, и я уже в другой подворотне, у лестницы, ведущей на второй и третий этажи.

Незнакомец поднимается очень тихо, но я следую за ним ещё тише. Он не зажигает ни фонаря, ни спички, ни свечи. Я — тем более. Только луна, время от времени проглядывающая в прорехах среди туч, бросает скупой намёк на свет в узкие, высоко расположенные окна на лестничных площадках. Но и этого намёка мне хватает, чтобы снизу рассмотреть незнакомца, когда он останавливается ненадолго на площадке между вторым и третьим этажом. Останавливается и прислушивается. Я, разумеется, останавливаюсь тоже. На том, за кем я слежу, длинный тёмный плащ и широкополая шляпа, очень похожие на мои. При этом он явно выше меня ростом, его руки забраны в чёрные перчатки, а в едва слышном запахе, который он оставляет после себя, чувствуется странная сладковатая нотка, которую я не могу идентифицировать. И это мне не нравится. Я говорил, что слух и обоняние скаутов Внезеркалья тоже развиваются специальными методами, и у лучших из нас не многим отличаются от обоняния и слуха средней дворняги? Говорю.

Ага, двинулся дальше, остановился на площадке третьего этажа. Здесь только одна дверь — видать, большая квартира. Снова замер. Прислушался, огляделся. Что-то достал из кармана — ключ, отмычка? — приступил к двери.

Хорошо, а если он тут живёт?

Ну да. Зачем тогда час торчал в подворотне, ожидая, пока все уснут и вообще таится?

Ладно, пусть не живёт, пусть это вор. Тебе-то какое дело?

Угу, а то я не знаю местных воров…

Два замка, и оба он открыл совершенно бесшумно и быстро. Значит, всё-таки ключи. Петли тоже не скрипнули.

Закроет обратно на замок или нет? Хозяин бы закрыл. И вор тоже, но лишь в том случае, если бы знал, что в квартире никого нет.

Не закрыл.

И тут я впервые понял, что ввязался в чертовски опасное дело, а оружия при мне — один перочинный нож, который я всегда ношу с собой. Правда, лезвие в нём отточено до бритвенной остроты и стопорится, но против серьёзного противника это слабоватый аргумент. Впрочем, как применить. К тому же отступать поздно. Если там, за дверью, спящая большая и счастливая семья, подобная той, о которой мне пришлось писать сегодня утром…

В тот момент, когда незнакомец проник в спальню и склонился над спящей четой, мне стало ясно, что ждать больше нельзя.

Как он почувствовал моё движение?

Не знаю, но почувствовал, обернулся и выбросил кулак, затянутый в чёрную перчатку, навстречу моему броску.

Встречный удар — ошеломляющая штука, поскольку скорости — в данном случае моей головы и его кулака — складываются, и энергия удара получается гораздо выше, чем, если бы, голова оставалась на месте, а двигался только кулак.

В правом глазу полыхнуло огнём, и я с грохотом рухнул на пол, кажется, сломав по дороге случайно подвернувшийся стул.

— А-ааа! — завизжала, тут же проснувшаяся женщина. — Помогите-е! Воры-ыыы!!! Убивают!!!

Хорошая реакция, молодец. Но у меня тоже неплохая. Удар был силён, однако сознания я не потерял и успел заметить, как чужие плащ и шляпа исчезли в проёме двери, а посему с низкого старта кинулся вслед. Очень хотелось догнать гада и проверить, как держит удар он. И очень не хотелось объяснять перепуганной семье обывателей, почему известный репортёр уважаемой городской газеты «Вечерние известия» оказался среди ночи в их квартире.

Четыре лестничных пролёта я преодолел в четыре прыжка. Но мой противник, видимо, в два, потому что уже выскочил на улицу, в то время, как я только-только пересекал двор.

Никогда не встречал столь быстрых. Я выкладывался на полную, но не мог сократить расстояние между нами ни на шаг. Так мы и мчались по пустому ночному городу — две молчаливые безумные тени в плащах и шляпах.

Знакомая пролётка показалась из-за угла как раз в тот момент, когда я начал терять дыхание и отставать. Очень вовремя! У меня ещё хватило сил, чтобы вскочить на подножку:

— Достань его, Рошик!

— Сделаем, господин Грег, не уйдёт! — весело оскалился лихач с Глубокой улицы и пустил лошадь в галоп.

Я повалился на сиденье, с хрипом глотая воздух. Кажется, пришло время серьёзно задуматься о поддержании физической формы. Стареешь, Гриша? Сначала в морду безнаказанно получил, а потом потерпел явное поражение в спринтерском забеге. Скаут называется.

Подкованные копыта лошади высекали из булыжника искры, дважды свистнул кнут, подгоняя и без того резвое животное, но догнать незнакомца не получалось — он мчался, словно чемпион мира. Да нет, куда там чемпиону — быстрее! И скорости не снижал, его плащ по-прежнему мелькал далеко впереди.

— Кто это, господин Грег?! — обернулся ко мне лихач. — За кем мы гонимся, за чёртом?!

— Быстрее можешь? — только и спросил я. — Дам на водку — хоть залейся, если догонишь.

— Я не пью, — бросил Рошик, привстал, по-разбойничьи свистнул и крикнул голосом, в котором удивительным образом слились жёсткий приказ и нижайшая просьба. — Нажми!! Давай, родная, давай!!

И лошадь дала. Вцепившись в поручень, чтобы не вылететь из коляски, я видел, как мы выиграли сначала пять метров, потом десять, пятнадцать…

— Дав-вай!!! — надрывался Рошик.

Мы бы догнали его, точно. Но тут город закончился, и начались предместья. С мощёной улицы, на которой хоть и редко, но попадались зажжённые газовые фонари, небывалый бегун свернул на ухабистый грунтовый просёлок, наполненный густой ночной тьмой, словно душа алкоголика похмельем, и моему вознице пришлось невольно придержать лошадь, а затем, когда просёлок раздвоился на два рукава — широкий и узкий, и вовсе остановиться.

— Дальше не проедем!

Я знал это место. Впереди — там, куда по узкой дорожке рванул незнакомец, был овраг, который местные жители называли Волчьим. По дну бежал ручей, а через сам овраг был переброшен узкий мостик. Человек или даже всадник пройдут-проедут. Лошадь, запряжённая в коляску или телегу — нет. Сразу же за оврагом стеной чернел лес.

Это было чистым безумием, но остановиться я уже не мог.

— Жди здесь! — бросил, соскакивая с пролётки.

— Господин Грег!

Я обернулся.

— Возьмите!

Он бросил мне тёмный продолговатый предмет, который, поймав, я опознал как классический обрез двустволки — с укороченными не только стволами, но и прикладом. Ай да Рошик…

— В левом — дробь, в правом — жакан!

Благодарить моего добровольного помощника — или сообщника? — не было времени, я уже бежал по узкой дорожке к оврагу.

Тёмный силуэт в плаще и шляпе мелькнул на другой стороне оврага и, свернув с дорожки, кинулся вверх по склону, к лесной опушке. Я не отставал, надеясь, что вскоре меня будет преимущество. Бегать быстро и долго он умеет, спору нет.

А как у вас, сударь, с ориентацией в ночном лесу?

Оказалось, что не так уж и плохо. Догонять-то я его постепенно догонял, но не так быстро, как рассчитывал и к тому моменту, когда мы выскочили на поляну, посредине которой — привет вам, кинематографисты и сочинители! — рос одинокий дуб, между нами оставалось шагов пятнадцать, не меньше.

«Эффективное расстояние для выстрела», — мелькнула мысль.

И тут незнакомец, словно уловив её, впервые приостановился и обернулся, вскидывая правую руку.

Кочка, за которую зацепился мой ботинок, спасла мне жизнь.

— Да-нн! Да-нн! — дважды сверкнул огонь в его руке, но я уже падал, и обе пули прошли мимо.

«Ну, сука, теперь моя очередь», — кажется, успел подумать я, перекатываясь через плечо и нажимая на оба спусковых крючка одновременно.

Всё-таки обрез охотничьего ружья — страшная вещь. На небольшом расстоянии, разумеется. Промазать я не мог и не промазал. От удара тело незнакомца отбросило назад, он упал, затем вскочил, шатаясь, сделал ещё несколько шагов к дубу, словно хотел найти защиту под его кроной, затем остановился, качнулся и ничком рухнул в траву.

Я полежал ещё немного, ожидая пока мои зрение и слух придут в норму после вспышек и грохота выстрелов, затем встал и пошёл к дубу. Трава — там, где свалилось тело, не шевелилась. Готов? Замедляя шаг, приблизился. Так. Вот здесь он рухнул, точно.

И где же он?

Тела не было.

Примятая трава была, а тело, её примявшее, отсутствовало. Уполз? Но где тогда следы? Трава на поляне довольно высокая, было бы видно. Не говоря уже о том, что сканер движения, тут же мною включённый, показывает, что в радиусе пятидесяти метров есть лишь одно крупное животное — я сам.

Итак, ни следов, ни тела. Ноль. Я сжёг несколько спичек и внимательно осмотрел место падения — даже крови нет. Но я ведь в него попал, верно? Или всё-таки промазал, а он, притворившись раненым и даже убитым, разыграл спектакль? Но сие, судари мои, возможно лишь в двух случаях. Или мой противник всё-таки скаут Внезеркалья и сейчас перешёл границу между мирами, или он… не человек.

Первое предположение можно было бы проверить прямо сейчас, включив генератор М-поля (мой спецремень был на мне) и попытавшись совершить переход, но я уже слышал в отдалении хруст веток под торопливыми ногами Рошика Лошадника — парень не выдержал и решил прийти мне на помощь. Молодец, что ни говори. Даже неловко. Как бы то ни было, а эту проверку придётся отложить. Что же касается второго предположения… нет, даже думать об этом не хочется.

— Господин Грег! — раздался сзади голос моего храброго извозчика. — Вы где, господин Грег?!

— Здесь! — крикнул я, ещё раз огляделся и медленно побрёл по мокрой траве навстречу Рошику, ощущая как с каждым шагом на меня наваливаются усталость и апатия — естественная реакция организма на те сверхусилия, которые этой ночью ему пришлось совершить. А может быть, я подспудно чувствовал, что с этой минуты всё непоправимо изменилось, и мне уже никогда не вернуться к прежней жизни? Как бы то ни было, в тот момент мне хотелось только добраться до постели. Что я и сделал, сообщив, изнывающему от любопытства Рошику Лошаднику лишь одно:

— Он ушёл. Не знаю, кто это был, но советую тебе держать язык за зубами. И я, пожалуй, сделаю то же самое. Целее будем.

— Обижаете, господин Грег, — сказал мне на это молодой извозчик. — Там, где я вырос, болтунов не любят. И вообще, я вам уже это говорил, можете всегда на меня рассчитывать.

«Особенно, если не забудете щедро расплатиться», — цинично подумал я, а вслух расслабленно произнёс:

— Спасибо, Рошик. После сегодняшних наших приключений, ни секунды в этом не сомневаюсь.

Наутро в городе обнаружилось ещё три человеческих тела, полностью лишённых крови. Через две ночи — два. Еще через ночь — одно. Всего за неделю — двенадцать случаев. Для города с населением в полмиллиона человек этого вполне достаточно, чтобы началась паника. Она потихоньку и начиналась. Массового исхода пока не наблюдалось, но ожидать его можно было со дня на день.

Телеграф исправно доносил в редакцию новости, гласящие, что и в других крупных и не очень городах по всему миру происходит то же самое: полиция находит трупы граждан, из которых кто-то или что-то высосало или выкачало всю кровь до капли. И это всё, что может полиция. Ни малейших следов убийц обнаружить не удаётся. «Кажется, они приходят из ниоткуда, делают своё чёрное дело и уходят в никуда» — так писал я в одной из передовиц «Вечерних известий». Наша газета эти новости, разумеется, публиковала, добавляя местного колорита. Остальные редакции не отставали, стараясь переплюнуть друг друга в живописании жертв и количестве ядовитого сарказма, выплёскиваемого в адрес городских властей вообще и полиции в частности. Тиражи росли, дух горожан падал.

Участились случаи душевных расстройств, самоубийств, изнасилований, ночных грабежей, разводов, немотивированной агрессии, пьяных дебошей и злостного хулиганства всех видов.

Слухи о неуловимых вампирах — провозвестниках Конца Света и древнем Зле, очнувшемся после тысячелетнего сна, ползли по городу, отравляя даже скептично настроенные рациональные умы и наполняя страхом вполне мужественные сердца.

Церкви были переполнены.

Полиция валилась с ног, пытаясь хоть как-то удержать ситуацию под контролем. Поговаривали о скором введении в город регулярных армейских частей, усиленных дополнительным контингентом воинских священников и установлении комендантского часа.

Я выяснил, что на пресловутой поляне с дубом и впрямь имеется удобный М-портал в нашу Реальность. Новый, никому из наших ранее не известный.

Однако, проведённое доступными мне методами расследование, показало, что коллеги-скауты ничего не знают о несанкционированном проникновении кого бы то ни было из нашей Реальности в иные и обратно. «Чёрные скауты», по их мнению, как были, так и остаются легендой, а тому, кто пытается доказать обратное, следует для начала просто взять отпуск. А если не поможет, обратиться к специалистам. Перерабатывать — вредно для здоровья. Особенно психического. И особенно это касается нас, скаутов. К тому же, как стало понятно из осторожных расспросов, ничего подобного тому, что наблюдал я, в иных Реальностях, где работали коллеги, не происходило. Следовало, вероятно, доложить обо всём начальству, испросив заодно совета и помощи, но что-то меня удержало. То ли чувство профессиональной гордости, то ли пресловутая скаутская интуиция. Как бы то ни было, доклад вместе с информацией о новом портале я попридержал до тех пор, пока не наберётся достаточного количества доказательств. Чего? Этого я пока не знал.

А тут ещё Ирина сообщила мне о своей беременности, чем неожиданно ввергла в безмерное счастье и в безмерное же беспокойство. Мог ли я сделать жизнь будущего ребёнка и его матери хотя бы безопасной? Уверенности в этом у меня не было. Особенно в свете последних событий. Утешало до известной степени лишь одно: на ближайший месяц-два семья Ирины уезжала в своё деревенское имение — отдохнуть и переждать смутные и опасные времена. Ирина, разумеется, ехала тоже. Мы договорились, что через две недели я в любом случае к ней приеду, чтобы повидаться и решить, наконец, все накопившиеся вопросы.

Вот как раз вечером того дня, когда я проводил из города свою чертовски неудобную, но такую необходимую мне любовь, в дверь постучали условным стуком…

Единственный способ, с помощью которого начальство может срочно связаться со скаутом, находящимися на задании, — это послать курьера. Случается такое довольно редко, обычно для получения информации и отдачи соответствующих распоряжений достаточно наших обязательных появлений в Конторе, график которых распланирован и утверждён заранее. Но всё же случается. И тогда скаут обязан бросить все, даже самые срочные дела, и незамедлительно выполнить тот приказ, который доставил вышеупомянутый курьер.

На пороге стоит молодой человек с приятной улыбкой и холодными светло-голубыми глазами. Раньше я его не видел, но это ни о чём не говорит.

— Удачно, что вы дома, — бросает он, проходя в квартиру и свободно усаживаясь в предложенное кресло. — Не нужно бегать по всему городу.

— Выпьешь? — предлагаю.

— Спасибо, но на работе не пью. Вот вернёмся домой — с удовольствием выпью с Григорием Тереховым, это для меня большая честь.

Льстит. Зачем? Я, конечно, неплохой скаут, но не самый лучший. Не легенда. Или это обычная попытка новичка поскорее вписаться в Контору?

— Тогда к делу. Что у тебя?

Достаёт из внутреннего кармана сюртука запечатанный конверт и молча протягивает мне.

Вскрываю конверт, достаю лист бумаги, читаю:

«Григорий! Ты мне срочно нужен. Возвращайся вместе с курьером сразу же, как только получишь эту записку. Курьера зовут Вячеслав, он у нас новенький».

И размашистая, знакомая мне подпись шефа, внизу.

— Что ж, — говорю, — Слава, приказ есть приказ. Подожди пять минут, я переоденусь.

Он согласно кивает головой, а я ухожу в другую комнату и прикрываю за собой дверь. Переодеваюсь, затем открываю тайный сейф, замаскированный под бар, достаю оттуда небольшой, но хороший револьвер местного производства, навинчиваю на ствол глушитель, проверяю наличие патронов в барабане — все семь на месте — тихо взвожу курок и сую оружие в глубокий боковой карман сюртука. Чуть подумав, во второй карман кладу нераспечатанную пачку патронов. Не уверен, что поступаю правильно, но шеф никогда не присылает подобных записок, отпечатанными на принтере. Он пишет их от руки.

Дьявол, кажется, я сделал ошибку, придержав свой доклад…

Когда мы выходим из дому, уже окончательно темнеет. На тротуарах загораются газовые фонари, и снова накрапывает дождь.

— Как пойдём? — спрашиваю небрежно. — Через Крепостную гору или Волчий овраг?

— Я прибыл через Крепостную, — отвечает он. — Это и ближе, и удобнее, по-моему. Но как скажете, можно и через Волчий.

Значит, про М-портал у Волчьего оврага он знает. А я ведь не говорил о нём ни единой живой душе. Ну-ну.

Дождь усиливается по мере того, как мы приближаемся к Крепостной горе, разгоняя с улиц и без того редких прохожих. Это удачно, думаю я, дождь — союзник скаута, он помогает скрыть и скрыться. Он смывает следы.

Вот и знакомая лавочка. Расстёгиваю плащ, достаю из жилетного кармана часы на цепочке, гляжу на сканер движения. Никого, как и следовало ожидать. Только мы трое: я, тот, кто пришёл за мной, и дождь.

Последняя проверка.

— Ты первый, — говорю.

— Только после вас, — отвечает он вежливо. — Это вопрос уважения.

Молча поворачиваюсь к нему спиной, делаю три шага к центру М-портала, на ходу прячу часы-сканер, опускаю правую руку в карман сюртука, нащупываю рукоять револьвера…

Сейчас.

— Послушай… — оборачиваюсь.

И сразу же, не вынимая револьвера из кармана, стреляю.

То есть, мы стреляем одновременно.

Но я всё-таки на долю секунды раньше. Ровно на ту микроскопическую долю, которая спасает мне жизнь.

У его пистолета тоже глушитель, два хлопка сливаются в один, я чувствую, как сорванная с головы чужой пулей, слетает шляпа и почти вижу, как моя пуля попадает точно туда, куда я и стрелял — в правую сторону его груди.

Он падает, его рука тянется к поясу, но я успеваю раньше. Три секунды, и пояс курьера — или кто он там на самом деле — с встроенным генератором М-поля сорван и отброшен в сторону, а срез глушителя моего револьвера упирается Славе под подбородок.

— Теперь поговорим, — предлагаю. — Кто тебя послал?

— Это бесполезно, — говорит он. — Я всё равно ничего не знаю. Мне просто заплатили.

— Кто?

— Работодатель.

Быстро отвожу револьвер, стреляю ему в ногу.

— Сука!!!

Шуми, дождь, шуми.

— Местная полиция сюда не явится, и не мечтай, — сообщаю. — А она и раньше-то не отличалась особым рвением, а уж в нынешние времена… У тебя два выхода. Первый: ты продолжаешь вешать мне лапшу на уши, и тогда я прострелю тебе сначала вторую ногу, потом руку и так до тех пор, пока ты не истечёшь кровью и не сдохнешь. И второй: ты рассказываешь всё, что знаешь и о чём догадываешься. В этом случае останешься жив. Хирурги в этом городе хорошие и как раз один, которого я знаю, живёт неподалёку.

— Тебе всё равно конец…

Отвожу револьвер…

— Не стреляй! Не стреляй, хватит!

— Докажи, что мне не нужно это делать.

Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее он начинает говорить. Вещи, о которых рассказывает «курьер», плохо укладываются в голове, но почему-то я ему верю.

Это началось около четырёх лет назад. Некая глубоко законспирированная межгосударственная организация, обладающая серьёзнейшим влиянием и неограниченными средствами, в обход Конторы провела ряд тайных медицинских исследований. Чем они были инспирированы и с какой целью проводились, неизвестно. Известно только, что все исследования были напрямую связаны с людьми, населяющими иные Реальности. Грубо но точно говоря, люди из иных Реальностей выступали в качестве подобных кроликов. Без всяких иносказаний.

Помимо всего прочего, выяснилось следующее. Кровь, текущая по артериям и венам людей этого мира, мира в котором я работаю под личиной репортёра городской газеты, мира, в котором живут мадам Стефа и её девочки; вечно поддатый и недалёкий коллега Зина; секретарь редакции Фелиция; наш циничный и толстый главред; Рошик Лошадник с улицы Глубокой; сыскарь городской полицейской управы Яруч; мои приятели, художники и поэты, завсегдатаи весёлого полуподвальчика на Кленовой улице; моя Ирина и её родители; десятки и сотни тех, кого я знаю или когда либо видел на улицах этого, любимого мною, города и миллионы и миллионы тех, кого я не знаю и никогда не увижу, живущих в других городах и сёлах, других странах, на других континентах, кровь всех этих людей обладает фантастическим свойством. Будучи полностью выкачана из человека и перелита до капли обитателю моей родной Реальности, она не только излечивает абсолютно все болезни, но и омолаживает организм, возвращая его в самый расцвет молодости. Неважно, сколько человеку лет — сорок, шестьдесят или семьдесят пять. Одно переливание, и ему снова двадцать два.

— Значит, тебе… — догадался я.

— Было пятьдесят девять. Теперь — сам видишь.

— Ты наёмный убийца?

— Я просто, как и ты, выполняю свою работу. За деньги.

— Как называется эта организация?

— Этого не знаю, клянусь. Да и какая разница, сам подумай? Любое правительство любой страны, да вообще кто угодно пойдёт на любое преступление ради получения доступа к этой технологии. Всем хочется быть молодыми и здоровыми… — его голос слабел. — Послушай, перевяжи меня, кровь уходит…

— Успеется. И, кстати, о крови. Почему её нужно выкачивать полностью?

— Понятия не имею. И никто не знает, включая высоколобых. Какая-то хитрая фишка природы.

— Ясно. Зачем вы убили шефа Конторы?

— Это не я.

— Неважно. Зачем?

— Точно не знаю. Слышал краем уха, что он не захотел сотрудничать.

— Кто ещё убит?

— Этого тоже не знаю точно. Но предполагаю, что к этому часу уже почти все.

— Все скауты?

— Да.

— Зачем?

— Сами виноваты. У вас слишком старомодные понятия о чести. Как и у вашего шефа. Возникло мнение, что проще и дешевле всех убить, чем договориться. Опять же, чем меньше людей знает об этом… об этой крови, тем лучше. Пока. Слушай, я чувствую, что теряю силы. Мне нужна перевязка и новая кровь, ты обещал…

— Каким образом добывается кровь? Кто и как это делает?

Он молча смотрел на меня. Кривая усмешка тронула его губы.

— Ты не поверишь.

— Ты скажи, а я уж сам решу, верить мне или нет.

Он сказал.

Я действительно не поверил. Точнее, не захотел поверить. Если это правда, а факты, увы, не противоречили сказанному, то я не завидую ни себе, ни этому миру, ни своему родному.

— Убить их можно?

— Одного ты убил.

— ?

— Жакан, которым ты стрелял неделю назад. Он был серебряный.

Ай да Рошик Лошадник…

— Последний вопрос. В моей квартире, там, — я кивнул в направлении М-портала, — засада?

— Не знаю. Но скорее всего, да.

Я поднялся. Дождь продолжал падать, окутывая город внизу, Крепостную гору и нас, неумолчным ровным шумом.

— Ты обещал… — шевельнул губами убийца.

— Извини. Не я начал эту игру.

Игрушечный звук выстрела смыл дождь. Я спрятал револьвер в карман, оттащил тело в кусты и пошёл вниз, в город. Для начала мне нужен был Яруч, честный сыскарь из городской полицейской управы, не верящий в вампиров. Теперь ему придётся поверить не только в них, но и многое другое, что не сразу уложится в его голове. Но уложится, Яруч парень сообразительный, а факты я ему предоставлю. Затем мне понадобятся мой главред, Рошик Лошадник, оставшиеся в живых скауты — не может быть, что один я оказался таким везучим! — и все те, кто захочет и сможет бороться. Дел предстояло много. Пожалуй, хватит на всю оставшуюся жизнь.